Текст книги "Мессия. Том 1"

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

17. БЕЗГРАНИЧНОЕ ВНУТРИ ВАС

16 января 1987.

Возлюбленный Мастер,

Скажите мне, люди Орфалеса, что у вас в этих жилищах? стережете вы за запертыми дверями?

Есть ли у вас мир, безмятежное стремление – свидетельство вашей силы?

Есть ли у вас воспоминания – мерцающие своды, что соединяют вершины ума? Есть ли у вас красота, уводящая сердце от вещей из дерева и камня к святой горе? Скажите мне, есть ли это в ваших жилищах?

Или у вас есть лишь комфорт и жажда комфорта – то потаенное, что входит в дом как гость, становится хозяином, а затем и властелином?

Да, оно становится укротителем, крючьями и плетью делает марионеток из ваших пылких желаний.

Хотя руки его нежны, как шелк, сердце его – из железа. Оно убаюкивает вас лишь для того, чтобы стоять у вашей постели и глумиться над достоинством плоти. Оно высмеивает ваши глубокие чувства и укладывает их в мягкие листья, как хрупкие сосуды.

Истинно, жажда комфорта убивает страсть души, а потом участвует, ухмыляясь, в погребальном шествии.

Но вы, дети пространства, вы, беспокойные даже в покое, вас не заманить в ловушку и не укротить. Не якорем, а мачтой пусть будет ваше, жилище.

Не блестящей пленкой, что покрывает рану, пусть будет оно, а веком, что защищает глаз. Вы не сложите крылья, чтобы пройти в дверь, не склоните голову, чтобы не удариться о стропила, и не будете сдерживать дыхание из страха, что стены потрескаются и рухнут,

Вы не станете жить в гробницах, возведенных мертвыми для живых. И каким бы великолепным и величественным ни было ваше жилище, ему не удержать вашей тайны и не скрыть вашего стремления.

Ибо то, что в вас безгранично, пребывает в небесной обители, врата которой – утренний туман, а окна – песни и безмолвия ночи.

Это один из самых досадных примеров того, что такой человек, как Халиль Джебран, не избавился от своего христианского воспитания. Не смог он освободиться и от западного невежества об истинном доме человеческой души. Он продолжает говорить о жилищах – как будто он никогда не слышал слова «дом». А если ваше жилище не преображено в дом, вы не можете достичь дверей храма божественного.

Жилище – это самая поверхностная вещь в вашей жизни.

Дом касается вашего сердца.

Но вы никогда не будете полностью удовлетворены, если ваш дом не станет храмом Бога.

Это огромная трагедия – великий мыслитель, великий философ и один из величайших поэтов, ходивших когда-либо по земле, – в то же время несчастен как никто другой, потому что ему неизвестно то вечное, высшее, что живет в человеке.

Альмустафа продолжает и говорит:

Скажите мне, люди Орфалеса, что у вас в этих жилищах? Ни у кого не может быть ничего в жилищах. Ваши дома, если они остаются жилищами, будут вашими могилами – и ничем иным. Да, они дают вам определенную уверенность, безопасность… но они отбирают взамен столь многое и оставляют вас такими же бездушными, как и сами.

Есть древняя легенда.

Один король завоевал много царств и, естественно, нажил множество врагов; он убил стольких людей, что постепенно сам начал опасаться, как бы то же самое не произошло и с ним: его могли убить. Чтобы защитить себя, он создал замечательный дворец без окон – только одна дверь. Дворец был прекрасен – вырезан из лучшего мрамора.

Он был так подозрителен и напуган смертью, что его не удовлетворял один часовой – он установил семерых часовых на воротах в определенном порядке. Первого часового должен был охранять второй часовой, второго часового должен был охранять третий часовой… Он наставил их в полной уверенности, что никакому убийце не под силу будет войти во дворец.

Один из его друзей, тоже великий король, прослышал о его замечательном дворце с такой безупречной охраной. Он отправился посмотреть дворец, и владелец дворца был чрезвычайно счастлив встретиться с другом. Он проводил его внутрь и показал ему все – весь дворец был произведением искусства. И система караула была его изобретением – никогда прежде не

делалось такого. Один часовой, караулящий еще одного… Это была семикратная мера безопасности.

