Текст книги "Небесные девушки"
Автор книги: Бернард Глэмзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
6
Я не знаю, как Донна сумела это сделать. Может быть, она приучилась обходиться без сна, живя все эти годы в лыжной сторожке; но я с трудом пробудилась от своих ночных кошмаров, только когда кто-то потряс меня за плечо и сказал:
– Эй, эй, Кэрол, эй.
Я едва приоткрыла один глаз, любопытствуя, кому я так понадобилась, и увидела эту девушку из Нью-Гэмпшира, склонившуюся надо мной в чем мать родила и колыхающую своими грудями прямо над моим лицом. Я не могла ничего сообразить, закрыла глаз и постаралась вновь вернуться в мою судьбу в Токио. Я не хотела возвращаться. Я просто должна была вернуться.
Она вновь потрясла меня:
– Эй, Кэрол, эй!
– Что случилось? – спросила я.
– Не помнишь? Мы собирались поплавать. Сегодня самое прекрасное утро, какое ты когда-либо видела.
– Сколько времени?
– Пять тридцать.
Я села и застонала:
– Ты бессердечная сука, мы легли спать около половины второго. Что ты собираешься сделать со мной?
– Ш-ш-ш, – прошептала она. – Ты разбудишь остальных. Пойдем. Влезай в купальник.
– Святой Бог… – произнесла я.
– Прекрати ворчать. Ты одна на шесть сотен или нет?
Я вылезла из постели и начала вытаскивать из комода свой черный цельный купальник, которым меня снабдил мой дорогой старый Лорд и Тейлор (с них причитается за рекламу: я с головы до ног покрыта этикетками от Лорда и Тейлора); я была так ошеломлена Донной, что даже не пикнула. Я сняла свою пижаму, скользнула в купальник, а Донна сказала:
– Эй, Кэрол, ты одета очень мило.
Я огрызнулась:
– Так что?
– Дружок, ты невыносима сегодня утром.
Будь у меня такая же правая рука, как у Джурди, я бы ее треснула.
Ее купальник совсем не походил на мой. Он состоял из двух клочков атласа и был столь сексуальным, что Лорд и Тейлор скорее умерли, чем запустили бы такую одежду в своем магазине, даже под прилавком.
– Ха!-сказала я. – Подожди, пока мистер Гаррисон не положит глаз на тебя в этом наряде.
– Что плохого? Я ведь одета, не так ли?
– Ага. Да еще как!
Мы прихватили свои платья и выползли. Кто-то обнаружил прошлой ночью, что существует особый лифт, специально для обслуживания любителей поплавать вроде нас. Если сесть в обычный лифт, то опустишься в главный холл, и тогда твой путь пройдет через все эти стада пялящихся на тебя мужчин; а этот особый лифт доставлял вас в роскошную душевую, из которой шла дорожка прямо к бассейну и пляжу.
Мы спустились вниз, прошли по песку, и это было настолько прекрасно, что все мое плохое настроение вмиг улетучилось. Вокруг не было ни души, утро едва занималось, небо было ясным, розовато-голубым, вода походила на застывшее бледно-голубое стекло, и мы вступили в совершенно новый мир.
– Не слишком ли это великолепно! – воскликнула Донна.
– Это божественно.
Мы побежали к воде, и вдруг мне в голову пришла мысль. Обычная мысль законопослушной Томпсон. Я сказала:
– Мой Бог, Донна, нам не разрешено купаться, пока спасатели не приступят к своей работе.
– Кэрол, клянусь, мне никогда не понять, как работает твой мозг. Какого черта, неужели ты ожидаешь, что спасатель припрется на работу в такой ранний час?
Я ответила:
– В том-то все и дело.
– В чём дело?
– Что он не на работе.
– Я знаю, что он не на работе, – ответила Донна. – В этом и заключается определенная прелесть ситуации. Нас не будет осматривать с головы до ног большая волосатая горилла.
– Донна…
– Честно, Кэрол, ты просто старая кляча. – Она оглядела пляж. – Знаешь что? Никто сюда не спустится в такой ранний час. Мне совсем не нужен купальник.
– Дойна, будь разумной…
Она сняла лифчик и протянула мне.
– Вот. Держи его. Больше всего я люблю плавать нагишом.
