Текст книги "Костры Фламандии"

Автор книги: Богдан Сушинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Сирко хорошо знал, что в свое время еще Северин Наливайко стремился создать украинскую казачью державу между Бугом и Днестром, чтобы расширить ее потом до низовья Дуная. Не в состоянии освободить и соткать из лоскутков растерзанную соседними державами Украину, этот полководец избрал единственно верный путь: утвердить державу на сравнительно небольшой, малозаселенной, зато более или менее свободной территории, к которой по правому берегу Буга подступали земли запорожского казачества, а с севера – святые земли Подолии. В то же время от границ ее были бы далеки все большие соседние державы: Польша, Московия, Австрия, Венгрия. Даже Крым – и то оказался бы за рекой и лиманами, позволяющими успешно сдерживать татарские отряды-чамбулы.

Весь прошлый вечер Сирко просидел над этой картой, словно полководец – над планом завтрашней битвы. Тоже, как когда-то, очевидно, Северин Наливайко, мысленно очерчивал по рекам и возвышенностям выгодные рубежи, намечал расположение будущих застав, пограничных крепостей и дозорных башен. Временами он казался себе выжившим из ума фантазером, временами – мудрым политиком, сумевшим найти для поверженной Украины тот единственный путь, который только и способен был привести к возрождению ее киево-русской государственности.

Там, в его степном королевстве, бурлили запорожское и донское казачество. В пределах его оказывалось немало местечек, сел и слобод, в которых селился люд, имеющий хорошую казачью выучку, привыкший к оружию, а главное, знающий цену свободе.

«Цену вольнице, – сразу же поправил себя Сирко. – Вот именно: вольнице, что не одно и то же. Свобода человека, разорвавшего кандалы завоевателя – это нечто другое. Разницу ты ощутишь сразу же, как только попытаешься убедить запорожцев, что их земли должны считаться землями Великого княжества, а законы, по которым им отныне жить, будут определяться законами этого государства. Тогда-то и окажется, что у княжества немало врагов, но самым опасным из них является Сечь – с ее вольницей, с нравами вольных стрелков, более всего почитающих непокорность. А что поделаешь? Как еще должен вести себя воинский орден, зарождавшийся в бунтах, восстаниях и бесконечных сражениях с чужеземцами?».

Уже несколько раз Сирко порывался поговорить об этом замысле с Гяуром. Ему казалось, что князь, который проникся идеей возрождения древней славянской земли Острова Русов – единственный, кто по-настоящему способен понять его замысел. Слишком уж близки цели. И все же довериться ему не решился.

«Не время, – сказал он себе. – Пока еще – не время. Сначала нужно вернуться в великие казачьи степи. Сначала нужно хотя бы вернуться…»

* * *

– Не страшно, полковник, идти умирать на чужбине?

– Вы ли это спросили, командор?

– Кто бы мог ожидать такого вопроса от старого морского тюленя? – кивнул командор, вынимая изо рта обрамленную серебряной арабеской трубку с изжеванным мундштуком. – Но мне действительно трудно понять наемников. Я ни за какие деньги не пошел бы воевать во имя чужого короля. Ни за какие!..

Сирко покачал головой, явно не соглашаясь с его мнением, однако с ответом не торопился.

Появилась и огласила криками убаюканный штилем морской простор стая чаек, голоса которых неожиданно напомнили Сирко курлыканье весенних журавлей.

«На землю зазывают», – подумал он, с нежностью прослеживая, как, разбившись на небольшие группы, огромные, похожие на молодых орланов, птицы стали парить над кораблями.

«Воинский орден, – вдруг вспомнил Сирко пришедшее чуть раньше определение Запорожской Сечи. – А что? Почему Запорожская Сечь не может стать настоящим рыцарским орденом? Ведь зарождались же когда-то Мальтийский, Тевтонский, Ливонский ордена; существовали ордена тамплиеров и меченосцев. Так почему бы не создать казачий? Настоящий степной, рыцарский казачий орден, способный возводить свои собственные крепости и замки, налаживать связи с другими орденами, с правителями ближайших держав. Надо бы подумать над этим. Ведь если бы удалось превратить эту вольницу голытьбы в настоящий рыцарский орден, именно он мог бы стать основой формирования нового государства…».

