Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Бернард Маламуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

– Привратник его знает?

– Не исключено.

Она позвонила привратнику по внутреннему телефону, но он отказался дать адрес, дал только номер телефона. Им ответила горничная, сказала, что графини нет дома; тогда они позвонили поверенному, но и на этот раз не смогли дозвониться. Карл уже начал беситься.

Миссис Гаспари позвонила телефонистке, назвала графинин номер телефона и попросила сообщить ее домашний адрес. Телефонистка нашла старый адрес, а новый у нее куда-то запропастился.

– Глупая история, – сказала миссис Гаспари. И снова набрала номер поверенного.

– Дозвонилась, – объявила она, отведя трубку в сторону. – Buon giorno, Avvocato {Добрый день, господин поверенный (итал.).}. – Голос у нее был сама сладость.

Карл слышал, как она спрашивает поверенного, нет ли у него запасного ключа, поверенный отвечал ей минуты три, не меньше.

Она брякнула трубку на рычаг.

– У него нет ключа. По всей видимости, второго ключа вообще нет.

– К черту, с меня довольно. – Карл встал. – Я возвращаюсь в Соединенные Штаты.

Снова хлынул дождь. Раскат грома расколол небо, и Бевилаква, в ужасе выпустив из рук портфель, вскочил.

* * *

– Все, я пас, – сказал Карл Норме на следующее утро. – Позвони агентам, скажи, что мы готовы платить семьдесят пять тысяч. Нам надо во что бы то ни стало выбраться из этой дыры.

– Не раньше, чем мы поговорим с графиней. Я расскажу ей, как мы бедствуем, разжалоблю ее.

– Это ничего не даст – ты только попадешь в неловкое положение, предостерег ее Карл.

– И все равно, прошу тебя, позвони ей.

– У меня нет ее телефона. Я не догадался его узнать.

– Разыщи его. Ты же у нас занимаешься изысканиями – тебе и карты в руки.

Он решил попросить графинин телефон у миссис Гаспари, но вспомнил, что она на работе, а ее рабочего телефона у него нет. Восстановив в памяти графинин адрес, он нашел по справочнику телефон привратника. Позвонил ему и попросил адрес графини и номер ее телефона.

– Я вам перезвоню, – сказал привратник, не прекращая жевать. – Дайте мне ваш номер.

– Не стоит. Дайте мне ее номер телефона, не тратьте времени зря.

– Графиня мне строго-настрого заказала давать ее телефон чужим людям. Ей потом обрывают телефон.

– Я не чужой человек. Я хочу снять ее квартиру. Привратник откашлялся.

– Где вы остановились?

– В гостинице "Сестра Цецилия".

– Через пятнадцать минут я вам перезвоню.

– Будь по-вашему. – И Карл назвал привратнику свою фамилию.

Через сорок минут зазвонил телефон, Карл взял трубку.

– Pronto.

– Синьор Шнейдер? – сказал мужской, слегка пискливый голос.

– Я у телефона.

– Разрешите представить, – без запинки, хоть и не без акцента сказал мужчина. – Я Альдо Де Веккис. Я получил бы удовольствие поговорить с вами лично.

– Вы квартирный агент?

– Не именно так, но дело зайдет о квартире графини. Я ее бывший житель.

– Тот, у кого ключ? – вырвалось у Карла.

– Это так есть.

– Где вы теперь?

– Под низом, в передней.

– Прошу вас, поднимитесь в наш номер.

– Простите, но если вы разрешите, я выберу говорить с вами здесь.

– Спускаюсь.

– Любовник явился, – сказал он Норме.

– О господи!

Он кинулся к лифту. В вестибюле его ждал тощий субъект в зеленом костюме, с брюками-дудочками. Лет около сорока, мелкие черты лица, лоснящиеся черные волосы, шляпа, заломленная с немыслимой лихостью. И хотя воротник рубашки у него обмахрился, выглядел он франтом. От него распространялся сильный запах одеколона.

– Де Веккис. – Он отвесил поклон. Лицо попорчено оспой, глаза бегают.

– Я – Карл Шнейдер. Как вы узнали мой телефон?

Де Веккис, похоже, пропустил вопрос мимо ушей.

– Я надеюсь, вам нравится пребывать у нас.

– Мне бы понравилось у вас еще больше, будь у меня где жить.

– Именно так. Какое впечатление вы выносите из Италия?

– Очень славные люди у вас.

