Текст книги "Языческий лорд (ЛП)"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава четвертая
Погода успокоилась, но не этого я желал.
Я также не желал помнить лицо рыбака, его приплюснутый нос, шрамы на загорелых щеках, и как в его глазах появилось выражение отчаяния, мольбы и слабости, и как мы его убили, и как его темная кровь окропила темную ночь и исчезла в черных водах близ кормы Полуночника. Мы жестокие люди.
Хильд, которую я любил и которая была аббатиссой в Уэссексе и хорошей христианкой, очень часто с тоской в голосе говорила о мире. Она называла своего бога «князем мира» и старалась убедить меня, что если б только я поклонялся настоящим богам, я бы признал ее пригвождённого князя, и тогда настал бы вечный мир.
«Благословенны миротворцы», – любила она говорить, и она бы осталась довольна последними годами, потому что Британия находилась в состоянии неустойчивого мира.
Иногда датчане совершали набег ради скота, иногда ради рабов, валлийцы и скотты делали тоже самое, но войны не было. Потому то мой сын еще ни разу не стоял в стене из щитов, сейчас просто не было стен из щитов.
Он практиковался снова и снова, день за днем, но практика – не то же самое, что осознание ужаса от возможности, что тебе выпустят кишки, когда ты стоишь на расстоянии вытянутой руки от надравшегося медовухи безумца с утяжеленным свинцом топором.
Некоторые говорили, что мир последних нескольких лет – это заслуга христианского бога, и что мы должны радоваться, потому что наши дети могут расти без страха, и что мы посеяли – то и пожнем. И что только пока длился мир христианские священники могли проповедовать датчанам, и когда они завершат эту работу, мы станем жить в христианском мире любви и дружбы.
Но это не был настоящий мир.
Это было изнеможение. Мы сражались и сражались, и последняя битва, утопающая в крови посреди зимних болот Восточной Англии, в которой погибли король Эорик и Этельволд Лицемер, и сын Сигурда Торрсона, была кровавой резней, которая отбила всю охоту продолжать сражаться.
Но это мало что изменило. Север и восток все еще принадлежали датчанам, а юг и запад – саксам, и все эти могилы мало что дали каждой из сторон.
А Альфред, который хотел мира, но знал, что мир невозможен, пока оба клана сражаются за одно пастбище, умер. Эдуард, его сын, стал королем Уэссекса и был согласен дать датчанам возможность жить в мире.
Он хотел того же, что и его отец, чтобы всеми саксами правил один король, но король был слишком молод, слишком боялся провала и слишком устал от всех этих советчиков, которые достались ему от отца. Поэтому он слушал священников, которые велели ему удерживать то, что ему принадлежит, и оставить датчан в покое.
В конце концов, как сказали священники, датчане станут христианами, и мы должны любить друг друга. Не все христианские священники проповедовали эту истину. Некоторые, как аббат, которого я убил, побуждали саксов к войне, заявляя, что тело святого Освальда будет знаком победы.
Эти воинственные священники были правы. Но не отношении святого Освальда, в этом то как раз я сомневался, но они точно были правы, проповедуя, что продолжительный мир не установится, пока датчане владеют землями, которые раньше принадлежали саксам.
А эти датчане все еще хотели владеть всем. Они хотели то, что осталось от Мерсии, и весь Уэссекс. Им было все равно, под чьими знаменами сражаться, хоть под молотом, хоть под крестом. Датчане жаждали завоеваний. И они снова были могущественны.
Все военные потери были восстановлены, и датчане были неспокойны, но и Этельред, лорд Мерсии, не отставал. Всю свою жизнь он прожил как вассал Уэссекса, но теперь у него была новая жена, он старел и ему хотелось заработать славу.
Он хотел, чтобы поэты воспевали его триумф, хотел видеть свое имя в исторических хрониках, хотел начать войну между христианской Мерсией и христианской Восточной Англией, и эта война распространится на всю Британию, и снова встанут стены из щитов.
