Текст книги "Передача лампы"

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 45 страниц)

Когда Махавира говорит «возможно» – это ближе к реальности, потому что тело человека может быть в комнате, а егоможет не быть, его ум может находиться за миллионы миль. Как он может сказать «да»? А как же ум? Как он может сказать «нет»? А как же тело? Он говорит «возможно», он оставляет это вам – что это нечто, что не может быть заключено в рамки утверждения или отрицания. И то и другое должно использоваться вместе.

В начале этого века ученые были очень уверенными – фактически, это было одной из характеристик науки. Философия – это все расплывчатое, религия – это просто вымысел, наука – это определенность. Два плюс два всегда равно четырем. Но так было в начале этого века, и в предыдущем веке наука очень фанатично относилась к определенности, потому что она была лишь поверхностной, она еще не проникла вглубь. Теперь она проникла вглубь, так глубоко, что, чтобы осмыслить ее, вам придется отточить свой разум.

Бертран Рассел написал одну из самых важных книг по математике, «Принципиа Математика», и вы можете понять, как сложен этот предмет. Двести шестьдесят пять страниц посвящены доказательству того, что дважды два действительно четыре. Двести шестьдесят пять страниц – большая книга, которую никто не читает, которую практически невозможно читать, она только для математиков.

Даже Бертран Рассел не мог написать ее один, потому что не был математиком – он был философом, и у него были философские идеи, касающиеся математики, поэтому ему пришлось работать в сотрудничестве с одним математиком, Уайтхедом, который тоже был философом и мог понимать как философию, так и математику.

Оба на протяжении нескольких лет работали вместе, чтобы написать «Принципиа Математика»– которую никто не читает. Два гения зря потратили годы. И можно видеть потери: «дважды два равно четыре» требует двухсот шестидесяти пяти страниц напряженной логической аргументации. Книга была написана в начале века. Она больше не актуальна.

Они проделали тяжелую работу. Вы просто знаете, что дважды два – четыре, они же усердно трудились, чтобы доказать это со всех сторон. Но теперь новые математики говорят, что дважды два не равно четырем, иногда это может быть пять, иногда это может быть три – когда как.

Их аргументация очень глубокая, но очень ясная. Их аргументация такова: то, что дважды два дают число четыре, традиционно оставалось абсолютно определенной истиной, потому что вы забыли одну вещь – что эти числа не существуют, они воображаемые. Два стула плюс еще два стула – это реальность, но два плюс два…? Потому что вы никогда не встречались с математическим числом… Мистер Один идет на рынок? Вся математика является воображаемой.

Новые математики пытаются вернуть ее к реальности, но тогда возникает проблема. В реальности две вещи не являются точно одинаковыми. Разве могут быть четыре абсолютно одинаковые вещи? Например, две женщины плюс еще две женщины: вы не можете сказать, что их четыре, потому что все четыре уникальны. Соединить этих четырех уникальных персон значит принять как данность то, что каждому дается один символ, – а это неверно.

В реальности все варьируется. Иногда один человек может быть равен целому миру: Сократ, Гаутама Будда, Альберт Эйнштейн могут поодиночке быть равны целому человечеству или, возможно, больше, потому что остальное человечество не вложило ничего, а этот человек в одиночку способствовал великому пониманию сущего. Вы не можете считать его как единицу, равную любой другой, вы неправы, вы не думаете о качестве.

Но тогда возникают трудности. Поэтому они говорят, что для обычного употребления на рынке дважды два – по-прежнему четыре, но для экстраординарного использования дважды два может быть пять, может быть три, может быть сколько угодно – всегда по-разному. Старой математики больше нет, старой определенности больше нет.

Геометрия Евклида была определенной, в этом была ее красота. Не было вопроса неопределенности, толкования были ясными. Кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая линия. Но это все абстрактно. Если вы на самом деле хотите получить прямую линию, то не сможете.

Так что сейчас главенствует неевклидова геометрия, которая утверждает, что прямых линий не существует, потому что вы можете нарисовать прямую линию на полу, но пол – это часть круглой Земли. Если вы продолжите свою прямую линию в обе стороны, то рано или поздно вы придете к точке, где она образует окружность. Если прямая линия в итоге образует окружность, значит, она не была прямой, это была дуга, часть окружности; просто эта часть была так мала, а окружность так велика, что вы приняли заблуждение за определенность.

