Текст книги "Искатель. 1985. Выпуск №5"

Автор книги: Богомил Райнов

Соавторы: Михаил Пухов,Владимир Михановский,Леонид Панасенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Михаил ПУХОВ
РАЗВЕТВЛЕНИЯ

Фантастическая повесть

Художник Максим РЕЙХ

1. На седьмом небе

– Как правило, мне везло, – сказал Роооз, обращаясь к наставнику. – Даже когда я едва не лишился будущего.

– То есть чуть не погиб? – уточнил наставник, склонный к мудрой простоте древних. – Но ведь ты, как и все мы, бессмертен!

Роооз понимающе посмотрел на собеседника. Старики умны, но они не знают современной науки.

– Биологи предполагают, что бессмертие первого рода прерывается под действием высоких температур. При определенной температуре разрыв становится бесконечным.

– Ну и что?

– Меня сносило в звезду, – объяснил Роооз.

Наставник задумчиво покачал объемистым кубическим черепом.

– Биологи ошибаются. Ты здесь – разве это не доказательство?

– Нет, – возразил Роооз. – Меня спасли. Это сделал туземец.

Красивое плоское лицо наставника стало серьезным.

– Ты раскрыл свое происхождение?

– У меня не было выхода. Но я сделал так, чтобы он все забыл.

– А благодарность? Древние учили платить за услугу.

Роооз колебался недолго.

– Я дал ему бессмертие, – сказал он, но, взглянув на изменившееся лицо наставника, быстро добавил: – Бессмертие второго рода. Я приставил к нему хранителя.

– Я недостаточно хорошо разбираюсь в современных научных течениях, – признался наставник. – В чем оно заключается?

– Хранитель постоянно следит за подопечным, – объяснил Роооз. – Когда тому угрожает опасность, он предупреждает его по телепатическим каналам. Разумеется, подопечный ни о чем не догадывается.

– Но хранитель не робот, – с сомнением сказал наставник. – Он спит, ест и так далее. Что, если несчастье случится с подопечным в его отсутствие?

– В случае смерти подопечного хранитель пускает время вспять. Потом он делает предупреждение, и подопечный избегает гибели.

Некоторое время наставник сосредоточенно размышлял.

– Насколько я понимаю, это не бессмертие, а просто страховка от несчастных случаев. И у вас получается точка ветвления, удвоение реальности со всеми вытекающими отсюда парадоксами.

– Верно, – согласился Роооз. – Чтобы их избежать, хранитель переносит дубликат подальше от оригинала. Раздвоения личности не происходит из-за смерти подопечного а, одной из ветвей, и создается иллюзия непрерывности.

2. В звездопаде

…И вдруг все перемешивается, как в диковинном безалкогольном коктейле, – пронзительно красные сигналы тревоги, и зеленые огни индикаторов противометеоритных лазерных батарей, и короткие удары бортовых двигателей, и толчки ускорения; и все это валится в одну кучу, а потом – раз, другой, третий – внешний стук по корпусу корабля.

– Метеоритная атака, – радостно говорит капитан Никитин.

– Ее только недоставало, – говорю я.

Корабль висит сейчас один в необъятном небе, до ближайшей звезды несколько лет лета с нашей скоростью, двигатели все время барахлят, аварийные роботы их чинят, а потом приходится чинить аварийные роботы, и вовсе неочевидно, что нам удастся из всего из этого выпутаться. А тут еще метеоатака.

– Не понимаю, откуда здесь столько метеоритов, – говорю я. – На моих картах нет ничего подобного.

Корабль наш маневрирует: тормозит, ускоряется, отрабатывает повороты, бочки, виражи и другие фигуры высшего пилотажа. Словом, ведет себя как змея, которую забрасывают камнями. Делает все, чтобы увернуться. И увертывается. Но иногда в нас все-таки попадает. Порядка нескольких раз, как говорят перестраховщики.

Вдруг капитан Никитин отстегивается от кресла, встает и направляется к распределительному щиту с таким видом, будто хочет там что-нибудь выключить.

– Эй, – говорю, – капитан! В чем дело?

В этот момент корабль делает резкий вираж, уходя от очередного булыжника, и капитан Никитин, естественно, растягивается на полу рубки. Потом встает и продолжает движение к распределительному щиту.

– Я хочу выключить шкибер, – говорит он.

