Текст книги "Экскалибур"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Я подхватил тяжеленный Котел и перетащил его в многоколонный приемный зал. Когда я заходил туда раньше в тот же день, помещение было пустым; теперь там обнаружилось ложе, и приземистый стол, и четыре железные подставки для масляных светильников. На ложе восседал юный длинноволосый красавец воин в белых доспехах: он улыбнулся, не вставая с места, а Нимуэ в истрепанных черных одеждах поднесла зажженную свечу к фитилям.

– Еще днем зал был пуст, – укоризненно произнес я.

– Тебе, верно, померещилось, – беспечно отмахнулся Мерлин. – Может, мы просто не пожелали тебе показаться. Ты знаком с принцем Гавейном? – Он указал на юношу, тот встал и приветственно поклонился мне. – Гавейн – сын короля Будика Броселиандского, а значит, приходится Артуру племянником.

– Приветствую, принц, – поздоровался я с Гавейном. Я слыхал про Гавейна, а вот встречаться не доводилось. Броселианд, бриттское королевство за морем, в Арморике, с недавних пор осаждали франки, так что гости оттуда у нас бывали нечасто.

– Польщен знакомством, лорд Дерфель, – учтиво произнес Гавейн, – ибо слава твоя распространилась далеко за пределы Британии.

– Не пори чуши, Гавейн, – оборвал его Мерлин. – Слава Дерфеля вот разве что ему в тупую голову ударила, но дальше не пошла. Гавейн приехал помочь мне, – пояснил друид.

– Помочь – в чем?

– Ну, должен же кто-то оберегать Сокровища, сам понимаешь. Он – блестящий копейщик, гроза недругов, по крайней мере, так говорят. Это правда, Гавейн? Ты и впрямь грозен?

Гавейн лишь улыбнулся в ответ. Особо грозным он не выглядел, поскольку был еще очень юн: на вид от силы лет пятнадцать-шестнадцать, и бритва еще не касалась его щек. Длинные светлые локоны придавали ему сходство с девушкой, а белые доспехи, что издалека выглядели такими дорогостоящими, при ближайшем рассмотрении оказались самыми обыкновенными: железо обмазали известковым раствором, вот и все. Если бы не его спокойная уверенность и вдохновенная красота, Гавейн был бы смехотворен.

– Ну, так что ты поделывал со времен нашей последней встречи? – призвал меня к ответу Мерлин. Тогда-то я и рассказал ему о Гвиневере – о том, что королеве суждено пробыть в заточении до самой смерти, – а друид меня безжалостно высмеял. – Артур – бестолочь, – твердил он. – Гвиневера, может, и умница, каких мало, да только ему она незачем. Ему нужна какая-нибудь дуреха попроще, чтоб постель согревала, пока он там разбирается с саксами. – Мерлин присел на ложе и улыбнулся двум детишкам – тем самым, что вытаскивали Котел во двор, а теперь вот принесли ему блюдо с хлебом и сыром и флягу с медом. – Ужин! – радостно воскликнул он. – Присоединяйся ко мне, Дерфель, будь так добр, мы желаем потолковать с тобой. Да садись же! На полу вполне даже удобно, сам убедишься. Садись рядом с Нимуэ.

Я сел. До сих пор Нимуэ меня подчеркнуто не замечала. Пустую глазницу – недостающий глаз был вырван неким королем – прикрывала повязка, а волосы, остриженные совсем коротко перед тем, как мы поехали на юг в Морской дворец Гвиневеры, немного отросли, хотя и не слишком: с виду – как есть мальчишка. Нимуэ, похоже, злилась; впрочем, злилась она всегда. Жизнь ее была посвящена одной-единственной цели: она искала богов и презирала все, что отвлекало ее от поисков, и, верно, считала иронические шуточки Мерлина пустой тратой времени. Мы с Нимуэ выросли вместе, и за многие годы с тех пор, как мы перестали быть детьми, я не раз и не два спасал ей жизнь. Я кормил ее и одевал, однако ж она обращалась со мной как с недоумком.