– А ведь где-то неподалеку суда, – в очередной раз прочистил охрипшее горло командор. – Чайки не могли появиться столь далеко от берега просто так. Судя по всему, они летели вслед за судами, сто чертей на рее.

Сирко вновь перевел взгляд на вправленный в синевато-красный небосклон оранжевый диск солнца. Подернутый вечерней дымкой, свет его излучал предштормовую тишину, тревогу и страх перед вечностью, которые неминуемо настигают каждого, кто когда-либо выходил в море и для кого озаренный пламенем вечерний горизонт казался раскаленной гранью между землей и небытием.

Словно предчувствуя гибельность этого озаренного края света, марсовый матрос вдруг закричал:

– Господин командор, слева по курсу военный корабль! По виду – испанец!

Услышав его крик, д’Артаньян, Гяур и де Морель остановились у надстройки, оглянулись в сторону берега и бросились к борту, чтобы лучше разглядеть вражеский корабль.

Сирко засунул поглубже в карман карту и стянул ворот плаща. Он не должен был уйти с этой картой на дно. Это была бы самая бессмысленная смерть из всех, какие только можно себе вообразить.

«Не бессмысленная, – поправил себя Сирко, – а несправедливая».

– Оч-чень знакомый силуэт, – проворчал капитан-командор, нащупав подзорной трубой едва видневшийся на горизонте корабль.

– Испанский сторожевик?! – с волнением спросил Сирко. Встреча с врагом на море всегда казалась ему опаснее, чем привычная схватка в степи. – Кажется, именно этот красавец пытался «сопровождать» нас, когда мы шли на Гданьск. Но тогда он был один. Да и скорость выдерживали иную, поскольку не были перегружены.

– Разве сейчас он не один? – проворчал полковник, отыскивая среди сине-багровой морской равнины то, что так заинтересовало командора. Сторожевик шел наперерез, явно пытаясь настигнуть флагманский корабль. При этом капитана его совершенно не смущало то, что вслед за «Женевьевой» тащатся еще четыре корабля, пусть даже помельче.

– Пока что один. Только слишком уж храбро он рвется в бой, сто чертей на реях.

– Вижу еще два корабля! – словно бы разрешая их спор, воскликнул марсовый. – Приближаются со стороны форта «Мардик»!

– Это уже посерьезнее. Но мы все еще на киле.

– Они пересекают нам путь! А вон, показался еще один! Сюда направляются пять кораблей!

Опустив подзорные трубы, командор и полковник многозначительно переглянулись. Навстречу их перегруженному каравану шло пять боевых кораблей… Легким приключением это уже не назовешь.

– Получается, что против нас выступает все морское патрульное прикрытие форта «Мардик» и ведущего к Дюнкерку канала, сто чертей на реях, – мрачно прокомментировал сообщение марсового капитан-командор.

– Если это быстроходные сторожевики, то от них не уйти, – развил его мысль Иван Сирко.

– Однако и для боя с ними наши старые, плохо вооруженные посудины тоже слишком неповоротливы. Что будем делать, полковник?

– Сюда бы несколько казачьих чаек, – задумчиво ответил Сирко. – Да по две-три легкие пушки-фальконеты на каждую. Мы бы устроили им турецкую баню.

– Что-что? – удивленно посмотрел на полковника капитан-командор, решительно ничего не поняв.

– Да нет, это я так… Жалею, что вся наша казачья конница окажется совершенно бесполезной.

– Как никогда раньше, сто чертей на реях. Особенно конница. Но все же мы вынуждены принять вызов. Эй, шкипер, приказ команде: «Приготовиться к бою!».

35

– Так когда же вы сможете отправиться в Париж, графиня?

– Чувствуете, что у вас слишком мало времени?

