Текст книги "Райская сделка"
Автор книги: Бетина Крэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)
– Ах! – Эзра откинулся назад, наслаждаясь чистым вкусом пряной жидкости и глядя, как Уитни прикрыла глаза, оценивая вкус рома. У нее стало легче и спокойнее на душе, и она с удовольствием сделала еще один глоток.
– Добрый напиток. – Уитни кивнула и снова понюхала ром. – Конечно, не такой, как виски Дэниелса, но все равно отличный, крепкий напиток. – И она вытянула руку, чтобы еще раз стукнуться с дедом Гарнера стаканами.
Эзра налил им еще по порции и подался вперед с горящими справедливым негодованием глазами.
– Мне не дают выпить собственного рома! Не дают ничего, чего я хочу. Все время говорят: «Подумай о своем здоровье!» или «Веди себя разумно, Эзра!» Мой отец заставил меня оставить занятие винокурением, когда мне стукнуло пятьдесят, чтобы я освободил место для Байрона. Заставил меня заняться политикой… – Старик сморщился, и Уитни подавила невольную улыбку – его лицо приобрело то же кислое выражение, которым отличались портреты железных Таунсендов. – А я ненавижу эту проклятую политику. Всегда терпеть ее не мог. Целыми днями среди людей, делай то, голосуй за это, и нужно еще делать вид, что ты страшно интересуешься каждой идиотской идеей, которая пришла им в голову. Все или тратят деньги без разбору, или лезут тебе в карман. Байрон – настоящий политикан… – Эзра остановился, сообразив, что Уитни его слушает, и подозрительно посмотрел на нее. С ним давно уже никто не разговаривал. – А я хотел только одного – делать ром. Только это. У меня это здорово получалось, мой ром был самым хорошим в Бостоне.
– Правда? – Лицо Уитни расцвело улыбкой. – Я тоже скучаю по этому делу. Оценивать зерно, пробовать воду, пенящийся кисло-сладкий запах браги до того, как она будет готова, слышать потрескивание и ощущать дымок костра, который дядюшка Баллард разводит под баком холодным осенним вечером… – Выражение ее лица стало мечтательным.
– Вы действительно сами варите виски?
– Конечно. – Она вернулась к настоящему. – Мы с папой варим лучшее виски во всей западной Пенсильвании. Папа говорит, что это у человека должно быть в крови. У меня есть к этому дар, это точно.
На ее ясном лице появилась ослепительная улыбка, пробуждая в Эзре забытые чувства и подчиняя его своему очарованию. Он не сразу оторвал от нее глаза и обрел дар речи.
– Так вот как вы это сделали, да? – Он сделал еще глоток, пристально рассматривая девушку. Мало сказать, что странная жена его внука красивая, живая и чувственная женщина, она еще умеет ловко торговаться, ненавидит деньги из-за их могущества и коварства, а вдобавок ко всему, оказывается, умеет делать виски и понимает толк в роме.
– Что сделала? – Уитни заразительно засмеялась.
– Я имею в виду этот ваш вид… то есть как вы подцепили моего внука. Должно быть, в вас есть что-то особенное. Он не приближался к женщинам после той маленькой горячей англичанки, а прошло уже несколько лет.
– Англичанки? – Несмотря на легкое возбуждение от рома, Уитни мгновенно насторожилась, сразу вспомнив о некоторых вещах, о которых упоминали Гарнер и его семья. То, как Байрон встретил новость об их браке: он говорил что-то насчет других идиотских поступков и позора и о том, что она была не первой, кто охотился за состоянием Гарнера. Для такого красивого и мужественного человека, как Гарнер…
– У него уже были проблемы из-за женщин?
