Текст книги "Глубокое погружение (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Кираева Болеслава Варфоломеевна
Глубокое погружение

– Ну как, честно скажи – удивил я тебя? – спросил Санёк, высокий худощавый мальчик в очках, очень серьёзный, которого учительница математики называла «Шуриком двадцать первого века».

– Н-ну... удивил, конечно, – без особого энтузиазма подтвердил Генка, невысокий, но мускулистый рыжий паренёк-ровесник.

Они сидели на скамейке в городском, вернее, пригородном парке. Когда-то здесь была деревня, через которую протекала небольшая речка, потом сюда продвинулся город. Участок берега, где можно было купаться, для целого города был короток, поэтому вместо организации полноценного пляжа здесь устроили что-то типа парка, обнеся забором. Киоски с мороженым и газировкой, аттракционы, детские площадки, а уже вдобавок ко всему этому – возможность искупаться в жаркий день.

– А ты что же, не этого ждал? Не из этой, так сказать, оперы? – недовольно покосился на приятеля Санёк. Он был в длинных джинсах, а рубашку всего лишь расстегнул.

– По правде говоря, не совсем этого, – ответил друг, в шортах и голый по пояс.

Кто хотел купаться, должен был взять в кассе на входе специальный купальный билет, в обмен на который билетёрша выдавала ему ключ от шкафчика, как в бассейне. Стойка со шкафчиками стояла тут же, недалеко от ворот, на виду у кассирши и билетёрши. Когда-то её держали прямо на берегу, отгораживая ею пляжик от остального парка, но было много хулиганства, похищений и порчи женской одежды, белья... Лучше пусть уж всё будет на глазах работников парка (спасатели на берегу не в счёт, у них другие заботы).

Да, но переодевшимся в купальники и плавки близ входа приходилось до воды идти через весь парк. Примелькалось это, и постепенно такую форму одежды переняли и остальные. Если строгая билетёрша не позволяла пользоваться не-резиновым шкафчиком более чем одному человеку, скинутую одежду совали в пластиковые пакеты. Мы не купаться, мы просто так, гулять и "парковать". Часто можно было видеть такую картину: бредёт парень в шортах с объёмистым рюкзаком за плечами, а вокруг вьются девушки в бикини на завязках. Порхают, словно бабочки. Рюкзак им шкафчиком для переодевания служит.

Теперь уже считают чудачеством, если ты приходишь в парк и нисколько не раздеваешься.

– Так чего же ты ждал-то? – не унимался Санёк. Чтоб не выглядеть чудаком, он спустил рубашку ниже лопаток, не вынимая рук из рукавов.

– Я ждал... ну... ходили слухи, что на берегу разрешили загорать... так.

– Как – так?

– Ну... без верха, – густые веснушки выдавали сильное смущение.

Санёк расхохотался.

– Кто о чём, а рыжий – о верхе! Как мало тебе надо для полного счастья – то есть для искреннего удивления.

– Но интересно же посмотреть, сравнить у разных девчонок. А сам ты, что, не хочешь?

– Не о том речь, хочу я или уже навидался. Ты посуди – много ли ума надо девчонке, чтобы вырастить приличные "вершки"? Да они у неё сами растут! А чтобы обнажить, нужна не смелость или крутость, а самая настоящая наглость. Тьфу! Я же тебе толкую о чуде технической мысли, плоде ума и рук инженеров и рабочих, и моего папы, между прочим, в том числе.

– Лучше бы это было колесо обозрения. Если не девичье тело, то хотя бы позырить верху на них... на город.

– Ты что, не знаешь: в городской казне нет денег. И не верь всему, что обещают кандидаты в разные мэры, пэры и прочие "эры". Мы ещё маленькие, нам голосовать не скоро, вот и не обязательно верить в предвыборные враки. Я лично верю только в то, что вижу собственными глазами. И тебя призываю их разуть.

– А это точно батискаф? – спросил Генка, показывая на громоздкое сооружение за деревьями, выкрашенное в серебристый цвет.

– Я же тебе объяснял: действующая модель в натуральную величину. Пойдём посмотрим.

