Текст книги "Обретение"
Автор книги: Бетти Лаймен-Рисивер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
– У меня была уйма времени, чтобы подумать. Да, да… да, Роман! Я согласна!
Китти настояла на том, чтобы до свадьбы прошло две недели.
– Мне нужно кое-что сделать, Роман… Не могу же я стоять перед священником в таком виде. – Она грустно оглядела свое темное платье.
Роман, хоть и неохотно, был вынужден с ней согласиться. К тому же большинство священнослужителей были заняты оплакиванием погибших, заботились об их вдовах, разыскивали ближайших родственников, чтобы передать им осиротевших детей.
Китти удалось сэкономить немного денег из своего скудного дохода, и теперь она истратила их на несколько отрезов в лавке Чарли Бейлора. Для подвенечного платья она выбрала легкую бледно-голубую ткань. Эстер предложила Китти помощь, и обе принялись лихорадочно кроить, шить, подгонять…
Ей становится все труднее сдерживать себя, признавалась себе Китти. Оставшаяся до свадьбы неделя казалась ей вечностью. Каждый вечер после ужина Роман целовал ее на ночь с щемящей тоской в глазах и отправлялся спать в блокгауз – присутствие Майкла, его сонные пожелания Роману перед уходом помогали им соблюдать приличия.
Но в этот вечер Эстер спросила Майкла, не хочет ли он поужинать у нее и остаться на ночь.
– Можешь взять с собой и Мишку, – сказала она, самым невинным образом выгнув брови и делая вид, что не замечает упрека в глазах Китти.
Майкл вопросительно поглядел на мать, а когда она кивнула, с радостью принял предложение соседки.
– Какой он славный мальчик! – сказал Роман, когда Майкл с Эстер вышли за дверь.
– Да, – согласилась Китти, раскладывая на столе деревянные тарелки, ножи и вилки. – Думаю, ему очень не хватает сестрички.
Роман, подняв голову, долго смотрел на нее, догадываясь, что она имеет в виду.
– Да. Она должна быть вместе с нами.
Он улыбнулся и кивнул:
– Ладно. Я привезу ее. Еще до зимы.
Китти зажарила цыпленка, приготовила маисовую кашу и зеленые бобы, но они лишь слегка прикоснулись к еде.
– Разве ты сегодня не голоден? – спросила она, убирая со стола.
– Мне вполне достаточно, – ответил Роман.
Он сидел рядом с Китти, покуривая трубку и нежно наблюдая за ней. Вытерев посуду, Китти поставила ее на полку. Чувствуя, что он здесь, рядом с ней, она почему-то не могла даже ровно дышать.
Закончив уборку, Китти взяла одежду для починки, села за стол напротив, но через минуту была вынуждена отложить работу: нитка путалась, завязывалась в узелки. «Господи, что делается», – подумала она, ощущая на себе его взгляд. Заглянув Роману в глаза, она заметила в них все то же голубое пламя желания.
– Я лучше пойду, – сказал вдруг Роман. – А то…
Но не двинулся с места. Их взгляды встретились.
– Не уходи… – тихо попросила Китти.
– Клянусь кровью Христа! – взорвался он, всеми силами стараясь соблюсти мужское достоинство. – Ты способна подчинить себе любого мужчину, Китти Джентри! – Не выдержав, он подошел к ней и обнял.
– Китти, моя дорогая… – Он прильнул губами к ее рту и, приподняв, прижал к своему твердому, напрягшемуся мужскому естеству.
Ей показалось, что она сейчас умрет от охватившего ее жаркого желания.
– Роман… Роман… – тяжело задышала она, стараясь не терять рассудка. – Погоди, погоди, любовь мол…
Он опустил ее на пол; Китти метнулась к двери, заперла ее на засов и вернулась.
Он медленно подошел к ней, протянул руку и развязал белый шарф, стягивавший ее талию. Костяные пуговицы ее лифа тоже не смогли устоять перед его проворными пальцами, и через мгновение ее обнаженные груди выскочили из своего заточения.
Он прикоснулся к ним с удивлением, словно любуясь чудом, и она, чувствуя мягкие подушечки пальцев на своей коже, громко застонала. Они миновали ее родимое пятно и замерли на сосках.