Прямых линий не существует. Все евклидовы построения были опровергнуты. В абстракции они верны, но в реальности они невыполнимы, а современная наука старается быть все ближе и ближе к реальности.

Вот почему я говорю, что она подходит очень близко по многим вопросам и соглашается, не зная о том, с мистиками, потому что мистики тоже пытались приблизиться к реальному, не воображаемому. Они двигались к реальному иным путем. И когда они приходили к реальному, то либо становились безмолвными – потому что говорить что-то кажется неверным, либо говорили такие вещи, как Махавира: «Возможно, это так, возможно, не так», – утверждая одновременно положительное и отрицательное, что в обычной ситуации приведет в замешательство.

Махавира не мог оказать влияния на многих людей, и основная причина заключалась в том, что он появился на двадцать пять веков раньше своего времени. Эйнштейн понял бы его. Махавира не был математиком, но то, что он говорит, по сути то же самое – теория относительности. Глупо говорить, что кто-то высок, пока вы не скажете, в сравнении с кем, потому что нет такого качества, как высокость, – только в сравнении. С ним нужно сравнить какого-нибудь пигмея, тогда он высокий.

Есть древняя поговорка: «Верблюды не любят ходить в горы». Я не знаю, что об этом думают верблюды, но это точно: в горы они не ходят. Они ходят в пустыни, где нет гор. Но люди, сложившие поговорку, знали лучше. Верблюды не любят ходить в горы, потому что когда они приближаются к горам, то чувствуют себя неполноценными, у них возникает комплекс неполноценности.

Фрейд обнаружил это совсем недавно, а верблюды знали с самого начала: лучше не ходить в горы – там у вас появится комплекс неполноценности, а потом от него трудно избавиться. Лучше оставаться в пустыне, где вы самый высокий, самый величественный, самый большой. Почему бы не наслаждаться манией величия? Зачем без надобности идти в горы?

Все, что мы говорим, относительно, а относительность меняется, потому что, как я вам уже говорил, жизнь – это поток.

Я рассказывал вам историю о том, что у Муллы Насреддина было прекрасное бунгало в горах, и иногда он говорил – когда уставал от дел и прочей суеты: «Я уезжаю на три недели, или на две недели, или на четыре недели». Но он никогда не был последовательным. Он уезжал на три недели, а возвращался на четвертый день.

Его друзья говорили ему: «Если ты собирался вернуться через четыре дня, зачем ты напрасно лгал? Мы не возражали, не говорили, что ты не можешь вернуться на четвертый день. Это твой дом – ты можешь приезжать и уезжать, куда ты хочешь, и можешь оставаться там сколько угодно долго. Но почему ты все время врешь…? Мы никогда не замечали, чтобы ты придерживался той даты, которую указал».

Мулла Насреддин сказал: «Вы не знаете объективных причин. Я взял в домработницы одну из самых уродливых женщин, чтобы она присматривала за домом, убирала и поддерживала его в порядке, когда бы я ни приехал».

Приятели сказали: «Но это не имеет никакого отношения к твоим четырем неделям, трем неделям…»

Он ответил: «Послушайте. Когда я еду туда, я вижу ее и понимаю, что она омерзительна. И я взял за правило, чтобы в тот день, когда она начинает казаться мне красивой, удирать. Я говорю: „Пришло время“. Все зависит от этого. Я не знаю точно, сколько понадобится времени, чтобы она показалась мне красивой. Без женщин иногда на это требуется четыре дня, иногда семь дней, это непредсказуемо. Но одно определенно – я прояснил его: в тот миг, когда я начинаю думать об этой женщине как о красивой, я говорю себе: „Мулла, время пришло. Удирай! Это та же самая женщина!“

И я пакую свои вещи и уношу ноги, потому что если я пробуду немного дольше, то могу никогда не вернуться. А эта женщина так омерзительна! Но за три или четыре дня к ней привыкаешь, и потребность в женщине, в собеседнике, в друге – нет никого кругом, только эта женщина – меняет все ваше восприятие».