– Их у нас водится слишком много. – Глаза Де Веккиса бегали по сторонам. – Где у нас имеется вероятность поговорить? У меня не много времени.

– Ну что ж. – Карл указал на комнатушку, где постояльцы писали письма. – Прошу сюда.

Они прошли к единственному в комнате столу, сели. Де Веккис сунул руку в карман, очевидно, за сигаретой, но ничего оттуда не вынул.

– Я не буду затрачивать ваше время, – сказал он. – Вы хотите квартиру, которую повидали вчера? Я хочу, чтобы вы ее получили: она очень желанная. У нее также есть розовый сад. Летом, когда в Риме очень горячий вечер, он причинит вам радость. Но я пойду прямо к практическому делу. Вы не возражаете вложить не очень много денег, чтобы иметь право входа?

– Это вы о ключе? – и без того знал, но не удержался от вопроса.

– Именно так. Говоря правду, я сейчас стесняюсь в средствах. Прибавьте психологические тяжести, продукт разрыва с женщиной нелегкого поведения. Представляю вам рисовать себе мое состояние. Вопреки этому я предлагаю вам симпатичную квартиру и, насколько я знаю, спрашиваю не высокие деньги для американца. Я уверен, это имеет для вас стоимость? – попытался улыбнуться, но улыбка умерла, не успев родиться.

– Я аспирант, специалист по итальянской философии, – сказал Карл. – Я приехал в Италию, чтобы написать докторскую, и все свои сбережения вложил в эту поездку. На моем иждивении жена и двое детей.

– Я слушал, ваше правительство весьма расщедрилось на фулбрайтовские стипендии.

– Вы меня не так поняли. Я не получаю стипендии.

– Как бы там ни бывало, – Де Веккис забарабанил пальцами по столу, – но я запрашиваю за ключ восемьдесят пять тысяч.

Не щадя его чувств, Карл расхохотался.

– Не понимаю. Карл встал.

– Я запрашиваю лишнюю цену?

– Немыслимую.

Де Веккис нервически потер лоб.

– Очень хорошо, раз не все из американцев богатые – вы видите, я не пристрастный, – я сокращаю цену напополам. За сорок тысяч лир, менее месячной платы, я даю вам ключ.

– Благодарю покорно. Этот номер не пройдет.

– Что это? Я не понял ваши выражения.

– Мне это не по карману. Мне еще придется платить комиссионные агенту.

– Вот что? Если так, вам необходимо плевать на него. Я выдам приказ привратнику, и он допустит вас сразу переехать. Сегодня же вечером, если у вас будет такое пожелание. Поверенный графини составит соглашение. И хотя любовникам графини с ней нелегко, жителям с ней хорошо.

– Я и рад бы плюнуть на агента, – сказал Карл, – да не могу.

Де Веккис пожевал губу.

– Я сокращаю до двадцати пяти тысяч, – сказал он, – но это мое полностью последнее слово.

– Благодарю, не стоит. Я не унижусь до взятки.

Де Веккис встал, его мелкое, с кулачок, лицо окаменело, помертвело.

– Такой народ, как вы, и заталкивает нас в руки коммунистов. Вы лезете из кожи наружу, чтобы купить нас: наши голоса, нашу культуру, и еще рискуете говорить о взятках. – Выскочил в вестибюль – и был таков.

Через пять минут раздался телефонный звонок:

– Пятнадцать тысяч, ниже я не могу опуститься. – Голос у него совсем сел.

– Ни цента, – сказал Карл. Норма вытаращила на него глаза. Де Веккис бросил трубку.

* * *

Позвонил привратник. Перевернул весь дом, сказал он, но графинин адрес не отыскался.

– Ну а как насчет номера ее телефона? – спросил Карл.

– У нее изменился телефон, когда она переехала. И у меня перепутались эти два телефона – новый и старый.

– Послушайте, – сказал Карл. – Я расскажу графине, Что вы подослали ко мне Де Веккиса вести переговоры насчет ее квартиры.

– Интересно, это как же вы ей расскажете: вы не знаете ее телефона, полюбопытствовал привратник. – Его нет в справочнике.

– Узнаю у миссис Гаспари, когда она придет с работы, позвоню графине и расскажу, чем вы тут занимаетесь.

– А чем я занимаюсь? Ну скажите, чем.

– Вы подослали ко мне ее бывшего любовника, от которого она хочет избавиться, чтобы он выманил у меня деньги: заставил заплатить за то, к чему никакого касательства не имеет, то есть за графинину квартиру.

