Текст книги "Плененные страстью"
Автор книги: Бертрис Смолл
Соавторы: Робин Шоун,Сьюзен Джонсон,Тия Дивайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
У Роберта не было причин ревновать. Откуда взялось желание расправиться со всеми женихами разом?
– И ты вышла бы за одного из этих толстозадых слизняков с напомаженными бачками? – прорычал он. – Мужчину, который велит зачехлить пианино только потому, что его ножки возбуждают… – он снова ущипнул ее сосок, – это?
Абигейл поймала его пальцы и тихо рассмеялась.
– Перестаньте, полковник Коули. Вы уже успели убедить меня в ошибочности подобных мыслей. А как насчет вас? У вас есть родственники?
Возможно, именно облегчение, нахлынувшее на Роберта, побудило его ответить. А может, ощущение ее нежного тела, прижатого к его груди. Или смех, прогнавший мрак. Но что, если ему просто хотелось разделить свое прошлое с женщиной, отдавшей ему так много?
– Четыре брата и пять сестер.
– И все братья – военные?
– Нет.
Он заклинал себя остановиться. Она леди, и совсем иное дело смириться с тем, что он убивал по долгу службы. Но как она воспримет известие о том, что мужчина ее мечты вышел из самых низов?! Но слова сами собой сорвались с языка:
– Последовали по стопам отца.
– Он еще жив?
– И здоров.
– Но почему он не запретил тебе идти в армию? – негодующе вопросила Абигейл.
Роберт невесело усмехнулся:
– Одним ртом меньше. Но ты напрасно гневаешься на него. Очень немногим удается отговорить меня от принятого решения.
– А чем он занимается? Твой отец?
Роберт напрягся, но назад дороги не было. Он уже и так достаточно далеко зашел.
– Уличный торговец. Продает мороженое.
Реакция Абигейл оказалась столь же непредсказуемой, как и поведение в постели.
– О, я обожаю мороженое! – выпалила она, снова превращаясь в малышку, резвящуюся в океанских волнах. – Особенно клубничное!
– Послушайся совета, Абигейл, покупай лимонное или сливочное. Но держись подальше от клубничного.
– Почему?
– В нем нет клубники.
– Есть! Только не целые ягоды, а кусочки.
– Это не ягоды, – сухо сообщил он.
– Тогда что же, позволь узнать? – ехидно осведомилась она.
– Кошенильная тля.
– То есть… жучки такие?
– Именно.
Очевидно, Абигейл с трудом осмыслила тот печальный факт, что ее кормили насекомыми. Немного придя в себя от потрясения, она пролепетала:
– Именно поэтому ты ушел в армию с тринадцати лет?
Роберт саркастически усмехнулся:
– На лондонских улицах случается куда худшее, чем какие‑то жучки. Не говоря о том, что ты живешь под постоянной угрозой быть ограбленным или убитым за жалкую прибыль, изготовление и продажа мороженого – тяжкий труд. Приходится работать с четырех утра до семи вечера. Именно поэтому я предпочел стать военным. И обнаружил, что приходится работать куда дольше и каждый день подвергаться опасности куда серьезнее, чем на лондонских улицах.
– Если бы ты мог начать, снова, избрал бы другой путь?
И не встретился бы с Абигейл и бурей?
– Не знаю.
– Собираешься вернуться в армию?
Он осторожно сжал ее грудь.
– Не знаю.
Мелодия дождя казалась странно успокаивающей. Роберт никогда не думал, что, испытывая подобное желание, можно удовлетвориться тем, что просто держишь женщину в объятиях. Никогда не думал, что настанет день, когда он будет молить небо о дожде. Как они ненавидели грязь и слякоть на полях сражений! Здесь, в Англии, ливень принес ему Абигейл… и жизнь.
– Роберт?
– Хм‑м‑м?
– Теперь я хочу осуществить любую твою фантазию.
Он вдохнул теплый запах ее волос.
– Уже осуществила.
– Вздор.
– Тем, что позволила мне исполнить свои желания.
– Но я желаю стать женщиной твоих грез, Роберт, – попросила она, лаская его непокорную плоть. – Дать тебе все, что ты давал мне.
Роберт намеренно резко перехватил ее руку.
– Я уже говорил… никогда не грежу о том, какое удовольствие может доставить мне женщина.
Но Абигейл не собиралась смиряться с отказом.
