Текст книги "Искатель. 1985. Выпуск №5"

Автор книги: Богомил Райнов

Соавторы: Михаил Пухов,Владимир Михановский,Леонид Панасенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Я готов уже удалиться, когда, должно быть, привлеченный шумом, врывается сосед и помогает мне отзывчиво кулаком – чтобы я оказался в объятиях Майка, который, в свою очередь, помогает мне с другой стороны Так что воочию на собственном горбу я убеждаюсь, что англо-болгарская дружба вполне осуществлена

Правда, этим двоим далеко до Ала и Боба. И я постарался им объяснить соответствующими жестами, что за все надо платить. И, уложив их одного на другого в углу на диван (пусть отдохнут), покидаю квартиру Майка.

– О, мистер Питер! Кажется, вас опять побили, – сочувствует Дорис, когда я вхожу в отель. – Как только вернется мой брат, я заскочу в аптеку.

– Не беспокойтесь, – говорю. – Не стоит обращать внимания на такие пустяки.

Беглое изучение перед зеркалом убеждает меня, что повреждения действительно совсем незначительны – небольшой синяк под левым глазом и маленькая царапина под левой бровью. Нет, этим двоим далеко до горилл шефа. Не чувствуется размаха. И мускулатуры.

Позднее, когда занимаю в постели любимое горизонтальное положение, так способствующее размышлениям, прихожу к выводу, что немного недооценил противника, потому что Майк вполне способен выпустить мне в живот целую обойму в каком-нибудь темном подъезде, не обладая могучими бицепсами. И потому, что сейчас главная цель его жизни убрать меня со своей дороги. А когда дорога называется Дрейк-стрит, убрать человека не так уж трудно.

Может, я бы поступил умнее, если бы конфисковал пистолет вместо того, чтобы выбрасывать во двор, где он его немедленно найдет. Ну и что, если бы конфисковал? Разумеется, ничего, кроме того, что ему пришлось бы позаботиться о новом. А это не бог весть «акая забота в этом квартале и на этой улице.

Раздумывая таким образом, я, наверное, заснул, потому что мне начинает казаться, что кто-то настойчиво стучит мне по голове, и проходит некоторое время, пока я понимаю, что стучат не по моей бедной голове, а в дверь. Мои размышления о Майке, вероятно, были долгими, ибо в комнате темно, а на дворе ночь.

– Кто там? Что нужно? – спрашиваю я спросонок.

– А-а, вы дома? И не открываете? – раздается отчетливый рев одной из горилл, не знаю точно которой.

Чтобы опровергнуть это утверждение, встаю и открываю дверь. Моему взору представляется массивный шкаф по имени Ал.

– Вы что, сдохли, черт бы вас побрал, что не слышите! – ревет человекоподобная обезьяна.

– Еще нет, – спешу я его разочаровать. – Что, пожар?

– Шеф зовет.

– Хорошо. Убирайтесь. Сейчас иду.

Вместо ответа Ал удобно устраивается в кресле и красноречиво смотрит на часы.

– Я ведь сказал, что приду сам. Я знаю дорогу, не потеряюсь.

– Ничего вы не знаете, – рычит Ал. – Шеф не в конторе. Пошли, даю вам пять минут!

* * *

Итак, через пять минут мы уже на Дрейк-стрит, а немного спустя, к моему удивлению, выходим и на широкую улицу. Затем сворачиваем раз, другой, пока наконец не останавливаемся у ярко освещенного фасада, на котором притягательно сверкают алым светом неоновые буквы:

ЕВА

Машинально следую за Алом в ярко освещенный, но еще пустой холл, убранный с показной и фальшивой роскошью. Проходим, не останавливаясь, мимо входа в зал, задрапированного бархатным занавесом, и по узкому коридору через дверь с надписью: «Офис» проникаем в другой коридор, заканчивающийся другой дверью. Горилла нажимает кнопку и, когда над ней зажигается зеленая лампочка, предлагает мне войти.

– Ну вот и вы наконец! – восклицает шеф, развалившийся в ленивой позе за письменным столом. – Что, до сих пор продолжается драка?