Поэтому один и тот же человек может сегодня сказать, что эта женщина омерзительна, а через неделю он скажет, что она самая прекрасная. Это «по». Лучше не говорить ни да ни нет, чтобы сделать суждение условным, неопределенным.

Наука, безусловно, взрослеет. Человек отстает, но есть надежда, что он тоже повзрослеет. Как только человек повзрослеет, все религии исчезнут, они несерьезны. Все политические лидеры будут выглядеть как шуты – кем они и являются. Хитрые, лицемерные, разрушительные, кровожадные преступники – вот кто они такие. Если человек повзрослеет, изменится все видение жизни. Наука, безусловно, взрослеет. Но одна из самых больших неудач – это то, что подавляющее большинство человечества не в курсе ни последних достижений науки, ни древнейших прозрений мистиков.

Свои усилия, всю свою жизнь я посвятил тому, чтобы приблизить видение мистиков к научному подходу. Я хочу, чтобы однажды, когда наука станет по-настоящему полностью зрелой, разделение между мистикой и наукой исчезло. Они будут говорить на одном языке. Мистика будет говорить о внутренней реальности человека, наука будет говорить о внешней реальности, но язык будет один и тот же. И понимание между ними двумя будет бесконечным. Не будет никакого конфликта – его не может быть.

Глава 29
Как спелый фрукт

Ошо, у одного социолога есть теория, что западная цивилизация захватывает весь мир. Образ жизни во всех больших городах мира уже одинаков, и везде, где идет прогресс, он идет по пути западной цивилизации.

Говорилось, что одним из побочных продуктов стандартизации станет то, что коммунизм и капитализм станут так похожи, что сольются в мировом правительстве, настолько могущественном, что ни одно меньшинство не сможет существовать.

Это неизбежно или есть способ этого избежать?

Это правда, что западная цивилизация и культура подчиняют себе весь мир. Почти во всех развитых странах образ жизни соответствует западным стандартам. До этого момента социолог прав, но делать из этого вывод, что коммунизм и капитализм станут так похожи, что однажды сольются в мировом правительстве, – это просто предположение. Такого не будет.

У коммунизма есть своя философия, в то время как у капитализма философии нет. Коммунизм не идет на компромиссы, особенно по факту материализма; западное общество, хотя и является материалистическим, идеологически духовно. Оно верит в Бога, оно верит в душу, оно верит в бессмертие. Поэтому на уровне философии никакое слияние невозможно.

Коммунистические страны так исполнены ненависти по отношению к имущим, они сами все еще относятся к миру неимущих. Поэтому и экономически невозможно, чтобы они встретились.

Политически коммунистические страны основаны на диктатуре: они возлагают надежды на диктатуру пролетариата. У них нет никакого уважения к демократии, для них демократия – это хитрый способ эксплуатации, чтобы бедные остались бедными, а богатые стали еще богаче. И все во имя свободы – это не что иное, как эксплуатация. И в этом есть доля истины. Так что политически между ними огромная пропасть, и встреча невозможна.

Что является более возможным, так это мировая война вместо мирового слияния и мирового правительства. В прошлом человек доказал собственную глупость, поголовно, так что возможность создания мирового правительства по-прежнему остается утопией. Только люди вроде меня думают об этом. Когда коммунист думает о мировом правительстве, он думает о коммунистическом мировом правительстве. Когда Рональд Рейган думает о мировом правительстве, он думает о капиталистическом мировом правительстве.

Согласно представлениям коммунистов, капитализм должен быть разрушен, только тогда человек может эволюционировать. А в умах капиталистов коммунизм – это раковая опухоль. Встреча двух невозможна. Нет никаких признаков, указывающих на встречу коммунистического и капиталистического правительств, образующих одно мировое правительство, которое было бы, если бы это было возможным, невероятно могущественным. Но могущественным против кого? Сила имеет смысл только против кого-то. Сама по себе сила бессмысленна.

Коммунисты хотели бы быть более могущественными, чем Америка – которая возглавляет капиталистический империализм. Америка хотела бы быть более могущественной, чем Россия. Могущество – относительное явление. Но если они оба встретятся, безусловно, две великие силы создали бы величайшую силу, когда-либо известную миру. Но против кого?