Она начала стаскивать свои трусики, а я сказала:
– Оставь их, Донна. – Мой голос, вероятно, был таким угрожающим, что она снова их натянула, улыбаясь.
– О'кей, – сказала она. – А ты идешь в воду или нет?
– У меня нет выбора, поскольку ты такая голая. Я лучше останусь здесь и понаблюдаю за подглядывающими.
– Обалденно, – сказала она.
Она брела по воде, пока вода не дошла до талии, и тогда мягко, без всплеска, нырнула и вынырнула примерно в десяти ярдах. Она явно была по-настоящему опытной пловчихой. Я кое-что понимаю в этом, потому что один из моих прежних поклонников, Освальд, парень с изменчивыми глазами, побеждал более чем в дюжине чемпионатов в свое время, и он привык тратить много часов просто на то, чтобы показывать мне, как плавают лучшие пловцы. Главное заключалось в том, чтобы сберечь свои силы. Не нужно молотить руками и ногами, неважно, насколько это выразительно, по-вашему, выглядит; вы используете свою энергию, чтобы нестись вперед, а не взбивать пену. Лучшие пловцы скользят по воде, едва ее взбалтывая.
Наблюдая за Донной, я видела, что она обладает настоящим стилем. Освальд гордился бы ею. Она плоско лежала на воде, и лишь тончайший белый всплеск появлялся, когда она шлепала ногами, а ее руки в спокойном и превосходном ритме рассекали воду, погружаясь в нее, и снова мелькали в воздухе. Наблюдать за ней, как и за любым настоящим спортсменом, доставляло радость, и хотя она, казалось, отклонилась от своего пути, я не волновалась.
Очевидно, она решила спустя мгновение, что уплыла достаточно далеко, и я увидела, как она сделала резкий поворот, во время которого наполовину выскочила из воды; и затем она, видимо, решила проверить себя. Я обычно время от времени делала это, только чтобы покрасоваться: едва не каждый так поступает. Ты плывешь милю совершенно превосходным и безошибочным стилем, и ни одна душа не обращает на тебя внимания. Но затем ты наращиваешь мощь и взбиваешь пену, как подвесной лодочный мотор, и все в восхищении наблюдают за тобой и говорят: «Молоток! Она умеет плавать!» То же самое продемонстрировала и Донна, возвращаясь назад со скоростью мили в минуту и оставляя за собой пенный след, и я стояла, восхищенная таким великолепным шоу. Эти атлетически сложенные девушки из Нью-Гэмпшира, думала я, они действительно кое-что умеют.
Странно, что, достигнув мелкой воды, она продолжала сохранять скорость; и лишь когда коснулась дна ногами, она выскочила из воды, махая руками, ногами и грудями, как ветряная мельница. Она удалилась на несколько ярдов от воды и упала лицом вниз, и я подумала: «Мой Бог, она умерла». Это было внушающее ужас зрелище.
На мгновение я оставалась парализованной и не могла шевельнуться. Затем, размахивая ее бюстгальтером, я бросилась к Донне, и на самом деле, она выглядела бездыханной. Я уселась верхом на ее бедра и начала делать ей искусственное дыхание, и внезапно она шевельнула головой и проговорила:
– Прекрати ты, корова. Слезь с меня, ты сломаешь мне спину.
Я была не в состоянии удержаться от вздоха. Все было хорошо, это была дорогая милая Донна, которую я знала и любила; и я скатилась с нее и села рядом, глядя на нее.
Она была смертельно бледная и тяжело дышала.
– Кэрол, – сказала она, – ты весишь тонну. Тебе следовало бы начать диету для похудания, как можно скорее… – Она не закончила фразы, и я увидела, что ее голова тяжело упала; и она снова помертвела. И снова я уселась верхом на ее бедрах и начала качать в нее воздух; через мгновение она опять ожила и нецензурно обругала меня. В конце концов она ожила достаточно для того, чтобы сесть, и я протянула ей невероятно маленький белый лифчик и сказала:
– На. Прикрой свой стыд.
Она взяла его, слегка прорычав, и, когда она его надела, я сказала:
– Теперь, может быть, ты мне расскажешь. Какого черта ты там крутилась?
