Текст книги "Серебряные фонтаны"

Автор книги: Биверли Хьюздон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 48 страниц)

Затем наступила передышка. «Тереза сказала ему, что я жду ребенка, и что ему не следует приходить ко мне в постель. Он согласился». Даже по почерку Жанетты я видела ее облегчение. В течение нескольких недель Жанетта жила спокойно. Она помогала Терезе перешивать свою одежду – до сих пор ее положение не было заметным, но теперь она начала полнеть. Она стала думать о ребенке, даже шить для него. Днем она сидела в большой гостиной, Лео приходил туда к ней, но чаще бывал занят делами имения, поэтому предлагал ей пойти с шитьем в библиотеку, где он работал. Жанетта отказывалась – вдруг придут посетители? Посетители появлялись каждый день после обеда, поглядеть на молодую жену. Она радовалась им, потому что любила поговорить с людьми – кроме того, при посетителях муж не прикасался к ней.

Так она жила день за днем, чувствуя себя спокойнее, потому что ее ночное наказание закончилось. Теперь ей приходилось терпеть только вечерний поцелуй. Как-то утром, когда Жанетта сидела в своей гостиной с Терезой, ее ребенок дернулся так сильно, что она подскочила на стуле. Тереза заметила это, расспросила ее – и побледнела, потому что поняла, что ребенок родится пять месяцев спустя после свадьбы.

Жанетта ничего не поняла. Тетушка Клотильда сказала ей, что ребенок родится рано, но дети иногда рождаются раньше срока, поэтому ее муж не удивится. «Но не так рано!» – воскликнула Тереза. Жанетта стала паниковать, но Тереза успокоила ее. Они поедут во Францию, а ее муж останется здесь, в своем имении. Ему никто не скажет, когда родился ребенок. А когда Лео приедет, месяца два-три спустя, тетушки скажут ему, что ребенок только что родился. Терезе следовало бы знать, что шило в мешке не утаишь, но Жанетта поверила ей. Она носила ребенка, но сама была еще ребенком.

И они вернулись во Францию. Лео проводил их, а затем вернулся в Истон. После этого Жанетта мало писала в дневнике, ограничиваясь короткими фразами: «Я потолстела». «Приехал Жан-Поль со своей молодой женой. Она – уродина», – с некоторым злорадством, добавила Жанетта, но затем вычеркнула это замечание. В начале ноября к ней приехал Лео. Он сказал, что болел морской болезнью, но это мелочь, потому что он рад видеть ее здоровой и отдохнувшей. Тетушки сказали ему, что Жанетта тоже скучает, но хочет, чтобы ее первый ребенок родился во Франции. Естественно, он разрешил ей остаться.

Он еще раз приехал к ней в ноябре и пробыл во Франции неделю. Тетушки уговорили его вернуться в Англию – на этот раз они были очень настойчивы. Он уехал, но неожиданно рано вернулся. Первого декабря Жанетта написала о его прибытии, а затем добавила: «Мою талию словно сжимает железный обруч». Ее срок подошел, а Лео был здесь. Больше невозможно было скрывать от него правду – ребенок был не его.

Глава пятьдесят четвертая

Следующая запись в дневнике Жанетты появилась только в конце апреля. Когда я начала читать дальше, то увидела, что она повзрослела: «Лео, не дьявол. Он – человек, добрый человек, очень добрый. Я очень многим обязана ему».

Наконец она поняла, всю гнусность того, что совершила: «Я поступила очень дурно, что обманула его подобным образом. Это был второй грех. Отец Виго объяснил мне, что искупление греха женитьбой – это покаяние, а не кара. Великий Господь понимает, что все мы бренны, зачаты и рождены во грехе, поэтому в мудрости своей дает нам возможность искупить грех через покаяние. Это путь исправить ужасную несправедливость, которую я причинила Леониду. Мое покаяние в том, чтобы быть хорошей женой своему мужу. Я должна сделать его счастливым, а сделав это, я смогу увести его с еретического пути и привести к истинной церкви. Святой отец рассказал мне, как жена может сделать мужа счастливым – она должна повиноваться ему во всем и с чистой душой подчиняться его желаниям».

Священник также сказал, что муж Жанетты – хотя и протестант, но человек хороший и достойный уважения. «А когда ты родишь ему детей, то уважение превратится в подлинную привязанность, я это знаю».