– Какая драка? – невинно спрашиваю я, усаживаясь в указанное кресло.

– Это мне скажете вы, Питер, – отвечает Дрейк. – Мои личные сведения исчерпываются скудными данными, которые являет ваше лицо.

– Надеюсь, эта скудность не раздражает вас, – замечаю я.

– Нет, конечно. Совершенно безразлична. В конце концов не меня же били. Но все же, думаю, вам следует меня проинформировать.

Я нерешительно озираюсь, словно решая вопрос, исполнить ли его распоряжение или отклонить. Это помещение значительно меньше кабинета на Дрейк-стрит, однако отделано с гораздо большим комфортом. Сочетание фиолетовых и серебристо-серых тонов, множество шелка, полированного дерева и стекла, вообще претенциозная экстравагантность, не поддающаяся описанию.

– На меня напал Майк со своим приятелем, – говорю я, преодолев колебания.

– Как же это случилось?

Описываю события возможно короче. Шеф некоторое время молчит, затем замечает.

– Да-а-а… Не люблю самосуда. И все же на вашем месте я бы отомстил.

– Не понимаю, зачем.

– Затем, что он теперь повсюду начнет хвастать, что побил вас. А это совсем уронит ваш престиж в глазах моих людей. Вообще пойдет молва, что вас слишком часто бьют.

– Я не претендую на репутацию гориллы.

– Однако вы мой секретарь, Питер. А у секретаря Дрейка должно быть реноме сильного человека.

И так как я не считаю нужным ответить, шеф переходит к другой теме:

– А теперь что? Дрожите, как бы Майк не подверг ваш план уничтожительной критике?

– Чтобы дрожать, надо иметь план.

– А разве его нет?

– Пока нет.

– И вы даже не в состоянии его составить?

– Я не настолько беспомощен. Но и не могу его составить просто так, на голом месте.

– Что вы имеете в виду?

– Мне нужно знать хотя бы две вещи: во-первых, некоторые подробности по поводу товара…

– Товар – наркотики, коль это вас так интересует, – прерывает меня шеф.

– Меня совершенно не интересует, какой товар – наркотики или бюстгальтеры. Меня интересует, как я уже сказал, только объем и вес.

– Большой объем и большой вес, ведь я говорил.

Умолкаю, давая ему понять, что такие общие сведения никакой ценности не представляют. Но он рычит свое:

– А во-вторых? Вы сказали, вам нужно знать две вещи?

– О, это совсем просто. Вы сами понимаете, что мне не хочется потеть за горсть меди.

– Пока я не предложил вам и этого.

– Тогда что же вы удивляетесь, что и я не предложил вам план?

– Послушайте, Питер! – произносит Дрейк с едва заметной угрожающей ноткой. – Должен вам сказать, что я вам плачу не за то, чтобы вы разговаривали в таком тоне. Я ввел в своей фирме стиль поведения, нарушать который не позволю.

– Знаю, – подтверждаю я. – И не сомневаюсь, что если вы рассердитесь, то опять проверите силу своего стиля на мне. В вашей власти избить меня в третий раз, мистер Дрейк, но тогда проститесь раз и навсегда с моим планом.

– Будущее покажет.

– Зачем же ждать будущего? Не разумнее ли теперь же понять, что если вы человек крайне бесцеремонный, то я крайне упрямый. Упрямый до самоубийства, уверяю вас.

– Будущее покажет, – повторяет Дрейк, не повышая голоса, но с некой мрачной интонацией.

– Чудесно – заключаю я и встаю с кресла. – Если вашего интеллекта хватает только на это, можете звать своих животных. Мне больше нечего сказать.

– Я не отпускал вас, Питер, – бурчит шеф.

– Не вижу смысла терять время, – проговариваю я. – Разговор окончен. Можете звать горилл.

– На этот раз не горилл, Питер! На этот раз будет некто другой: чрезвычайный и полномочный посол смерти. Я проявлю милосердие к вам, хотя вы этого не заслуживаете. Отправлю вас на тот свет без излишних проволочек.