– Учитывая, что его немало понадобится, прежде чем вы сможете стать своим человеком в доме графа де Корнеля, – вежливо улыбнулся Артур де Моле.

Он достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок бумаги и положил его на столик перед Дианой.

– Вы столь невысокого мнения о моих способностях?

– Готов изменить свое мнение, как только сумеете убедить меня в этом… Здесь точный адрес, по которому сможете разыскать потомка Гийома де Боже, не вдаваясь в лишние расспросы.

Графиня метнула взгляд на бумажку, но не притронулась к ней. С адресом можно было повременить.

Из-за двери спальни послышались приглушенный голос и такие же приглушенные, вкрадчивые шаги. Великий магистр насторожился, взглянул на графиню и, положив руку на пистолет, поднялся. В те две-три минуты, которые он провел, подслушивая у двери, Диана не стала отвлекать его. Цедила сквозь зубы кисловатое вино и смотрела в пространство перед собой.

Граф де Корнель. Сорок два года. Служащий министерства иностранных дел. Без семьи. «Без жены, – поправила себя Диана. – Ты ничего не спросила о детях. Но поскольку Великий магистр не упомянул о них, значит, есть надежда…»

Она уже не раз обдумывала детали своей первой открытой поездки в Париж. Своего «возвращения в Париж», о котором столько мечтала. Так вот, теперь оказалось, что оно будет связано сразу с двумя визитами: к герцогине д’Анжу – им должно было завершиться ее пребывание в «изменницах среди заговорщиков», – по вине которой «провалился заговор»; и к графу де Корнелю, который… еще неизвестно, как сложится. Впрочем, первый тоже не из приятных.

– У меня такое ощущение, что мы оба находимся под арестом, – как можно тише проговорил Артур, возвращаясь к столику.

– В комфортабельном подземелье, – не стала разочаровывать его Диана.

– Вы приказали воинам-азиатам охранять нас? Или же их предназначение – стеречь меня?

– Они знают свои обязанности, граф. Не смейте сомневаться в этом. – Диана поднялась, вновь предоставив Артуру де Моле возможность окинуть взглядом свою прелестную фигурку. – Но у вас это не должно вызывать опасения.

– Однако же вызывает. Мне известно коварство этого народа.

– А мне многое другое из характера и обычаев тех же татар, – Диана отошла за занавеску и взялась руками за две ее части, готовая в любое мгновение свести их. – Все, любезнейший граф. Благодарю за приятную беседу, совместный ужин и… не смею усложнять вашу жизнь своим обществом.

Граф раздраженно повел головой, но, решив, что это всего лишь очередная «игра у любовного ложа», попытался обнять Диану. Он еще раз успел ощутить в своих руках тело девушки, еще раз опьянеть от запаха пряностей, теперь уже слегка разбавленного уксусным налетом молодого вина, и даже попробовал поцеловать ее в шею, оттесняя при этом к постели…

В чувство его привел сильный, совершенно не похожий на шаловливую дамскую пощечину, удар в лицо.

– Вы целый вечер предавали меня, продавая какому-то старикану – графу де Корнелю! – подводила жестокий итог их вечернему свиданию графиня. – Вы нагло подсовывали меня в чье-то ложе, пытаясь извлечь для себя весьма сомнительную выгоду. Вы обменивали меня на собственное никчемное любопытство и после всего этого хотите оказаться в одной постели со мной?! Очень любезно с вашей стороны.

– Но, графиня, это всего лишь предложение, – побагровело, даже при свете свечи было видно, как сильно побагровело лицо де Моле. – Ненавязчивое предложение, – сдавленным голосом оправдывался де Моле, отступая, но все еще не отступаясь от девушки. – Я-то считал, что мы полностью понимаем друг друга. Что наши отношения…

– У нас не было, никогда не было и не будет никаких отношений.

– Но мне казалось, что мы могли бы…

– Существует другой рыцарь, который имеет право считать, «что мы могли бы». Ему я, по крайней мере, даю повод для этого, – спокойно, цинично остуживала разгоряченного гостя графиня де Ляфер. – Но речь идет об истинном рыцаре, для которого все сокровища мира ничто в сравнении с честью любимой женщины.