Они встали со скамейки и подошли к сооружению шестиметровой высоты. Кое-где его ограждал заборчик, но кое-куда подход был свободен – и этим вовсю пользовались мальчишки всех возрастов.

– Папа всё мне объяснил, а я – тебе, – говорил Санёк не без важности. – Да брось ты свой смартик, слушай лучше сюда, википедист ты наш! Вот это – корпус, сюда заливают... Знаешь, на чём подводные лодки работают?

– Ну, на этом... солярке, наверное. Или бензине.

– С танками не перепутал? На сжатом воздухе они работают, вот на чём! Мы же говорим только о погружении-всплытии. Чтобы погрузиться, из цистерн выпускают воздух и впускают воду. Чтобы всплыть, цистерны продувают сжатым воздухом, воду вытесняют, и снова плавучесть положительная. Усёк?

– Да это нам и военрук рассказывал. Ты, что папа тебе, давай!

– Дойдём и до папы. Для сжатия воздуха существует технический предел, сколько-то там сот атмосфер, и если подлодка погрузится на глубины, где давление воды превышает давление в её баллонах со сжатым воздухом, то не сможет продуть цистерны и всплыть. Так что на дно Марианской впадины со сжатым воздухом не попадёшь!

– А как же тогда?

– Используют, как говорят учёные, конденсированные фазы, жидкую – бензин, и твёрдую – стальные шары. Всё это плохо, почти никак, сжимаемо, в отличие от газов. Мало меняется на предельных глубинах.

– Но как же тогда всплывать? Раз бензин несжимаем, им цистерны не продуешь.

– Слушай сюда. Бензин заливается во весь объём этого корпуса, – Санёк похлопал рукой по обшивке и воровато оглянулся, не заругает ли кто, – а стальные шары подвешиваются снизу на электромагнитах, словно балласт. В целом получается небольшая плавучесть, как у айсберга с его верхушкой. А бензин играет ту же роль, что и гелий в воздушных шарах – берёт на себя архимедову силу из-за меньшей, чем у воды, плотности.

Чтобы нырнуть, батискаф выпускает часть бензина и теряет плавучесть. Как ты понимаешь, сверху, над водой, что-либо слить проблемы нет. Рассчитывают потребный объём бензина и выпускают.

– А если внизу? Если донырнуть потребуется?

– Донырнуть? – Санёк поглядел на обнажённый торс друга, ткнул пальцем в продольную ложбинку между сосками и провёл им вниз, до пупка. – Так? Ты намекаешь на гигантское давление, которое не даст? Так вот, корпус самого батискафа не жёсткий, он передаёт окружающий жим содержимому, и бензин находится под тем же давлением, что и вода вокруг. Как и когда батискаф плавал сверху. Так что вытолкнуть часть бензина можно, приложив лишь небольшую разность давлений, переместив стенку с клапаном.

– А всплывать?

– Очень просто – сбросить стальные шары, сиречь балласт. Остающийся бензин подымет батискаф вверх, как гелий – воздушный шар. Для нового нырка, конечно, придётся подзаправиться, и бензином, и балластом. Кстати, если что-нибудь случится и электричество вырубится, то электромагнит сам сбросит шары и батискаф аварийно всплывёт. Не на дно упадёт.

– Ух, ты! – Генка разглядывал высокое сооружение, гладя рукой стенку. – И всё это настоящее?

– Нет, всё это – имитация, но очень правдоподобная. Жесть, пластик, даже фанера. Настоящая только гондола, давай-ка перейдём к ней.

Они обошли батискаф и наткнулись на заборчик.

– Наставили тут заборов всяких, самого главного не видно!

– Так это потому, что перед иллюминаторами аквариумы стоят. С экзотическими рыбами, между прочим. Только убери забор – вмиг давка, восторженные возгласы, затем тревожные крики, звон стекла, бульканье воды... А то ещё украдут или погладить захотят. Ты же знаешь девчонок. А пиранью только погладь! Нет, забор нужен.

– А что, там и вправду глубоководные рыбы?

– Нет, что ты, им без высоких давлений хана. Просто экзотические рыбы и морские животные. Аквариумы особые, подсвечиваются, видеть, что в них, можно только через иллюминаторы гондолы.