Наверное, Дрейк ожидал услышать слова сердечной благодарности, но он ошибся: я просто киваю и направляюсь к двери. Если этот тип и сейчас не выйдет из себя, значит, у него стальные нервы.

Он не выходит из себя. Только чуть громче обычного рычит:

– Сейчас же вернитесь, Питер! И не злоупотребляйте моим терпением!

– Не вижу смысла возвращаться из-за горсти меди, мистер Дрейк! – заявляю я, остановившись все же посреди кабинета. – Вся моя жизнь прошла в азартной игре, и пусть я проиграю, но не стану ни вашим швейцаром, ни слугой, ни подтиркой, вам ясно?

– Слушайте, вы, дурья башка! Предложу я вам что-то или нет, это я сам решу. Убрать вас или нет, тоже решу сам я. Но прежде, чем решать, я хочу услышать. Так что садитесь и выкладывайте, а там видно будет.

Поколебавшись, я все же возвращаюсь на свое место и снова опускаюсь в шелковое кресло.

– Если я ставлю вопрос о вознаграждении, то это не от чрезмерной наглости, сэр, а из элементарного чувства справедливости. План, который я мог бы вам предложить, не конгломерат глупости, как у этого Милева, а реальная возможность заполучить миллионы. И если дело дойдет до его осуществления, я не ограничусь тем, что начертаю его вам на бумаге, а приму на себя обязанность выполнить его от начала до конца.

– Довольно хвастать. Говорите по существу.

– Прежде чем заговорить по существу, хочу послушать вас! – Нет-нет, дорогой, наоборот, только после вас!

– Ну хорошо, – уступаю я. – Пусть будет наоборот. В конце концов то, что вы услышите, не будет иметь никакой ценности, пока из словесного проекта не превратится в дело. А чтобы это превратилось в дело, необходимо будет прибегнуть к моей помощи. Да, к моей, а не к помощи Милева или другого подобного мошенника.

– Ваша честность, Питер, тоже еще не удостоверена гербовой печатью.

– Вы должны заинтересовать меня соответствующим образом, сэр, чтобы я ее доказал. Чем больше честность человека зиждется на материальной заинтересованности, тем больше шансов ее сохранить.

– Пока вы ограничиваетесь общими разговорами, – напоминает Дрейк.

– Перехожу к конкретике. Если вы собираетесь перебрасывать гашиш, это глупость, которую вообще не следует обсуждать.

– Получше вас знаю, глупость это или нет, – спокойно возражает шеф. – Потому что я богатею на гашише, а не вы.

– Но мы смотрим на предмет с разных точек зрения, мистер Дрейк. Гашиш очень объемистый товар. И довольно дешевый. Переправлять его трудно, а толку мало. Так стоит ли игра свеч?

– А что вы предлагаете? Бриллианты в десять каратов?

– Героин.

– Героин, дорогой мой, производится уже здесь, на Западе. С Востока поставляется опиум, и из него на Западе делают героин.

– Значит, надо действовать по-другому: делать героин на Востоке и везти его на Запад в готовом виде. Объем невелик, стоит миллионы – вот это товар!

– Вам легко фантазировать, а сделать все гораздо сложнее.

– Я говорю, основываясь на реальности, а не на фантазиях. Если хотите за один груз получить миллионы, это единственная возможность. Систематическая переброска объемистых пакетов исключается. И если речь идет о гашише, лучше перевозите его в машинах, как раньше, и пусть девяносто процентов товара у вас забирают на границе.

Шеф погружается в размышления. Затем достает из смокинга длинную сигару и тщательно освобождает ее от целлофана. После чего медленно переходит к следующей части операции, происходящей с помощью карманного ножичка. И наконец закуривает.

– Хорошо, этот вопрос сейчас не будем обсуждать, – решает Дрейк, выпуская в мою сторону густое облако дыма, чтобы я мог оценить аромат его сигары. – Продолжайте.