– Кто правит Британией? – внезапно спросила меня она.

– Неправильный вопрос! – с неожиданной горячностью одернул ее Мерлин. – Неправильный!

– Ну? – настаивала она, не обращая внимания на разъяренного Мерлина.

– Никто не правит Британией, – признал я.

– Ответ верный, – мстительно откликнулся Мерлин. Его дурное настроение изрядно встревожило Гавейна: тот стоял за Мерлиновым ложем и опасливо поглядывал на Нимуэ. Гавейн ее явно боялся, и немудрено. Редкий человек не испугался бы Нимуэ.

– Хорошо, а кто правит Думнонией? – не отступала она.

– Артур правит, – отвечал я.

Нимуэ одарила Мерлина торжествующим взглядом. Друид лишь покачал головой.

– Нужное слово – это rex, – промолвил он, – rex, говорю я, и знай вы хотя бы самые азы латыни, вы бы, верно, понимали, что rex – это король, не император. Император по-латыни – imperator . Или мы рискнем загубить все дело только оттого, что вы невежи необразованные?

– Артур правит Думнонией, – настаивала Нимуэ. Мерлин пропустил ее слова мимо ушей.

– Кто у нас король? – осведомился он у меня.

– Мордред, конечно.

– Конечно, – повторил он. – Мордред! – Мерлин плюнул в сторону Нимуэ. – Мордред!

Она отвернулась, словно соскучившись. Я был в полном замешательстве: я вообще не понимал, о чем они спорят, а спросить не успел: из-за занавешенного дверного проема вновь появились дети, неся еще хлеба и сыра. Они поставили блюда на пол, и я опять уловил слабый запах соли и морских водорослей – смутно повеяло морем, точно так же как при появлении нагой призрачной девушки. Потом дети скрылись за занавеской, и запах исчез вместе с ними.

– Так вот, – промолвил Мерлин с удовлетворенным видом человека, одержавшего верх в споре, – а дети у Мордреда есть?

– Да небось в количестве, – отозвался я. – Учитывая, скольких девиц он изнасиловал.

– Забава королей, – равнодушно бросил Мерлин, – и принцев. Гавейн, а ты девиц насилуешь?

– Нет, господин. – Гавейна такое предположение явно шокировало.

– Мордред насильничал, сколько я его помню, – промолвил Мерлин. – В отца и деда пошел, хотя должен признать, они оба были куда как мягче юного Мордреда. Утер, он в жизни не мог устоять перед смазливой мордашкой. Да и перед страхолюдной, под настроение. А вот Артур, он к насилию не склонен. Вроде тебя, Гавейн.

– Рад слышать, – сдержанно отозвался принц, и Мерлин картинно возвел глаза к небесам.

– Ну и что Артур намерен делать с Мордредом? – осведомился друид.

– Он будет жить в заточении здесь, господин, – отозвался я, обводя рукой дворец.

– В заточении! – Мерлина это явно позабавило. – Гвиневера под замком. Епископ Сэнсам взаперти; если так и дальше пойдет, то все, кто имеет хоть какое-то отношение к Артуру, вскорости угодят в темницу! Всем нам судьба жить на воде и плесневелом хлебе. Что за недоумок наш Артур! Лучше бы вышиб Мордреду мозги!

Мордред унаследовал трон еще ребенком, и, пока мальчик рос, королевством управлял Артур, но, как только Мордред достиг совершеннолетия, Артур, верный клятве, некогда принесенной верховному королю Утеру, передал королевство Мордреду. Мордред использовал власть во зло и даже злоумышлял против жизни Артура: этот-то заговор и позволил Сэнсаму с Ланселотом поднять мятеж. Теперь Мордреду грозило заточение; Артур твердо вознамерился окружить законного короля Думнонии, в жилах которого течет божественная кровь, почетом и роскошью, однако от власти отстранить. Мордреда будут содержать под стражей в этом великолепном дворце, предоставят ему все, что он пожелает, но набедокурить не дадут.