– Я дал себе зарок не умирать на поле сражения, Китти, пока не обниму тебя. – Подняв ее на руки и ища губами ее губы, шею, он положил ее на кровать. Несколько минут они открывали для себя друг друга нежными прикосновениями. Китти старалась охватить взглядом всю его высокую сухопарую фигуру, огненно-рыжий пушок на груди, животе, ногах… Она теперь без робости и застенчивости разглядывала его мощное набухшее мужское естество, а Роман изучал каждый дюйм ее тела, нежно касаясь изящного изгиба бедер, ягодиц, снова возвращаясь к упругим полным грудям с их острыми сосками.
– Я люблю тебя, Роман… – шептала Китти, чувствуя, что он раздвигает ей ноги.
В следующее мгновение, когда их тела слились, она услышала, как он выдохнул свой ответ, и тут же отдалась свирепому, дикому, мучительному наслаждению. Будто и не было семи долгих лет, отделявших их от ночи в лесу… Рухнули все преграды, исчезло чувство вины, и теперь ничто не сдерживало их, ничто не мешало им целиком принадлежать друг другу…
Потом они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и по щекам Китти текли счастливые слезы.
– Даже если я доживу до ста лет, я никогда этого не забуду… – прошептал Роман, нежно поглаживая ее по лицу.
Роман торжественно стоял перед алтарем. Обычные для него бриджи из оленьей кожи исчезли, их сменили черный смокинг и голубой жилет почти такого же оттенка, как платье Китти.
– Джонни Кэллоувэй говорит, что ты теперь мой папа! – прощебетал Майкл, подойдя к Роману после церемонии.
Он был явно смущен этим обстоятельством, и все его чувства отражались на ошеломленном детском личике. Он долго смотрел на Романа и вдруг обнял его за шею, крепко сжав ручонками.
Через две недели после свадьбы Роман привез Китти на Выдряной ручей. Она расплакалась, увидев сожженную дотла хижину – густая трава почти закрыла пепелище. Но сад уцелел и буйно разросся, ветви деревьев прогибались под тяжестью созревающих плодов.
Они занялись любовью под их густой листвой – мягкий мох и трава служили им и подушками, и одеялом.
Они долго ласкали друг друга, пока Китти не попросила его проникнуть в нее. Но даже тогда Роман не торопился, доводя обоих до такого высокого наслаждения, когда они в последний, взрывающий их тела изнутри момент одновременно вскрикивали от восторга. Потом они тихо лежали, и слившиеся тела были влажными от пота.
Через несколько минут они наконец расслабились и нехотя оторвались друг от друга.
Роман рассказал ей о своих планах построить для них свой дом в устье ручья – конечно, если к тому времени здесь станет безопасно жить… Она была настолько поражена его словами, что не могла вымолвить ни слова. Потом, придя в себя, взвизгнула от счастья и упала на него, покрывая его лицо поцелуями. Он только радостно смеялся в ответ.
– Ах, Роман, – сказала Китти, немного успокоившись. – Никогда не думала, что я когда-нибудь смогла бы… – И осеклась, так как голос предательски задрожал от волнения. Он ближе привлек ее к себе.
– Я тоже, моя дорогая, любовь моя… – сказал он.
Счастливые и умиротворенные, они лежали под деревом. Китти украдкой пощупала живот и незаметно улыбнулась: она знала, что сегодня это произошло… она чувствовала это… она была абсолютно в этом уверена! Сейчас в ней зарождался ребенок Романа.
Все жители на границе впали в кромешное отчаянье после страшных потерь на Голубых ручьях и по-прежнему оплакивали погибших.
– Клянусь Всевышним! – гремел голос Джорджа-Роджерса Кларка – шефа колониальной полиции. – Мы заставим их заплатить за все сполна!
Китти, зная, что Роман непременно отправится с генералом-мстителем, уже собирала в дорогу все необходимое.
В Кентукки был сформирован большой отряд в тысяча человек для проведения ответного рейда мести. Романа выбрали заместителем Дэниэла – командира отряда.