– В том случае, если мы приготовим посылку в пять или даже десять килограммов героина…

– Десять килограммов героина? – Брови шефа ползут вверх. – Вы отдаете себе отчет, сколько это будет в денежных знаках?

– Примерно. Однако, когда канал надежен, десять килограммов лучше, чем пять или два…

– Но лишь когда абсолютно надежен, Питер! – перебивает меня рыжий.

– Надежен на девяносто восемь процентов, – уточняю я. – Не могу все же не оставить два процента на непредвиденные случайности.

– Бросьте вы свои проценты. Сейчас мы говорим не о них.

– У нас, в Болгарии, если хотят сказать, что все идет гладко, говорят: как по воде. Я моряк, мистер Дрейк, и можете мне поверить, что по воде действительно лучше всего. Не трясет, как на суше.

Умолкаю ровно настолько, чтобы закурить сигарету и посильнее разжечь любопытство шефа.

– От ваших людей требуется, чтобы они как следует упаковали героин и прикрепили груз нужным образом к подводной части корабля, идущего из Босфора в болгарский порт – Бургас или Варну, как решите. Все Вся остальная часть операции будет выполнена мною и моими людьми. Единственная ваша забота – получить товар в Вене. Вас это устраивает?

– Точнее, если можно! – просит Дрейк.

– Можно и точнее: мой человек берет товар с корабля и перебрасывает в какой-либо дунайский порт, где таким же образом прикрепляет к днищу какой-нибудь баржи. Вы же забираете его в Австрии. Что же еще?

Дрейк молчит, наполняя комнату густыми клубами дыма.

– План в общих чертах соблазнителен, – наконец констатирует он между двумя никотиновыми выдохами. – Однако его реализация требует уточнения некоторых подробностей.

– Я готов обсудить и подробности.

– Например, что касается связи. Вы знаете, что это очень важный вопрос, Питер!

– Она будет по возможности простой и надежной. После того, как я буду знать название корабля и время его прихода в болгарский порт, я пошлю моим людям несколько почтовых открыток с самым невинным текстом. А когда героин будет переброшен на баржу, на ваш адрес в Австрии придут поздравительные открытки. Баржи движутся достаточно медленно, а открытки будут содержать столь невинный текст, что невозможно, чтобы хотя бы частично они не достигли своего адресата. А как написать название баржи на карточке, или на марке, или, если хотите под маркой, мы придумаем. Для этого существует сто способов.

– А люди? – спрашивает шеф, щурясь от дыма. – Вопрос с людьми еще более тонкий, Питер!

– Людей вы получите через меня. Я могу дать в ваше распоряжение одну, две, три дюжины надежных людей, готовых на все за скромную сумму. Но я лично предпочитаю группу в составе четырех—пяти человек, один из которых будет всем руководить и отвечать за все передо мной.

– Чем меньше помощников, тем лучше, – кивает Дрейк. – Меньше трат и больше шансов на успех. Но много их или мало, этих людей еще надо завербовать. А также – при случае – и контролировать,

– Это также мое дело, – заявляю я. – Весь участок от Варны до Вены беру я на себя. Вам остается только считать денежки.

– Я уже сказал, не хвастайтесь, – бормочет шеф. – Все это еще нужно проверить, тщательно проверить, Питер, прежде чем приступить к операции.

– Чтобы приступить к операции, необходимо еще одно условие, – напоминаю я.

– А как вы себе его представляете, это условие?

– В виде десяти процентов.

– Вы с ума сошли! – восклицает шеф без пафоса, но абсолютно категорично. – Вы имеете представление, какова цена… скажем, десяти килограммов героина?

– В Америке это стоит не менее десяти миллионов.

– По американским ценам работают только американцы, – быстро произносит шеф. – Но даже по европейским ценам получается пять миллионов. И вы наивно думаете, что я предложу вам пятьсот тысяч, даже если все будет гладко, как по воде?

– Почему бы и нет? Тем более и вам останется не меньше двух миллионов.

– Вы мой секретарь, Питер, а не бухгалтер, – уточняет рыжий. – Раз вы берете на себя и эту обязанность, то должен вам напомнить, что я не один провожу операции. У меня есть партнер, у которого аппетит побольше вашего.

