Текст книги "Рота Шарпа"
Автор книги: Бернард Корнуэлл
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Глава 5
Снова пошел снег, мелким брызгами кропя шинели напившихся и рухнувших прямо на улице солдат. Было холодно. Шарп понимал, что надо где-то найти теплое местечко, как следует вычистить свой большой палаш, пока он не пошел пятнами ржавчины, поспать немного – но сперва он хотел выпить.
Город затихал. Кое-где в пустых переулках еще отдавались эхом крики, кое-где слышались редкие мушкетные выстрелы и даже однажды, совершенно необъяснимо, приглушенный взрыв. Шарп не обращал на них внимания. Ему нужно было выпить, чтобы прогнать жалость к себе, неотвязные мысли, что теперь, без Лоуфорда, он может снова стать лейтенантом под началом необстрелянного капитана на десять лет себя младше. Он обозлился на себя и направился навстречу неверным огням площади, где видел взломанный французский винный магазин.
Пленные французы все еще грудились в центре площади, хотя уже без офицеров, отпущенных под честное слово по постелям или выпивать с победителями. Солдаты были безоружны, они сильно озябли и дрожали. Караульные не отрывали от них любопытных глаз, сунув руки в карманы и перекинув заряженные мушкеты с примкнутыми байонетами через плечо. Другие часовые охраняли дома, задерживая последних пьяных охотников за добычей, слонявшихся тут и там в свете горящих зданий. Один такой часовой, очень нервничающий, остановил Шарпа у самого винного магазина:
– Туда нельзя, сэр.
– Почему это?
– Приказ генерала, сэр. Приказ, понимаете?
Шарп зарычал на него:
– Меня генерал и послал! Его жажда мучает!
Часовой кивнул, но не сдвинулся с места, перегородив дверь мушкетом:
– Извините, сэр. У меня приказ, сэр.
– Что тут происходит? Проблемы? – вопросил сержант, крупный, медлительный мужчина, возникший из проулка.
Шарп обернулся к нему:
– Я пришел сюда, чтобы выпить. Хочешь меня остановить?
Сержант пожал плечами:
– Дело ваше, сэр, но я бы не рекомендовал. Чертовски грубое пойло, да, сэр. Пара ребят уже подохла с него. – Он оглядел Шарпа снизу доверху, отметив кровь на мундире. – Были в бреши, да, сэр?
– Точно.
Сержант кивнул и отстегнул фляжку, болтавшуюся у него на шее:
– Вот сэр. Бренди. Забрал у пленного. Спасибо 83-му.
Шарп взял фляжку, поблагодарив, и сержант долго смотрел ему вслед. Затем он глубоко вздохнул и спросил:
– Знаешь, кто это был, парень?
– Никак нет, сержант.
– Шарп, вот кто. Повезло мне оказаться рядом.
– Повезло, сержант?
– Конечно, парень. Иначе ты мог бы подстрелить чертова героя. – Сержант покачал головой. – Так-так, значит, он любит выпить? Ну-ну.
Шарп проходил довольно близко к одному из горящих зданий, где жар совсем растопил снег, превратив его в мелкие капли влаги на булыжной мостовой. На пути ему попался сломанный стол, и он уселся на угол, наблюдая за пленными, застывшими в снегу, и испытывая дикое желание напиться. Он знал, что не должен. Как только первый глоток крепкого бренди потек в горло, он понял, что слишком уж распустил сопли. Нужно найти роту, почистить палаш, задуматься о завтрашнем дне – но как же хочется отложить все это на потом! От горящего дома тянуло теплом, первым теплом, которое он почувствовал за многие дни, и ему хотелось побыть в этом тепле одному, хотя бы недолго. Чертов Лоуфорд, поперся же в эту брешь без повода!
Простучали копыта, и на площадь въехала группа всадников. На них были длинные темные плащи и широкополые шляпы, Шарп разглядел контуры мушкетов и шпаг. Партизаны. Он почувствовал непонятную, неправильную злость. Герильерос были испанцами, мужчинами и женщинами, сражавшимися в герилье, «маленькой войне», им удавалось то, чего не могла испанская армия, они тысячами убивали наполеоновских солдат, с которыми теперь не придется встречаться британским войскам, но почему-то присутствие этих всадников на площади Сьюдад-Родриго раздражало Шарпа. Эти партизаны не пробивались сквозь брешь, не лезли в лобовую на пушки, но вот они, слетелись, как стервятники к останкам человека, которого не убивали. Всадники остановились. Они глядели на пленных с затаенной угрозой.