Мир был невозможен до тех пор, пока два клана делят одну землю. Один клан должен победить. Даже пригвожденный бог не мог изменить этой истины. А я был воином, и в мире, где идет война, я должен быть жестоким.
Рыбак поднял глаза, и в его взгляде была мольба, но топор обрушился на него, и он ушел в свою морскую могилу. Он бы выдал меня Элфрику.
Я говорил себе, что конец этой жестокости близок. Я сражался за Уэссекс всю свою жизнь. Я отдал пригвожденному богу его победы, но он отверг меня, плюнул мне в лицо. Так что теперь я отправлюсь в Беббанбург и как только его захвачу, я останусь там и позволю двум кланам сражаться.
Таков был мой план. Я бы поехал домой и остался там, и уговорил бы Этельфлед присоединиться ко мне, и тогда даже пригвожденный бог не смог бы выманить меня из Беббанбурга, потому что эта крепость неприступна.
А утром я поведал Финану, как мы захватим ее.
Он засмеялся, когда услышал.
– Может, и получится, – сказал он.
– Молись своему богу, чтобы тот послал правильную погоду, – велел я.
Мой голос был мрачен, что неудивительно. Мне нужна была ненастная погода, угрожающая погода, но вместо этого небо просветлело и стало голубым, а воздух теплым.
Ветер потеплел и задул с юга, так что наши паруса порой провисали, а корабль терял ход, и Полуночник лениво дрейфовал по сверкающей на солнце поверхности моря.
Большая часть команды уснула, и я решил дать им выспаться вместо того, чтобы грести. Мы ушли далеко от берега и остались одни под пустым небом.
Финан посмотрел в небо, чтобы узнать, с какой стороны солнце.
– Мы идем не в сторону Беббанбурга, – сказал он.
– Мы идем во Фризию.
– Во Фризию!
– Я не могу сейчас отправиться в Беббанбург, – объяснил я, – и у побережья Нортумбрии остаться не могу, потому что Элфрик узнает, что мы здесь, так что нам нужно скрыться на пару дней. Мы спрячемся во Фризии.
Итак, мы пересекли море, направившись в сторону этого странного места из островов, воды и грязевых отмелей, водорослей, песка и принесенных течением бревен, каналов, что меняли свой путь по ночам, и земли, что сегодня была, а завтра могла исчезнуть.
Это был дом для цапель, тюленей и изгоев. Нам понадобилось три дня и две ночи, чтобы пересечь море, и на закате третьего дня, когда солнце превратило весь западный горизонт в кипящий огнем котел, мы медленно вошли между островов, воин на носу пробовал глубину веслом.
Я прожил здесь некоторое время. На этих отмелях я устроил засаду Скирниру и смотрел, как он умирает, а в его доме на острове Зегге нашел его жалкую казну.
Я не тронул дом, и сейчас мы его искали, но остров исчез, его смыло безжалостными приливами, хотя мы и обнаружили ту серповидную песчаную косу, на которой вынудили Скирнира разделить силы, так что мы причалили там и устроили лагерь в дюнах.
Мне нужны были две вещи: второй корабль и плохая погода. Я не осмелился отправиться на поиски корабля, потому что мы находились в чужих водах, и если бы я нашел корабль слишком рано, у владельца этих мест было бы время, чтобы нас обнаружить и потребовать ответа за то, что я вторгся на его территорию. Он всё равно нас нашел, прибыв на второй день на длинном и низком корабле с сорока воинами на веслах.
Его корабль двигался быстро и уверенно по никак не обозначенному каналу, что изгибался в сторону нашего убежища, а потом нос воткнулся в песок и кормчий рявкнул гребцам, чтоб сушили весла.
На землю спрыгнул крупный человек с лицом широким и плоским, как лопата, и бородой до пояса.
– Кто вы такие? – приветственно прорычал он.
– Вульф Ранульфсон, – ответил я. Я сидел на выцветшем бревне, принесенном морем, и даже не потрудился встать.
Он прошел по пляжу. Стоял теплый день, но на нем был плотный плащ, высокие сапоги и кольчуга. Спутанные волосы ниспадали до плеч.