– Ваш партнер получит свое с разницы между европейскими и американскими ценами, раз они вдвое выше. Он получит сто процентов прибыли, мистер Дрейк. А я прошу у вас какие-то жалкие десять.

– Вы с ума сошли! – повторяет Дрейк. И опускает голову, словно опечалившись тяжелым диагнозом, который сам поставил. После короткого молчания он произносит: – Один процент! И то лишь затем, чтобы дать вам возможность оценить мое великодушие.

– Я допускал, что вы срежете процент—другой, – вздыхаю я. – Но не думал, что столь бесстыдно предложите один только процент!

– Один процент плюс жизнь, Питер! А жизнь дороже всяких процентов. Особенно для человека вашею возраста.

Он замолкает, вновь отдавшись легкой скорби, затем произносит ностальгично:

– Чего бы только я не дал, чтобы быть в вашем возрасте, дружище!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Барабанная дробь, сопровождаемая восклицанием ведущего:

– Мисс Линда Грей!

Мисс Линда Грей появляется во всем своем величии. На ней подчеркнуто строгий туалет: длинная черная юбка и белая блузка в пене кружев. А какая посадка головы! Какая прическа!

Мисс Линда делает несколько шагов вперед к середине дансинга, где уже установлен микрофон. Певица скромно склоняет голову в знак благодарности нескольким хлопкам, берет микрофон и рассеянным взглядом обводит столики. Наконец останавливает его на моей несчастной физиономии. Итак, жертва найдена. Может быть, и не столь идеальная, если вспомнить о синяках и ссадинах, но что же делать, коль за соседними столиками или представительницы одноименного с певицей пола, или весьма дряхлые старцы.

Мисс Линда делает еще несколько шагов, теперь в мою сторону, погружается взглядом в мои глаза, и в зале звучит теплый мелодичный голос:

 
Не говори мне: просто жизнь течет,
И эта ночь рассветом прояснится,
И в шуме будней новый день идет.
Вновь остановится метро на Лестер-сквер,
Но, может быть, уже без нас с тобой.
 

Ничто не мешает мне повернуться к ней спиной и поставить ее в глупое положение, всем видом показав, что мне наплевать на ее меланхолию. Но я прикован к ней силой двух доз виски или силой ее бирюзовых глаз. Она заглядывает мне в глаза и даже кладет руку мне на плечо.

Конечно, я мог бы встать и сказать: «Успокойтесь, милочка», или «Сядьте лучше и выпейте чего-нибудь», или хотя бы снять эту нежную ручку с моего нового костюма, но то ли под властью выпитого виски, то ли под властью ее бирюзовых глаз я позволяю ей признаваться мне в любви и держаться за мое плечо. Впрочем, она уже оставила в покое мое плечо и делает несколько шагов назад, к стойке микрофона, но вместо того, чтобы оставить его там, где ему место, продолжает:

 
Не знаю, быть ли нам двоим,
С рассветом уходя в печаль дневную.
Как о любви нам говорить «потом»,
Когда для нас двоих «потом» не будет,
Когда вся наша жизнь в одном «сейчас»?
 

После чего, как и следовало ожидать, снова идет рефрен, и дама уже направляет свой взор не на меня, а куда-то в глубину зала, где таится, может быть, ее судьба, или смерть, или какой-нибудь кельнер, вообще, таинственное и неразгаданное, а в зале с интонацией подавленного отчаяния разносится мелодичный настойчивый голос:

 
…Ведь это утро, призрачное утро,
Возможно, рассветет без нас с тобой.
 

Зал взрывается аплодисментами. В подобных случаях люди всегда охотно аплодируют, чтобы показать, что им не чуждо искусство чистое и возвышенное.

* * *

– Как спали, Питер? – любезно произносит Дрейк, когда, вызванный Алом, я являюсь в кабинет.

Бормочу что-то вроде «спасибо, хорошо» и жду, стоя посреди кабинета, потому что прекрасно понимаю: шеф вызвал меня не для того, чтобы поинтересоваться, выспался я или нет.

