Текст книги "Глубокое погружение (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Не хватало для полноты картины совсем голенького бутуза ей на шею.

А папы целились с берега объективами и вполголоса ругались, потому что пирамида никак не хотела принимать законченный вид.

Ну, мы поплескались-поплескались, а где-то к обеду наступило затишье. Вдали, у буйков, виднелись головы особо упёртых пловцов и пловчих, многие, и я среди них, легли позагорать, а иные пошли к буфету и киоскам, скрылись из глаз. Думаю, схожу попозже, кода очередь там рассосётся... или вообще не ходить? Чую, коли выпью чего, то вскорости могу захотеть, по-большому даже, а тут туалеты вечно заняты. По-маленькому-то легче – прямо в речку, незаметно. Но это мелочи.

Где там обретается Динка – я не примечала, смотрела только за тем, чтобы поблизости её не было. А вот на Митьку поглядывала. Видела, что он сперва загорал, а потом ушёл куда-то. Наверное, перекусить. Одного его там не застанешь. Может, опосля случай какой подвернётся...

Почти рядом со мной лежал Шурик. Мне симпатизировал этот серьёзный мальчуган. Особенно нравилось то, что он в разговоре с девушками смотрит тебе прямо в глаза и не норовит, как другие, "мазнуть" взглядом по бюсту. И загорающих девушек почти не рассматривает, даже жалко немножко, зато спокойно, можно безбоязненно закрывать глаза. "Ботаник" он чуток у нас, к тому же парень простодушный.

И вот лежу я, разморённая и мечтающая, и вдруг слышу, как кто-то плюхает по песку и останавливается почти рядом. Нет, это рядом с Шуриком. По голосу узнаю его дружка Генку – того самого "дельфинёнка":

– Слушь, Динку не видел?

– Её поблизости и быть не может.

– Почему?

Угадываю дёрганье подбородка в мою сторону. Генка понижает голос:

– А где же может быть?

– Да плавает, небось, у буйков, – говорит Шурик. – Или перекусить пошла. А тебе что до неё за дело? – это совсем уж шёпотом.

Но я уши себе из вежливости затыкать не рядилась!

– Слушь, – настаивает Генка, – сплавай к буйкам, а! Очень надо, поверь! А я тем временем по киоскам пробегусь.

Шурику вусмерть неохота.

– А чего я ей скажу, коли найду? Дело-то в чём?

А Генке столь же влом объяснять при мне. Понимает, мерзавец, что я и шёпот хорошо слышу.

– Ну, ты ей напомни, что она тут с одним договорилась, это, нырнуть. Забыла, что ли? Он её уже сколько ждёт там, ну, у ротонды. Больше не может, надо нырять, да. Говорит мне – найди и поторопи, бегом. И сказал, при мне, чтоб пропустили к нему девушку в купальнике. Только быстро надо, а то не дадут. Понимаешь?

– Что-то такое – да... Но кролем не поплыву. Жарко саженничать. Брасса небыстрого хватит. Тем более, она, наверное, на суше где-то.

– Да плыви хоть "дельфинёнком", но она чтоб в момент там была!

Шурик нехотя поднялся и поплёлся к воде, Генка умчался.

Я по-прежнему лежала неподвижно, но в душе бушевали страсти. Кого они хотели обмануть?! Думают, я не поняла ничего? А Митька хорош, на такое дело пошёл! Почему с ней-то, я ведь тоже права кое-какие имею. Или, может, она нарочно не пришла, раз меня не позвали?

И тут вдруг мне в голову бьёт: а я нешто не "девушка в купальнике"? Если Митька сказал именно так, то и я гожусь. Бикини – это тоже купальник, а цвет он не уточнил. Вот я и воспользуюсь его промахом, нырну, увижусь с ним с глазу на глаз в тесной дружественной обстановке, выжму из него всю правду. Там от меня не отмахнёшься!

Медленно открываю глаза, будто только что очнулась, смотрю, не поднимая головы, где и кто. И вдруг опять озарение: раз они тут толковали про ротонду, то к батискафу наведаться мне никто помешать не может, даже если б они тут стояли. А их нет уже.

Когда поднималась, в животе что-то кольнуло, но не настойчиво. Вот если б сейчас пару стаканов газировки, то через четверть часа ищи, дева, туалет. Но у меня дела поважнее, обойдусь без шипучего. Полчаса, кажется, длится нырок?