– Еще два века назад затворницы французских замков действительно грезили такими рыцарями, – воспользовался своим шансом Великий магистр. – Но чтобы в наше время!..

– Не грезили, а отдавали им свои сердца. Прошу не смешивать эти понятия.

– Вы всего лишь неверно истолковали мое предложение, – мрачно пытался спасти ситуацию и свою честь граф де Моле. – В конце концов, мы могли бы подыскать женщину, способную заменить вас на этом поприще, я имею в виду на брачном ложе графа де Корнеля.

– Предполагаете, что такое возможно? – вдруг саркастически поинтересовалась Диана, вновь заводя несостоявшегося Великого магистра несостоявшегося ордена в логический тупик.

– Но мы же не можем остановиться на полпути! – вдруг вспыхнул гневом де Моле. – Если существует хоть какая-то доля вероятности, что тайны сокровищ тамплиеров сокрыты в архивах графа де Корнеля, то почему мы не должны попытаться использовать ее?!

Еще несколько мгновений Диана удрученно смотрела на графа. Господи, и этот человек мнит себя рыцарем, предводителем целого рыцарского ордена! Великим магистром! Если такой орден действительно возродится, она сама обратится к папе римскому с требованием вновь распустить его.

Однако все это эмоции. Графиня колебалась. Все, что можно было выведать у графа де Моле, она уже выведала. Мужик он молодой, крепкий, видный из себя. И не было бы ничего зазорного в том, чтобы одна из скучных ночей Шварценгрюндена оказалась посвященной именно ему. Это даже не было бы изменой Гяуру. Диана давно определила для себя: существуют мужчины для любви и мужчины для удовлетворения низменных женских страстей; мужчины для судьбы и мужчины для греха, как лекарство от бессонницы.

Еще можно было бы остановиться, прервать эту жуткую сцену изгнания Адама из райского шалаша и предаться библейскому же распутству. Однако теперь уже Диана очень смутно представляла, как бы она чувствовала себя в постели с этим человеком. Как принимала бы его ласки, какие слова шептала… Ведь, что ни говори, а «мужчина для греха» – еще не значит «мужчина с улицы».

Она решительно прошла мимо графа. Пощечиной оплатила скабрезный взгляд, которым Артур окатил ее, словно гулящую девку, и отодвинула засов.

– Потрудитесь оставить меня одну, – решительно приказала она де Моле.

– Не ожидал я, что все закончится именно так.

– Никогда не знаешь, что придется выуживать в заброшенные тобой сети вероломства, – устало, полусонно согласилась Диана. – Поторопитесь. Вы не представляете себе, как я устала от вас.

И граф понял: еще минута промедления – и Диана зычно позовет: «Кара-Батыр!». И в ту же минуту графиня действительно огласила дворец своим не по-женски зычным голосом:

– Кара-Батыр! Немедленно сюда!

Не успел затихнуть ее голос, как мрачная фигура воина-слуги уже маячила у двери. Чуть позади нее, у ниши, виднелся силуэт еще одного охранника.

– Покажите графу де Моле отведенную ему комнату. Граф слишком плохо ознакомлен с дворцом и случайно забрел в мою спальню.

36

– А по-моему, испанцы попросту обиделись на нас, – сдержанно улыбнулся в усы д’Артаньян, все еще оставаясь с друзьями у борта, рядом с капитанским мостиком. – Презрительно пройти мимо их форта! Непозволительная невоспитанность, которую можно простить только французам.

– Зато какая галантность с их стороны, господин лейтенант! – заметил де Морель. – Кораблей, как видите, пять на пять. Не пора ли назначать секундантов?

– В виде двух-трех французских фрегатов, – согласился Гяур, встревоженно всматриваясь во все более четко вырисовывающиеся силуэты вражеских кораблей. – Это выглядело бы трогательно, а главное, справедливо.