Однако он не торопится начинать деловую часть разговора, а встает и направляется к. бару на колесиках, который размещается между двумя креслами.

– Надеюсь, мисс Линда не слишком тревожила ваши сны? – спрашивает рыжий, беря бутылку «Балантайна».

– Нет, – признаюсь я. – Не имею слабости к вокалу.

– Вокал… Речь идет не о вокале, а о вокалистке. Хотя и песня, как там было – напрасно ждешь, что проснешься, потому что завтра будешь в морге, – не может не впечатлить… Я думал, что вы с Линдой понравитесь друг другу. Она с самомнением большой певицы, и вы с самомнением великого героя… Я думал, вы подойдете друг другу…

Наконец шеф вспоминает, зачем меня позвал:

– Необходимо подробнее обсудить ваш проект. На этот раз с Ларкиным.

– Почему именно с Ларкиным?

– А почему не с Ларкиным? – спрашивает чуть резче Дрейк.

– Ваше дело, – пожимаю плечами. – Но, если хотите, этот Ларкин смахивает на полицейского…

На красной физиономии Дрейка появляется нечто вроде улыбки:

– Это потому, что он и в самом деле полицейский. Правда, бывший. Его уволили за взятки и вообще за мелкие человеческие грешки. Но это не помешало ему поддерживать связи с полицией за океаном. И знать свое дело. Короче, он отвечает за отправку груза отсюда, да и на Востоке нам поможет. Так что операция невозможна без его участия. И без его одобрения.

Шеф умолкает. Затем неожиданно восклицает:

– Полицейский, да?! Кажется, вы, дружок, окажетесь умнее, чем я предполагал.

Он снова усаживается за письменный стол.

– Впрочем, поскольку Ларкин придет только перед обедом, займитесь пока еще одним делом. Пойдите – тут недалеко, через две улицы, в дом номер 36, поднимитесь на второй этаж и пройдите в ту дверь, где написано: «Холис-фото». Вот вам ключ. Если нужного человека там не будет, подождите.

– А кто это?

– Человек, который передаст вам письмо для меня. Не думайте, что я использую вас в качестве почтальона или, как бы вы выразились, слуги. Письмо секретное, и, кроме того, вы и впредь будете поддерживать связь с этим человеком. Так что возьмете письмо, закроете дверь и сразу сюда.

– Но вы ведь сами говорили, что мне опасно уходить с вашей улицы? – напоминаю я.

– Верно, вы же без паспорта, – соглашается Дрейк.

– У меня мог бы быть паспорт, если бы вы соблаговолили заглянуть в ящик стола, – произношу я.

– Вы и впрямь оказываетесь умнее, чем нужно, – вздыхает неф. – Хотя насчет ящика не угадали.

Он лениво направляется к сейфу, вделанному в стену за письменным столом, открывает его и достает мой документ.

– По-моему, виза давно просрочена…

– Давно, – кивает рыжий. – Но, кажется, кто-то ее продлил.

И он бросает мне паспорт через письменный стол.

* * *

Дом № 36 – мрачное здание весьма запущенного вида. Часть окон выбита, остальные., заколочены досками. Судя по всему, дом скоро снесут.

На одной из трех дверей второго этажа действительно есть надпись: «Холис-фото». Открываю дверь и проникаю в темную прихожую, а оттуда – в другое, тоже темное помещение, поскольку оба окна заколочены досками. Нащупываю выключатель, и сверху обрушивается масса света. Прямо передо Мной дверь, закрытая черной шторой, должно быть, вход в само фотоателье. Но эта подробность сейчас не интересует меня, поскольку все внимание – на человека, лежащего ничком на полу в луже крови.

Приближаюсь и осматриваю пол возле трупа, надеясь найти какое-то письмо или записку. Ничего. Письмо, если таковое существует, наверное, в кармане убитого. Но в этих синих штанах американских ковбоев они всегда спереди, так что доступ в них основательно затруднен. Еще немного наклоняюсь. Сомнений нет: мертвец – Майк.

