Текст книги "Экскалибур"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ГЛАВА 6

Я стоял во главе семидесяти испытанных воинов, а еще под моим командованием находилось сто десять юнцов, которых я вымуштровал за зиму. Эти сто восемьдесят человек составляли почти треть всех копейщиков Думнонии, но лишь шестнадцать из них были готовы выступить к рассвету. Остальные были либо мертвецки пьяны, либо так мучились похмельем, что не обращали внимания на мои пинки и проклятия. Мы с Иссой оттащили нескольких страдальцев к ручью и побросали их в ледяную воду, но особой пользы это не принесло. Мне оставалось только ждать, пока, час за часом, все больше воинов приходило в себя. В то утро два десятка трезвых саксов камня на камне от Дун Карика бы не оставили.

А сигнальные огни все пылали, извещая: саксы идут, – и меня терзало чувство вины: как же я подвел Артура! Позже я узнал, что едва ли не каждый воин в Думнонии тем утром был столь же беспомощен; и хотя сто двадцать воинов Саграмора остались трезвы и послушно отступали перед надвигающимися саксонскими полчищами, все остальные не стояли на ногах, их рвало, они хватали ртом воздух и жадно, как псы, глотали воду.

К полудню большинство моих людей приняли вертикальное положение, хотя и не все, но лишь немногие были готовы к долгому переходу. Мои доспехи, щит и боевые копья ехали на вьючной лошади, а десять мулов везли корзины со снедью: Кайнвин в спешке наполняла их все утро. Ей предстояло ждать в Дун Карике – либо победы, либо, скорее всего, послания, приказывающего ей бежать.

А спустя минуту-другую после полудня все разом изменилось.

С юга прискакал всадник на взмыленном коне. То был старший сын Кулуха, Эйнион: он загнал себя и коня чуть не до смерти в отчаянной попытке до нас добраться. Бедняга мешком свалился с седла.

– Господин, – прохрипел он, пошатнулся, удержался на ногах и коротко мне поклонился. Несколько мгновений Эйнион тяжело дышал, не в силах заговорить, а затем слова полились исступленным потоком: он так спешил доставить послание и так предвкушал драматический момент, что теперь нес сущую невнятицу. Понял я только то, что приехал он с юга и что саксы идут сюда.

Я подвел его к скамье перед домом и велел присесть.

– Добро пожаловать в Дун Карик, Эйнион ап Кулух, – официально поприветствовал его я, – а теперь расскажи все с самого начала.

– Саксы атаковали Дунум, господин, – выдохнул он. Итак, Гвиневера была права: саксы атаковали с юга. Они пришли из земли Кердика, что за Вентой, и уже далеко углубились в Думнонию. Дунум, наша крепость близ побережья, пала вчера на рассвете. Кулух, чем пожертвовать сотней воинов, предпочел оставить форт – и теперь отступал перед вражеским натиском. Юный Эйнион – коренастый, весь в отца, – горестно поглядел на меня снизу вверх.

– Их слишком много, господин.

Саксы одурачили нас по всем статьям. Сперва заставили нас поверить, что с юга нападения не предвидится, а потом атаковали нас в ночь празднества, зная: мы примем далекие сигнальные огни за костры Белтейна; и теперь вот они обрушились на наш южный фланг. Элла, надо думать, надвигался по реке Темзе, а войска Кердика предавали огню и мечу побережье. Эйнион не был уверен, сам ли Кердик возглавляет южную атаку, ибо стяга саксонского короля – красного волчьего черепа с болтающейся под ним человечьей кожей – он не видел, зато видел знамя Ланселота: орлана с рыбой в когтях. Кулух полагал, что Ланселот ведет своих собственных сподвижников и в придачу к ним две-три сотни саксов.

– Где они были, когда ты уезжал? – спросил я у Эйниона.

– Все еще южнее Сорвиодунума, господин.

– А твой отец?

– В городе, господин, да только застрять в его стенах, как в ловушке, он не захочет.

Значит, Кулух сдаст крепость Сорвиодунум, лишь бы не оказаться в кольце осады.

– Он хочет, чтобы я присоединился к нему? – осведомился я.

Эйнион покачал головой.