– Что я там крутилась? – сказала она.-Ты не видела?
– Все я видела. Ты плавала, как дирижировала оркестром.
Она сказала:
– Ты дура, я попала в стаю акул. Вот что произошло. Боже праведный, акулы. По крайней мере, штук десять.
– Нет!
Она снова начала махать руками, как ветряная мельница.
– Ты мне не веришь? Я попала туда, и они там ждали меня с открытой пастью, и я сразу же повернулась и понеслась назад, не зная даже, куда я плыву. Осмотри меня, Кэрол. Держу пари, что они где-то выхватили у меня кусок.
– Откуда ты знаешь, что это были акулы? – поинтересовалась я.
– Они были огромными! – воскликнула она. – Каждая – длиной более шести футов. Как ты думаешь, что мне оставалось делать: уплыть от них или спрашивать у них, что они за рыбы? Это были акулы, я тебе говорю.
Я сказала:
– О'кей, пойдем и позавтракаем. – Я даже не упомянула ни словом о спасателе, но когда мы подошли к лифту, она сказала:
– О, ради Бога, оставь это дурацкое бодрячество.
И конечно же, волнение началось, как только мы собрались в классной комнате. Ах, будь ты проклято.
– Доброе утро, девушки, – сказала сладко мисс Уэбли, когда мы все впихнули в эти удушающие устройства, служившие стулом и столом, наши пояса девственности.
– Доброе утро, мисс Уэбли, – пропели мы.
В это утро ее появление было особенно ангельским. На ней было прелестное серое шелковое платье с белым воротником и белыми манжетами. Ее глаза были ясно-голубыми и невинными. Ее ямочки были видны в полную силу. Странная вещь: я уже действительно достаточно знала об этих женщинах с невинными голубыми глазами и ямочками, с белым воротничком и белыми манжетами. Ты ни на дюйм не можешь доверять им. Но, посмотрев пристально на мисс Уэбли, я смешалась. Она была так восхитительна.
Она внимательно и нежно смотрела на нас.
Мы все так же нежно посмотрели на нее.
Она так любила нас.
А мы отвечали ей любовью.
– Девушки, – сказала она. – Многие ли из вас страдают от кривизны позвоночника?
Не поднялась ни одна рука.
Она сказала:
– Думаю, может быть, мы лучше проведем несколько минут в разговоре об осанке и уходе за собой.
Теперь каждый знает, почему мы так беспокоимся о нашей осанке. Все это вытекает из того факта, что мы эволюционировали от наших предков, когда они не висели на ветках деревьев, а ходили на четвереньках, и самая естественная для нас вещь – возвращаться в эту позицию, как только появляется возможность. Действительно, я слышала несколько прелестных правдоподобных теорий, что если бы мы возвращались в эту позицию все время, то многие болезни, которые досаждают человечеству – и особенно женской половине человечества, – просто бесследно исчезли бы. Не стало бы несварения желудка, варикозных вен, головных болей и т. д., а что касается рождения беби, то они появлялись бы на свет так же легко, как наши утренние тосты.
Мисс Уэбли даже не потрудилась рассмотреть какую-либо из этих теорий. С этого момента, информировала она нас, никто больше не будет тяжело ковылять. Мы будем ходить прямо, с поднятым подбородком и развернутыми плечами. Мы будем сидеть прямо, развернув плечи и сжав колени.
– И, – сказала она страстно, – ради всего святого, когда вы пойдете, в вашем взгляде не должно быть ищущей искорки. Я хочу, чтобы вы смотрели, как будто вы знаете точно, куда вам идти, и, что важнее, вы знаете точно, что вы собираетесь делать, когда вы там окажетесь. Это понятно?
Это может быть понятно остальным девятнадцатилетним девушкам, но для меня это оказалось совершенно новая идея, и мне нужно было немного времени, чтобы подумать об этом. Всю свою жизнь я ходила в полном обалдении и не гарантирую, что я могу себя переделать так быстро, как этого, видимо, ожидает мисс Уэбли. Это было достаточно похоже на превращение кухонного газа старого образца, в натуральный газ, который качают в Техасе. Мне могло понадобиться множество совершенно новых труб; и мое давление должно было приспособиться к ним – это точно.