Пока шла, обуяли сомнения. Не напутал ли чего шалопут Генка, пытаясь сбить меня с толку? Может, пропустить велено "девушку в чёрном слитном купальнике с тёмными волосами в хвостик"? Тогда мне не прорваться. Разве что подождать соперницу, найдут её когда-нибудь, и... язык показать, что ли?

И сразу же – третья замечательная мысля. Это же перст свыше! Если меня пропустят, сам бог велел Митьку присвоить, если нет – значит, не судьба. Не так обидно будет зырить, как Динка его хомутает.

Решено! Пустят – ныряю, завернут – ухожу с дороги.

Но пока надо вести себя так, словно я – это она. Кого приглашали. Кто слегка забыла про приглашение и теперь вот поспешает.

Быстрым шагом подхожу к контролёру и уверенно так говорю:

– Простите, припоздала... Вам велено пропустить девушку в купальнике?

Парень в кожаных шортах и сетке на плечи говорит:

– Меня попросили это сделать, – упор на "просили". Мол, я вам не слуга какой, чтоб мне велели.

Ну-у, это не "перст божий". Парирую:

– Билет у вас?

– Вот он, – показывает лиловую картонку.

– На двоих?

– Да.

– Один контроль целый?

– Вот он.

– Тогда просьба равнозначна повелению. Куда лезть? Вы меня подстрахуете?

Невнятный кашель.

Смелость города берёт! И в глубины морские спускает.

У меня есть привычка – из тех, о коих не пишут и даже разговаривают неохотно. Перед тем как войти или пройти в людное место, если я остаюсь одна, то напрягаю животик и стремлюсь освободить кишочки от газов – чтоб потом себя уверенно чувствовать. По-моему, зря об этом молчат. Сколько бы девчат недодумавшихся от позора убереглись!

Но поблизости от контролёра тот фокус не пройдёт. Правда, не очень-то и хочется. Лезу по шаткой алюминиевой лесенке, она скрипит и шатается. Метров шесть тут, четыре человеческих роста, никогда на столько не лазила. Парень смотрит мне вслед, то есть, снизу вверх на меня пялится. Но у меня ластовица в трусах широкая, ничего не страшно. Зырь себе, не жалко, только подхвати меня, коли нога соскользнёт.

Теперь главное – чтобы не кружилась голова и чтобы успеть нырнуть в трубу раньше, чем откуда-нибудь выскочит заполошенная Динка. А оттуда меня уже ничем не выкуришь. Кричать будут, по трубе стучать, а я всё одно спущусь в гондолу. И вообще, она не резиновая, всех "девушек в купальнике" не вместит и, как говорится, "осторожно, двери закрываются".

На самой вершине задерживаюсь, нарочито медленно перебрасывая ноги снаружи внутрь, в трубу. Надо же, и голова почти не кружится. А видно-то как парк хорошо сверху! Ну-ка, гляну, не бежит ли кто сюда быстро-быстро. Нет, не наблюдается таких. Везёт же мне!

И вдруг я вижу на пляже, у самой воды, стоящих Шурика и Генку. И смотрят они на меня! Да, на меня, не показалось, именно что на мою возвысившуюся персону. И даже грозят поднятыми кулаками. По лицам бродит злорадная улыбка... нет, ошибаюсь я, лица, конечно же, искажены злобой, ловко я их хитрость разгадала, этого они мне не простят. Никудышный из Генки конспиратор. Ладно, не буду им язык показывать или дулю, как вдруг подумала, просто сделаю ручкой. А если наладятся у нас отношения с Митькой, то, вылезши, разорюсь и на мороженое им. Заслужили пацаны, хоть и конспирировали вовсю.

Внутри трубы не лесенка, а отдельные скобы, и их ногами надо нащупывать. Вспоминаю, что не понапрягалась, зависнув наверху. Но теперь не стоит – газы вместе со мной опускаться будут. Да и не хочется совсем, вот честно.

Делая первые шаги по скобам, скрывшись в трубе с головой, я вдруг увидела сбоку какое-то тёмное отверстие, от которого вниз по трубе сбегали струйки воды. Ага, вот через что заливают её, родимую! Под давлением коей Митька щас признается мне хоть в любви!