На мгновение мне показалось, что священник говорит со мной. Он был прав, совершенно прав – со мной все случилось так, как он предсказывал Жанетте. И притихшая боль моей потери вернулась с новой силой, – Лео больше не любит меня.

Я заставила себя возвратиться к истории, которую читала. Жанетта писала вечером перед тем, как должен был приехать Лео. Она не видела его с конца декабря, но следующим утром он собирался приехать и увезти ее с сыном обратно в Истон. Теперь она писала твердым и ясным почерком, с намерением исполнить свой долг и быть ему хорошей женой. Она писала о том, что «Леонид» – теперь она всегда звала его так – тоже был сиротой, как и она. Но ему было даже хуже, потому что у него не было Терезы, которая любила бы, и защищала его. «Наверное, он очень одинок, мне жаль его». Жанетта повзрослела до того, что оказалась способна написать: «Теперь я ясно вижу правду – Леонид нуждается в любви. Я должна дать ему ее, даже если не чувствую ее сама. Я была глупой девчонкой, такой глупой, что считала его демоном, а не человеком. Мои мозги были так сдвинуты, что мне даже казалось, что его тело искривлено, спина сгорблена, а на теле растет шерсть, как у зверя! Какой же глупой я была – конечно, этого нет, как такое может быть?»

На этих словах я вся похолодела.

«У меня просто было наваждение, – писала она, – наваждение, которым меня испытывал Сатана, а в свете солнечного дня оно блекло и таяло! Я просто неверно вспоминаю. Как может молодой человек выглядеть так, как мне помнится? Он вовсе не искривлен – это просто привычка держать голову набок, как делают птицы, когда прислушиваются друг к другу. Отец Виго был прав – все эти месяцы я была просто истеричной девчонкой. Теперь я вижу, истеричность заставила меня поверить, что он горбат, а на самом деле он просто сутулится. Его лицо – просто световая иллюзия, от которой одна половина лица выглядит больше другой. Конечно, его глаза не косят, иначе как бы он мог видеть так хорошо? А его руки не могут быть такими, как я представляла, ведь у смертных мужчин не растет шерсть. Завтра он приедет, и я отброшу свои причуды и улыбнусь – ведь жена должна встречать своего мужа улыбкой».

«Я улыбалась, – буквы коряво ползли по странице, – но все было не наваждение, а правда. Как я смогу исполнять свой долг? Но я должна. Он поцеловал меня, и от прикосновения его губ моя душа содрогнулась. Его поцелуй был еще хуже, чем я помнила, но я стояла смирно, а потом улыбнулась. Милостивый святой Жан, молю тебя, помоги, помоги мне».

Они уезжали этим вечером на ночном пароме из Гавра, и Жанетта еще некоторое время была в безопасности в своей каюте, вместе с Терезой, младенцем и новой кормилицей. Тетушки наняли ее и сказали ей, что ребенок родился в феврале, в день, когда Лео зарегистрировал его. Лео уже сказал Жанетте в декабре, что нужно будет поступить так, и никогда не выдавал подлинной даты рождения Фрэнка. А сегодня он сказал ей, что они оставят прошлое позади и начнут жизнь заново. «Может быть, на следующий год в это же время в нашей детской появится еще один ребенок, моя дорогая Жанетта?» Она написала дрожащей рукой: «Когда он сказал это, мое сердце превратилось в кусок льда. Ох, какое чудовище он зачнет во мне?»

Следующая запись была сделана поздно вечером в день приезда в Истон. На корабле, Жанетта болела морской болезнью. Лео поверил, что она все еще страдает от последствий морской болезни, но Жанетта знала, что это не так. В экипаже, везшем их в Истон, тошнота подступила к ней снова, а когда они вошли в дом, ее вырвало. Лео забеспокоился, послал ее прямо в постель и сказал, что увидится с ней завтра утром – так она получила короткую передышку.

Жанетта потратила ее, чтобы излить страх и ужас в своем дневнике. «Отец Виго был прав, Лео – хороший человек. Не его вина, что его тело искривлено. Я должна не осуждать, а жалеть его – и я жалею. С первого дня нашей встречи я жалею его, поэтому никогда не выдам, как мне делается дурно от его вида. Но этого недостаточно – я должна любить его, как жена, а я не могу. Я сознаю свой долг, я должна исполнять его, но как я могу это делать, когда меня корчит от одного взгляда на него?»