– Теперь, – продолжала мисс Уэбли, – мы перейдем к уходу за собой. Это действительно особая тема по своему существу, и мы займемся ею детально по ходу занятий. Но с вашими волосами мы что-то должны сделать немедленно. Вы можете понять почему. Я уверена, что вы не нуждаетесь в том, чтобы подробно излагать вам это. Только представьте себя работающей на одном из наших новых реактивных лайнеров. Каждую минуту вы заняты тем, что подаете еду и напитки, которые, конечно, должны быть приготовлены на камбузе; пассажиры постоянно вызывают вас, не говоря уж о капитане и команде, и т. д. И у вас просто не хватает времени бегать в дамскую комнату каждые полчаса и причесываться. Это непрактично, девушки. Вы просто должны иметь такую прическу, которая всегда изящна и аккуратна. К тому же, сообразуясь с нашими правилами, необходимо иметь естественный цвет волос, – вот так, и не нужно изменять их цвет при помощи полоскания, осветления или подкрашивания, – и нужно, чтобы они были достаточно короткими и не касались воротничка вашей униформы.
Она дождалась, пока замерли крики.
– Я сделаю только предварительный осмотр, – сказала она. – Когда мы перейдем к деталям ухода за собой, мы отработаем наиболее подходящие вам стили причесок. Но, между прочим, я боюсь, что некоторым из вас придется навестить парикмахера сегодня вечером.
– Сегодня вечером!
Она сочувственно улыбнулась и начала осматривать первый ряд девушек. Здесь были две француженки, одна из них с милым «конским хвостом».
– Нет, «конский хвост» не подходит, Сюзанна, – сказала мисс Уэбли.
– Но…
Мисс Уэбли повернулась ко второй француженке, у которой, очевидно, волосы были подстрижены специалистом по стрижке пуделей.
– Я думаю, тебе придется их расчесать, Жаклин.
– Но…
И так далее, ряд за рядом, пока она не подошла к нашему. Только для трех девушек из первых пятнадцати осмотр прошел безнаказанно.
Она посмотрела на темно-красные волны волос на голове Донны и мягко спросила:
– Это ваш естественный цвет волос?
– О да, мисс Уэбли.
– Превосходно. Но, простите, они слишком длинны на спине и к тому же их слишком много спереди. Подрежьте их сегодня вечером, если можно.
– Но, мисс Уэбли…
Она повернулась ко мне.
– Кэрол, подстричься.
У меня даже не хватило времени открыть рот. Она подошла прямо к Альме. Она посмотрела, на предмет гордости Альмы – на волосы, венчающие ее голову, черные и блестящие, вьющиеся вокруг ее лица и шеи, и сказала:
– О, дорогая.
Альма ответила с застенчивым смешком:
– Это мои собственные, мисс Уэбли. Они спускаются до середины моей спины.
– Альма…
– Да. Такие волосы носят леди в Италии.
– Прости, Альма…
– Да. В Италии мужчины говорят женщинам, как они должны носить волосы.
– Альма, видишь ли, правила…
– Ах! Эти правила не для итальянских девушек. Для американских девушек – да. Для французских девушек – да-они, во всяком случае, обладают ужасными волосами. Для девушек любого другого сорта – да; но не для итальянских девушек. Нет.
Мисс Уэбли произнесла спокойно:
– Ты, может быть, права, Альма. Я поговорю с директором школы.
– Хорошо! – сказала Альма. – Он чуткий человек, Он поймет.
Мисс Уэбли вернулась к своему столу.
Донна зло прошептала мне:
– Мой Бог, это хуже, чем в армии. Какого дьявола они не прикажут нам пойти, и обриться наголо, а затем снабдят нас париком.
– Спокойно, – сказала я.
– Не успокаивай меня. Я готова лопнуть от злости.
– Теперь, – сказала мисс Уэбли, -давайте поговорим одну минуту о гигиене. Девушки, я не должна говорить вам о важности гигиены…
Она была прервана опять Бетти, девушкой в очках, которая работала у мистера Гаррисона. Бетти решительно вошла в классную комнату и протянула ей сложенный листок бумаги; и я праздно размышляла, какого беднягу поволокут на ковер на сей раз. И по какой причине? Улыбка одному из швейцаров в «Шалеруа», может быть.