Шарп отвернулся. Он снова глотнул из фляги и попытался разглядеть что-нибудь в самом пекле, внутри превратившегося в огромную печь дома. Он думал о Бадахосе, ждущем на юге, неприступном Бадахосе. Может, рябой клерк из Уайтхолла напишет гарнизону письмо, сообщив, что их присутствие в крепости «неправильно»? Шарпа почему-то развеселила эта мысль. Чертов клерк.
Крик, раздавшийся откуда-то сзади, заставил его обернуться. Один всадник отделился от группы и пустил своего коня шагом вдоль передней шеренги пленных. Французы занервничали, опасаясь мести испанцев, и британские часовые попытались отогнать лошадь, но добились только того, что всадник перешел на рысь, затем на легкий галоп, и из-под копыт, засыпая брусчатку, полетел снег. Всадник повернулся в сторону Шарпа, резко сжал колени и направил коня к одинокой фигуре стрелка, ярко освещенной пламенем.
Шарп наблюдал за приближающимся человеком. Если тот хочет выпивки, пусть ищет свою. Копыта высекали искры из булыжной мостовой, и Шарп поймал себя на мысли, что желает зверюге поскользнуться и сбросить седока. Может, человек это и был отличным наездником, но это же не дает ему право нарушать уединение человека, тихо вкушающего заслуженную выпивку! Он отвернулся, игнорируя спешившегося испанца.
– Ты что, забыл меня? – Шарп услышал звук этого голоса, и выпивка была забыта. Он резко повернулся, вскочил, а всадник, сняв широкополую шляпу, тряхнул головой, и длинные темные волосы упали по сторонам лица, придавая ему сходство с ястребом.
Худая, жестокая и очень, очень красивая. Она улыбнулась:
– Я приехала, чтобы найти тебя.
– Тереза? – Ветер срывал снег с крыши, вихрем закручивая его над летящими вверх искрами от горящего дома. – Тереза? – он бросился к ней, она – к нему, и он обнял ее, как обнимал первый раз, два года назад, закрывая от пик французских уланов. – Тереза? Это ты?
Она взглянула на него с ехидной улыбкой:
– Точно, ты забыл меня.
– Боже небесный! Где ты была? – он рассмеялся, забыв про одолевавшую печаль, и коснулся ее лица, как будто хотел удостовериться, что это она. – Тереза?
Она тоже засмеялась, проведя пальцем по шраму на его щеке:
– Я думала, ты мог меня забыть.
– Забыть тебя? Нет, – он покачал головой, внезапно потеряв дар речи, хотя так много хотел сказать. Он надеялся найти ее год назад, когда армия двигалась к Фуэнтес-де-Оноро, всего в нескольких милях от Сьюдад-Родриго. Это была родная земля Терезы. Он думал, что она могла его искать, но за год от нее не дошло ни весточки, а потом он уехал в Англию и встретил там Джейн Гиббонс. Шарп заставил себя не думать об этом, взглянул на Терезу и поразился, как он мог забыть это лицо, эту жажду жизни, эту внутреннюю силу.
Она улыбнулась и кивнула на винтовку, висевшую на ее плече:
– Твое оружие все еще у меня.
– Скольких ты из него убила?
– Девятнадцать. Не так много, – она поморщилась: ее ненависть к французам была чистой и страшной. Повернувшись в его руках, она взглянула на пленных и спросила: – А скольких ты убил сегодня?
Шарп подумал о сегодняшней битве в этом аспекте и пожал плечами:
– Не знаю. Двух, может быть, или трех.
Она снова взглянула на него и кивнула:
– Да, не очень много. Ты скучал?
Он уже успел забыть, как она любит дразниться, и смущенно кивнул:
– Конечно.
– И я по тебе скучала. – Это было сказано почти вскользь, как будто между делом – а значит, было абсолютной правдой. Она уперлась руками ему в грудь и мотнула головой в сторону остальных всадников: – Слушай. У них совсем нет терпения. Ты будешь в Бадахосе?
Он слегка смутился этим внезапным вопросом, но после секундного замешательства кивнул. Это была всем известная тайна: в армии толком не было известно, но каждый знал, что нужно взять обе крепости.