– Сам говорил, что грезишь обо… обо всем. Что ты имел в виду, Роберт?
Роберт закрыл глаза, вспомнив о стародавней, почти забытой мечте.
– Тебя это шокирует, Абигейл.
– Никогда! Как это можно? Признайся… поведай, чего ты хочешь, Роберт. Позволь мне стать женщиной твоих грез.
– Но перед обедом ты упомянула о какой‑то другой фантазии, – отчаянно сопротивлялся Роберт.
– Именно об этой. Стать твоей рабыней. Ты об этом думаешь в перерывах между битвами?
Боже, помоги ему! Как она догадалась?
С бешено заколотившимся сердцем он прижался к ее спине и накрыл ладонью шелковистое гнездышко волос внизу живота.
– Сначала это.
Тело ее выжидающе напряглось.
– Что еще?
Он запустил пальцы в невероятно мягкую плоть под волосами.
– Раздвинь ноги.
И улыбнулся с болезненным удовлетворением, заметив, как быстро она подчинилась.
Внутри она оказалась уже мокрой. Мягкие складки сворачивались, обволакивая его палец. Роберт не торопился, легко касаясь чувствительной пуговки и снова ускользая.
– Один, по ночам, измученный смертями и ужасами, – пробормотал он в ее волосы, – я мечтаю иметь женщину, которая почувствовала бы то же, что чувствую я, когда вхожу в нее. И чтобы я мог ощутить то, что ощущает она.
Он провел рукой по ее влажному холмику, нежной коже живота. Абигейл разочарованно повела плечами.
– Роберт, уверяю, мы становимся в этот миг единым целым!
Он коротко хохотнул, поняв, что она заранее со всем согласна. Покусывая ее плечо, он погладил ее бедро, попку, проник между пухлыми ягодицами.
Ноги Абигейл сомкнулись. Он снова провел пальцем по теплому местечку.
– Я снова мечтаю почувствовать ее. Разведи бедра… шире. Правую ногу на кровать, левую – подними. Вот так. Теперь ты открылась для меня.
– Так ты об этом грезишь, Роберт? О женщине, широко раскрытой для тебя?
– Да.
Он продолжал теребить пухлые нижние губы, готовя ее к неизбежному.
– Дай мне руку.
– Зачем?
– Я же сказал: хочу, чтобы женщина чувствовала то, что чувствую я. Дай руку.
Но она не шевелилась. Поэтому он сжал ее пальцы и, преодолевая слабое сопротивление, ввел в алчущее лоно. Ее ребра вздымались и опадали под его рукой.
– Мы делали это прошлой ночью, Роберт.
– Но не так, как сегодня, Абигейл.
Боже, помоги им, совсем не так, как сегодня.
– Ты хотела знать, что мы с моей воображаемой женщиной делаем перед битвой. Так вот, это часть фантазии. Стань этой женщиной. Ощути себя, как я ощущаю тебя. Шелковистая влага там… – Он потерся их сплетенными пальцами о нежные лепестки лона. – Тугие ножны плоти внутри.
Абигейл задохнулась.
– Роберт…
– Что ты чувствуешь, Абигейл?
– Тебя… твои пальцы.
– И твои тоже. Наши пальцы. У тебя такая мягкая кожа… мокрый бархат. Никогда не дотрагивался до женщины так, как сейчас до тебя. Чувствуешь? Это твой грот смыкается вокруг нас. Видишь… там в самой глубине губка…
Он чуть нажал на мягкую упругую губку, вынудил Абигейл сделать то же самое, зная, что ее запястье потирает крохотную набухшую изюминку. Ее лоно упрямо втягивало их сплетенные пальцы.
– Именно это ты ощущаешь, когда я вхожу в тебя. Когда я снова введу наши пальцы, расслабься, а потом натужься, совсем как когда принимаешь мою плоть.
Он зарылся лицом в ее волосы.
– Мне это нужно, Абигейл. Пойми сама, какая ты жаркая, тесная и мокрая.
Мне нужно, чтобы ты почувствовала мою боль.
Нужно разделить ее с кем‑то, иначе я просто не смогу с ней жить.
– Но это только часть, Роберт, – прошептала Абигейл. – А остальное? Как можешь ты почувствовать то, что чувствую я?
Роберт крепче прижался к ней.
– Пообещай, что честно скажешь, если это покажется тебе отвратительным.