Король-гость был очень доволен, он сказал: «Я собираюсь сделать такой же дворец для себя». Так он сказал, когда они вышли из дворца и стояли в прекрасном саду, окружавшем его. Снаружи садовых ворот сидел нищий – он рассмеялся.

Владелец дворца был явно оскорблен, он спросил нищего: «Что означает твой смех? Если не сможешь объяснить этого, лишишься своей головы сейчас же».

Нищий сказал: «В этом нет нужды; когда-то я тоже был великим королем – более великим, чем ты. Мое королевство было более обширным, чем оба ваших королевства. Но в поисках безопасности я бежал, отрекся от тех дворцов, стражи. Став нищим, я совершенно успокоился – никто даже не замечает меня. Кому нужно тратить пулю на бедного нищего? Все мы втроем в одной и той же лодке: у вас своя идея безопасности, у меня своя идея безопасности – и я уверяю вас, что в вашей идее есть брешь».

Оба короля не могли поверить, что этот нищий был великим королем, более великим, чем они сами. Они попросили его: «Тогда, пожалуйста, покажи нам, что это за брешь».

Тот сказал: «У вас может быть дворец, который охраняют семьсот часовых, но тем не менее там есть дверь, и смерть может войти через эту дверь в любой миг. Если вы действительно хотите быть в абсолютной безопасности, зайдите во дворец и прикажите своим каменщикам и скульпторам замуровать дверь. Тогда вы будете совершенно уверены, что даже смерть не войдет к вам.

Оба короля сказали: «Ты что же это предлагаешь? Не нужно будет никакой смерти – мы и так будем мертвыми! Эти прекрасные дворцы станут гробницами. Если там нет ни одной двери, тогда какая разница между могилой и дворцом?»

Нищий сказал: «Вы, похоже, разумны. Теперь я могу рассказать вам, почему я смеялся, и вы сможете понять. Когда вы закрыли все двери и все окна, – столько же и жизни ушло от вас. Совсем немного жизни осталось, потому что одна дверь открыта. И вы согласились со мной, что если эту дверь закрыть, то дом сделается могилой. На 99,9 процента он уже стал могилой, остальное – это просто вопрос о 0,1 процента. Вы не живете, вы страдаете от кошмара.

Если вы действительно хотите безопасности, можете присоединиться ко мне. Когда я был королем, вся моя жизнь была паранойей и ничем больше. С тех пор как я стал нищим, моя жизнь абсолютно свободна. Я не владею ничем, я – никто, кому нужно убивать меня? Зачем?»

Легенда многозначительна, потому что Альмустафа спрашивает людей Орфалеса:

Что стережете вы за запертыми дверями?

Вы думали когда-либо о том, чего вы боитесь лишиться? У вас нет ничего. Под своей одеждой каждый так же гол, каким родился, так же гол, каким будет умирать. Чего вы боитесь? Что вы стережете?

Есть ли у вас мир, безмятежное стремление – свидетельство вашей силы? Есть ли у вас воспоминания – мерцающие… из прошлого… своды, что соединяют вершины ума?

Вот почему я говорю, что Халиль Джебран не смог избавиться от своего христианского воспитания, ведь он говорит о вершинах ума. Уму не известны вершины. Он знает только самые темные из возможных долин.

Ум абсолютно не осознает красоты, тишины, спокойствия, радости. Все, что он знает, – не что иное, как сумасшествие.

Один из великих еврейских философов, Джошуа Лирман, написал книгу «Спокойствие ума», и я не думаю, что заглавие вызовет у кого-то возражение. Ее продавали по всему миру, на многих языках, во многих изданиях. Но когда она попала в мои руки, я написал письмо Джошуа Лирману, возвращая книгу со словами: «Я не могу начать читать книгу, потому что ваше заглавие по существу показывает, что книга написана человеком, который не знает ничего за пределами ума».