Тот социолог не знаком с динамикой человеческого ума. То, что он говорит, возможно, только если на нас нападет другая планета, тогда коммунистическая Россия и капиталистическая Америка будут сражаться вместе, заодно. Мы видели, как это бывает: против Адольфа Гитлера коммунистическая Россия, капиталистическая Америка и империалистическая Британия выступали вместе. Они забыли обо всех различиях, конфликтах, они стали друзьями, потому что у них был общий враг.

Пока где-либо – на какой-то из планет – не будет найден общий враг, того, о чем говорит этот социолог, не произойдет. Это всего лишь догадки.

Реальность такова, что обе державы все больше и больше готовятся к тому, чтобы перейти к конфронтации. Обе выжидают подходящего момента, чтобы переложить ответственность на другого, потому что это будет огромная ответственность – рисковать всей жизнью на земле. Обе пытаются защитить себя от ядерного оружия, прежде чем начнется война, и обе одновременно пытаются найти что-то более опасное, чем ядерное оружие, например, смертельное излучение.

Никакого оружия – нечто вроде рентгеновского луча. Лучи появляются, проходят сквозь человека, и человек мертв, вы не обнаружите даже причину, отчего он умер. Невозможно будет выяснить.

Обе державы заинтересованы в исследовании смертельного излучения. Обе державы все больше и больше обращаются к приемам ведения опасной химической войны: можно разнести определенное заболевание, которое распространится как лесной пожар; не нужно сбрасывать бомбы, просто распустить определенное заболевание, которое убивает наверняка и которое все время продолжает распространяться.

Насколько я вижу, обе они упрямы, непреклонны. Если есть какая-то возможность для человечества, она появится от коммунистов, не от капиталистов, она придет из Советского Союза, не из Америки. Мои соображения следующие: Америка – разлагающееся общество, которое умирает само по себе. Есть бедные люди, которые умирают от голода и истощения, и есть сверхбогатые люди, которые умирают, потому что они не имеют никакого смысла в жизни, они не видят в ней точки опоры. «Зачем продолжать жить? Зачем опять просыпаться завтра утром? В чем смысл хождения по одному и тому же кругу?»

Америка дошла до точки, когда сверхбогатые – которые являются могущественным классом, управляющим всем континентом, – потеряли азарт, потеряли смысл, значение, сам повод к существованию. А когда все это исчезает, поднимается волна суицидов, захлестывающая людей. Америка на гребне суицидальной волны.

В отношении Америки трудно лелеять какие-то надежды, потому что она в безнадежном состоянии. А когда кто-то умирает, какая ему разница, если все остальные тоже умрут? По сути, почему он должен беспокоиться? Если после него не останется жизни на Земле, это не его проблема.

Советский Союз находится в иной ситуации. Во-первых, страна все еще бедна. Она еще не вкусила горького плода богатства. Ее все еще волнует приобретение мелких вещей, даже иметь свой собственный автомобиль – это так волнительно в России, потому что не у всех есть свой автомобиль, только у очень немногих, очень значимых людей. Всем остальным приходится пользоваться общественным транспортом.

В России есть огромное желание свободы, потому что они живут в концентрационном лагере. Там есть огромное желание свободы слова, потому что там нет никакой свободы слова: все средства массовой информации контролируются правительством, все публикации контролируются правительством. Вы не можете самостоятельно издать книгу, пока она не будет одобрена коммунистической партией. Ни одна новость не может быть напечатана, пока не пройдет по надлежащему каналу – даже такая новость, как смерть Иосифа Сталина. Они объявили о ней тремя днями позже. В течение трех дней это держалось в тайне, мир верил в то, что он жив. Коммунистическая партия сначала выбирала, кто займет его место, и только после этого они объявили о его смерти. Даже о смерти нельзя заявлять. Там нет никакой свободы, поэтому огромную радость доставляют мелочи, и есть великая жажда свободы, индивидуальности.

Там не стоит вопрос о самоубийствах, никто не совершает самоубийств в Советском Союзе. В России нет ничего подобного психоанализу, потому что никто не сходит с ума, как это происходит в Калифорнии. Они не могут себе это позволить, они бедны. Это роскошь: психоанализ, всевозможные терапии, праймал терапия – и все новые школы продолжают поставлять все новые теории на тему, как вернуть человека в нормальное состояние.

