Текст книги "Мессия. Том 1"

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

И вы найдете почти невозможным осудить человека.

Вы можете осуждать человека, вы можете наказывать человека по той простой причине, что ваше воспитание было различно. Голодный человек крадет пищу – а вы поставьте себя на его место.

Однажды одна женщина пришла к суфийскому мистику Фариду со своим юным чадом и попросила мистика: «Баба, кроме вас некому повлиять на моего ребенка. Он ест слишком много сладкого, толстеет. Белый сахар – это почти яд, но он не слушает меня».

Фарид сказал: «Приведи его через две недели».

Женщина спросила: «Не скажешь ли что-нибудь ему прямо сейчас?»

Фарид сказал: «Нет, мне потребуется две недели, чтобы разобраться в этой ситуации».

Женщина была озадачена. Она слыхала, как Фарид говорит о великих проблемах жизни… и ему нужны две недели подготовки, чтобы приказать малому ребенку не есть слишком много сладкого?

Но поскольку он не был готов, она вернулась через две недели, и Фарид сказал ребенку: «Дитя мое, вот уже две недели я ставлю себя в твое положение, ведь я сам люблю есть сладости. С каким же лицом я мог советовать что-нибудь тебе? Вот уже две недели, как я перестал есть сладости. Я потерял вес, чувствую себя здоровее, моложе и лучше, чем когда-либо. Ты молод, тебе предстоит долгая жизнь – пожалуйста, перестань есть слишком много сладостей. Я не говорю – прекратить полностью – время от времени можешь есть их».

Мальчик коснулся стоп Фарида, и его мать удивилась: он никогда не был таким. Он никогда не касался чьих-либо стоп.

Она сказала: «Я озадачена – ты меня озадачил. Тебе понадобилось две недели, чтобы сказать ему то, что ты мог бы сказать в тот же день. Ведь ни я, ни он не знали, что ты любишь сладости…»

Фарид произнес: «Дело не в том, знаешь ли ты, или знает ли он. Мои слова оказались бы ложью, а ложь не может преобразить никого. Сначала я должен был поставить себя в его положение. Эти две недели оказались тяжелыми, но я приобрел великое понимание благодаря твоему ребенку. Я благодарен ему».

А она спросила своего ребенка: «Почему ты коснулся стоп Фарида? Ты никогда не касался ничьих стоп… к тому же мы индуисты, а он мусульманин».

Мальчик сказал: «Я не могу тебе ничего доказать, но человеку, который оставался две недели без сладостей, просто чтобы ответить мне, нужно оказать почтение. Он не похож на других твоих попугаев. Ты брала меня то к одному монаху, то к другому, и они всегда были готовы – совсем как попугаи, твердили одно и то же. Этот человек – другой, он уважает меня, несмотря на то, что я ребенок; он страдал из-за меня. Я последую его совету».

Халиль Джебран кое-что говорит правильно, но он никогда не критикует Иисуса – хоть и писал книги об Иисусе – по одной причине: проклинать фиговое дерево было безумием, а не просто ошибкой. Только безумная личность способна на такое.

Не судите никого, это во-первых. Но если вы должны сулить, если не в силах сопротивляться искушению судить… Помните, я называю это искушением, потому что, когда вы судите кого-нибудь, вы помещаете себя выше. Вы становитесь судьей, как если бы он оказался на суде перед вами, вы забываете свою собственную человечность.

Он к тому же не упоминает, что вы должны заглядывать и в свою собственную душу. Возможно, ваш убийца и спит, но его можно спровоцировать в любой миг. Ибо никто, кто убивал, всего за мгновенье не был способен увидеть, что будет убивать.

В детстве я знал одного человека, у которого был гимнастический зал рядом с моим домом. Он был хорошим борцом и очень любящим человеком. Я не интересовался физической борьбой, у меня был собственный вид борьбы! Физически вы можете бороться только с одной личностью, я же борюсь со всем прошлым, я борюсь со всеми, так называемыми современниками и я борюсь с теми, кто еще не родился.

Время от времени я, бывало, ходил туда – просто посидеть и понаблюдать. Его ученики боролись, тренировались, и он иногда подходил ко мне и говорил: «Странно, почему ты приходишь, если не желаешь принимать участие?»