– Женщины! Их было по меньшей мере две. У него поразительный дар коллекционировать женщин с проблемами. Первый раз, когда ему было шестнадцать… его застали в конюшне с девушкой, которая старалась подстроить все так, чтобы стать миссис Таунсенд. Байрон пошел показать друзьям своего нового жеребца – и среди них был отец этой девушки, – и они натолкнулись на парня, который был возбужден до крайности и сам играл роль жеребца. – Эзра нехорошо улыбнулся, и его поблекшие глаза оживились. – Поднялся скандал, потому что она была старше его и к тому же оказалась развязной девицей… чертовски развязной, если вы понимаете, что я имею в виду. Ну, и его с позором выгнали в Англию. Нашли ему отличное место для учебы – в Королевском военном колледже. Он его закончил и должен был уже возвращаться домой, как тут вдруг к нему воспылала страстью невеста его лучшего друга и залезла прямо к нему в постель! Конечно, состоялась дуэль, и он ранил парня. Вернулся домой с поджатым хвостом и с тех пор ни разу не выпил и не взглянул на девушку.
Я сказал Байрону: «Оставь парня в покое – ему просто нужно осмотреться и приспособиться к самому себе». Но Байрон, он в точности такой, какой была его мать, – у него нет совсем никаких желаний. Ничего в этом не понимает. Парень же не виноват, что такой красивый и богатый… и такой… возбудимый. – Эзра засмеялся, глядя, как покраснела Уитни. Он не понимал, что только что приоткрыл тайну Гарнера Таунсенда и его отчаянного противостояния ей.
Ясно, что она была не первой Далилой, с которой он встретился. Уже дважды он опозорился в глазах своей властной семьи из-за влечения к женщинам. Его даже отослали в Англию, чтобы избежать огласки, а он только еще больше скомпрометировал себя, ранив своего лучшего друга из-за другой Далилы.
А теперь сама она стала причиной его несчастья, но более рокового, потому что он связал с ней свою жизнь. Она поступила с ним точно так же, как и те девушки: использовала его желания, чтобы удовлетворить свои. И с этой целью раз за разом ставила Гарнера в тяжелое положение, всячески издевалась над ним, выставляла в смешном виде перед его же солдатами, вынуждала поступиться понятиями чести и долга, подвергла унижению со стороны его командира, заставила переживать презрение семьи. Просто чудо, что он еще мог смотреть на нее, тем более так тепло улыбаться, так нежно ласкать и любить…
Любить… ее? Уитни замерла, зажав стакан в руке. Что таится в глубинах его сердца? Неужели любовь? Неужели любовь возбуждала в нем такую страсть к ней, побуждала его защищать и утешать ее, так настойчиво требовать, чтобы она отказалась от усвоенных с детства привычек, которые мешают ей стать равноправным членом общества, которому он принадлежит? Он заявил, что она должна быть ему женой… затем утешал, заботился о ней, купил для нее все эти роскошные платья… как будто она была избранницей его сердца. Уитни захлестнула огромная радость.
Гарнер совершенно прав, она должна стать ему женой, которой он мог бы гордиться. Любящей и преданной женой. И она его любит… всем своим существом. И он тоже когда-нибудь полюбит ее… обязательно полюбит!
– Я спрашиваю, – говорил Эзра, подавшись вперед и подняв над своим стаканом наполовину осушенную бутылку, – выпьем еще по одной?
Уитни пришла в себя.
– О… Ну… – Она с сожалением облизнулась, затем накрыла свой стакан ладонью. – Нет, лучше не стоит. Понимаете, мне нужно научиться пить вино… то есть я сама хочу привыкнуть к нему и постараюсь побыстрее.
Эзра сморщился, проницательно глядя на решительное выражение ее лица.
– Отказываетесь ради него, верно?
Уитни покраснела, но его утверждение заставило ее улыбнуться. Это был не совсем «отказ», а скорее мена: отказаться от крепких напитков, чтобы завоевать частичку сердца Гарнера.
– Проклятие! – проворчал Эзра, ставя бутылку на стол. – Только я нашел себе компаньона для выпивки… – Он скрестил на груди худые руки, откинулся на спинку кресла и мрачно поглядел на нее. Но когда она задумчиво ему улыбнулась, он вдруг ожил. – Что ж, тогда я сам научу вас пить вино. Я отлично разбираюсь в винах.
И, не дожидаясь ее ответа, он стал резко разворачивать кресло к выходу.
– Не сидите просто так, женщина, подтолкните меня!
Уитни вскочила на ноги, и когда они добрались до двери, старик стал звать Эджуотера. Дворецкий поспешно примчался на вызов. Эзра выпрямился в кресле и напустил на себя повелительный вид.