Мисс Уэбли произнесла:
– Кэрол Томпсон.
– Я не поверила своим ушам. Ох, нет! Снова лицом в грязь! Это невозможно. Что я сделала на этот раз? Существовала ли справедливость на этом свете? И мое сердце начало биться «стук-стук», потому что я знала, что не выдержу, чтобы два утра подряд меня выволакивали перед очи мистера Гаррисона и сдирали шкуру.
Я поднялась, дрожа как лист.
Мисс Уэбли сказала:
– Пожалуйста, отправляйся в кабинет доктора Дьюера. Бетти покажет тебе дорогу.
– Доктор кто?
– Доктор Дьюер, доктор Рой Дьюер.
Я сказала:
– Мисс Уэбли, я вчера проходила медосмотр – я была в кабинете доктора Шварц.
– Ох, нет. Это совсем другое. – Мисс Уэбли обратилась к классу: – Девушки, я объясню это. Доктор Дьюер – психиатр, прикрепленный к школе. Он хотел бы переговорить с каждой из вас в то или иное время. Кэрол, ты пойдешь с Бетти? Не заставляй ждать доктора Дьюера.
Я подумала: святая макрель, это конец. Психиатр. Что они выдумают в следующий раз?
Это был человек в роговых очках, которого я видела с мистером Гаррисоном во время всех трех встреч. Бетти покинула меня перед его комнатой, которая находилась на втором этаже, и когда я постучала в дверь, не могла себе представить, кто там ждет. Затем дверь открылась, там оказался он, настроенный очень дружественно, но все еще загадочный, одетый в элегантный синий костюм, который в одно и то же время был официальным и нет.
– Хелло, мисс Томпсон, -сказал он. – Приятно видеть вас. Проходите. – Он закрыл дверь, указав мне на удобное кресло с кожаной спинкой и кожаным сиденьем, и сказал: – Устраивайтесь поудобнее. Не хотите ли сигарету?
Я подумала: сигарету. Хм. Могу я ее взять или нет? Ну, Грязная Морда, это ведь не человеческое существо. Это психиатр. Теперь будь очень осторожной.
А затем я подумала: какого черта. Если я достаточно взрослая, чтобы подвергаться психоанализу, то я достаточно взрослая, чтобы закурить. Я сказала:
– Спасибо, сэр. С удовольствием закурю.
– Хорошо, – сказал он. Он предложил мне «Кент» и дал мне огня, и когда все это было закончено, он сел в свое кресло и посмотрел на меня через стол. Я смотрела прямо на него, честно и откровенно прямо в его глаза, без следа страха, так, как вы намерены смотреть на гремучую змею, если вам доведется встретить ее на своем пути.
Волнение было: за последние несколько дней слишком часто мне причиняли боль люди, которые, как я решила, заслуживали доверия. Мистер. Гаррисон, который был приятным, каким только можно быть, и который фактически разрушил мою веру в человеческую природу. И доктор Шварц, такая милая и очаровательная, которая собиралась доложить о том, что Джурди имела ребенка много лет тому назад. Даже наша мисс Уэбли внесла свою лепту, действуя так, как будто она мухи не обидит, а затем напугав нас до смерти. А здесь был другой из того же самого выводка. Приятный? Ей-Богу, он был приятнее их всех. Он почти сразил меня наповал в тот момент, когда заговорил, его голос был таким теплым и спокойным. Он был разумного размера, не такой большой, но и не маленький, и его черты были равным образом разумные – умеренное количество темных волос, интересный рот и ямочка на подбородке, которая не совсем подходила. Разумность была во всем, кроме этих серых глаз с темными зрачками (и не просто темными зрачками, но с большими черными зрачками, двойными зрачками, может быть, как у Элизабет Тейлор). По-моему, ему было около тридцати или тридцати двух. В общем, он был славный образец научного работника, которых видишь с каждым днем все больше и больше. И в самом деле, он не мог быть еще более приятным. Очаровательный, именно очаровательный. Моя мать обожала бы его. Итак, я попыхивала сигаретой и бесстрашно смотрела в его глаза, прямо и честно, именно так, как, видимо, по-вашему, следует смотреть на удава, когда вы его обнаружите по соседству.