– Он послал известие в Дурноварию, господин, веля всем, кто там есть, идти на север. Он полагает, тебе следует обеспечить беженцам охрану и доставить их в Кориниум.

– А кто сейчас в Дурноварии?

– Принцесса Арганте, господин.

Я тихо чертыхнулся. Новообретенную Артурову жену просто так на произвол судьбы не бросишь, и теперь я понял, что у Кулуха на уме. Он знал, что Ланселота не остановишь, и хотел, чтобы я спас все, что только осталось ценного в самом сердце Думнонии, и отступал на север к Кориниуму, в то время как сам Кулух попытается задержать врага. В результате этой отчаянной, наспех придуманной стратегии мы без боя сдавали бо?льшую часть Думнонии саксам, зато у нас оставался шанс воссоединиться в Кориниуме и сразиться в великой Артуровой битве. Однако ж, выручая Арганте, я отказывался от планов Артура потрепать саксов в холмах к югу от Темзы. Жаль, конечно, ну да война редко идет сообразно плану.

– Артур знает? – спросил я Эйниона.

– К нему скачет мой брат, – заверил Эйнион, а это значило, что вести до Артура еще не дошли. Брат Эйниона доберется до Кориниума, где Артур провел Белтейн, от силы к вечеру. Между тем Кулух затерян где-то южнее великой равнины, в то время как армия Ланселота – где она? Элла, надо думать, по-прежнему идет маршем на запад, и Кердик, верно, при нем, а это значит, что Ланселот либо проследует дальше вдоль берега и захватит Дурноварию, либо свернет на север и двинется вслед за Кулухом к Кар Кадарну и Дун Карику. Но в любом случае, думал я, не пройдет и трех-четырех дней, как округу наводнят саксонские копейщики.

Я дал Эйниону свежего коня и отослал его на север, веля передать Артуру: я привезу Арганте в Кориниум, но неплохо было бы выслать всадников в Аква Сулис нам навстречу, чтобы те побыстрее переправили ее к мужу. Затем я отправил Иссу и пятьдесят лучших моих воинов на юг в Дурноварию. Я велел им идти быстро и налегке, взяв с собою только оружие, и предупредил Иссу, что он, возможно, повстречает Арганте и прочих беженцев из Дурноварии уже на северной дороге. Иссе полагалось сопроводить их всех в Дун Карик.

– Если повезет, ты вернешься завтра к закату, – сказал я.

В свою очередь, и Кайнвин готовилась к отъезду. Не в первый раз приходилось ей бежать от войны, так что Кайнвин отлично знала: она и дочери смогут взять только то, что унесут на себе. Все прочее придется оставить. Так что двое копейщиков вырыли в склоне холма пещерку: там она схоронила наше золото и серебро, а после копейщики засыпали яму и прикрыли ее дерном. Точно так же и селяне прятали горшки для стряпни, лопаты, точильные камни, прялки, решета – словом, все слишком тяжелое, чтобы забрать с собой, и слишком ценное, чтобы потерять. Такого рода добро ныне закапывали в землю по всей Думнонии.

В Дун Карике делать мне было нечего, кроме как дожидаться возвращения Иссы, так что я поскакал на юг в Кар Кадарн и Линдинис. В Кар Кадарне мы держали небольшой гарнизон – не в силу военных нужд, но лишь потому, что холм был королевской резиденцией и его полагалось охранять. Этот гарнизон насчитывал десятка два стариков, по большей части калек, и из двадцати лишь пятеро или шестеро и впрямь пригодились бы в щитовом строю, но я им всем приказал отправляться на север, в Дун Карик, а затем повернул кобылу на запад, к Линдинису.

Мордред уже почуял дурные вести. Слухи в провинции распространяются с немыслимой быстротой, и хотя никаких гонцов во дворец не приезжало, он сразу же догадался, зачем я явился. Я поклонился и учтиво попросил его быть готовым покинуть дворец через час.

– О, никак невозможно! – возразил он. Круглая физиономия просто-таки лучилась восторгом: ведь Думнонии угрожал хаос, а Мордред всегда радовался бедам.

– Невозможно, о король? – переспросил я.

Он обвел рукой тронный зал, загроможденный римской мебелью, – местами изрядно обшарпанная, с осыпавшейся инкрустацией, она и по сей день не утратила былой красоты и великолепия.

