Текст книги "Несущий огонь (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Если мы хотим устоять перед атакой христиан, цена их победы должна быть слишком велика. Вот почему я так хотел вернуть Беббанбург – захват этой крепости обойдётся безумно дорого. И Константин там пока не слишком-то преуспел. Его единственная надежда – взять крепость измором, но на это потребуются многие месяцы. Если же он попытается напасть, для его шотландских воинов есть только один узкий проход, и они в нем погибнут. Их тела будут валяться у крепостных стен, рвы – вонять от их крови, вороны станут пировать на их внутренностях, на холмах королевства Константина зарыдают вдовы, а выбеленные кости воинов Альбы останутся предупреждением для новых захватчиков.

А Фризия? Мы торопливо двигались к югу, и я размышлял, как далеко продвинулся пригвожденный бог по земле. Я слышал, что за морем есть какие-то народы, поклоняющиеся Тору и Одину, и когда-то очень хотел уйти туда, построить своё королевство рядом с серым морем, стать в нём господином. Но потерять Беббанбург? Отказаться от мечты? Никогда.

Прежде чем мы оставили Линдкольн, я послал Берга и его товарищей на север, к Эофервику. Я дал молодому норвежцу кошелёк с золотом и ещё раз повторил, чего от него хочу. Я заставил воинов соскрести волчьи головы со щитов, чтобы никто не знал, что они служат мне.

– Но как же мои щёки! – обеспокоился Берг. – Ведь я ношу на лице твой символ, господин!

– Это пустяки, – сказал я и не стал дразнить его, заявляя, что эти чернильные кляксы больше похожи на пьяных свиней, чем на свирепых волков. – Давай рискнём.

– Как скажешь, господин, – ответил он, по-прежнему обеспокоенно.

– Закрой волосами, – предложил я, – пусть свисают на лицо.

– Отличная мысль! Но... – он внезапно осекся, поражённый догадкой.

– Но?

– А как же та девушка, дочь Оллы? Ей это не покажется странным?

Куда менее странным, чем свиньи на щеках, подумал я, но снова пощадил его.

– Девушек такие вещи не волнуют, – заверил я, – главное, чтобы от тебя не сильно смердело. Вот насчёт этого они до странности привередливы. А теперь иди. Ступай! Купи три корабля и жди в Эофервике вестей.

Он поскакал на север, а мы направились на юг, забрав с собой Брунульфа, отца Херефрита и Брайса. Брайсу и священнику связали руки и накинули верёвку на шею, а концы верёвок держали в руках мои люди. Большую часть пути Брайс лишь злобно озирался, а отец Херефрит, зная, как много среди моих воинов христиан, грозил им карами пригвождённого бога, если его не освободят.

– Ваши дети родятся мёртвыми! – кричал он в первый день пути. – А жёны сгниют, как тухлое мясо! Всемогущий Бог проклянёт вас! Ваша кожа покроется гнойными язвами, вы будете дристать кровавым поносом, а члены отсохнут!

Он продолжал выкрикивать подобные угрозы, пока я не повернул назад и не подъехал к нему. Он не обратил на меня внимания, только с ненавистью уставился вперёд, на дорогу. Верёвку, обвивавшую его шею, держал Гербрухт, добрый христианин.

– Он слишком много болтает, господин.

– Завидую ему, – сказал я.

– Чему, господин?

– Большинству из нас приходится снимать штаны чтобы испражняться.

Гербрухт засмеялся. Херефрит только зыркнул с ещё большей злобой.

– Сколько у тебя осталось зубов? – спросил я. Как я и ожидал, Херефрит не ответил. – Гербрухт, у тебя есть клещи?

– Конечно, господин, – он похлопал по седельной сумке.

Многие воины таскали с собой клещи на случай, если потребуется снять подкову.

– Игла? Нить?

– У меня нет, но у Годрика они всегда с собой, да и у Кеттила.

– Отлично! – я глянул на Херефрита. – Если не заткнешь свою грязную пасть, – пригрозил я, – то я возьму у Гербрухта клещи и вырву тебе все оставшиеся зубы, а потом зашью рот, – ухмыльнулся я.

Угрозы прекратились.

