Текст книги "Рота Шарпа"

Глава 10

– Скоро, Ричард?

– Скоро.

– Помнишь, где меня найти?

Он кивнул:

– Дом Морено, переулок за собором.

Она улыбнулась и склонилась к нему, почти касаясь лошадиной шеи:

– На площади перед домом два апельсиновых дерева, не перепутаешь.

– С тобой все будет хорошо?

– Конечно, – она покосилась на португальских часовых, державших ворота открытыми. – Я должна ехать, Ричард. Будь счастлив.

– Обязательно. И ты, – он с трудом улыбнулся и неуклюже пробормотал: – Передай детке мою любовь.

Она снова улыбнулась ему:

– Передам. Ты скоро ее увидишь.

– Знаю.

Потом она исчезла, эхо копыт затихло в темной арке ворот, и он только смотрел, как португальские солдаты опускают решетку и запирают внутренние створки. Он остался один – нет, не совсем один, на улице ждал Харпер, но чувствовал он себя одиноким. По крайней мере, верилось, что Тереза будет в безопасности: торговцы из Бадахоса все еще приходили, их караваны двигались на север, восток и юг, так что Терезе нужно было всего-навсего объехать город, найти такой караван и спокойно добраться в дом возле двух апельсиновых деревьев. Всего одиннадцать миль, легкая прогулка, но ему казалось, что это другой край света.

Харпер пристроился рядом с ним, лицо его было унылым:

– Извините, сэр.

– Не обращай внимания.

Сержант вздохнул:

– Я знаю, вы хотели произвести хорошее впечатление на полковника. Мне очень жаль.

– Ты не виноват. Надо было пришить ублюдка еще в конюшне.

Харпер улыбнулся:

– Ага, стоило. Хотите, я?

– Нет. Он мой, и на глазах у всех, – они прошли мимо запряженных волами повозок, загруженных лопатами, габионами[24]24
  Конструкция в виде заполняемого камнем ящика из металлической сетки. Между собой габионы связываются проволокой, образуя монолитную конструкцию. Часто использовались для возведения осадных укреплений.


[Закрыть] и большими деревянными балками, которые станут орудийными платформами. Эльвас был переполнен всевозможными осадными материалами, не хватало только пушек: их все еще тащили по дорогам от переправы через Тежу, а с ними тащились и обещания новой бреши и новой «Отчаянной надежды».

– Сэр? – Харпер был смущен.

– Да?

– Это правда, сэр?

– Что именно?

Ирландец взглянул на Шарпа с высоты своего роста:

– У вас отняли роту, сэр? Я слышал, прибыл новый капитан, какой-то юнец из 51-го.

– Я не знаю.

– Парням это не понравится, нет, сэр.

– Парням придется просто это принять, черт возьми.

– Боже, храни Ирландию, – они прошли еще несколько шагов в молчании, поднимаясь к центру города. – Так это правда?

– Вероятно.

Харпер покачал головой, медленно и тяжело:

– Боже, храни Ирландию. Даже не верится. Поговорите с генералом?

Шарп отрицательно мотнул головой. Он думал об этом, но отверг эту идею почти сразу же. Да, когда-то он спас Веллингтону жизнь, но долг этот давно был уплачен, а генерал уже однажды производил его в капитаны. Не вина Веллингтона, что приказ не утвердили, если это было так, или что адвокат нелегально продал патент: так случалось сплошь и рядом.

– Не могу же я бегать к нему каждый раз, как во что-то влипаю, – он пожал плечами. – Будет и на нашей улице праздник, Патрик, так всегда бывает.

Недовольный Харпер громыхнул кулаком по стене, вспугнув спящую собаку:

– Не верю! Они не могут так сделать!

– Конечно, могут.

– Тогда они идиоты. – Харпер на секунду задумался: – А вы не думали о переводе?

– Куда?

– Назад в стрелковый.

– Не знаю. Ничего конкретного. В любом случае, у стрелков в строю все офицеры, даже больше.

– Значит, вы об этом думали, – кивнул сам себе Харпер. – Можете мне пообещать кое-что?

Шарп улыбнулся:

– Я даже знаю, что, и ответ будет «да».