Спокойствие ума… на самом деле спокойствие там, где ума нет. Следовательно, спокойствие ума невозможно. Ум и есть проблема. Ум есть ваше беспокойство, ум есть ваша мука.

Да, у вас может быть нормальное сумасшествие. Этого никто не заметит, потому что почти все относятся к той же самой категории. Просто не переходите границу нормального безумия. В тот момент, когда вы переходите границу, вас объявляют сумасшедшим.

Различие между безумцем и теми, кто не безумен, – только в степенях, но не в качестве. А разница в степенях немного стоит. Вы всегда на пограничной линии, что-либо незначительное может вытолкнуть вас за пределы нормального. Ваши дела не оправдывают надежд, вы – банкрот, ваша жена бежит с кем-то другим. А глупость ума такова… годами вы надеялись: «Если бы эта женщина, которая истязает меня, как-нибудь умерла…» Но теперь она сбежала с кем-то другим – и вы несчастны!

Думаете, это нормально? Вам надо радоваться! Вы должны праздновать и молиться за бедного парня, который теперь в руках у вашей жены. Здравомыслящая личность сделает именно так.

Я слышал, как один человек зашел на почту и со слезами на глазах просил начальника отделения: «Пожалуйста, запишите – я сообщаю, что моей жены нет уже семь дней».

Начальник почты сказал: «Очень сочувствую, но прошу прощения, я не в силах помочь вам. Это почта, а не полицейское отделение. Полиция как раз на противоположной стороне улицы».

Человек сказал: «Я не могу пойти туда!»

Начальник почты удивился: «Странно – вы сообщаете о преступлении на почте и не можете пройти всего несколько ярдов и сообщить о нем полиции?»

Тот ответил: «Дело в том, что она уже убегала однажды перед этим, и по глупости я тут же заявил в полицию, а они нашли ее на другой день. На этот раз я подождал семь дней. Даже если полиция и узнает об этом сама, без моего заявления, то моя жена тем временем уйдет гораздо дальше. Но мои соседи беспокоят меня вот уже семь дней, говоря: «Как ты можешь сидеть здесь, весело играя на своей флейте? Мы никогда не слышали твоей флейты раньше – ты что, с ума спятил? Веди себя нормально, не распускайся! Ступай и заяви об этом».

Утомившись от этих идиотов, я пришел заявить. Просто напишите, пожалуйста, любую ерундовую бумажку для мусорной корзины, чтобы мои соседи перестали беспокоить меня. Я никогда еще не наслаждался жизнью. Эти семь дней были благословением свыше – нет тревоги, нет проблем…»

Если у вас нет жены, то очень трудно тревожиться и иметь проблемы. Если у вас нет мужа, то откуда же вам набрать проблем и забот?

И это называется «нормальные» люди.

Я написал Джошуа Лирману: «Вы просто ничего не понимаете. «Спокойствие» и «ум» не могут сосуществовать. Спокойствие трансцендентно уму. Можете выбирать: либо ум, либо спокойствие, но у вас не может быть и то, и другое».

Этот трус не ответил на мое заказное письмо! Альмустафа спрашивает: «Есть ли у вас мир?»

Мир не что-то такое, что вы можете пойти и купить на базаре. Мир – это нечто, что вы должны заслужить, пребывая свидетелем ума.

Миг остановки ума – это мир, спокойствие, которое выше понимания, потому что некому понимать это. Того старины ума, который всегда старался все понять, больше нет.

…безмятежное стремление – свидетельство вашей силы? По-прежнему тяготение к силе. Спокойствие – не сила. Спокойствие – это простота, это скромность.

Разве розы в саду могущественны? Они прекрасны, но не могущественны – шипы могущественны, хоть они и не прекрасны. Просто порыв ветра – и все ваши розы пропадут; их лепестки осыплются на землю и исчезнут в первоначальном источнике – в той сущности, которая сотворила их, – они возвращаются к своему источнику. Видели вы более скромный – и все же прекрасный – феномен, чем цветок розы?