– Зачем же так, давайте как-нибудь договоримся, – сказал привратник.

– Если вы сообщите мне адрес графини, я дам вам тысячу лир. – У Карла уже язык не ворочался.

– И тебе не стыдно? – бросила ему Норма, оторвавшись от раковины, где она затеяла постирушку.

– Надо бы набавить, – канючил привратник.

– Только после переезда.

Привратник сообщил ему фамилию графини и ее новый адрес.

– Только не говорите, как вы его узнали.

Карл побожился, что не скажет.

Опрометью бросился вон из гостиницы, сел в такси и поехал на другой берег Тибра в пригород, на виа Кассиа.

Горничная графини впустила Карла в ошеломляющие своей роскошью апартаменты, с мозаичными полами, золоченой мебелью и мраморным бюстом прадеда графини в передней, где его оставили дожидаться хозяйки. Минут через двадцать графиня, невзрачная дама за пятьдесят, с вытравленными перекисью волосами, черными бровями, в коротеньком, в обтяжку платье, вышла к нему. Руки у нее были морщинистые, зато бюст необъятный, и благоухала она как целая клумба роз.

– Попрошу вас побыстрее изложить, что вам нужно, – сказала она раздраженно. – Масса дел. Подготовка к моей свадьбе в полном разгаре.

– Графиня, – сказал Карл, – извините, что я так бесцеремонно ворвался к вам, но мы с женой испытываем жестокую нужду в квартире, а мне известно, что у вас пустует квартира на виа Тиррено. Я американец, изучаю итальянскую жизнь и нравы. Вот уже без малого месяц, как мы в Италии, и до сих пор живем в третьеразрядной гостинице. Жена совсем замучилась. Ребята жестоко простужены. Я охотно заплачу пятьдесят тысяч лир вместо назначенных вами сорока пяти, если вы будете так добры и разрешите нам переехать сегодня же.

– Не забывайтесь, – сказала графиня. – Я родом из славящейся своей честностью семьи. Не пытайтесь меня подкупить.

Карл вспыхнул.

– Я хотел доказать на деле, что у меня самые добрые намерения.

– Как бы там ни было, моей недвижимостью ведает мой поверенный.

– У него нет ключа.

– Почему?

– Его унес прежний жилец.

– Вот дурак, – сказала она.

– У вас случайно нет запасного ключа?

– Я никогда не завожу запасных ключей. С ними одна морока – никогда не знаешь, какой от чего.

– А нельзя ли заказать ключ?

– Спросите моего поверенного.

– Я звонил ему сегодня утром – его нет в городе. С вашего позволения, графиня, я решусь сделать одно предложение. Нельзя ли взломать окно или дверь? Расходы на починку я возьму на себя.

Глаза графини полыхнули.

– Ни в коем случае, – сказала она заносчиво. – Разрушения моей собственности я не потерплю. Хватит с нас разрушений – мы ими сыты по горло. Вы, американцы, понятия не имеете, что нам пришлось испытать.

– Зато у вас будет положительный жилец – неужели это доя вас ничего не значит? Зачем квартире пустовать? Скажите только слово, и через час я привезу деньги.

– Приходите через две недели, молодой человек, тогда у меня кончится медовый месяц.

– Через две недели я, может быть, испущу дух, – сказал Карл.

Графиня рассмеялась.

На улице он столкнулся с Бевилаквой. Фонарь под глазом Бевилаквы дополняло удрученное выражение лица.

– Вы меня предали, так надо понимать? – пресекающимся голосом спросил итальянец.

– Что значит "предал"? Вы что, Иисус Христос?

– До меня дошло, что вы ходили к Де Веккису, упрашивали его отдать вам ключ – хотели переехать тайком от меня.

– Подумайте сами, как я мог бы скрыть от вас свой переезд, если квартира вашей приятельницы миссис Гаспари прямо над графининой? Едва я перееду, она кинется звонить вам, и вы сломя голову примчитесь за своей долей.

– Правда ваша, – сказал Бевилаква. – Я как-то не сообразил.

– Кто поставил вам фонарь под глазом? – спросил Карл.

– Де Веккис. Сильный, черт. Я встретил его у дверей квартиры, попросил ключ. Мы схватились, он заехал мне локтем в глаз. Как ваши переговоры с графиней?

– Не очень удачно. Вы пойдете к ней?

