Текст книги "Пляска смерти"

Автор книги: Бернгард Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

Книга пятая

I

Выла сирена. Сначала это был громкий стон, как бы идущий из недр земли; постепенно он превращался в неистовый рев осатанелого быка, рев, потрясающий воздух, разрывающий барабанные перепонки. Этот рев то грозно нарастал, то снова стихал, чтобы, наконец, замереть среди воплей и криков.

Фрау Беата накинула платок на плечи – ее знобило – и вышла на террасу. Из сада к ней тотчас же прибежал сенбернар Неро. Он прыгал, визжал и лаял, он клал ей на грудь свои тяжелые лапы и обдавал ее лицо влажным жарким дыханием. Он искал у нее защиты и помощи от надвигавшеюся ужаса, так как знал, что она спокойнее всех в доме. Его глаза тревожно сверкали у самого ее лица.

– Где ты, мама? – взволнованно спросила стоявшая в дверях Криста.

– Тут, у самой стены, Криста, – сдержанно отвечала фрау Беата. – Возле меня Неро. Ты слышишь, как он дышит? Спокойно, Неро! – Страх и ужас охватывали фрау Беату при каждом налете, но она настолько владела собой, что казалась совершенно спокойной.

Прожекторы вонзали острые световые стрелы во мрак темной весенней ночи: сначала две, три, потом целых десять и еще, и еще… Они подбирались к отдельным большим созвездиям, осторожно прочесывали тонкие облачные завесы, как мягчайшие женские волосы, ниспадавшие то тут, то там между звездами, и внезапно исчезали, чтобы мгновенно где-то вспыхнуть вновь и призраками забродить по небосклону.

Неро громко лаял и визжал. Он раньше своих хозяек уловил звук моторов.

В западной части города уже палили зенитные орудия, от вспышек выстрелов из мрака на миг вдруг выступала стена дома, а разорвавшиеся снаряды врезались в серо-синее небо, как сверкающие ножи, как пучки коротких ярких молний. Вдруг Неро бешено залаял.

– Они приближаются, я слышу их, мама! – прерывающимся голосом воскликнула Криста, дрожа от холода, возбуждения и страха. – Пойдем в дом, мама. Я озябла.

– Мне кажется, что сегодня какой-то особенный воздух, – ответила фрау Беата все с тем же спокойствием, но голос ее, к удивлению Кристы, донесся из другого места: – Накинь пальто, и ты не будешь зябнуть!

Выстрел – и Криста увидела, что мать стоит посреди террасы.

Теперь уже явственно слышалось гудение моторов. Зенитные орудия палили во всех направлениях, и везде над затемненным городом сверкали в небе блестящие кинжалы. Высоко в воздухе гудели моторы; казалось, этот гул катится от горизонта к горизонту.

– Как их много сегодня! – сказала Криста дрожащим голосом.

– Несколько сот, должно быть, – подтвердила фрау Беата, и Криста почувствовала, что мать повернулась к ней лицом. – There are gentlemen in the air, [22]22
  Джентльмены в воздухе (англ.).


[Закрыть]Криста, – прибавила она, и ее голос резко прозвучал в ночной тишине. Она почему-то говорила по-английски, как это с ней часто бывало при воздушных налетах. – Разве не позор, – по-английски продолжала она, – что из-за какого-то помешанного эти молодые люди вынуждены рисковать жизнью, гибнуть за тысячи километров от родины? Разве не позор?

– Не говори так громко, мама, прошу тебя!

Фрау Беата внезапно рассмеялась, она стояла почти рядом с Кристой.

– I don't care, [23]23
  Мне все равно (англ.).


[Закрыть]– продолжала она. – Тебе не кажется, что они охотно остались бы в Лондоне со своими девушками? Будем надеяться, что ни один из этих бедных парней не погибнет. Да накинь, наконец, пальто, у тебя зуб на зуб не попадает. – Она отогнала собаку. – Если ты не будешь слушаться, Неро, я посажу тебя на цепь.

– Ты только посмотри, мама, – сказала Криста, указывая на небо.

Несколько прожекторов, преследовавших крохотную светящуюся точку на севере, скрестились близ созвездия Большой Медведицы. Казалось, крохотная звездочка стремительно несется среди больших звезд. Прожекторы поймали и «вели» самолет, как это нередко случалось.

– Почему они летят со светом? – допытывалась Криста. Голос ее звучал тихо и как будто издалека.

Прошло довольно много времени, прежде чем в ответ раздался низкий голос матери. Она с бьющимся сердцем следила за крохотной огневой точкой в небе, отчаянно стремившейся вырваться из круга сверкающих ножей.