Он сказал приветливо:
– Это просто дружеская маленькая беседа для того, чтобы познакомиться с вами. Вовсе неофициальная. Как вы устроились в классе?
Я отметила, что пробыла в классе всего лишь час. И было рано говорить о том, как я там устроилась.
– Это верно. – Он посмотрел на лист, лежащий на столе, и я поняла, что это было мое заявление-анкета, содержащее автобиографию. Наконец он проговорил: – Я узнал, что ваш отец – Грег Томпсон, написавший так много книг о путешествиях.
Этого не было первоначально в моем заявлении. Мистер Гаррисон должен был внести это после нашего первого разговора. Я ответила:
– Да, сэр.
– Вы довольно много путешествовали с отцом?
– Да, сэр.
– Я читал его книгу о Бразилии несколько лет назад.
По-моему, она превосходна. Вы были вместе с ним в Бразилии?
– Нет, сэр. В Бразилии отец умер.
– Вам нравится путешествовать.
Это не был вопрос: это было утверждение. Я сказала:
– Да.
– И конечно, работая в «Магна интернэшнл эйрлайнз», вы сможете путешествовать так же много.
Это было еще одно утверждение, и не слишком оригинальное.
– Я надеюсь на это.
– Расскажите мне кое-что, мисс Томпсон. В тот день, когда вы прибыли сюда, в понедельник, в Токийском аэропорту произошла катастрофа. Вы слышали об этом, я полагаю.
Он так внезапно изменил тему, что я была поражена.
– Да, сэр.
– Это вас как-то напугало?
Он так дружески наблюдал за мной, а я была напугана им. Он обладал своего рода черной магией, которой обладают психиатры, вероятно, он мог просто читать мои мысли, и не было никакого смысла даже пытаться скрыть правду от него. Я сказала:
– Доктор Дьюер, признаюсь, это меня встревожило.
– О-о!
Он не спросил меня, как или почему: он ожидал, чтобы я сама рассказала ему.
– Я не имею в виду, что это встревожило меня, – уточнила я. – Просто мне это снилось, вот и все.
– Вы можете вспомнить свои сны?
– Они были обычными и бессвязными. Я была внутри самолета и вне его в одно и. то же время – вы знаете, как такое случается.
– Что вы делали вне самолета?
– Лишь наблюдала. Это было не очень приятно.
– А внутри самолета?
– Это было достаточно глупо – раздавать парашюты и рассказывать людям, как пользоваться ими.
На этот раз он выглядел испуганным. Он сказал;
– Мы не обеспечиваем пассажиров наших самолетов парашютами.
– Я знаю. Вот почему я сказала, что это было глупо.
Мгновение он наблюдал за мной.
– Не беспокойтесь о своих снах, – наконец проговорил он. – Вы все еще находитесь под влиянием определенного стресса, а он приводит к тому, чтобы отражаться подсознательно. – Затем он добавил без перехода: – О, кстати, я остановился в «Шалеруа».
– В самом деле? – Это была почти случайная информация, и мне она запала в голову.
Он сказал:
– Да. Я нахожусь на двенадцатом этаже. Комната восемь.
Если он хотел поболтать, то я была полностью готова продолжить. Я сказала:
– Да? Это почти прямо под нами! Вы знаете, здесь нет тринадцатого этажа, потому что его считают несчастливым.
– Я знаю, – сказал он. – Что делали вы и ваша подруга на пляже без четверти шесть этим утром?
Я отпала. Это был конец. Я ослабила на одну секунду свою защиту, и он вонзил свой клык в меня. Я никого не должна обвинять, кроме самой себя.
– Пляж? – сказала я тихо.
– Я просыпаюсь рано, мисс Томпсон. Я выглянул в мое окно и увидел вас там. Кто был вашим компаньоном?
– Мой компаньон? – спросила я. – Была ли я с кем-нибудь? Вот здорово! Я всего-навсего вместе с ней поднялась в отель. Это просто девушка.
– Донна Стюарт?
– Стюарт? – переспросила я. – Стюарт?
– Послушайте, – сказал он. – Успокойтесь. Я не собираюсь на вас доносить.