С его пояса свисал длинный меч, а борода наполовину скрывала потемневшую серебряную цепь.
– И кто такой Вульф Ранульфсон? – спросил он.
– Странник из Хайтабу, – тихо отозвался я, – на пути домой.
– Так почему ты на одном из моих островов?
– Мы отдыхаем и чиним корабль.
– Я возьму с вас плату за отдых и починку, – заявил он.
– А я не заплачу, – отозвался я всё еще тихим голосом.
– Я Танквард, – с гордостью произнес он, как будто ожидая, что мне знакомо это имя. – У меня есть шестнадцать команд и корабли для них всех. Если я говорю, что ты заплатишь, ты заплатишь.
– И сколько ты хочешь?
– Достаточно серебра, чтобы сделать еще два звена для этой цепи, – предложил он.
Я лениво и молча встал. Танквард был крупным человеком, но я еще выше, и на его лице отразилось удивление.
– Танквард, – произнес я, как будто пытаясь запомнить это имя.
– Я ничего не слышал о Танкварде, и если бы у него было шестнадцать кораблей, то с чего бы ему лично приходить на этот жалкий пляж? Почему он не послал своих людей заниматься такими ничтожными делами?
И его корабль рассчитан на пятьдесят гребцов, но на нем только сорок. Может, Танквард где-то потерял своих воинов? Или, может, он полагает, что у нас торговое судно? Может, он считает, что нет нужды приводить много воинов, потому что мы слабы?
Он не был глупцом. Он был всего лишь пиратом, и я подозревал, что у него два или три корабля, или, возможно, лишь этот единственный был на плаву, но он пытался стать господином этих отмелей, чтобы любое проходящее мимо судно платило ему.
Но для этого ему нужны были люди, и если бы он стал драться, то потерял бы их. Внезапно он улыбнулся.
– Так у тебя не торговое судно?
– Нет.
– Тебе следовало так и сказать! – он старался, чтобы его удивление выглядело неподдельным. – В таком случае добро пожаловать! Тебе нужно пополнить запасы?
– Что у тебя есть?
– Эль? – предложил он.
– Турнепс, капуста, бобы? – перечислил я.
– Я пришлю всё это, – ответил он.
– А я за это заплачу, – обещал я, и каждый из нас останется довольным. Он получит свой кусок серебра, а меня оставят в покое.
Погода все еще оставалась теплой и спокойной. После мрачного, холодного и мокрого лета наступили три дня горящего солнца и слабого ветра. Три дня тренировок на мечах на пляже и три дня недовольства, потому что мне требовалась плохая погода.
Мне требовался северный ветер и огромные волны. Я хотел, чтобы с крепостного вала Беббанбурга был виден только хаос и бушующие волны, и чем дольше солнце светило над ясным морем, тем больше я беспокоился, что отец Бирнйольф успеет послать в Беббанбург еще одно предупреждение.
Я был почти уверен, что священник погиб, когда Полуночник раздавил рыбацкую лодку, но это не означало, что он не успел отправить второе сообщение с каким-нибудь купцом, путешествующим на север по старым дорогам. Это было маловероятно, но возможно, и это терзало меня.
Но потом, на четвертое утро, небо на северо-востоке медленно заполнилось темными тучами. Они не сгрудились на рваном краю горизонта, а образовали прямую, как древко копья, линию по всему небу, по одну сторону от нее осталось ярко-синее летнее небо, а по другую оно было темно, как волчья яма.
Это было предзнаменование, но я не знал, о чем оно. Темнота распространялась, стена из щитов, что построили боги, продвигалась по небесам, и я решил, что это знак того, что мои боги, северные боги, несут гигантскую бурю на юг.
Я стоял на вершине дюны, и ветер был достаточно силен, чтобы сдувать песок с ее гребня, море покрылось белыми барашками, а разбивающийся о длинные отмели прибой стал белым, и я знал, что пришло время отправиться в этот шторм.
Пришло время отправиться домой.
Оружие наточено, а щиты крепки. Мечи, копья и топоры наточили о камни, а щиты укрепили кожей или железом. Мы знали, что отправляемся на битву, но первая битва будет с морем.
