Текст книги "Серебряные фонтаны"
Автор книги: Биверли Хьюздон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 48 страниц)
Глава восьмая
Мой заказ из «Харродса» прибыл к тому времени, когда я закончила крестильную одежду Розы, поэтому я начертила выкройку платья, которое собиралась сама надеть на крестины. Я выбрала платье-костюм из густорозовой шерсти. Сверху был короткий облегающий жакет с большим отложным воротником и длинными манжетами, отделанный спереди бледно-розовым атласом. Я заказала атлас в мелкую тканую полоску, чтобы вырезать лиф по косой с отделкой из десяти пуговиц по центру, где встречаются полоски. Юбка облегала талию и бедра, чуть расширяясь книзу, длиной только до середины икры – так как юбки стали гораздо короче с начала войны. Раз мои щиколотки были выставлены напоказ, я решила надеть шелковые чулки, и купила две пары, на случай, если одна порвется. Так как Лео приказал мне быть расточительной, я заказала пару гладких кожаных туфель, на самых высоких каблуках, которые мне когда-либо приходилось носить, и лайковые перчатки в дополнение к ним. Сначала я не могла выбрать шляпку – все они казались слишком разукрашенными – но наконец, остановилась на шляпке из гладкой соломки с широкими изогнутыми полями, а к ней заказала ленту и две атласные розы в тон костюму. Я решила сама выполнить ее отделку.
Я сметывала клинья юбки, когда пришел мистер Тимс и сказал, что мистер Селби хочет сделать мне сообщение. Войдя, мистер Селби удивленно взглянул на один из огромных столов большой гостиной, где было расстелено шерстяное одеяло, а сверху лежали куски розовой ткани, но он был слишком вежлив, чтобы высказаться по этому поводу. Он просто сказал мне, что завтра приедут оформители, поэтому мне нужно распорядиться, чтобы миссис Джонстон подготовила для них мою будущую личную гостиную.
Я упала духом, но это было нужно сделать, поэтому я попросила мистера Тимса позвать домоправительницу ко мне. Она пришла, поджав губы, а когда увидела, чем я занимаюсь, поджала их еще плотнее. Выслушав меня, она сначала ничего не ответила, затем сказала:
– Первая леди Ворминстер обычно сидела здесь, в большой гостиной, – она выжидательно смотрела на меня.
– Его светлость сказал, что мне можно сидеть наверху, – ответила я.
Миссис Джонстон было нечего на это ответить, но она была не из тех, кто отступает вежливо. Она взглянула на мое шитье, ее ноздри зашевелились, словно от дурного запаха.
– Она сидела здесь за вышиванием, ее тонкая иголка сновала вверх-вниз, – миссис Джонстон указала на кресло: – А там сидел его светлость и смотрел на нее, – подойдя ближе, она прошипела мне в самое ухо. – Знаете, она была великой любовью в его жизни. Еще бы, я помню день, когда она умерла...
– Но, миссис Джонстон, – осмелилась я прервать ее, – она умерла не здесь, а во Франции. Она уехала из Истона задолго до этого.
Она ядовито взглянула на меня:
– Я помню тот день, когда пришла телеграмма, сообщавшая, что эта прекрасная леди ушла на небеса, которых, конечно, заслуживала. Тем вечером его светлость пришел в ее спальню, спальню графини – в комнату, в которой вы сейчас спите, – ну, мистер Уоллис, камердинер, пошел к нему, как обычно, и увидел, что он стоит там, словно громом пораженный.
– Но они разъехались, – снова сказала я. – Она вернулась во Францию. Клара рассказала мне...
– Это не имело значения для его светлости, – миссис Джонстон вцепилась мне в руку словно когтями. – Он любил ее, любит, и будет любить всегда. Вы уж мне поверьте. – Я верила этому. Ее каркающий голос усилился: – Когда она уехала во Францию, все здесь осталось, как было, ничего не было тронуто – так приказал его светлость. Одежда в шкафу, книги на полке, шкатулка с драгоценностями на туалетном столике. Она уехала в такой спешке, что взяла с собой только расчески. Драгоценности, которые он дарил ей, – а он щедро дарил ей их, – все осталось, все осталось точно так, будто она еще жила здесь. А в ночь, когда она умерла, он пришел сюда, открыл ее шкаф и гладил ее одежды, будто она все еще носила их. Жутко это было, говорил мистер Уоллис – словно его светлость разговаривал с ее призраком.