– Ты сам говорил, что, если я соглашусь, возврата не будет. Я хочу почувствовать то, что чувствуешь ты, Роберт… если это возможно.
– Более чем, Абигейл.
– Но как…
Роберт осторожно вышел из Абигейл, отпустил ее руку и, поцеловав в затылок, соскользнул с кровати.
– Куда ты идешь? – нетерпеливо пробормотала она, сгорая от возбуждения. Роберт набрал в грудь воздуха.
– За маслом.
Молчание казалось осязаемым.
Роберт ждал взрыва возмущения той фантазией, которую он питал, жизнью, которую вел… Понимал ее потрясение, неуверенность, и вдруг…
– Оно в буфете.
Колени у него подогнулись. Облегчение было так велико, что Роберт едва не упал. И его тут же захватила первобытная потребность владеть и обладать.
Ни один мужчина не отважится на то, что он сделает сейчас.
Он схватил влажную мочалку, висевшую на умывальнике, отыскал крохотный кусочек масла в буфете.
Абигейл уже успела сесть.
– Что мне делать?
– Ложись на живот, потом вставай на колени так, чтобы голова оказалась на подушке.
– Ты… тебе уже приходилось это делать?
Он погладил ее по щеке, пригладил спутанные волосы. Его руки, привыкшие держать смертоносное оружие, сейчас дрожали.
– Никогда. Но если ты откажешься, я пойму.
– Ни за что! Хочу, чтобы ты почувствовал то, что чувствую я. Хочу быть женщиной твоих грез. Роберт.
Хочу, чтобы ты дал ей все, что даешь мне.
Роберт напряженно вгляделся во тьму.
Если он пойдет на это, не известно, сможет ли вновь хладнокровно убивать людей.
Если он пойдет на это, не известно, сможет ли умереть с достоинством, зная, что оставил позади.
Если он пойдет на это, не известно, сможет ли отпустить Абигейл, когда кончится буря.
Матрац прогнулся под неумелыми движениями Абигейл.
Он окинул взглядом темный силуэт, легко погладил вознесенные в воздух ягодицы и понял, что, какое бы возмездие ни ожидало потом, сейчас он возьмет ее.
Они договорились, что могут делать все. Значит, он получит все.
Он ощупью повесил на изголовье мочалку, запустил пальцы в масленку и смазал свою изголодавшуюся плоть. Девять дюймов?
Похоже, все девятнадцать, сильных, крепких, готовых погрузиться в ее глубины.
Он поставил масленку на пол и встал на колени за спиной Абигейл.
И коснулся ее, осторожно, почти благоговейно.
Абигейл сжалась.
– Расслабься, Абигейл. Это тоже фантазия. Я имею право дотрагиваться до тебя в любом месте.
Он принялся круговыми движениями втирать масло в ее тугую дырочку, пока Абигейл непроизвольно не подалась к нему.
Его средний палец скользнул внутрь.
Она ахнула.
Он ахнул.
Она оказалась невероятно тесной.
И горячей.
Все, что он воображал, и гораздо больше.
Отверстие слегка расширилось. Он шевельнул пальцем.
– Больно?
– Нет.
– Ты берешь меня, Абигейл? – хриплым от желания голосом прошептал он.
И она ответила так же хрипло:
– Я беру тебя, Роберт.
Нагнувшись, он поцеловал поднятые ягодицы и медленно отнял руку. И тщательно вытер мокрой мочалкой.
– Я постараюсь не разорвать тебя.
Он стал потирать головкой своего жезла ее крохотную дырочку, ощущая, как она с каждым мгновением раскрывается чуть больше.
Нажать… сильнее… еще сильнее, еще…
Он внезапно очутился в ней. Абигейл вскрикнула. Роберт втянул в грудь воздух. И застыл. Ее плоть поглощала и втягивала его. Мягкие холмики терлись о его пах.
Эмоции, обуревавшие Роберта, были так сильны, что он боялся заплакать.
Похоть. Нежность.
Он жаждал вонзиться в нее так резко и глубоко, чтобы исторгнуть из нее вопль.
Жаждал обнять ее, утешить и сказать, что больше она не одинока.
Подавшись вперед, он провел пальцем по ее позвоночнику, от затылка к тому месту, куда вошел до самого основания. Она выгнулась, вбирая его еще глубже.
Немного помедлив, Роберт сжал ее грудь левой рукой, а правой накрыл ее кулачок.