– Ну ладно, зайдём сбоку, где нет иллюминаторов. Эх ты, какая маленькая!

– Двух метров в диаметре не будет. А ты попробуй сделать большую! Тыщи многие атмосфер должна выдерживать, вот что. Но постой, погоди, кажется, запускают.

Рядом с батискафом стоял небольшой помост, окружённый заборчиком с калиткой – на манер других аттракционов, где проверяют билеты. На помост вело несколько деревянных ступенек, а с помоста круто поднималась ажурная алюминиевая лесенка до короткой трубы, выглядывавшей над батискафом.

Билетёр у калитки разговаривал с каким-то мужчиной, рядом крутилось трое ребятишек в одних плавках – сыновья, что ли. Но вот билеты проверены, "акванавтов" придирчиво оглядели и пропускают на помост.

– По одному, по одному, ребятки, – повторяет билетёр, дюжий парень в чёрных кожаных шортах и майке-сетке.

Мужчины разделили обязанности. Отец удерживал тех, чья очередь ещё не подошла, а билетёр страховал карабкающегося по лесенке. Вот малыш достиг верха, перебросил ноги и скрылся в трубе. Можно запускать следующего.

– Зачем же такой неудобный вход? – недоумевал Генка. – Разве нельзя впускать снизу, с земли?

– Как в настоящем батискафе, – ответил Санёк. – Вот когда он всплыл и качается себе на волнах, где гондола?

– Внизу, конечно. Как всегда.

– И как всегда – под водой. Как же ты из неё выйдешь-то? Не ждать же, пока батискаф отбуксируют в сухой док, там жизнеобеспечения на два часа, и лучше провести эти часы вблизи дна, в обществе глубоководных животных. Поэтому люк делают сверху гондолы, а над ним – труба, доходящая до верха батискафа, что над водой. Всплыли, воду из трубы сжатым воздухом вытолкнули или помпой откачали – пожалуйста, открывай люк и выбирайся по лесенке наружу, дыши свежим морским воздухом. А как выбираются, так и забираются.

А мальчишкам одно удовольствие лазить. В космический корабль ведь тоже по лесенке забираются, он же над ракетой.

– Я вот раньше, в детстве, – припомнил Генка, – на любую высоту лазил – не боялся. А теперь вот... ну, повзрослел, и побаиваюсь очень уж высоко-то.

– По-моему, это правильно, что запускают сверху, – сказал его друг. – Это типа входного билета, только оплачивается не деньгами, а собственной смелостью. Кто не побоялся влезть на шесть метров по такой утлой лесенке, тому и в гондоле не страшно всё это время будет. Видишь, билетёр вслед за ним влез и крышку люка закрыл?

– Ага... Мне бы страшновато было.

– Видишь ли, тут маленькая воспитательная хитрость. Последний забравшийся в гондолу должен закрыть за собой и завинтить крышку люка. Или все вместе. Когда закрываешься сам, то не страшно, сам закрыл – сам и открыл. Когда закрыт люк гондолы, то не видно, как закрывают люк наверху. Но если ребятишки поленятся задраить свой люк, они увидят, как кто-то заваливают крышку сверху, и им станет страшно – их заперли! Но сами виноваты, сами, ребята!

– А зачем закрывать трубу сверху?

– Ну, для маленьких тут "сухой закон", они ведь могут с люком и не справиться, а вот когда влезают солидные люди, способные надёжно задраиться, то после этого трубу заполняют водой из речки. Не Марианская впадина, конечно, но бульканье слышно и в "глазок" видно, что над тобой толща воды, люк в любой момент не откроешь. Щекочет нервы всё это, правдоподобие погружению придаёт. Если в швы люка вода сочиться начнёт – тут тебе и адреналин, тут тебе и душа в пятки. А рыбки в иллюминаторах плавают, ротики разевают, ждут, когда эта "консервная банка" лопнет под напором воды и им еда будет.

– Бр-р! А это не опасно?

– Ничуть. Взрослых дольше, чем на час, туда не запускают, малышей вообще на полчаса или минут на двадцать. За это время много не накапает, ну, по щиколотку лужица, ну, по колено.

– Это круто уж – по колено!