– Подайте вина… в обеденный зал. Принесите мне бутылку шабли, которое подавали к ужину два дня назад, бутылку нашего лучшего кларета… и мягкого хереса… еще самой лучшей мадеры, хорошего крепкого мозельского и крепкого бургундского…
– Но, право, сэр… – Эджуотер перевел взгляд с Эзры на Уитни и презрительно фыркнул, затем снова втянул в себя воздух. Почувствовав исходивший от них запах рома, он сурово произнес: – Полагаю, вы уже приняли свою норму.
– И еще хлеба, черт побери, и побольше бокалов! – Возмущенный возражениями дворецкого, Эзра помрачнел. – Пока еще этот дом на десять процентов принадлежит мне, а значит, и десять процентов погреба. И если вы немедленно не принесете то, что я требую, вас вышвырнут из дома, даю вам сто процентов!
Уитни с трудом сдержала смех, глядя, как Эджуотер побледнел и отдернул руки. Он со всех ног кинулся исполнять приказание старого Таунсенда, так что фалды его черного фрака хлопали, как крылья испуганной вороны. Эзра удовлетворенно вздохнул и жестом приказал Уитни ехать вперед.
– В обеденный зал, женщина.
Глава 19
В обеденном зале и застал их Гарнер, вернувшись в тот вечер домой, – за столом, уставленным дюжиной распечатанных бутылок с лучшими винами из погреба Таунсендов. Эзра обмяк в своем кресле и громко храпел. Уитни сидела подперев голову и прилежно повторяла названия вин, год урожая и характеристики данного урожая.
Под негодующими взглядами Эджуотера и Маделайн Гарнер подошел и помог подняться со стула своей покачивающейся жене. Его вид заставил Уитни немного прийти в себя, и она выдавила смущенную улыбку, когда Гарнер потребовал отчета в ее действиях.
– Т-твой д-дед учил меня в-винам… – покачнувшись, Уитни уткнулась лицом ему в живот, – что… чтобы… ты мной гра… гордился.
Честное признание Уитни смягчило его ярость. Удивительно, но, по-видимому, она сумела найти подход к сварливому и язвительному Эзре… как и к нему самому. Гарнер взял в ладони ее нежное лицо, чувствуя в груди стеснение. Совершенно пьяная, она все равно излучала искренность и невинность, которые делали ее недостатки достоинствами.
После первого замешательства он понял, что «неприличие» ее состояния не имеет для него значения. Главное, ему хотелось верить, что она напилась, потому что хотела сдержать свое обещание научиться пить вино, чтобы быть ему достойной женой. Ему хотелось верить, что Уитни думала не только о своей чертовской гордости и об удовольствии, которое он мог ей дать, что она начинает думать о нем… любить его… хотя бы немного.
Гарнер взял Уитни на руки, она сонно прижалась к нему, и он понес ее наверх, в ее комнату, сопровождаемый Маделайн и Эджуотером, которые обменивались негодующими взглядами.
На следующее утро Гарнер со злорадной улыбкой нагнулся к побледневшей Уитни.
– Вероятно, ты права. Женщина, которая не может удержать в себе вино, не должна пить. – Уитни хотела что-то возразить, но он зажал ей рот рукой и нагнул над тазиком, который поставил рядом с кроватью.
Когда Уитни освободилась и смогла дышать, она подняла на него взгляд из-под спутавшихся волос.
– Прости. Твой дедушка предложил научить меня пить разные вина, и… Господи! Они такие коварные… просто не замечаешь, как опьянел!
– Я вижу, тебя просто опасно надолго оставлять без присмотра, – сказал Гарнер, сидя рядом с Уитни на кровати и поглаживая ее бледное лицо. – Что мне с тобой делать, Уитни Дэниелс?
– Уитни Дэниелс Таунсенд! – удалось ей выговорить. – Теперь я миссис Таунсенд.
Гарнер засмеялся:
– Да, да, конечно!