Я стояла, впитывая каждое слово миссис Джонстон, пока до нее не дошло, что она разговаривает с презираемой второй женой. Она остановилась и сказала:
– Ну, если вы уверены, что его светлость хочет, чтобы вы сидели наверху...
Я не удержалась от вопроса, я должна была это узнать.
– А что он сделал с ними, с ее одеждой и вещами? Она заколебалась, но не могла устоять перед соблазном закончить историю.
– В тот же вечер он приказал упаковать все ее вещи и убрать в кладовку. Сказал, чтобы это сделали сразу же, прямо сейчас – несмотря на то, что было время ужина слуг, – с обидой сказала она. – Мне не хотелось пропускать ужин, поэтому я послала Клару, она это видела. – Глаза миссис Джонстон устремились на меня, ожидая возражений. Я ничего не ответила, и она ушла, торжествуя.
Я не могла выкинуть эту историю из головы. Когда пришла Клара, чтобы сообщить, что они с Бертой после обеда подготовят мою будущую гостиную для декораторов, я спросила:
– Миссис Джонстон говорит, что, у ее светлости – первой ее светлости – никогда не было личной гостиной.
– Это правда, обычно она сидела здесь.
– Миссис Джонстон сказала, что ты убирала вещи ее светлости после смерти.
– Да. Это должна была сделать миссис Джи, но вы же знаете, в каком состоянии она бывает по вечерам, – мы обменялись улыбками. Мне больше не потребовалось побуждать Клару к разговору, та была, очень настроена поболтать. – Она не посмела бы послать меня на эту работу, если бы его светлость не ушел. Он не возвращался всю ночь. Наутро все его ботинки были в грязи – столько работы мистеру Уоллису – это была известковая грязь. Он, наверное, поднимался на Взгорье, когда гулял. Однако, как сказал мистер Уоллис, жену теряют не каждый день.
– Значит, миссис Джи послала вас в ее спальню...
– Да, конечно. Тогда я была только второй горничной, но она, наверное, подумала, что если его светлость дознается, то не так рассердится, если это буду я, – Клара бессознательно подняла левую руку и потрогала темно-красное родимое пятно на щеке, – потому что моя мама когда-то была его няней. Он повышал голос даже на меня, но я понимала, что это не всерьез – просто у него такая манера. Поэтому миссис Джи и послала меня, но лучше бы не посылала. Было в этом что-то потустороннее – все вещи ее светлости находились там, где она их оставила. Конечно, мы всегда прибирались в ее комнате, клали мешочки с камфарой в ее шкаф и тому подобное, но сознавать, что она мертва, и он скорбит о ней... мама говорила, что все те годы он так же горевал по ней. Поэтому я упаковала ее вещи как можно быстрее, – она наклонилась ко мне. – Все они были здесь – наверное, это было ее приданое, все так чудесно вышито – какие красивые ночные рубашки! – Клара озадаченно покачала головой. – Странно это, когда женщина уезжает без своего ночного белья. Ее служанка собрала все свои вещи, а няня упаковала все вещи маленького лорда Квинхэма, значит, время на сборы у них было – но она оставила почти все. Исчезли только ее расчески. Мама рассказывала мне, что у ее светлости, были дивные волосы – серебристо-золотые. Мама говорила, что никогда не видела таких волос у взрослых женщин. Даже у леди Флоры они темнее, чем у ее... – Клара запнулась и вспыхнула.
– Бабушка Витерс говорила мне, что Флора очень похожа на свою бабушку, – сказала я сдержанно.
– Да, похожа – моя мама говорит то же самое, – Клара поспешно продолжила рассказ: – Она оставила и свои книги тоже. Их была дюжина или побольше, его подарки. Часть из них была на английском языке, часть на иностранном – наверное, на французском. Я сказала об этом миссис Джи, а она на следующее утро спросила его светлость, не хочет ли он поставить их в библиотеку – они были в чудесных кожаных переплетах с золотыми буквами. Он вышел из себя и накричал на миссис Джонстон еще больше, чем обычно. Так ее расстроил, что только два стакана бренди его светлости привели ее в себя! Значит, он этого не хотел. Поэтому мы упаковали их вместе с другими вещами ее светлости и отнесли в самую дальнюю кладовку, в точности, как он приказал – «в самую дальнюю кладовку». Вот что мы с ними сделали, там они и лежат до сих пор.