Ну вот, думаю, дождался. А ведь дядя Степа тебя предупреждал, что он сумасшедший. Тогда ты его не послушался. Других ты тоже не слушал. Он просто спортсмен, считал ты, отчаянный парень. Главное – уйти в рейс. Вот теперь и расхлебывай.

– Это еще зачем? – спрашиваю.

– Мне кажется, он не совсем исправен, – говорит он.

– Это вам только кажется, – говорю я. – Я совсем недавно его проверял. Я за свое хозяйство ручаюсь.

Он тем временем преодолел уже половину пути до распределительного щита. Останавливаться, конечно, не собирается.

– Недавно, – говорит. – Год назад я его и сам проверял.

– Да вы что, не понимаете, чем это может кончиться? – почти кричу я.

– Прекрасно понимаю.

– А кто поведет корабль, когда вы выключите шкибер?

– Вот вы и поведете. Или я сам, если вам трудно.

– А кто будет стрелять по ним из лазеров?

– Вы, – говорит он мне. – Или я. Словом, тот, кто свободен от пилотажа.

Локаторы белым-белы, горят вспышками. Сигнал на сигнале и сигналом погоняет. А он – стрелять по ним вручную, когда там не то чтобы прицелиться, а даже и спуск нажать не успеешь, как, тебя уже хлопнет, если ты даже и разберешь, что к чему.

Корабль в этот момент опять становится на дыбы, и капитана Никитина со всего размаху ударяет головой о пульт. Некоторое время он лежит недвижимый.

Потом открывает глаза и смотрит на меня.

– Штурман Буров! Идите и выключите шкибер.

– Сейчас, – говорю я ему. – Уже иду. Вот только отстегну ремни.

И начинаю делать вид, что распутываю привязную систему. Он, успокоенный, закрывает глаза и лежит неподвижно. Не считая, конечно, того, что кидает его из стороны в сторону на каждом крутом повороте.

Потом он вновь открывает глаза.

– Штурман Буров! Разве вы не слышали моего последнего распоряжения?

– Отчего же, – говорю. – Прекрасно слышал.

– Почему же вы его не выполняете?

– Да вот, – говорю, – травма. Плечо вывихнул. Ремней расстегнуть не могу.

– Не лгите, – говорит он. – Или вы забыли устав?

– Да, – говорю я ему. – У меня от этой трясучки всю память отшибло.

– Тогда я вам напомню, – говорит он мне слабым капитанским голосом. – На звездных трассах члены экипажа должны беспрекословно подчиняться приказам своего командира. Вам это понятно?

– А то как же, – говорю. – Чьим же еще?

– Следовательно, как член экипажа вы должны беспрекословно подчиняться моим приказам.

– Разве я прекословлю? Я и слова-то такого не знаю.

– Выполняйте приказ, штурман Буров! – говорит он мне уже немного окрепнувшим голосом. – Выключайте шкибер.

– Сейчас выключу, – говорю. – Вот только рой пусть сначала кончится.

– Немедленно выполняйте приказ!

– Хорошо, – говорю. – Сейчас я выключу шкибер. А кто поведет корабль?

– Вы.

– Прекрасно, – говорю я ему. – А кто будет стрелять по ним из лазеров? Тоже я?

– Разумеется.

– Тогда я увольняюсь по собственному желанию. Я не могу выполнять невыполнимых приказов.

Где-то в этот момент к нему возвращаются силы, и он начинает ползком пробираться к распределительному щиту.

– Я вам это припомню, штурман Буров, – говорит он мне. – Вы у меня узнаете, что такое неповиновение.

– Буду вам весьма благодарен.

Звездолет тем временем продолжает крутиться волчком, капитана Никитина оттаскивает назад, но он упорнее прежнего продвигается к распределительному щиту.

– Зря вы капризничаете, штурман, – говорит он потом, ухватившись наконец за его основание и делая попытку приподняться. – Пока я с вами, вам ничто не грозит.

– Охотно верю, – говорю я. – А вам?

Он изображает улыбку на своем разбитом лице.

– Ну, мне тем более! Я ведь не могу умереть.

Здесь сквозь защитный лазерный заслон каким-то чудом продирается крупный метеорит, и шкибер реагирует на него наиболее естественным образом – задирает корабль носом кверху. В результате этого маневра капитана Никитина отрывает от распределительного щитка и бросает назад, к нашим креслам, и его лицо оказывается в каких-нибудь тридцати сантиметрах от моего, и я вижу, что ОН В ЭТОМ УВЕРЕН.