Благодаря заботливому уходу Гарнера и Мерси Уитни пришла в форму уже через два дня и поклялась не пить ни вино, ни ром, разве только если ее к этому принудят. Гарнер с некоторой тревогой заметил заговорщицкие взгляды, которыми за ужином тайком обменивались Уитни и Эзра. Но свое слово она держала: за едой, как и он, пила только кофе, и он с облегчением покачивал головой, когда она вызывала у его деда хриплый смех и саркастические замечания. Они определенно симпатизировали друг другу. Гарнера это искренне удивляло, так как он и представить себе не мог, что старику хоть кто-то способен понравиться.
Гарнер стал подумывать, чем бы занять Уитни, чтобы избавить ее от презрительного отношения Байрона и эксцентричного влияния Эзры. Что же делают замужние леди весь день, каждый день?
– Решительно отказываюсь! – возмутилась Маделайн, когда Гарнер предложил время от времени выводить Уитни в свет. – Твоя жена невоспитанная и непредсказуемая, и я не желаю, чтобы она опозорила меня перед моими знакомыми.
Гарнер рассердился. Непредсказуемая? Верно. Но даже в первый день пребывания Уитни вТаунсенд-хаусе ее нельзя было назвать невоспитанной. Напротив, она держала себя удивительно хорошо, принимая во внимание ее незнание требований светского общества.
Не требовалось особой проницательности, чтобы понять, что лежит за отказом Маделайн. В доме, полном мужчин, она привыкла быть единственной женщиной. И хотя мужчины Таунсенды никогда никого не баловали, даже маленькую сироту, которая приходилась одному из них внучкой, а другому племянницей, она многого сумела от них добиться, в частности, в прошлом году она настояла, чтобы они выплачивали пенсию ее состарившейся гувернантке. С тех пор Маделайн пользовалась такой свободой, которая была немыслима для шестнадцатилетней девушки. Гарнер с удивлением сообразил, что раньше даже не задумывался о том, что ее никто не воспитывает.
«Мои знакомые», – сказала она. Гарнер озабоченно нахмурился. Значит, у нее есть друзья?
После отказа Маделайн помочь Уитни стать леди Гарнер оказался перед серьезным затруднением. Вряд ли Уитни могли заинтересовать ведение дома, занятия музыкой, рисование и вышивание, так же как и посещение магазинов – все, чем с увлечением занимались дамы его круга. Не найдя ничего лучшего, время от времени он пропускал работу в конторе и сопровождал Уитни в прогулках по городу.
Наконец он уступил настойчивым просьбам Уитни показать ей винокуренное предприятие Таунсендов. Однажды ясным и холодным днем он усадил Уитни в обитую бархатом карету Таунсендов и повез в южный конец заводского района.
Он давно уже не был в огромном трехэтажном строении, где Таунсенды варили ром. Когда семейный бизнес разросся настолько, что включил в себя и другие предприятия, контора компании переехала в более фешенебельный район города, где располагались в основном финансовые учреждения. Необходимости постоянно контролировать работу винокурни не было, поскольку она продолжала приносить прибыль. Поэтому он был поражен, увидев обветшавшее здание с покосившимися дверями и ставнями и давно не мытыми окнами.
Внешний вид здания словно предупреждал о царившей разрухе внутри самой винокурни. Выщербленный кирпичный пол застилала прогнившая солома, вдоль стен в беспорядке громоздились ржавые решетчатые ящики для бутылок и старые бочки. Воздух был спертым и душным, рабочие, которых они видели в сумрачных отсеках цеха брожения и на складе, поражали своим оборванным видом.
Гарнер нашел мастера, и между ними завязался горячий спор о возмутительном состоянии предприятия. Уитни ничего не оставалось делать, как одной отправиться на экскурсию по винокурне. Угрюмые, одетые в лохмотья рабочие провели ее сначала в огромный цех, где, собственно, и производилась перегонка и где лицо опалял пылающий жар, а затем в помещение, куда поступал готовый ром. Она попросила разрешения попробовать свежую партию. Рабочие подозрительно осмотрели элегантное бархатное платье Уитни, меховую накидку и муфту из горностая и довольно грубо отказали ей.
Ничуть не обескураженная их грубостью, она решительно заявила:
– Я все равно намерена попробовать ром… даже если мне придется самой его зачерпнуть!