Наконец, я собрала куски истории воедино. История была не совсем такой, как мне рассказывал Фрэнк, но откуда ему было знать ее всю? Он знал только то, что Жанетта или Тереза рассказывали ему – скорее Тереза, чем Жанетта, ведь это она сделала первый ход.

Она сказала Лео, что Жанетта боится, что ребенок родится уродом, как отец, поэтому Лео нужно проконсультироваться с доктором. Доктор сказал Лео, что в его состоянии нужно воздерживаться от рождения детей, а затем предложил ему исправить уродство с помощью операции. Возвратившись из Лондона, Лео сказал, что освобождает Жанетту от ее обещания и останется ей мужем только по имени. Он дал ей ключ от двери своей гардеробной и попросил запираться от него. Затем он сказал ей, что согласился на операцию. Жанетта плохо поняла риск, на который идет Лео, она почувствовала только облегчение от того, что он больше никогда не войдет к ней в спальню.

Лео уехал в Лондон на операцию, а Жанетта приезжала к нему после, когда он смог смотреть на нее прямо. Она заплакала от облегчения.

Пока Лео поправлялся после операции, Жанетта оставалась с ребенком в Истоне. Однако, она регулярно навещала Лео, сидя у его постели и читая ему. Она даже каждый раз подавала ему руку для приветствия. Она с гордостью писала об этом и добавляла: «Благословенный святой Жан добр, он дал мне силы превозмочь мою слабость».

Когда Лео вернулся домой, она сама присмотрела за подготовкой его спальни и приказала накрыть праздничный стол. После полудня он обычно сидел с ней в гостиной, а она шила на стуле у окна. Жанетта говорила себе, что теперь все пойдет по-другому, что Лео стал прямым, но никогда не осмеливалась взглянуть на его руки.

Во время чая няня ненадолго приносила вниз Фрэнсиса. Жанетта писала, каким красивым был ее ребенок и как она благодарна Лео, что он спас ее сына от клейма незаконного рождения – и поэтому должна исполнять свой долг жены. Она постоянно писала, что теперь, после операции Лео, ей это легче.

Розы были в цвету, и Лео приглашал Жанетту прогуляться с ней по парку. Она писала, что когда шла немного впереди, то не замечала его ноги, обутой в ортопедический ботинок, а когда он убирал руки в карманы, то не видела на них черных волос, поэтому теперь у нее не было затруднений. Но по частоте, с которой она писала об этом, было слишком понятно, что затруднения были, а едва солнце начинало заходить, она находила причины и уходила в дом, потому что Асмодей был князем тьмы. Только при свете дня он был Леонидом – ее добрым, терпеливым мужем.

Читая эти слова, я поняла, что затруднения еще появятся. Да, Лео был хорошим и добрым человеком, все это знали – но терпеливым? Он был нетерпеливым сейчас, в пожилом возрасте, и он просто не мог быть терпеливым в юности. Это, наверное, было из-за слабости после операции.

Я была права. Как-то вечером, посреди запаха роз, Лео заговорил о любви. Вечерние тени сгущались, Жанетта уже собиралась уйти от него, но он не отпустил ее. Она испугалась. Быть рядом с ним – все равно, что попасть в бурю, написала она, только буря бывает холодной, а Лео был горячим, таким горячим, что когда подошел к Жанетте, ей показалось, будто адский огонь обжег ее тело. Тут Лео сказал, что хочет помочь ей улучшить английское произношение, и предложил повторять вслед за ним спряжение глагола «люблю».

«Я люблю тебя, ты любишь меня. А теперь повтори, Жанетта». Она не смогла – извинилась и под благовидным предлогом оставила его. Но на следующий вечер Лео нажал на нее сильнее: «Ты любишь меня, Жанетта? Пожалуйста, скажи, что любишь. Скажи, скажи, что ты любишь меня!»

Она воскликнула, что ей вступило в бок, что ей нужно уйти, и убежала. После этого она написала: «Прости меня, святой Жан, это была не ложь – все мое тело пронзила боль. Но мне нельзя лгать ему о любви, ложь – это грех».

На следующий день она написала одно короткое замечание: «Я солгала».