Море – настоящая сука. Оно принадлежит богине Ран, а та натягивает свою могучую сеть, в которую ловит людей, и девять ее дочерей – это те волны, что бросают в эту сеть корабли. Она замужем за великаном Эгиром, но он – ленивая тварь, что предпочитает возлежать и пьянствовать в домах богов, в то время как его сука-жена со своими злобными дочерьми сгоняет корабли и людей к своей груди, в которой нет любви.
И я помолился богине Ран. Ей нужно польстить, сказать, как она прекрасна, что ни одно создание в небесах, на земле или под землей не может сравниться с ее красотой, что Фрейя, Сигин и другие богини с небес ревностно взирают на ее красоту, и если повторять это ей снова и снова, она протянет руку за полированным серебряным щитом, чтобы взглянуть на свое отражение, а когда она глядит на себя, море успокаивается.
И я сказал сучке о том, как она прекрасна, что даже боги дрожат от желания, когда она проходит мимо, о том, что она затмевает звезды, о том, что она самая красивая из богинь.
Но той ночью Ран была непреклонна. Она послала шторм с северо-востока, шторм, что несся со стороны земель льда и злобно стегал море.
Весь день мы плыли на запад под сильным хлещущим ветром, если бы этот ветер дул и дальше, мы бы замерзли и вымокли, но остались бы в безопасности, но когда пришла ночь, ветер усилился, он завывал и стонал, и нам пришлось опустить парус и идти на веслах, чтобы повернуть Полуночника в сторону злобного моря, что разбивалось о его нос и громыхало в темноте, как невидимые седовласые чудовища, что вздымали корпус вверх, а потом бросали вниз, в бездну, и древесина скрипела от напряжения, а вода бурлила рядом с промокшими гребцами.
Мы вычерпывали переливающуюся через борт воду, чтобы Получночник не был проглочен сетью богини Ран, а ветер по-прежнему завывал и волны впивались в нас когтями.
Двое людей помогали мне на рулевом весле, и временами оно едва не ломалось, а временами я думал, что мы тонем, и возносил молитвы сучке-богине, зная, что все на борту тоже молятся.
Заря принесла хаос. В сером свете стал виден лишь белый ужас на гребнях коротких и крутых волн, а когда стало еще светлей, можно было различить яростно хлещущее море.
Наши лица обжигали брызги, тела болели, мы хотели лишь спать, но по-прежнему сражались с морем. Двенадцать человек на веслах, трое боролись с рулевым веслом, а остальные с помощью ведер и шлемов вычерпывали из корабля воду, что разбивалась о нос и переливалась через борта, когда корпус наклонялся или из глубины внезапно, как какой-то зверь, вздымалась волна.
Когда мы находились на гребне волны, я не видел ничего, кроме беспорядка, а потом мы ныряли в бурлящий проем, и на несколько мгновений ветер исчезал, а нас накрывало водой, и в следующий момент море ревело впереди, угрожая обрушиться и уничтожить нас.
Я сказал этой сучке Ран, что она прекрасна, я сказал этой морской ведьме, что она – мечта всех людей и надежда богов, и, может быть, она меня услышала и посмотрела на свое отражение в серебряном щите, потому что медленно и едва ощутимо ярость моря утихла. Она не умерла. Море по-прежнему рвало всё в лохмотья, а ветер обезумел, но волны стали ниже, а воины смогли перестать вычерпывать воду, хотя гребцам все еще приходилось прилагать усилия, чтобы направлять нос корабля в сторону бури.
– Где мы? – спросил Финан. Он выглядел измотанным.
– Между небом и морем, – это был единственный ответ, который я мог дать. У меня был солнечный камень, гладкий и светлый кусок скалы размером с ладонь.
Такие камни происходили из земли льда, и он стоил мне золота, но если поднять солнечный камень к небу и водить им по линии горизонта, он показал бы, где за облаками находится солнце, а когда ты знаешь, где солнце, стоит ли оно высоко или низко, можно определить, в какую сторону идти.