Вы хотите стать цветком розы или пулеметом?

Вы хотите стать медитирующим или полицейским комиссаром?

У полицейского комиссара есть сила; какая сила у медитирующего?

Есть ли у вас воспоминания?.. Альмустафа показывает свое полное невежество, потому что все воспоминания – это часть вашего ума, вашей системы памяти, которая представляет собой механизм. Компьютер гораздо лучше владеет всеми видами памяти.

…мерцающие своды, что соединяют вершины ума?

Никто и никогда не высказывал такую нелепость – мерцающие своды, что соединяют вершины ума. Мерцающие своды существуют – но вы видите их только тогда, когда ум не заслоняет их.

Это ум является вашим врагом, и этот ум общество продолжает тренировать, обучать, воспитывать, делать все более и более сильным. Ваш враг внутри вас, и общество продолжает нянчить его. Почти треть жизни человека – не что иное, как старания сделать своего врага возможно более сильным.

И никто никогда не задумывается, есть ли внутри вас что-нибудь, кроме ума? А если в вас есть что-нибудь, кроме ума, тогда все ваши университеты, все ваши колледжи и все ваши школы отравляют вас, потому что чем сильнее становится ум, тем труднее и труднее будет обойти его.

Вот почему люди находят медитацию такой трудной. Медитация не трудна, это ваш ум стал таким сильным, что вы не можете выйти за его пределы. Он превратился в Китайскую стену.

И людей еще уважают за их умы!

Людей следует уважать только в одном случае: если они достигли пространства, где ум исчезает со всеми своими воспоминаниями и со всем своим мусором, который вы прежде принимали за знания.

Когда вы приходите к невинному состоянию ребенка, то становитесь способными увидеть те мерцающие вершины повсюду. Куда бы вы ни поглядели, вы увидите незримое… и оно не незримо: это незримость вашего ума, который не позволяет вам видеть. Если ум исчезает, внезапно все само по себе становится тайной.

Вы окружены чудесным, нет необходимости ни в каком поиске. Поэтому я говорю снова и снова: «Везде, где находится человек медитации, место становится святым, священным. Оно становится настоящей Каабой».

Ум владеет только долинами, а не вершинами. Ум знает только темноту, а не свет. Уму известна только смерть, но не жизнь.

И те, кто остался в заключении в своих умах, упустили замечательную возможность, которую дало существование, – исследовать запредельное. Запредельное не исследуют ракетами, запредельное исследуют, закрыв глаза и изучая алхимию трансценденции ума.

Я зову эту трансценденцию свидетельствованием.

Если вы можете свидетельствовать свой ум терпеливо, то однажды весна придет. Ум исчезает, и повсюду вокруг вас цветы и цветы, – цветы вечности, цветы любви, цветы красоты.

Он задает глупый вопрос бедным людям Орфалеса:

Есть ли у вас красота, уводящая сердце от вещей из дерева и камня к святой горе?

Даже слова воняют христианством.

Красота известна лишь тем, кто способен видеть с абсолютной ясностью, без пыли прошлого в глазах. Только невинные глаза могут видеть красоту. И только невинный живет сердцем.

Альмустафа упоминает слово «сердце», но это то же, что сказать женщине: «Я думаю, что люблю тебя». Что общего у любви с думанием? Думание может сомневаться, но не может доверять и не может любить.

Есть ли у вас красота, уводящая сердце от вещей из дерева и камня к святой горе? Где же эта святая гора? Для индуистов Гималаи – святая гора; для джайнов – Сикхарджи и Гирнар святые горы. Для евреев – Синай святая гора. Но я говорю вам: если вы сможете шагнуть из тюрьмы своего ума, вы поднимаетесь на святую гору, которая внутри вас.

Каждый несет святые Гималаи, высочайшие пики, – все так же молодые и растущие, покрытые вечным снегом, который никогда не таял, – у каждого есть эти Гималаи внутри собственного существа. Ему просто нужно превратить ум из камня преткновения в шагающий камень – это и есть все искусство быть религиозным.