В эту минуту улавливаю слабый шум за черной шторой. Улавливаю или воображаю, не имеет значения, все равно необходимо немедленно исчезнуть отсюда. Когда в квартире находятся два болгарских эмигранта, а один из них убит, полицейская мысль очень легко может сработать в направлении другого

Тороплюсь покинуть негостеприимное фотоателье, не забыв вытереть носовым платком выключатель и ручки дверей.

Нахожу Дрейка в полном одиночестве все за тем же письменным столом.

– А, вы уже вернулись? – приветствует он меня. – Где письмо?

– Какое письмо? Там только Майк. Притом мертвый.

– Значит, я вам поручаю одно, а вы делаете другое, каков хитрец. – И шеф шутливо грозит мне пальцем.

– Не понимаю, что вы хотите сказать.

– Может быть, вы не понимаете, что убили его?

– Но неужели вы…

– Что я? – перебивает Дрейк. – Я действительно намекнул вам, что неплохо бы отомстить за побои, но и мысли не допускал, что дело дойдет до убийства. Это слишком, Питер!

– Я не имею никакого отношения к его убийству!

– Факты говорят другое, – возражает рыжий, доставая из ящика письменного стола фотографию и подавая ее мне.

Достаточно красноречивый снимок. Очевидно, только что сделанный поляроидом. Питер, склонившийся над трупом Майка в той самой комнате. Подавляю неприятное удивление и пренебрежительно бросаю:

– Фальсификация налицо. Но вряд ли она будет иметь особый вес как улика. Вы же знаете, что у меня даже нет пистолета.

– Пистолет при желании тоже можно найти, – спешит меня успокоить шеф. – Тот самый пистолет, да еще украшенный отпечатками ваших пальцев. И откуда у вас такая привычка бросать пистолеты в окна, чтобы они попадали в руки посторонним лицам?.. Теперь оружие в надежном месте.

– Хорошо, – примирительно вздыхаю я, опускаясь в кресло. – Допустим, что ваша инсценировка Образцова. Но зачем она вам?

– Сейчас ни за чем, Питер. Но человек никогда не знает… Когда располагаешь известными уликами против некоторых людей, тогда с большим основанием можешь им доверять. Доверие – прекрасная вещь, если оно не слепо…

В дверь стучат, и через секунду входит Ларкин.

– А! – восклицает Дрейк. – Вы пришли как раз вовремя. Речь идет о новом проекте. Проекте Питера.

После чего мне предоставляется слово для исчерпывающего, лаконичного изложения.

– Это уже что-то более реальное, – сухо подтверждает Ларкин, когда я заканчиваю.

И начинаются вопросы. Лаконичные вопросы по существу, вопросы профессионала, которые прощупывают операцию по всем швам.

– Да, – это уже что-то более реальное, – повторяет бывший полицейский, покончив с вопросами. – Думаю, что после того, как я все проверю по своим каналам, можно будет приступать к подготовке.

– Смотрите, чтобы эти ваши проверки не затянулись, – говорит красноносый.

– Они продлятся ровно столько, сколько необходимо, Дрейк, – отвечает Ларкин с ледяной улыбкой.

В этот момент замечаю быстрый взгляд шефа – «свободен» – и встаю, чтобы дать возможность этим хищникам обсудить все наедине.

* * *

Не знаю, приходилось ли вам замечать, с каким особым удовольствием ложишься одетым на только что застланную постель. Конечно, не в обуви. Ноги можно положить на спинку кровати. Вы ложитесь, закрываете глаза и начинаете размышлять о своих делах, пока не надоест.

В самом деле, полиция едва ли будет ломать себе голову над причинами смерти продавца гашиша, и притом – эмигранта. Убийству уделят строчек пять в криминальной хронике, после чего оно будет предано забвению. Дело сдадут в архив, откуда при необходимости его нетрудно будет извлечь. А будет ли оно извлечено или нет – это зависит от моего шефа.