Я сказал: «Я не хочу участвовать, но я пользуюсь каждой возможностью для наблюдения, ведь в конечном счете это и есть мое стремление: просто быть наблюдателем – не имеет значения, что наблюдать».

Он сказал: «Ты странный», – но стал относиться ко мне очень заботливо. Я никогда и не думал, что однажды этот человек может стать убийцей. А он убил на моих глазах – это было не поздней ночью, было всего около десяти часов. Я что-то читал, как вдруг увидел на улице, как он подошел и спрятался за деревом. Я был озадачен: что он делает? А потом какой-то человек проходил мимо, и он застрелил его, не зная, что есть свидетель.

Для меня проблемой было то, что всего мгновением раньше я не мог и помыслить, представить, вообразить такого замечательного человека в качестве убийцы. Его схватили. Мне удалось увидеться с ним, потому что его собирались казнить. Я спросил его только об одном: «Этот убийца, наверное, находился внутри вас всегда, спящий – вы осознавали это?»

Он сказал: «Я никогда не осознавал этого. Я осознал, только когда было слишком поздно. Разгневавшись, я убил того человека», – из-за того, что тот открыл еще один гимнастический зал и готовил людей сражаться против его борцов. А тот человек был очень богат, обеспечен едой, молоком и другим питанием для своих борцов, чего этот несчастный добыть не мог, – и он испугался, что, когда будут ежегодные соревнования, его борцы не смогут победить. Он был настолько взбешен, что просто застрелил соперника.

Он сказал: «Но где же был ты?»

Я сказал: «В той же позиции – наблюдающим. В этом и состоит весь мой подход к жизни. Я могу научиться многому, просто наблюдая других, себя самого, их поступки, свои поступки. Я не могу увидеть их умы, но я могу видеть свой ум и я могу наблюдать его».

Прежде чем любое желание, любое искушение судить кого-то войдет в ваш ум, загляните в себя, и вы обнаружите ту же самую личность спящей внутри себя. Поэтому настоящая задача – не осудить его вашим суждением, а трансформировать себя, ибо все вы в одной лодке.

Какой приговор выносите вы тому, кто честен по плоти, но вор по духу?

Он спрашивает каждого, ведь каждый судья. Это становится некоей бессознательной привычкой в вас. Вы продолжаете судить.

Во вчерашнем уведомлении от полицейского инспектора Пуны – очевидно, по указанию полицейского комиссара – была такая нелепость, что мне не верилось, как может человек, если у него есть хоть капля разума, требовать от нас что-либо подобное.

Он требует… во-первых, кто он, чтобы требовать? Мы не заключенные, мы свободные граждане страны. Он может просить, но не может требовать. Но он требует от нас, чтобы мы поместили перед своими воротами доску с объявлением, гласящим, что ни одному последователю Бхагвана Шри Раджниша не разрешена нелегальная деятельность ни внутри ашрама, ни снаружи ашрама.

До меня дошло, во-первых, что это только нам не позволено; всем другим разрешено заниматься нелегальной деятельностью у себя дома, и вне своих домов. Поэтому я сказал моим людям: «Ответьте ему и пригласите для дискуссии на следующей неделе. И скажите, что вместо того, чтобы требовать установить такую нелепую доску, будет лучше… ему самому расставить доски по всей Пуне, объявляющие, что всем, кроме последователей Бхагвана Шри Раджниша, разрешено заниматься нелегальной деятельностью и что это не просьба, это требование».

Я много видел идиотов, и привык считать, что уже видел все их разновидности, но в Пуне я обнаружил новую категорию идиотов. Сама формулировка этого предложения противозаконна, и я сказал моим людям, что мы можем привлечь его к суду. Что это значит? Смысл ясен: только нашим людям запрещена нелегальная деятельность – ну а другим что же, другим позволена?

А ведь нас меньшинство. Но, по-видимому, он не сознавал того, чего требовал, – он станет посмешищем в суде. И еще в суде мы потребуем, чтобы всем этим полицейским платили жалованье – из общественных денег – для обучения людей нелегальной деятельности. Они должны открыть колледж в Пуне для всех, кто желает научиться незаконной деятельности… разумеется, моим последователям запрещено.

Меня иногда просто удивляют эти глупцы.