Скажите мне, есть ли это в ваших жилищах? У вас может быть это в вашем сознании, но не в вашем жилище. Или у вас есть лишь комфорт и жажда комфорта – то потаенное, что входит в дом как гость, становится хозяином, а затем и властелином?

Это и есть то, что я говорю, – обусловленность становится вашей второй натурой; она цепляется за вас, вы цепляетесь за нее. Ваш ум может быть наполнен прекрасными словами, замечательными философиями, но вы будете оставаться привязанными к мелочам жизни.

Я не против этих мелочей. Я спрашиваю – что плохого жить с удобствами? Это религии настолько осудили все приятное, что такую простую вещь, как комфорт, сделали грехом. Все религии учат: «Истязай себя, ибо истязать себя благо. Это поведет тебя в царство Божье». И смолоду я всегда удивлялся: если комфорт в раю совершенно приемлем – не только приемлем, но и дается каждому святому как награда, – тогда как же может тот же самый комфорт быть грехом на земле? Что это за логика такая?

Когда умер Свами Муктананда, на следующий день один из его учеников не смог вынести разлуки – бросился в колодец и погиб. Он хотел быть со своим мастером.

И когда он входил через врата рая, он был шокирован. На миг он закрыл глаза: «Что я вижу? – Муктананда, мой великий мастер, который всегда учил, что все удовольствия должны быть отвергнуты… находится под прекрасным деревом, полным невиданных цветов и благоухания, он лежит на лужайке голый с голой женщиной – и не обычной женщиной, а известной голливудской звездой Мерлин Монро. Даже президент Кеннеди безустанно домогался этой женщины. То, что президенту Кеннеди так и не досталось, получил Муктананда!»

Естественно, ученик подумал: «Конечно, добродетель, отречение, телесное самоистязание гораздо более славно, чем быть президентом Америки».

Он бросился, коснулся стоп мастера, посмотрел вокруг. Может, и ему тоже удастся заполучить какую-нибудь актрису, звезду… но вокруг никого не было. Он произнес: «Мастер, я всегда знал, что ты обязательно будешь награжден, и вот я вижу своими собственными глазами, что ты награжден».

Но обнаженная Мерлин Монро остановила его, сказав: «Заткнись, идиот. Не я его награда, это он – мое наказание!»

Кажется, простая вещь: если на небесах, в раю, в мокше вы рассчитываете обладать всем, что приносит блаженство, всем, что приятно, тогда на этой земле следует наслаждаться, возможно больше, просто для тренировки. В противном случае, ваши туповатые святые окажутся в крайнем затруднении. Всю свою жизнь они приучали себя к дискомфорту, и внезапно все прекрасное, удобное, роскошное становится доступным для них. Они не будут знать, что делать с этим.

Это означает, что земля не в ладу с небесами. Похоже, здесь какой-то антагонизм. А Бог создал и то, и другое – и землю, и небеса. Бог создал все; обязательно существует некое непрерывное тайное течение, которое делает все это гармоничным.

Я не против комфорта. Я решительно против того, что вы на крючке.

…и плетью делает марионеток из ваших пылких желаний.

Вы должны быть хозяином здесь, если не хотите быть рабом в другом мире. Любите все, но не будьте ни в какой зависимости. Наслаждайтесь всем, что предлагает жизнь, но как император, не как нищий. Но Альмустафа говорит:

Да, оно становится укротителем… Ваши желания, ваш комфорт, ваша роскошь, говорит он, все это становится укротителем, крючьями и плетью делает марионеток из ваших пылких желаний. Если вы позволяете, оно становится вашим хозяином; как же иначе могут вещи властвовать над живыми существами, сознательными людьми?

Я жил во всех видах роскоши, я побывал в великолепнейших дворцах мира. Но я никогда не обнаруживал, чтобы что-нибудь становилось моим хозяином.