Они уже обратили в пепел деревни Чиликоте и Пикуа на реке Майами, уничтожили на своем пути урожай…
Многие индейцы разбежались по лесам, чтобы не попасть на мушку разящих насмерть длинноствольных ружей кентуккийцев. Теперь им нужно было думать о собственном выживании, тем более что зима была уже не за горами.
Когда Роман вернулся домой, все небо обложили тяжелые свинцовые тучи и весь день шел снег, но Китти казалось, что наступила весна. После того как они остались наедине и насладились друг другом, Китти, положив руку Романа на свой припухший живот, открыла ему секрет.
8
Лето 1785 года
Двухэтажная хижина, окруженная клумбами наперстянки, петушиных гребешков и чернушки, стояла на высоком пригорке, откуда открывался чудесный вид на реку и впадавший в нее Выдряной ручей. Из ее окон можно было полюбоваться чистой голубеющей водной гладью реки, уходящими до горизонта волнистыми лесами. Хижина была построена из хорошо отесанных прямоугольных бревен и имела две большие комнаты, разделенные сквозным коридором через все сооружение, над которым был возведен второй этаж: тут было приятно посидеть летом, слушая, как шелестят свежие ветры с реки. Подвал и амбар с закромами для хранения зерна находились метрах в ста от дома.
Китти вышла из амбара с ведром, до краев наполненным парным молоком. Слева на большом поле созревал урожай маиса, за ним почти до границы леса простирались пышные зеленые заросли табака, облитые утренним солнечным светом. Огород находился чуть поближе к дому.
Около ручья виднелись две хижины Латтремов: в одной семье с одиннадцатью отпрысками было тесно, и они построили новую хижину для четырех старших сыновей. Латтремы, как и многие другие, утратили законное право на земельный участок – то ли из-за ошибки землемера, то ли из-за неправильного оформления документов, – и Том Латтрем с удовольствием работал на Романа за ежегодное вознаграждение и часть урожая. Это был хороший, честный мужик, привыкший к тяжелому труду, и сыновья его, по словам Романа, были сделаны из того же теста.
Китти думала в эту минуту о Дэниэле и Ребекке, которые тоже утратили право на владение застолбленным участком в фактории Бун. «Я так надеялась остаться здесь навсегда», – плача, сокрушалась Ребекка.
Дэниэл перевез всю семью на Мраморный ручей, покинув могилу Израила; там и получил новый земельный участок.
Сегодня Буны должны были навестить их, и Китти заранее радовалась случаю снова повидаться с ними. Дэниэл подумывал о переезде в Лайм-стоун в верховьях Огайо. Если задуманное получится, то они с Ребеккой долго не увидятся…
– Честер говорит, что сегодня после полудня к нам нагрянет куча народа. Целая сотня. Это правда, госпожа Китти?
Обернувшись, Китти увидела Селию Латтрем, которая в свои двенадцать вымахала уже выше ее, раскрасневшуюся, с усыпанным веснушками круглым лицом и соломенными волосами, которые девочка заплела в тугую косу. Она тоже вышла из амбара с двумя полнехонькими ведрами молока. Честер, ее брат на два года старше ее, был любимчиком Селии, и она постоянно ссылалась на него.
Китти рассмеялась.
– Надеюсь, не сотня, Селия! – успокоила она девочку. – У нас для такой оравы еды не хватит, не говоря уж о месте для ночлега.
Она посмотрела туда, где Роман с Томом Латтремом и его сыновьями следили за горящими углями в яме, над которой на вертелах медленно жарились три больших поросенка, два бока коровы и олень. Индейки и прочая мелкая дичь, принесенная мальчиками, дожидались своей очереди. Китти видела Романа, стоявшего с высоко поднятой головой и широко расправленными плечами, – все в его облике говорило о том, что он очень доволен сегодняшним днем.
Это Роману пришла в голову идея организовать своеобразную вечеринку, а заодно и отпраздновать дни рождения мальчиков – Майкла и Трейса. К тому же он хотел пригласить на праздник несколько своих товарищей по службе и тех, с кем ему приходилось часто встречаться в Данвилле в мае прошлого года, когда его избрали делегатом на проходивший там съезд…
– Я сейчас унесу молоко на кухню, Селия, – сказала Китти, которой уже стало не по себе от мысли, сколько и в самом деле гостей пригласил ее муж, – а ты поставь свои ведра в подвал – может, среди гостей найдутся любители густого молочка.