– Откуда мне знать, дитя мое? Наверно, им нужен свет в кабине, чтобы различать показания приборов.

Женщины долго молчали.

Летящая звездочка внезапно исчезла, на ее месте показалось туманное облако, прожекторы потеряли самолет и стали рыскать по небу.

– Удрал, удрал! – ликовала фрау Беата и схватилась рукой за сердце.

– Они скрылись в тумане! – радостно смеясь, воскликнула Криста.

В темном небе показались две красные и три зеленые ракеты, и тотчас же над мрачным городом повисло сверкающее сооружение из пестрых огней, похожее на зажженную елку.

– Осторожнее! – крикнула фрау Беата, отступая к стене. Она услышала какие-то подозрительно резкие звуки, затем раздался шум, зловещее шипение, что-то огромное просвистело в воздухе. Шум и шипение то усиливались, то ослабевали, иногда совсем умолкали и снова раздавались отчетливей и отчетливей. И, наконец, все разразилось грохотом, который сотряс землю.

Бомба!

Через минуту над городом занялось зарево пожара.

– Горит неподалеку от нашего завода! – взволнованно сказала фрау Беата. – Можно различить даже башню Михаэля.

Это была та самая бомба, что убила маленького Робби.

Гул моторов замер вдали. И подобно тому, как выпрямляются верхушки деревьев, когда буря пронесется мимо, из недр земли вновь хлынула зловещая тишина. Бот уже следующая эскадрилья самолетов грохотала в воздухе, зенитные орудия стреляли что было мочи. Прожекторы прорезали небо, и разрывы бомб сотрясали землю.

Вдалеке на серо-синем небе еще несколько секунд можно было видеть красноватую полоску, будто кто-то мазнул румянами по темному бархату. Это горящий самолет ринулся вниз – никто не знал, свой или вражеский.

В доме послышались громкие шаги, кто-то опрокинул стул. Из темноты донесся звонкий голос молодой девушки:

– Меня послал начальник местной противовоздушной обороны. Вам приказано тотчас же спуститься в подвал.

II

Фрау Беата на все лады кляла начальника местной противовоздушной обороны: «Сам черт навязал нам на шею этого несносного Кребса!»

Кребс был фанатичный нацист, служивший швейцаром в соседнем доме. Его жена ждала ребенка, и фрау Беата послала ей кучу старых детских вещей. Однако Кребс был неподкупен.

– Долг – это долг, прошу прощения! – говорил он.

Зимой фрау Беата всегда страдала бронхиальным катаром, и холодный подвал был невыносим для нее. Она представила справку от врача, и на некоторое время ее оставили в покое. Но как только кашель прошел, Кребс снова настоял на том, чтобы она при сигнале воздушной тревоги спускалась в убежище.

Фрау Беата больше всего на свете любила свежий воздух, вдобавок любопытство, смешанное с ужасом, непреодолимо влекло ее на террасу, откуда она наблюдала за налетами. Криста всегда находилась поблизости от нее, так как обе они сознавали, что каждая бомбежка угрожала им смертельной опасностью. Время ог времени фрау Беата возвращалась в затемненный дом, чтобы подкрепиться рюмкой коньяку.

Иногда при налетах и наблюдать было нечего – несколько световых ракет и сверкающие ножи зенитных снарядов в небе, вот и все. Но иной раз в воздухе, на невероятной высоте, происходили бои ночных истребителей; невидимые, они стреляли трассирующими пулями, и светящиеся жемчужины выписывали светлые круги на темном небе. Однажды мать и дочь увидели горящий самолет, мчавшийся над городом, вернее остов самолета в пылающем, рассыпающемся искрами обруче; он с такой неистовой скоростью приближался к их дому, что фрау Беата вскрикнула и убежала с Кристой в комнаты.

Однако ее свободу все больше и больше ограничивали. Кребс грозил, что донесет на нее, и в конце концов фрау Беата получила строгое предупреждение от начальника городской противовоздушной обороны полковника фон Тюнена.

Старик Шелльхаммер знал толк в строительном деле. Недаром он в бытность свою слесарем работал на стройках. Он соорудил большой прочный подвал для картофеля, угля, вина со сводчатыми, как в крепости, потолками, и этот подвал служил теперь хорошую службу окрестному населению.