Солнечный камень мерцает, когда направлен в сторону скрытого солнца, но в тот день тучи были слишком плотные, а дождь слишком силен, так что даже солнечный камень остался угрюмым и немым.
Но я чувствовал, что ветер переменился и теперь дует на восток, и ближе к полудню мы наполовину подняли парус, и ворчащий ветер надул усиленное веревками полотнище, так что Полуночник устремился вперед, круша носом волны, но теперь он оседлал их, а не сражался с ними.
Я возблагодарил фризов, что построили его, и гадал, сколько людей отправились в свои мокрые могилы той ночью, а потом повернул нос Полуночника между севером и западом.
Мне нужно было идти на северо-запад, постоянно на северо-запад, а я понятия не имел, где мы находимся, куда править, я лишь следовал шепоту инстинкта, этого друга кормчего.
Он также является другом воина, и когда день подошел к концу, мой разум куда-то унесся, как корабль несется по воле убийственного ветра. Я вспоминал давние битвы, стены из щитов, страх и то колющее чувство, когда враг близко, и пытался найти знамение в каждом облаке, каждой птице и каждой разбивающейся волне.
Я думал о Беббанбурге, крепости, которая противостояла датчанам в течение всей моей жизни, и о том, каким безумием была идея захватить ее с небольшой группой усталых, вымокших и побитых бурей людей, я молился норнам, трем богиням, что ткут нити нашей судьбы у подножия мирового дерева, чтобы послали мне знак, предзнаменование успешного исхода.
Мы плыли, а я понятия не имел, где мы находимся, мои усталые воины могли поспать, пока я правил кораблем, а когда я больше не мог бодрствовать, Финан взял весло, и я заснул мертвым сном.
Я проснулся посреди ночи, и море все еще бурлило, а ветер завывал, и я пробрался вперед мимо спящих и наполовину пробудившихся людей и встал подле головы дракона, уставившись в темноту.
Я скорее вслушивался, чем всматривался, я пытался услышать звук прибоя, разбивающегося о землю, но смог различить лишь рев воды и ветра. Я дрожал. Моя одежда промокла, а ветер был холодным, я почувствовал себя старым.
Шторм по-прежнему дул и в сером свете зари, хотя совсем не с той же яростью, и я развернул Полуночника к западу, как будто мы убегали от рассвета. А норны любили нас, потому что мы обнаружили землю, хотя я не имел представления, была ли то Нортумбрия или Шотландия.
Я был уверен, что это не Восточная Англия, потому что видел каменистые отвесные утесы, о которые прибой разбивался со множеством брызг. Мы повернули на север, и Полуночник сражался с волнами, когда мы заметили место, где могли бы отдохнуть от атак моря, и в конце концов мы обогнули небольшой мыс, и я увидел защищенную бухту, где вода была скорее покрыта рябью, а не разбивалась о землю, эта бухта оканчивалась длинной полосой пляжа, и боги, должно быть, любили меня, потому что я увидел там тот корабль, что искал.
Это было торговое судно длиной с половину Полуночника, и его выбросило на берег штормом, но судно не сломалось. Оно просто лежало на берегу на боку, и три человека пытались вырыть канал в песке, чтобы снова спустить его на воду.
Они уже облегчили сидящее на мели судно от лишнего веса, потому что я заметил сложенный выше линии прилива груз, а рядом был зажжен большой костер, у которого команда грелась и сушила свои вещи.
Команда заметила нас, и когда Полуночник подошел ближе, они отбежали, спрятавшись за дюнами, что выходили на пляж.
– Это тот корабль, что нам нужен, – сказал я Финану.
– Ага, он подойдет, – отозвался он, – и эти бедолаги уже сделали половину работы по его спасению.
Бедолаги начали работу, но все равно понадобилась большая часть дня, чтобы сдвинуть судно с мели обратно в воду.
Я взял на берег двадцать человек, и мы закончили разгрузку судна от балласта, сняли мачту и подложили весла под корпус, чтобы вытащить его из засасывающих объятий песка.