– Да, я, видимо, буду в Бадахосе.
– Отлично. Тогда я остаюсь. Только скажу своим людям, – и она повернулась к коню.
– Ты – что?
– А ты не хочешь? – поддразнила она его снова и рассмеялась собственной шутке. – Я все объясню, Ричард, только попозже. У тебя есть где остановиться?
– Нет.
– Ладно, мы что-нибудь найдем, – она взлетела на лошадь и снова кивнула в сторону партизан. – Им надо двигаться. Я скажу, чтобы ехали без меня. Подождешь здесь?
Он отсалютовал:
– Так точно, мадам.
– Уже лучше, – улыбнулась она, снова поразив его своей красотой и радостным выражением лица, и пришпорила лошадь, рванув через слякоть.
Он кивнул и снова повернулся к огню, чувствуя тепло и радостное облегчение от ее приезда. Ему хотелось, чтобы она никогда не уезжала. Затем он задумался о ее словах, о чувстве отдаленной опасности при самом упоминании этого странного названия – Бадахос. Сегодня была одержана победа, но отсюда все – и британцы, и французы, и испанцы, артиллерия и пехота, кавалерия и инженеры – шли к единственной цели.
И теперь, похоже, туда двигались и влюбленные. В Бадахос.
Глава 6
Они нашли домик у самой стены, в нем раньше квартировали французские артиллеристы. На кухне обнаружилась еда, подсохший хлеб и немного холодного языка. Шарп разжег огонь и, обернувшись, увидел, что Тереза нарезает каравай своим штыком, с силой налегая на лезвие. Он засмеялся. Она с неудовольствием воззрилась на него:
– Что смешного?
– Я как-то не представлял тебя в роли домохозяйки.
Она наставила лезвие на него:
– Слушай, англичанин, я могу делать любую работу по дому, но не для того, кто насмехается надо мной. Война-то когда-нибудь кончится.
Он снова засмеялся:
– И ты вернешься на кухню, женщина!
Она усмехнулась, но мысли у нее были невеселые. Она носила оружие, как и другие испанские женщины, потому что слишком многие мужчины уклонились от борьбы, но придет мир, и мужчины снова станут достаточно храбрыми, чтобы загнать женщин к печи. Шарп увидел тоску в ее глазах и решил сменить тему:
– Так о чем мы должны были поговорить?
– Позже. Сперва поешь.
Она принесла тарелки ближе к огню и засмеялась, глядя на сомнительного вида пищу. Оба, сильно проголодавшись, смели все до крошки, запивая разведенным водой бренди, а затем, под одеялом, когда-то служившим попоной французской лошади, занялись любовью возле огня, и Шарпу захотелось остановить мгновение, поймать его в ловушку и заставить длиться вечно. Тишина царила в маленьком доме на окраине захваченного города, слышалась только перекличка часовых на стене, редкий лай собак да треск догорающего огня. Он знал, что она не останется с ним, не станет следовать за лагерем, как другие. Тереза горела желанием воевать с французами, отомстить нации, изнасиловавшей и убившей ее мать. Понятно, что их сиюминутное счастье не будет и не может длиться вечно. Счастье быстротечно, подумал он, вдруг вспомнив о Лоуфорде, лежащем где-то там, в монастыре. Тереза вернется в свои горы, к засадам и пыткам, травить французов среди скал. Если бы только он не был солдатом, а был, например, егерем или кучером, или нашел еще какую-то работу, он мог бы осесть на одном месте. Но у солдата доля другая.
Рука Терезы погладила его грудь, скользнула по спине, пальцы ее нащупали широкие бугры шрамов. Она спросила:
– Ты отомстил людям, которые высекли тебя?
– Пока нет, – его высекли много лет назад, когда он был еще рядовым.
– Как их звали?
– Капитан Моррис и сержант Хэйксвилл, – его голос звучал безразлично, но глубоко внутри таилось желание отомстить.
– Ты найдешь их?
– Да.
Она улыбнулась:
– И ты причинишь им боль?
– Да, много боли.
– Хорошо.
Шарп улыбнулся в ответ:
– Мне казалось, христиане должны прощать своим врагам.
Она покачала головой, щекоча его волосами:
– Только когда они мертвы. Да и потом, – она резко откинула волосы, – ты же не христианин.