– Ты полагаешь, что у Мордреда есть ублюдки? – гнул свое Мерлин.

– Десятки, надо думать.

– Надо, Дерфель, тебе – надо, – рявкнул Мерлин. – Имя, Дерфель! Имя назови!

Я напряг память. Я знал Мордредовы грешки получше многих, поскольку был наставником мальчика; впрочем, это поручение я исполнял неохотно и из рук вон плохо. Я так и не сумел стать ему отцом, и хотя моя Кайнвин пыталась быть ему матерью, она тоже не преуспела, и треклятый мальчишка вырос угрюмым, злобным выродком.

– Была одна служанка, – припомнил я, – он с ней долгонько хороводился…

– Как ее звали? – осведомился Мерлин, набив рот сыром.

– Киууилог.

– Киууилог! – прыснул друид. – Говоришь, эта Киууилог родила ему ребенка?

– Мальчика, – кивнул я, – если, конечно, малец и впрямь его, а скорее всего, так.

– И где же сейчас наша Киууилог? – продолжал допрашивать меня Мерлин, размахивая ножом.

– Очень может статься, что в здешних краях. Она не переехала в дом Эрмида вместе с нами, а Кайнвин всегда думала, что Мордред дал ей денег.

– Выходит, и впрямь был к ней привязан?

– Думается, да.

– Ну не отрадно ли узнать, что в дрянном мальчишке есть хоть что-то хорошее… Киууилог, говоришь? Гавейн, ты сможешь отыскать ее?

– Попытаюсь, господин, – пылко заверил Гавейн.

– Не просто попытайся. Преуспей! – рявкнул Мерлин. – А как она выглядела, Дерфель, эта, с позволения сказать, Киууилог? Вот ведь имечко, право!

– Невысокая, – стал вспоминать я, – пухленькая, черноволосая.

– Пока что под твое описание подходит любая британская девка младше двадцати лет от роду. Поточнее никак нельзя? Сколько сейчас ребенку?

– Шесть, – отозвался я, – и, если память меня не подводит, волосы у него рыжеватые.

– А сама девица? Я покачал головой.

– Симпатичная, но не из тех, что запомнится.

– Все девушки запоминаются, – торжественно объявил Мерлин, – особенно если зовут их Киууилог. Отыщи ее, Гавейн.

– А на что она тебе? – полюбопытствовал я.

– Я разве в твои дела лезу? – парировал Мерлин. – Или, может, я прихожу и задаю тебе дурацкие вопросы про щиты и копья? Или досаждаю тебе идиотским любопытством на предмет, как именно ты вершишь правосудие? Занимают ли меня твои виды на урожай? Иначе говоря, докучаю ли я тебе, вмешиваюсь ли в твою жизнь, Дерфель?

– Нет, господин.

– Вот и ты о моей жизни не допытывайся. Землеройке орла не понять. Покушай-ка лучше сыра, Дерфель.

Нимуэ к еде так и не притронулась. Она сидела мрачная – злобилась на Мерлина, не пожелавшего признать, что Артур, дескать, истинный правитель Думнонии. Мерлин не обращал на нее никакого внимания и развлекался тем, что поддразнивал Гавейна. О Мордреде он больше не упоминал и ни словом не обмолвился о том, что затевает на Май Дуне, хотя, уже провожая меня к внешним дворцовым вратам, где до сих пор дожидался Исса, завел-таки речь о Сокровищах. Черный посох друида постукивал по камням: мы шли через двор, где еще недавно толпе являлись чудесные видения.

– Мне, понимаешь ли, люди нужны, – сообщил Мерлин. – Чтобы призвать богов, надо здорово потрудиться, мы с Нимуэ одни не справимся. Нам понадобится сотня людей, может, даже больше!