– Почувствуй нас обоих, Абигейл.
Сплетясь с ней пальцами, он неумолимо поднес их к развилке ее бедер.
– Раздвинь ноги.
Это движение позволило ему вонзиться в нее с новой силой.
– Нет, не отстраняйся. Вот так.
Нашел пухлые влажные губы ее лона, раздвинул и стал потирать соединенными пальцами, пока они не покрылись ее любовной влагой. Пока ее тело не раскрылось и не приняло первый осторожный выпад.
– Роберт… Роберт… я ощущаю тебя.
– Иисусе!..
Он действительно чувствовал себя через тонкую перегородку, разделявшую оба канала. Чувствовал, как ее лоно стискивает ее пальцы, а другая, более тесная плоть – его жезл. Медленно, неумолимо он продвигал пальцы все выше, пока они не коснулись губки, желая, чтобы она ощущала его внутри себя. И одновременно делал выпад за выпадом, пока не установил определенный ритм: пальцы входили в лоно, задевая напряженный гребешок выходившего жезла, потом выскальзывали, потирая набухшую головку, вонзавшуюся в другое отверстие.
Наслаждение, которое при этом испытывал Роберт, можно было смело назвать несравненным. Перед глазами мелькали бесконечные картины и образы. Нечто подобное наверняка происходит с умирающими.
Солнце Индии, поднимающееся над горами и окрашивающее песок в багряно‑красный цвет. Залитые кровью барабанные палочки, покачивающиеся в теле сипая. Его собственный голос…
– Не хочу умирать, не узнав, что это такое… потеряться в женщине…
Голос Абигейл:
– Я приехала попрощаться.
– С кем? Или с чем?
– Со своими мечтами, Роберт.
Но тут Абигейл напряглась, захватив его пальцы и плоть стальными клещами.
– О Господи, Роберт, я этого не вынесу! Выйди из меня, сделай хоть что‑то, Роберт…
– Дай мне слово, Абигейл! – бешено прорычал Роберт, не узнавая собственного голоса. Каждое слово подчеркивалось глубокими вздохами и шлепками тела о тело. Свистящее дыхание сипая, умиравшего в овраге, отдавалось эхом в ушах.
– Роберт, пожалуйста…
– Без твоих фантазий и эротики ты была бы просто женщиной. Одной из многих. И у нас никогда не было бы прошлой ночи и сегодняшнего дня. Ты готова отказаться от этого?
– Нет, никогда, – выдохнула она, извиваясь то ли от боли, то ли от наслаждения… но так ли это важно? Она принадлежит ему и хочет отречься от всего.
– Обещай, что не предашь свои мечты!
– О Боже, Боже, обещаю…
– Тогда не противься.
Роберт сжал зубы.
– Именно эта мечта держала меня на плаву все эти годы. Дай себе волю. И когда забьешься в экстазе, почувствуй то, что чувствую я. Преврати боль в наслаждение. Я хочу, чтобы ты кончила. Сейчас!
Он принялся двигаться быстро, жестко, наполняя одновременно оба ее отверстия.
Еще быстрее, жестче, глубже, пока не осталось ни Абигейл, ни Роберта, только одно тело, одно сердце, одно ощущение, сосредоточенное в том месте, где они соединились. Плоть Абигейл внезапно разверзлась, принимая в себя его мужественность и пальцы нечеловечески глубоко, так, как он никогда не считал возможным.
Женщина вскрикнула и заметалась, уносимая вихрем наслаждения. Мышцы продолжали сжиматься долго, бесконечно долго, стискивая его с неутомимой силой, пока он, зарывшись лицом в ее затылок, не излился мощной струей, издавая глухие стоны, похожие на рев раненого зверя.
Этот ураган навсегда изменил его жизнь.
Абигейл забрала его боль и превратила в исступленное наслаждение.
Абигейл вернула ему душу.
Глава 7
Абигейл пробудилась навстречу теплому потоку воспоминаний.
Роберт, целующий ее между ног. Роберт, вонзившийся так глубоко, что они стали единым целым. Вкус Роберта на ее языке… изумленное восклицание, когда она разделила этот вкус с ним. Роберт на коленях подле нее, занятой чтением. Жезл Роберта, толкающийся в перегородку между двумя ее пещерками, пока ее плоть сжимает их сцепленные пальцы.