– Но ты-то христианка.
Она пожала плечами:
– Священники меня не любят. Я выучилась английскому у одного священника, отца Педро. Он был хороший, но остальные… – она плюнула в огонь. – Они меня не допускали на мессу. Говорили, что я грешница. – Она добавила на быстром, грудном испанском что-то, что, видимо, дополняло ее мнение о священниках, потом села и обвела взглядом комнату. – У этих свиней должно быть еще вино.
– Я ничего не нашел.
– А ты ничего и не искал. Ты только меня хотел затащить под одеяло, – она встала и начала обыскивать комнату. Шарп смотрел на нее, влюбленный в стройность ее тела, в силу ее худощавости. Она открывала шкафы и выгребала их содержимое прямо на пол. Выломав полку из серванта, она бросила ее Шарпу. – Ну-ка, кинь в огонь.
Шарп насыпал сверху немного пороха, чтобы доска быстрее занялась, а когда обернулся, она уже потрясала бутылкой вина.
– Видишь? У этих свиней всегда есть вино, – она заметила, что он смотрит на нее, и лицо ее вдруг стало серьезным. – Что, я так сильно изменилась?
– Нет.
– Уверен? – она глядела не него, нагая и озабоченная.
– Конечно, я уверен. Ты прекрасна, как всегда. Почему это ты должна была измениться?
Она пожала плечами, подошла к нему и села рядом. Пробка наполовину торчала из бутылки, она вытянула ее до конца и принюхалась:
– Кошмар, – отхлебнув, она передала бутылку Шарпу.
– Так что случилось?
Он понял, что пришло время для разговора. Тереза помолчала пару секунд, глядя в огонь, потом резко повернулась к нему, ее лицо исказилось:
– Значит, ты будешь в Бадахосе?
– Да.
– Точно? – она как будто сомневалась в его уверенности.
Шарп пожал плечами:
– Я не могу быть абсолютно уверен. Армия там будет, это точно, но нас могут послать в Лиссабон, а могут и здесь оставить. Откуда я знаю?
– Я хочу, чтобы ты там был.
Шарп ждал продолжения, но она замолчала и только смотрела в огонь. Вино горчило, но он отхлебнул немного и набросил жесткое одеяло ей на плечи. Она выглядела расстроенной.
– Почему ты хочешь, чтобы я там был? – спросил он мягко.
– Потому что там буду я.
– Потому что там будешь ты, – он произнес это как самую обыденную вещь в мире, но внутри себя он искал и не находил причину, малейший повод для Терезы оказаться внутри самой большой французской крепости в Испании.
Она кивнула:
– Да, я буду там. В крепости. Я уже была там, Ричард, жила там с апреля.
– В Бадахосе? Ты сражалась?
– Нет. Они не знают, что я La Aguja. Они считают меня Терезой Морено, племянницей Рафаэля Морено. Это брат моего отца, – она печально улыбнулась. – Французы даже разрешают мне проносить в город винтовку, представляешь? Чтобы защищаться от ужасных герильерос! Мы там живем, тетя, дядя и я, торгуем мехами, кожей и хотим мира, чтобы выручить побольше денег, – она скривилась.
– Я не понимаю.
Она отстранилась, пару раз ткнула байонетом в очаг и глотнула еще вина, затем спросила:
– Там будут проблемы?
– Проблемы?
– Как сегодня. Убийства? Воровство? Насилие?
– Если французы будут сражаться, то будут.
– Они будут сражаться. Ты должен найти меня там, понимаешь? – она умоляюще взглянула ему в лицо.
За окном собака облаивала мягкие хлопья снега. Он согласно кивнул, хотя оставался в замешательстве:
– Я понял. Но почему в Бадахосе?
– Ты рассердишься, если я скажу.
– Я не буду сердиться. Так почему в Бадахосе?
Она снова помолчала, кусая губу и глядя ему в лицо, потом взяла его руку и положила под одеяло, на свой обнаженный живот.
– Есть разница?
– Нет, – он погладил ее мягкую кожу, все еще не понимая.
Она глубоко вздохнула:
– У меня родился ребенок.
Его рука замерла, чувствуя жар ее плоти. Она пожала плечами:
– Я же говорила, ты рассердишься.
– Ребенок? – в голове все завертелось, как та снежная круговерть над пламенем.