Он требует, чтобы только одной тысяче иностранцев разрешалось слушать мои лекции. Есть ли в Индийской конституции указание для определения числа? Есть ли какой-то закон, определяющий количество, сколько людей может слушать меня, или такого закона нет? И на каком основании выбрано количество – одна тысяча? Почему не тысяча и один, что было бы более по-индийски, ведь это индийская традиция – когда кто-то дарит вам подарок, он не подарит десять рупий, он будет дарить одиннадцать. Он не подарит вам сто рупий, он будет дарить сто одну. Тысяча и один будет более по-индийски, хоть и без всякого основания, без всякого довода.

Почему одна тысяча, почему не десять тысяч? И кто вы, чтобы определять количество? Вы определили то же самое для Раджива Ганди – сколько людей должны слушать его? Вы определили для любых религиозных институтов – мечети, храма, церкви? Или вам придется создавать совершенно новую конституцию для меня и моих последователей?

Почему такое особое внимание уделяется нам? Мы никак не озабочены вами, почему вы беспокоитесь?

Я намерен привлечь этих людей к суду. Это слепые люди.

Он требует, чтобы мы каждый день сообщали, сколько в ашраме людей. Вы задавали тот же вопрос другим ашрамам по всей стране? Вы разузнавали у всех других? Так вам понадобится особый закон в вашем парламенте.

Весь мир будет смеяться, что третьеклассный полицейский инспектор решает и требует. А ваш полицейский комиссар полный трус, он проявил себя с самого начала. Видя, что у него нет оснований… я колотил его беспрерывно. Теперь это письмо пришло от полицейского инспектора. И они до того глупы, что прислали письмо на имя человека, который не занимает никакого положения в ашраме. Он не отвечает за ашрам, он не распорядитель в ашраме.

Теперь эти трусы перепуганы, но я разоблачу этого полицейского инспектора и заставлю его признать, что письмо было продиктовано полицейским комиссаром. Если он хочет спасти свою шкуру, он должен честно сказать, что письмо продиктовал полицейский комиссар – вот отчего эти упущения вкрались в него. Оно не адресовано управляющему ашрамом, оно не адресовано никому из распорядителей.

Оно адресовано саньясину, который не имеет никакого отношения к этому. Он мог бы попросту отказаться, но я хочу ясного противостояния. Он спросил меня: «Мне отказаться? Ведь я не имею отношения к этому, это не мое дело». Я сказал: «Не беспокойся, принимай его. И скажи им: "Наши юристы будут готовы на следующей неделе. Сначала вы должны обосновать каждое требование либо конституцией, либо через ваши правовые суды. А если нам не удастся прийти к заключению, тогда вы и мои юристы должны присутствовать в суде, чтобы судья смог увидеть, какая бессмыслица нам подсовывается"».

А вам я хочу сказать: будьте очень бдительными.

Ведь эти люди ищут что-нибудь для оправдания своего приказа, чтобы я оставил Пуну в течение тридцати минут, – у них до сих пор нет никакого оправдания. Так что помните это на улицах, не давайте им никакого шанса. Они умирают, так хотят найти какую-нибудь возможность получить хоть какое-то основание.

Как раз на днях два типа в полицейской форме подошли к воротам ашрама и хотели осмотреть весь ашрам. А когда у них попросили удостоверения личности – потому что как же еще решить, настоящие это полицейские или просто актеры из индийского кино, где любой может быть полицейским инспектором, полицейским комиссаром? – они сказали, что забыли свои удостоверения в тележке рикши, и они принесут их, рикша стоит снаружи. Они убежали прочь и уже больше не возвращались.

Теперь такие люди могут войти сюда с любым наркотиком, могут подбросить наркотик где угодно в ашраме, чтобы доказать, что торговля наркотиками продолжается.

Поэтому каждый саньясин должен осознать – я тотально на тропе войны, и любой проступок с вашей стороны повредит мне. Так что не предпринимайте ничего против слепых, глухих и глупых идей. Будьте бдительны, чтобы не попасть к ним в сети.

Они переключились с меня на моих последователей. Первое уведомление было против меня. Увидев, что невозможно ничем поддержать свое распоряжение против меня, они теперь переключились. Второе распоряжение… эти требования – смешные, наивные – все к ученикам. Теперь они пробуют навредить мне через вас.