В нашей коммуне в Америке было восемьдесят четыре тысячи акров земли, почти небольшое государство. И мои саньясины несли свои пожертвования из любви ко мне со всего света. Я говорил им: «Что мне делать со всеми этими роллс-ройсами?» У одного миллиардера, арабского шейха, и то было только тридцать три роллс-ройса, испорченных, старых, просто для показа, а у меня девяносто три роллс-ройса, два роллс-ройса лимузина… и еще пять были заказаны, с тем, чтобы их число достигло сотни. Но я никогда не ходил в гараж, который стал притчей во языцах для всего мира. Сам я никогда не видел всех тех роллс-ройсов, выстроенных в ряд.

Обычно я ездил на одном роллс-ройсе – любом, который мои люди, ухаживающие за теми роллс-ройсами, выбирали на день. И все они были в точности одинаковыми, потому что мне нравилась только такая модель. Так что даже мне было трудно узнать, давали ли мне один и тот же роллс-ройс каждый день. Это было проблемой и для них тоже.

Один из моих шоферов, Анондадас, находится здесь. Было трудной задачей чистить и беречь все те роллс-ройсы. Это были самые последние модели, и они побили все рекорды. Не думаю, что кто-нибудь еще в мире когда-либо будет иметь так много роллс-ройсов. Но я не был их владельцем.

Я никогда не оглядывался. Я никогда не интересовался, что случилось с теми роллс-ройсами. Что случилось с теми восемьюдесятью четырьмя тысячами акров земли, в которые мы вложили триста миллионов долларов. Я никогда не интересовался. Не в моих правилах оглядываться назад.

Как может что-нибудь сделать вас рабом?

Мои саньясины приносили мне тысячи часов, уникальных произведений искусства. Но какое это имеет значение для меня? Может быть, раз или дважды на каждой лекции я смотрю на часы, а иногда забываю и об этом.

Я оставил все те часы в коммуне, потому что не владею ничем. Я могу пользоваться чем-то, ведь вы принесли это с такой большой любовью, но я не могу владеть этим, поскольку не имею никакого желания обладать чем-нибудь.

Этот образ жизни остается легким, необременительным; этот образ жизни остается танцем; этим путем вы можете продолжать восхождение на все более и более высокие пики. Ведь с ношей, имуществом, как бы ценно оно ни было, вам не под силу подняться очень высоко. Как только воздух становится разреженным, ноша тяжелеет. Уже нести свое тело становится бременем.

Правительство США конфисковало все мои часы. Я роздал их саньясинам. Всего сорок шесть часов было в коммуне, и так или иначе люди пользовались всеми теми часами. Те сорок шесть часов конфисковали, и мне пообещали, что поскольку я пользовался теми часами, они обязательно будут возвращены мне, как только меня освободят из тюрьмы.

Прежде я считал Америку богатой страной сверхбогатых людей, но обнаружил, что они как никто другой порабощены вещами. Когда меня освободили из тюрьмы, они не вернули часов. Каждые часы стоили десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать лакхов рупий, и они показали всем свою жадность и свою бедность – а их судебное дело совершенно безосновательно, они не имели права держать те часы у себя.

Это заняло почти шесть месяцев беспрерывной борьбы в судах – я не ходил туда, – и в конце концов они согласились в суде вернуть их. Но когда наши поверенные пошли забирать их, они отдали только двенадцать часов и сказали, что оставшиеся часы находятся у правительства. На каком основании? Я никогда не слыхал, чтобы правительство пользовалось часами.

Но они были настолько загипнотизированы теми часами – губернатор, генеральный прокурор и, возможно, сам президент, – что демонстрировали те часы в Вашингтоне, в Портленде, в Сан-Франциско. Это были уникальные произведения искусства, каждые часы – единственные в своем роде, их никогда не произведут снова. Для чего им понадобились эти демонстрации?

Мои адвокаты спрашивают у них, что случилось с остальными часами, – и президент молчит, управление генерального прокурора молчит; они просто проглотили их! Но мне хочется напомнить им, что мои саньясины повсюду в Америке. Может им и удалось заполучить те часы и распределить между собой, только они не смогут воспользоваться ими. Те часы – уникальные произведения искусства, и мои саньясины распознают их тотчас же; так что они могут хранить их, но не могут пользоваться ими.