– Твой ребенок. Наша дочь, – на ее глазах появились слезы, она уткнулась ему в плечо. – Она больна, Ричард, очень больна, ей нельзя путешествовать. Она может умереть. Такая маленькая еще…
– Наша дочь? Моя? – он почувствовал, как его переполняет радость.
– Да.
– Как ты ее назвала?
Она посмотрела на него, в глазах стояли слезы:
– Антония. Так звали мою мать. Если бы был мальчик, я назвала бы его Рикардо.
– Антония… – произнес он. – Мне нравится.
– Правда?
– Конечно.
– И ты не будешь сердиться?
– С чего бы?
Она пожала плечами:
– Солдатам дети ни к чему.
Он прижал ее к себе, вспоминая первый поцелуй – недалеко отсюда, под страшным ливнем, когда французские уланы обыскивали русло реки, и расставание в дымном сумраке Альмейды. Они провели так мало времени вместе!
– Сколько ей сейчас?
– Только исполнилось семь месяцев. Очень маленькая еще.
Конечно, маленькая, подумал он. Крошечная, уязвимая, больная, где-то там, в Бадахосе, окруженная французами, в кольце стен, высоко поднимающихся над Гвадианой. Его дочь.
Тереза покачала головой:
– Я думала, ты рассердишься, – она произнесла это мягко, как снег, падавший за ставнями окон.
– Рассержусь? Нет, что ты. Я... – но слова не приходили. Дочь? Его? И эта женщина – мать его ребенка? Все нахлынуло так внезапно, все было так удивительно и запутанно, что слов не осталось. Не просто дочь – семья, а ведь Шарп считал, что у него нет семьи с тех пор, как почти тридцать лет назад умерла мать! Он крепче обнял Терезу, прижимая ее к себе, потому что не хотел, чтобы она видела его глаза. У него есть семья! Наконец-то у него есть семья!
В Бадахосе.
Глава 7
– Куда идем?
– В Бадахос!
В батальоне эту шутку считали бесконечно смешной. Стоило кому-то громко задать этот вопрос, как вся рота набирала побольше воздуха и орала в ответ. Они переиначивали испанское произношение: гортанный, приглушенный звук «х» тянулся у них аж до самого конечного «с» – название это в исполнении полка Южного Эссекса напоминало звук, который издают четыре сотни одновременно блюющих людей, и полк смеялся, шагая по уже знакомой дороге в Португалию. Они шли на юг, совсем близко к границе.
– Куда идем?
– В Бадахос!
Все еще было холодно. Снег сошел, только на вершинах белели шапки, на реках таял лед, но северный ветер каждый день пригонял дождевые тучи, которые секли через шинели и промокшие одеяла, отчего биваки всегда были сырыми и парили. Большая часть армии все еще торчала на севере, возле Сьюдад-Родриго, пытаясь убедить противника в отсутствии передвижения войск в сторону огромной южной крепости, охраняющей дорогу в Лиссабон.
– Куда идем?
– В Бадахос!
Лоуфорд был все еще жив, хотя ослабел и метался в лихорадке, но в том самом монастыре, где умер Кроуфорд, его обещали скоро поставить на ноги. Через месяц или около того, когда его старый батальон осадит Бадахос, полковник будет плыть домой, а из дока до фамильного поместья, без сомнения, доедет в карете. Он улыбнулся Шарпу, когда тот навестил его, и даже попытался сесть.
– Это всего лишь левая рука, Ричард.
– Да, сэр.
– Я могу ездить верхом, держать шпагу. Я вернусь!
– Надеюсь, сэр.
Лоуфорд покачал головой:
– Чертова дурость, а? Правда, в одном ты был не прав.
– В чем же?
– Никто в меня не стрелял, а ведь плаща-то я не надел.
– Ну, тогда вы точно заслужили пулю.
Лоуфорд улыбнулся:
– В следующий раз обязательно послушаю тебя.