Последовала молчаливая дуэль упрямых взглядов, после чего ей передали оловянную кружку с только что сваренным ромом. Под настороженными и угрюмыми взглядами рабочих Уитни сделала один глоток и постаралась скрыть свое смущение.
– Ну? – мрачно спросили ее.
Уитни не успела ответить, так как в эту минуту вошел Гарнер, который повсюду ее искал и отнюдь не обрадовался, застав в обществе грубых мужчин, да еще с кружкой рома в руке.
– Я только что попробовала, – невозмутимо сказала она и протянула ему кружку. – По-моему, тебе тоже стоит попробовать. Это совершенно не похоже на тот ром Таунсендов, которым меня угощал твой дед.
Против своего желания Гарнер отведал напиток, и от кислого водянистого вкуса у него свело челюсти. Предложив Уитни руку, он поспешно покинул завод, и только когда они уже приближались к дому, отозвался наконец на мягкое пожатие ее руки.
– Ты расстроен, – сказала Уитни, подводя итог их общим впечатлениям. Ей было ясно, что производство рома на предприятии сильно пострадало от безразличия к делу, характерного для Таунсендов, которые думали только о получении прибыли.
– Проклятие! – Гарнер с досадой ударил по колену рукой, затянутой в перчатку. – Производство рома под маркой Таунсендов заложило основы нашего семейного состояния. И очень тяжело видеть, до чего все деградировало! Эта винокурня позорит наше имя!
Уитни с сочувствием отнеслась к его возмущению. Ведь продукция винокура – это его гордость.
– Так сделай же что-нибудь.
– Например? – выпалил он, с опозданием устыдившись своей резкости. – Передать дело в твои руки?
– В мои?! – Ее глаза осветились радостью, что он прочитал ее затаенные надежды. – Великолепная мысль! Только… Я ничего не понимаю в роме. Зато твой дедушка отлично в нем разбирается, и ему страшно надоело сидеть без дела. Он может меня научить, точнее, нас, и тогда мы сможем…
Мрачный взгляд Гарнера заставил ее замолчать.
– Он больной и страшно вздорный старик, Уитни.
– Ты так думаешь? – Она просияла от радости, что он решительно не запретил ей участвовать в деле.
– Он же инвалид, вынужден передвигаться только в своем кресле…
– Которым он пользуется как тараном. Ты когда-нибудь пробовал сдвинуть его кресло с места?
Гарнер повернулся к ней, глядя в сияющие зеленые глаза и на раскрасневшиеся щеки:
– Что ты хочешь сказать?
– Что он гораздо крепче и сильнее, чем вы все думаете. – Ее теплая улыбка в который раз оказала на него смягчающее действие. – В конце концов, он ведь тоже из железных Таунсендов.
– Хорошо, я подумаю.
И Гарнер действительно думал об этом весь день, пока показывал Уитни город. И наконец сообразил, что ему предоставляется исключительно редкая возможность занять жену. Уитни очень хочет что-нибудь делать. Что ж, он не станет возражать, пусть даже она займется своим прежним делом в партнерстве с его упрямым и вспыльчивым дедом. В первый раз у Гарнера появилась возможность тоже поторговаться с ней.
Он приказал кучеру отвести их на огромный рынок, раскинувшийся под открытым небом. Когда они вышли из кареты и оказались в шумной толпе, Гарнер хитро сощурился, заметив возбуждение Уитни. Вокруг шла бойкая торговля, покупатели и продавцы старались перекричать друг друга, ожесточенно торгуясь и сбивая цену. Уитни оживилась, глаза ее загорелись.
– Эзра и винокурня. Что ж, мне было бы легче согласиться с этой идеей, – сказал он ей на ухо, чтобы она могла его расслышать, – если бы ты научилась распоряжаться деньгами как достойная жена. – Он достал из кармана жилета две блестящие монеты и поднял перед загоревшимся взглядом Уитни. – Вот попробуй. Купи на них все, что пожелаешь. – Он махнул рукой, охватывая бесчисленные прилавки и повозки, вокруг которых бурлила толпа. Уитни не решалась взять деньги, тогда он вложил ей монеты в ладонь и загнул пальцы. – Просто спроси цену, и если она меньше десяти долларов, отдай им деньги. Но только не торгуйся.