– Я не умру, Буров, – говорит он потом, немного отдышавшись после падения на пол кабины. – Я не могу погибнуть в рейсе. Да и с вами, пока вы со мной, ничего не случится.

– Почему? – говорю я, как последний на свете тупица.

– Не знаю, – говорит он. – Но, по-моему, я стал почему-то бессмертным. Вроде как заразился. Я это сто раз проверял.

Я, естественно, молчу. Чего уж тут скажешь? А рой тем временем редеет, и толкает наш корабль не так часто, но капитана Никитина успело до того измочалить, что он лежит мешком возле своего кресла, без всяких новых попыток выключить шкибер. Потом собирается с силами, приподнимается, взгромождается на свое кресло рядом со мной и пристегивается привязными ремнями. И вовремя, потому что корабль тут же снова бросает вбок.

– А кто будет шкибер выключать? – говорю я.

Он сидит злой и на меня не смотрит. Так длится довольно долго, потом он произносит официальным тоном:

– Штурман Буров, вы обратили внимание, что рой сейчас поредел?

Я даже и отвечать не стал. Зачем же отвечать на такие вопросы?

– Мы сейчас уходим от роя, – говорит он. – Вы обратили внимание, что работают только кормовые батареи, а носовые бездействуют?

– Да, – говорю я. – Естественно, раз мы уходим от роя.

– Так вот, – говорит мне капитан Никитин. – Идите за борт и переставьте одну носовую батарею на корму.

Я, по-моему, для ответа даже слов никаких не нашел.

– Вы что, не слышали приказ, штурман? – говорит он. – Выполняйте. Не беспокойтесь, ничто вам не грозит. Немедленно ступайте за борт и переставьте лазерную батарею.

– Это еще зачем? – говорю я – Вы сами понимаете, что это убийство – посылать человека за борт при метеоритной атаке, пусть самой слабой. Дело, конечно, вовсе не в том, что вас может ударить метеоритом, хотя такая возможность тоже не исключена. Корабль во время метеоритной атаки все время маневрирует, уходит от метеоров, и если вы пойдете за борт, вы неизбежно отстанете при одном из маневров. Потому что даже сейчас, когда атака ослабла, корабль изредка дергало. Каждый такой рывок есть включение двигателя, а уж если корабль уходит от вас на маршевых, когда вы снаружи, вам За ним не угнаться – даже с ракетным пистолетом.

– А как же иначе? – говорит он. – Кормовые батареи не справляются, а на носу вполне достаточно одной батареи. Идите за борт и переставьте.

– Нет, – говорю я. – За борт я не пойду. К тому же я не уверен, что кормовые батареи не справляются Почему же они справлялись, когда атака еще не стихла?

– Нет, – говорит он. – В разгар атаки нас стукнуло десять раз.

– Уж и десять, – говорю я. – Да и атака давно ослабла. Рой сейчас значительно поредел, вы сами это признали.

– Мне надоело с вами пререкаться, – говорит мне капитан Никитин. – Я сам пойду за борт.

Произнеся эти слова, он встает и направляется к шлюзу и успевает туда проскочить, пока я прихожу в себя.

– Капитан, – говорю я. Он уже в шлюзе, натягивает скафандр за герметической переборкой, но я – то хорошо знаю, что он меня слышит – в шлюзе есть специальный громкоговоритель.

– Капитан, – говорю я. – Не надо глупостей. Не рискуйте жизнью из-за пустяков.

– Ничем я не рискую, – говорит он, и я сразу вспоминаю его лицо в тот момент, когда он БЫЛ В ЭТОМ УВЕРЕН. – Во всяком случае, мне так кажется, и я это проверю.

И после этих слов покидает шлюз. Некоторое время я слежу по телевизору, как он карабкается по корпусу к носовым лазерным батареям, потом спохватываюсь, отстегиваюсь, встаю с кресла, иду к распределительному щиту и выключаю шкибер. Все-таки Никитин молодец – заставил меня его выключить. А что мне оставалось делать? Пусть уж лучше ударит нас лишний раз.