Из-за удара, с которым судно село на мель, несколько досок треснули, но мы заткнули пробоины водорослями. Судно потечет, как решето, но ему и не требовалось оставаться на плаву слишком долго. Мне лишь нужно было время, чтобы обмануть Элфрика.
Его команда нашла в себе смелость вернуться на берег, пока мы все еще копали канаву, которая позволила бы нам вытащить весла из-под корпуса. Там были двое мужчин и мальчишка, все фризы.
– Вы кто такие? – нервно спросил один из мужчин. Он был крупным человеком с широкими плечами и обветренным лицом бывалого моряка. В руке он держал топор, опустив его к земле, в знак того, что не собирается нападать.
– Мое имя тебе ни о чем не скажет, – ответил я. – А кто ты?
– Блекульф, – прорычал он, потом кивнул в сторону судна. – Я построил его.
– Ты его построил, но оно мне нужно, – сказал я резко. Я подошел к месту, где мы свалили все его добро. Там было четыре бочки с упакованной в солому стеклянной посудой, две бочки медных гвоздей, небольшая коробка драгоценного янтаря и четыре тяжелых камня для ручной мельницы, обработанные и готовые на продажу. – Можешь все это забрать, – заявил я.
– И когда я получу его обратно? – спросил Блекульф с кислой миной. – На кой мне товар, если нет судна? Он посмотрел вглубь суши, хотя там и смотреть было не на что, кроме дождевых облаков, низко висящих над унылым пейзажем. – Эти ублюдки ограбят меня.
– Какие ублюдки? – спросил я.
– Скотты, – ответил он. – Дикари.
Так вот где мы очутились.
– Мы к северу или к югу от Фойрта? – спросил я его.
– К югу, – был ответ. – Кажется. Когда начался шторм, мы пытались пройти реку, – он пожал плечами.
– Ты вез товар в Шотландию? – спросил я.
– Нет, в Лунден. Нас было всего восемь.
– Команда из восьми человек? – с удивлением спросил я, это было слишком много.
– Восемь кораблей. Я так понимаю, что остался только один.
– Ты хорошо постарался, чтобы выжить, – ответил я.
Он выжил благодаря тому, что был хорошим моряком. Он понял, что внезапно надвигающийся шторм будет жестоким, и снял парус, разорвал его, так что его можно было приладить вокруг мачты, а потом с помощью гвоздей из своего груза прикрепил парус к бортам судна, соорудив временную палубу.
Это спасло суденышко от затопления, но грести было невозможно, поэтому его вынесло на эту длинную пустынную отмель.
– Утром тут появлялся дикарь, – сказал он угрюмо.
– Только один?
– У него было копье. Он наблюдал за нами, а потом исчез.
– Значит, еще вернется с друзьями., – заметил я и посмотрел на мальчишку, которому было около восьми-девяти лет. – Твой сын?
– Мой единственный сын, – ответил Блекульф.
Я позвал Финана.
– Забери мальчишку на борт Полуночника, – приказал я, а потом обернулся к фризам. – Твой сын – мой заложник, и ты пойдешь со мной. Если сделаешь все, что я скажу, то получишь свою лодку обратно вместе с грузом.
– И что же я должен делать? – подозрительно спросил он.
– Для начала сохрани свой корабль до утра, – ответил я.
– Господин, – крикнул Финан, я повернулся на север, куда он указывал. Дюжина человек верхом на низкорослых лошадях появилась из-за холмов. В их руках были копья.
Но нас было больше, и у дикарей хватило ума не приближаться к нам, пока мы пытались спустить на воду судно Блекульфа. Оно называлось Радуга. Это имя показалось мне странным.
– Пока мы его строили, всё время шел дождь, – объяснил он, – а когда спустили на воду, на небе появилась двойная радуга, – он пожал плечами. – Моя жена дала это имя.
В конце концов мы приподняли Радугу и смогли ее сдвинуть. Мы пели песни, чтобы богиня Ран посмотрелась в зеркало, когда спустили ее на воду на краю пляжа.