Уитни волновалась. Не торговаться! Холод монет в руке был таким непривычным. В сопровождении Гарнера она пробиралась в толпе, плотно заполнявшей проходы между торговыми рядами, над которыми стоял многоголосый шум и крики, и сердце у нее учащенно забилось, а в горле пересохло. Несколько раз Уитни останавливалась перед прилавками, которые выдавали ее растущий интерес к предметам женского туалета, но каждый раз у нее словно сжималось горло.
Она понимала, что испытывает терпение Гарнера, и ее смятение усиливалось.
– Извини, но я не могу! – наконец призналась она, вернула ему монеты и поспешила к карете.
Однако Таунсенды издавна славились своим упрямством перед лицом непреодолимых препятствий. И в этом смысле Гарнер был самым железным из Таунсендов. Выждав два дня, он намекнул, что приближается Рождество и ей наверняка захочется послать какие-нибудь подарки своему отцу и тетушке. Уитни сразу погрустнела, но наотрез отказалась посетить магазин.
Последнее время она все чаще вспоминала о своих родных местах, об отце, о тетушке Кейт. Уитни начинала о них беспокоиться. Кейт обещала ей навестить Блэкстона в Питсбурге и написать об исходе суда. Теперь, по прошествии почти полутора месяцев, отсутствие известий стало тревожить Уитни. Наверняка суд уже закончился. Не стряслось ли чего плохого с отцом или тетушкой Кейт?
В конце концов она уступила уговорам Гарнера, и как-то утром он отвез ее в торговый район, но сердце у нее было не на месте. Она нехотя выбрала для отца трубку и табак, а для тетки шерстяную вязаную накидку и шляпку, но отказалась сама расплачиваться за покупки. Гарнер немного подождал, глядя на ее строгое лицо, чувствуя в ней неясную для него борьбу, затем сам за все уплатил, сразу отвел ее в карету, положил покупки на противоположное сиденье и, взяв за плечи, повернул к себе лицом: – В чем дело, Уитни?
– Ничего. Я… Просто мне не нравится пользоваться деньгами. Слишком уж легко и просто… Мне кажется, в этом есть что-то нехорошее, неправильное. – Она смущенно взглянула на Гарнера, надеясь, что он не сердится и не станет настаивать на своем.
– Но это еще не все… – предположил он и по ее помрачневшему лицу понял, что угадал. – Что случилось?
Но, заметив ее беглый взгляд на покупки, сразу догадался о причине ее грустного настроения.
– Мой отец, Гарнер, – прошептала она, не решаясь поднять на него глаза из опасения увидеть его рассерженным. – Тетя Кейт мне не пишет. Она должна была написать, когда… – Слезы подступили к ее горлу, и она замолчала.
Гарнер задумался. Ее отец! Конечно, она скучает по своей семье и все время думает о том, как им пришлось расстаться… и кто в этом виноват. Чувствуя, как она замкнулась в себе, он не на шутку испугался. Затаив дыхание, он приподнял ее лицо и всмотрелся в ее глаза.
Он не увидел в них ни обвинения, ни злости, ни отречения. Напротив, в глубине огромных потемневших глаз он прочитал ее верную и страстную привязанность к нему. Его охватило чувство теплой благодарности, и он приник к ее губам. Она ответила ему на поцелуй и прижалась к его груди. Облегченно вздохнув, он обнял ее.
Когда Гарнер поднял голову, ресницы ее были мокрыми. Он смахнул перчаткой слезы с ее лица и улыбнулся сочувственно и подбадривающе.
– Я попрошу наших адвокатов послать в Питсбург своего юриста, чтобы он проследил за справедливостью суда над твоим отцом. Тогда ты не станешь так тревожиться?
– Да! – сказала она, чувствуя, как с сердца ее падает тяжесть. – Да, конечно.
За четыре дня до Рождества Гарнер вошел в богато обставленную контору старшего юрисконсульта Таунсендов Хенредона Паркера и дал ему щекотливое задание узнать, в каком состоянии находится дело Блэка Дэниелса, и обеспечить ему помощь адвоката.