Его вдруг охватило чувство страха. Это был первый морской бой, в котором ему придется участвовать, и Гяур довольно четко представил себе, что произойдет, когда хотя бы один из кораблей начнет тонуть. Это был даже не страх, а отчаяние бессильного. Как офицер он уже видел перед собой сотни опытнейших воинов – с лошадьми, в полном вооружении, готовых к бою, однако не имеющих возможности дать этот бой. Воинов, обреченных гибнуть вместе с тихоходными судами, в трюме которых их заточили, словно в плавучие тюрьмы. Что может быть страшнее?

На самом деле это было отчаяние не человека, оказавшегося на краю собственной гибели, а командира, не сумевшего сохранить свое войско хотя бы для первого настоящего боя, а значит, зазря погубившего свой полк.

«Какого черта командор все еще уходит от побережья? – недоумевал он. – Сейчас, наоборот, нужно повернуть к берегу. Только там еще можно будет попытаться спасти казаков. Пусть даже ценой гибели одного-двух кораблей».

– Извините, господа, – нервно дернул эфес свой сабли Гяур. – Нам с полковником Сирко и капитаном-командором нужно посовещаться. Лейтенант, приводите в чувство свою гвардию.

– Главное – постараться разыскать их на этом азиатском ковчеге, – ответил д’Артаньян уже вслед поспешившему к капитанскому мостику полковнику.

– Лейтенант Морсмери приглашен в каюту казачьих офицеров, – на ходу бросил князь.

– Боюсь, что он уже давно принимает ее за парижский трактир «Бочка амура».

– В походе казаки не пьют, господа! – счел необходимым сообщить им Гяур, остановившись. – Насколько мне известно, это давняя традиция. Воина, нарушившего ее, нередко предают смерти.

– Армия, в которой употребление вина во время похода карается смертной казнью? Вы видели нечто подобное, Морель? – без особого задора спросил д’Артаньян, пристально присматриваясь к судам испанцев. – Очевидно, никакая иная армия подобной жестокости не знает.

Поняв, что имеет дело с целым караваном судов, капитан первого сторожевика сбавил ход и, по всей вероятности, стал поджидать остальные суда, чтобы выстроить их для атаки. При мысли о ней мушкетер поежился.

«Хотя бы дело дошло до абордажа! Хотя бы сошлись!» – словно заклинание, мысленно произносил лейтенант, опасаясь, что артиллеристы сделают свое дело на расстоянии, не доведя схватки до абордажных боев. Как всякого человека, впервые столкнувшегося с реальной опасностью на море, такая мысль откровенно страшила его.

– Мне пришлось бы дезертировать из этой армии на второй же день, граф. Даже если бы командование ею было поручено вам, – все еще довольно беззаботно парировал де Морель. – Вы уж извините.

– Нет, Морель, похоже, вы так на всю жизнь и останетесь сержантом Пьемонтского полка. Да-да, только так, и не спорьте со мной. Могу лишь признаться, что мне искренне жаль вас.

– Но, господин д’Артаньян…

– Понял. Не тратьте слов, де Морель, – перебил его гасконец. – Дуэль – как только эта посудина бросит якорь.

– В принципе, мы могли бы сразиться и на борту, – неуверенно подсказал де Морель.

37

– Пан Кржижевский! – донеслось с крепостной стены, опоясывающей имение известного на Брацлавщине шляхтича. – Там пятеро драгунов. Поручик требует впустить их.

Хмельницкий и Кржижевский переглянулись и неспешно поднялись из-за небольшого столика, стоявшего в саду посреди просторной беседки.

– Как же им удалось найти нас? – сдержанно спросил отставной майор.

Однако полковник воспринял этот вопрос как сугубо риторический. Тем более что теперь уже совершенно не имело никакого значения то, каким образом одному из посланных коронным гетманом разъездов удалось напасть на его след. Главное, что убежище обнаружено.

– Мое пребывание здесь и так слишком долго оставалось тайной, – признал Хмельницкий.

– Но почему все, что происходит в этом имении, должно быть известно всему миру?