Как только раздавался пронзительный вой, соседи фрау Беаты устремлялись в подвал. Они бежали со всех сторон – в дождь, в снег, в ледяной холод. Часто там собиралось человек шестьдесят. Скорчившись, они сидели в мрачном, холодном подвале четыре – пять часов, а иногда и всю ночь. Многие приходили с детьми, закутанными в пальто, с грудными младенцами, завернутыми в одеяла. Они притаскивали чемоданы с необходимейшими вещами и едой, ибо никто не знал, уцелеет ли его квартира после налета. Немало наслышались они о подобных происшествиях! Со стесненным сердцем они усаживались на ящики, на самодельные скамьи или кучи угля. Некоторые приносили с собой раскладные стулья и даже кровати.

Подвал освещался тусклой электрической лампочкой, обернутой в синюю бумагу, чтобы ни один луч света не вырвался наружу, когда откроется дверь. Фрау Беата распорядилась поставить здесь на зиму небольшую железную печку. Но собиравшиеся в подвале старухи кашляли и так боялись угара, что ее перестали топить; да и топливо приходилось экономить с тех пор, как оно было рационировано.

На лестнице, ведущей в подвал, сидел, охраняя дверь, начальник местной противовоздушной обороны Кребс, которого так кляла фрау Беата. Время от времени он выходил на улицу.

– Неподходящая погода, – говорил он, вернувшись. – Они удирают. Две великолепные рождественские елки висят над городом! – Или же смеялся блеющим смехом: – Сегодня у томми дела плохи. Наши ночные истребители преследуют их по пятам. Только что сбили один самолет, он перекувырнулся, как подстреленный заяц.

– Мы ждем от вас хороших вестей, Кребс, – поощряла его баронесса фон Тюнен, укрывавшаяся от налетов в том же подвале в дни, когда она не бывала на службе. – Это придаст бодрости маловерам, тем, что хотят выиграть войну в две недели!

– Над городом появилась новая эскадрилья, баронесса!

– Пусть! Наши ночные истребители сумеют расправиться с ней. – Баронесса фон Тюнен, одетая в изящный костюм сестры милосердия, снова закуталась в одеяло и попросила глоток воды.

Воды в убежище было сколько угодно, но кофе давали только тем, кто впадал в обморочное состояние, что случалось нередко. У фрау Беаты имелся при себе термос с кофе. Она сидела под лампой всегда на одном и том же ящике, прямо, со спокойной улыбкой, и, казалось, не испытывала ни малейшего страха.

Криста же усаживалась на скамье посреди кучи детей, которых она старалась успокоить в тревожные минуты. Она сидела, почти не шевелясь, со страхом в душе, но нежная улыбка все время играла на ее лице, даже когда она молчала.

Как это выразился Фабиан в приливе поэтического вдохновения? Улыбка витает на ее лице, как витает аромат вокруг розы. И ведь, пожалуй, он был прав.

Ни одна минута не проходила спокойно в этом темном подвале. Многие, заслышав грохот моторов, начинали молиться так, что казалось, в подвале под сурдинку играет контрабас. Когда где-то раздавался взрыв, они начинали вопить и причитать.

– Спокойствие! – приказывал Кребс со своей лестницы.

Дети плакали, грудные младенцы пищали, чувствуя, что вокруг творится что-то неладное.

Однажды бомба разорвалась совсем близко, возле Дворцового парка. Дом накренился; казалось, он вот-вот рухнет, лампочка погасла, зазвенели выбитые стекла, осколки усеяли землю возле лестницы. Началась паника. С криками ужаса все повскакали с мест, дети плакали и бросались к матерям.

– Спокойствие! Спокойствие! – гремел из темноты голос коменданта Кребса.

– Мы, немцы, должны научиться умирать за великую идею! – звонко и резко прозвучал сквозь шум голос баронессы фон Тюнен.

Не успел еще Кребс зажечь запасную лампу, как раздался второй взрыв. Людей бросило наземь, кое-кого протащило в противоположный угол; слышны были только крики и плач; наконец, кто-то зажег свечу. Люди вытирали слезы, очищали платье от грязи, известки и упавшей с потолка пыльной паутины. Баронесса фон Тюнен оказалась под кучей кричащих ребятишек, пытавшихся встать, чтобы броситься к своим матерям. Баронесса, действуя поврежденной рукой, силилась выбраться из этой кучи и просила Кребса отпустить ее домой; она опасалась, что у нее сломана рука.

– Долг есть долг, прошу прощения. Вам придется остаться на месте! – заупрямился Кребс. – Никому нельзя выходить на улицу. Самолеты прямо над нами.

Обе бомбы метили в убежище, находившееся в недостроенном здании Дома городской общины, где укрывалось свыше тысячи человек. Лишь после этого налета Фабиан понял, почему мюнхенские архитекторы и гаулейтер так упорно настаивали на устройстве подвалов в этом здании.