– Да сухо там, сухо обычно, слазь да проверь. Через полчасика выпрыгнут мальки живые и здоровые. Они сейчас там на коленках и спинах друг дружки валандаются, теснотища, делят два иллюминатора на троих. Взрослые некрупные ещё по двое умещаются, а ежели покрупнее кто, то в пару лишь ребёнка и возьмёт.

– Да ты расскажи про гондолу-то.

– Вот теперь дошли и до папы моего. Его завод, ну, где он инженером, получил заказ на глубоководную гондолу от фонда Фёдора Конюхова – он собрался устанавливать рекорд пребывания на предельных глубинах. Нырять-то в Марианскую впадину и раньше ныряли, а он хочет там чуть не сутки просидеть, сколько выдержит. Он это умеет.

Так вот, построили они ему гондолу, стали проверять всесторонне – а она лишь пять тыщ метров даёт, пятьсот атмосфер выдерживает. Сталь не той марки взяли, оказывается. Разобрались, наказали... того, кто не смог от наказания увернуться, взяли нужную сталь, стали новую гондолу клепать. А брак сперва хотели на переплавку отправить, но я сказал отцу...

– Ты?!

– Ну да, то есть... он, конечно, скажет, что сам это придумал, но ты уж мне поверь – моя это идея. Оставить в родном городе и сделать аттракцион. Построить модель корпуса батискафа, подвесить снизу бракованную гондолу, рыбёшек в аквариумах понаставить, трубу подвести, водой заливаемую. Будет аттракцион, которого в стране ещё не бывало! Это ещё только начало, вот погоди – отовсюду приезжать станут, из-за рубежа тоже. Наш городок прославится. Как Нью-Васюки. А ты – "загорать без верха"! Этого добра, сисек разнокалиберных, везде полно.

Друзья ещё походили вокруг уникального аттракциона, удостоились шуганья от бдительного билетёра. Генка спросил цену билета, Санёк же сказал, что он всегда её знал и чуть ли не сам, через отца, назначил. Осмотрели жёлоб, по которому вода из трубы сливалась обратно в реку, а водоводная труба и насос особого зрелища собой не представляли.

Наконец полчаса минуло, и из трубы начали вылезать счастливые побывавшие "на дне морском".

– Ребята, вы там ничего не оставили? – стал спрашивать их билетёр, строго глядя в глаза. – Не плевали, не писили, не какали? Точно? Убирать за вами не надо?

Ему, верно, очень не хотелось лазить туда-сюда убираться. Но про естественные надобности он, конечно, загнул. Хотя дети есть дети, кто их знает? И хулиганчики ведь встречаются, и слабенькие животиком.

Полные впечатлений, дети окружили отца и наперебой заговорили о рыбках, ими виданных. А к аттракциону уже подходили следующие клиенты: парень в крутых кожаных плавках-шортах и короткой дырчатой маечке, больше похожей на детский лифчик, и девушка в розовом купальнике. Спереди он выглядел сплошным, причём "под шейку", сзади же передняя сплошность удерживалась тремя парами лямочек-клинышек, застёгивающимися большими золочёными кольцами – на шее, под лопатками и выше распопины, в том месте, где обычно сходятся три полосочки стрингов. Собственно, книзу от этого кольца и отходила стринговая лямочка, тут же ныряющая в распопину.

Генка застрелял глазами – он впервые видел цельный купальник со стринговым низом. Особый интерес представляло карабканье такой девушки по лесенке, сопровождающееся лёгким визгом и басовитыми уговорами кавалера.

– Этим воду нальют, уж увидишь, – авторитетно заверил Санёк. – Они на час туда влезают.

Насос накачивал воду в ёмкость сверху, замаскированную грандиозными боками макета. Оттуда она по открытии заслонки быстро вливалась в трубу, а насос начинал усердно трудиться над новой порцией. По истечении же времени вода самотёком сливалась в уже известный нам жёлоб, и по нему – в речку.

– Только на рыб смотреть будут? – спросил Генка с намёком.

– Или рыбы – на них, – схохмил Санёк. – Не беспокойся, люди получают то, за что платят. Если там двоим не повернуться, то и извиняться не надо. Ты бы вот с девчонкой... со своей девчонкой туда полез?