– Мне нужно собраться, повидать кой-кого, – пояснил он. – Как насчет завтра?

– Ты выедешь в Кориниум через час, о король, – резко бросил я.

Необходимо было убрать Мордреда с пути саксов, вот почему я и прискакал сюда, а не поспешил на юг навстречу Арганте. Если бы Мордред остался, Элла с Кердиком непременно использовали бы его в своих целях, и Мордред это знал. Он уже готов был заспорить – но отчего-то передумал, приказал мне выйти и крикнул рабу нести доспехи. Я отыскал Ланваля, старого копейщика, поставленного Артуром во главе королевской стражи.

– Забирай из конюшен всех лошадей, что есть, – велел я Ланвалю, – и вези ублюдка в Кориниум. Сдашь его Артуру с рук на руки.

Мордред выехал через час – в полном вооружении, под развевающимся знаменем. Я уже готов был приказать ему свернуть стяг, ибо при виде дракона по селам поползут новые слухи, однако решил, что поднять тревогу и впрямь стоит: людям нужно время, чтобы собраться и попрятать все ценное. Я проводил взглядом королевский отряд – кони процокали за ворота и повернули на север, – а затем вернулся во дворец, где управляющий, хромой копейщик именем Дирриг, орал на рабов, чтобы те тащили поскорее дворцовые сокровища. Подсвечники, горшки и котлы относили в сад за домом и складывали в пересохший колодец; постели, покрывала, столовое белье, одежду грузили на телеги, чтобы увезти и спрятать в лесочке неподалеку.

– Мебель можно бросить, – угрюмо буркнул Дирриг, – пусть саксы подавятся.

Я прошелся по дворцовым комнатам, мысленно представляя себе, как саксы ликующе улюлюкают, перекликаясь между колоннами, крушат хрупкие кресла, откалывают тонкую мозаику. Кто будет жить здесь? – задумался я. Кердик? Ланселот? А ведь пожалуй что и впрямь Ланселот – саксы римскую роскошь не особо-то жалуют. Они же бросили на произвол судьбы такие города, как Линдинис, – бросили разрушаться и гнить, а рядом построили свои собственные чертоги – деревянные, крытые соломой.

Я задержался в тронном зале, пытаясь вообразить себе, что стены снизу доверху завешаны зеркалами, столь милыми сердцу Ланселота. Он жил в мире полированного металла, дабы непрестанно любоваться собственной красотой. Или, может статься, Кердик уничтожит дворец в знак того, что с прежней Британией покончено и настала новая власть – жестокая власть саксов. Мгновение я упивался жалостью к себе, но вот в зал прошаркал, подволакивая искалеченную ногу, Дирриг, и меланхолия развеялась.

– Я спрячу мебель, коли хочешь, – недовольно проворчал он.

– Не надо, – покачал головой я. Дирриг сдернул с постели одеяло.

– Этот сукин сын бросил тут трех девиц, одна брюхата. Думается, надо им золота дать. Этот-то небось ни монетки не дал. Так, а это у нас что такое? – Дирриг остановился за резным креслом, что служило Мордреду троном. Я подошел поближе: в полу зияла дыра.

– Вчера ее не было, – удивился Дирриг.

Я опустился на колени и обнаружил, что целый фрагмент мозаичного пола разобран. Разобран у самой стены: здесь виноградные гроздья каймой обрамляли центральную картину – какой-то бог возлежал в окружении нимф, – и целая гроздь из бордюра была аккуратно вынута. Мелкие кусочки мозаики наклеили на лоскуток кожи, вырезанный по форме виноградной грозди, а под ними некогда был слой узких римских кирпичей, что теперь в беспорядке валялись под креслом. Это был искусно сделанный тайник, открывающий доступ в пустое пространство между двойным полом и к керамическим воздуховодам.

В «подполье» что-то блеснуло. Я нагнулся, пошарил в пыли и мусоре, достал две маленькие золотые застежки, клочок кожи и что-то еще – как выяснилось, мышиный помет. Я поморщился, вытер руки, протянул одну из застежек Дирригу. Пригляделся ко второй: на ней была изображена голова в шлеме: лицо бородатое, воинственное. Грубая работа, но впечатление производит: взгляд уж больно выразительный.

– Саксонская работа, – отметил я.