Отец Стефан несколько встревожился, я подумал, что от моей жестокости, но потом, оказавшись поодаль от насупившегося отца Херефрита, он меня удивил:

– Святой Аполлонии зашили рот, господин.

– Хочешь сказать, что я превращу этого ублюдка в мученика?

– Не знаю, правдива ли эта история, – продолжил Стефан, – говорят, что ей лишь зубы вырвали, но если болит зуб, господин, следует обратиться с молитвой именно к ней.

– Я запомню.

– Но она не выражалась, как отец Херефрит, и потому не думаю, что он станет святым, – Стефан перекрестился. – Наш Бог вовсе не жесток, господин.

– Мне он кажется именно таким, – холодно ответил я.

– Некоторые его последователи таковы, а это совсем не одно и то же.

У меня не было желания вступать в теологический спор.

– Скажи мне, отче, Херефрит и в самом деле духовник короля Эдуарда?

– Нет, господин, он духовник королевы Эльфлед, – юный священник пожал плечами, – но это, мне кажется, то же самое.

Я насмешливо фыркнул. Западные саксы никогда не одаривали подобной честью королевских жен и не называли их королевами. Не знаю почему. Видимо, дочь Этельхельма просто присвоила себе этот титул, конечно, не без подсказки со стороны отца.

– Это не то же самое, – ответил я, – если слухи о Эдуарде и Эльфлед верны.

– Слухи, господин?

– Что у них разлад. Что они друг с другом даже не разговаривают.

– Я не знаю, господин, – Стефан покраснел: он просто не хотел сплетничать, – но в любом браке есть свои трудности, разве нет, господин?

– И свои радости.

– Хвала Господу.

Меня позабавило, как тепло он это произнес.

– Так ты женат?

– Был, господин, но лишь пару недель. Она умерла от лихорадки. Но она была такой чудесной.

Мы остановились на расстоянии однодневного перехода от Хунтандуна. Я призвал к себе двух своих саксонских воинов, Эадрика и Кенвульфа, и послал вперёд, снабдив щитами, отобранными у людей Брайса. Не тех, кто устроил засаду на Брунульфа, а двоих оставшихся в форте, щиты с изображением оленя в прыжке. На знамени, исчезнувшем с крепостной стены в день моего приезда в Хорнекастр, был тот же символ – эмблема Этельхельма. Брайс узнал меня в тот день, вот почему он и его товарищ развернулись и убрали флаг. Может, он и тупой как бык, но ему хватило ума понять, что я почуял бы беду, увидев эмблему Этельхельма.

– Найди в Хунтандуне самый большой трактир, – велел я Эадрику, – и можешь там напиться.

Я дал ему денег.

– Просто напиться, господин? – заулыбался он.

– Если тебя остановят при входе в город, – сказал я, – говори, что ты человек Этельхельма.

– А если нас станут расспрашивать?

Я отдал ему свою золотую цепь, только сначала снял с нее молот.

– Скажешь, чтобы не лезли не в свои дела.

Цепь должна была показать, что он – человек, облечённый властью, куда выше рангом, чем любой стражник у ворот Хунтандуна.

– А когда мы туда попадём, мы просто должны пить, господин? – снова спросил Эадрик.

– Не совсем так, – ответил я и объяснил, чего хочу, и Эадрик, который был далеко не глуп, рассмеялся.

А на следующий день мы отправились вслед за ним, на юг.

Мы не доехали до Хунтандуна, да и не собирались. В нескольких милях севернее города, на пастбище с восточной стороны от дороги, мы увидели множество пасущихся лошадей. За ними виднелись грязно-белые крыши шатров. Над шатрами развевались на порывистом ветру пёстрые флаги. Я увидел дракона Уэссекса, флаг Этельфлед с нелепым гусем, знамя Этельхельма со скачущим оленем. Там были флаги с изображениями святых, флаги с намалеванным крестом, со святыми и крестом вместе, и среди них затерялось знамя Сигтрюгра с красным топором. Здесь, а не в только что сдавшемся Хунтандуне, а в шатрах, возведённых вокруг крепкого фермерского дома, собирались на встречу лорды. Наше приближение заметил запыхавшийся распорядитель и замахал руками, указывая в сторону пастбища.

– Кто вы? – выкрикнул он.

– Люди Сигтрюгра, – ответил я.