– Спроси лучше наоборот – она со мной полезла бы? А почему твой батискаф стоит к пруду задом?

– Элементарно, Ватсон! Сзади у него сливается вода. Разверни его к пруду передом – вода лилась бы через публику, помост и всё такое. Оно им надо? У тебя это... ну, заднее отверстие, небось, не спереди.

– Спереди тоже кое-что имеется, – проворчал Генка и погладил рукой. – Но от пруда не видно, что творится на помосте, кто лезет.

– Ну, не все же девушки заслуживают провожанья глазами. А беды в том не вижу. Купаешься – ну, и смотри за купающимися девчонками. Загораешь – пялься на загорающих. Ты у нас любитель таких дел.

В ответ приятель что-то пробурчал. Они ещё походили, но ждать целый час, чтобы увидеть выбирающихся блаженствующих "батижёнов", не стали. Всё равно те успеют привести одежду в порядок.

Уже уходя, Генка сказал:

– О батискафе с технической стороны ты, конечно, лучше меня всё знаешь. А я вот придумал, как его можно использовать в благих целях. Сколько, говоришь, билет туда стоит? А билетёр – свой парень? Порядок!

* * *

Вот старшее поколение упрекает нас, девушек, в том, что мы парням во всём подражаем: тут тебе и сигареты, и выпивка, и ругательства, и татуировки, и разгульная жизнь. Ладно, это про отчаянных, они мне и самой противны. Возьмём девушку среднюю, без вредных привычек, даже, может, стеснительную. Джинсы и прочие виды брюк носит? Носит. Высшее образование получает? А то как же! И не какое-то там педагогическое или врачебное, это понятно, а и у нас на мехмате девчонок полным-полно. Каждая тебе скажет про Софью Ковалевскую, а я вот узнавала – среди выпускниц наших таких незаметно.

Едем дальше. О том, что мужчина (пусть и парень) должен с женщиной (пускай и девушкой) поздороваться первым, сейчас никто и не вспоминает. И вообще, мужчина первым должен предлагать всякие развлечения и дела, предложения делать, вплоть до главного, а женщина – соглашаться или нет, не соглашаться, или да, и вдобавок наводить его на свои мысли и желания, чтоб они ему своими казались и он тем гордился. А ныне если, скажем, застенографировать какой-нибудь разговор в смешанной компании, то и не догадаешься по фразам, кто их произнёс, какого пола, то есть, говорящая особа, если глаголам в прошедшем времени затушевать окончания.

Теперь – загорание без верха, плоскогрудость, бездетность. В смысле: они детей не рожают, ну, и мы тоже. Мужские виды спорта, мужские профессии... В общем, если Стеньку Разина товарищи упрекали, что "сам наутро бабой стал", то наш век перегнул палку в другую сторону.

Но есть между женщинами и мужчинами одно отличие, которое, похоже, всерьёз и надолго. И пока его не сотрут, говорить о полном "омужичивании" смешно. Я имею в виду распределение вины в любовном треугольнике. Если мужчина чует на себе рога, он винит жену. Если жене изменяет муж, то виновата соперница. В общем, во всех случаях ответственна Она. Митя как-то сказал, по-моему, не без цинизма, что мужчины долго устраивали дуэли из-за женщин, пока не поняли, что с этой стороны проблему не решить. И стали колотить жён.

Нет, если речь идёт о разовом акте, силовом овладении женщиной, тут вина мужчин бесспорна. Мужчины сильнее нас, а их потребности ещё сильнее, они с ними не всегда справляются, и тогда справляются с нами. Но если всё происходит полюбовно, да ещё долгое время – всё совсем наоборот. Тем более что когда долго и устойчиво – это уже намёк на создание нового семейного гнезда, за счёт разрушения существующего. Страшный счёт.

Вот когда в любовничестве оба пола будут винить преимущественно мужчин – тогда, считай, они обабились, а мы – омужичились. Но до этого далеко ещё.