– И эта тоже, господин, – отозвался Дирриг, показывая мне вторую застежку – точную копию моей. Я снова вгляделся в пустое пространство под полом, но ни украшений, ни монет больше не увидел. Мордред явственно прятал здесь золото, но мыши изгрызли кожаный кошель, так что, когда он забирал сокровище, пара застежек выпала.

– Ну и откуда бы у Мордреда взялось саксонское золото? – спросил я.

– Поди узнай, – буркнул Дирриг, сплевывая в дыру.

Я аккуратно выложил римские кирпичи рядком на низких каменных столбиках, поддерживающих пол, и опустил мозаичный лоскут на место. Я догадывался, откуда у Мордреда золото, и ответ меня не радовал. Артур излагал план военной кампании против саксов в присутствии Мордреда: не потому ли саксам удалось застать нас врасплох? Они заранее знали, что мы сосредоточим свою мощь на Темзе, и все это время водили нас за нос, заставляя поверить, что именно оттуда нападение и последует, а Кердик между тем копил силы на юге, неспешно и втайне. Мордред нас предал. Поручиться я не мог: две золотые застежки – не доказательство, но, как ни досадно, картина выстраивалась убедительная. Мордред хотел вернуть себе власть, и хотя от Кердика всей полноты власти он бы не получил, зато отомстил бы Артуру – а об этом он мечтал денно и нощно.

– А как саксам удалось бы переговорить с Мордредом? – спросил я у Диррига.

– Проще простого, господин. Во дворец кто только не захаживает. Торговцы, барды, жонглеры, девицы…

– Надо было перерезать ему глотку, – горько отметил я, пряча застежку в карман.

– И за чем же дело стало? – фыркнул Дирриг.

– За тем, что он – внук Утера, – отозвался я, – и Артур никогда этого не допустит. – Артур дал клятву защищать Мордреда, и клятва эта связала Артура на всю жизнь. Кроме того, Мордред был истинным королем, и в жилах его текла кровь всех наших королей вплоть до самого Бели Маура, и хотя сам Мордред прогнил насквозь, кровь его была священна, так что Артур оставил его в живых. – От Мордреда требуется одно, – сказал я Дирригу, – жениться на подобающей избраннице и зачать наследника, а уж как только он подарит нам нового короля, пусть благоразумие подскажет ему обзавестись железным воротником.

– Вот уж неудивительно, что он никак не женится, – отозвался Дирриг. – А что, если не женится никогда? Что, если наследника не будет?

– Хороший вопрос, – отозвался я, – но давайте сперва разобьем саксов, а уж потом задумаемся над ответом.

Дирриг остался прикрывать старый пересохший колодец хворостом и ветками. Я мог бы вернуться прямиком в Дун Карик, ибо о самых насущных нуждах я позаботился: Исса мчался навстречу Арганте, дабы обеспечить ей надежный эскорт, Мордреда же я благополучно отправил на север. Однако у меня оставалось еще одно незаконченное дело, и я поскакал в северном направлении по Фосс-Уэй,[3]3
  Фосс-Уэй (Fosse Way) – одна из основных римских дорог в Британии; соединяла города Линкольн и Эксетер, от foss – канава + way – дорога (по обеим сторонам дороги были прорыты рвы).


[Закрыть] вдоль кромки трясин и озер, окруживших Инис Видрин. В тростниках пели-заливались пеночки, ласточки с серповидными крылышками деловито набирали полные клювы ила на постройку новых гнезд у нас под застрехами. В ивах и березах по краю болота перекликались кукушки. Над Думнонией сияло солнце, дубы оделись в молодую зелень, луга к востоку от меня пестрели первоцветами и маргаритками. Ехал я не спеша: пустил кобылу легким шагом, до тех пор пока, в нескольких милях севернее Линдиниса, не свернул к западу, на перешеек, что доходил до Инис Видрина. До сих пор я действовал в лучших интересах Артура: обеспечил безопасность Арганте и поместил под стражу Мордреда. А теперь вот я рискнул навлечь на себя его гнев. Или, может статься, сделал именно то, чего он от меня хотел.