Мы несли не мой флаг, а знамя с красным топором, которое Херефрит и Брайс использовали в засаде, чтобы обмануть Брунульфа.

Распорядитель плюнул.

– Мы больше не ждем никаких датчан, – сказал он, не скрывая отвращения.

– Вы нас никогда не ждёте, – ответил я, – потому во время битвы при виде нас обделываетесь.

Он моргнул, я улыбнулся в ответ. Он отступил на шаг назад и махнул на ближайшее пастбище.

– Оставьте лошадей там, – теперь он явно забеспокоился, – и чтобы никто из вас не носил оружия, ни один.

– Даже саксы? – спросил я.

– Только стражники из личной охраны короля, – ответил он, – и больше никто.

Большую часть своих воинов я оставил охранять наших лошадей, а также мечи, копья, топоры и короткие мечи – саксы, от которых пришлось избавиться. Я взял с собой Финана, Брунульфа, моего сына, двух пленных и отправился к фермерской усадьбе. Между шатрами на огне готовили пищу, клубы густого дыма поднимались вверх. На вертеле над костром жарили целого быка, два полуголых раба крутили вертел, а мальчишки подбрасывали свежие поленья в ревущее пламя. Огромный, ростом почти с Гербрухта человек катил бочку к ближнему шатру.

– Эль, – выкрикнул он, – эль, уступите дорогу!

Он увидел, что бочка катится прямо на меня, и попытался её остановить.

– Стой! – крикнул он. – Прости, господин!

Я вовремя отскочил в сторону.

Возле огромного амбара меня ждали Эадрик и Кенвульф. Увидев меня, Эадрик с облегчением улыбнулся, а когда я приблизился, протянул мою золотую цепь.

– Короля Сигтрюгра привязали к козлам, господин, и теперь рвут на части, кусок за куском.

– Плохо дело, да? – я снова надел на шею цепь. – Значит, получилось?

– Отлично получилось, господин. Может, даже слишком хорошо, – он расплылся в улыбке.

– Слишком хорошо?

– Завтра они собираются выступить на север, господин. Только никак не решат, кому достанется удовольствие тебя прикончить, и каким способом.

Я засмеялся.

– Значит, их ждёт разочарование.

Я посылал Эадрика и Кенвульфа разнести в Хунтандуне слух, что предательская уловка Этельхельма удалась. Они рассказали байку о моей измене, о том, как я напал на Брунульфа и его людей, как пренебрёг флагом парламентёров и убил священников и воинов. Очевидно, слух сделал свое дело. Несомненно, Этельхельм гадал, откуда пришла эта весть и почему ничего не слышно от его людей, отправленных на север, чтобы начать войну. Наверняка теперь он доволен, получив, что хотел.

Но это ненадолго.

Встреча лордов проходила в огромном амбаре, внушительном строении, больше многих пиршественных залов.

– Кто владеет этим амбаром? – спросил я стоявшего у одной из высоких дверей стражника с эмблемой Уэссекса и копьём в руке. Несомненно, один из воинов личной стражи Эдуарда.

– Ярл Турферт, – ответил тот, осматривая нас, чтобы убедиться, что ни у кого нет оружия, – а теперь мы владеем им самим.

Стражник не пытался нас остановить. Я говорил с ним на его языке, и хотя мой плащ был бедным и поношенным, на моей шее висела золотая цепь, знак лорда. Кроме того, я немолод, и волосы у меня седые. Так что он признал и мой титул, и моё право присутствовать на встрече, хотя слегка нахмурился, увидев Брайса и Херефрита со связанными руками.

– Воры, – коротко пояснил я, – заслуживающие королевского правосудия.

Я взглянул на Гербрухта.

– Если кто-нибудь из этих гнид заговорит, – сказал я, – можешь откусить ему яйца.

Он оскалил темные зубы.

– С удовольствием, господин, – оскалил темные зубы здоровяк.

Мы пробрались в заднюю часть амбара, и я накинул капюшон потрёпанного плаща, скрыв лицо. После яркого дневного света внутри амбара, оказалось сумрачно, свет проникал туда только через два больших дверных проёма. Внутри собралось не меньше ста пятидесяти человек. Мы остановились позади этой толпы, глядя на грубо сколоченный помост в дальнем конце амбара. Высоко на стене над помостом висели четыре флага – дракон Уэссекса, гусь Этельфлед, белое знамя с красным крестом и флаг Сигтрюгра с красным топором, гораздо меньшего размера, по сравнению с остальными.