Да, если он будет, этот следующий раз, подумал Шарп. Лоуфорд мог и вернуться, как надеялся, но не в ближайшие месяцы – и не в полк Южного Эссекса. Им назначат нового полковника – слухи разносились, как мушкетный дым по полю боя. Было мнение, встреченное с тревогой, что в Испанию может вернуться сэр Генри Симмерсон, но Шарпу казалось, что старый полковник вряд ли бросит свое доходное местечко в новом министерстве налоговых сборов. Другой слух, касавшийся возможного повышения Форреста, был вскоре опровергнут, теперь появлялись и исчезали все новые имена. Каждый лейтенант-полковник, чей жизненный путь хоть чем-то задевал полк Южного Эссекса, тщательно исследовался на предмет нового назначения, но, хотя они уже переправились через Тежу, командовал все еще Форрест, а о замене Лоуфорду новостей не было.
Тереза ехала с батальоном. Легкая рота ее знала, помнила по боям в районе Альмейды, и как-то, хотя Шарп ни разу об этом не заговорил, люди узнали о существовании ребенка. Харпер, легко шагая рядом с Шарпом, улыбнулся ему: «Не волнуйтесь, сэр. Ребенок – это замечательно, да. Парни за ней присмотрят».
Батальонные жены, двигавшиеся в хвосте колонны вместе с детьми, дарили Шарпу и Терезе мелкие подарки: одеяло, варежки, связанные из распущенного носка, резную погремушку. Шарп был удивлен, тронут и несколько смущен тем, как воспринималась новость.
Люди были уверены друг в друге и в себе, они без опаски думали о Бадахосе, поскольку потери в Сьюдад-Родриго оказались небольшими. Полк Южного Эссекса, как и вся остальная армия, считал, что если в брешах Сьюдад-Родриго погибли всего шесть десятков человек, то с такими же потерями можно пробиться и сквозь защиту Бадахоса. Тереза слушала их и качала головой: «Они просто не видели Бадахоса». А Шарп думал про себя, что они его пока не видели.
– Куда идем?
– В Бадахос!
Они остановились на три дня в Порталегри, пережидая удары ливня, сделавшие дороги ненадежными, а броды – непроходимыми. В городе они оказались единственным батальоном, но Шарп видел по отметкам на дверях домов, что армия часто пользовалась этой дорогой. Интенданты помечали двери мелом: скажем, ЮЭ/ЛР/6 означало, что в этот дом определены шестеро из легкой роты Южного Эссекса – но на каждом доме виднелось уже по десятку таких полустертых меток, свидетельствовавших о том, что война длится не первый год. Отметки говорили об английских, ирландских, валлийских, шотландских, немецких, португальских полках, попадались и странные метки, оставленные французскими батальонами. Только взятие Бадахоса могло снова перенести войну в Испанию и вернуть в Порталегри привычное спокойствие.
Шарп и Тереза спали в гостинице, превращенной в штаб-квартиру батальона. Для Шарпа эти три дня стали периодом спокойствия, может быть, последними перед их следующей встречей – там, в кольце высоких и мрачных крепостных стен. Тереза должна была скоро уехать, чтобы попасть в Бадахос, к больной малышке, самым прямым путем: нужно было спешить, пока британские войска не взяли город в осаду, а защитники не заперли ворота.
– Почему в Бадахос? – снова спрашивал Шарп, лежа в мансарде, пока дождливый день выливался в мокрую ночь.
– У меня там семья. Мне не хотелось рожать дочь дома.
Он знал, почему: девочка была незаконнорожденной, английским ублюдком, и клеймо стыда висело бы на ней вечно.
– Но они знают, правда?
Она пожала плечами:
– Знают, но не понимают, что именно знают, поэтому предпочитают не знать. Брат моего отца достаточно богат, детей у него нет, так что они заботятся о девочке, как о своей.
Антония была больна. Тереза не знала, в чем дело, доктора не могли ничего понять, но у ребенка происходило отторжение пищи, и сестры в монастыре говорили, что она умрет.
Тереза покачала головой:
– Она будет жить, – это было сказано с угрюмой определенностью: ее ребенок так просто не сдастся.
– У нее темные волосы? – Шарп пытался добыть хотя бы немного информации.
– Ты же знаешь, что да. Я тебе много раз говорила: длинные темные волосы, она с ними родилась, потом они выпали, а теперь растут снова. У нее маленький нос – не с горбинкой, как у меня, и не кривой, как твой.
– Может, она не моя?
Она несильно стукнула его, заливаясь смехом:
– Твоя, не сомневайся. Она хмурится, совсем как ты, – Тереза скорчила рожицу, пытаясь имитировать Шарпа, и заворчала, когда он потянул ее в постель. Потом они лежали в тишине, только дождь стучал в окно, и он думал о том, что ждет там, дальше по этой грязной, разбитой дороге.