– Вряд ли.

– Пойдите к ней и, ради всего святого, попросите разрешить мне переехать. Соотечественника она скорее послушает.

– Лучше я сяду на ежа, – сказал Бевилаква.

* * *

Ночью Карлу приснилось, что они переехали из гостиницы в графинину квартиру. Дети резвятся в саду среди роз. Утром он решил пойти к привратнику и предложить ему десять тысяч лир, если тот сделает новый ключ, а уж как они это устроят – будут снимать дверь или не будут, – не его печаль.

Когда он подошел к дверям квартиры, перед ней уже стояли Бевилаква с привратником, а какой-то щербатый тип ковырял в замке изогнутой проволочкой. Через две минуты замок щелкнул, дверь открылась.

Они переступили порог – и у них перехватило дыхание. Совершенно убитые, они переходили из комнаты в комнату. Мебель была изрублена, притом тупым топором. Над вспоротым диваном дыбились пружины. Ковры изрезаны, посуда разбита, книги изорваны на мелкие клочки, а клочки раскиданы по полу. Белые стены все, за исключением одной, в гостиной, залиты красным вином, а та исписана нецензурными словами на шести языках, аккуратнейшим образом выведенными огненного цвета помадой.

– Mamma mia {Ой, мамочки! (итал.).}. – Щербатый слесарь осенил себя крестным знамением.

Привратник позеленел на глазах. Бевилаква залился слезами.

На пороге возник Де Веккис в неизменном лягушачьем костюме.

– Ессо la chiave! {Вот он ключ! (итал.).} – Он ликующе потрясал ключом над головой.

– Мошенник! – завопил Бевилаква. – Мразь! Чтоб тебе сгнить! Он только и думает, как бы погубить меня, – крикнул он Карлу. – А я – его! Иначе мы не можем.

– Не верю, – сказал Карл. – Я люблю эту страну.

Де Веккис запустил в них ключом и бросился наутек. Бевилаква – глаза его пламенели ненавистью – увернулся, и ключ угодил Карлу прямо в лоб, оставив отметину, которая, сколько он ни тер, никак не желала сходить.

ИДИОТЫ ПЕРВЫМИ

Тонкое тиканье тусклых часов стихло. Мендель, дремавший в потемках, проснулся от страха. Он прислушался, и боль возобновилась. Он натянул на себя холодную одежду ожесточения и терял минуты, сидя на краю кровати.

– Исаак, – прошептал наконец.

В кухне Исаак, раскрыв удивленный рот, держал на ладони шесть земляных орехов. Положил их по одному на стол: один... два... девять.

По одному собрал орехи и стал в двери. Мендель в просторной шляпе и длинном пальто все еще сидел на кровати. Исаак насторожил маленькие глаза и ушки; густые волосы седели у него на висках.

– Schlaf {Спать (идиш).}, – сказал он гнусаво.

– Нет, – буркнул Мендель. Он встал задыхаясь. – Идем, Исаак.

Он завел свои старые часы, хотя от вида смолкшего механизма его замутило.

Исаак захотел поднести их к уху.

– Нет, поздно уже. – Мендель аккуратно убрал часы. В ящике стола он нашел бумажный пакет с мятыми долларами и пятерками и сунул в карман пальто. Помог надеть пальто Исааку.

Исаак поглядел в темное окно, потом в другое. Мендель смотрел в оба пустых окна.

Они медленно спускались по сумрачной лестнице

Мендель первым, Исаак сзади, наблюдая за движущимися тенями на стене. Одной длинной тени он протянул земляной орех.

– Голодный.

В вестибюле старик стал смотреть на улицу через тонкое стекло. Ноябрьский вечер был холоден и хмур. Открыв дверь, он осторожно высунулся. И сразу закрыл ее, хотя ничего не увидел.

– Гинзбург, что вчера ко мне приходил, – шепнул он на ухо Исааку.

Исаак всосал ртом воздух.

– Знаешь, про кого я говорю? Исаак поскреб пятерней подбородок.

– Тот, с черной бородой. Не разговаривай с ним, а если он тебя позовет, не ходи. Исаак застонал.

– Молодых людей он не так беспокоит, – добавил Мендель подумав.

Было время ужина, улица опустела, но витрины тускло освещали им дорогу до угла. Они перешли безлюдную улицу и двинулись дальше. Исаак с радостным криком показал на три золотых шара. Мендель улыбнулся, но, когда они дошли до ломбарда, сил у него не осталось совсем.