Откуда все это было известно англичанам? Все жители города пребывали в неистовом возбуждении с тех пор, как была разрушена «шелльхаммеровская точка» и в «Гражданской обороне» погибло двадцать юношей-учащихся. В подвале фрау Беаты на лице каждого был написан страх: а что, если бомба разорвется в убежище?

III

В спокойные часы женщины наперебой болтали всякий вздор о несчастных случаях, об арестах и очередях за все более скудными пайками. Мужчины, чтобы убить время, толковали о политике. Мало было радости слушать эту болтовню.

– Как жаль, что мы не сразу вторглись в Англию, – говорил низенький кривобокий чиновник. – Как вы считаете, оккупируем мы ее еще в этом году?

– Какие могут быть сомнения? – отвечал толстый и довольно смышленый виноторговец. – Ведь фюрер сказал в рейхстаге: «Мы будем там!» А раз фюрер сказал, значит так тому и быть. Да, мы не вторглись в Англию, но вы не поняли глубокого смысла этой тактики. Мы хотели выждать, пока англичане вооружатся, чтобы забрать себе их вооружение. Вот в чем глубокий смысл этой медлительности. Понятно?

– Вы успокоили меня, англичан необходимо взгреть, хотя бы из-за буров. А скажите на милость: что, собственно, творится з Африке и на Крите? Стыдно признаться, но я ничего не понимаю. Ведь и в этом должен быть какой-то смысл?

– Смысл? – Толстый виноторговец весело рассмеялся. – Все, что делает фюрер, имеет смысл, милейший. Видите ли, то, что мы там готовим, – это своего рода клещи. Итальянцы продвигаются к Нилу, а мы идем с севера.

– Ах, атака с двух флангов! Понимаю!

– Да, атака с двух флангов! Поскольку Турция является для нас поставщиком металлов, мы пошли не через Турцию, а через Грецию и Крит. Оттуда мы двинемся на Палестину. Это северный фланг, итальянцы будут идти нам навстречу. Хлоп! Суэцкого канала у англичан как не бывало! А оттуда уж два шага до Абиссинии!

– Ах, как это, однако, просто! Но ведь остается еще Гибралтар, который англичане не так-то легко выпустят из рук?

– Гибралтар? – смеясь, воскликнул виноторговец, но запнулся. – Слышите шум? Наверно, где-то поблизости упал самолет. Слышите? И разбился в куски. Кребс уже выходит на улицу. Гибралтар, почтеннейший? Гибралтар последует за Суэцем, это так же верно, как то, что после молитвы следует «аминь». Правда, «неизвестный солдат» в своей писанине утверждает, что «отнять Гибралтар у англичан будет так же трудно, как вырвать клыки у слона». Ха-ха-ха! И удивится же «неизвестный солдат»! Клыки будут вырваны, прежде чем мы успеем оглянуться! Как молочные зубы у четырехлетнего ребенка!

Баронесса фон Тюнен звонко рассмеялась.

– Слушая вас, набираешься сил, господин Борневоль. Побольше бы нам таких людей в Германии!

Мужчины часами предавались политическому фантазерству. Борневоль всегда задавал тон. Даже женщины переставали болтать и прислушивались к их разговорам. Конечно, были и молчаливые мужчины, которые лишь изредка вставляли слово – другое и, заметив, что Борневоль старается втянуть их в беседу, тотчас же умолкали.

Борневоль прежде торговал пивом «на вынос» в маленьком погребке, но в начале войны прибрал к рукам оптовую виноторговлю Саломона и нажил состояние, торгуя награбленным французским вином. Удовольствия ради он часто сочинял статейки для «Беобахтер»; в последнее время большим успехом пользовались его заметки «Люди и нравы в бомбоубежищах». Так как он был близким другом начальника гестапо Шиллинга, то многие старались его избегать.

В подвал фрау Беаты всякий раз во время налетов приходил маленький черный человечек, которого там прозвали «факельщиком». И правда, никто бы не мог пожелать себе лучшего факельщика. Он всегда являлся в парадном черном сюртуке, в черном галстуке и белоснежной манишке, точно на праздник. Маленький и хрупкий, как школьник, он был уже убелен сединой; его короткие волосы курчавились, как у негра. Он всегда приходил с женой, такой же седой, маленькой, тоненькой, только без локонов; волосы ее были расчесаны на пробор и уложены двумя белоснежными прядями. Она, как и муж, всегда была одета по-праздничному, в платье из старинного шелка, который уже рассыпался. По-видимому, это был ее подвенечный наряд. Она всегда сидела на одном и том же месте, углубившись в черный молитвенник с полинялым золотым обрезом, и ни разу не раскрыла рта.