– Понимаю. – Паркер потянулся к бумагам и перу. – Вы хотите, чтобы я послал представителя нашей конторы позаботиться об этом парне, Дэниелсе. И где, – он приготовился записать сведения, – содержится этот человек?
– В тюрьме Питсбурга. – Гарнер слегка поморщился и стал поправлять кружева на обшлагах.
– В Питсбурге? На границе? – В глазах Паркера промелькнул ужас, но вскоре он вернул на свое лицо выражение деловитости. – А почему вы думаете, что этот человек находится именно там?
Этого вопроса Гарнер хотел бы избежать, но…
– Потому что… я сам арестовал и доставил его туда. Глаза Паркера невольно округлились от удивления.
– Это вы его арестовали? – Паркер заинтригованно подался вперед.
– Я был в одном из военных подразделений, которые сопровождали Вашингтона в западную Пенсильванию, с тем чтобы подавить «водочный бунт», – сообщил Гарнер. – Мне необходимо выяснить, что произошло с Блэкстоном Дэниелсом.
– Следовательно, он один из тех, кто восстал против закона о виски? – Полностью озадаченный, Паркер откинулся на спинку стула. – Вы сами его арестовали, а теперь желаете, чтобы ему была оказана юридическая помощь? Вы не можете не признать, мистер Таунсенд, что это весьма странно и необычно.
Гарнер принял самый неприступный и чопорный вид и сообщил:
– Дело в том, что этот человек – мой тесть. – И как будто это сдержанное сообщение все объясняло, он коротко поклонился ошеломленному Паркеру. – До свидания.
Наступило Рождество, и настроение Уитни заметно поднялось. Она отправила на запад подарки тетушке и отцу с письмами, где заверяла их, что живет хорошо, и просила подробно рассказать о себе. Затем стала радостно готовиться к празднику, украшать дом душистой хвоей и блестящими алыми лентами. В сочельник вся семья отправилась в церковь, а затем собралась в ярко освещенной западной гостиной, где принимала нескольких гостей, преимущественно деловых компаньонов, которые совершали обязательные праздничные визиты.
Уитни оказалась под пристально изучающими ее взглядами. Она не отходила от Гарнера и отказалась от пунша, который подавали за столом. Для Байрона, Маделайн и самой Уитни было огромным облегчением, что она вела себя как полагается замужней леди и не выкинула ни одной непредсказуемой выходки, хотя Эзру это немного разочаровало.
Гарнер с радостью следил за решительными стараниями Уитни приспособиться к новому образу жизни. Она стоически воздерживалась от торговли со слугами за исключением отдельных случаев. Но его беспокоило, что в магазинах она по-прежнему отказывалась пользоваться деньгами. Как будто что-то в ней еще сопротивлялось новой жизни. Ему казалось, что две неотъемлемые стороны ее существа – • гордость прирожденного коммерсанта и самые тайные глубины сердца – все еще оставались для него непостижимыми. Он был убежден, что, пока не сможет постичь ее непоколебимый инстинкт коммерсанта, ему не дано будет овладеть полностью ее сердцем. Решив так или иначе склонить Уитни к принятым на востоке страны порядкам, он придумал новый план и как-то днем рано покинул контору и заехал домой, чтобы снова отвезти Уитни в магазин.
Но пока она готовилась к выходу, в дом ворвался взбешенный Байрон и немедленно потребовал, чтобы Гарнер прошел к нему в кабинет. Встревоженный его состоянием, Гарнер сбросил плащ и направился вслед за отцом.
Через некоторое время Уитни спустилась в центральный холл, но не застала там ни Гарнера, ни Эджуотера. Только плащ Гарнера небрежно свисал с поручней лестницы. Услышав голоса в западном коридоре, она озабоченно направилась туда. В конце холла стояла встревоженная Маделайн и проводила Уитни злым взглядом. У полуоткрытой двери кабинета Байрона сидел в своем кресле старый Эзра и внимательно прислушивался к разгоряченному спору.
Уитни остановилась рядом с Эзрой и по его лицу поняла, что в кабинете происходит что-то серьезное.