Жанетта стала выспрашивать планы Лео, на предстоящий день – так она могла избегать его. Сначала она стала брать экипаж и навещать соседей, Бартонов хотя бы, но Лео начал сопровождать ее. По утрам он спрашивал мистера Тайсона, не собирается ли она выезжать, и менял дневные планы. Поэтому Жанетта, вместо того, чтобы выезжать в экипаже, все лето уходила тайком на прогулки в парк или в лес. Она предпочитала лес, потому что в лесу чувствовала себя в большей безопасности – Лео труднее было найти ее там. Но иногда он приходил туда искать ее, поэтому она одевалась в коричневое, и накрывала вуалью свои бледно-золотые волосы, гуляя тихо и скрытно, словно пугливый лесной зверек.

Было странно читать об этом, потому что, приехав в Истон, я вела себя точно так же. Жанетта находила те же укромные уголки, что и я – солнечную полянку, где по берегам болтливого ручейка рос золотой рогоз, высокую изгородь шиповника, окружающую развалины дома. Она часто скрывалась в развалинах этого дома, хотя в то время там еще не было ни вьющихся по стенам роз, ни статуи во внутреннем дворике. Но каменное сиденье было, и Жанетта часто сидела там на солнышке, позволяя мыслям свободно уноситься вдаль от тюрьмы, которой ей стал Истон.

Но больше всего Жанетта любила лесное озеро. Оно напоминало ей озеро около ее родного дома, где она провела детство. Каждый год она бывала там с Жан-Полем на пикнике по случаю ее дня рождения. Конечно, они никогда не оставались одни, с ними были Тереза и компаньонка. Тереза клевала носом за спицами, сидя на солнышке, а Жан-Поль учил Жанетту играть в мяч или волан. Так случалось каждое лето, и теперь Жанетта вспоминала это время и мечтала о Жан-Поле. Она все еще любила его и знала, что будет любить всегда. Если на прогулке ее заставал дождь, она шла на озеро, где на берегу стоял деревянный домик, и сидела в нем, глядя, как дождь покрывает рябью поверхность воды, и представляя, как она с Жан-Полем бежит по травяному склону, как на его лице блестят капли дождя, а на губах сверкает чудесная улыбка.

Всего лишь улыбка, а не та жуткая гримаса, перекашивающая лицо ее мужа. Прошло немного времени после операции, когда однажды за обедом Жанетта увидела, что улыбка Лео опять кривая. Он взглянул на нее поверх тарелки с супом и улыбнулся. Жанетта, улыбнувшись в ответ, заметила, что его лицо перекошено. Она сказала себе, что это только воображение, что операция сделала Лео прямым, совершенно прямым, но он медленно, на ее глазах, снова становился искривленным. День за днем Жанетта в страхе наблюдала, как шея Лео искривляется все больше и больше. Наконец он признался, что доктора, предложившие ему операцию, предупреждали, что его уродство может вернуться – так и случилось.

Жанетта обезумела от ужаса. Ее кошмары вернулись и стали еще сильнее, чем прежде. Тереза попыталась утешить ее, сказав, что Лео никогда не выглядел нормальным человеком. Как он мог выглядеть нормально, со своим ортопедическим ботинком, укороченной правой рукой и горбом? Даже его лицо никогда не было симметричным, как у других мужчин. Но Жанетта так старалась себя убедить, что почти преуспела в своем заблуждении, а теперь всем ее надеждам пришел конец. Глаза снова стали обманывать ее – любовная улыбка Лео становилась развратной ухмылкой Асмодея, его мужская рука – скрюченными когтями дьявола, даже мягкие волосы на тыльной стороне его ладони казались ей гуще и длиннее, чем на самом деле. Ее воображение стало подсказывать ей, что скрывается выше запястья Лео, под белым манжетом его рубашки, чем заросла вся его рука. Жанетта понимала, что все это чепуха, и ругала себя за свою глупость, но наваждение не оставляло ее. Характер Лео изменился, стал раздражительным и угрюмым. Лео мог накричать на нее так, что она в страхе убегала от него, а затем прийти с извинениями, просить прощения и пытаться поцеловать ее. Жанетта всегда позволяла ему поцелуи, но чувствовала, что силы изменяют ей.