«Там они и лежат до сих пор» – слова Клары не выходили у меня из головы. Я, пошла искать эти вещи и, конечно, нашла. После ужина я тайком, словно вор, пробралась в самую дальнюю кладовку. Клара убрала вещи в старые чемоданы, видимо, в спешке, потому что все было небрежно уложено. Я стала рыться в них. Шелка и атлас, батист и кашемир... одна из ее ночных сорочек высунулась сбоку – она была из тончайшего батиста, отделанная ярдами нежных кружев и вышивкой из мельчайших стежков, как и описывала Клара. Но она оставила и ее, эта французская графиня.
С чувством неловкости я аккуратно свернула ее и засунула в чемодан. Когда я делала это, мои пальцы наткнулись на книгу. Я вытащила ее и открыла – на титульном листе было написано несколько строк. «Ma chere Janette, – я глянула ниже: – Je t'adore[4]4
Моя милая Жанетта, я обожаю тебя (фр.)-
[Закрыть]...» Я знала, что мне не следует читать это, и не стала читать, но поняла, что это такое – короткое любовное письмо, для нее. Внизу была подпись: «Leonide».
В следующем чемодане лежали и другие книги, вместе с ее мехами, зимними пальто и жакетами. Я бросила на них по одному быстрому взгляду, понимая, что вообще не имею права глядеть – все книги были надписаны подобным образом. Французские книги были надписаны по-французски, английские – по-английски, и каждая надпись говорила о любви. Все они были письмами, любовными письмами моего мужа.
На следующий день я вышла на прогулку с Розой. Было солнечно и тепло. Я завернула ее в свою шаль, прижав поближе к сердцу, и пошла через парк, выбрав путь между двумя старыми, большими дубами, путь, который вел прямо в гущу деревьев. Свернув на узкую тропинку, я дошла до живой изгороди. Шиповник еще не цвел, но скоро должен был зацвести. Прикрывая Розу телом, я проскользнула там, где его кусты росли реже, и пошла по траве к разрушенному дому. Розы росли здесь выше и гуще, потому что были посажены много лет назад. Но я не остановилась посмотреть на ранние бутоны. Напротив, я прошла дальше, через холл без крыши, во внутренний дворик дома, где стояла она, французская графиня, первая жена моего мужа.
Солнце играло на мраморе, оживляя статую. Я глядела на ее прелестное лицо, на волосы, вьющиеся вокруг ее головы, вырезанные так тонко, что можно было даже различить прядку, выбившуюся из прически и огибающую изящную раковину уха. Можно было видеть каждую черточку ее мастерски вырезанного лица – кроме глаз, опущенных вниз, на ребенка, которого она баюкала в руках.
Я остановилась, глядя на нее, на Жанетту Жозефину Марию-Луизу, единственную дочь последнего маркиза де Монтье, вышедшую замуж за Леонидаса Артура Гектора Фицворрен-Донне, седьмого графа Ворминстерского. Я нашла здесь эту статую в первое лето в Истоне, когда стала женой Лео. Я догадалась, кто она такая. Я узнала ее, потому что однажды, еще при жизни, она посетила нашу школу в Борреле. Тогда мы ничего не знали о лорде Ворминстере. Ее муж был известен в Борреле только по имени – крупный землевладелец, имевший земли в окрестностях Пеннингса. Однако он никогда не посещал эти земли, никто из моих знакомых не знал его в лицо. В том году, когда мне исполнилось восемь лет, его жена приехала в Пеннингс с визитом к леди Бланш, а та взяла ее на одну из своих регулярных проверок нашего рукоделия.
Когда наступила моя очередь показать рукоделие, я разглядывала это прелестное лицо, эти глаза – голубые как незабудки – и боготворила ее. Она взглянула на мои стежки, достаточно мелкие, и похвалила мою работу. Затем она сказала мне: «Ты, наверное, будешь девушкой у леди, когда вырастешь, ma petite[5]5
Моя маленькая (фр.).