– Ваша светлость! – не унимался часовой. – Поручик требует!..

– Что значит – «требует»?! – направился Кржижевский к воротам. Услышав шум, туда же бросились и полтора десятка надворных казаков, охранявших его поместье. – Передай поручику: те, кто когда-либо требовал открыть эти ворота, под ними же потом и оставались.

Но драгуны сами расслышали его ответ. Когда ворота открылись, располневший, с обвисшими щеками сорокапятилетний поручик увидел, что хозяин этой фамильной крепости стоит в окружении хорошо вооруженных охранников. А чуть поодаль, на аллейке сада, непрошеных гостей поджидает группа казаков. По богатой одежде одного из них поручик безошибочно определил, что это и есть генеральный писарь войска реестрового казачества полковник Хмельницкий. Надо полагать, теперь уже бывший генеральный писарь и бывший полковник.

– Так это вы требовали открыть ворота?! – с вызовом поинтересовался Кржижевский, не давая офицеру опомниться. – Может, вы еще и потребуете усадить вас за стол, а, поручик? Хозяйничайте, хозяйничайте, не стесняйтесь!

– Ясновельможный граф Кржижевский напрасно обиделся, – как можно спокойнее проговорил поручик, въезжая во двор. Вслед за ним подались и четверо других солдат, но пешие охранники сразу же оттеснили их и закрыли массивные железные ворота.

– Поручик Ковальчик, – представился офицер и тотчас же удивленно оглянулся на ворота. Он прибыл, чтобы арестовать Хмельницкого, но, похоже, сам оказался арестованным. – Как это понимать? Я прошу впустить моих солдат.

– Ваши требования непомерны, – подкрутил усы Кржижевский. Почти двухметрового роста, с могучими, хотя уже заметно обвисшими плечами, он и рядом со все еще восседавшим в седле приземистым поручиком выглядел громадиной. – То вы требовали впустить вас, теперь требуете приютить еще и половину эскадрона каких-то проезжих драгун. И соизвольте спешиться! – повысил он голос, берясь за эфес сабли. – Перед вами граф Кржижевский. Вы находитесь в его поместье.

Явно перетрусив, поручик слезал с коня, словно с забора, на котором его застал хозяин сада. Но, спустившись, все же сумел кое-как возродить свой воинственный дух.

– Ясновельможный граф, нам стало известно, что в вашем имении скрывается государственный преступник.

– В моем?! – почти искренне изумился Кржижевский, осматриваясь с такой решительность, будто сейчас же готов был схватить этого негодяя. – Во-первых, в поместье графа Кржижевского никто никогда не скрывается, а со всем своим достоинством пребывает.

– Возможно-возможно, – нервно согласился поручик, понимая, что граф все еще ослеплен своим аристократическим гонором. – Но, слезы Девы Марии, стоит ли придираться к словам?

– И вообще, о ком идет речь? Кого в моей усадьбе вы осмелились назвать «преступником»?! Да к тому же государственным?

– Я имею в виду полковника Хмельницкого. Изменника, предавшего интересы Речи Посполитой.

– Это вы решили, что он предал интересы Польши?

– Мне всего лишь велено было объявить подданному короля Хмельницкому о выдвигаемом ему обвинении и доставить его в Варшаву. Только поэтому вновь спрашиваю: названный подданный короны, действительно, скрывается, извините, пребывает сейчас в вашем доме? – окончательно окреп голос поручика. Хотя он все еще с опаской поглядывал туда, где стояла четверка казаков, в любую минуту готовых оказать сопротивление.

– Полковник Хмельницкий перед вами, – вдруг направился к поручику один из них. Остальные, оголив сабли, пошли за полковником.

– В моем доме действительно гостит генеральный писарь реестрового казачества, герой Турецкой войны, полковник Хмельницкий, – уточнил Кржижевский. – Но я никому не позволю называть этого доблестного офицера предателем.