Затем настала еще одна передышка. Лео уехал и написал Жанетте письмо, что им нужно некоторое время побыть вдали друг от друга, а когда он вернется, то будет проводить с ней меньше времени. Он просил у нее понимания и прощения. Лео, не хотел, чтобы она чувствовала себя обиженной или брошенной, но он был молодым мужчиной с соответствующими желаниями, ему было трудно находиться рядом с ней и не иметь возможности выразить свою любовь полностью как и должно. Он заверил Жанетту, что понимает и разделяет ее опасения, касающиеся зачатия его ребенка, поэтому надеется, что она тоже поймет, если он будет проводить меньше времени наедине с ней. В конце письма он сказал, что подозревает, что такая неестественная жизнь трудна и ей, поэтому, наверное, ей так тоже будет легче.

Жанетта немедленно написала ему, что нисколько не чувствует себя обиженной или брошенной и что, конечно, так ей тоже будет легче. Она была так признательна Лео, что невольно проговорилась о правде, которую можно было прочитать в ее ответе.

Лео вернулся быстрее, чем она ожидала. Он сказал Жанетте, что очень скучал по ней, что даже жить с ней в одном доме ему уже приятно, что сидеть с ней за одним столом – величайшее удовольствие, хотя и не такое, как... Жанетта поспешно заверила его, что все понимает. Она стала еще больше времени проводить вне дома. Осень была прекрасная, поэтому она предпочитала гулять по окрестностям, а дом, как она снова написала, стал для нее тюрьмой.

Как-то октябрьским утром Жанетта проснулась от кошмара, старого кошмара о дьяволе Асмодее. Она, дрожа, сидела у окна, наблюдая, как восходит заря нового дня, принося избавление, и вдруг решила немедленно уйти подальше из ненавистного ей дома, от человека, спящего в соседней спальне. Даже несмотря на то, что Лео дал ключ, и Жанетта каждый вечер тщательно проверяла, заперта ли разделявшая их дверь, одно лишь сознание его близкого присутствия подавляло ее. Жанетта быстро оделась, оставила Терезе записку и вышла в жемчужный утренний свет. Она решила пойти в лес на берег озера, чтобы думать там о Жан-Поле. Воспоминания о Жан-Поле на некоторое время избавляли ее от демона.

Дойдя до поворота с главной дороги, Жанетта наткнулась на барьер, и подумала, что он оставлен с вечера рабочими. Оттащив его в сторону, она пошла дальше по тропинке. Она бесшумно шла по краю полянки, как вдруг крик сойки насторожил ее, и она попятилась за угол изгороди рядом с домиком, пугливая, как лесная соня. Но все было спокойно, Жанетта уже собиралась идти вперед, когда раздался шорох сухих листьев, и из домика вышла огромная темная фигура. Она остановилась впереди Жанетты, глядя на озеро. На ее спине возвышался большой перекошенный горб, шея была искривлена набок, а все тело покрывали густые черные волосы. Фигура неуклюже заковыляла вперед, ее сгорбленные плечи нелепо задвигались вверх-вниз, в такт шагам. Ее голова все еще была обращена к озеру, но передняя часть повернулась к Жанетте, вместе со всем, что там было, заросшим буйной черной шерстью – между его ног возвышался змей Асмодея, розовый и страшный, готовый к нападению.

Жанетта не могла пошевелиться – она оцепенела от ужаса. Она могла только смотреть, как существо взобралось на камень, постояло там мгновение, затем его неравные по длине руки сложились в жуткую пародию молитвенного жеста, и оно нырнуло в воду. Тогда и только тогда Жанетта отвернулась и унеслась прочь.

Прошло несколько дней прежде, чем она написала об этом, но ужас пережитого все еще сохранялся в ней, я явственно ощутила его и сейчас, много лет спустя. Асмодей с горбатым телом и волосатой шкурой, Асмодей с выставленным напоказ змеем, погубившим Еву, Асмодей, вышедший во плоти из ада, чтобы покарать ее.

Вернувшись, Жанетта впала в истерику. Тереза уложила ее в постель и послала за доктором. Тогда в Истоне еще не было доктора Маттеуса, а прежний доктор, старик, сказал о «нервном кризисе» и прописал ей лауданум для успокоения. Но в наркотическом сне дьявол нескончаемо терзал ее, и она не могла защититься. Жанетта снова и снова молилась святому Жану, но стоило ей заснуть, как его лицо искажалось, и он тоже становился Асмодеем.