На помосте под знамёнами стояли шесть кресел, задрапированных тканью для пущей важности. Сигтрюгр сидел слева, в самом дальнем, выглядел растерянным и мрачным. Ещё один норвежец – я решил, что он норвежец из-за его длинных волос и татуировок на щеках – сидел дальше всех справа, должно быть, это ярл Турферт, безропотно сдавший свои земли западным саксам. Он беспокойно ёрзал в кресле.

Король Эдуард Уэссекский сидел в одном из трёх кресел, возвышающихся над другими благодаря стопке досок. Его лицо заострилось, и, к своему удивлению, я увидел седину на его висках. Слева от него, в кресле чуть пониже, разместилась его сестра Этельфлед. Меня поразил её вид – лицо, когда-то такое красивое, осунулось, кожа бледна как пергамент, губы сжаты, словно она пытается справиться с болью, взгляд понурый, как и у Сигтрюгра.

Третье из приподнятых кресел, по правую руку от Эдуарда, занимал неприятного вида мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, с лунообразным лицом и злыми глазами, в золотом обруче на всклокоченных каштановых волосах. Он развалился в кресле, с презрением глядя на толпу перед собой. Я никогда прежде его не видел, но понял, что это Эльфверд, сын Эдуарда и внук олдермена Этельхельма.

Этельхельм, важный, обманчиво-добродушный, сидел рядом с мальчиком, лицо его сейчас казалось суровым. Он крепко сжимал рукой подлокотник и чуть наклонился вперёд, внимательно слушая речь епископа Вульфхеда. Речь больше походила на проповедь, словам епископа горячо внимал ряд священников и кучка воинов в кольчугах, стоявших на помосте, за шестью тронами. Из сидящих в креслах одобрял речь только Этельхельм. Он постукивал рукой по подлокотнику и кивал, хотя и с грустным видом, словно его огорчали эти слова.

На самом же деле он не мог не радоваться.

– Всякое разделившееся царство падет! – вопил епископ. – Это слова Христа! Кто здесь усомнился, что земли на севере – земли саксов! Завоёванные ценой саксонской крови!

– Думаю, он вещает уже не меньше часа, – проворчал Эадрик, – может, и дольше.

– Это он только начал, – сказал я.

Человек, стоявший впереди, шикнул на меня, но я огрызнулся в ответ, и он быстро отвернулся.

Я помнил Вульфхеда, моего старого врага. Он считался епископом Херефорда, но предпочитал проводить время там, где по делам мог оказаться король Уэссекса – потому, что хоть Вульфхед и вещал о силах небесных, желал он только земного могущества. Он хотел земли, денег и власти, и значительно в этом преуспел, направив весь свой утончённый и не знающий жалости ум на удовлетворение собственного честолюбия. Выглядел он весьма впечатляюще – высокий, суровый, с крючковатым носом и глубоко посаженными чёрными глазами под широкими седыми бровями. Он казался грозным, но имел одну слабость – пристрастие к шлюхам. Я не мог осуждать его за это, ибо и сам любил шлюх, но в отличие от меня Вульфхед притворялся безупречным и безгрешным.

Епископ остановился, чтобы отхлебнуть вина или эля, и шестеро в креслах зашевелились, разминая затекшие конечности. Эдуард что-то шептал на ухо сестре, та устало кивала, а её племянник Эльфверд зевал. Когда епископ продолжил речь, мальчишка вздрогнул.

– Не сомневаюсь, – вещал священник, – что леди Этельфлед заключила мир с королем Сигтрюгром лишь из христианских побуждений, милосердных побуждений, горячо надеясь, что свет Христа озарит темную языческую душу и приведет ее к благодати Спасителя нашего!

– Да, да, именно так, – вставил Этельхельм.

– Вот скользкая сволочь, – буркнул я.

– Но откуда ей было знать, – вопросил епископ, – как кто-либо вообще мог знать, какое вероломство таится в душе лорда Утреда? Какую ненависть питает он к нам, детям божьим! – Епископ сделал паузу, потом, казалось, горестно всхлипнул. – Брунульф, – выкрикнул он, – этот великий воин Христов, мёртв!