И сами скобы какие-то влажные. Что ж, это естественно. Нога, не соскользни, смотри!

А разговор с Митькой продумывать не стала, из принципа. Вот ещё, слова заготавливать! Сами найдутся, лишь окажемся мы вдвоём в тесном шарике на глубине скольки-то там тысяч метров.

И ещё, если совсем уж честно, я вот о чём подумала в той трубе, нашаривая бесконечные скобы. Не поймите меня скверно, я и раньше об этом подумывала, когда на гондолу с земли глазела. Понимаю, что туалета там нет, даже и горшка, наверное, тоже, но может же у людей возникнуть блажь провести эти полчаса-час раздетыми? Стыдить их там некому, да и кто видит-то? Разве что лишь рыбы, и те сами голые.

Так вот, прикидывая, как двое в этом шарике могут расположиться, я подумала, что плавки или вот трусы бикини снять ещё худо-бедно можно, а вот сплошной купальник – не факт. Митя должен оценить, как я ему доверяю.

Мысли в голове всё бродят и бродят, а скобы под ногами всё никак не кончаются. И темнее становится, и вроде как удушливее. Поднимаю голову – там светлый кружок с небом, опускаю – какой-то свет сочится из открытого люка, но всё равно фиг чего видно. Ладно, не я первая, не я последняя, лазили люди до меня, и ничего – живы.

Чёрт, да не в подземелье ли я уже спускаюсь?

Ага, вот ногам стало тесновато, хорошо, что не двинула ступнёй и не ушиблась. Эй вы там, наверху! То есть – за стенкой трубы, предупреждать надо! На "девушке в купальнике" не жёсткий скафандр.

Так, понятно: вот люк, он открыт, но перегораживает часть трубы, в оставшееся отверстие еле пролезаешь. К счастья, я девушка, у меня ежели таз пролезет, то и всё остальное тоже. Парням в этом отношении сложнее, у них плечики и застрять могут.

Ступняшки мои переступают уже по скобкам внутри гондолы, тело извивается, пролезая и стараясь не порвать купальник и не поцарапать кожу. В душе появляется нечто мстительное – ага, вот сейчас он увидит белый низ вместо чёрного и поймёт, что это не она. Может, уже по ногам начал признавать...

Так и есть – внизу, как бы входя мне между ног, звучит какой-то носово-горловой звук, вроде как выражение удивления. Но не мужской какой-то. Как же Митька испугался, раз так завысил тон! Но мне не до нюансов. Тело по большей части уже внутри, рука нащупывает на люке ручку – с внешней стороны, а у этой ручки сбоку, как раз под большим пальцем, какая-то скобка. Я её неумышленно жму, и вдруг крышка начинает неумолимо идти вниз, закрывать люк. Я противлюсь, у меня голова же ещё не внутри. Нечаянно я раскрепила люк! Всё тело словно продавливается вниз, ноги проваливаются не пойми куда, шею гнёт, загибая голову вниз. Только бы не шмякнуло по башке, а уж внутри как-нибудь переустроюсь.

А если меня к Митьке с первого разу крепко притиснет, то это не так уж плохо, а?

Люк ещё не входит вполне в пазы, когда голову мою нагибает так, что я вижу всё внутри гондолы, освещённое слабым "подводным" светом. И первое, что мне бросается в глаза, – это...

Нет, не угадали.

Не плавки.

А купальник!

Чёрный. Сплошной. Бессмысленный.

Динка!

Всё становится ясным в момент. Значит, те двое всё-таки улыбались. Лыбились. Провели девушку.

Отвращение моё к подстерегавшей меня было столько велико, а злость так удвоила силы, что я переломила себя и, во что-то упёршись снизу, начала толкать люк вверх. Тяжёлый, чёрт! Но поддаётся, не успел ещё защёлкнуться. Сама удивляюсь своей силушке. Сейчас откину и ноги моей тут не...

Увы, напряг не прошёл даром – я пукнула. И тут вдруг чья-то рука бесцеремонно хватает сзади и спускает с меня трусы.

Чья-то – понятно чья, просто я её сейчас не вижу и потому так выразилась. Со всей попы трусы спустила, ведьма!