Рыжебородый, в роговых очках хозяин ломбарда ел в тылу лавки сига. Он вытянул шею, увидел их и снова уселся – хлебать чай.

Через пять минут он вышел в лавку, промокая расплющенные губы большим белым платком.

Мендель, тяжело дыша, вручил ему потертые золотые часы. Хозяин поднял очки на лоб и вставил в глаз стаканчик с лупой. Он перевернул часы.

– Восемь долларов.

Умирающий облизнул потрескавшиеся губы.

– Я должен иметь тридцать пять.

– Тогда иди к Ротшильду.

– Они стоили мне шестьдесят.

– В девятьсот пятом году.

Хозяин вернул часы. Они перестали тикать. Мендель медленно завел их. Они затикали глухо.

– Исаак должен поехать к моему дяде – мой дядя живет в Калифорнии.

– У нас свободная страна, – сказал хозяин ломбарда.

Исаак, глядя на банджо, тихо заржал.

– Что с ним? – спросил хозяин.

– Восемь так восемь, – забормотал Мендель, – но где я достану к ночи остальные? Сколько за мое пальто и шляпу? – спросил он.

– Не возьму.

Хозяин ушел за стеллаж и выписал квитанцию. Он запер часы в ящик стола, но Мендель все равно слышал их тиканье.

На улице он засунул восемь долларов в пакет, а потом принялся искать в карманах бумажку с адресом. Нашел и, щуря глаза, прочел под уличным фонарем.

Когда они тащились к метро, Мендель показал на окропленное небо.

– Исаак, смотри, сколько сегодня звезд.

– Яйца, – сказал Исаак.

– Сначала мы поедем к мистеру Фишбейну, а потом мы пойдем есть.

Они вышли из метро на севере Манхеттена и вынуждены были пройти несколько кварталов, прежде чем нашли дом Фишбейна.

– Настоящий дворец, – пробормотал Мендель, предвкушая минуты тепла.

Исаак смущенно смотрел на тяжелую дверь дома.

Мендель позвонил. Дверь открыл слуга с длинными бакенбардами и сказал, что мистер Фишбейн с женой обедают и никого не принимают.

– Пусть он обедает с миром, но мы подождем, чтобы он кончил.

– Приходите завтра утром. Завтра утром он с вами поговорит. Он не занимается благотворительными делами так поздно вечером.

– Благотворительностью я не интересуюсь...

– Приходите завтра.

– Скажи ему, что тут жизнь или смерть.

– Чья жизнь или смерть?

– Если не его, так, наверно, моя.

– Вы всегда такой остроумный?

– Посмотри мне в лицо, – велел Мендель, – и скажи, есть у меня время до завтра?

Слуга долгим взглядом посмотрел на него, потом на Исаака и неохотно впустил их в дом. Огромный вестибюль с высоким потолком, толстым цветастым ковром, пышными шелковыми драпировками, мраморной лестницей был весь увешан картинами.

В маленьких лакированных туфлях, с салфеткой, заткнутой в смокинг, по лестнице легко сбежал мистер Фишбейн – пузатый, лысый, с волосатыми ноздрями. Он остановился на пятой от низу ступеньке и оглядел пришельцев.

– Кто приходит в пятницу вечером к человеку, у которого гости, и портит ему ужин?

– Извините, мистер Фишбейн, что я вас обеспокоил, – сказал Мендель. Если бы я не пришел сегодня, завтра я бы уже не пришел.

– Без дальнейших предисловий, пожалуйста, изложите ваше дело. Я проголодался.

– Голодный, – заныл Исаак. Фишбейн поправил пенсне.

– Что с ним такое?

– Это мой сын Исаак. Такой он всю жизнь. Исаак захныкал.

– Я отправляю его в Калифорнию.

– Мистер Фишбейн не оплачивает частных туристских поездок.

– Я больной человек, сегодня ночью он должен уехать к моему дяде Лео.

– Я никогда не занимаюсь неорганизованной благотворительностью, но если вы голодны, я приглашу вас вниз на кухню. Сегодня у нас курица с фаршированными кишками.

– Я прошу только тридцать пять долларов на поезд до Калифорнии, где живет мой дядя. Остальные у меня уже есть.

– Кто ваш дядя? Сколько лет этому человеку?

– Восемьдесят один год, он прожил долгую жизнь.

Фишбейн рассмеялся.