Поэтому вам придется быть очень бдительными и внимательными.

Но это хорошая тренировка, потому что вы будете встречаться с той же проблемой повсюду в мире. Сейчас они спровоцировали нас, и им придется раскаиваться.

Даже если кто-нибудь будет задираться с вами на улице, ступайте и сообщите в ближайший полицейский пост, что вы последователь Бхагвана Шри Раджниша и несколько хулиганов, нетерпимых фанатиков, напало на вас. Не деритесь с ними. Я хочу, чтобы вы полностью осознавали, потому что я видел своими собственными глазами индусско-мусульманские беспорядки. Индусская полиция стоит, просто наблюдая сцену, зрелище, когда индуисты убивают мусульман, – они не препятствуют этому. Если же мусульмане начинают убивать индусов, они вмешиваются – мусульман хватают и заявляют, что это те люди, которые затеяли беспорядки и насилие в городе. И то же самое в городах, где мусульманская полиция будет просто наблюдать, как индуистов сжигают заживо, а их храмы разрушают, но если любой индуист среагирует на это, его немедленно схватят – «он создает беспорядки».

Мне хорошо известна стратегия этой тупой системы. Не поймайтесь в их сети. Я видел политиков… которые просто бросали перед индуистским храмом мертвую корову. Естественно, индусы посчитают, что это наверняка дело мусульман, – и вот вам беспорядок. А потом те же политики произносят речи за мир и братство.

Мы живем в действительно безумном мире.

Я знаю политиков – они создают беспорядки, а когда сотни людей будут сожжены и убиты, мечети и храмы будут разрушены, они созовут общий съезд всех религий и будут говорить о мире, гуманности, прогрессе. И это те люди, которые препятствуют всякому прогрессу.

Однажды я говорил вам, что если бы всех неугодных людей удалили из человечества, то остались бы только буйволы и ослы. Я хочу дополнить, что политики и полицейские тоже останутся – политики создадут беспорядки между буйволами и ослами – очень миролюбивыми и ненасильственными существами. Никто никогда не слышал, чтобы осел нападал на буйвола или буйвол нападал на осла. За миллионы лет они никогда не создали никаких беспорядков. Но создавать беспорядки политикам будет необходимо, и тогда понадобится полиция – вводить комендантский час и сажать ослов и буйволов в тюрьмы.

Их сила, их политическая власть – в вашей неосведомленности.

А здесь не просто полицейские чиновники – за ними вся политика индуистских шовинистов.

Я намерен противостоять всюду, просто потому что я ни христианин, ни индуист, ни мусульманин, ни джайн, ни буддист, ни сикх… Все эти религиозные люди, которые сражались между собой, объединятся вместе. Они обнаружат общего врага. А все политики всегда с толпой, ведь они эксплуатируют толпу, свои голоса.

Мы – меньшинство, но любое меньшинство имеет право на существование в мире. Вначале я был сам – меньшинство из одного. Потом начали приходить люди – любящие, ищущие истину. Как они получали весть? Как они начинали идти ко мне? Караван становился больше, больше и больше, и вот он уже вокруг всей земли.

Чтобы защитить вас, я отменил ваши малы. Вы будете огорчены этим, но это необходимо, чтобы вас не узнавали как моих людей. В противном случае, повсюду вас станут преследовать. Не только в Индии – саньясинов избивали в Австралии, саньясинов избивали в Англии, в Германии саньясинов выгоняли с работы. Это глобальный феномен.

В Америке они уничтожили нашу коммуну, а сейчас признают – сам генеральный прокурор Соединенных Штатов признает, что они не имели ничего против меня. Тогда почему меня оштрафовали на четыреста тысяч долларов? Почему мне запретили въезд в Америку в течение пяти лет? И прокурор признал на пресс-конференции: «Нашей задачей было уничтожение коммуны». Но зачем?

Если кто-то действует неправильно, только этот человек должен отвечать перед судом. Но пять тысяч невинных людей – за что вы должны уничтожить их? Вы считаете, что если Махатму Ганди убил индус, то всех индусов следует уничтожить? И если в Пуне так много преступников, которых следует отправить в тюрьму, то не считаете ли вы задачей правительства уничтожение целого города?