И они совершили преступление против человека, которому приказали покинуть Америку в течение пятнадцати минут, просто потому что если бы я оставался, по крайней мере, неделю, то заставил бы их вернуть все, что они забрали из коммуны. Их главная идея заключалась в том, что если меня не будет там, то кому тогда бороться? Они конфисковали все деньги, которые были у нас в банках, поэтому естественно… пять тысяч саньясинов, как могли они прожить? – им пришлось уйти.

Уже из-за рубежа мы устраивали билеты для них, чтобы они смогли добраться в свои собственные страны. На каких основаниях были конфискованы их деньги в банках? И нам не дают ответа – уже почти год продолжают откладывать, заверяя: «Мы собираемся выслать его на следующей неделе»; но эта следующая неделя никак не наступает – письма с разрешением продавать имущество коммуны, все нет. Им прекрасно известно, что без ухода за имуществом цена его падает с каждым днем. Если им удастся затянуть подольше, будет потеряна вся его стоимость.

А мы не в состоянии сохранять его – там, где прежде было пять тысяч саньясинов, сейчас только двенадцать саньясинов, которых мы держим просто как сторожей из-за того, что на земле коммуны находится американская полиция и американские часовые. Они желают, когда все саньясины уедут, пройтись бульдозером по всему имуществу, домам, по всему, что пять тысяч людей создали за пять лет работы по двенадцать, четырнадцать, а иногда по шестнадцать часов в день.

И вот прямо сейчас мне сообщили через моих саньясинов, что все напрасно, они не дают разрешения на продажу имущества. Держать там двенадцать человек… впервые они чувствуют настоящую грусть, они потеряли всю радость, весь танец, который был там. Теперь это пустыня. Они говорят: «Это совершенно бесполезно, лучше бы нам уехать».

Американское правительство ждет того, чтобы эти саньясины уехали, – тогда можно будет присвоить имущество. Это жадные люди.

Меня очень разочаровала Америка: богатейшая в мире страна так бедна и так преступна. И то же самое в других странах, то же самое по всему миру. И причина очень странная: уже тысячи лет человека учат отвергать комфорт, отвергать богатство, отвергать роскошь, отвергать все, что делает вас счастливыми; подавление стало таким сильным, что теперь это подавление всплывает повсюду. Всему есть предел.

Те подавленные люди почти одержимы безумным желанием, обладать всеми благами. И проблема в том, что из-за подавления им хочется всех удовольствий, а их религия тянет их назад, говоря, что это против Бога. Религии превратили человека в шизофреника.

Я говорю вам: наслаждайтесь своей жизнью всецело, безо всякой вины. Ведь жизнь дана сущим, а идея виновности – выдумка человека, выдумка примитивного человека, который понятия не имел, что такое комфорт, что такое роскошь, что такое красота.

Хотя руки его нежны, как шелк, сердце его из железа.

Это верно. Если вы уцепились и стали рабом своих желаний, вы попадаете в беду, которой не осознаете. Хотя руки его нежны, как шелк, сердце его из железа.

Но зачем нужно цепляться за желания? Пользуйтесь ими – они ваши слуги. Все, что произвела наука, должно служить вам; все, что создал человеческий гений, должно сделать вашу жизнь радостнее, счастливее, здоровее. Но все это ваши слуги; ваше господство остается неприкосновенным.

Проблема возникает, только когда ум становится вашим хозяином, тогда вы заключены в тюрьму. И если вы ничего не знаете за пределами ума, значит, вы не знакомы с собой и со своим могуществом. Я хочу, чтобы вы использовали свой ум как слугу и свое сознание как господина.

Как слуга, ум прекрасен. Как хозяин, он чудовище. Все в ваших руках.

Все религии старались отвергнуть мир, потому что до них не доходило, что нет нужды отвергать, если вы можете стать хозяином здесь, в мире, и пользоваться миром, всеми его красотами и всеми его сокровищами.

Оно убаюкивает вас лишь для того, чтобы стоять у вашей постели и глумиться над достоинством плоти.