– Зачем?

– Увидишь, увидишь. Как тебе Гавейн?

– Вроде бы послушный мальчик.

– Послушен, верно, но что в том похвального? Собаки тоже куда как послушны. Он мне напоминает Артура в молодости. Хлебом не корми, дай сотворить добро! – Друид расхохотался.

– Господин, – промолвил я, отчаянно нуждаясь в ободрении, – что же все-таки произойдет на Май Дуне?

– Как что? Мы призовем богов. Обряд очень сложный; я могу лишь молиться о том, чтобы все получилось как надо. И страх как боюсь, что не сработает. Нимуэ, как ты, возможно, уже понял, полагает, будто я все делаю не так, ну да мы посмотрим, посмотрим. – Мерлин прошел несколько шагов молча. – Но если мы все сделаем правильно, Дерфель, если все сделаем правильно, о, что за зрелище нас ждет! Боги явятся на землю в мощи своей. Ты только представь себе: Манавидан выходит из моря, блестя влагой, – он великолепен! Таранис раскалывает небеса молнией, Бел совлекает огонь с небес, а Дон рассекает облака огненным копьем. То-то христиане перепугаются, а? – От восторга старик даже в пляс пустился – неуклюже протанцевал пару-тройку шагов. – То-то епископы обмочатся в своих черных рясах, а?

– Ты же сам не уверен, чем все закончится, – возразил я, надеясь про себя, что друид успокоит мои страхи.

– Не глупи, Дерфель. Почему ты вечно ждешь от меня определенности? Все, что я могу, – это совершить обряд и уповать, что не сбился! Ты ведь сегодня кое-что видел, нет? И все еще сомневаешься?

Я помолчал, гадая: ночные видения – не фокус ли это? Но какой хитростью можно заставить девичье тело светиться в темноте?

– А станут ли боги сражаться с саксами? – спросил я.

– Так ради этого мы их и призываем, Дерфель, – терпеливо объяснил Мерлин. – Наша цель – возродить Британию такой, какой она была в добрые старые дни, до того, как лучшую в мире страну испоганили саксы да христиане. – Старик остановился у ворот и долго глядел в темноту. – Я люблю Британию, – промолвил он внезапно севшим голосом. – Я так люблю этот остров, это особенное место… – Он положил руку мне на плечо. – Ланселот спалил твой дом. Так где ты живешь сейчас?

– Мне придется строиться заново, – отозвался я. – И будет это не на месте дома Эрмида, где погибла моя маленькая Диан.

– Дун Карик пустует, – промолвил Мерлин, – и я пущу вас туда жить, но при одном условии: когда труды мои завершатся и боги будут с нами, я, пожалуй, приду под твой кров умирать.

– Ты волен прийти туда жить, господин.

– Умирать, Дерфель, умирать. Я стар. Одно-единственное, последнее дело осталось мне довершить – и я попытаюсь исполнить назначенное на Май Дуне. – Мерлин потрепал меня по плечу. – Или ты думаешь, я не сознаю, каким опасностям подвергаюсь?

Я почувствовал в нем страх.

– Что за опасности, господин?

В темноте прокричала сова; Мерлин, склонив голову набок, прислушался, не повторится ли звук.

– Всю свою жизнь, – проговорил он, помолчав, – я мечтал вернуть богов в Британию, а теперь у меня есть к тому средство, но я не знаю, сработает ли оно. Не знаю, гожусь ли я для свершения обряда. Не знаю даже, доживу ли я до того, чтобы увидеть это своими глазами. – Друид крепко, до боли, стиснул мое плечо. – Ступай, Дерфель, – молвил он. – Ступай. Я должен поспать: завтра отправляюсь на юг. Смотри, приезжай в Дурноварию на Самайн. Приезжай – узришь богов.

– Я буду там, господин.