Эти воспоминания должны бы жечь вечным стыдом. Ну хотя бы смущать. В конце концов, она современная женщина девятнадцатого века, с детства воспитанная в здоровом отвращении ко всяким извращениям, включая мужскую похоть. Но ничего подобного не произошло.
Наоборот, она наконец‑то осознала себя не прокисшей старой девой, не чопорной леди благородного происхождения, не просто распутной обольстительницей, а прежде всего женщиной.
Ты берешь меня, Абигейл?
Я беру тебя, Роберт.
Впервые в жизни она была благодарна своей коллекции. Ей потребуются все приобретенные знания, если остаток дней своих она проведет, пытаясь заставить Роберта забыть.
Она улыбнулась и протянула руку. И наткнулась на холодную, слегка смятую подушку.
Глаза Абигейл распахнулись. Комнату наполнял солнечный свет. В окно доносились крики чаек.
Ураган унесся.
Все кончено.
Недаром он предупредил, что они будут друг для друга просто «Роберт» и «Абигейл» до окончания бури.
До тех. пор пока бушует ураган, твое тело, потребности и фантазии принадлежат мне.
До тех пор пока бушует ураган, ты – моя женщина.
Она поспешно села, каким‑то уголком души все еще надеясь, что Роберт, возможно, принимает ванну или подкладывает дрова в печь.
Все, что угодно, Господи, только не дай ему уйти!
Но комната была пуста. Одежда, висевшая на стуле, исчезла. Ее место заняли выцветшее платье зеленого шелка и белые панталоны.
Абигейл зажмурилась от яркого света.
Роберт оставил ее. Покинул вместе с ураганом.
Ей вдруг показалось невыносимым сидеть на простынях, еще хранивших их общий запах. Она с трудом встала, морщась от неприятного ощущения разбухшей внутри губки и скользкого масла между ягодицами.
На ней живого места не было. Все ныло. Между ногами. Груди. Губы. Зад. Всюду, где он касался ее.
И куда бы она ни поглядела, везде его следы. В ванне он мылся. Печь топил. Буфет подвинул к окну. Журнал бросил на пол.
Как он мог бросить ее?
Она обещала ему. Обещала, что не предаст…
Ее мечты.
За окном заржала лошадь. Послышался звон уздечки.
Роберт.
Абигейл с заколотившимся сердцем ринулась к двери.
И не важно, что ее волосы буйной гривой разметались по плечам. Не важно, что до тридцати ей осталось две недели и пять дней.
Главное, что Роберт все‑таки не уехал.
Вчера он упомянул, что его сбросила лошадь. И как истинный солдат, во всем любящий порядок, он вышел из коттеджа, чтобы поискать беглянку, а найдя…
– Вы одеты, мисс Абигейл? Я пришла убраться. И принесла еды вам и вашему муженьку…
Абигейл пошатнулась, словно пронзенная пулей.
Или барабанными палочками.
Роберт сказал, что убивал. И что убьет снова.
И убил.
Только на этот раз не остался, чтобы увидеть изумление в глазах жертвы.
В дверном проеме были видны океанские волны, нежно омывающие берег. Одинокая чайка пронзительно вскрикивала.
Абигейл гордо выпрямилась.
– Дайте мне несколько минут, миссис Томас. Я…
Она закрыла глаза, чтобы справиться с жестоким ударом. Пережить горькую правду.
Две ночи страсти. Только две. Больше у нее не будет.
Необходимо отрешиться от старой жизни, прежде чем ступить на порог, новой.
Она поспешно вынула из сундука одежду, в которой приехала: платье с турнюром, корсет, сорочку, нижние юбки, чулки.
Слезы.
Они падали на кровать тяжелыми каплями дождя. Дождя, который закончился где‑то во тьме ночи.
Абигейл решительно вытерла щеки. Никакой слабости. Нормальные люди не оплакивают несбыточные мечты. Она накачала насосом ведро холодной воды и принялась уничтожать все следы Роберта Коули.
Но это оказалось не так легко. Вскоре она уже сидела на корточках и тужилась, пытаясь дотянуться до губки, застрявшей глубоко в лоне.
Как, должно быть, она забавно выглядит со стороны в этой идиотской позе, с всклоченными, лезущими в глаза волосами, волосами, которые он обещал расчесать.
Нелепость происходящего почему‑то оказалась последней каплей.