– Восемьдесят один год, и вы посылаете ему этого полоумного?

Мендель замахал руками и закричал:

– Пожалуйста, без обзываний.

Фишбейн вежливо согласился.

– Где открыта дверь, там мы входим в дом, – сказал больной Мендель. Если вы будете так добры и дадите мне тридцать пять долларов, Бог благословит вас. Что такое тридцать пять долларов для мистера Фишбейна? Ничто. Для меня, для моего мальчика это все.

Фишбейн выпрямился во весь рост.

– Частных пожертвований я не делаю – только организациям. Такова моя твердая линия.

Мендель, хрустя суставами, опустился на колени.

– Прошу вас, мистер Фишбейн, если не тридцать пять, то хотя бы двадцать.

– Левинсон! – сердито крикнул Фишбейн.

Над лестницей появился слуга с длинными бакенбардами,

– Покажи господину, где дверь, если он не захочет поесть прежде, чем покинет дом.

– От того, что я имею, курица не вылечит, – сказал Мендель.

– Сюда, пожалуйста, – сказал Левинсон, спускаясь по лестнице.

Исаак помог отцу подняться.

– Сдайте его в лечебницу, – посоветовал Фишбейн через мраморную балюстраду.

Он быстро взбежал наверх, а они тут же очутились на улице, и на них напал ветер.

Дорога до метро была утомительной. Ветер дул печально. Мендель задыхался и украдкой оглядывался на тени. Исаак, стискивая в застывшем кулаке орехи, жался к отцу. Они зашли на сквер, чтобы отдохнуть минуту на каменной скамье под голым деревом с двумя суками. Толстый правый торчал вверх, тонкий левый свисал. Медленно поднялась очень бледная луна. Так же медленно поднялся при их приближении к скамье человек.

– Пшолво рюка, – хрипло сказал он.

Мендель побелел и всплеснул высохшими руками. Исаак тоскливо завыл. Потом пробили часы – было только десять. Бородатый человек метнулся в кусты, и Мендель издал пронзительный страдальческий крик. Прибежал полицейский, ходил вокруг и около кустов, бил по ним дубинкой, но никого не поднял. Мендель с Исааком поспешили прочь из скверика. Когда Мендель оглянулся, тонкая рука у дерева была поднята, толстая опущена. Он застонал.

Они сели в трамвай и приехали к дому бывшего друга, но он давно умер. В том же квартале они зашли в закусочную и заказали яичницу из двух яиц для Исаака. Все столы были заняты, кроме одного, где сидел плотный человек и ел суп с гречкой. Они только взглянули на него и тут же заторопились к выходу, хотя Исаак заплакал.

Мендель вынул еще одну бумажку с адресом – но дом был чересчур далеко, в Куинсе, и они, дрожа, остановились в каком-то подъезде.

Что я могу сделать за один короткий час? – исступленно думал Мендель.

Он вспомнил о своей мебели. Рухлядь, но за нее можно выручить несколько долларов. "Идем, Исаак". Они опять пошли в ломбард, чтобы поговорить с ростовщиком, но свет не горел там, и стальная решетка – за ней блестели золотые часы и кольца – надежно преградила путь к месту торга.

Они прижались друг к другу за телефонным столбом. Оба мерзли, Исаак хныкал.

– Исаак, видишь, какая большая луна? Все небо белое.

Он показал рукой, но Исаак не хотел смотреть.

Менделю приснилось на минуту осветившееся длинные полотнища света протянулись во все стороны. Под небом, в Калифорнии, сидел дядя Лео и пил чай с лимоном. Менделю стало тепло, но проснулся он в холоде.

Через улицу стояла старая кирпичная синагога.

Мендель принялся колотить в громадную дверь, но никто не вышел. Он сделал перерыв, чтобы отдышаться, и отчаянно застучал снова. Наконец внутри послышались шаги, дверь синагоги, скрипя массивными бронзовыми петлями, открылась.

С оплывшей свечой в руке на них сердито смотрел служка в черном.

– Кто ломится с таким грохотом поздно ночью в дверь синагоги?

Мендель объяснил служке свое затруднение.

– Мне надо поговорить с раввином, прошу вас.

– Раввин пожилой человек. Он уже спит. Его жена вас не пустит. Идите домой и приходите завтра.

– С завтра я уже попрощался. Я умираю. Служка, хотя и с сомнением, но показал на соседний дом, старый и деревянный:

– Он живет там. – Служка скрылся в синагоге с горящей свечой, распугивая тени.