Лео регулярно заходил осведомиться о здоровье Жанетты. Когда он приходил, Тереза всегда выходила к нему наружу и плотно закрывала за собой дверь, зная, что даже звук его голоса теперь приводит Жанетту в ужас. Затем Лео послал за специалистом из Лондона, тот приехал осмотреть и расспросить ее. Она сказала ему, что у нее кошмары, но не рассказала, почему они появились. Доктор запретил ей наконец прием лауданума. Тереза предложила послать за священником из Тилтона, куда Жанетта еженедельно ездила на мессу, но та не позволила ей. «Это бесполезно, я – грешница», – сказала она. Доктор из Лондона приехал еще раз. Он сцросил Жанетту, не ждет ли она ребенка – «Нет! Нет!» Тереза на плохом английском объяснила ему каковы отношения между Жанеттой и ее мужем. Доктор выслушал ее и прописал Жанетте еще неделю постельного режима, но после этого она должна была встать, есть внизу и каждый день гулять понемногу. Она – молодая женщина, сказал он, и не может долго оставаться в постели.

Неделю спустя Жанетта помолилась святому Жану, чтобы тот дал ей силы встать, и с помощью Терезы поднялась с постели. Доктор приехал, когда она лежала на диване в своей гостиной, и сказал ей, что теперь знает, как исцелить ее нервы и избавить ее от кошмаров. Он сказал, что сообщил об этом ее мужу, а тот расскажет ей, когда она немного окрепнет.

На следующий день Жанетта спустилась вниз и пообедала с Лео. После этого она вся дрожала и тряслась, и Лео позвал Терезу, чтобы та проводила ее в спальню. Жанетта знала, отчего это – она встретилась с ним снова. Она записала в дневнике: «Этот ужас кончился, но я улыбалась, улыбалась». Тереза приласкала ее, сказала ей, как храбро она держалась. Жанетта нашла утешение в молитве: «Благословенный святой Жан дал мне силы, и с его помощью я посрамлю демона».

В течение недели Жанетта каждый вечер ужинала с Лео, и каждый раз святой Жан давал ей силы, помогал не теряться под взглядом Лео и даже улыбаться ему. Она все-таки помнила, что Лео, не Асмодей, а ее муж, и, глядя на своего любимого сына, каждый раз вспоминала, скольким обязана Лео.

Черед неделю Лео за десертом спросил Жанетту, не чувствует ли она себя лучше. Да, ответила она, она уже почти здорова. Лицо Лео просияло от радости. Затем он передал ей слова доктора, что ей следует остерегаться таких приступов в дальнейшем, чтобы окончательно не испортить здоровье, но если они последуют совету доктора, то все будет хорошо. Она увидела, что Лео покраснел, затем он, запинаясь, сказал: «Не сейчас, моя Жанетта, но скоро мы будем счастливее...»

Останавливаясь, заикаясь, но с радостью в голосе он передал ей совет доктора. Для здоровья вредно, когда молодая пара живет, не разделяя супружескую постель. Вот почему на Жанетту напали кошмары и прочие болезненные фантазии. Не глядя на Жанетту, Лео добавил, что помнит ее поведение в первые месяцы супружеской жизни, когда она желала супружеских отношений, так же как и он. Поэтому он и ради нее, и ради себя рад сообщить ей, что доктор объяснил ему, что существуют принадлежности, которые позволят ему выполнять мужской акт без опасения зачать ребенка. Как только она полностью выздоровеет, он будет снова регулярно приходить к ней в постель.

Жанетта глядела на мужа, пока он говорил это, и ей мерещились рога, спрятанные, в его курчавых волосах.

Теперь ее почерк был похож на след обезумевшего паука. Я с трудом расшифровала его и в конце увидела слова: «Я улыбалась, я улыбалась». Больше записей не было. Теперь я поняла, почему Тереза подбросила дневник Жанетты. Чтобы Лео это прочитал... Он прочитал это! Я читала дневник с точки зрения Жанетты, пытаясь понять ее чувства, но Лео читал ее записи о нем. Я, наконец поняла, почему он выгнал ее прочь. От этого понимания мой рот наполнился желчью, я побежала в ванную комнату за дверью, и там меня вырвало в унитаз, в который ее так часто тошнило раньше. Лео, мой Лео...

Я плакала, пока не выплакала все слезы. Затем я долго всхлипывала, жалея себя, пока не забылась сном от усталости.