Рассуждать много могу на эту тему, но сразу перехожу к невесёлому выводу: как бы сильно ни дружили-подруживали две девушки, как вот мы с Диной, но вклинься меж нами парень – и они начинают столь же яро враждовать, ничего не помогает. Даже если ни одна из них не поимела многого с этого парня, другой всегда кажется, что ты поимела всё, а она – ничего. Парни порой удивляются, они и не хотели ничего такого, помириться аж просят, а мы, девушки – ни в какую. Такие уж мы, и никакие джинсы нас не исправят.

Хотя это и не самое лучшее качество женщин, но отличительным служит надёжно.

А с Митькой упомянутым вышла вот какая история. Мы его с первого класса знаем, и знаем как хулигана. За какие только косички он нас ни дёргал, какие подножки ни подставлял! Подсказки толковой от него не дождёшься на уроке, зато схлопотавшей двойку он охотно объяснял её незнание, подавляя своим знанием. При случае и дразнил – когда косички поубавились, а девчоночьей уязвимости прибыло. Подружку мою, с тёмными довольно волосами, он кликал блондинкой, доводя до слёз, я прямо не понимала.

И только когда получали паспорта, выяснилось, что моя Динка по метрике какая-то Бландина, редкое имя ей при рождении дали. Не подумали, что волос со временем темнеть может.

У меня с именем тоже не всё гладко. Нарекли меня Волжаной, хотя речушка наша Волгу мало напоминает. Проще всего, конечно, сократить до Жанны, но затык в том, что такое имя в классе у нас уже было. И не то чтобы настоящая Жанна была особенно плохой, но не любила я, чтобы нас путали. Поэтому, знакомясь с кем-то или разговаривая об имени с учителями, я нарочно подчёркивала, что "н" должно быть одно – "Жана", и что я совсем не обижусь, если оклик будет звучать наподобие "Жан" или "Жань". Ничего, что мальчиковато, зато разборчиво между нами, девочками.

Ну и, конечно, этот негодник звал меня и ЖаННой, и Жанной дАрк, и даже Жаннеттой, чего уж я совсем не выносила. И отвечала ему и Митрофаном, и Митрофанушкой, и Митрохой. А что, ведь «Митя» и от этих имён могло образоваться. Он меня сокращает не так, а я не так его «разворачиваю».

Не могу забыть, как он нас, девочек, подставил ещё в первом классе. Носим мы исправно на урок буквари, вдруг смотрим – он у Митрофанушки особенный какой-то. Электронная книга на электронных чернилах. Класс! И, конечно, он всем сказал, что это книга его самого, так сказать, индивидуальная, собственная.

На переменке все вокруг него столпились, особенно девочки, просим дать посмотреть, объяснить, что да как. Митя снисходительно объясняет. А у этой книженции есть внизу такая высокая кнопка для всяких дел: листать вперёд-назад, меню вызывать и всё такое. Самая главная кнопка, но жмут её не только по-кнопочьи, сверху вниз, но и в стороны разные тоже. И называл её хозяин не кнопкой, а, не смейтесь, кто знает, клитором.

Ну, слов новых много там было, мы с девочками не успевали запоминать, электроника всё-таки. И это словечко легло в ряд с остальными, ага, думаем, термин. А терминами парень щеголяет. Надо запомнить.

Учителей поблизости не оказалось. Вот если б мы схулиганить пытались, они бы тут как тут были. Закон подлости. Но тогда мы этого не почувствовали.

Прихожу домой, очень хочется похвастаться тем, что узнала, намекнуть, чтоб и мне такую штуковину купили, с клитором этом. Может, для родителей это внове, так я их просвещу. С таким же высокомерным видом, с каким Митька вещал.

И когда мама спросила, чего это я тру-потираю красный палец, я ответила бесхитростно, на что он аж устал нажимать.

О дальнейшем нетрудно догадаться – вам, читающим, не наивным... Я, конечно, благодарна папе, что он объяснил мне, что эта штучка зовётся джойстиком, но неужели это нельзя было сделать не так больно? Я с первого раза поняла, зачем ещё столько раз вколачивать-то? А мне, между прочим, на этом месте завтра в школе сидеть...