По прибытии в обитель Святого Терния я обнаружил, что Моргана готовится уезжать. Никаких определенных вестей к ней не приходило, но слухи сделали свое дело: она понимала, что Инис Видрин – под угрозой. Я рассказал ей то немногое, что знал сам, и, выслушав мои скудные обрывки новостей, она сурово воззрилась на меня из-под золотой маски.

– Итак, где мой муж? – резко осведомилась она.

– Не знаю, госпожа, – отвечал я. По моим представлениям, Сэнсам до сих пор оставался в заточении – в доме епископа Эмриса в Дурноварии.

– Ты не знаешь – и тебе дела нет! – рявкнула Моргана.

– Воистину не знаю, госпожа, – отозвался я. – Но думается, он спасется – отправится на север вместе со всеми.

– Тогда извести его, что мы уехали в Силурию. В Иску. – Моргана, разумеется, вполне подготовилась к нынешней крайности. В преддверии нашествия саксов она загодя упаковала сокровища обители и наняла лодочников – переправить сокровища и христианских женщин через озера Инис Видрина на побережье, где уже ждали другие лодки, дабы перевезти их всех через море Северн – на север, в Силурию. – И скажи Артуру, я молюсь за него, – буркнула Моргана, – пусть он моих молитв и не заслуживает. И еще передай ему, что я пригляжу за его потаскухой.

– Нет, госпожа, – отозвался я, ибо за этим я и приехал в Инис Видрин.

По сей день взять не могу в толк, с какой стати я не отпустил тогда Гвиневеру с Морганой: не иначе, как сами боги меня вразумили. Или, верно, в общей неразберихе и сумятице, когда саксы камня на камне не оставили от наших тщательно продуманных планов, мне вдруг захотелось сделать Гвиневере один-единственный прощальный подарок. Друзьями мы никогда не были, но в памяти я связывал ее со счастливыми временами, и хотя дурные времена навлекло не что иное, как ее безрассудство, я-то видел, что со времен Гвиневериного заката Артур вовсе утратил вкус к жизни. А может статься, я понимал, что в нынешние страшные времена нам необходимы все стойкие души до единой, а поди поищи такую несгибаемую волю, как у принцессы Гвиневеры из Хенис Вирена.

– Она поедет со мной! – настаивала Моргана.

– У меня приказ Артура, – отрезал я, и это решило дело, хотя на самом-то деле распоряжения ее брата были темны и страшны. Если Гвиневера окажется в опасности, наставлял Артур, мне следовало забрать ее из обители или даже убить, и я выбрал первое. Чем отсылать ее в безопасное место за море Северн, я повезу ее навстречу опасности.

– Ни дать ни взять стадо коров, когда волки на подходе, – заметила Гвиневера, когда я вошел в ее комнату. Она стояла у окна, наблюдая, как Морганины женщины бегают туда-сюда между строениями, а за западным частоколом монастыря дожидаются лодки. – Дерфель, что происходит?

– Ты была права, госпожа. Саксы атакуют с юга. – О том, что южную атаку возглавляет Ланселот, я предпочел умолчать.

– Думаешь, они придут сюда? – спросила она.

– Не знаю. Знаю лишь то, что нам под силу защитить только ту крепость, где сейчас находится Артур, а это Кориниум.

– Иными словами, все в смятении? – улыбнулась она. И рассмеялась, почуяв свой шанс. Одета она была в обычные тускло-коричневые одежды, но солнце, что сияло сквозь открытое окно, окружало ее роскошные рыжие волосы золотым ореолом. – Ну и что же Артур собирается со мною делать? – полюбопытствовала она.

Смерть? Нет, решил я, на самом деле Артур смерти ее никогда не желал. А желал того, что его гордая душа не позволяла ему совершить самому.

– Мне приказано забрать тебя, госпожа, – сказал я.

– И куда же, Дерфель?

– Ты вольна уплыть за Северн с Морганой, – сказал я, – либо уехать со мной. Я должен доставить людей на север, в Кориниум; думается, оттуда ты сможешь отправиться дальше, в Глевум. Там ты будешь в безопасности.

Гвиневера отошла от окна и уселась в кресло перед стылым очагом.

– Людей, – повторила она, выбрав из моей фразы одно-единственное слово. – И что же это за люди такие?

Я покраснел до ушей.

– Арганте. И конечно же, Кайнвин. Гвиневера расхохоталась.