– Никогда! – бушевал там Байрон. – Никогда, ни разу не обошлось, чтобы ты не попал в какую-нибудь грязную историю! У тебя был шанс оправдаться, доказать свою храбрость, привезти домой награды, какие-то знаки отличия за победу над повстанцами. И где все это?
– Должно быть, награды задерживаются. – В сухом тоне Гарнера чувствовалась сдержанная ярость.
– Или тебя их лишили! – закричал Байрон.
– От меня это не зависит, так или иначе…
– Нет, это типично для тебя, Гарнер. – Байрон с подчеркнутым презрением произнес имя своего сына. – Ты поехал за почестями, а что привез? Шлюху, которая пьет виски…
– Довольно. – возмущенно потребовал Гарнер. – Я не потерплю, чтобы Уитни унижали. Нравится вам или нет, она моя жена! Я женился на ней, и она будет здесь жить. Так что придется вам с этим примириться.
Уитни бросилась было в кабинет, но ее остановила неожиданно сильная и цепкая рука Эзры.
– А я не намерен с этим мириться! Чтобы какая-то коварная Иезавель перевернула вверх ногами весь мой дом, всю мою семью! – Уитни увидела в дверь разъяренное лицо Байрона. – Ты привез ее сюда, навязал нам. И когда же вслед за ней здесь появятся ее родственнички? Всякие там кузины, дядюшки… и ее отец, который варит виски?
При упоминании об отце у Уитни больно сжалось сердце.
– Черт побери! – таким спокойным тоном произнес Гарнер, что у Уитни мороз по коже пробежал. – Оставьте наконец в покое ее и ее семью. Ведь на самом деле вы нападаете на меня, я опять вам не угодил. Что ж, может, я не такой сын, о каком вы мечтали, но уж какой есть. И с этим ни вы, ни я ничего не можем сделать.
– Ну нет, очень даже можем! – Байрон шагнул к нему со сверкающими от гнева глазами. – Я могу проследить за тем, чтобы тебе никогда не доверили управление нашей компанией. Я не дам тебе ею руководить, не стану смотреть, как ты пускаешь на ветер все, что я создавал всю свою жизнь. У тебя нет ни чувства преданности, ни чувства долга, ни умения ценить ответственность, которую влечет за собой руководство таким важным предприятием. Думаешь, я не вижу, как ты сбегаешь из конторы, стоит ей только поманить тебя пальцем? Тебя не бывает на месте большую часть времени…
Гарнер подавил желание выругаться.
– Я не обязан отчитываться ни за то, на что я трачу свое время, ни за поведение моей…
– Скорее всего ты так же вел себя на этой проклятой границе, – презрительно бросил ему Байрон. – Достаточно было тебе учуять рядом юбку, и ты забывал о своем долге и чести… точнее, о том, что от нее осталось!
Лицо Гарнера потемнело от оскорбления, и Байрон счел этот признак подтверждением своих догадок.
– Господи, неужели именно так все и произошло? Вот почему тебе пришлось жениться на этой выскочке… и вот почему ты не получил никакой награды. Офицеров, которые не выполнили свой долг и опозорили себя, не награждают!
– Прекратите! – Уитни вырвала руку у Эзры и влетела в комнату, захлопнув за собой дверь и заставив вздрогнуть Гарнера и Байрона. – Как вы смеете?! – Она остановилась между ними. – Как вы смеете говорить ему такие вещи?!
– Уитни, не вмешивайся! – загремел Гарнер, но она была слишком оскорблена, чтобы подчиниться ему.
– Честь и долг! Что вы о них знаете?! На свете нет человека более преданного своей стране и долгу, чем Гарнер Таунсенд, и вы тысячу раз глупец, если не понимаете этого только потому, что он ваш сын! – Она окинула горящим взглядом застывшего Гарнера.
С гордостью она думала о свойственном Гарнеру понятии чести. Именно бескомпромиссное чувство чести и долга заставило его арестовать ее отца. Но та же честь побуждала его выполнять обет, которым он обменялся с ней, заставляла его заботиться о ней и защищать. Та же честь требовала от него, чтобы он заменил собой ее разрушенный мир. Ее муж выполнил свой долг, как этого требовала его честь, и заслуживал большего от членов семьи, которые обязаны любить и поддерживать его.