Я собираюсь представить дело в верховный суд Америки, ведь тот же человек – генеральный прокурор Америки, мистер Мис – стоит за делом Ирангейт. Рональд Рейган, мистер Мис и шеф Си-Ай-Эй – эти трое в той же ситуации, в какой был Ричард Никсон несколькими годами раньше. Конечно, их преступление гораздо серьезнее.

Скоро, я предсказываю, они пойдут на дно. Я просто хочу им напомнить: по пути на дно вспоминайте Раджнишпурам и преступление, которое вы совершили против пяти тысяч невинных людей.

Весь Белый Дом нужно окрасить черным, потому что это отвратительнейшее место на земле, самое нечестивое. Всевозможные преступления исходят от Белого Дома. Может, поэтому с самого начала они и стали звать его Белым Домом, – чтобы скрыть все темное и злое за названием «Белый Дом». Но помните, есть и белая ложь – гораздо хуже…

Итак, вам следует быть осторожными – не только здесь, но и по возвращении домой, – где бы вы ни были, прошу вас не пользоваться малами, не пользоваться оранжевой одеждой, если это создает какие-нибудь неприятности. С тяжелым сердцем я говорю это, но я люблю вас и не хочу, чтобы вы попали в беду. Я готов на любую неприятность для себя – но не для вас.

И так вы сможете привести ко мне намного больше людей, ищущих, но опасавшихся стать саньясинами.

У вам дома могут быть мои фотографии, но сейчас движение саньясы должно полностью уйти в подполье. Я буду в вашем сердце, не нужно беспокоиться, относительно малы или одежды. Вся моя религия состоит только из одного: не забывайте медитацию.

Все другое несущественно.

Халиль Джебран спрашивает:

Какому наказанию вы подвергаете того, кто умерщвляет по плоти, но сам умерщвлен по духу?

Вся ваша законодательная система поверхностна.

Если кто-то умерщвлен по духу, ваш закон не сможет даже выявить это. Почти каждый был убит в своем духе, но только когда кто-то убьет ваше тело, закон сможет увидеть это. Закон все еще на самом низком уровне.

Ваши судьи не способны заглянуть вам в глаза и увидеть, что было сделано с вашим существом.

Как можете вы обвинять того, кто поступает как обманщик и притеснитель, но сам обижен и поруган?

Любой обманщик и притеснитель, наверняка был создан определенными обстоятельствами. Какое же средство есть у вашего закона против таких обстоятельств, которые создают убийц, воров, эксплуататоров, преступников всех мастей?

У нас в действительности нет подлинной системы закона, ведь судья, член магистрата, может быть судьей, только если знает медитацию, если знает любовь, если он способен заглянуть в глубочайшую сердцевину вашего существа, если он может поставить себя на ваше место и постичь все обстоятельства.

Но законодательную коллегию не интересует все это. Вот почему преступность продолжает увеличиваться, невинность идет на убыль, – и мы все ответственны за это.

Мне хочется, чтобы мои саньясины сначала прошли через внутреннюю трансформацию, а потом восстали против всей несправедливости, где бы то ни было в обществе. Мы должны создать новый мир… ибо нет большего созидания.

Как вы покараете тех, чье раскаяние уже превосходит их злодеяния?

Во-первых, сама идея наказания ошибочна, ибо тысячелетний опыт доказывает, что наказание не изменило никого. Посылать кого-то в тюрьму – значит посылать его в университет для преступников. Может, это первое преступление, он еще неопытный – иначе вам не удалось бы схватить его. В тюрьме же сидят матерые преступники.

Я слыхал, молодого человека осудили на три года за то, что он украл лекарство для своей умирающей матери. Я не вижу в этом преступления, я понимаю, что такое может произойти только в преступном обществе: его мать умирает, но никого это не трогает. У него нет даже денег на лекарство или чтобы вызвать доктора – чего же вы хотите от него?

Его приговорили к трем годам тюрьмы, и когда он вошел в тюремную камеру, один тип отдыхал на его койке, а двое других преступников массажировали его. Этот человек спросил: «Сколько лет ты будешь здесь?»

Он сказал: «Три года».