– Я не прочь познакомиться с Арганте. Как думаешь, взаимно ли мое желание?

– Очень сомневаюсь, госпожа.

– Вот и я сомневаюсь. Полагаю, она спит и видит, чтоб я сдохла. Итак, я могу поехать с тобой в Кориниум либо отправиться в Силурию вместе с христианскими коровами? Сдается мне, христианских гимнов я наслушалась на всю жизнь – мало не покажется. Кроме того, настоящее приключение ждет в Кориниуме, верно?

– Боюсь, что да, госпожа.

– Боишься? А ты, Дерфель, не бойся. – Гвиневера рассмеялась пьяняще счастливым смехом. – Вы все позабыли, как блистателен Артур, когда все идет наперекосяк. То-то славно будет на него полюбоваться. Ну так когда же мы едем?

– Прямо сейчас, – отозвался я, – как только ты будешь готова.

– Я готова, – радостно заверила Гвиневера. – Я вот уж год как готова убраться из этого змеюшника.

– А твои служанки?

– Другие найдутся, – беспечно отмахнулась она. – Ну, поехали?

Лошадь у меня была только одна, так что из вежливости я уступил ее Гвиневере, а сам пошел пешком рядом с ней. Обитель осталась позади. И нечасто же мне доводилось видеть такие сияющие счастьем лица, как у Гвиневеры в тот день! Многие месяцы провела она под замком в стенах Инис Видрина, а тут вдруг скачет верхом на свежем воздухе, между только что распустившимися березками, под бескрайним небом, не ограниченным с четырех сторон Морганиным частоколом. Мы въехали на перешеек за Тором, и, едва мы оказались на пустынной возвышенности, она рассмеялась и лукаво глянула на меня.

– А что мне помешает ускакать прочь, а, Дерфель?

– Ровным счетом ничего, госпожа.

Всадница восторженно завопила – совсем по-девчоночьи – и ударила лошадь пятками, еще раз, и еще, пуская усталую кобылу в галоп. Ветер трепал Гвиневерины рыжие кудри, а она самозабвенно мчалась сломя голову сквозь луговую траву по широкому кругу, оглашая равнину ликующими криками. Юбки ее развевались, да только плевать она хотела на приличия, она лишь пришпоривала кобылу да носилась вокруг меня все кругами и кругами, пока лошадь не выдохлась окончательно, да и наездница тоже. Только тогда Гвиневера натянула поводья и соскользнула с седла.

– Все мышцы ломит! – радостно сообщила она.

– Ты хорошо ездишь, госпожа, – похвалил я.

– Все эти месяцы я мечтала о том, как снова сяду в седло. Как выеду на охоту. Столько всего себе намечтала. – Гвиневера оправила юбки и с усмешкой глянула на меня. – Так что именно приказал тебе Артур насчет меня?

Я замялся.

– Он не уточнял, госпожа.

– Он ведь приказал убить меня? – догадалась она.

– Нет, госпожа! – деланно возмутился я.

Я вел кобылу в поводу, Гвиневера шла рядом.

– Разумеется, Артур не желает, чтобы я угодила в руки Кердика, – саркастически парировала она. – Я для него досадная обуза! Подозреваю, он поиграл-таки с мыслью перерезать мне глотку. Арганте наверняка этого хочет. Я бы на ее месте хотела. Я размышляла об этом, пока каталась вокруг тебя кругами. А что, прикидывала я, если Дерфелю приказано убить меня? Продолжать ли мне путь или, может, не стоит? А потом я решила, что ты, скорее всего, не стал бы меня убивать, даже если бы тебе и приказали. Ну да кабы Артур и впрямь хотел моей смерти, он бы прислал Кулуха. – Она крякнула и слегка согнула колени, изображая прихрамывающую Кулухову походку. – Кулух полоснул бы меня ножом по горлу, не моргнув и глазом. – Гвиневера вновь расхохоталась; ее новообретенная искрометная радость просто-таки не знала удержу. – Значит, говоришь, Артур был уклончив?

– Да, госпожа.

– Стало быть, на самом деле, Дерфель, это все твоя идея? – Она обвела рукой окрестности.

– Да, госпожа, – сознался я.

– От души надеюсь, Артур тебя одобрит, – откликнулась она, – иначе ты неприятностей не оберешься.