У бедняги Майка имелась привычка торопиться в разговоре. И поскольку он торопился, то допускал ошибки, а поскольку допускал ошибки, ему приходилось их исправлять. Но, кажется, это была его манера не только в разговоре, но и в делах. К сожалению, в делах, если поторопишься и запутаешься, не всегда можно исправить. И тогда исправляют другие. И обычно во вред тебе.

Майк появился в этих местах по воле случая От мелкой торговли гашишем через разветвленную сеть торговцев добрался до самого шефа. В его пылающей физиономии Милев увидел свет своей большой удачи. И преподнес тому импровизированный план, в который и сам был готов поверить – план быстрого обогащения. Ему хотелось блеснуть и стать доверенным лицом шефа.

Момент был весьма подходящий. Дрейку уже тесно здесь, на этой глухой улочке, которую он превратил в свою империю. Он задыхается здесь с его-то широким размахом. И жажда новых территорий началась с идеи ничтожной посылки гашиша через Балканы, так как по Средиземноморью становится день ото дня все сложнее. А после огонек идеи разгорелся в пожар мечты о постоянном солидном канале переброски наркотиков в огромных количествах. Однако в один прекрасный день выяснилось, что эта мечта – мираж, и виновник разочарования поплатился за легкомыслие.

Приговор над ним приведен в исполнение. И на его место поставили другого человека. И этот другой – я. И я должен нести двойную ответственность: за убийство, которого не совершал, и за операцию, которую должны были проводить другие. Перспектива блестящая, ничего не скажешь.

Колеблюсь некоторое время, какую позицию занять при таком положении вещей: позицию пессимиста («дела плохи») или оптимиста («могло быть и хуже»); и вдруг замечаю, что между этими непримиримыми позициями возникает силуэт молодого человека с бледным лицом, в черной шляпе и черном плаще, некое траурное существо, распространяющее леденящий запах смерти.

Я его заметил еще в первые дни моего бесцельного шатания по Дрейк-стрит. Он стоял перед витриной книжной лавочки, рассматривая журналы, как человек, которому нечего делать, и лениво пережевывал жвачку. Посмотрел в мою сторону, но не проявил ко мне никакого внимания, повернулся и вошел в лавчонку. – Наверное, просто не узнал меня. Однако я его узнал. Я его видел, хотя недолго – в вагоне поезда. Он стоял напротив меня и стрелял в Борислава.

Я подозревал, что это и есть наемный убийца шефа. Но лишь спустя время я узнал от Дрейка, что его зовут Марк. И если я долго не мог узнать его имени, то лишь потому, что никто при мне к нему не обращался и никто не говорил о нем. Люди не любят говорить о смерти, а здесь, на этой улице, Марк был олицетворением смерти. Или, если хотите, ее чрезвычайным и полномочным послом.

Иногда я видел, как в час обеденного наплыва публики он стоит в книжной лавочке и лениво листает какой-нибудь журнал, пережевывая жвачку. Или встречал в кафе у медной стойки, лениво потягивающим кока-колу, совершенно одинокого, словно стеной отгороженного от окружающих его болтливых потребителей черного пива. Или замечал, как он бесцельно шляется по Дрейк-стрит. Шляться и разглядывать были его основные занятия, ибо убийца не может по восемь часов ежедневно совершать убийства. Что же касается страстей, думаю, их у него вообще не было, даже самых распространенных – к женщинам и спиртному. Спиртное и табак он успешно заменил жвачкой, а женщин – картинками в журналах.

Нет, он не был гориллой из зверинца Дрейка и не имел ничего общего с видом гориллы. У него были изящные, утонченные жесты и своей пластикой напоминали ювелира или скрипача, вообще человека, привыкшего иметь дело с тонкими инструментами. Хотя его обычный инструмент едва ли требовал особо тонкого обращения, если не считать верного глаза. Что же касается самого этого инструмента, полагаю, что он носил его в специальном внутреннем кармане у левой подмышки. Возможно, поэтому, даже летом редко расставался со своим черным плащом.

Вообще черный человек. И темная личность Настолько темная, что чем больше думаю о ней, тем больше у меня темнеет в глазах. И я засыпаю.