Капитан Никитин тем временем уже снял правую носовую батарею и тащит ее на плечах к норме. Не успел я похвалить его мысленно за быстроту и сноровку, гляжу – на правом локаторе, против точки, где только что была батарея, горит сигнал. Значит, еще один метеорит появился откуда-то и мчится теперь прямо на моего капитана, пользуясь тем, что тот только что снял охранявшую его противометеоритную лазерную батарею. В сектор обстрела других батарей метеорит не попадает, разворот сделать я не могу, потому что скинет тогда Никитина в тартарары, увернуться не могу по той же причине; сижу, словно выключенный манипулятор, не имея возможности пальцем пошевелить, и наблюдаю, как у меня на глазах расстреливают моего собственного капитана. Это, конечно, гипербола, попасть в Никитина метеорит не может, слишком такое маловероятно, но все равно впечатление достаточно жуткое.

Разумеется, капитан Никитин никакой угрозы не видел, индивидуального радара у него нет, и ползет себе по направлению к корме, чтобы установить там лишнюю лазерную батарею, последняя надобность в которой давно миновала, потому что атака кончилась и единственный метеорит, оставшийся от роя, приближается сейчас спереди, угрожая ударить по ничем не защищенной обшивке. А из показаний приборов следует, что как раз с этим метеоритом нам соприкасаться вовсе необязательно, потому что он метеорит крупный и плохо нам придется после лобового с ним столкновения.

Ладно, думаю, все равно обшивку латать.

Тут мой капитан Никитин, проползая около шлюза, вдруг зачем-то как юркнет туда вместе со своей лазерной батареей!

Зачем он так поступил, непонятно, но у меня на душе полегчало. Все-таки неприятно, когда человек за бортом, в который нацелился метеорит, и, кроме того, от толчка в момент столкновения могло бы скинуть моего славного капитана неизвестно куда подальше, ищи его тогда по всей Вселенной. К тому же теперь мне можно спокойно врубать двигатель, потому что Никитин, к счастью, догадался прикрыть за собой люк.

Подумал я это быстро, вернее, вообще не думал, просто руки и ноги сами потянулись куда нужно, но я Не успел ничего включить, потому что метеорит вдруг рвануло на миллион обломков – бывает такое, от внутренних напряжений – и они огненными радарах дождем обдали весь борт нашего доблестного корабля.

А после этого был жуткий, ужасный момент, когда со мной что-то происходило, не могу объяснить что, – я и сам этого не помню, помню только что-то жуткое и ужасное, ужаснее и быть не может, как что-то ускользало, уходило, и я становился другим, но потом это прошло, и только тогда я понял, что, если бы капитан Никитин не спрятался в шлюзе, он был бы уже мертв.

А капитан Никитин, вот он, вылезает из шлюза, лицо у него бледное-бледное, ни кровинки, и спрашивает:

– Что случилось?

Я же сижу как парализованный, сам ничего не понимаю, ответить ничего не могу, и в мозгу у меня одна только идиотская мысль о том, что, вот если бы со мной ничего не произошло, капитана Никитина бы сейчас не было.

– Я вас спрашиваю, штурман Буров, – говорит он мне, как обычному подчиненному. – Что случилось? Я находился в шлюзовой камере, когда корабль затрясло поперечной вибрацией.

– Ничего особенного не произошло, – говорю я. – Просто нас ударило метеоритом.

Удивительное дело – совсем мне не хочется его обнимать и целовать, как полагается делать, когда человек чудом спасается от смерти. Нет – сижу как обесточенный робот и безуспешно пытаюсь вспомнить, что же это такое со мной произошло.

– Какого дьявола вы полезли в шлюз? – говорю я неожиданно для себя самого.

– Не знаю, – говорит он. – Просто мне захотелось.

И снова я вспоминаю, как он БЫЛ УВЕРЕН. А ведь не спрячься он в этот дурацкий шлюз, куда девалась бы вся его уверенность?

– Вы никогда не видели мираж, штурман? – говорит он, настроившись почему-то на благодушный лад.

– Какой еще мираж? – говорю я, смутно припоминая, что на Земле в связи с Никитиным мне что-то такое говорили.

– Космический, – говорит он, и я смотрю в направлении его пальца на телевизионный экран и вижу там корабль, земной корабль, точно такой же, как наш.

– Корабль! – кричу, я, как какой-нибудь раненый динозавр.

– Не корабль, а мираж, – говорит Никитин. – Это отражение нашего звездолета.