Слезы хлынули, грозя утопить Абигейл. Сил хватило на то, чтобы сдержать недостойный дамы вой, а пальцы продолжали упрямо шарить в том месте, о каком приличной женщине и знать‑то не полагается!
Словно он обещал ей нечто большее, чем союз на время бури.
Союз, который предложила она.
Чтобы помочь ему забыть прошлое. Чтобы заставить ее забыть будущее.
Значит, настало время отбросить безумные фантазии.
Дверь открылась как раз в тот момент, когда Абигейл удалось подцепить край губки.
Губка вылетела как раз в тот момент, когда Абигейл поспешно поднялась.
В проеме возникла фигура миссис Томас, окруженная солнечным сиянием и танцующими пылинками.
– Все будет хорошо, дорогая. Мужчины всегда бессовестно пользуются нашими слабостями. Я сказала своему пентюху, что не стоило вас оставлять одну в такую бурю. Теперь мы за вами присмотрим, я и мистер Томас.
Позабыв о губке и залитом слезами лице, Абигейл схватила полотенце и закуталась в него, будто не произошло ничего более неожиданного, чем появление горничной, заставшей хозяйку врасплох.
– Спасибо, миссис Томас. Волноваться нет причин. Я решила вернуться в Лондон. Мои родные соскучились по мне. Буду очень благодарна, если вы поможете мне собрать вещи и отвезете на станцию.
– Поезд уходит через два часа, – сообщила миссис Томас голосом, исполненным участия – чувства, разящего наповал куда вернее, чем презрительное неодобрение, которое полагалось бы питать почтенной замужней женщине к дамочке, сбившейся с пути праведного.
Миссис Томас подняла сорочку Абигейл со смятых простыней.
– Времени хоть отбавляй. Зато у меня чудесные пышки, только что сама пекла, и свежее масло…
– Я не голодна! – резко перебила Абигейл, поняв, что до конца жизни больше не сможет смотреть на масло. И выносить запах бренди.
Она с совершенно неуместным в ее положении достоинством шагнула ближе и приняла сорочку. Миссис Томас скромно отвернулась, когда Абигейл набралась мужества уронить полотенце.
– Я, разумеется, заплачу вам за беспокойство, – пообещала Абигейл, просовывая голову в вырез. – Нет! – внезапно взвизгнула она, испугав старушку. – Оставьте!
Миссис Томас как раз попыталась поднять журнал, вырванный Робертом из рук Абигейл в порыве страсти.
– Это просто книжка, чтобы скоротать время, – пролепетала Абигейл и выхватила журнал из рук ошеломленной женщины.
Подойдя к изножью кровати, она подняла крышку сундучка, бросила туда журнал и пропитанную бренди губку. Потом порылась в ридикюле, нашла ключик, заперла сундук и с деланной улыбкой повернулась к миссис Томас:
– Не поможете мне зашнуровать корсет?
Миссис Томас оказалась неоценимой компаньонкой. Абигейл была одета и вещи уложены, когда до поезда оставалось еще много времени. Пока Абигейл шнуровала свои полусапожки, миссис Томас вынесла горшок и собрала грязное белье. Вместе они опорожнили ванну и подняли два сундука на древнюю двуколку. Абигейл вытерла пальцы платком, подхватила юбки и, взобравшись на металлическую ступеньку, устроилась на потертом кожаном сиденье. Между ногами по‑прежнему все ныло, но боль существовала словно отдельно от нее, принадлежа кому‑то другому.
– Вы забыли еще один сундук, мисс, – озабоченно напомнила миссис Томас.
– Нет, – выдохнула Абигейл, уставившись на ритмично помахивающий хвост лошади, не подрезанный, как у коней брата, до самой репицы. Она всегда считала подобную операцию бессмысленной жестокостью по отношению к животным. – Тот сундук мне не понадобится.
– Но…
Абигейл вытащила из ридикюля золотой соверен и взглянула в морщинистое встревоженное лицо старушки.
– Сделайте мне одолжение, миссис Томас, сожгите его. Мне он больше ни к чему.
– Как изволите, мисс.
Миссис Томас вошла в коттедж и тут же вернулась с оставленной мистером Томасом корзинкой.
Интересно, что сделал Роберт с масленкой: поставил в буфет или сунул в корзину? А мистер Томас? Рассказал ли он жене о том, как мисс Абигейл и ее «мистер» резвились нагими в волнах?
Ну, конечно же, рассказал.