Улыбнувшись, Мерлин повернулся идти. А я зашагал обратно в крепость – ошеломленный, исполненный надежды, терзаемый страхами, гадая, куда ныне заведет нас магия – и заведет ли куда-либо, кроме как к ногам саксов, а саксы непременно придут по весне. Ибо, если Мерлин не сумеет призвать богов, Британия обречена.

Постепенно – так успокаивается взбаламученный пруд – Британия утихомирилась. Ланселот затаился в Венте, страшась Артуровой мести. Мордред, наш законный король, приехал в Линдинис, где ему предстояло жить в почете и роскоши – но под стражей. Гвиневера оставалась в Инис Видрине, под неумолимым надзором Морганы, в то время как Сэнсам, супруг Морганы, сидел под замком в гостевых покоях Эмриса, епископа Дурноварии. Саксы отступили в пределы своих границ, хотя, как только собрали урожай, с обеих сторон участились яростные набеги. Саграмор, нумидийский военачальник Артура, охранял саксонские рубежи, в то время как Кулух, двоюродный брат Артура и ныне один из его военных вождей, приглядывал за Ланселотовой белгской границей из нашей крепости в Дунуме. Наш союзник король Кунеглас Повисский оставил под началом Артура сотню копейщиков и возвратился в собственное королевство, а по дороге встретился с сестрой, принцессой Кайнвин, что возвращалась в Думнонию. Кайнвин была моей женщиной, а я – ее мужчиной; она же дала клятву никогда не выходить замуж. Она приехала с нашими двумя дочерьми в начале осени, и должен сознаться, что до ее возвращения я ни минуты не был по-настоящему счастлив. Я встретил ее на дороге к югу от Глевума и долго не размыкал объятий: были минуты, когда я думал, что нам уже не суждено свидеться. Красавица она была, моя Кайнвин, златокудрая принцесса. Некогда, давным-давно, она была обручена с Артуром; когда Артур отказался от намеченного брака ради Гвиневеры, руку Кайнвин обещали другим великим принцам, но мы с ней взяли да сбежали вместе, и смею сказать, немало от этого выиграли.

И вот мы обзавелись новым домом в Дун Карике, чуть к северу от Кар Кадарна. Дун Карик означает «холм близ прелестного ручейка», и название замечательно к нему подходило: чудесное то было местечко. Дом на вершине холма был построен из дуба и крыт ржаной соломой, тут же высились с десяток хозяйственных пристроек, обнесенные прогнившим деревянным частоколом. Жители деревушки у подножия холма верили, что в доме водятся призраки, ибо там, с позволения Мерлина, прежде доживал свой век престарелый друид Бализ, но мои копейщики повыкидывали все гнезда, повывели грызунов и прочую дрянь, а затем вынесли весь Бализов ритуальный хлам. Я нимало не сомневался, что селяне, невзирая на свой страх перед старым домом, уже растащили котлы, треноги и все мало-мальски ценное; нам осталось лишь избавиться от змеиных кож, костей и высушенных птичьих тушек, густо затянутых паутиной. Были тут и человечьи кости – груды и груды человечьих костей. Мы захоронили останки в ямах тут и там, чтобы души покойников не срослись вновь и не вернулись бы докучать нам.