[Закрыть]». Так и начались мечты моей юности.
Я мечтала о том, как стану ее личной горничной, как встречусь с лордом Ворминстером, который представлялся мне в мечтах высоким и видным мужчиной, с серебряной сединой в волосах. Лорд Ворминстер в моих мечтах отыскивал моего отца, которого я никогда не видела, а мой отец, конечно, тоже был лордом и брал меня к себе домой. Но однажды я снова оставляла его дом, чтобы выйти замуж за сына лорда Ворминстера и приветствовать его мать – мою прекрасную леди Ворминстер.
Такую прекрасную и такую лживую.
Все в моих мечтах было неверно, все неверно. Я мечтала о том, что ее сын будет любить меня – а он не любил. Я мечтала о том, что она любила лорда Ворминстера – а она не любила. Я долго цеплялась за эту мечту, гораздо дольше, чем за все остальные. Вскоре после приезда в Истон мне сказали, что они жили врозь с тех пор, как родился ее сын, но я считала, что лорд Ворминстер обходился с ней дурно – пренебрегал ей, заводил любовниц – и была уверена, что, несмотря на все его провинности, она любила его. Но теперь я знала правду. Она не только не любила, никогда не любила его, она еще и обманула его. Она вышла за него замуж, уже, нося во чреве ребенка от другого мужчины.
Тем не менее, он все равно любил ее, любил так, что когда ребенок родился слишком рано, и он понял всю глубину ее обмана, то все-таки простил ее и обещал признать сына наследником. Так Фрэнк стал лордом Квинхэмом, а когда-нибудь, в свой черед, станет графом Ворминстерским.
Ее муж никогда не брал назад своих обещаний, а она не сдержала своих. Она обещала ему его собственного ребенка, а вместо этого бросила его и вернулась во Францию к любовнику. Лео никогда не выдавал ее тайну. Напротив, он установил эту статую здесь, в глубине леса, и все вокруг засадил розами, ее любимыми розами, потому что любил ее. И он все еще любил ее, хотя она была мертва.
Я пробиралась назад сквозь лес, разговаривая с Розой. Я показала ей танцующих бабочек с желтыми крыльями и с голубыми, обведенными оранжевой каймой. Я показала ей галку, которая склонила набок гладкую черную голову, следя за нами. Я показала ей яркий розовый лихнис и зеленовато-лиловые побеги молодого конского щавеля, лепестки звездчатки и скрытые бутоны падуба. Сейчас, в мае, каждое дерево, каждый лист были зелеными и полными жизни.
Глава девятая
Перед ужином я зашла в угловую гостиную. Старые обои были сорваны и клочьями свисали со стен. Все было готово к новым работам, эта мысль взволновала меня. Подойдя к одному из высоких окон, я подняла Розу к плечу.
– Ты видишь розы, моя Роза? Скоро они зацветут – наверное, как раз к твоим крестинам. Когда-нибудь папа назовет розу твоим именем, как назвал ее маминым, – Роза удовлетворенно крякнула, а я поцеловала ее в похожую на розовый лепесток щечку и прижалась к совершенной раковине ее ушка.
Затем я отдала ее в детскую и нашла Клару, чтобы спросить, можно ли пригласить мисс Винтерслоу для шитья занавесок. Когда ей будет удобно, конечно.
– Ей будет удобно завтра утром, – усмехнулась Клара. – Больше всего на свете Мод Винтерслоу любит приходить сюда и совать нос в дела его светлости.
На следующее утро Клара спустилась вниз, чтобы найти меня.
– Мисс Винтерслоу говорит, что лучше всего ей повидаться с вами, моя леди, чтобы удостовериться, что она сошьет занавески так, как вы хотите. Она в комнате для шитья. Я сказала ей, что вы подниметесь наверх – иначе она явится сюда, и будет пялиться на все, что ей попадется на глаза, а мне не хотелось бы этого. Я позвала сюда Дору, чтобы она присмотрела за леди Розой, пока вы будете наверху.
Мод Винтерслоу выглядела очень подтянутой в своем облегающем черном платье. По ее лицу было видно, что она довольно стара, но ее спина была стройной, как у молодой девушки. Она смотрела на меня яркими, немигающими глазами.