Но Абигейл, как ни странно, не испытывала ни унижения, ни стыда.
Дорога на станцию вилась по горной тропинке. Одно неверное движение, и колесо соскользнет с обрыва и экипаж полетит на острые камни.
– Стойте!
Миссис Томас нервно дернула за поводья. Абигейл порылась в ридикюле, нашла ключ к сундуку, где были похоронены все ее фантазии.
Какая ирония в том, что именно эти мечты хранили Роберта более двадцати двух лет!
А Абигейл не принесли ничего, кроме боли, став несокрушимым барьером между ней и теми, кому следовало бы подражать.
И, не успев как следует подумать о том, что делает и что оставляет навеки, Абигейл привстала, размахнулась и швырнула ключ в океанские волны.
Он сверкнул на солнце и навсегда исчез в серой пучине.
Но какая разница?
Отныне у Абигейл не осталось грез.
Но ведь именно поэтому она и решила провести несколько дней в уединенной хижине: попрощаться со своей коллекцией эротики, столько времени воспламенявшей запретные желания.
Нестерпимый блеск океанской глади резал глаза. Абигейл опустила ресницы и приняла решение, еще неделю назад совершенно немыслимое.
Она вернется в Лондон и выйдет за первого же поклонника, которого ей сосватают доброжелательные и обеспокоенные родственнички.
– Чертова кляча! Следовало бы сдать тебя на мыло!
Лошадь, тихо заржав, оглянулась. И наконец позволила Роберту схватить узду.
Это после двух часов погони за упрямым животным! Не говоря уже о том, каких трудов стоило ее выследить!
Роберт посмотрел в добрые карие глаза кобылы и почувствовал, как тает сердце. Даже несмотря на боль в стертых до крови ногах.
Должно быть, он в самом деле спятил, если любые карие глаза напоминают об Абигейл.
Он схватился за луку и вскочил в седло.
Солнце сияло, как новенькая монета, на синем небе ни единого облачка, как всегда после бури.
Стоило ему вспомнить о буре и… Абигейл, как уже знакомые ощущения пронзили его, сосредоточившись внизу живота, особенно при мысли о том, как они проведут остаток дня.
Она будет читать ему журнал, пока он попарит измученные ноги. Потом он, как обещал, расчешет ей волосы. Станет ласкать языком и губами, пока она не взмолится о пощаде… а дальше…
Дальше он попросит Абигейл стать его женой. Она не посмеет отказать, балансируя на краю пропасти, на грани экстаза.
Было уже далеко за полдень, когда Роберт вернулся в коттедж.
Ему следовало бы заподозрить неладное уже по отсутствию дыма из трубы. Следовало бы понять, что хижина потому и кажется заброшенной и одинокой, что там нет ни души. И, как человеку военному, следовало бы заметить следы колес.
Он все это увидел, но решил, что Абигейл просто устала и спит. А свежая колея… видимо, привезли поесть.
При одной мысли о еде голод стал почти нестерпимым. У него крошки во рту не было со вчерашнего вечера!
Роберт ворвался в коттедж.
Его встретила тоскливая пустота.
Голый матрац. Свободное пространство там, где раньше стояла ванна.
Может, он перепутал дома? Все эти прибрежные хижины похожи, как близнецы. Наверное, он не туда забрел. Но нет, вот буфет, загородивший окно. И сундучок у изножья кровати.
Абигейл исчезла.
Боль росла в его груди, как воздушный шар, распирая мышцы, раздвигая кости, лишая дыхания. Боль, мгновенно сменившаяся яростью.
Будь она проклята! Заранее все задумала, спланировала с того момента, как назвала себя. Ухитрилась скрыть даже фамилию.
Знала, что удерет, как только кончится буря!
Как она могла, после того, что они делали прошлой ночью?
Он впитывал ее наслаждение.
Она купалась в его наслаждении.
Пусть ад поглотит ее! Она приняла его всего, тело, душу, фантазии. Взяла его боль и превратила в наслаждение.
Впервые с того дня, как Роберт пронзил сипая барабанными палочками, ему захотелось плакать. Зарыдать, как доверчивому тринадцатилетнему мальчишке, которым он был когда‑то. Мальчишке, искавшему легких дорог в жизни.
Идиот! Он позволил Абигейл стать чем‑то неизмеримо большим, чем просто женщиной его грез. Стать частью его души.