Тот сказал: «Очень хорошо, твоя кровать будет возле двери, поскольку мы остаемся здесь – кто на двадцать, кто на тридцать лет, – ты же еще дитя. Оставайся там – все равно за три года ты выйдешь, так что оставайся около двери. Не входи дальше».

Вы слыхали когда-нибудь, чтобы какой-то преступник, которого наказали, вышел в общество изменившимся? Да, он в некотором роде меняется – он возвращается с большой уверенностью, что ошибка состоит не в совершении преступления, а в том, что его поймали, и поэтому нужно быть четче – профессиональнее. Пожив со старыми преступниками, теперь он выходит вроде как выпускник университета.

А снаружи общество не будет достойно относиться к нему, как к любому человеку, хорош он или плох. Общество будет смотреть на него как на злого, плохого, преступного – кто же даст ему работу? Кто приютит его? Скоро обстоятельства вынудят его совершить еще большее преступление, ведь теперь ему известно, как это делается.

В моей деревне был один замечательный человек, мусульманин, – мы были близкими друзьями с ним. Вся моя семья, вся деревня, мои учителя, – каждый был против какой-либо дружбы с тем человеком – его звали Бартак Али, – потому что он находился три месяца в тюрьме и один месяц на воле; шесть месяцев в тюрьме и два месяца на воле; три года в тюрьме…

В последний раз я видел его после пяти лет тюрьмы, а отправил его в тюрьму один из моих соседей, который был очень богатым человеком. Его поймали с поличным на воровстве.

Но Бартак Али был человеком, которого ничто не могло унизить. Денег у него не было. Как только его освободили из тюрьмы, он нанял тонгу – экипаж с лошадью. Извозчик спросил: «Куда ты хочешь отправиться? – ведь у тебя нет дома…»

Он сказал: «У меня есть дом, я только вышел оттуда. Три четверти времени я отдыхаю у себя дома, одну четверть я выхожу в мир, посмотреть, что происходит, – просто для разнообразия. Доставь меня к магазину мистера Моуди», – это было то место, где его поймали на воровстве, и Моуди был тем человеком, который сумел отправить его на пять лет в тюрьму.

Извозчик сказал: «Ты действительно уникальная личность…»

Он сказал: «Куда же еще мне отправиться? Он разрушил мой дом, он отправил меня в тюрьму. У меня нет денег, даже заплатить тебе – платить придется ему. Он должен будет заплатить тебе деньги, и к тому же ему придется найти приют для меня. Но если он не сделает этого, то я сделаю нечто такое, что мне придется остаться в моем доме навсегда».

Я встретил его, как раз когда он выходил из экипажа. Этот богач был на грани нервного приступа, когда увидел его. А он был очень сильным человеком, в своем роде очень внушительным – его невозможно было забыть, увидев однажды.

Он сказал: «Доброе утро», – и мистер Моуди затрясся. Он зашел в магазин, сел на стул и сказал: «Заплати извозчику, потому что у меня нет никаких денег. И найди мне место, где остановиться, и дай работу – или жалование без работы, я не возражаю».

Я присутствовал при этом. Я сказал: «Бартак, это слишком. Этот человек в таком состоянии, что у него может быть сердечный приступ! Ты мог прийти ко мне домой, ты мог прийти к кому-то другому – у тебя столько друзей…»

Но он сказал: «Почему я должен ходить куда-то еще? Этот человек в ответе за давление на судью – и только на пять лет! Я хотел мирно поселиться навсегда в своем доме, но теперь это его долг».

И мистер Моуди, заикаясь, сказал: «Не беспокойся». Он расплатился с извозчиком, заказал еду из отеля и сказал: «У меня есть небольшой домик возле реки, куда я редко хожу, – можешь остановиться там».

Тот спросил: «А как насчет моих расходов?»

Моуди сказал: «Я позабочусь об этом, но не беспокой меня слишком… мое сердце прыгает как никогда прежде. Ступай. Вот ключ, еду буду приносить каждый день дважды, чай утром. Все».

Он сказал: «Запомни, если хоть когда-нибудь что-то будет упущено, твой сейф исчезнет. Сейчас-то мне известно намного больше о том, как заставить вещи исчезнуть. Последнее время я развернулся в новом направлении – хотя в основном я карманник, но в карманах находишь такую дрянь после стольких усилий, что я решил заняться кое-чем получше. И вот я пришел полностью подготовленным – пятилетний выпускник университета преступности».