– Видит Бог, я здесь без вас не останусь. Вернусь с вами к стрелкам. Вам обязательно нужен рядом кто-то здравомыслящий.

Когда они подошли к офицерскому дому, огромная туча погрузила Эльвас в полумрак, обещая дождь. Шарп задержался в воротах:

– Увидимся в четыре.

– Ага, сэр, надеюсь, вы будете там. – В четыре часа должен проходить смотр, полковник Уиндхэм будет знакомиться с батальоном.

Шарп кивнул:

– Я тоже надеюсь. Взаимно.

Он не знал, где разместился Уиндхэм, поэтому задержался в прихожей и заметил ряд новых начищенных киверов на столе. Выдержать сейчас большое собрание, сочувствующие взгляды приятелей-офицеров и неизбежную конфронтацию с Раймером он не мог, поэтому остался в холле, разглядывая огромное мрачное полотно с изображением священника в белой рясе, которого сжигали на костре. У солдат, подбрасывавших хворост, лица казались злыми, они явно были англичанами, а во взгляде священника сквозило всепрощение и мука. Шарп надеялся, что этому ублюдку больно.

– Капитан Шарп? – он обернулся. Низенький майор с приклеенными усиками глядел на него из двери.

– Сэр?

– Коллетт. Майор Коллетт. Рад знакомству, Шарп. Наслышан о вас, конечно. Сюда.

Шарп уже сожалел о своем отсутствии милосердия к так долго сжигаемому священнику – интересно, принесет ли ему неудачу пожелание зла ближнему своему. Он последний раз взглянул на портрет и моргнул:

– Извините, сэр.

– Что такое. Шарп?

– Ничего, сэр, ничего.

Он последовал за Коллетом в кабинет. Комната была увешана мрачными религиозными картинами и затянута тяжелыми коричневыми шторами: казалось, что преждевременно наступила ночь. Полковник Уиндхэм сидел у низкого столика, кидая полоски мяса собакам. Он не повернулся, когда Коллетт ввел Шарпа.

– Сэр! Это Шарп, сэр! – Коллетт мог бы быть близнецом Уиндхэма: те же кривые ноги кавалериста, та же обветренная кожа, такие же коротко подстриженные седые волосы. Но когда полковник поднял голову, Шарп заметил, что лицо Уиндхэма прорезают морщины, которых у майора не было. Полковник приветливо кивнул:

– Любите собак, Шарп?

– Да, сэр.

– Надежные твари, Шарп. Регулярно их кормите, часто пинайте, и они все для вас сделают. Совсем как солдаты, а?

– Да, сэр, – он неуклюже стоял с кивером в руке, и Уиндхэм, заметив это, махнул в сторону стула.

– Привез этих зверюг с собой. Вполне достойный спорт для джентльмена. Охотитесь, Шарп?

– Нет, сэр.

– Отличный спорт! Просто великолепный! – он высоко поднял кусочек говядины, поддразнивая гончую, и собака подпрыгивала все выше и выше, пытаясь достать лакомство, пока Уиндхэм не уронил его. Собака поймала кусок в воздухе и, рыча, утащила под стол. – Главное – не перекармливать, конечно. Для них это плохо. Это Джессика, моя жена, – указал он на стол.

– Ваша – кто, сэр?

– Жена, Шарп, жена. Жена по имени Джессика. Полковница – или что-то в этом роде. Миссис Уиндхэм, – он быстро проговаривал разные определения своей жены, и Шарп осознал, что полковник имеет в виду не собаку под столом, а овальный портрет около шести дюймов высотой, стоящий на столе над собакой. Портрет был укреплен в филигранной работы серебряной раме и являл миру женщину с густыми темными волосами, увенчанными диадемой, вялой кожей, почти полным отсутствием подбородка и выражением отчаянного несогласия на лице. У Шарпа появилось ощущение, что жующая собака – куда лучший компаньон для полковника, но лицо Уиндхэма смягчалось, когда он глядел на портрет. – Прекрасная женщина, Шарп, прекрасная женщина. Несет добро в мир.