И этим дал ей оружие, с помощью которого она так легко рассекла соединявшие их узы. Леди могут забавляться с мужчинами, выросшими на лондонских улицах, но никогда не подумают идти с ними к алтарю.
Неудивительно, что она скрылась. Прошлой ночью он спросил, примет ли она его, и она ответила согласием. Должно быть, испугалась, что утром Роберт явится со священником.
Он яростно дернул крышку сундучка.
Она оказалась запертой.
Роберт пнул ее.
И ссадил волдырь на пальце.
– Черт, черт, черт, – бормотал он, прыгая на одной ноге к умывальнику.
Пустая ванна была прислонена к стене. Ведро стояло рядом. А губка‑Губка исчезла.
Он отчетливо помнил, что собственными руками ввел губку в лоно Абигейл.
Либо она все еще там, либо… либо Абигейл взяла ее с собой.
И вместе с этим неожиданным заключением к нему вернулась способность мыслить здраво.
Он оставил ее на рассвете, чтобы отыскать подлую лошадь, сбросившую его два дня назад. Абигейл, такая мягкая и теплая, свернулась калачиком и что‑то пробормотала.
Он вышел в надежде поймать лошадь к тому времени, когда Абигейл проснется. А вместо этого потратил полдня.
Их договор гласил: все возможно, пока длится буря.
Будь он на месте Абигейл, что бы вообразил, проснувшись один, в холодной постели и увидев протянувшиеся по полу солнечные лучи?
Дьявол! Почему он не спросил ее фамилию? Или, что еще важнее, где она живет?
Но старики должны знать все.
Еще три часа ушло на то, чтобы разыскать чету Томас. Но супруги хранили стоическое молчание.
– Она не оставила адреса! – выпалила миссис Томас. Выцветшие глаза смотрели на него со злобной неприязнью. Роберт изо всех сил пытался хранить терпение.
– В таком случае назовите ее фамилию. Это вы должны знать!
– Должно быть, носит вашу, если вы и есть ее муженек! – ехидно вставил мистер Томас.
Оставалось последнее средство – силой выбить из стариков нужные сведения. Или… или справиться на станции.
Но касса оказалась закрытой.
Роберт вернулся в коттедж у моря.
В буфете нашлись свечи. Но масло исчезло: вероятно, бережливая миссис Томас забрала все съестное, чтобы не испортилось. Роберт зажег свечу, долго изучал разоренную постель и сундук, прежде чем достать из седельной сумки пистолет и выстрелить в замок.
Губка лежала поверх двенадцатого выпуска «Перл».
Невыносимая боль снова стиснула сердце.
Роберт поднял губку. Она все еще пахла бренди и женской страстью.
– Каково это – ощущать внутри губку?
– Кажется… она на месте.
– Я сам ее выну. После того, как ты отмокнешь в горячей воде и боль уйдет.
Бездонные карие глаза с янтарными искрами глянули из темноты.
– А что потом, полковник Коули?
– Потом я снова вложу ее в тебя.
Волна усталости омыла его.
И немедленно откатилась, уступив место приливу ярости.
Оставив здесь сундук и губку, Абигейл тем самым объявила о своем решении.
Ему нужно дать ей уйти. Пусть познает холодную унылую реальность.
Но он не допустит этого!
Абигейл не удастся так легко ускользнуть от него. Он солдат и при этом чертовски хорош в своем деле. Ему не впервой искать и находить добычу, куда более изворотливую, чем благородная дама нежного воспитания.
Он отыщет ее. Если не завтра, то послезавтра. Или через два дня.
А когда беглянка обнаружится… он заставит ее испытать на деле все эротические фантазии, о которых она грезила. Но предварительно познакомится с ее коллекцией.
Утреннее солнце Роберт встретил вполне образованным человеком. Повинуясь какому‑то непонятному порыву, он сложил в седельную сумку все двенадцать выпусков «Перл».
Он остановил лошадь у жилища Томасов. Старик кормил свинью с дюжиной визжащих поросят.
– Мисс Абигейл оставила в коттедже сундук. Сохраните его. Позже я договорюсь, чтобы сундук ей переслали. И дам вам соверен, если согласитесь отвезти меня на станцию и накормите мою лошадь.
Томас вылил в кормушку ведро помоев.
– Мисс Абигейл велела нам выбросить сундук, так что ни к чему его хранить. Но если вздумаете купить его, тогда дело другое.