На кухне Эстер кормила маленького Трейса-Эйбла Джентри, которому завтра исполнялось два года. Этот пухленький карапуз с иссиня-голубыми глазами во всем был копией отца и унаследовал от Китти лишь копну черных, как у Майкла, волос. Иногда Китти удивлялась, как это ей удалось родить двух сыновей, столь похожих на своих отцов, и благодарила Бога за это.
Мальчуган улыбнулся матери, обнажив зубки, сполз со стула и, протянув ручки, заковылял к Китти. Как и Роман, он был очень неразговорчив: мог произнести только «папа», «мама» да «Мишка». Поставив ведро с молоком, Китти крепко обняла малыша и. высоко подняла его на руках. Сейчас она думала о Майкле, бегущем вприпрыжку к стоявшему у костра Роману, о Мишке, который с лаем бросился за ним вдогонку, об этой чудесной земле, о реке и о своем новом доме.
– Господи, Эстер, – вырвалось у нее, – как мне хорошо здесь!
Эстер, смахивая крошки со стола, выпрямилась и улыбнулась.
– Мне тоже, – сказала она непривычно мягким голосом.
Уже поздно вечером мужчины собрались за круглым столом в столовой и по приглашению Романа живо разобрали стоявшие на полке оловянные кружки. По кругу пошел кувшин с виски.
– Клянусь Вечным Отцом, – начал Исаак Шелби, – нам не дают покоя как домашние дела, так и все остальные! Индейцы на севере присмирели – ждут своего часа, – но теперь эти проклятые испанцы закрыли нам доступ к Миссисипи и лишили права отправлять на плотах товары в Новый Орлеан на выгодные рынки… Джентльмены, мне кажется, что единственный выход из такой ситуации – провозгласить Кентукки штатом, ибо у нашей матери, штата Виргиния, так много дел, что ей некогда заниматься нашими проблемами.
– Вы тоже придерживаетесь этого мнения? – спросил Романа генерал Уилкинсон.
– Да, и об этом всем хорошо известно. Этот вопрос встанет во главу угла на выборах в следующем месяце, на которых будут названы делегаты августовского конвента.
– Насколько я понимаю, именно вы выставляете свою кандидатуру на выборах в вашем округе? – спросил Уилкинсон.
Роман кивнул.
– А вы, генерал? Вы прожили здесь около года. Вероятно, у вас сложилось и собственное мнение по этому вопросу.
– Ну… – Уилкинсон подался вперед, положив локти на вишневую скатерть, и одарил присутствующих своей чарующей улыбкой. – Никто из нас не сомневается, что Кентукки ожидает блестящее будущее. Тот курс, которому ваш край должен следовать и впредь, выработают люди значительно опытнее и старше меня. Но несомненно одно: первым шагом должно стать отделение от Виргинии, и с этим я целиком согласен.
– Но многие придерживаются другого мнения, – возразил ему кто-то из делегатов майского конвента, – и считают, что выход из-под эгиды Виргинии означает гибель округа.
– Джентльмены! – Уилкинсон не спеша попыхивал своей трубочкой, украшенной резьбой и длинным мундштуком. – Мне кажется, что проблема индейской угрозы разрешится сама собой: растущее численное превосходство белых отныне не позволит дикарям действовать безнаказанно.
– А ты, Дэниэл, почему до сих пор молчишь? – с расстановкой произнес с дальнего конца стола Генри Портер. – Что скажешь по поводу идеи сделать наш край штатом?
Дэниэл небрежно покачал головой:
– Я не обладаю талантом политика, да у меня и нет к ней вкуса, Генри. Все эти дела я переадресовываю Роману.
Роман, взглянув на Дэниэла, которому было уже за пятьдесят, вдруг почувствовал щемящую глубинную боль: последние годы круто обошлись с ним, но Дэниэл не собирался сдаваться. По крайней мере, внешне…
Недавно Роман хотел одолжить своему старому другу денег, но Дэниэл наотрез отказался.