– Прошу прощения, ясновельможный граф. Как я уже объяснил, я не судья, – уже менее решительно произнес поручик. – Но у меня есть приказ арестовать господина Хмельницкого, где бы он ни встретился мне. А если он не подчинится, то… – поручик запнулся и растерянно взглянул на полковника. Он явно не должен был говорить то, что только что пытался сказать.

– А если полковник Хмельницкий не подчинится, тогда что? – насмешливо поинтересовался отставной майор.

– Я уверен, что вы, господин Хмельницкий, подчинитесь, – обратился Ковальчик к генеральному писарю. – Вы ведь понимаете, что это приказ самого короля.

– Король не мог отдать такой приказ. Поэтому вам лучше сразу же признаться, от чьего имени вы получили его на самом деле? – резко произнес Хмельницкий. – Только правду, Ковальчик, правду.

– Ну, конечно же, этот приказ я получал не из уст самого короля. От имени его величества его передал мне брацлавский подстароста Голембиевский, сославшись при этом на распоряжение коронного гетмана.

– Так все же, оказывается, коронного гетмана, а не короля!

– Но ведь коронный гетман не мог просто так…

– Мог, поручик, еще как мог. Впрочем, даже если ссылаться на коронного гетмана… У вас что, имеется письменный приказ о моем аресте?

– Письменный? Нет. Но неужели вы можете сомневаться? Слово шляхтича.

– Я действительно готов поверить, что вы получили такой приказ, поручик, – вполне миролюбиво признал Хмельницкий. – В этом я как раз не сомневаюсь.

– Ну, слава богу, господин полковник, – облегченно вздохнул Кржижевский. – Мне бы не хотелось, чтобы дошло до кровопролития.

– Однако почему я должен верить, что распоряжение отдано самим коронным гетманом? А не выдумано кем-либо из моих врагов, польских шляхтичей? Я – генеральный писарь реестрового казачества. Полковник. Арестовать меня могут только по приказу короля, канцлера или коронного гетмана. Если, конечно, гетман имеет на то согласие короля.

– Думаю, что гетман имеет на это право и без согласия его величества, – решил не согласиться с ним Ковальчик.

Но полковник не придал его словам никакого значения.

– Кроме того, вам, наверное, известно, что мой сын, поручик Кржижевский, служит в личной гвардии гусар коронного гетмана, – снова вмешался отставной майор. – Так вот, два дня тому он появлялся здесь и заверил господина Хмельницкого, что на самом деле произошло какое-то досадное недоразумение. Оказывается, некий завистник оклеветал полковника после его возвращения из Франции, где тот вел переговоры с королевой Анной Австрийской, первым министром этой страны кардиналом Мазарини и главнокомандующим войсками Франции принцем де Конде.

Хмельницкий удивленно взглянул на владельца поместья: о каком визите поручика в имение два дня тому тот ведет речь? До сих пор полковнику было известно только то, что отставной майор со дня на день ждет очередного появления сына в своем доме, и не более того.

– Как, вы лично вели переговоры с Анной Австрийской и прославленным принцем де Конде?! – не было пределов изумлению Ковальчика. – Это не шутка, я могу верить вам не слово, господа?

– Так же, как и мы можем верить вам, – ответил полковник. – Я действительно только что из Франции, где находился по поручению короля. С часу на час поручик Кржижевский должен прибыть с охранной грамотой его величества, в которой будут сняты всякие наветы моих личных, а также короля Владислава IV, врагов.

– Слезы Девы Марии! – вполголоса воскликнул поручик. – Вот откуда все это тянется!

– Мой арест, господин Ковальчик, – всего лишь часть гнусного заговора против короля, а значит, и против королевы. Как только поручик Кржижевский вернется из Кракова, – решил полковник поддержать версию отставного майора, – где сейчас находится его величество, вы сразу же убедитесь в этом. Как убедитесь и в том, что, арестовав меня, поневоле оказались бы в стане личных врагов королевской четы. Представляете: вы – и вдруг в стане врагов короля Польши! Неужели нечто подобное может воодушевить вас?