– Космический мираж? Никогда о таких не читал, – говорю я. И, вглядываясь в изображение на телеэкране, узнаю наше корыто вместе со всеми его ходовыми огнями и вижу, что на его носу не хватает одной лазерной батареи. А потом замечаю и лазерную батарею, она болтается возле правого борта, а рядом с ней в пустоте плывет что-то, похожее на сплющенный под прессом спальный мешок, поблескивающий пластмассой шлема…

– Я их видел сколько угодно во время своих прежних рейсов, – объясняет^ мне Никитин. Мираж – если это мираж – тает вдали, мы удаляемся от места встречи с метеоритами, но видение все еще стоит у меня перед глазами.

– В институте нам ничего подобного не рассказывали, – держа перед глазами видение, говорю я, задавая себе вопрос, что это за мираж, если его можно видеть на экране радара – а я туда успел посмотреть, прежде чем мы оставили его за пределами видимости.

3. Возвращение времени

Одного прикосновения к биоусилителям было достаточно, чтобы понять, что без Возвращателя Времени теперь не обойтись. Как и следовало ожидать, подопечный снова лишился будущего. Техник-хранитель Рон Гре отдал короткое мысленное приказание. Возвращатель тихо загудел.

Через несколько минут Рон Гре, опутанный проводами, сидел в кресле под колпаком, готовый к установлению телепатической обратной связи с той далекой областью пространства, где находился подопечный.

Перед креслом на полу помещения наметился прозрачный куб объемного экрана. Черточка в его глубине обозначала корабль подопечного. Рон Гре ввел увеличение. Яркая черточка стала сигарой во весь экран. Рон Гре активировал Возвращатель.

Одновременно в нескольких миллионах кубических метров пространства, соответствующих отраженному в экране объему, время пошло вспять. Рон Гре остановил этот процесс непосредственно перед инцидентом и ввел в действие телегипнотические каналы. Удержав таким образом подопечного от опрометчивого поступка, Рон Гре перевел Возвращатель на прямой ход времени и подключил к линии связи телетранспортировочный генератор массы. Через несколько минут в прозрачном кристалле висело два корабля, соответствующих главной и побочной последовательностям точки ветвления реальности. Теперь, чтобы избежать парадоксов, следовало удалить один из них в специально выделенное место.

Но случилось так, что Рон Гре перепутал.

4. Внеплановая планета

– Значит, так вы прокладываете курс? – спрашивает меня капитан Никитин. – Хорошо же вы его прокладываете.

После метеоритной атаки мы тут же подремонтировались, а потом я ввел в шкибер дальнейшую программу полета, и мы пошли дальше, и очутились в результате там, где мы сейчас находились.

– Корабль веду не я, – говорю я ему. Будто оправдываюсь, хотя оправдываться мне вовсе и незачем. Такое неприятное чувство, будто действительно сам во всем виноват. – Его ведет шкибер.

– Выходит, ваш шкибер неисправен, – говорит Никитин. – Я вам уже неделю твержу, что ваш шкибер неисправен.

– Шкибер в полном порядке, – говорю я. – Я совсем недавно его проверял.

– Следовательно, что-то неладно с программой.

– Я проверял программу пять раз, – говорю я. – Да и вы проверяли ее перед тем, как я ввел ее в шкибер.

– Значит, вы неправильно ее ввели.

– Ну, знаете, – говорю я, продолжая самым нелогичным образом ему возражать, хотя на деле это он кругом прав. Действительно, своеобразно получается: штурман проверяет шкибер, шкибер в полном порядке, штурман составляет программу, программа в полном порядке, потом штурман абсолютно правильно вводит абсолютно верную программу в абсолютно исправный шкибер, и в результате корабль попадает совсем не туда, куда он должен был попасть. Мало сказать не туда – попадает в совершенно не исследованный район, где, кажется, еще никто никогда не бывал. А теперь штурман пытается доказать, что он не верблюд. Только как же докажешь?

– Тогда нарушились связи шкибера с исполнительными механизмами.

– Я их проверял. Связи в полном порядке.

Я уже устал с ним спорить, устал возражать, и это было бессмысленно, но что делать, если после метеоатаки я действительно все проверил и все действительно оказалось в полном порядке. Не считая, конечно, обшивки.

– Значит, все работает отлично, штурман? – говорит мне Никитин.

– Выходит так.

– Ну что же, – говорит он. – Тогда объясните, пожалуйста, как мы сюда попали?

Я пожимаю плечами, а что мне остается делать?