– Неприятностей у меня и без того немало, госпожа, – сознался я. – Старая дружба, похоже, мертва.

Гвиневера, верно, расслышала печаль в моем голосе, ибо внезапно взяла меня под руку.

– Бедный Дерфель. Ему, верно, стыдно?

– Да, госпожа, – смущенно пробормотал я.

– Гадко я себя повела, – сокрушенно отметила она. – Бедняга Артур. А знаешь, что его воскресит? Его самого и вашу дружбу?

– Хотел бы я это знать, госпожа.

Гвиневера отняла руку.

– Изрубить саксов в капусту, Дерфель, – вот что нужно, чтобы Артур стал прежним. Победа! Дайте Артуру победу – и он вернется к нам, добрый старый Артур!

– Саксы, госпожа, уже на полпути к победе, – предупредил я. И рассказал ей все, что знал: что саксы свирепствуют на востоке и юге, что силы наши рассеяны и наша единственная надежда – собрать армию до того, как саксы приблизятся к Кориниуму, где сейчас дожидается лишь маленький боевой отряд Артура – две сотни копейщиков. Я предположил, что Саграмор отступает к Артуру, Кулух идет с юга, а я двинусь на север, как только Исса вернется вместе с Арганте. Кунеглас, несомненно, подоспеет с севера, а Энгус Макайрем поспешит с запада, едва услышав вести, но если саксы доберутся до Кориниума первыми, тогда пиши пропало. Надежда невелика даже и в том случае, если мы выиграем гонку, ибо без копейщиков Гвента мы настолько уступаем врагам в численности, что спасти нас может только чудо.

– Чушь! – отрезала Гвиневера, когда я объяснил ей положение дел. – Артур еще и сражаться-то не начал! Мы выиграем, Дерфель, мы выиграем! – И, огорошив меня дерзким заявлением, она расхохоталась и, позабыв о своем драгоценном достоинстве, прошлась танцующей походкой по обочине. Все дышало предчувствием гибели, но Гвиневера вдруг предстала передо мною воплощением свободы и света – никогда она не была мне так мила, как в тот миг. Внезапно, впервые с тех пор, как я различил в сумерках Белтейна дым сигнальных костров, я почувствовал прилив надежды.

Надежда тут же и угасла, ибо в Дун Карике царили неопределенность и хаос. Исса до сих пор не вернулся; деревушка под холмом была битком набита беженцами, что пустились в путь, напуганные молвой, при том что никто из них в глаза не видел живого сакса. Беженцы пригнали с собой коров, овец, коз и свиней, и все они стекались к Дун Карику – под иллюзорную защиту моих копейщиков. С помощью слуг и рабов я распустил новые слухи: Артур, дескать, будет отступать на запад в области, граничащие с Керновом, а я-де надумал отобрать у беженцев стада и отары, чтобы обеспечить провиантом своих людей. Этих ложных пересудов оказалось достаточно, чтобы большинство семей стронулись с места и зашагали на запад, к далекой границе Кернова. Там, среди бескрайних болот, они окажутся в относительной безопасности, и при этом их коровы и овцы не запрудят дороги к Кориниуму. Если бы я просто-напросто приказал им идти к Кернову, недоверчивые селяне тут же заподозрили бы неладное и задержались проверить, не дурачу ли я их.

Исса не приехал и к ночи. Я не то чтобы забеспокоился – ведь до Дурноварии было неблизко и дорогу наверняка заполонили беженцы. Отужинали мы в доме, и Пирлиг спел нам о великой победе Утера над саксами у Кар Идерна. Как только отзвучали последние слова, я бросил Пирлигу золотую монету и заметил, что слышал некогда, как песню эту поет Кинир Гвентский. Пирлиг был потрясен.

– Кинир был величайшим из бардов, – с легкой завистью промолвил он, – хотя иные говорят, будто Амайгрину Гвинеддскому Кинир уступал. Скорблю я, что не довелось мне услышать ни того ни другого.

– Брат рассказывал, будто в Повисе есть ныне бард еще более великий, – вмешалась Кайнвин. – И тоже еще совсем юн.

– Кто таков? – разом насторожился Пирлиг, почуяв нежеланного соперника.

– Имя ему Талиесин, – откликнулась Кайнвин.