Советский Союз может отказаться от ввязывания в третью мировую войну – его люди не самоубийцы. А капиталистические страны обеспокоены. Их беспокойство в том, что чем дольше они ждут, тем больше стран становятся коммунистическими. Если бы они вступили в войну сразу же после революции в России, они бы сокрушили Советский Союз без труда, но они ждали, и чем дольше они ждали, тем больше стран присоединялись к коммунистическому лагерю. Те, кто присоединился наполовину, стали социалистическими. Социализм – это более мягкий вариант коммунизма, более вежливый, более обходительный, менее шокирующий, но это уже и не капитализм. Все его убеждения такие же, как в коммунизме, с небольшим отклонением – он называет себя демократическим.

Но я видел эти демократии, вы видели их вместе со мной: ни одна из них не является демократией. Так что это лишь красивое название.

И страх капиталистических стран в том, что их численность уменьшается, все больше и больше людей обращаются к коммунизму. Поэтому если они хотят войны, то чем быстрее, тем лучше, иначе, если они будут ждать до конца века, только США останутся в одиночестве против всего мира. И тогда воевать будет бессмысленно: их поражение будет неизбежно.

Вы можете наблюдать это каждый день: Советский Союз ведет себя более человечно, а Америка ведет себя более бесчеловечно.

Советский Союз на протяжении долгих лет пытался прийти к соглашению по подписанию договора о прекращении ядерного вооружения. Но это было невозможно – Америка не соглашалась. Наконец, Советский Союз за десять месяцев не создал ни одного ядерного оружия – сам, один, безо всякого договора, он перестал производить ядерное оружие. Это чрезвычайно смелый шаг.

И теперь Америка хочет выйти из того договора, который она заключила с Россией и странами Европы, о непроизводстве оружия сверх установленного лимита.

Америка хочет отказаться от этого соглашения, мотивируя это тем, что Россия обманывает, что они производят больше оружия. А Россия отвечает: «Мы открыты для любой комиссии ученых, экспертов ООН. Мы не произвели ничего сверх того, что предусмотрено договором».

Вся Европа впервые озабочена из-за Америки, потому что они видят, что это лишь предлог, это недоказуемо. Но Америка хочет выйти из него, чтобы производить больше оружия безо всяких ограничений.

Можно представить себе, как много лжи в словах Рональда Рейгана и его компании: когда в России произошла ядерная катастрофа и погибли только два человека, американская пропаганда распространила по всему миру, что погибли две тысячи человек. А Россия была совершенно права: погибли только два человека, и позже международные эксперты подтвердили, что во время катастрофы погибли только два человека.

Некоторые умерли позже, спустя несколько дней; в общем и целом погибло меньше двадцати человек, но что касается самой катастрофы, то погибли только два человека. Можно ли двух человек превратить в две тысячи? Невыносимо верить, что люди так лгут о том, чего не могут доказать.

С тех пор Америка замолчала. Она ничего не сказала о тех двух тысячах. Если бы у них были какие-то доказательства, они могли бы выйти и доказать это, но их собственные эксперты были там и убедились, что погибли только два человека. А между двумя и двумя тысячами огромная разница – в тысячу раз больше.

Почему это происходит? Это происходит по простой причине, что Америка глубоко внутри боится: если не будет войны, то они проиграют. Если будет война, то Америка, по крайней мере, не проиграет – вся жизнь будет уничтожена. Если есть выбор – быть проигравшим без войны или уничтожить все человечество, – Америка готова уничтожить все человечество.

Это признаки разлагающегося общества – общества, которое подошло к точке самоубийства; общества, которое само не имеет никакого повода, чтобы жить, и считает, с чего бы это всем остальным этот повод иметь?

Коммунистические страны бедны, у них нет свободы, они не демократические, но все это вместе заставило их сильнее любить жизнь. Они не самоубийцы, они не психически больные.

Если люди Америки смогут осознать, что находятся в руках безумцев, если они смогут поменять свое правительство, отнять власть у безумных людей и передать более разумным, которых так много в Америке… Но проблема в том, что разумным людям не хочется ввязываться в грязную политику. Это странное явление, что лишь посредственные люди идут в политику – разумные люди стараются держаться дальше, – и этим посредственностям надлежит вершить судьбы мира.