Единственное, что хоть как-то утешило, это то, что все наши классные девчонки попались, без исключения. Всем хотелось похвастать дома, все похвастали – и пришли назавтра с угрюмыми мордочками и другими следами усердной воспитательной работы. Зато и в угол мы "гинеколога" загнали все вместе. Весь лоск с него мигом слетел.

Столько же оперативно выяснилось, что книга не его вовсе, а старшего брата. Тот попался на хитрость: младшак поспорил, что букварь в неё не загрузишь, буквы очень уж большие. Продул, конечно, пари, но при этом научился работать с устройством. Ну, а если у тебя старшак такой наивный и ничего не понял, то сам бог велел стащить у него гаджет на один день и принести в школу. Как, собственно, изначально и замышлялось, только тогда "бог не велел".

Так вот, брат называл все части электронной книжки именно так, как он, Митя, нам это передал. Вот клянусь, девчата! И, стало быть, виноват кто?

Ну, мы вины с него не сняли, этому подверглось кое-что другое. Мы ему сказали, что если он сей же минут не подразденется в туалете и не вынесет нам свои трусы, то мы, так сказать, возьмём дело в свои руки. И что вы думаете? До конца уроков ёрзал голой попой по колючему сукну школьных брюк...

Лоскуток от тех, разорванных нами, трофейных трусов и по сей день у меня где-то хранится. Какая-никакая память о школьных годах.

А вот на коленках царапины давно зажили. Это когда нас Митька с роликов ссадил. Неприятное, скажу вам, ощущение! Можете не пробовать, сто пудов.

Когда стали мы, робкие девочки, превращаться в озорных девчонок, то освоили роликовые коньки и скейт – ножную доску на роликах. Катались, кто где могла, и в одиночку, и парами, и даже гурьбой. Хотя гурьбой чревато: одна с копыт, ну, и все остальные тоже.

И вот одна девочка пожаловалась как-то, что в переулке, где она живёт, ветер очень часто так и гудит, словно в трубе какой аэродинамической. И против этого ветра очень трудно ездить, хотя в остальном условия прекрасные: гладко, малолюдно, по бокам – трава для мягкости аварийного падения. Да что там ездить – и ходить-то против ветра трудно, гнись и дави его грудью, а он тебя опрокидывает и дышать не даёт.

Мы с Диной перемигнулись и сразу друг дружку поняли. Дело в том, что мы с ней в недавней школьной постановке играли летучих мышей, оперетта, что ли, так называлась. Родители, то есть мамы, постарались над костюмами. Прежде всего – чёрные маски, просто сказка, а не маски, я бы такую всё время и носила, не смотри, что лица не видно. Чёрный гимнастический купальник, как можно более закрытый, чтоб как можно меньше кожи мазать сажей. И – внимание! – "крылья", то есть клинья чёрной материи, вшитые между бочками и рукавами. Мамы наши не поскупились – вшили от души, чтоб рукам стеснения не было. Дальше – чёрные колготки с юбочкой из чёрной кисеи и чешки на ноги. Естественно, чёрные.

Чего это я заладила – "чёрные", "чёрные"! Как будто вы без понятия о летучих мышах.

Роли у нас были без слов, но успех настиг огромный. Мы не очень с Диной понимали, почему, но потом старшеклассники нам мельком сказали, что выглядели мы с ней сексуально. Мы потом долго над этим словом голову ломали, нечётко его расслышав. Но родителей спрашивать не стали. Они, может, и объяснят. Но очень уж больно!

"Крылышки" нам не очень-то помогали при прыжках на сцене, мы-то грёзили, что можем с ними планировать чуть ли не с потолка. А оказалось – немногим выше, чем обычно прыгаем, вернее, спрыгиваем. Будь у нас посильнее руки, может, что-нибудь и вышло бы, но поток воздуха при прыжке сразу делал нам "руки по швам", выгибая "крылья" назад. А это очень неприятно, словно тебя пеленают. Ели не рассчитаешь и начнёшь валиться, то руками быстро себе не поможешь. Бог с ними, с высокими прыжками! Зато зрители наши костюмчики получше раззырят.