– Да, сэр, – Шарп почувствовал легкое смущение. Он думал, что идет говорить о роте, о Раймере, возможно, получит выговор за скандал в конюшне, но новый командир полка вместо этого превозносит достоинства своей замечательной жены.

– Она всем очень живо интересуется, Шарп, очень живо. Знает о вас. Написала мне, когда я получил батальон, и прислала вырезку из газеты. Считает, вы молодец, Шарп.

– Да, сэр.

– Она думает о людях лучше, чем они есть. Правда, Джек?

– Разумеется, сэр, – Коллетт с такой готовностью выпалил это, что Шарп задумался, не было ли ролью Коллетта соглашаться со всем, что скажет полковник. Уиндхэм еще немного погладил портрет, качая его в руках, потом вернул его на стол.

– Что там за дела творились сегодня утром, Шарп?

– Частный конфликт, сэр. Я разбирался с этим, – он почувствовал удовлетворение при воспоминании об избиении Хэйксвилла.

Но Уиндхэм не был удовлетворен:

– О чем был спор?

– Была задета девушка, сэр.

– Понятно, – выражение лица говорило о недоверии. – Местная?

– Испанка, сэр.

– Следует за армией, безусловно. Я хочу, чтобы таких женщин с нами не было. Те, кто в законном браке, могут остаться, конечно, но вокруг слишком много шлюх. Плохо смотрится. Избавьтесь от них!

– Простите, сэр?

– Шлюхи, Шарп. Вам надо избавиться от них, – Уиндхэм кивнул, как будто его команда означала, что дело уже сделано. Шарп заметил его быстрый взгляд на портрет суровой Джессики и подумал, что живой интерес миссис Уиндхэм к батальону простирается и на его моральный облик.

– Куда мне их деть, сэр?

– Что вы имеете в виду?

– Отправить в другой батальон, сэр?

Коллетт застыл, но Уиндхэм не обратил внимание на проявленное неуважение:

– Понимаю вас, Шарп, но я хочу, чтобы их не было в расположении части. Понятно? Хватит мне мужчин, дерущихся из-за женщины.

– Да, сэр.

Полковник вдруг обрел деловой тон:

– Номер два, Шарп. Жены батальона должны выстраиваться на проверку каждое воскресенье. В десять утра. Смотр делаете вы, вы же и проверяете.

– Проверка жен, сэр. Да, сэр, – Шарп держал свои соображения при себе. В Англии такие смотры были нередки, но в Испании они практически отсутствовали. Официально жены должны были подчиняться армейской дисциплине, хотя лишь немногие из них это сознавали, и Шарп подозревал, что ближайшие воскресенья принесут много занятного, если не больше. Но почему он? Почему не один из майоров или старший сержант?

– В десять, Шарп. И чтобы ни одной незамужней на смотре! Передайте им это. Я потребую документы. Чтоб ни одной такой, как сегодня утром!

– Это была моя жена, сэр, – Шарп и сам не знал, зачем сказал это: разве что ему захотелось поколебать уверенность Уиндхэма, и это сработало. Челюсть полковника отпала, он в растерянности глянул на Коллетта, а потом снова воззрился на Шарпа:

– Что?

– Моя жена, сэр. Миссис Шарп.

– Боже мой! – полковник лихорадочно листал бумаги, сложенные стопкой возле портрета его жены. – Но здесь нет указаний о вашем браке!

– Это было скромное венчание, сэр.

– Когда? Кто дал разрешение?

– Шестнадцать месяцев назад, сэр, – он улыбнулся полковнику. – У нас есть дочь, почти восьми месяцев от роду.

Он видел, что полковник складывает в уме, получает неверные цифры, и это расхождение избавило его от дальнейших расспросов. Уиндхэм был смущен:

– Приношу свои извинения, Шарп. Без обид, надеюсь?

– Никаких обид, сэр, – ангельски улыбнулся Шарп.

– Живет с батальоном, да, миссис Шарп?

– Нет, сэр. В Испании. У нее там работа.

– Работа! – подозрительно воззрился на него Уиндхэм. – Что же она делает?

– Убивает французов, сэр. Она в партизанах, известна как La Aguja, Игла.