Настало время, чтобы американский народ отнял всю власть у посредственных людей. Эта власть должна быть дана тем, кто по-настоящему это заслужил, – там достаточно достойных людей. Вся нация должна проснуться и задуматься о том, что делают эти политики, и создать правительство из неполитизированных людей.

Сделать упор на то, что политики больше не нужны, профессиональные политики больше не нужны. Есть врачи, есть профессора, есть хирурги, есть ученые, есть художники, есть поэты, есть живописцы – есть тысячи гениев. Как только нация примет решение… «Мы не будем голосовать за политика; вопрос выбора не между той или этой партией, вопрос выбора между политиками и достойными людьми, которые не имеют к политике никакого отношения».

Если Америка передаст власть из рук политиков неполитикам, тогда станет возможным то, о чем говорит социолог, – мировое правительство, безмерное изобилие. Вопрос власти не возникает, только безмерного изобилия.

Я говорил вам, что за три дня мы тратим на военные приготовления столько денег, что их хватило бы на еду, одежду, кров – на обычные нужды – для всего человечества на целый год. За три дня… и это цифры пятилетней давности, теперь это, возможно, уже один день. Каждый день мы тратим столько, что вся земля могла бы в достатке жить на эти деньги целый год.

Если есть только одно правительство, тогда нет необходимости воевать. С кем вы собираетесь воевать? Тогда вся энергия высвобождается на созидательные цели. Никому не приходится быть бедным, никому не приходится обходиться без лекарств, никому не приходится оставаться без образования. Мы можем превратить землю в настоящий рай. Но все это целиком зависит от американского правительства. Безумные псы должны быть изгнаны, они не должны больше находиться у власти. Они – единственная опасность в мире.

И американцы способны на это. Разумные люди просто должны распространить заявление: «Давайте сделаем правительство неполитизированным. Мы не будем выбирать никаких профессиональных политиков из той или иной партии. Все политики должны получить клеймо „преступник“. Мы не будем избирать их, мы будем выбирать только неполитизированных людей, талантливых, способных».

Все целиком зависит от Америки, потому что Америка торопится вступить в третью мировую войну. Россия не торопится, потому что Россия знает, что рано или поздно все бедные страны станут коммунистическими. Это не вопрос навязывания коммунизма извне – коммунизм не будет импортирован, люди самостоятельно станут коммунистами. Мир будет принадлежать им без войны. Так зачем воевать? – просто подождать. Вся стратегия России – потянуть время. А Америка боится этого, потому что у Америки нет выхода, Америка продолжает терять своих друзей.

Поэтому опасность исходит из Белого Дома в Вашингтоне. На сегодняшний день это самое опасное место на земле.

Я не знаю, кому принадлежала идея сделать его белым домом.

Это всегда напоминает мне Муллу Насреддина…

Дорога была пуста, за исключением красивой женщины, которая шла домой, а Насреддин следовал за ней. Он был стар, около девяноста лет, и он всеми возможными способами пытался прикоснуться к этой женщине. Наконец женщина повернулась и сказала: «Вам должно быть стыдно! Посмотрите на свои волосы – они все белые, а вы пытаетесь преследовать молоденькую девушку!»

Насреддин ответил: «Поверьте мне, мои волосы белые, но мое сердце – нет, оно все еще черное, черное как никогда. На самом деле, я не знаю, что происходит, оно становится все чернее и чернее. По мере того как я становлюсь старше, оно становится чернее! Сначала я думал и о другом, но сейчас я думаю только о женщинах. Поэтому не смотрите на мои волосы, посмотрите на мое сердце».

Этот Белый Дом, похоже, обладает самым черным сердцем в мире.

У людей Америки все еще есть время предотвратить катастрофу. Если люди Америки не смогут ничего сделать, тогда эти политики загонят всю жизнь на земле на кладбище.

Ошо, есть ли, по-твоему, некоторая вероятность того, что человечество признает или даже примет тебя при жизни? Ты говорил, тебя не волнует, что случится с тобой после того, как ты покинешь тело, но для бедных историков, которые будут биться над непосильной задачей – уловить феномен Ошо, – можешь ли ты сказать что-либо о влиянии твоего присутствия и твоих учений на будущую историческую ситуацию?