Наверху над кухней все затихло.
– Майкл пошел спать с мужчинами и со старшими мальчиками? – спросила Ребекка.
Китти с улыбкой кивнула:
– Он упросил Романа позволить ему ночевать в амбаре. Иначе ему пришлось бы спать в одной кровати с Трейсом, а тот наверняка обмочил бы его ночью.
Ребекка засмеялась:
– И Роман уступил.
– Да. Он балует и того и другого.
– Кажется, он совсем не делает между ними различия…
– Абсолютно! Глядя на них, можно подумать, что Майкл его родной сын. Но это понятно: Каллен ведь был его другом…
– Ну а что с дочерью Романа Хелли? – спросила Ребекка. – Ты что-нибудь знаешь о ней?
Китти вспомнила о полученном месяц назад письме, хранящемся в ящике письменного стола Романа.
– Мариэтта сообщает нам о ней один, а иногда два раза в год. – Она тяжело вздохнула. – Мы очень хотим взять ее к себе, ты же знаешь…
Ребекка кивнула.
– Но мы и понятия не имели, как глубоко ранит наше предложение Мариэтту с Сэмюэлом… и даже саму Хелли: она считает их своими настоящими родителями, других не знает. Я была так разочарована, даже обижена, когда он вернулся без девочки. Я так рассчитывала, что она будет жить с нами… Мне всегда хотелось сделать это ради нашей любимой Сары… Но… – оживилась Китти, – я обещала Роману родить дюжину и намерена сдержать свое обещание!
Ребекка засмеялась.
– Он так счастлив! – сказала она. – Это сразу видно по его умиротворенному лицу.
– Потому что занимается тем, чем хочет.
Ребекка задумалась. Она смотрела в темные окна, словно могла пронзить взглядом стены и черноту ночи и увидеть переходящие один в другой холмы, долины, гигантские деревья, родники, ручейки и реки – все то, что так манило сюда Дэниэла.
– Никогда не думала, что Роман с такой легкостью откажется от разведки… не захочет все время быть там, в этих диких зарослях.
Китти покачала головой:
– Нет, он все равно любит эту глушь! Он всегда мечтал о Кентукки – всегда, с самого начала, и я это прекрасно знала.
Помолчав немного, они прислушались к звонкому стрекоту кузнечиков, кваканью лягушек, доносимым теплым ветром с реки.
– Тебе очень повезло, Китти, – наконец сказала Ребекка, чуть наклоняясь к ней. Лицо ее скрылось в тени. – Для него это поистине благословенно, и для тебя тоже… Все здесь так изменилось, и Роман умеет меняться вместе со всем. А Дэниэлу… – Она глубоко вздохнула. – Дэниэлу очень трудно приспособиться к этим переменам.
– Он все еще хочет переехать в Лаймстоун? – спросила Китти.
– Да. Теперь, когда на Огайо началась навигация, он хочет открыть там таверну. Можешь себе представить? Дэниэл – хозяин корчмы! – Она вздернула свои сильные широкие плечи. – Может, это и к лучшему… Все эти годы я повсюду хвостом таскалась за ним вместе с детьми. Надеюсь, сумею выдержать еще один переезд… если только Дэниэл обретет там счастье и успокоится.
Китти принесла Роману в гостиную кофе, источающий аромат добавленного в него бренди: ему нравилась эта смесь, и Роман всегда выпивал по кружке даже в самую жаркую погоду. С бренди или ромом. Такая процедура стала в их доме чем-то вроде ритуала: Роман сидел на своем виндзорском стуле перед чашкой кофе с трубкой в руке, а Китти рядом с ним принималась либо за починку белья, либо за вязание. Сегодня ей было вдвойне хорошо: Роман только что вернулся из Данвилла после конвента – как раз к ужину.
Мальчики крепко спали, да и незаменимая Эстер улеглась несколько минут назад… Китти, устроившись поудобнее в одном из стульев-качалок, пододвинула к себе корзинку с рваными носками.
– Ну а теперь, – сказала она, заглянув мужу в глаза, – расскажи-ка мне поподробнее о том, что происходило в Данвилле.