– Может, нам пожениться?
Сперва она не ответила. Она лежала рядом, слушала дождь и голоса снизу, потом раздался перестук копыт в конюшне, и она прошептала:
– Охота кому-то ездить в такую погоду…
Он ничего не ответил. Она погладила шрам на его щеке и так же тихо спросила:
– Ты согласен жить в Касатехаде?
Он молчал. Жить чужаком в чужой стране? Быть мужем Терезы, зависеть от нее всю жизнь? Он вздохнул:
– Может быть. Только не сейчас, а после войны.
Она улыбнулась, понимая, что ответ не имеет значения. Четвертый год в Испании шла война с французами, а страна все так же была оккупирована врагами. Мирного времени уже никто не помнил. А до войны с Францией Испания воевала против англичан, пока ее флот не был разгромлен под Трафальгаром, потоплен или взят в плен вместе с французским. Россия, Австрия, Италия, Пруссия, Дания, Египет, Индия – война везде, сейчас даже американцы говорят о войне, как будто молодой нации надо доказать свою способность встать наравне со Старым Светом в игре, сотрясающей мир уже два десятка лет. Война идет уже на трех континентах, во всех океанах, и кое-кто даже думает, что это конец всему, последняя война, которая уничтожит все живое, как сказано в Библии. Бог знает, когда она кончится. Может, только тогда, когда последний француз, все еще лелеющий мечту о власти над миром, будет повержен и втоптан в кровавое месиво.
Тереза поцеловала его:
– После войны, Ричард!
Ее рука легла на карман его мундира, она запустила пальцы внутрь и достала золотой медальон с портретом Джейн Гиббонс – Шарп украл этот медальон у ее брата, убитого им. Тереза щелкнула замком и издевательски усмехнулась:
– Ты с ней встречался там, в Англии?
– Да.
– Она красивая.
– Допустим, – он попытался забрать медальон, но она изо всех сил сжала пальцы.
– «Допустим»! Он допускает! Она красивая, так?
– Да, очень.
Она удовлетворенно кивнула:
– Так женись на ней!
Он расхохотался, думая о невозможности такой идеи, но она покачала головой:
– Ты можешь, я точно говорю. Иначе зачем бы ты носил это с собой?
Он пожал плечами:
– Суеверие? Это мой талисман, он меня хранит.
Она нахмурилась и перекрестилась: лоб, живот, сосок, другой – нелепый крест, отгоняющий демонов. Шарп натянул на нее одеяло: ее единственное платье сохло сейчас у очага. Тереза спросила:
– Какая она?
– Стройная, улыбчивая. Очень богатая. И замуж выйдет за богача, – улыбнулся он. – Она ласковая, уютная.
Тереза отбросила сомнения: с ее точки зрения, глупо было отвергать ту, с кем можно жить в ласковом уюте:
– Как ты с ней познакомился? – Шарпу было неприятно, он попытался сменить тему, но она настаивала: – Так как?
– Она захотела узнать, как погиб ее брат.
Тереза рассмеялась:
– И ты сказал ей?
– Правду – нет. Я сказал, что он был убит французом в отчаянной схватке.
Она снова рассмеялась, поскольку знала: лейтенант Гиббонс пытался убить Шарпа, а Патрик Харпер заколол лейтенанта байонетом. Шарп мысленно перенесся в маленькую темную церковь в Эссексе: светловолосая девушка слушает его выдуманную историю, а мраморная надгробная плита скрывает правду о ее распущенном, эгоистичном брате-садисте.
«В память о лейтенанте Кристиане Гиббонсе, родившемся в этом приходе, ушедшем добровольцем 4 февраля 1809 года из состава сил самообороны этого графства в полк Южного Эссекса, соединившийся с британской армией в войне против Тирании в Испании. Он показал Себя Выдающимся Героем на Талаверском поле, где Ночью и Днем отражал Атаки Врага. Такова была его Неустрашимость, что Вынужденный противостоять Натиску Превосходящего Врага, Он и Его Рота Атаковали и Захватили Французкий Штандарт и Добыли Славу, Впервые в истории наших Армий в Испании. Подтвердив свою Храбрость и стойкость Духа, он встретил Геройскую Кончину в июле, 8-го дня, 1809 года, на Двадцать Пятом Году Жизни. Этот Памятник воздвигнут в Честь его Героизма и Заслуг сэром Генри Симмерсоном, Командиром Победившего Подразделения, и Его Благодарными Друзьями-прихожанами. Лета господня 1810».