– Доброе утро, мисс Винтерслоу, – вежливо сказала я.
– Доброе утро, моя леди, – ее глаза зорко прищурились, как у ящерицы. – Значит, это вы – ее светлость. Марта все рассказала мне о вас.
– Марта? – не поняла я.
– Моя сестра, Марта Витерс.
– А, бабушка Витерс.
– Бабушка Витерс! – фыркнула она. – Пусть Марта сама называет себя так, после того, как несколько лет прожила в Лондоне. Надо говорить «бабуся», как принято в селе. «Ваша бабуся» – я всегда так говорю ее малышне, – мисс Винтерслоу хмыкнула. – Марте это очень не нравится, но я не обращаю внимания, хотя она на год старше меня. А вы бывали в Лондоне? – внезапно спросила она.
– Да, мне приходилось там жить. Она одобрительно улыбнулась.
– Мне тоже – много лет, куда больше, чем Марте, но я не хвастаюсь этим, как она. Я умею вести себя. Я никогда не была легкомысленной девчонкой, как Марта.
Девчонкой?! Я не поверила своим ушам. Я помнила бабушку Витерс с тех пор, как она приходила в детскую помогать нянчиться с Флорой – она носила огромные башмаки и попыхивала глиняной трубкой, торчавшей между двумя остатками зубов!
Мод Винтерслоу наклонилась ко мне, ее элегантные туфли на кнопках скрипнули.
– Позвольте-ка мне хорошенько взглянуть на вас, – я нервно попятилась назад, но она стремительно протянула руку и вцепилась в меня. – Нет, стойте где стоите, в последние годы я стала близорукой. В тот единственный день, когда вы были в церкви, я не разглядела у вас ничего, кроме донца шляпки. А пока я пробиралась через толпу зевак, собравшихся перед входом, вы уже уехали. Терпеть не могу ни этих деревенских ротозеев, ни их манеры. Так что мы имеем?
Кровь бросилась мне в лицо, когда зоркий взгляд мисс Винтерслоу обшарил меня с головы до ног. Удовлетворившись осмотром, она отпустила меня и отступила на шаг.
– Ну-ну, Марта не перезолотила лилию. Когда я впервые услышала, то не поверила – поймать сразу обоих, и отца, и сына, – но теперь вижу, почему вам это удалось. Вы, несомненно, милашка, – я вспыхнула, а мисс Винтерслоу повернулась и пошла к швейной машинке. – Теперь, моя леди, расскажите мне, какие вы хотите занавески. Как говорят в селе, Мод Винтерслоу не из тех, кто теряет время на сплетни.
Я показала ей материал и дала мерки.
– Сделать отстрочку? – спросила она.
– Да – вот здесь.
– Ладно. Скоро я это вам сделаю.
– Если вы заняты...
– Не беспокойтесь насчет этого. Если я попрошу своих заказчиков подождать, они подождут. Я – лучшая портниха в окрестностях, да и расценки у меня умеренные, – она снова оглядела меня. – Кто шил вашу юбку?
– Я.
– Ммм, неплохо сидит. Повернитесь спиной, – я повернулась. – Да, мне самой нравятся юбки из клиньев, хотя в наши дни нечасто встретишь шестиклинку. Где вы взяли выкройки?
– Я сделала их сама.
Увядшее лицо мисс Винтерслоу сморщилось в улыбке.
– Я и сама не скроила бы лучше. Где вы научились шить?
Я рассказала, и она одобрительно кивнула.
– Это хорошее место учебы. У меня поначалу не было денег, чтобы заплатить за обучение, поэтому я начинала швеей.
– Вы никогда не хотели стать горничной у леди? – спросила я.
– Я? – с негодованием воскликнула мисс Винтерслоу. – Быть на побегушках, у какой-то женщины, которая считает себя лучше меня только потому, что родилась в колыбели с фамильным гербом? Это почти так же плохо, как быть замужем, – фыркнула она. – Взгляните на замужних женщин, и вы увидите, какой они терпят ущерб! Вечно живут то с животом, то с дитем у груди – или и с тем, и с другим сразу, если небрежны. Постоянное вынашивание детей вредит женщинам и губит их фигуру, – мисс Винтерслоу зорко оглядела меня. – Вы еще сохранили талию, но подождите – когда вы перестанете кормить, то увидите, что ваши груди обвиснут, – она наклонилась ко мне: – Но не беспокойтесь, моя леди – стоит вам только сказать мне словечко, и я покажу вам, как сделать, чтобы они выглядели такими же, какими были до рождения этих двоих. Кусок прочной ткани, скроенный наискось по той форме груди, какая у вас была прежде – и все будет в порядке. Но вам нужно быть строгой с его светлостью, чтобы он не устроил вам это снова, понятно?