– Хорошо, – говорит он. – Тогда объясните, пожалуйста, куда мы попали? Что это за небесное тело?

И показывает рукой на телевизионные экраны, где торчит эта замечательная планета, которой нет ни в одном астрономическом справочнике.

– Зачем спрашивать? – говорю я. – Вы прекрасно знаете, что я не имею на этот счет ни малейшего понятия.

– Хорошенькое дело, – говорит капитан Никитин. – В отличное положеньице попал я по вашей милости.

– Да уж лучше некуда, – говорю я.

– Вы должны были привести корабль в район Холодных Солнц, – говорит он мне, будто я что-нибудь поправлю. – Никак не могу понять, как вам удалось направить его сюда, в совершенно не исследованную область Галактики.

– Я и сам никак не пойму, – повторяю я не в первый раз. – По-моему, это невозможно.

– Но от фактов не уйдешь – мы здесь, – говорит он, будто это не то же самое, что я твержу ему уже битый час. – Мы здесь, хоть это и немыслимо.

– Вот-вот, – говорю я. – И я о том же толкую.

– Но, может быть, на ваших лоциях все-таки есть похожий вид звездного неба, близкий рисунок созвездий?

– Нет, – уже в который раз говорю я. – Там нет ничего подобного.

Положение и в самом деле нехорошее – на небе нет ни одного знакомого ориентира, созвездия совсем чужие, в памяти шкибера ничего аналогичного нет, да вдобавок ко всему центр Галактики смотрится под таким диким углом, что нельзя даже приблизительно определить, в каком мы сейчас районе.

В общем, впечатление именно такое, как в том популярном сне, когда, прилетев в другую галактику, вы забываете координаты Млечного Пути.

– Что будем делать, штурман? Где же мы все-таки?

– Не знаю, – говорю я. – Еще не разобрался. Воз-можно, мы провалились в какой-то вакуумный туннель и оказались на другом конце Вселенной.

Здесь меня осеняет, я смотрю на указатель пройденного расстояния и вижу, что он отсчитал положенные, предельные для него сто тысяч парсеков и занулился, как вычислитель, которому дали непосильное задание.

Капитан Никитин тем временем постепенно приходит в себя – давно пора для такого опытного космонавта – и начинает интересоваться планетой, к которой нас занесло.

– Слушайте, штурман, – говорит он. – Все-таки мы с вами прежде всего звездолетчики, а следовательно – ученые. Каким бы образом мы сюда ни попали, но перед нами настоящая планета с атмосферой, и мы с вами должны ее исследовать.

Давно бы так! Наконец-то он заговорил как мужчина.

– Я предлагаю следующий план действий, – говорит он. – Прежде всего мы должны понизить орбиту и обследовать планету сверху. Потом один из нас пойдет вниз и соберет образцы. После его возвращения на корабль мы подумаем, что делать дальше.

Капитан прямо преобразился.

– В принципе согласен, – говорю я своему капитану Никитину. – Только непонятно, зачем укорачивать орбиту. Она и так достаточно низкая. Кроме того, за те несколько часов, пока мы спорили, куда мы попали, как мы сюда попали и кто виноват в том, что мы попали именно сюда, бортовые приборы собрали достаточное количество информации. Мы просто просмотрим запись.

– Вот как? – говорит он. – Значит, бортовые приборы все это время вели наблюдения?

– Да, – говорю я. – Так уж они устроены.

– Жаль, что человек устроен иначе, – говорит мне мой капитан Никитин, и мы вместе начинаем расшифровывать ленту, которая по моему приказу послушно ползет из выходного устройства походной лаборатории.

Первой идет информация о звезде. Так, мол, и так, солнце здешнее хоть и здоровое, но слабенькое, принадлежит к спектральному классу К (будто это и невооруженным глазом не видно), одиночное оно (тоже мне новость), излучает что-то очень уж много в радиодиапазоне (еще бы – все локаторы нам забило) и так далее, остальные анкетные данные. Что взрываться пока оно вроде не собирается, нейтринные потоки в норме, радиационная обстановка благоприятная, и протонных вспышек не предвидится.

Потом следует описание системы. Что состоит упомянутая система из пятнадцати больших планет, из них шесть настоящих, а остальные уранообразные протопланеты, что у всех планет, вместе взятых, насчитывается 84 спутника с поперечником более километра, что астероидных поясов, как в Солнечной системе, здесь не имеется, а есть всего 246 малых планет, обращающихся по самым разнообразным орбитам, что такого явления, как кометы, здесь не наблюдается, зато есть около десятка регулярных метеорных потоков.