Позже, обдумывая этот эпизод, я пришла к выводу, что другого способа быстро остановить меня просто не существовало. Особенно, если ты со мной не разговариваешь, а тут столь тесно. Как говорится – форс-мажор.

И ещё какой мажор! Мне как будто дали подножку, оголившийся низ пустил в действие инстинкты. Не дай бог вылезти из трубы в таком виде! Я надломилась, согнулась, одной рукой нашариваю отчаянно сползавшие трусы, и второй рукой люк не удержала. Снова пришлось головой под него нырять, а он с шумом лёг в пазы.

И вместе с этим звуком раздался другой, грозный. Не только и не столько слышимый, сколько чуемый по вибрации, вселяющий ужас. Словно на тебя лавина сходит, а гондола угрожающе вздрагивает.

Дина совсем бесцеремонно просунулась мимо меня к люку, прижав меня не пойми к чему грудью, и начала бешено крутить какой-то барашек на люке. Я хотела уже двинуть её локтем, это за мою грудь, как вдруг увидела с ужасом, что по периметру люка засочилась вода! Это её несколько тонн на нас сейчас рухнуло, из того самого жерла. Авра-ал!

Прямо перед глазами я увидела другой барашек и принялась его крутить, превозмогая боль. Со стороны посмотреть – дружно девчата работают, слаженно. Словно выбрали из школьниц самых дружных, самых дружащих, и доверили им такое погружение. Зная, что одна другую ни за что не подведёт.

Наконец барашки были закручены, и течь прекратилась, только капли продолжали проступать. Можно успокоиться и начать обращать друг на дружку минимальное внимание. Чтобы хотя бы перестать притискивать друг друга и расположиться в этом узилище если не попросторнее, то хотя бы пообособленнее.

Сердце моё громко стучало. Вот это был мажор – при нём не до форсу! Не верится прямо, что всё пронеслось... Динка спасла мне жизнь – свою, впрочем, тоже. Не больше, не меньше. Но я просто должна была хотя бы попытаться рыпнуться, а не идти послушно, словно овца на бойню. Ну, не оседать послушно на дно.

Мы стали располагаться – продолжая молчать.

Сказать, что гондола была крохотная – значит, ничего не сказать. Большими были только иллюминаторы, но, к сожалению, у них только площадь, а не потребный телу пустой объём. А к счастью – их два, помещение-то двуместное. И по разным сторонам. Щека к щеке можно не сидеть. Интересно, рыбки там и там разные? Конечно, одинаковые. И баста.

Осматриваю потихоньку интерьер – чтоб не встретиться взглядом с соперницей, ни прямо, ни скрещенно. Очень всё безыскусно, по-спартански устроено. Пола, как такового, нет – горизонтального, ворующего у сферы какой-никакой объём. Как по бокам и сверху всё по-шаровому вогнуто, так и внизу. Но и ходить нет ни нужды, ни возможности. Прямо со скобок-ступенек попадаешь на крошечное сиденьице у иллюминатора, куском железа крепящееся к стенке. Два таких "стульчика" находятся под углом друг к другу и разделены пространством шириной в ладонь.

Даже – в ладошку.

Ага, это если один из акванавтов увидит какое-нибудь чудо морское и вскрикнет, то второй успеет обернуться к его иллюминатору. И ещё, мало кто любит сидеть спиной к другому человеку, опаска-то в самих инстинктах заложена. Или, наоборот, не опасаются в подсознании, а сознательно следят друг за другом, не станет ли кому дурно, не начинать ли аварийное всплытие.

Так что усесться так, чтобы вообще друг дружку, то есть враг вражку, не узревать, мы никак не можем. Правда, не можем и лечь на сиденьице животом, взяться за рукоятки у иллюминаторов (а иначе зачем они там?), а распрямлённые ноги скрестить в общем заднем пространстве. Нет у врагинь никакого "общего", не может просто быть. Каждая "приватизирует" своё полушарие со стульчиком и иллюминатором, повисает незримый круг между, но за него – ни ноготком!