Роман фыркнул, вынимая изо рта мундштук:
– Любимая, наконец-то я дома, и ужасно этому рад! Неужели нам не о чем больше поговорить, кроме как о политике? Судя по всему, мальчики чувствуют себя отлично. Чем они здесь занимались в мое отсутствие?
– У Трейса прорезались зубки. Кажется, он так обрадовался твоему приезду, что забыл сообщить тебе об этом, а Полли Латтрем через несколько дней после вечеринки родила еще одного мальчика и после восемнадцатичасовых родов призналась нам с Эстер, что больше никогда не будет заниматься с Томом любовью!
Роман несколько оживился, но Китти видела, что две морщинки у него на переносице так и не разгладились – значит, что-то по-прежнему беспокоило его. И она отважилась спросить его напрямую:
– Что с тобой, Роман? Что тебя тревожит?
– Ничего, – неохотно буркнул он.
– Роман…
Он криво усмехнулся:
– Боже мой, Китти Джентри, тебе крупно повезло, что я из породы верных мужей! Ты, наверное, прогнала бы меня, если бы я был другим.
– Несомненно! – с притворной суровостью воскликнула она.
Пожав плечами, он все рассказал ей.
– Меня выбрали делегатом и поручили вместе с Джорджом Матером представить петицию легислатуре. Но теперь я жалею, что не отказался. – Трубка его потухла, и Роман напрасно нетерпеливо прижимал ее большим пальцем.
– Роман, я ничего не понимаю, – сказала Китти, поднеся ему горящую свечу.
Он прикурил трубку, и облачко дыма поднялось у него над головой. Роман откинулся на спинку стула.
– Ты мне так и не ответил, – напомнила она мужу.
Он громко рассмеялся и перетащил ее со стула к себе на колени.
– Роман! – взвизгнула она, стараясь держать подальше пламя свечи.
Улыбаясь, он взял у Китти свечку и воткнул ее в подсвечник.
– Никогда не думал, что моя жена превратится в зануду… но если тебе непременно хочется докопаться до всех моих мыслей… – Он замолчал, не зная, как ей получше объяснить. – Я хочу отказаться от этой миссии, потому что понимаю, как сильно буду по тебе тосковать… и по мальчикам тоже. Эти двенадцать дней вдали от вас показались мне вечностью… И если теперь еще новая разлука…
Китти вздохнула, заглядывая в его глаза. Она испытывала к нему такую нежность, что готова была разреветься… или закричать. Разве можно быть такой счастливой?! Она провела пальцем по его щеке.
– Тебе нужноехать, – серьезно сказала она. – Кроме того, лучше тебя с этим никто не справится.
Роман поморщился, на лоб его набежали морщины, рыжие брови сошлись на переносице.
– Нужно строить мукомольную мельницу в устье ручья – лучшего места не найти: можно будет молоть не только наше зерно, но и зерно других фермеров за небольшое вознаграждение или за часть урожая. И еще этой осенью я хотел соорудить канал со шлюзом на реке, пока вода в ней не поднялась, – задумчиво произнес он.
– Ну и что же? Можешь заняться и этим! – не возражала Китти. – У тебя до отъезда еще куча времени! И потом, во всем можно положиться на Тома Латтрема: он со своими парнями продолжит работы, когда ты уедешь.
Отложив трубку, Роман привлек Китти к себе. Поцеловав ее, он запустил руку под ее тонкую блузку.
– Может, поговорим об этом завтра?
– А вдруг Эстер еще не уснула? – прошептала Китти, почувствовав знакомое теплое набухание, которое росло с каждой секундой. Двенадцать дней они не виделись – слишком долгая разлука.
– Ну, тогда…
Глаза его заблестели, он улыбнулся, поставил Китти на ноги и, взяв ее за руку, потянул к двери. Они выбежали из дома. Оказавшись во дворе под необъятным ночным небом, они добежали до родника и, сдерживая смех, устремились в лес. Остановившись возле высоких густых кустов бузины, они, запыхавшиеся, наконец громко рассмеялись.