Священник позади него зарыдал, а Этельхельм покачал головой.

– Отец Херефрит! – ещё громче вскричал епископ. – Этот мученик Божий мёртв!

Может, стражник и решил, что разоружил нас, но я припрятал нож, и теперь вытащил его и им ткнул Херефрита в зад через одежду.

– Одно слово, – прошептал я, – только одно, и ты – покойник

Он испуганно вздрогнул.

– Наши верные люди, – в голосе епископа всё ещё слышались рыдания, – убиты язычником! Жестоко, зверски убиты! И теперь пора! – Он заговорил громче. – Давно пора нам покарать этого язычника, изгнать его с нашей земли!

– Аминь, – кивнул Этельхельм, – аминь.

– Хвала Господу, – воззвал один из священников.

– Слушайте! – выкрикнул епископ. – Услышьте слова пророка Иезекииля!

– На кой нам это? – пробурчал Финан.

– Я сделаю их одним народом! – громогласно вещал епископ. – И один царь будет царем у всех их, и не будут более двумя народами, и уже не будут вперед разделяться на два царства! Вы слышали? Бог обещал объединить нас в один народ, с одним королём! – Он обратил свирепый взгляд на Сигтрюгра. – Ты, король, – прорычал он, умудрившись придать последнему слову презрительный тон, – ты сегодня нас покинешь. Завтра истекает срок перемирия, и завтра войска короля Эдуарда двинутся на север! На север пойдёт войско Бога! Войско нашей веры! Пойдёт, чтобы отомстить за смерть Брунульфа и отца Херефрита! Армия самого воскресшего Христа, во главе с нашим королём и лордом Этельхельмом!

Король Эдуард чуть нахмурился, думаю, оскорблённый тем, что Этельхельма поставили на один уровень с ним, но не стал противоречить епископу.

– И с этой могучей силой, – продолжил Вульфхед, – пойдёт вперёд войско Мерсии! Принц Этельстан поведёт наших воинов!

Теперь настал мой черёд хмуриться. Командование армией Мерсии передаётся Этельстану? Я одобрял это, но знал, что Этельхельм мечтал убить Этельстана и тем расчистить дорогу к трону для своего внука. И вот теперь Этельстана посылают в Нортумбрию вместе с человеком, жаждущим его смерти? Я удивлялся, почему Этельстан не сидит на троне, как его сводный брат Эльфверд, а потом увидел его среди воинов, стоявших вместе со священниками позади шести кресел. Думаю, это имело значение. Пусть Этельстан и старший сын, он не удостоился той же чести, что угрюмый толстячок Эльфверд.

– Это будет единая армия саксов, – восторженно провозглашал Вульфхед, – армия Инглаланда, армия Христа! – голос епископа становился всё громче. – Армия, что отомстит за наших мучеников и навеки прославит церковь! Армия, что соберёт воедино саксонский народ под властью короля!

– Готов? – спросил я Финана.

Тот ухмыльнулся.

– Язычник Утред навлек на себя гнев Божий, – вопил епископ, брызжа слюной и воздев руки к потолочным балкам. – Миру конец, его разрушил Утред своим жестоким обманом, своей ненасытной жаждой крови, предав всё, что нам дорого, напав на нашу честь, нашу веру, нашу преданность Господу и наше стремление к миру! Это сделали не мы! Это он, и мы дадим ему то, чего он так страстно желает!

Раздались крики одобрения. Сигтрюгр и Этельфлед выглядели растерянными, Эдуард хмурился, а Этельхельм качал головой с таким видом, будто убит горем, хотя добился своего.

Епископ подождал, пока толпа затихнет.

– И чего же Господь желает от нас? – взвыл он. – Чего он хочет от вас?

– Он хочет, чтобы ты перестал блевать дерьмом, старый развратник, – гаркнул я, прервав молчание, последовавшее за этими двумя вопросами.

И начал проталкиваться вперед.