Посему сидеть будем скорчившись. Молодым это не должно быть трудно – попервоначалу считала я. Кстати, вспоминается, как однажды я наблюдала за людьми, покупавшими билеты на погружение, и один парень, не достигший восемнадцати, но уже с девушкой, возмущался: почему детский билет только на полчаса и два сразу взять нельзя? Похоже, у них с девушкой тесные дела за полчаса не делаются. Кассирша ответила: больше ты там не высидишь, потом не разогнёшься. А взрослые? Ну, они сидят по часу на свой страх и риск, а вот стариков вообще не пускаем туда. Старика как скрючит, так потом и спасатели не разогнут, поднимая.

Тогда я просто улыбнулась, погружаться не собираясь, а сейчас вот вспомнила и веселее не стало. Может, как раз на то и расчёт, что не выдержу и попрошу Дину, чтоб разрешила "зайти на её территорию", поразогнуться хоть маленько? Ну, уж нет, не дождётесь!

Хорошо, что у нас обеих на голове купальные сетки, и волосы "брататься" не могут.

Рядом с иллюминатором на кронштейне сидел крохотный столик с тетрадкой, и даже карандаш лежал, чтобы пионер морских глубин мог зарисовать увиденное. Я полистала – потом, когда ждать невмоготу уже стало. Кто-то честно зарисовывал, хотя порой и неумело, кто-то бравировал знанием латинских имён мелькающих за иллюминатором рыб, а кто-то использовал бумагу не по назначению, типа "такие-то здесь были", и не всегда прилично.

Было заметно, что в гондоле были и другие приборы, но сейчас их не было, дырки от креплений заделаны, выступы сглажены, зашлифованы. Кое-что, самое пустяковое, оставили – для антуражу. Но была и пара вещей действительно нужных.

Первое – "глазок" в люке, крохотный такой глазочек из толстого стекла. Видеть, есть ли в трубе вода, можно ли открывать люк. Наверное, и глубиномеры всякие в батискафе есть, и манометры, и датчики водяные, а всё ж-таки приятно видеть своими глазами, что по ту сторону воды уже нет и можно раскупориваться безбоязненно.

Второе – часы, отсчитывающие время "погружения". Они крепились к самой верхней точке, к "потолку", как и пол, круглому. Я где-то читала, что таким манером привинчивали компасы в каюте капитана, чтобы тот даже лёжа видел, куда идёт его корабль. Здесь же хорошо по-другому – таймер на нейтральной территории, не надо лазить взглядом в "другое полушарие", тем более, спрашивать. Здорово придумано! И впадинка в верхушке "работает", часы вмещая.

Про воздух я тогда не думала. Раз столько народу тут перебывало и живыми вылезло, дышать им было чем. Может, вентиляционные решётки, отдушины, скрытые – погружение-то не настоящее. Хотя в этом "шарике" на свежий морской ветерок рассчитывать, конечно, не приходится.

Часы тикали, хвостатая, как на барометре, стрелка отсчитывала уже не первую минуту "погружения", надо было любоваться глубинами. Раз Динка меня пригласила, таким вот оригинальным способом, то этого от меня и ожидает, верно? Разобраться между собой мы могли бы и на свободе, вне видимости этих прекрасных рыб.

Я принялась их наблюдать. И вправду, классные! Но, когда заставляешь себя что-то насильно делать, организм бунтует и мешает тебе концентрировать внимание, рассеивает его тебе. На свободе, например, я хватаюсь за любую зацепку, только чтоб заняться чем-нибудь другим, посторонним, хотя бы вот чаю попить или в туалет сходить без особой к тому надобности... Здесь же никаких зацепок, альтернатив не было, и я лишь не могла подавить броски взгляда в сторону соперницы, хотя они совсем ни к чему были.

Похоже, она тоже была не без греха, потому что один раз наши взгляды встретились. Я тут же сделала вид, что веду свой транзитом к чему-то другому, ну хоть посмотреть, не капает ли из щелей люка – и снова к своим баранам, то есть рыбам. Но осталось какое-то странное ощущение. Непонятное, необычное, но не зловещее, а словно, наоборот, за ним может стоять нечто хорошее, если я правильно пойму.

Я отвлеклась на рыб, расслабилась, и вдруг поняла. Поняла! Я ведь словно посмотрелась в зеркало, как сейчас вот глянула на одну рыбку. У нас с Диной были совершенно одинаковые выражения лиц – смесь растерянности, рассеянности, любопытства и щепотка злости. Во мне бродило то же самое, что и в ней, отражаясь в выражении лица.