Мы с подружкой ручонки наши девчоночьи потренировали немножко, чтоб крылья не схлопывались, да что толку – постановку больше не повторяли. И вот тут такой случай! Можно же ловить ветер в свои "паруса", даже не отталкиваясь от земли. А против ветра можно переть на своих двоих, "раскованных". Возить, так сказать, саночки, раз любишь кататься.

Мы с Диной попробовали, и у нас получилось. Не сразу, не без падений, но начало выходить. А что получается, то нравится. У вас не так разве?

У нас получалось пролетать весь Иркин переулок насквозь на одном дыхании, правда, то было дыхание ветра. Но вот справляться с препятствиями не выходило. Правда, Дина уверяла меня, что с лёту как-то перепрыгнула через кошку, но что-то я ту кошку не приметила. Чёрная, что ли, была и затерялась на фоне наших одеяний?

Даже если котяра и была чёрной, Митька всё равно оказался вреднее. Он вырос передо мной словно из-под земли, словно ветер его надул внезапно. Крикнул что-то и юркнул в сторону, я его и не коснулась даже. Но всё равно уже лечу со всех "копыт" (если каждый ролик считать за копыто, то – с восьми копыт), и почему-то не в мягкую траву, а на ту гладкую дорожку, которая теперь открывается мне с другой своей стороны – жёсткой.

У нас, у роликовцев, есть такой обычай: всегда помогать подняться упавшим, ведь в коньках это трудно. Митька на него начхал! Словно тут его и не было. Потом извивался, мол, он роликов не носит и обычаев не ведает, просто дорогу переходил и еле от меня спасся. Я же ему и виновата!

А вот Дина, когда он и перед ней повторил свой "переход", робеть не стала и врезалась в "пешехода" от души, со всего ветряного размаху! Его поцарапала, сама обошлась, но порвала костюм. Крылья – в клочья, колготки лоскутками пошли. Хрен редьки не слаще. Мы потом с ней друг дружке завидовали.

Между прочим, шрамы на коленках для девочки – это совсем не то, что для мальчика в длинных брючках. Все носят уже выше колен, а ты, как дура, опускай.

Я обо всём этом рассказываю с одной целью, а то мальчишки подумают, что я их учу девочкам вредить. Нет, тут так: дружба наша с Диной от Митькиных проказ не страдала. Наоборот, мы друг дружке помогали ему противостоять, и единым фронтом порой выступали, и предупреждали друг дружку, если узнавали, что он что-то замышляет. Конечно, нельзя сказать, что он стремился вбить клин именно в нашу с ней дружбу, он просто выпендривался перед девочками, вот и всё. Но ведь и ненароком мог же порушить. А вот и не порушил! Даже когда одной из нас говорил на ухо, что вторая якобы о ней где-то говорила. Мы быстро выясняли, что это брехня, не боялись и не стеснялись друг дружку спрашивать, зная, что это за тип.

Но вот возраст стал переменяться, мальчики начали переоценивать девочек, девочки – мальчиков. И тут вдруг оказалось, что не такой уж Митька и хулиган, ну, немножко разве что, что парень как парень, и мало того – получше иных в классе. А может, и не только "иных", а и всех вообще. И ничего тут нет особенного, что он нас обижал, таких дурочек, что не понимали никак, какой он мальчуган замечательный. Учил, можно сказать, уму-разуму, проявляя находчивость недюжинную.

И вот тут-то и начала свой пробег между нами пресловутая чёрная кошка. А ведь Митя бросил свои художества и стал к нам хорошо относиться. К сожалению великому – к обеим сразу.

Уж лучше б сразу кого из нас надежды лишил!

Всё припоминать – труд неимоверный, да ещё и грустный очень, наша дружба с Диной пошла лоскутками, как тогда её костюм, мы, в конце концов, даже рассорились. Но вот два примера, чтоб вы поняли.

Появился у Митьки вдруг фотоаппарат с огромным объективом – конечно, братнин, это мы сразу поняли. Принялся он щёлкать девочек, особенно тех, кто уже лифчики носить начал, по-всякому и во всяком фоткать. И поползли слухи, что он кое с кем пытается договориться о съёмках почти как настоящий фотохудожник, то есть... Ну, без одежды. Я тогда думала, что в одном белье, это не так позорно, но, как потом оказалось, ошибалась.