– Боже сущий! – Уиндхэм сдался. Он слышал о Шарпе от Лоуфорда и дюжины других людей – и воспринял эту информацию как предупреждение. Ему говорили, что Шарп независим, очень полезен в бою, но для достижения успеха не всегда пользуется законными методами. Полковник знал, что выходцам из низов свойственно уважение к правилам – но Уиндхэм никогда не видел успешного офицера из низов: то ли власть ударяла им в голову, то ли выпивка, но что бы ни было причиной, такие люди его возмущали. Хороши они были только в одном: в управлении. Эти люди знали систему изнутри гораздо лучше прочих офицеров, они становились лучшими в армии инструкторами. Да, Лоуфорд говорил, что Шарп – исключение, но Уиндхэм был пятнадцатью годами старше Лоуфорда и считал, что лучше понимает армию. Он признавал, что послужной список Шарпа был чудесен, но было также очевидно, что этому человеку предоставлялась необычайная свобода, а свобода, как знал Уиндхэм, чертовски опасная вещь. Она внушает человеку идеи не по чину – но полковник никак не мог заставить себя оборвать этого зазнайку, хотя чувствовал себя обязанным это сделать. Уиндхэм предпочитал брать препятствия с лета, а сейчас он ощущал себя старушкой на пони, пытающейся найти просвет в колючей изгороди!

– Я рад своей удаче, Шарп.

– Удаче, сэр?

– В этом назначении.

– Да, сэр, – Шарп чувствовал, что наказание грядет, но до последнего момента не верил в него. А команда «Целься!» уже прозвучала.

– Одиннадцать капитанов – многовато!

– Да, сэр.

Уиндхэм взглянул на Коллетта, но майор опустил глаза, не желая оказывать поддержки. Черт! Ладно, вперед, на барьер!

– Раймер должен получить роту, Шарп. Он купил патент, потратил деньги. Уверен, вы признаете его права.

Шарп ничего не сказал, лицо его было бесстрастно. Он ждал этого, но горечь от этого не уменьшалась. Итак, Раймеру достанется приз, поскольку у Раймера есть деньги? Тот факт, что Шарп захватил «орла», что Веллингтон говорил о нем, как о лучшем командире стрелковых частей во всей армии, ничего не значил? Конечно, такие вещи бессмысленны, когда патент можно купить. Если бы Наполеон Бонапарт вступил не во французскую армию, а в английскую, он, при должной удаче, был бы сейчас капитаном, а не Императором, повелителем половины мира. Будь проклят Раймер, будь проклят Уиндхэм и будь проклята вся эта армия! Шарп чувствовал, что пришло время уйти, стряхнуть с плеч бремя этой лживой системы. Внезапно в окно резко застучал дождь. Уиндхэм поднял голову, точно так же, как гончие у его ног:

– Дождь! А мои одеяла проветривают! Джек, можно вас попросить поднять моего слугу...– Коллетт вежливо поклонился и вышел, а Уиндхэм откинулся в кресле: – Мне очень жаль, Шарп.

– Да, сэр. А мой приказ о повышении?

– Отклонен.

Вот значит, как. Расстрельная команда нажала на курки, и лейтенант Ричард Шарп издал язвительный смешок, заставивший Уиндхэма нахмуриться. Снова лейтенант!

– Так что мне делать, сэр? – Шарп дал пробиться горечи. – Я поступаю под командование капитана Раймера?

– Нет, мистер Шарп, не поступаете. Для капитана Раймера ваше присутствие нежелательно, надеюсь, вы это понимаете. Ему нужно время осесть и вникнуть в суть дел. Я найду вам занятие.

– Я забыл, сэр. Я теперь отвечаю за женщин.

– Без дерзостей, Шарп! – Уиндхэм резко пригнулся, напугав собак. – Вы что, не понимаете? Есть правила, приказы, директивы, Шарп, которые управляют нашими жизнями. Если им не следовать, как бы обременительны они ни были, мы откроем путь анархии и тирании, тому самому, против чего мы сражаемся! Понимаете?