Но если так, то это значит... значит... то это хорошую вещь значит! Мы с ней на равных, выходит. Не она меня обманом завлекла, а её самоё хитростью заманили, как и меня. Только первой чтоб полезла. Например, сказали, что Митька хочет со мной примириться и приглашает в самое удобное для этого место. Мол, передаёт ей, то есть мне, через них билет, чтоб я первой полезла, а он только вот в туалет сбегает. А эти доброжелатели билетик – ей. Мол, лезь туда и жди своего благоверного, а третья тут лишняя. Заманили её первой, в общем.

Теперь понятно, почему возглас в гондоле прозвучал так рано. Если ноги у девушек не истатуированы, ногти не напедикюрены, комплекция сильно не различается, то они, ноги эти, похожи. Мужчины к тому же не наблюдательны. И Митька, сиди он внизу, забил бы тревогу лишь тогда, когда в люк стал бы протискиваться белый низ купальника вместо ожидавшегося чёрного. Или наоборот.

Если же Дина ожидала в гости мужские, волосатые ноги, то гладким женским удивилась сразу – как и произошло, собственно.

Кроме того, подумала я со смехом в душе, она должна была приготовиться срывать плавки именно с Митьки. По её представлению, увидев её вместо желанной меня, парень должен был догадаться о ловушке и попереть вверх. И остановить его можно было только таким макаром.

Фыркать нельзя, улыбаться – не рекомендуется, оттянуться можно только в душе. Но главное – мы на равных. Обмануты в одинаковой степени, злиться друг на дружку нечего (не считая предыдущую, до спуска в гондолу, злобу). Зато есть на кого злиться нам обеим. А это сближает. И мы можем если не примириться вообще, то хотя бы заключить перемирие на время сидения "на дне морском".

Тем более, моим опрометчивым пуком и не пахнет уже. То ли гондола проветривается, то ли принюхались наши носы. Это тоже сближает как-то.

Только кто-то должен сделать первый шаг к перемирию... Стоит ли спешить? Не окажется ли торопыга в проигрышном положении, будто ей больше всех надо? И потом, сунешься, а потом окажется, что твоя визави тоже хотела и уже намеревалась, тебе бы выждать чуток – и она бы первая попросила. Я решила не спешить.

А потом, в долгом наблюдении за одними и теми же рыбами, пришло понимание ситуации. Как для войны нужен повод, так и для перемирия тоже, даже ещё пуще. Ведь если ты сунешься без повода, то есть без повода внешнего, то это означает, что у тебя прозвонил повод внутренний – кончилось терпение, общее или по какому-то частному вопросу, что-то тебя припекло, проще говоря. Крайне маловероятно, чтобы в ту же секунду так же обстояло дело и у соперницы. То есть она терпеливее, а стало быть, "на коне" и может диктовать условия, пусть и непрямо.

А теперь, допустим, возник внешний повод, стимул. Тут уж первая молвит слово не кому приспичило, а кто просто быстрее оказалась, а рот уже и вторая начала раскрывать. Терпение-то уже и у одной, и у другой вышло давно, у кого раньше, у кого позже, это теперь значения не имеет никакого. Главное, что обе в равной степени готовы к диалогу, и никому не обидно, никто себя ни выше, ни ниже другой не ставит, не чувствует.

Вот с чем сравнить можно. Представим себе, что бегают по поляне девочки, резвятся, а на подстилке еда лежит, снедь. Кто проголодалась, та опасается подбегать к этой еде – остальные увидят, какая ты обжора. Поэтому все продолжают бегать, у одной раньше в животе бурчать начинает, у другой позже, но за смехом и криками не слышно. Главное – проголодаться успевают все.

Тут мама выходит и зовёт обедать. Все сразу бегут и набрасываются. И никому не обидно, никто не обжора, потому что быстро двигают челюстями абсолютно все. Вот что значит – повод.

Но какой же повод может появиться здесь, в изолированной ото всех и вся гондоле? Неясно... Разве что часы пробьют всплытие, но когда пора уже выбираться, мириться поздно. Да и будут ли они бить? Может, просто так висят, для сведения.

Я решила не спешить вступать в переговоры, пока терпение не иссякнет или повод не возникнет. Может, Дина ещё раньше сдастся. Нет, выжидая, я ничего не теряю – пока, во всяком случае.