«Факельщик» никогда никого не задевал, и его почти не замечали. Говорили, что в прошлом он был судебным исполнителем. Он часами молча расхаживал взад и вперед по помещению, если хватало места. Три шага вперед и три назад. При большой тесноте он топтался на месте, скрестив руки, и шевелил губами, точно творя молитву.

Когда неподалеку от убежища взорвалась бомба и с невероятным грохотом рухнул дом, он сказал, как только смолкли крики: «Настал день страшного суда!» И улыбнулся. По-видимому, он нисколько не испугался.

– Не смешите нас! – воскликнул виноторговец Борневоль. – Это бомба, и ничего больше.

– Это страшный суд! – повторил человечек с седыми кудрями. – По-другому я себе страшного суда не представляю. Так уже написано в евангелии: «И ввергнут их в пещь огненную; там будет плач и скрежет зубовный».

– Он не так уж неправ, – вмешалась фрау Беата.

– Не нагоняйте страха на своих сограждан, – сказала жена пуговичного фабриканта, заработавшего полмиллиона во время войны.

– Сударыня! – Седой человек слегка склонился перед женой пуговичного фабриканта. – Страшный суд продолжается уже много месяцев и может продлиться долгие годы, покуда всех нас не настигнет кара. В священном писании не сказано, что он свершится в один день.

– Ну, хватит! – сердито воскликнул виноторговец и поднялся. – Куда было бы приятнее, если бы вы каждый день не являлись сюда в черном сюртуке, чтобы портить нам настроение.

Черный человечек с седыми кудрями, обычно бледный, залился краской.

– Позвольте, сударь, – спокойно отвечал он. – Я и моя супруга воспитаны, как добрые христиане. Господь может в любой час призвать нас, и мы хотим быть к этому готовы. Чтобы предстать пред его лицом, мы и надеваем лучшее из того, что у нас есть.

Борневоль напечатал в «Беобахтер» ядовитую заметку об этом случае, которая, впрочем, не произвела особого впечатления. Зато всем понравился его фельетон «Новорожденный гитлеровец в бомбоубежище», опубликованный несколько недель спустя.

В подвале фрау Беаты действительно родился мальчик. Многие умирали в убежищах, почему бы и не родиться там новому человеку? У жены Кребса, начальника местной противовоздушной обороны, начались преждевременные роды. Фрау Кребс, толстая добродушная женщина, с нервами слишком слабыми для столь сурового времени, обычно всю ночь просиживала в уголке у лестницы, рядом с мужем, но в последние дни стала приносить с собой узкий матрац, так как чувствовала себя нехорошо, – она была уже на седьмом месяце. При каждом взрыве она громко вскрикивала – ее нервы не выдерживали, – и Кребсу то и дело приходилось призывать ее к спокойствию.

– Эльвира, – восклицал он, – спокойнее, спокойнее!

Так все узнали, что ее звали Эльвирой. Однажды, в воскресенье ночью, когда налет длился четыре часа, она была возбуждена сильнее обычного, металась по матрацу, стонала и жаловалась, что ей не хватает воздуха.

– Возьми себя в руки – прикрикнул на нее Кребс. Вежливость не была его добродетелью. Эльвира сделала над собой усилие и взяла себя в руки. Но когда по соседству зазвенели осколки, ее стоны стали выделяться из общего шума. Она судорожно вцепилась в матрац и побледнела как смерть.

– Немедленно везите фрау Кребс в больницу, – сказал старый врач, но было уже поздно.

– Полотенца, девушки, скорее! Простыни, подушки! – крикнула фрау Беата своим служанкам. – Да не стойте, как истуканы! Это же обыкновенное дело! Гёте и Шиллер явились на свет божий тем же путем! Горячей воды, Криста, беги за ватой! Нет, подожди, я пойду сама.

Она бросилась к лестнице и выбежала на улицу. Над темным городом повисли две зловещие красные лампы, вдали послышался глухой взрыв.

– Подождали бы по крайней мере, пока родится дитя! – крикнула она в небо, так что Криста невольно рассмеялась.

– Нечему смеяться! – сердито закричала фрау Беата.

Через час все кончилось. Самолеты улетели. Мать и ребенка перевезли в больницу Лерхе-Шелльхаммер, построенную во время войны фрау Беатой.

Спустя две недели фрау Беату арестовали.