– Да, сэр, – Шарп знал, что бессмысленно упоминать о том, что правила, приказы и директивы созданы привилегированными для защиты своих привилегий. Так всегда было и всегда будет. Единственное, что он мог сделать – собрать остатки достоинства в кулак, выйти отсюда и надраться, показать лейтенанту Прайсу, как это делают настоящие эксперты.

Уиндхэм снова откинулся в кресле:

– Мы идем на Бадахос.

– Да, сэр.

– Вы – старший из лейтенантов.

– Да, сэр, – односложные ответы Шарп мог давать бесконечно.

– Будут свободные должности, поверьте. Если, конечно, мы пойдем на приступ, – это было правдой, и Шарп кивнул.

– Да, сэр.

– Кроме того, вы можете сменить полк, – Уиндхэм выжидающе посмотрел на Шарпа.

– Нет, сэр, – всегда находились офицеры, полки которых переводились в непопулярные места, вроде Лихорадочных островов – они с легкостью менялись с офицерами другого полка, поближе к игровым столам и подальше от мерзких болезней. Обычно они подкрепляли свое предложение деньгами, но Шарп не представлял себе, что покинет Испанию – по крайней мере, пока Тереза и Антония заперты в Бадахосе. Он слушал шум дождя за окном и думал об одинокой всаднице. – Я остаюсь, сэр.

– Отлично! – голос Уиндхэма был далеко не удовлетворенным. – У нас много работы. Нужно озаботиться мулами: я видел, что с ними бывает – и, знает Бог, скоро мы будем завалены кирками и лопатами. Надо наладить их учет.

– Ответственный за мулов, кирки и женщин, сэр?

Уиндхэм поднял глаза:

– Да, мистер Шарп, если настаиваете.

– Подходящая работа, сэр, для стареющего лейтенанта.

– Трудности, лейтенант, порождают смирение.

– Да, сэр.

Смирение. Очень важное качество для солдата. Шарп снова сардонически усмехнулся. Не смирением были захвачены орудия в Сьюдад-Родриго, не оно прокладывало путь по узким улицам Фуэнтес-де-Оноро, не оно вывозило золото из Испании, не им был захвачен у врага «орел», не им спасен генерал, не оно вывело стрелков из окружения и не оно убило султана Типу. Сардонический смех Шарпа прорвался наружу. Наверное, Уиндхэм прав: он слишком заносчив, ему нужно смирение. Теперь он будет осматривать жен и считать лопаты, для чего не требуется ни инициатива, ни лидерские качества, а мулам, безусловно, нужны четкие быстрые решения – смирение для этого нужнее всего. Но последнюю попытку сделать необходимо.

– Сэр?

– Да.

– Разрешите просьбу.

– Давайте.

– Я хочу командовать «Отчаянной надеждой» в Бадахосе, сэр. Я прошу вас продвинуть мое имя в списке претендентов. Знаю, еще рано, но я был бы очень благодарен вам за это.

Уиндхэм воззрился на него:

– Вы очень неуравновешенны.

Шарп покачал головой. Он не собирался объяснять, что хочет продвижения, которое никто не мог бы у него отнять, хочет проверить себя в бреши, поскольку никогда не делал этого. А если он умрет, как, скорее всего, и будет, и никогда не увидит дочери? Тогда она будет знать, что отец ее погиб, пытаясь пробиться к ней, возглавляя атаку, и сможет гордиться им.

– Я очень хочу этого.

– Вам это не нужно, Шарп. После Бадахоса будут повышения.

– Вы продвинете мое имя, сэр?

Уиндхэм поднялся:

– Подумайте об этом, Шарп, хорошенько подумайте. Утром отчитаетесь майору Коллетту, – он указал на дверь. Беседа оказалась куда тяжелее, чем думалось, и полковник был недоволен. – Вам это не нужно, Шарп, правда. Удачного дня.

Шарп не замечал дождя. Он стоял и смотрел через долину на крепость. Он думал о Терезе, запертой за толстыми стенами, и знал, что должен идти в брешь, что бы ни случилось. Так было нужно для восстановления в чине и, возможно, командования ротой, но главное, этого требовала его солдатская гордость.

Блаженны кроткие, говорили ему, ибо они наследуют землю. Но только после того, как последний солдат отдаст им ее по доброй воле.