Я пылала румянцем, когда Клара принесла поднос с чаем. Мод Винтерслоу указала на большой стол:
– Спасибо, Клара, поставь сюда. Вижу, ты не забыла для меня фрукты.
– Сегодня только яблоки и апельсины, мисс Винтерслоу.
– Я люблю, когда мне ставят вазу с фруктами, – пояснила мне портниха. – Я всегда прихожу сюда чинить белье, когда созревают персики.
– Какой вы любите чай, мисс Винтерслоу? – я взяла чайник. – Может быть, покрепче?
– Желательно бы, моя леди, с двумя кусками сахара, хорошо размешанный. – Я поставила жесткий стул рядом со швейной машинкой, а на него – поднос с наполненной чашкой. – Вижу, вы сделали как надо, уважаете старших. А теперь, может быть, вы мне что-нибудь посоветуете? Леди купила красивый отрез темно-синего бархата на вечернее платье, но она несколько худа в плечах, поэтому я размышляю, как лучше всего смягчить линию выреза...
Мы были поглощены обсуждением, когда дверь открылась и в нее вошла миссис Джонстон с уксусно-кислым лицом. Когда она увидела меня, ее лицо стало еще кислее.
– Я не знала, что за вами послали, миссис Винтерслоу.
Глаза Мод Винтерслоу сузились.
– Мисс Винтерслоу, будьте любезны. Я никогда не была замужем и горжусь этим – в отличие от тех, кто притворно называет себя миссис, хотя у них на это не больше прав, чем у моей полосатой кошечки.
Красные вены на лице миссис Джонстон покраснели еще больше.
– Нет ничего плохого в старых занавесках.
– Ее светлость выбрала новую ткань.
Миссис Джонстон демонстративно повернулась ко мне.
– Никакой необходимости, совершенно бесполезно – и это в военное время, когда наши доблестные солдаты в такой нужде...
– Я никогда не слышала, чтобы молодые люди в окопах нуждались в таких занавесках, – резко оборвала ее мисс Винтерслоу. Прежде чем миссис Джонстон успела ответить, она подхватила чайник. – Позвольте предложить вам чаю, миссис Джонстон, хотя я знаю, что вы обожаете не чай.
Миссис Джонстон побагровела и выскочила прочь, хлопнув дверью.
– Чего я не выношу, – так это женщин-пьяниц, – сурово сказала мисс Винтерслоу. – Я никогда не брала в рот ни глотка, только в медицинских целях. Не говоря уже о курящих женщинах – Марта вечно дымит своей трубкой! Дурная привычка, дурная привычка для женщин! Мужчины – другое дело, они не способны на лучшее, – она наклонилась ко мне. – Вы знаете, что сделала эта Марта? Дэн Витерс еще не остыл в могиле, а она остановила его светлость на улице и спросила, не может ли он продолжать выдавать ей табачный рацион Дэна, потому что это она выкуривала этот табак, а не он! А его светлость имел глупость согласиться, – она запнулась, а затем кивнула на дверь, глядя мне в лицо. – С этой он тоже дает промашку. В следующий раз проверьте ее расходные книги.
Как она узнала, что я их не проверяю? Ну конечно, Клара – миссис Чандлер – бабушка Витерс – без сомнения, об этом знает все село.
– Проверки делает его светлость, – сказала я, оправдываясь.
– Делает? – ее прищуренные, как у ящерицы, глаза пристально следили за мной, голова склонилась набок. – У меня хороший слух – ваша малышка плачет. Идите и утешьте ее.
Позже я вернулась, чтобы посмотреть, как у мисс Винтерслоу идут дела, и показать ей Розу. Она полюбовалась Розой, а затем сказала:
– Хорошенькая девочка и очень похожа на папу. Может быть, вы побудете со мной за компанию? Шить занавески скучно.