Глава шестая

Я откинул капюшон, сбросил с плеч поношенный плащ, и стал протискиваться сквозь толпу. Финан держался сразу за моей спиной. Как только меня узнали, послышались оханье и шепот, а потом возмущенные выкрики. Но не вся толпа была злобной. Кое-кто ухмылялся, предвкушая интересное зрелище, а несколько человек громко меня поприветствовали. Епископ Вульфхед пораженно уставился на меня и уже открыл рот, чтобы заговорить, но так и не нашел слов и в отчаянии посмотрел на короля Эдуарда в надежде, что тот проявит свою власть, но Эдуард выглядел таким же удивленным и молчал.

Этельфлед смотрела на меня широко открытыми глазами и почти улыбалась. Возмущение толпы росло, послышались выкрики, что меня нужно выкинуть вон, а один юнец возомнил себя героем и преградил мне дорогу. Он был в темно-красном плаще с серебряной застежкой на шее, изображающей оленя в прыжке. Все воины Этельхельма носили темно-красные плащи, одна такая группка проталкивалась сквозь толпу юнцу на подмогу. Тот поднял руку, чтобы меня остановить.

– Ты... – начал он.

Он так и не закончил фразу, потому что я его ударил. Я не хотел бить сильно, но во мне вскипел гнев, и юнец согнулся пополам, внезапно сбившись с дыхания. Я оттолкнул его, он покачнулся и рухнул на грязную солому. Не успели мы добраться до сделанного наспех помоста, как один из стражей Эдуарда нацелил на нас копье, но Финан вышел вперед и встал перед острием.

– Попробуй, приятель, – тихо произнес он, – ну давай же, попробуй.

– Назад! – обрел голос Эдуард, и стражник отошел.

– Уведите его! – выкрикнул Этельхельм.

Он разговаривал со своими воинами и хотел, чтобы они меня выкинули, но два стражника Эдуарда (лишь им было дозволено носить оружие в присутствии короля), неправильно его поняли и оттащили юнца в красном плаще. Голоса Эдуарда и Этельхельма заглушили ропот толпы, но она снова загудела, как только я неуклюже взобрался на помост. Финан остался внизу и уставился на толпу, чтобы никто не посмел мне помешать. Сигтрюгр, как и все прочие, находящиеся в амбаре, удивленно воззрился на меня. Я подмигнул ему и опустился на одно колено перед Этельфлед. Она была такой бледной, такой худой.

– Госпожа, – сказал я.

Она протянула тонкую руку, которую я поцеловал, а когда я поднял взгляд, то увидел слезы в ее глазах, но она улыбалась.

– Утред, – нежно произнесла она мое имя и больше не добавила ничего.

– Я по-прежнему служу тебе, госпожа, – сказал я, повернулся к ее брату и почтительно поклонился. – Мой король.

Эдуард, изумрудную корону своего отца на голове, поднял руку, призывая к тишине.

– Удивлен видеть тебя здесь, лорд Утред, – сухо произнес он.

– Я привез тебе новости, лорд Эдуард.

– Я всегда рад новостям. В особенности хорошим.

– Думаю, ты сочтешь эти новости очень хорошими, господин, – сказал я и встал.

– Так расскажи, – велел король.

Толпа притихла. Те, кто сбежал от утомительной проповеди Вульфхеда, ринулись обратно через открытые двери амбара и устроили давку.

– Я не умею говорить, господин, – сказал я и медленно подошел к Вульфхеду. – Не то что епископ Вульфхед. Шлюхи в «Снопе пшеницы» в Винтанкестере рассказывали, что он не прекращает болтать, даже когда скачет на них.

– Ты, грязный... – начал Вульфхед.

– Хотя они также рассказывают, – грубо прервал его я, – будто он заканчивает так быстро, что проповедь длится недолго. Просто невнятное благословение. Во имя Отца, Сына и ух...ух... ух... ой!

Несколько человек загоготали, но умолкли, заметив гнев Эдуарда. В юности он не был особенно религиозен, но уже находился в том возрасте, когда человек задумывается о смерти и живет в страхе перед пригвожденным богом. Этельфлед, хотя была старше и глубоко набожной, рассмеялась, но смех перешел в кашель. Эдуард хотел уже возмутиться моими словами, но я его опередил.

– Так значит, – теперь я обращался ко всем собравшимся, повернувшись спиной к разъяренному Вульфхеду, – Брунульф мертв?

– Это ты его убил, сволочь, – выкрикнул какой-то храбрец.

Я посмотрел на него.