Артур прислал ко мне несколько десятков юнцов, чтобы я воспитал из них воинов, так что на протяжении всей осени я обучал их науке обращения с копьем и щитом и раз в неделю, скорее из чувства долга, нежели удовольствия ради, навещал Гвиневеру в соседнем Инис Видрине. Я привозил ей в подарок всякую снедь, а когда похолодало, принес теплый плащ из медвежьей шкуры. Порою я брал с собою ее сына Гвидра, но Гвиневера никогда не чувствовала себя с ним по-настоящему уютно. Мальчик взахлеб рассказывал о том, как ловит рыбу в речушке Дун Карика, как охотится в наших лесах; она скучала. Гвиневера и сама любила охоту, но это развлечение ей больше не дозволялось, так что она разминала ноги, прогуливаясь по территории храма. Красота ее не поблекла; более того, в несчастье ее огромные глаза обрели особую, небывалую прежде яркость; хотя печаль свою королева упрямо скрывала. Скрывала из гордости; я-то видел: она несчастна. Моргана изводила ее как могла, докучала ей христианскими проповедями и то и дело обзывала блудницей вавилонской. Гвиневера терпеливо сносила обиды, и на участь свою пожаловалась один-единственный раз, в начале осени: ночи удлинились, первый иней выбелил лощины, и пленница сказала мне, что в ее покоях слишком холодно. Артур положил этому конец, распорядившись, чтобы дров Гвиневере доставляли столько, сколько ей нужно. Он по-прежнему любил жену, хотя злился, если я упоминал ее имя. Что до Гвиневеры, я понятия не имел, кого она любит. Она всегда расспрашивала меня об Артуре, а вот про Ланселота ни словом не упомянула.

Артур тоже томился в плену – в плену своих собственных терзаний. Домом ему – если у него вообще был дом – служил королевский дворец в Дурноварии, но он предпочитал разъезжать по Думнонии, от крепости к крепости, готовя нас к войне против саксов, что непременно явятся в новом году. Если Артур и задерживался подольше в каком-то одном месте, то это у нас, в Дун Карике. Из нашего дома на вершине холма мы видели: вот он едет, потом раздавалось приветственное пение рога, и Артуровы всадники с плеском перебирались через речушку. Гвидр сломя голову мчался навстречу отцу; Артур, наклонившись в седле, подхватывал мальчика, усаживал его на Лламрей и, пришпорив коня, скакал к воротам. Он был ласков с Гвидром – собственно, как и со всеми детьми, – хотя со взрослыми держался холодно и сдержанно. Прежний Артур, исполненный радостного воодушевления, исчез. Он открывал душу только Кайнвин и всякий раз, приезжая в Дун Карик, разговаривал с ней часами напролет. О Гвиневере – о ком же еще?

– Он до сих пор ее любит, – призналась мне Кайнвин.

– Надо бы ему жениться снова, – отозвался я.

– Как можно?! Он ведь только о ней и думает.

– Что же ты ему присоветовала?

– Конечно, простить ее. Сомневаюсь, что ей снова придет в голову натворить глупостей, а если он может быть счастлив только с этой женщиной, значит, надо принять ее обратно.

– Он слишком горд.

– Вижу, – неодобрительно отозвалась Кайнвин, откладывая веретено и прясло. – Наверное, сперва ему надо убить Ланселота. Полегчает.

Той осенью Артур попытался: он внезапно обрушился на Венту, Ланселотову столицу, но Ланселот прознал о готовящемся набеге и бежал к своему защитнику Кердику, забрав с собой Амхара и Лохольта, сыновей Артура от его любовницы-ирландки, Эйлеанн. Близнецы негодовали на то, что родились бастардами, и неизменно сражались на стороне Артуровых врагов. Ланселота Артур не нашел, зато вернулся с богатой добычей: привез столь необходимое зерно, ведь летние неурядицы повредили урожаю.

В середине осени, за две недели до Самайна и вскорости после набега на Венту, Артур вновь приехал в Дун Карик. Он заметно исхудал, лицо осунулось. Прежде в нем не было ничего пугающего, ныне он сделался отчужден и замкнут; никто знать не знал, что за мысли таятся у него в голове, молчаливость придавала ему ореол таинственности, а сердечное горе ожесточило. В былые дни рассердить Артура было непросто, а теперь он выходил из себя по поводу и без повода. Больше всего он злился на самого себя: два старших сына его предали, брак не сложился, Думнония подвела. Он так надеялся создать идеальное королевство, оплот справедливости, безопасности и мира, а христиане предпочли кровопролитие. Артур винил себя за то, что не распознал вовремя, к чему все идет, и теперь, в минуты затишья после бури, сомневался в собственной прозорливости.