Ваши тюрьмы – это университеты, они создают преступников. Это не наказание, это просто глупость. Никого не нужно наказывать, каждый человек, который делает что-то дурное, нуждается в сострадании всего общества; он – часть нас.

Это было в суде. Человек убил кого-то, и судья приговорил его к смерти. Тот сказал: «Это несправедливо, ведь я не убивал его – моя рука виновата».

Судья тоже был в хорошем настроении – он сказал: «Это правда. Твоя рука убила человека, поэтому мы отправим ее в тюрьму».

Тот сказал: «Отлично, каждый преступник должен быть наказан», – а затем сбросил свою рубаху, снял руку – это была искусственная рука – и подал ее судье со словами: «Ваша честь, теперь я могу идти?»

Кто бы ни делал ошибку, это именно часть, и не искусственная – естественная, экзистенциальная.

Далее, он говорит, что если человеческое раскаяние превосходит его злодеяния, то какое еще наказание можно назначить ему? Если он раскаивается, если понимает, что нечто плохое произошло по его вине, если у него на совести тяжело, ему стыдно за свой поступок, – какое большее наказание можете дать вы?

Снова христианское влияние, не оригинальная идея. Христианство говорит вам: идите в церковь, исповедайтесь, и Бог простит вас. Ваша исповедь – это ваше раскаяние.

Но это слишком просто. Вы снова вольны совершать преступления, а в следующее воскресенье придете тайно исповедоваться – священнику запрещено разглашать тайну исповеди – и будете прощены.

Нет, простого раскаяния недостаточно. К тому же раскаяние может убить человека чувством вины намного быстрее, чем любое наказание. Я против сожаления, против раскаяния.

Мой подход заключается в понимании. Преступник должен понять, что его бессознательное – это животное, а все, что он сделал, произошло потому, что он никогда не пытался подняться над бессознательным, над обычным сознанием – к сверхсознанию и высшим уровням бытия. Точно так же, как из бессознательного рождаются преступления, из сверхсознания пришло все ценное и прекрасное.

Каждый совершивший что-нибудь дурное должен искать мистическую школу, мастера, который может научить его, как стать более сознательным.

Есть вершины сознания – у высочайшей вершины преступление, грех или что-нибудь ошибочное становятся невозможными. Но через раскаяние ничего не получится. Хоть он и не пишет книгу по христианству, но поскольку он в основном воспитан как христианин, он продолжает – возможно бессознательно – повторять то, что слышал.

Иисус все время повторяет в Библии: «Покайтесь! Покайтесь, и вам простится». Простая формула; такая простая, что не может изменить людей.

Но вы не можете внушить безвинному раскаяние и не можете сердце виновного избавить от раскаяния.

Конечно, ваши судьи неспособны на это. Чем дольше они служат судьями, тем черствее становятся их сердца.

Вы, желающие понять, что есть правосудие, как вам постичь его, пока вы не посмотрите на все деяния при ясном свете?

Не судите часть действия. Нельзя судить о романе, вырвав из середины страницу и прочитав ее; так невозможно решить, является ли роман великим произведением искусства, творчества или просто ерундой. Как же вы можете судить кого-нибудь по малому поступку?

Но вы сами не способны увидеть себя целиком, как же вам удастся увидеть всю жизнь другого человека? Разберитесь сперва с собой, и чем больше вы поймете себя, тем более сострадательными вы будете.

В день, когда вы поймете свое существо целиком, вы узнаете, что нет грешников и нет святых – все это драма спящих людей.

Лишь тогда узнаете вы, что поднявшийся и павший – один и тот же человек, стоящий в сумерках – между ночью своей сущности карлика и днем своей божественной сущности.

И что краеугольный камень храма не выше самого нижнего камня в его основании.

Никто не ниже, никто не выше. Никто не грешник, никто не святой. Все мы одно, единое целое. Если кто-то совершает грех, мы совершили его. И если кто-то становится Гаутамой Буддой, мы также ощутили вкус запредельного.

– Хорошо, Вимал?

– Да, Мастер.