Финан вернулся на Полуночника, и мы закрепили веревку с кормы боевого корабля до носа Радуги и оттащили маленькую лодку через бьющиеся о берег волны.
Потом мы просто загрузили балласт и груз обратно в ее толстое брюхо, поставили мачту и укрепили ее плетеными кожаными веревками. Всадники на низкорослых лошадях наблюдали за нами, но не пытались помешать.
Должно быть, они решили, что выброшенное на мель судно будет легкой добычей, но появление Полуночника разрушило эти надежды, и когда начало смеркаться, они развернулись и ускакали прочь.
Я оставил Финана командовать Полуночником, а сам плыл на Радуге. Это было доброе судно, справное и крепкое, хотя нам постоянно приходилось вычерпывать воду из-за трещин в досках, но она плыла по неспокойному морю с достаточной легкостью.
Ночью ветер стал стихать. Он по-прежнему яростно дул, но волны уже не были столь злобными. Теперь море превратилось в мешанину из несущихся белых барашков, растворяющихся в темноте, пока мы плыли в открытое море.
Ветер дул всю ночь, иногда порывами, но так и не достиг того неистовства, как в разгар шторма, и когда наступил облачный рассвет, мы поставили на Радуге порванный парус и поплыли на ней впереди Полуночника. Мы направлялись на юг.
В полдень, под рваными небесами и по бурным волнам, мы подошли к Беббанбургу.
Вот где все началось целую жизнь назад.
Я был ребенком, когда увидел три корабля.
В моих воспоминаниях они выскользнули из густого тумана, возможно, так и было, но память часто подводит. Другой мой образ того дня – чистое безоблачное небо, так что, может, тумана и не было, но мне кажется, что море было пустым, и вдруг в одно мгновение с юга появились три корабля.
Это были прекрасные корабли. Казалось, что они невесомо парят по океану, а когда их весла погружались в воду, они скользили по волнам, едва их касаясь.
Их высокие носы и корма высоко изгибались и оканчивались позолоченными головами животных, змеями и драконами, и в тот далекий летний день я подумал, что эти три корабля танцуют на воде, побуждаемые поднимающимися и опускающимися серебристыми веслами.
Я зачарованно уставился на них. Это были датские корабли, первые из тех тысяч, что пришли опустошать Британию.
– Вот дьявольское дерьмо, – прорычал мой отец.
– Пусть дьявол их и проглотит, – добавил дядя. То был Элфрик, и это произошло целую жизнь назад. Теперь я шел под парусом, чтобы снова повстречаться с дядей.
И что же Элфрик увидел тем утром, когда шторм все еще бушевал и ветер бился о деревянные укрепления украденной им крепости? Сначала он увидел небольшое торговое судно, пробивающееся сквозь шторм на юг.
Судно шло под парусом, но он был разорван в клочья, развевающиеся на мачте. Он увидел двух человек, пытающихся грести, а через некоторые промежутки им приходилось останавливаться, чтобы вычерпать воду.
Или, скорей, это стража Элфрика заметила, как сражается с морем Радуга. Она шла против течения, с ним боролись и порванный парус, и две пары весел.
Те, кто наблюдал со стороны Беббанбурга, должно быть, подумали, что это усталое и побитое штормом судно с низкой посадкой лишь по счастливому стечению обстоятельств еще держится на воде, а мы позаботились о том, чтобы всё выглядело так, будто мы пытаемся обогнуть отмели Линдисфарены и привести лодку в безопасность мелководной гавани, что лежала за крепостью.
Стражники должны были увидеть, что эта попытка провалилась, и наблюдать, как ветер относит нас на юг вдоль побережья, мимо высоких укреплений и через предательский проем между берегом и населенными кричащими птицами островами Фарнеа, и всё это время тонущее судно подходило ближе к земле, туда, где море взрывалось в высоких брызгах пены, пока, наконец, не скрылось за южным мысом.
Вот что они бы увидели, и те люди, что наблюдали со стороны Беббанбурга, предположили бы, что Радуга потерпела крушение неподалеку от Бедехала.