– Ну что ж, займемся делами пустячными, Дерфель, – сказал он мне.

Стоял чудесный осенний день. Небо испещрили облака: солнечные блики скользили наперегонки по желто-бурому пейзажу к западу от нас. Артур в кои-то веки не искал общества Кайнвин, но отвел меня на поросшую травой полянку за отремонтированным частоколом Дун Карика – и угрюмо уставился на Тор, воздвигшийся на фоне неба. Или, скорее, на Инис Видрин, где томилась Гвиневера.

– Пустячными? – переспросил я.

– Надо бы саксов разбить. – Он поморщился, понимая: разбить саксов – никакая это вам не безделица. – Вступать в переговоры они отказываются. Если я пошлю гонцов, саксы их убьют. Так они мне и сказали на прошлой неделе.

– Они? – не понял я.

– Они, – мрачно подтвердил Артур, имея в виду Кердика с Эллой. Два саксонских короля обычно грызлись друг с другом не на жизнь, а на смерть, – мы же такое положение вещей всячески поддерживали щедрым подкупом, – но теперь они, похоже, усвоили урок, что Артур столь убедительно преподал бриттским королевствам: единство – залог победы. Два саксонских правителя объединили силы, дабы сокрушить Думнонию, а решение не принимать послов свидетельствовало о твердости их намерений и являлось мерой самозащиты. Гонцы Артура того и гляди попытаются подкупить вождей, ослабив тем самым армию, и все до единого послы, как бы они ни стремились заключить мир, неизбежно шпионят за врагом. Кердик с Эллой решили не рисковать. Они вознамерились забыть про свои разногласия, сплотиться – и раздавить нас.

– А я-то надеялся, моровое поветрие их ослабило, – промолвил я.

– Пришли новые, Дерфель, – отозвался Артур. – По слухам, их корабли пристают к берегу всякий день, и каждый битком набит изголодавшимися саксами. Они знают, что мы слабы, и на следующий год их явятся тысячи – тысячи тысяч! – Артура эта мрачная перспектива словно бы радовала. – Целая орда! А может, такая гибель нам и суждена – тебе и мне? Два верных друга, щит к щиту, падут под секирами варваров…

– Есть смерть и похуже, господин.

– Есть и получше, – коротко отрезал Артур. Он не сводил глаз с Тора; ну да он всегда, приезжая в Дун Карик, сиживал здесь – на западном склоне, и никогда с восточной стороны, и никогда – с южной, напротив Кар Кадарна, но только здесь и не иначе, – и глядел, глядел через долину. Я знал, о чем Артур думает, и он знал, что я знаю, и все же он ни разу не упомянул ее имени – не хотел признаваться, что каждое утро просыпается с мыслями о ней и каждую ночь молится, чтобы она ему приснилась. Внезапно Артур осознал, что я смотрю на него, и отвернулся, окинул взглядом поля, где Исса воспитывал из мальчишек воинов. В осеннем воздухе слышался сухой и резкий перестук древков копий, а Исса хрипло покрикивал, чтобы острия держали ниже, а щиты – выше.

– Ну, как они? – поинтересовался Артур, кивая на новобранцев.

– Точь-в-точь как мы двадцать лет назад, – отозвался я. – В ту пору старшие говорили, что из нас никогда не выйдет настоящих воинов, а двадцать лет спустя эти мальчишки станут говорить то же самое о своих сыновьях. Хорошие будут бойцы. Закалятся в первой же битве, а после того ничем не уступят любому другому воину Британии.