– Талиесин! – повторила Гвиневера. Имя ей явно понравилось. Означало оно «сияющее чело».

– В жизни о нем не слыхивал, – холодно отозвался Пирлиг.

– Вот разобьем саксов и потребуем с этого Талиесина песнь в честь победы, – усмехнулся я. – И от тебя тоже, Пирлиг, – поспешил я добавить.

– Я однажды слыхала, как поет Амайгрин, – промолвила Гвиневера.

– Правда, госпожа? – благоговейно охнул Пирлиг.

– Я еще совсем ребенком была, – рассказала она, – но помню, он умел издавать этакий глухой рокот. Просто мороз по коже. Глаза расширит, наберет в грудь побольше воздуха – и заревет как бык.

– А, старый стиль, – презрительно отмахнулся Пирлиг. – В наши дни, госпожа, мы взыскуем скорее гармонии слов, нежели просто силы звука.

– А важно и то и другое, – резко парировала Гвиневера. – Ни минуты не сомневаюсь, что этот Талиесин – мастер старого стиля, равно как и в стихосложении искушен, но как можно завладеть вниманием слушателей, если ты не в силах предложить ничего, кроме бойкого ритма? Надо, чтобы у людей кровь в жилах стыла, надо заставить их рыдать и смеяться!

– Шум производить любой человек может, госпожа, – вступился за свое ремесло Пирлиг, – но на то, чтобы вдохнуть в слова гармонию, требуется мастер воистину искусный.

– И очень скоро понимать всю прихотливую сложность гармонии смогут лишь другие искусные мастера и никто больше, – возразила Гвиневера, – а тебе, чтобы произвести впечатление на собратьев-поэтов, придется слагать напевы еще более мудреные. Но ты забываешь, что за пределами ремесла никто ни малейшего представления не имеет, что ты такое делаешь. Бард поет барду, а мы все гадаем, о чем весь этот шум. Твоя задача, Пирлиг, сохранить истории людей живыми, а высокопарная утонченность тут неуместна.

– Ты же не ждешь от нас вульгарности, госпожа! – воскликнул Пирлиг и в знак протеста ударил по струнам из конского волоса.

– Я жду, что с вульгарными вы будете грубы и тонки с теми, кто поумнее, – отозвалась Гвиневера, – причем, заметь, одновременно, но если ты умеешь только умничать, тогда люди останутся без историй, а если умеешь только вульгарничать, тогда никакие лорды и леди не одарят тебя золотом.

– Разве что вульгарные лорды, – лукаво подсказала Кайнвин.

Гвиневера обернулась ко мне: ее, конечно, так и тянуло поддеть меня, но она вовремя опомнилась – и рассмеялась.

– Будь у меня золото, Пирлиг, – проговорила она, – я бы вознаградила тебя по достоинству, ибо поешь ты дивно, но, увы, золота у меня нет.

– Твоя похвала – сама по себе высокая награда, о госпожа, – промолвил Пирлиг.

Присутствие Гвиневеры несказанно озадачило моих копейщиков: весь вечер мужчины то и дело сбивались в группки и потрясенно пялились на нее. Она же словно не замечала любопытных взглядов. Кайнвин приветствовала ее, не выказав ни малейшего удивления, а умница Гвиневера не преминула обласкать моих дочерей, так что теперь Морвенна и Серена спали на земле у нее под боком. Высокая рыжеволосая красавица с репутацией под стать внешности завораживала девочек, – равно как и копейщиков. А сама Гвиневера была просто счастлива, что она здесь, с нами. Столов и стульев в доме не было, только устланный тростником пол, да шерстяные ковры, но она, устроившись у очага, играючи подчиняла себе весь зал. В глазах ее пылало яростное неистовство – не подступишься; каскад спутанных рыжих волос ошеломлял – не опомнишься, а заразительная радость освобожденной пленницы передавалась всем вокруг.

– Как долго она пробудет на свободе? – полюбопытствовала у меня Кайнвин тем же вечером. Мы уступили Гвиневере наши супружеские покои и остались в зале вместе с нашими людьми.

– Не знаю.

– Хорошо, а что ты вообще знаешь? – спросила Кайнвин.

– Только одно. Дождемся Иссу – и отбудем на север.