Именно это они и увидели. Двух человек, борющихся с морем на двух длинных веслах, и третьего, на рулевом весле, но они не заметили семерых воинов, спрятанных внизу вместе с грузом и прикрытых плащами.
Они должны были увидеть добычу, а не опасность, и они были растеряны, потому что спустя некоторое время после того, как Радуга прошла мимо их крепости, заметили второй корабль, Полуночник, гораздо более опасный, потому что это был боевой корабль, а не торговое судно. Он тоже боролся с волнами.
Люди вычерпывали воду, а другие гребли, и наблюдатели с высоких укреплений могли бы заметить, что команда истощена, что на корабле всего десять пар весел, хотя и этих десяти было достаточно, чтобы безопасно провести его вокруг Линдисфарены и по бушующим водам в мелководную гавань позади Беббанбурга. Так что примерно через час после того, как Радуга пропала из вида, Получночник проскользнул в гавань Элфрика.
Итак, люди Элфрика увидели два корабля. Два корабля, выжившие в чудовищном шторме. Два корабля, ищущие укрытия. Вот что увидели люди Элфрика, вот что я хотел, чтобы они увидели.
Я по-прежнему находился на борту Радуги, а Финан командовал Полуночником. Он знал, что когда зайдет в гавань Беббанбурга, ему зададут вопросы, но ответы были наготове.
Он скажет, что они датчане, направляющиеся на юг, в Восточную Англию, и готовы заплатить лорду Элфрику за возможность укрыться на время починки корабля, пострадавшего от шторма.
Эта история была вполне удовлетворительной. Элфрик не будет много расспрашивать, но несомненно потребует высокую плату, и Финан держал золотые монеты наготове. Я не думал, что Элфрик запросит больше этой суммы.
Он жил среди датчан, и хотя они и являлись его врагами, ничего бы не выиграл, провоцируя их гнев. Он взял бы золото и вел бы себя тихо, и всё, что нужно было сделать Финану, это поведать свою историю, заплатить и ждать.
Он должен был встать на якорь как можно ближе к входу в крепость, а его люди растянулись бы, показывая явную усталость. Ни один не был в кольчуге и не носил меч, хотя и кольчуги, и мечи были под рукой.
Итак, Финан ждал.
А я позволил Радуге уткнуться в пляж к югу от мыса Бедехал и тоже ждал.
Теперь дело было за Элфриком, и он сделал именно то, что я ожидал. Послал своего управляющего на Полуночник, и управляющий забрал золотые монеты и сказал Финану, что тот может остаться на три дня.
Он настоял на том, что не больше четырех воинов могут одновременно спускаться на берег, и ни один не должен быть вооружен, и Финан согласился на всё это. А пока управляющий занимался Полуночником, мой дядя послал людей на юг, найти потерпевшую кораблекрушение Радугу.
Кораблекрушения приносили прибыль, там была древесина и груз, можно было разжиться снастями и парусиной, и хотя жители ближайших деревень были бы счастливы получить такой неожиданный прибыток, они прекрасно знали, что лучше не стоять на пути у людей, которые правят огромной крепостью и потому обладают преимуществом заявить свои права на трофей.
Итак, я ждал на севшей на мель Радуге, дотрагиваясь до молота на шее и моля Тора даровать удачу.
Из-за дюн к северу от пляжа, к которому пристала Радуга, показались люди. Там на берегу моря стояла какая-то потрепанная непогодой деревушка, населенная по большей части рыбаками, чьи маленькие лодки укрылись от шторма за грядой скал, что шла к югу от низкого мыса Бедехал, и некоторые из деревенских наблюдали, без сомнения, озадаченные, поскольку мы отвязали кожаную веревку, что шла от верхушки мачты к корме Радуги.
Они могли разглядеть лишь троих из нас. Они наблюдали, как мы опустили мачту, позволив ей упасть поперек судна со всё ещё прикрепленным к ней изорванным парусом. Было время отлива, но вода уже начала прибывать, и Радуга раскачивалась и кренилась по мере того, как на пляж накатывались волны.