– Раз считаешь меня сволочью, выйди сюда, король даст нам мечи, и ты докажешь свои слова.

Я подождал, но говоривший не сдвинулся с места, и тогда я просто кивнул сыну, который

отошел в сторону, и Брунульф шагнул вперед, через толпу. Ему приходилось расчищать путь локтями, поскольку со всех сторон напирали, но когда его узнали, люди разошлись, образовав проход.

– Так значит, – повторил я, – Брунульф мертв? Кто-нибудь видел его смерть? Кто-нибудь видел его тело?

Никто не ответил, хотя раздались оханье и шепоток, когда все поняли, кто приближается к помосту. Я протянул Брунульфу руку и помог забраться наверх.

– Господин, – повернулся я к Эдуарду, – могу я представить тебе Брунульфа?

Никто не проронил ни слова. Эдуард посмотрел сначала на Этельхельма, но тот внезапно нашел что-то интересное в потолочных балках, а потом на Брунульфа, вставшего перед ним на колено.

– Он что, воняет как труп, господин? – спросил я.

Лицо Эдуарда перекосилось – похоже, он пытался изобразить улыбку.

– Нет.

Я повернулся к толпе.

– Это не труп! Похоже, я его не убивал! Брунульф, ты умер?

– Нет, господин.

В амбаре стояла такая тишина, что можно было услышать кашель блохи.

– На тебе напали в Нортумбрии? – спросил я Брунульфа.

– Да, господин.

Эдуард жестом велел Брунульфу подняться, и я подозвал его ближе.

– Кто на тебя напал? – спросил я.

Он задумался на мгновение и ответил:

– Люди с эмблемой короля Сигтрюгра.

– Вот с такой? – поинтересовался я, указывая на флаг Сигтрюгра с красным топором, висящий над помостом.

– Да, господин.

В зале послышался возмущенный ропот, но те, кто желал услышать слова Брунульфа, тут же велели остальным заткнуться. Услышав, что на Брунульфа напали люди с его эмблемой, Сигтрюгр нахмурился, но не стал встревать. Этельхельм откашлялся, поерзал на стуле и снова уставился в потолок.

– И тебе удалось отбиться от этих людей? – спросил я.

– Это удалось тебе, господин.

– И сколько твоих воинов погибло?

– Ни одного, господин.

– Ни одного? – спросил я громче.

– Ни одного, господин.

– Ни один твой сакс не погиб?

– Да, господин.

– А был ли кто-то ранен?

Он покачал головой.

– Нет, господин.

– А сколько погибло воинов, что носили эмблему с красным топором?

– Четырнадцать, господин.

– А остальных ты захватил в плен?

– Это ты их захватил, господин.

Этельхельм воззрился на меня, потеряв дар речи и даже способность двигаться.

– И то были воины короля Сигтрюгра? – спросил я.

– Нет, господин.

– Тогда чьи же это были воины?

Брунульф снова помедлил и посмотрел прямо на Этельхельма.

– Лорда Этельхельма.

– Громче! – приказал я.

– Это были воины лорда Этельхельма, господин.

Поднялся гвалт. Одни, в основном в красных плащах с серебряным оленем Этельхельма, орали, что Брунульф врет, другие требовали тишины или чтобы Брунульфу дали рассказать поподробнее. Под шумок я подошел к креслу Этельхельма и наклонился к нему. Его внук, принц Эльфверд, навострил уши, но я говорил слишком тихо.

– У меня здесь Брайс и отец Херефрит. Оба боятся меня до безумия и не станут лгать, чтобы спасти твою дрянную шкуру. Ты меня понял?

Он едва заметно кивнул, но ничего не сказал. Толпа шумно требовала подробностей, но я не обращал на это внимания.

– А теперь, – так же шепотом продолжил я, – ты скажешь, что они ослушались тебя, а потом согласишься на всё, что я предложу. На всё. Мы договорились?

– Ублюдок, – пробормотал он.

– Мы договорились? – повторил я, и после недолгого молчания он слегка кивнул. Я потрепал его по щеке.