Шарп сам изрядно повеселился над этой надписью, не столько потому, что сэр Генри приписал себе и племяннику честь захвата «орла», что произошло уже после его отстранения от командования, сколько потому, что вся история, запечатленная в мраморе, была ложью. Гиббонса и близко не было, когда Шарп и Харпер проложили себе путь к «орлу» через вражеский батальон, но мраморная плита останется на своем месте, увенчанная резной грудой оружия, когда правда будет навсегда забыта.
Раздался стук в дверь.
– Кто там? – резко спросил Шарп, вынырнув из воспоминаний.
– Прайс, сэр.
– Что надо?
– Кое-кто хочет видеть вас, сэр. Внизу.
Шарп выругался:
– И кто же это?
– Майор Хоган, сэр? – Прайс придал этой фразе вопросительные интонации, как будто Шарп мог не узнать этого имени.
– Боже правый! Уже спускаюсь!
Тереза следила, как он натягивает сапоги и пристегивает к бедру палаш.
– Это Хогану мы посылаем донесения?
– Да. Он тебе понравится, – Шарп пощупал платье, оно было еще сырым. – Спустишься вниз?
Она кивнула:
– Да, скоро буду.
В главном зале гостиницы было шумно и весело. Шарп протолкался через скопление офицеров и увидел у стойки Хогана, с того лило. Майор-ирландец поднял руку в приветствии, но сперва махнул в сторону офицеров:
– Они в хорошем настроении.
– Считают, что Бадахос будет легкой прогулкой.
Хоган приподнял бровь, потом подвинулся, освободив Шарпу местечко на лавке:
– Я слышал, ты теперь папаша?
– Что, все уже знают?
– Здесь нечего стыдиться, это замечательно, честное слово. Вина?
Шарп кивнул:
– Как ты там?
– Холодно, мокро и хлопотно. А ты?
– А я сухой, теплый и ленивый. Какие новости?
Хоган пригубил вина и взял понюшку табаку:
– Французы дрожат как мокрые курицы. Они не пытаются отбить Сьюдад-Родриго и не отправляют войска на юг, только шлют друг другу письма с обвинениями. – Хоган поднял бокал. – За твое здоровье, Ричард, и здоровье твоей семьи.
Шарп покраснел, но поднял бокал. Хоган взял еще понюшку, побольше.
– Так что ты здесь делаешь?
Глаза майора увлажнились, рот открылся, и он чихнул так мощно, что мог бы погасить канделябр:
– Святые Мария, Моисей и Марта, вот ведь мощная дрянь! Бадахос, Ричард, вечно один Бадахос. Я должен бросить беглый взгляд и отчитаться Пэру[19]19
Имеется в виду Веллингтон: такое прозвище он получил, когда стал виконтом.
[Закрыть], – он вытер усы. – Не поверишь, я думаю, что положение там ничуть не изменилось за последний год.
– И? – Шарп знал, что Хоган присутствовал при обеих неудачных попытках взять Бадахос в 1811-м.
Хоган пожал плечами:
– Это дерьмо. Ричард, настоящее дерьмо. Стены – как в лондонском Тауэре, честно, и можешь еще добавить Виндзорский замок на холме за рекой. В их ров поместится вся наша армия, – ирландец покачал головой. – Положение не очень обнадеживает.
– Так плохо?
– Кто знает? – Хоган глотнул еще вина. – Места много, да, каждый дюйм стен защищать невозможно. Может, Пэр начнет несколько атак с разных сторон одновременно, не знаю.
Веллингтон, действительно, мог атаковать стену в нескольких местах, как недавно в Сьюдад-Родриго, где были предприняты три атаки за ночь, но даже несколько атак не гарантировали успеха. Ветераны, сражавшиеся под командой Веллингтона еще в Индии, знали, что он не любит осады. Пэр умел беречь людей в битвах, сражался за их здоровье между кампаниями, но мог швырять их на стены крепостей горстями, как картечь, чтобы сократить время осады.