Под жужжанье машинки и клацанье педали она рассказала мне, когда у Мэри Доусон, которая во время моего появления в Истоне была второй горничной и вышла замуж за внука каретника, мистера Тайсона, наступит время родового отпуска.
– Должно быть, в июле – Грэйс Чандлер отпускает ее с работы, предвидя, что в дальнейшем она будет жить с матерью. Миссис Доусон, мать Мэри – вдова, ее муж умер от воспаления легких в ту ужасную зиму два или три года назад.
Я узнала имена и других женщин, ожидавших родового отпуска летом, одной из них была сестра Мэри.
– Не знаю, о чем думает это правительство, отпуская мужчин домой. Через десять дней они возвращаются, но, как правило, оставляют после себя кое-что. Вот, например, бедная Мэри Эллис, она ведь уже бабушка, – мисс Винтерслоу неодобрительно покачала головой, – ей пора отдыхать, кто ее осудит за это, если у нее уже семеро растет и двое на кладбище? Теперь же она снова пройдет через это. Я говорила, я говорила ей, когда она пришла ко мне шить новую блузку, вся в волнении от того, что ее Джим приезжает на побывку, я говорила ей: «Мэри, ты пожалеешь о том, что наряжаешься. Славный мешок из-под картошки – вот что тебе понадобится после того, как он переступит порог». Но мужчин не останавливает ничто. Когда они надевают кольцо на палец женщине, то думают, что получили ее в собственность – ну, по закону так и есть. Вот почему я живу одна! – она бросила взгляд на дверь. – Кстати, о Кларе – она неравнодушна к Джиму Арнольду.
– Но он, кажется, моложе ее?
– Да, дорогая, но женщины из семьи Ватсонов всегда выходят за мужчин моложе себя – так же и Грэйс, когда она подцепила Берта Чандлера. Теперь об Элен Ватсон – она не спешит. Имейте в виду, она разборчивая, эта Элен. Правда, девушкам, работающим нянями, трудно встретить молодого человека здесь, в провинции. Не то, что в Лондоне, где няни везут детскую коляску с парой молодых караульных по обе стороны от себя.
К концу дня, когда Мод Винтерслоу собралась и ушла, я узнала об Истоне больше, чем в течение двух лет, пока я была здесь с Флорой. Я почти пожалела, когда она сказала, что на следующее утро закончит шитье занавесок.
Однако на следующей неделе ко мне пришел другой посетитель. Мистер Тимс вошел с улыбкой на лице:
– Внизу мистер Уоллис, моя леди, он приехал в отпуск и заехал сюда на день из города. Он интересуется, можно ли ему поговорить с вами?
Я была очень рада. Мистер Уоллис, камердинер Лео, был не намного моложе его, но когда прошлой весной был потоплен корабль, на котором плавал его брат, он решил завербоваться в армию. Мне всегда нравился мистер Уоллис, он был так добр со мной, особенно в те ужасные месяцы, пока я ожидала Флору.
Он, как обычно, выглядел подтянутым в своей форме. Я увидела, что он уже получил две нашивки на рукава.
– Как поживаете, мистер Уоллис? – я подбежала к нему и сжала его руку в своих. – Я так рада видеть вас!
Мистер Уоллис энергично потряс мою руку.
– Как вы, моя леди? – он взглянул на кроватку. – А кто у вас там? – я вытащила оттуда Розу, чтобы показать ему. Он пощекотал ее подбородок, и она загулила в ответ. – Ну, разве ты не красавица – прямо как мама, да?
– И она такая хорошая малышка, – покраснела я. – Никогда не плачет.
– Уверен, что его светлость очень доволен ей.
– Да, мистер Уоллис, да. Он взглянул на меня.
– А вы хорошо выглядите, вы повзрослели с прошлого года. По вашему лицу вижу, – он улыбнулся. – Я был так рад, когда Юстас написал мне, что малышка благополучно появилась на свет.
– Юстас? – спросила я и тут же поняла, кого он имел в виду. – Я не знала, что мистер Тимс писал вам.
– О да – он держит меня в курсе событий. И Клара иногда черкнет мне строчку-другую. Она хорошая девушка, наша Клара. А молодая Мэри уже вышла замуж?