– Господи, Господи… как же я тебя люблю, родная моя… – сказал Роман, опускаясь с ней на мягкую, сладко пахнущую траву и прижимая ее к себе.
– Роман! – полусерьезно упрекнула она его. – Нельзя же здесь заниматься этим!
– Почему?!
Он лег на нее, и снова в ее горле забулькал смех, ставший вдруг совершенно другим из-за охватившего ее острого желания.
– Нас могут увидеть… – тревожно прошептала Китти, невольно выгибаясь под ним, когда он начал расстегивать пуговицы на ее платье. Его руки жадно гладили ее столь желанное тело.
– Кто же… скажи, кто услышит? – он нашел губами ее губы и крепко прильнул к ним.
– К-кто-нибудь, – пыталась выдохнуть она между поцелуями. – Может… кто-нибудь из Латтремов… или…
– Все уже давно спят.
И она, отбросив стыдливость, крепче прижалась к нему всем телом.
Роман вернулся с востока с хорошими новостями: легислатура с одобрением отнеслась к представленной кентуккийцами петиции, хотя и с некоторыми оговорками. В принятом законодателями билле говорилось, что вопрос об отделении должен быть ратифицирован Континентальным конгрессом не позднее первого июня следующего года, и в соответствии с этим Кентукки «в надлежащее время» мог быть принят в Федеральный союз. Законодатели постановили, что необходимо созвать новую ассамблею делегатов в Данвилле на которой они от имени всех добропорядочных людей округа заявят, что народ действительно требует превращения Кентукки в отдельный, независимый штат.
Роман был доволен результатами как своей поездки, так и возвращения домой: Том Латтрем с сыновьями поддерживал полный порядок в доме, работы по строительству мельницы не останавливались, и все с нетерпением ожидали доставки больших каменных жерновов, заказанных Романом на востоке.
Весна пролетела незаметно, наступило лето, и дни рождения их мальчиков снова были отмечены вечеринкой, но на сей раз без участия Дэниэла и Ребекки, которые теперь жили в Лаймстоуне. Китти никак не могла поверить, что целый год прошел с того момента, когда они сидели с Ребеккой на кухне, разговаривая всю ночь. Она так скучала по ней!
Когда Трейсу исполнилось три годика, Китти начала удивляться тому, что не забеременела снова, и поведала свое разочарование Эстер и Полли. Это происходило явно не от их с Романом плохого старания…
– Одна старая врачиха, с которой я была знакома долгие годы, сказала мне, что если мы будем заниматься этим с Плизом в полнолуние, – сообщила Эстер, – то я точно попадусь. Но, как видишь, ее предсказания не сбылись.
А Полли сказала:
– Это все потому, что Бог любит тебя и бережет! Он хочет, чтобы ты немного отдохнула перед очередными родами. Ты только посмотри на меня! – запричитала она, указывая на свой округлившийся живот.
И они втроем пошли в глубь двора, чтобы полюбоваться клумбой Эстер, на которой она посадила наперстянку…
После того как колесо, приводящее в движение жернова мельницы, было поставлено на место, Роман приступил к проведению своей избирательной кампании по выборам в конвент. Он раздавал написанные от руки листовки, в которых разъяснял свою позицию в отношении будущего округа.
Фландерс Кэллоувэй по пути в Крэб-Орчард, где он собирался купить лошадь, остановился у них переночевать и за кружкой бренди сказал, что Роман выиграет, стоит ему лишь пошевелить пальцем.
– Ни одному человеку люди в округе Мэдисон так не доверяют! – заверил он женщин.
Фландерс сообщил Роману, что получил письмо от Дэниэла. Вся семья Бунов жила хорошо, открытая ими таверна процветала, но в тех местах с каждым днем росла угроза нападения индейцев: они крали у поселенцев лошадей, унесли даже одного мальчика, который безрассудно далеко отошел от своей хижины, а мужчине, работавшему на участке, проломили череп и сняли скальп. Не проходило и недели, чтобы не пропал кто-нибудь из поселенцев, плывущих по Огайо к Лаймстоуну: индейцы нападали на них в пути. Дэниэл утверждал, что шоуни все больше наглеют, и, по его мнению, нужно было что-то предпринимать, иначе снова наступит время, когда никто не сможет чувствовать себя в безопасности.