Внимание – на рыб!

Потом я пожалела, что сразу не подумала. Надо было уже с самого начала совершать мелкие разминочные движения, не давая мышцам затекать. А я застыла почти неподвижно, только дышала разве что, стремясь не нарушать невидимую грань. И когда часы над головой тихонько сыграли весёлую мелодию, отбили полчаса ("детское время" – ведь детям именно столько и отводится), я сняла внимание с рыб и вдруг почуяла, что тело у меня затекло. Прямо ужас как захотелось выпрямиться во весь рост. Гондола вроде бы позволяет, но ведь нарушишь чужое пространство! Чёрт, как нелепо.

Я начала разминать мускулы лёгкими, незаметными движениями. Тьфу, а хоть бы и заметными! Я же на своей половине, ей-то что? Тем более, она сама в таком же положении, напрягается и расслабляется. Нет, я считаю себя свободной вести себя так, как хочу. Руки потирать, ноги... да что хочу, то и потру.

Мало-помалу мускулки размялись, и только хребёт продолжал болеть. Мало того, он всё крепче и крепче требовал дать ему распрямиться, иначе грозил устроить боль настоящую, костную. А куда я тебе распрямлюсь, раз тут мой удел кончается?

Голь на выдумки хитра, а когда приспичит – тем более. Смотрю – Дина не просто на часы оборачивается, а за что-то ногами цепляется и откидывается, так чтоб лицо у самого циферблата оказалось, будто близорукая она. И долго так стрелки разглядывает, словно, наоборот, дальнозоркая и вблизи плохо видит.

Эге, да ведь она так распрямляет хребёт! А я-то прощаю ей нарушение моего воздушного пространства, голова-то её ко мне залезает. Думаю, часы же общие, надо не замечать. Ну, и она стала этим пользоваться.

Око за око, зуб за зуб! Я тоже стала прикладываться к часикам. Хребёт радовался, прямо-таки не давал уходить обратно в сидячую скрюченность. А ещё он провоцировал меня на радостный вскрик или хотя бы горловой звук, с которым потягиваются малыши. Но я была безжалостна. Я уже не маленькая, раз вот враждую из-за парня.

Динка раз не утерпела и начала позёвывать, с тихим подвыванием, так я сердито кашлянула и загнала её обратно в молчание. Хватит с неё того, что под часами не мешаю зависать.

А сама при очередном зависании и потягивании чуть не пустила ветры. Еле удержалась, пересилила себя. Если оплошаю, соперница навяжет мне перемирие на своих условиях. Её можно понять, осталось двадцать, скажем, минут – это сколько вдохов-выдохов? Одним и тем же воздухом. Вот то-то!

Причём сдерживать дыхание смысла не имеет. После закупорки задышишь ведь полной грудью и план перевыполнишь. И не сдержишься, даже почуяв вонь. Это-то и страшно. Лучше уж дышать размеренно и потихоньку. Дозировать, так сказать.

Мы с Диной обе ждали повода к перемирию или конца мучений и, похоже, сглазили. Знай мы, какой ждёт нас ПОВОД наперёд, на горло бы себе наступили и мир заключили. Не то, ох, не то произошло!

Случилось это незадолго до окончания срока нашего с ней заключения. Конкретная минута начисто выскочила у меня из головы, и вы сейчас поймёте почему. Быстро всё вышло и страшно.

Среди полного молчания вдруг раздался тревожный звук. Сразу было и не сообразить, что это дружно закричали-завизжали люди, стоящие снаружи, очень уж визг-крик металлической стенкой приглушился и исказился. А поскольку я в тот миг пялилась на рыбок, то как-то само собой подумалось, что это чудище морское шумит, подплывая там, где нет иллюминаторов.

Сразу вслед за тем гондолу сотряс сильный удар, всё заскрипело и поползло, сиденье ушло у меня из-под попы, вырвались газы. Авария, катастрофа! Снизу скрежетало и тряслось. Закончилось всё резким толчком, словно батисфера сорвалась с цепи и полетела вниз.