– В первой же битве… – мрачно повторил Артур. – Возможно, другой и не будет. Когда придут саксы, Дерфель, нас задавят числом. Даже если Повис и Гвент пришлют всех своих ратников, численное превосходство за ними. – В словах этих была горькая правда. – Мерлин говорит, мне не о чем тревожиться, – саркастически добавил Артур. – Дескать, благодаря его трудам на Май Дуне никакая война не понадобится. Ты там был?

– Нет еще.

– Сотни идиотов таскают на холм дрова. Сущее безумие. – Он сплюнул на землю. – Не верю я в Сокровища, Дерфель, я верю в стену щитов и острые копья. И еще одна надежда есть у меня. – Артур помолчал.

– Какая? – подсказал я. Артур обернулся ко мне.

– Если бы нам удалось стравить наших врагов между собою еще один только раз, тогда шанс у нас есть. Коли Кердик придет один, мы с ним справимся, пока с нами Повис и Гвент, но против двух королей – и Кердика, и Эллы – я не выстою. Я, пожалуй, победил бы обоих, будь у меня пять лет на то, чтобы восстановить армию, – но только не этой весной. Наша единственная надежда, Дерфель, – рассорить недругов. – Именно так мы обычно и воевали. Подкупали одного саксонского короля и науськивали его на другого, но, судя по тому, что поведал мне Артур, саксы приняли все меры, чтобы нынешней зимой такого не произошло. – Я предложу Элле мир на веки вечные, – продолжал между тем Артур. – Пусть оставит за собою все свои нынешние земли, а также и ту землю, что сумеет отобрать у Кердика, дабы правили там он и его потомки. Ты меня понял? Я уступаю Элле эту землю в бессрочное владение, если только в грядущей войне он встанет на нашу сторону.

Я долго молчал. Былой Артур, Артур, что был мне другом вплоть до той ночи в храме Изиды, никогда не произнес бы таких слов, ибо правды в них не было. Никто и никогда не уступит бриттскую землю саксам. Артур лгал – в надежде, что Элла поверит этой лжи, а спустя несколько лет Артур нарушит обещание и нападет на Эллу. Я знал это – но опровергать слова короля благоразумно не стал, ибо как тогда притворяться, будто сам я в них верю? Зато я напомнил Артуру о давней клятве, погребенной под камнем у дерева – далеко отсюда.

– Ты ведь клялся убить Эллу. Или клятва позабыта?

– Ныне мне дела нет до клятв, – холодно отрезал Артур и тут же, не сдержавшись, выкрикнул: – И что мне до них? Разве кто-то держит клятвы, данные мне?

– Я держу, господин.

– Тогда повинуйся мне, Дерфель, – коротко бросил он. – Поезжай к Элле.

Я уже понял, что именно этого Артур от меня и потребует. Отозвался я не сразу: постоял немного, наблюдая, как Исса выстраивает малолеток в довольно-таки шаткий щитовой строй. И наконец обернулся к Артуру.

– Я так понял, Элла пообещал казнить твоих послов? Артур отвел глаза и долго смотрел на далекий зеленый холм.

– Старики говорят, зима грядет суровая, – промолвил он. – Мне нужен ответ Эллы до первого снега.

– Да, господин.

Он, верно, расслышал горькую ноту в моем голосе, потому что вновь оглянулся на меня.

– Элла не станет убивать родного сына.

– Будем уповать, что нет, господин, – кротко отозвался я.

– Ну так поезжай к нему, Дерфель, – повторил Артур. Очень может статься, он только что приговорил меня к смерти – однако сожаления он не выказал. Он встал, отряхнул белый плащ от налипших травинок. – Если нам удастся весной одолеть Кердика, мы возродим Британию.

– Да, господин, – кивнул я. Все у него просто: разобьем саксов, а там и Британию возродим. Я задумался про себя: так оно всегда и бывает. Последний рывок, последний великий подвиг, а затем всенепременно – радость и ликование. Отчего-то так никогда не получалось; и все-таки ныне, в отчаянии, цепляясь за наш последний шанс, я должен ехать к отцу.