Мендель с Исааком, цеплявшимся за его рукав, поднялся по деревянным ступеням и позвонил в дверь. Через пять минут на крыльце появилась грузная, седая широколицая женщина в ночной рубашке и наброшенном на плечи рваном халате. Она решительно сказала, что раввин спит и его нельзя будить.

Но пока она втолковывала это, к двери приковылял сам раввин. Он послушал с минуту и вмешался:

– Кто хочет увидеться со мной, пусть войдут.

Они очутились в захламленной комнате. Раввин, тощий с согнутой спиной и сквозной белой бородкой, был в фланелевой пижаме, черной ермолке и босиком.

– Vey is mir {Горе мне (идиш).}, – заворчала его жена. – Или ты наденешь или завтра у тебя будет воспаление легких. – Она была заметно моложе мужа, женщина с толстым животом.

Пристально посмотрев на Исаака, она отвернулась. Мендель виновато изложил свою задачу.

– Мне нужно всего тридцать пять долларов.

– Тридцать пять, – сказала жена раввина. – Почему не тридцать пять тысяч? Кто имеет такие деньги? Мой муж – бедный раввин. Врачи отнимают последний грош.

– Дорогой друг, – сказал раввин. – Если бы у меня было, я бы вам дал.

– Семьдесят у меня уже есть, – сказал удрученный Мендель. – Мне нужно всего тридцать пять долларов.

– Бог тебе даст, – сказал раввин.

– В могиле, – ответил Мендель. – Мне нужно сегодня. Идем, Исаак.

– Подождите, – крикнул раввин.

Он торопливо ушел внутрь, вынес долгополое узкое пальто на меху и отдал Менделю.

– Яша, – взвизгнула его жена, – только не твое новое пальто!

– У меня есть старое. Кому нужно два пальто на одно старое тело?

– Яша, я кричу...

– Кто способен ходить среди больных, скажи мне, в новом пальто?

– Яша, – крикнула она, – что он будет делать с твоим пальто? Ему деньги нужны сегодня. Ростовщики спят.

– Так он их разбудит.

– Нет. – Она ухватилась за пальто. Мендель держал его за рукав и тащил к себе. Знаю я тебя, – подумал Мендель.

– Шейлок, – проворчал он. Глаза у нее сверкнули. Раввин стонал и кружил по комнате как пьяный. Мендель вырвал пальто у жены, и она вскрикнула.

– Бегите, – сказал раввин.

– Бежим, Исаак.

Они выскочили из дома и сбежали по ступенькам.

– Остановись, вор, – кричала жена раввина.

Раввин схватился за голову и упал на пол.

– Помогите! – зарыдала жена. – Ему плохо с сердцем! Помогите!

А Мендель и Исаак убегали по улицам с новым меховым пальто раввина. За ними бесшумно мчался Гинзбург.

Поздно ночью в последней открытой кассе Мендель купил билет на поезд.

Купить бутерброд было уже некогда, поэтому Исаак съел свои орехи, и по огромному пустынному вокзалу они устремились к поезду.

– Утром, – задыхаясь, говорил на бегу Мендель, – приходит человек и продает бутерброды и кофе. Поешь, но возьми сдачу. Когда поезд приедет в Калифорнию, тебя будет ждать на станции дядя Лео. Если ты его не узнаешь, дядя Лео тебя узнает. Скажи ему, что я передавал привет.

Когда они подбежали к платформе, ворота туда были заперты и свет выключен.

– Поздно, – сказал контролер в кителе – грузный, бородатый мужчина с волосатыми ноздрями, пахший рыбой. Он показал на вокзальные часы:

– Уже первый час.

– Но поезд еще стоит, я вижу, – сказал Мендель, приплясывая от горя.

– Уже ушел – через одну минуту.

– Минуты хватит. Только открой ворота.

– Поздно, я сказал.

Мендель ударил себя в костлявую грудь обеими руками.

– От всего сердца прошу тебя об этом маленьком одолжении.

– Хватит с тебя одолжений. Для тебя поезд ушел. Тебе к полуночи полагалось умереть. Я тебе вчера сказал. Больше ничего не могу для тебя сделать.

– Гинзбург! – Мендель отпрянул от него.

– А кто же еще? – Голос звучал металлически, глаза поблескивали, лицо было веселое.

– Для себя, – взмолился старик, – я ничего не прошу. Но что случится с моим сыном?