– Даже так? Личных врагов королевской четы?.. – вслух усомнился поручик. – Слезы Девы Марии! Чертовы политиканы!

– Словом, я думаю, нам нужно отойти и откровенно поговорить с глазу на глаз. Граф, будьте добры, впустите драгун и накормите их. Люди с дороги и наверняка очень устали.

– Разумеется, разумеется, – тотчас же согласился Кржижевский. – Что это вы держите голодных, уставших людей под воротами?! – набросился он на охранников с таким рвением, словно солдаты оказались за воротами исключительно из-за их недомыслия.

38

– Так что будем делать, господа? – сдержанно спросил капитан-командор, стараясь не терять хладнокровия. – На кораблях ждут вашего решения. Лично я вижу только один выход: прорываться к берегу, а уж там дать бой и попытаться спасти хотя бы часть войска. Что скажете на это, полковник Сирко?

– Прикажите убрать паруса, сбавить ход и поднять белые флаги, – ответил Сирко, наблюдая, как сторожевики разворачиваются, выстраиваясь напротив кораблей его отряда.

– Белые флаги? Я не ослышался, полковник предлагает сдаться? – обратился капитан-командор к Гяуру на французском. – Очевидно, полковника Сирко подводит знание французского.

– На этот раз его оказалось достаточно, чтобы четко сформулировать приказ, – отчеканил Гяур. – Другое дело, что я решительно не согласен с полковником Сирко. – Сдаваться, имея на борту орудия и столько воинов? Абсурд.

– Благодарю вас, полковник Гяур, за поддержку, – мгновенно взбодрился командор. – Эй, шкипер, поднять все паруса! Курс на берег! В конце концов, впереди земля Франции, – добавил он уже для шкипера. – Так что мы высадимся на своей земле. Вестовой, передать старшему бомбардиру: орудия к бою! Экипажу и казакам тоже приготовиться к бою!

Наступило неловкое молчание. Все смотрели на Сирко, теперь многое зависело от его воли.

– Вам придется отменить свои распоряжения, командор. Командиром отряда являюсь я. И вам это хорошо известно. Если же вы не подчинитесь, в порт Кале мы придем без вас.

– Но еще два десятка миль – и мы у французских берегов. Даже если не удастся достигнуть Кале, все равно, прорвавшись к суше, мы сможем спасти ваших волонтеров, не дав им погибнуть в открытом море. Пусть лучше они вступят в бой на земле, где от них куда больше толка. При счастливом стечении обстоятельств часть из них даже пробьется к войскам де Конде. Обратите внимание: я думаю уже не о спасении эскадры, а о спасении солдат.

Сирко вновь задумчиво осмотрел вражеские корабли. Испанцы не спешили. Они вели себя подобно стае хищников, понимающих, что жертве все равно не уйти. В то же время она еще способна оказать сопротивление, поэтому важно рассчитать первый прыжок. Выверить его, чтобы не ошибиться…

С тех пор как они вышли из Гданьска, полковник Сирко не раз пытался представить себе высадку двух его полков на французский берег, встречу с войсками принца де Конде, первый бой. Однако никакой фантазии его не хватило, чтобы предвидеть, что первый бой придется принимать в море. Правда, командор как-то высказал опасение, что у берегов Фландрии они могут наткнуться на патрульные суда испанцев. Но полковник просто не придал значения этому предсказанию.

– Слушайте меня, командор. Прорваться к берегу всей эскадрой мы не сумеем. Да и потом, испанцы просто-напросто расстреляют нас при высадке, – каждое слово полковника отдавало звоном клинка. – Поэтому предлагаю прибегнуть к хитрости. Мы сделаем вид, будто сдаемся, но при этом казаков спрячем. Откуда испанцам знать, что на судах два полка воинов? Они решили, что имеют дело только с командами судов, ну еще – с небольшим отрядом охраны. Князь Гяур, возьмите казаков и мушкетеров. Прикажите команде убрать паруса, вывесить белый флаг и приготовиться к абордажу. Каждого, кто не подчинится этому приказу, за борт…