Затем, на следующих восьми метрах ленты, дается краткая характеристика планеты, вблизи которой мы находимся. Планета эта, оказывается, настоящая, землевидная, немного побольше размерами, покрытая сущей и водяной оболочкой. Атмосфера здесь толстая, эквивалентная высоте тридцать километров, кислорода много, азота тоже и некоторое количество углекислого газа. Точь-в-точь земная атмосфера. Свободные молекулы кислорода создаются антиокислительной деятельностью растений, покрывающих большую часть суши. Растения здесь встречаются разных неизвестных ранее видов (удивительно, не правда ли?) и достигают иногда ста метров высоты. Фауна довольно скудна, самые высокоразвитые животные находятся приблизительно на уровне земных земноводных, зато здесь обитает разумная прямостоящая раса двуногих гуманоидов, у которых есть даже собственный звездолетный парк и порт недалеко от экватора.

Дойдя до этого места, мы с Никитиным чуть не подпрыгнули.

– Ничего себе, населенная планета – говорю я.

– А я уже хотел садиться на маршевом двигателе, – говорит он, – Придется все-таки посылать бот.

И мы снова склоняемся над лентой.

– Постойте, капитан, – говорю я вдруг. – А откуда же здесь люди, если самые развитые животные находятся на уровне земноводных?

Никитин некоторое время размышляет.

– По-видимому, это колония, – говорит он наконец.

– Черт побери! – говорю я. – Даже здесь колония! Когда же рухнет наконец эта постылая колониальная система?

– Погодите, – говорит мне мой капитан Никитин. – Давайте смотреть дальше.

Мы снова склоняемся над лентой, ползущей из аппарата, и узнаем, что это действительно колония, потому что численность населения всего 21 человек. Потом мы узнаем кое-что об их цивилизации, включая устройство звездолетов и жилищ, а также длины волн, на которых работают их радиомаяки. Потом мы видим, что экспресс-лаборатории удалось перехватить передачу одного из таких маяков и даже расшифровать язык, на котором она была составлена («Могучая у вас лаборатория», – замечает в этом месте капитан Никитин), а через несколько сантиметров ленты понимаем, что этот язык – русский.

Некоторое время мы молчим, не в силах что-нибудь сказать, настолько это не укладывается в сознании.

– Здесь – наша колония? – говорит наконец капитан Никитин.

– Невероятно!

– Ваша аппаратура что-то напутала, – говорит мне капитан Никитин. – Пусть мы даже провалились в придуманный вами пространственный туннель. Но чтобы здесь оказалась наша колония! Ваши приборы просто-напросто перегрелись.

Тут мне в голову приходит отличная идея. Ведь если это земная колония, а иначе быть не может, потому что так говорят приборы, и врать они не умеют – то она должна быть зарегистрирована. Я лезу в справочник.

Разумеется, там ничего нет.

Капитану Никитину, по-видимому, тоже приходит в голову блестящая мысль.

– Вдруг это был туннель не в пространстве, а во времени? – говорит он. – Вдруг нас забросило на миллион лет в будущее?

Как вы сами понимаете, такое предположение никуда не годится.

– А язык? – говорю я. – Язык-то должен был измениться!

– Вы, кажется, правы, штурман Буров. Но споры нам ничего не дадут. Необходимо высаживаться.

Разумеется, он тоже прав. Я начинаю расстегивать привязную систему.

– Спокойно, штурман, – говорит он. – Вот поведу я.

От неожиданности я теряю всякую способность возражать.

– Но как же…

Он улыбается зловредной капитанской улыбкой.

– Вы опять забыли устав, штурман Буров. В уставе сказано, что над незнакомой планетой нельзя оставлять корабль без присмотра. Кто-то должен остаться, и право выбора принадлежит капитану.

И опять, разумеется, он прав. К счастью, я вовремя вспоминаю его недостойное поведение при метеоритной атаке, отстегиваюсь от привязных ремней и бегу к шлюзу, совершая тем самым тяжкий дисциплинарный проступок и слыша за своей спиной возмущенные вопли капитана Никитина. Но ему остаются только телесистемы, чтобы наблюдать, как я запираюсь в шлюзовой камере, как погружаюсь на борт бота и как бот падает в небо планеты.