Я вдруг обнаружила, что вцепилась в Динку, а она – в меня, смотрим друг на дружку, нас трясёт, аж зубами стучим, а уж как сердца в клетках грудных стукают – не передать. Ещё чаще, чем зубы. Друг на дружку глядим с испугом, сиденье у меня где-то между ног, распирает промежность, но со страху не чую ничего. А Динка локтем ударилась обо что-то и вот-вот завоет.

Чуть отошли, прошло оцепенение, мы с ней синхронно и с большой опаской поворачиваем головы к люку – не пострадал ли? А там и вправду крупные капли воды сочатся, и кое-где из них уже струйки потекли. Кошмар! К счастью, часы отсчитывают последние минуты нашего заточения (который снаружи проходит как билетный аттракцион). Поэтому перемирие неактуально, и мы это одновременно понимаем. Медленно отпускаем друг дружку, ничего не сказав, и расходимся "по квартирам".

Только сейчас вспоминаем, что мы не в морских глубинах и падать нам некуда. А будь мы в настоящей батисфере, да сорвись она с цепи... Бр-р, аж жуть берёт! Падаешь на дно, кислорода у тебя на считанные минуты, подцепить тебя не подцепят, и даже конец не можешь ускорить, потому что люк фиг откроешь под таким давлением.

Приходим мало-помалу в себя. Интересно, что же случилось-то? Чем нас так садануло? Рыбки по-прежнему плавают, аквариумы не пострадали – это единственное, что мы знаем. И ещё – что скоро вылезем и всё узнаем.

Но поскольку рассказ мой к концу катиться не собирается ещё, а вас одолевает, чувствую, любопытство, то забегу вперёд и поведаю прямо сейчас.

Около одного из аквариумов столпилось энное количество народу – там лучше всего контрабандно подсматривать за рыбками. Стояли здесь и Митя, и Шурик с Генкой, гадая, как развиваются в гондоле события. Ничто не предвещало беды, разве что чересчур гладкая дорожка, по которой удобно кататься гимнасткам. Но их дребезжание издалека услышишь ведь.

Никто не знал, что накануне тренер крупно поговорил с самой маленькой и самой неудачливой из своих подопечных. Она всё время соскакивала со скейта, не успев выполнить ни одного упражнения целиком. Мол, доска под ней ходуном ходит, прыгает, она боится потерять её ногами, поэтому спрыгивает сама, ещё контролируя ситуацию. Вот спрыгивать вбок хорошо научилась, и сама на ноги, и скейт тут же клинит роликами, далеко не убегает.

Ну, что тут поделаешь? Отменить занятия на природе и вернуть в гимнастический зал? А слёзы в глазёнках? А обида? Да и тренеру не разорваться надвое – тут и там быть чтоб. Одну же оставлять нельзя – мала ещё сама себя тренировать, да и мало ли что с ней в одиночестве может случиться. Не положено одну оставлять.

И вот вам – идея! Обычный скейт чересчур лёгок, именно поэтому он и управляем ногами катящего, типа твиста, но сейчас это недостаток. Он считает, что ты им управляешь, а ты на самом деле гимнастикой занимаешься, и выходит из-за этой неразберихи не то совсем. Значит, нужно нечто потяжелее, помассивнее, поинерционнее. То, что, будучи вначале разогнано, едет себе и едет, пусть не быстро, зато устойчиво, и не реагирует на то, что ты тут на нём ногами вытворяешь. Так сказать, инерциальная система движения.

И тренер поставил на ролики целый кусок гимнастического бревна, только пошире. Сплошной кладезь инерции! Тяжелая деревяшка прижала рассчитанные на лёгкий вес ролики, а подшипники к тому же пришлось хорошенько смазать, а то далеко не уедешь – вернее, совсем никуда. После этого поехать она поехала, но тихо, в смысле – звуков почти не издавая. И в другом смысле тоже тихо – не быстро, а скорее медленно. Если же как скейт толкать, то не разгонишь, а разгонишь – не вскочишь. Не пузом же ложиться.

Но тренер выход нашёл. А перед этим нашёл мощный дуб, как раз с краю той самой дорожки, по которой надлежало разогнать суперскейт. Ложился у дуба на спину, приподнятую голову клал на ствол, руками плотно обхватывал кору. Гимнасточка подгоняла к его ступням брёвнышко, и дальше, дальше, пока ноги не сгибались в коленях, пятки к попе. Словно пружина сжималась.