Все это происходит по единственной причине. У вас не много проблем, у вас только одна проблема – как не быть внутри ума. Когда вы снаружи, ум тотчас же делается вашим слугой. Я говорю вам это со всей моей авторитетностью, исходя из собственного опыта. Я не философ, я не поэт.

Я прожил жизнь, и я вкусил все ее радости и все ее печали. Но я продолжал поиски чего-то за пределами ума, ведь если мне не удастся обнаружить нечто за пределами ума, то вся жизнь оказывается бессмысленной. Смерть уничтожит все, ведь ум – это часть тела, так же как и сердце. Прежде чем смерть постучится в ваши двери, вы должны найти внутри себя то, что бессмертно. И раз вы обнаружили это – вы хозяин своей судьбы. Тогда нет нужды отвергать.

Вот почему я против отречения. Оно для трусов и эскапистов; оно не для людей, имеющих хоть какое-то достоинство, индивидуальность, разум.

Оно высмеивает ваши глубокие чувства…

Если вы попали в тюрьму ума, он делает две вещи: во-первых, он высмеивает ваши чувства – вот почему ваши святые старались всеми возможными путями притупить свою восприимчивость. Невосприимчивый человек не чувствует красоты, не чувствует всех тайн, которые окружают его, он не живой. Каждое из ваших чувств – не что иное, как расширение вашего сознания.

Если уму не давать вмешиваться, ваши глаза увидят то, чего не видно, ваши уши услышат то, чего не слышно, и ваши руки коснутся того, что не осязаемо.

Но ум работает обоими путями: с одной стороны он продолжает разрушать тело…

В Индии был великий поэт Сурдас. Он был также великим музыкантом; отсюда и его имя, означающее – повелитель музыкальных нот. Конечно, он, вероятно, был очень восприимчивым человеком – все творческие люди восприимчивы. Но он был к тому же монахом, и однажды он увидел прекраснейшую женщину. Он собирал милостыню, и тут эта женщина вышла из дома; он так сильно испугался за свои глаза… ибо красота женщины действовала почти как гипноз.

На следующий день он подошел к той же двери. Он вырвал у себя оба глаза и на блюде предложил свои глаза женщине, кровь еще струилась. Женщина не могла поверить, она была потрясена. Она спросила: «Что произошло?»

Он сказал: «Это не ваша вина, это вина моих глаз. Им не следовало так интересоваться красотой, потому что писания говорят, что если вы слушаетесь чувств, то чувственность превратит вашу жизнь в руины». До той поры он был просто обыкновенным нищим, но внезапно, из-за того, что он уничтожил свои глаза, сделался великим святым. Теперь ему поклонялись.

Это и есть то, чем ваши святые занимались повсюду в мире, – разрушали вашу восприимчивость, боясь, что если вы дадите своим чувствам свободу, то можете стать рабом. Но я говорю, что все их рассуждения абсурдны. Даже если вы уничтожите свои глаза, вам не уничтожить своего вожделения. Я абсолютно уверен, что Сурдас продолжал грезить этой прекрасной женщиной, потому что для грез глаза не нужны – как и очки.

Все прошлое прожито в паранойе. Мы должны уничтожить его полностью, безжалостно, потому что это единственный способ освободиться от него, возродиться, увидеть солнце и луну свежими глазами, с удовольствием есть пищу.

Джайнизм сделал одним из своих основных принципов, требование не есть с удовольствием, и Ганди позаимствовал все пять принципов у джайнизма. Первый принцип – асвад, безвкусность: вы должны есть безо всякого удовольствия. Что вы хотите от человеческих существ? И чтобы лишить пищу вкуса, он подмешивал туда горькие листья дерева под названием ним. Вам следовало бы попробовать это, по крайней мере, однажды, ведь те несколько невротиков – не более двадцати, – которые проживали в ашраме Ганди, должны были есть соус – полную чашку листьев нима. Всего один листик дает такую горечь во рту, что она держится часами, – это и есть «религиозная дисциплина».