Гинзбург пожал плечами.

– Что случится, то случится. Я за это не отвечаю. Мне хватит забот без того, чтобы думать о каком-то с половиной шариков.

– За что же ты тогда отвечаешь?

– Создаю условия. Чтобы случилось то, что случится. Антропоморфными делами не занимаюсь.

– Не знаю, чем ты занимаешься, но где у тебя жалость?

– Это не мой товар. Закон есть закон.

– Какой закон?

– Космический мировой закон, черт возьми, которому я сам подчиняюсь.

– Что же у тебя за закон? – закричал Мендель. – Боже мой, ты понимаешь, сколько я терпел в жизни с этим несчастным мальчиком? Посмотри на него. Тридцать девять лет, со дня его рождения я жду, когда он станет взрослым, а он не стал. Ты понимаешь, каково это для отцовского сердца? Почему ты не пускаешь его к его дяде? – Он возвысил голос до крика.

Исаак громко захныкал.

– Ты успокойся, а то обидишь кого-нибудь, – сказал Гинзбург, моргнув в сторону Исаака.

– Всю мою жизнь, – закричал Мендель, и тело его задрожало, – что я видел? Я был бедняк. Я страдал от плохого здоровья. Когда я работал, я работал слишком много. Когда я не работал, это было еще хуже. Моя жена умерла молодой. Но я ни от кого ничего не просил. Теперь я прошу об маленьком одолжении. Будьте так добры, мистер Гинзбург.

Контролер ковырял в зубах спичкой.

– Ты не один такой, мой друг, некоторым достается хуже. Так уж устроено.

– Пес ты пес. – Мендель схватил Гинзбурга за глотку и стал душить. Сукин сын, есть в тебе что-нибудь человеческое?

Они боролись, стоя нос к носу. Хотя глаза у Гинзбурга изумленно выкатились, он рассмеялся.

– Попусту пищишь и ноешь. Вдребезги заморожу.

Глаза у него яростно вспыхнули, а Мендель ощутил, что нестерпимый холод ледяным кинжалом вонзается в его тело и все его части съеживаются.

Вот я умираю и не помог Исааку.

Собралась толпа. Исаак повизгивал от страха.

В последней муке прильнув к Гинзбургу, Мендель увидел в глазах контролера отражение бездонного своего ужаса. Гинзбург же, глядя Менделю в глаза, увидел в них себя, как в зеркале, узрел всю силу своего страшного гнева. Он видел мерцающий, лучистый, ослепительный свет, который рождает тьму. Гинзбург поразился.

– Кто, я?

Он отпустил извивавшегося старика, и Мендель, обмирая сердцем, повалился наземь.

– Иди, – проворчал Гинзбург, – веди его на поезд. Пропустить, – велел он охраннику.

Толпа раздалась. Исаак помог отцу подняться, и они заковыляли вниз по лестнице к платформе, где стоял освещенный и готовый к отправлению поезд.

Мендель нашел Исааку место и торопливо обнял сына.

– Помогай дяде Лео, Исаак. И помни отца и мать. Не обижай его, – сказал он проводнику. – Покажи ему где что.

Он стоял на платформе, пока поезд не тронулся с места Исаак сидел на краешке, устремив лицо в сторону своего следования. Когда поезд ушел, Мендель поднялся по лестнице, узнать, что сталось с Гинзбургом.

МОЙ СЫН УБИЙЦА

Он просыпается, чувствуя, что отец стоит в передней и прислушивается. Прислушивается к тому, как он встает и ощупью ищет брюки. Не надевает туфли. Не идет есть на кухню. Смотрится в зеркало, зажмурив глаза. Час сидит на стульчаке. Листает книгу, не в силах читать. Прислушивается к его мучениям, одиночеству. Отец стоит в передней. Сын слышит, как он прислушивается. Мой сын чужой, ничего не говорит мне. Я открываю дверь и вижу в передней отца. Почему стоишь тут, почему не идешь на работу?

Потому что взял отпуск зимой, а не летом, как обычно. И проводишь его в темной вонючей передней, следя за каждым моим шагом? Стараешься угадать, чего не видишь? Какого черта шпионишь за мной все время?

Мой отец уходит в спальню и немного погодя украдко, возвращается в переднюю: прислушивается.

Иногда слышу его в комнате, но он со мной не разговаривает, и я не знаю, что с ним. Я, отец, в ужасном положении.