И еще: как бы тебе хотелось, чтобы тебя запомнили?

Я бы хотел, чтобы меня простили и забыли. Нет нужды помнить меня. Нужно помнить себя! Люди помнили Гаутаму Будду, Иисуса Христа, Конфуция и Кришну. Это не помогает. Поэтому я бы хотел: забудьте меня всецело и простите меня – потому что меня будет трудно забыть. Поэтому я прошу вас простить меня за причиненные неудобства.

Помните себя.

И не волнуйтесь за историков и всевозможных невротичных людей – они будут выполнять свою работу. Нас это никак не касается.

Ошо, наблюдение за дыханием – вот моя медитация. Я нахожу ее чудесной. Это метод, который нужно отбросить? И, если это так, отпадет ли он сам по себе?

Не мог бы ты побольше рассказать о медитации випассана?

О медитации випассана не скажешь ничего больше. Слово випассанаозначает наблюдение, особенно наблюдение за дыханием – как оно выходит и как оно входит. Вы просто продолжаете за ним наблюдать, за его движением внутрь и наружу.

И метод не нужно отбрасывать, потому что, когда придет время, он исчезает сам по себе. Когда ваша наблюдательность совершенна, метод исчезает. Все методы, которые я вам дал, таковы, что вам не придется их отбрасывать. Используйте их до совершенства, и в тот момент, когда они станут совершенными, они отпадут сами по себе – как спелый плод падает с дерева. И когда метод исчезает сам по себе, это прекрасно, тогда ваша наблюдательность не задета.

Ты на верном пути, просто продолжай, пока метод не исчезнет сам по себе, и ты останешься просто наблюдателем на холме.

Ошо, я понимаю, когда ты говоришь, что свидетельствование – это не переживание, это всегда то, что остается в стороне от каких-либо переживаний, будь они ментальные или физические. Однако я замечаю во время дискурса, что каждый раз, когда случается свидетельствование, создается некая внутренняя среда, которая влияет на мое тело и психологическое пространство.

Это как если бы я вступал в определенную форму существа, четко выраженную и легко отличимую от тех образов, в каких я переживаю самого себя в другое время.

И наоборот, в течение дня я могу практиковать обратный процесс: я вспоминаю ту среду с ее физическими и ментальными проявлениями, и это вызывает пространство свидетельствования.

Мог бы ты вернуть меня на верный путь, если этот неверен?

Нет, он не неверный – он совершенно правильный. Свидетельствование, безусловно, создает свою собственную среду, и вскоре свидетельствующий начинает распознавать особые черты, которые при этом создаются. И процесс можно перевернуть: вы можете создать эти особые характеристики среды: покой, пространство, тишину, – и внезапно появится свидетельствование.

Это два полюса одного явления; если вы овладеете одним, второй уже в ваших руках. Вы можете поймать его с обеих сторон. И это прекрасно – иногда менять: уловить свидетельствование через среду. Обычно и свидетельствование, и создание среды – оба пути абсолютно правильны.

Но подлинно это явление или нет, будет определяться тем, создается ли оно обратным процессом – ты создаешь среду, и случается свидетельствование. Это и есть очевидность, доказательство того, что ты на верном пути.

Ошо, вечером я завожу будильник и доверяю ему разбудить меня, когда наступит утро. Иногда мне кажется, что мастер как будильник, что в любой момент он может зазвонить как сумасшедший и пробудить меня от моего духовного оцепенения.

Ошо, я просто жду, когда ты зазвонишь?

Миларепа, я звоню не переставая, а ты продолжаешь переворачиваться с боку на бок, продолжаешь натягивать на себя одеяло.

Чего ты хочешь? Что будильник набросится на тебя и сорвет с тебя одеяло да еще брызнет тебе в лицо холодной водой? Что еще я должен делать? Но сон таков – духовный сон, – что ты начинаешь толковать даже будильник.

В обычном сне вы тоже это делаете. Когда срабатывает будильник, вам снится, что вы в храме и звонят колокола. Это проделки вашего ума. Он вводит вас в заблуждение: это будильник, не храм, не колокольный звон.

Духовный сон гораздо глубже и гуще. Во-первых, трудно услышать – и даже когда вы его слышите, существует масса способов истолковать его как нечто иное.