В тот день Роман получил известие о своем избрании делегатом на созываемый в сентябре конвент, но в это время прибыли жернова, и о предстоящем конвенте на время забыли.
Жернова были установлены за сутки, и впервые воду направили по каналу к шлюзу. Русло канала все время сужалось, сдавливая поток с обеих сторон, и наконец он со свистом стремительно вырвался на свободу. Большое колесо, вздрогнув, начало медленно, со скрипом вращаться, поднимая фонтаны брызг.
Весть о том, что мельница семьи Джентри заработала, быстро разнеслась по всему округу. Сбор нового урожая был не за горами, и многие поселенцы приезжали к Роману домой или останавливали его на улицах города, чтобы договориться о помоле зерна и о приемлемой для обеих сторон цене. Бунсборо стал теперь открытым городом – частокол вместе с воротами давно снесли.
Один парень, сухопарый и такой же изношенный, как лемеха от плуга, которые он привез поточить, подошел к нему в кузнице Оливера Бурдетта.
– Но у меня мало денег! – предупредил он, выдвинув вперед тяжелую челюсть, словно ожидая, что придется дать бой и за то, что еще осталось в кармане.
Роман вспомнил, что уже видел его: он приехал в Бунсборо около года назад, может и раньше, как и многие подобные ему, которые, прослышав о плодородных землях Кентукки, перевалили через горный хребет с одним только выводком детишек да превратившейся в старуху женой – без сельхозорудий и без гроша в кармане – в надежде приобрести все на месте, решительно настроенные поймать удачу за хвост.
– Неважно… – тихо сказал Роман. – Будем молоть на паях.
Собеседник, засунув руки в карманы бриджей, подозрительно изучал Романа.
– И каким же будет этот пай, мистер Джентри?
– Таким, какой ты сочтешь справедливым! – резко бросил Роман.
Его сузившиеся глаза сразу расширились, а кадык заходил ходуном. Кивнув, парень подошел со своими мехами к Оливеру, который старательно прятал улыбку.
Роман привел подковать Заката. Загнав его в донник с грязным полом, покрытым соломой, он снял седло. Это была та самая лошадь с отметиной на копыте, за которой он шел по следам до лагеря шоуни, где увидел скальп старого полковника… и едва не погиб. Он ласково поглаживал стройное животное по холке.
В кузнице пахло сеном, дымом от горна и свежим конским навозом. Роман хлопотал возле лошади, когда услышал, как парень, с которым он только что разговаривал, позвал его.
– Меня зовут Морган, – представился он. – Енох Морган. И у меня пока нет ничего, кроме честности, мистер Джентри, а потому хочу признаться, что не голосовал за вас на последних выборах. Но в следующий раз проголосую.
С этими словами он подошел к видавшему виды фургону. Его старая кляча гуляла под жарким бронзовым послеполуденным солнцем.
– Судя по всему, вы приобрели еще одного избирателя, Роман, – улыбнулся Оливер.
Роман, сдвинув на затылок кожаную шляпу, глядел вслед фургону, пылившему по дороге. «Нет, – думал он, – я не хочу завоевывать голоса таким способом… Но все равно сделаю все, что смогу, чтобы помочь таким людям, как Морган, прочно встать на ноги».
И в этом большую помощь может оказать свободное передвижение товаров по Миссисипи, если удастся переубедить Континентальный конгресс не идти на сделку с испанцами, передавая им все права западных поселенцев на этот водный путь…
Вернувшись домой, он приказал Тому Латтрему разрешить Еноху Моргану самому установить приемлемый для него размер пая, когда тот привезет для помола свое зерно.
Стремительно приближался день, когда ему предстояло отправиться в Данвилл, и Китти спешила привести его одежду в порядок. Просто неприлично, убеждала она его, делегату конвента являться на заседание в чем-нибудь ином, кроме черного шерстяного камзола и новомодной жилетки.
– Я бы явился туда и в этих грязных бриджах, – ухмыльнулся Роман, но было ясно, что он, конечно же, уступит ей, как это бывало и прежде.