Итак, мы пришли к соглашению. Мы сговорились, что Брайс превысил полномочия и сам попытался развязать войну, что решение напасть на Брунульфа они с отцом Херефритом приняли вдвоём, вопреки строгому приказу олдермена Этельхельма. Этельхельм хотел лишь построить церковь во славу святого Эрпенвальда из Вуффингаса, и никогда, ни на минуту не думал, что это благочестивое дело приведет к насилию. Ещё мы договорились передать Брайса людям Эдуарда для свершения королевского правосудия, а отец Херефрит должен быть наказан церковным судом.

Мы решили, что существующий договор между Этельфлед и Сигтрюгром продлится до Дня всех святых будущего года. Я хотел получить три года, но Эдуард настаивал на более коротком сроке, а власти над ним, как над Этельхельмом, у меня не было, так что я принял это условие. День всех святых приходился на конец того сезона, когда можно воевать, слишком близко к зиме, и я решил, что это даёт Сигтрюгру почти два года мира.

И наконец, я настоял на том, что возьму заложников, чтобы обеспечить соблюдение договора врагами Нортумбрии. Это их не обрадовало. Кое-кто стал кричать, что если заложников отдадут Уэссекс или Мерсия, то и Нортумбрия должна сделать то же самое, но Этельхельм, взглянув на меня, поддержал это предложение. Нетрудно представить, какое страдание отражалось в тот момент на его лице.

– Нортумбрия не нарушала перемирия, – нехотя сказал он, – это сделали наши люди. Нарушитель должен платить.

– И кто же должен стать твоими заложниками? – вопросил король Эдуард.

– Мне нужен только один, мой король, – сказал я, – только один. Я хочу наследника твоего трона. – Я помедлил, увидев страх на лице Этельхельма. Он решил, что я говорю о его внуке Эльфверде, который тоже выглядел испуганным. Но тут я вытащил крючок из их похолодевших внутренностей. – Я хочу принца Этельстана.

Которого любил как сына.

И теперь больше года он будет моим.

И армия Сигтрюгра тоже.

Брайс умер в тот же день.

Он мне никогда не нравился. Тупой, жестокий мужлан, по крайней мере, он был таковым, пока в день казни его со связанными руками не привели к шатру Эдуарда. Тут он меня поразил.

Он не сделал попытки обвинить Этельхельма, хотя его казнили за исполнение приказа. Он мог бы рассказать правду, но предпочел до конца сдержать клятву, принесенную олдермену.

Встав на колени перед священником, он исповедался, получил отпущение и соборовался. Он не возмущался и не рыдал. Когда священник закончил, Брайс встал, повернулся к королевскому шатру и лишь тогда дрогнул.

Он надеялся, что его казнит воин из личной стражи короля, испытанный боец, который быстро сделает эту работу. Действительно, на месте казни его ждал огромный, грубый и суровый детина по имени Вармунд, гигант, способный свалить быка одним ударом меча, такого ставят в центре стены из щитов, чтобы устрашить врага. Но пока Брайс исповедался, место Вармунда занял Эльфверд, сын короля, и Брайс дрогнул при виде юнца.

Он снова упал на колени.

– Мой принц, прошу, позволь мне умереть со свободными руками.

– Ты умрёшь так, как я захочу, – сказал Эльфверд высоким, ещё не сломавшимся голосом, – а я хочу, чтобы твои руки остались связанными.

– Освободи ему руки, – попросил я.

За казнью наблюдали не меньше двух сотен человек, и многие поддержали эту просьбу, негромко забормотав в знак согласия.

– Замолчи, – приказал мне Эльфверд.

Я направился к нему. Он был такой же пухлый, как и его мать, с вьющимися каштановыми волосами, румянцем на щеках, голубыми глазками, презрительным и недовольным выражением лица. Меч в руке казался слишком большим для него. Когда я приблизился, Эльфверд дёрнулся, но встретившись с моим взглядом, опустил оружие. Он храбрился, но я видел страх в его круглых глазах.

– Вармунд, – скомандовал он, – скажи лорду Утреду, чтобы не лез не в своё дело.

Вармунд неуклюже подошёл ко мне. Он и правда был гигантом, на целую голову выше меня, со злобным плоским лицом, заросшим тёмной щетиной, и мёртвыми, как камень, глазами. От правой брови всё лицо наискосок пересекал длинный шрам, а тонкогубый рот кривился в постоянной гримасе.

– Не мешай принцу Эльфверду исполнять свой долг, – проворчал он.