Благодаря Мод, я смогла пересказать ему кое-какие слухи. Затем я спросила, как у него дела.
– Здесь, в Истоне, я втянулся в удобную колею, – криво улыбнулся мистер Уоллис. – Должен сказать, что после этого нелегко оказаться в солдатах. Тем не менее, я считаю, что не простил бы себе потом, если бы не сделал этого. Нужно делать то, что правильно, сказано – сделано. В любом случае, после того, как я так долго пробыл вдали от городского благополучия, я наслаждаюсь им гораздо больше, – он встал, чтобы уйти.
– Заходите к нам в следующий отпуск, мистер Уоллис, – сказала я.
– Зайду, моя леди. Однако он наступит не скоро. Во время службы отпуск положен раз в двенадцать месяцев, но это только на бумаге. Конечно, с офицерами обходятся лучше. И все-таки я не завидую им, беднягам. Когда свистят пули, они идут в атаку первыми, – мистер Уоллис наклонился попрощаться с Розой, поэтому не заметил, как я содрогнулась.
– Всего хорошего, моя леди, – сказал мистер Уоллис перед уходом. – Надеюсь, что увидимся в это же время в следующем году.
Мы пожали друг другу руки, и он ушел. Я чувствовала себя несколько ущемленной после его ухода, – я знала, что в зале для слуг будут пить чай в компании мистера Уоллиса, но мне было нельзя туда, я была леди Ворминстер. Тут я вспомнила, что скоро леди Ворминстер будет позволено хотя бы сидеть наверху в своей гостиной. Комната была почти готова, поэтому я взяла Розу, и пошла наверх посмотреть ее.
Камин был облицован нежным розовым мрамором с тонкими красноватыми прожилками, поэтому я выбрала обои того же цвета, светлые, но с блестящими полосками, чуть-чуть темнее основного фона. Потолок тоже был сделан бледно-розовым, а все дерево было выкрашено в белый цвет. Я знала, что так не принято, потому что на белом очень заметна грязь, но благодаря этому комната выглядела светлой и воздушной. Я выбрала ковер с узором из листьев плюща, в темно-зеленых тонах, чтобы не так была видна грязь, оставляемая прибегающими детьми, а новый диван и кресла были обиты прочной тканью по той же самой причине. Особенно мне нравились занавески – я выбрала для них ситец с рисунком из роз, зелень которого сочеталась с ковром, а оттенки розового – с камином.
Прочая меблировка комнаты осталась прежней. Когда с мебели сняли чехлы от пыли, я увидела, как она элегантна – из полированного дерева, с простыми, чуть изогнутыми линиями. Мне особенно понравились небольшой секретер и хорошо сочетающиеся с ним стулья – я подумала, что они принадлежали матери Лео, и оставила их. Кроме того, с правой стороны алькова я повесила портрет его матери. Она выглядела такой безмятежной и счастливой. Я поднесла Розу поближе: «Смотри, это твоя бабушка». Роза протянула к ней растопыренную ручонку, а женщина на портрете, казалось, была бы рада взять ее руку в свои. Мои глаза наполнились слезами.
Стоя у картины, я подумала, что одна она выглядит одиноко, но на остальных картинах Истона были изображены мрачные пейзажи, где трудно было найти человека. Были еще портреты генералов, висящие вдоль лестницы, но они совсем не подходили к моей гостиной. Кроме того, они принадлежали Пеннингсам – мать Клары говорила мне это. Старый лорд Ворминстер выслал их сюда, когда узнал, что его новорожденный сын родился горбатым, а значит, никогда не станет генералом в красном мундире. Бедный Лео.
Но мне нужна была хотя бы еще одна картина на другую стену алькова, в пару к этой – возможно, одна из картин гостиной. Но нет, ни одна из них не стоила того, чтобы ссориться из-за ее перемещения с миссис Джонстон.
Думая об этом, я вспомнила, что сказала мне о расходных книгах Мод Винтерслоу. Меня совсем не удивила бы такая дерзость, но разве Лео, не заметил бы этого, проверяя счета? В конце концов, он обучался в Итоне и Кембридже, он был таким умным, что читал на греческом, так же легко, как и на английском.