Я откинулась почти в слезах. «Успокойтесь». Как могла я успокоиться? Я просто трепетала от горя. И самое плохое заключалось в том, что я действительно начала смягчаться по отношению к нему, потому что он был таким мужественным, приятным и интеллигентным, а я не могла ничего сделать для того, чтобы понравиться ему. Вместо этого он сидел здесь и с сожалением смотрел на меня, как на ребенка. Стареющего малолетнего преступника. Что может быть более унизительным для женского «я»?
Он сказал:
– Знаете, это было сущее безрассудство. Вы могли попасть в более серьезную переделку. Хотя в вашем случае вы формально вне подозрения – вы действительно не входили в воду, чтобы плавать. Что вас удержало?
– Я не знаю, сэр.
– Какое-то смутное воспоминание промелькнуло в вашей памяти о том, что у нас существует правило, воспрещающее плавание в отсутствие спасателя?
– Я не знаю, сэр.
– Что случилось с девушкой, с которой вы были? Почему вы делали ей искусственное дыхание?
– Она… она испугалась.
– Что ее напугало?
– Она сказала, что ее нагоняла рыба.
– Акула?
– Просто рыба. Она не знает какого рода.
– Вы можете ей сообщить – если она собирается плавать голой, то будет сама отвечать за то, что за ней будут гоняться практически все.
– О Боже, – сказала я. – Вы видели это?
– Конечно. Вы и Донна Стюарт думали, что вы невидимки?
Я твердо ответила:
– Доктор Дьюер, в действительности она не была голой.
– Достаточно голой, -ответил он. – Лично я так не думаю. Но миссис Монтгомери может выступить с некоторым возражением.
Наступила небольшая пауза, когда мы оба сидели в задумчивости. У меня было странное чувство: казалось, будто, увидев Донну частично голой, он мог видеть отчасти голой и меня. В этом не было никакого смысла, просто это происходит, я думаю, всегда, когда вы оказываетесь с психиатром.
Он сказал:
– Кэрол, я не хочу отрывать вас надолго от вашего класса. Мне хотелось бы еще поговорить с вами минуту. Еще сигарету?
Я отказалась, а затем, из-за своего нервного состояния, согласилась. Он обошел свой стол, чтобы дать мне огня, и я необыкновенно остро ощутила его руки, близость его тела и эти понимающие серые глаза с двойными темными зрачками. Нельзя, допускать, чтобы мужчина мог обладать такими дьявольскими глазами. Это было слишком нечестно. Затем, чтобы еще больше ухудшить положение, он возвратился к своему креслу и снял очки; и, ей-Богу, это меня доконало.
Он сказал:
– Я не стремлюсь к тому, чтобы это звучало как лекция. Вы слишком взрослый человек, чтобы вас отчитывать…
Абсолютно. Описать Томпсон двадцатью пятью словами или меньше. Слишком взрослая, чтобы получать нагоняй.
– …Я только хочу попытаться объяснить нашу позицию здесь, в подготовительной школе. Наши мотивы. – Он откашлялся. – Возможно, это покажется вам жестоко: так много правил, так много предписаний. Но в этом нет ничего таинственного. Это абсолютно просто.
Он не смотрел на меня, пока говорил, а я боялась смотреть на него. Я наблюдала за его руками. Они были очень смуглыми и сильными.
– Прежде всего, – продолжал он, – позвольте мне сказать следующее. Миссис Монтгомери и мистер Гаррисон выросли вместе с авиалинией. Когда они беседуют с девушкой, они знают точно, чего они хотят. Но одна беседа, или даже две, или три – этого недостаточно. Мы не можем избежать ошибок; и когда мы совершаем ошибки, у нас нет иной альтернативы – мы обязаны отослать девушку домой.
Мое сердце снова затрепыхалось.
Он продолжал, все еще не глядя на меня:
– Беда в том, что мы требуем от наших девушек больше, чем разумно от них ожидать. Мы знаем это. Это всегда гложет нас. И, однако, мы ничего не можем поделать, мы вынуждены предъявлять эти строгие требования, и на самом деле эти требования становятся все более суровыми.
Он серьезно посмотрел на меня, а я подумала: «Это случится здесь».
– Поставьте себя на наше место, – сказал он.
Я знала этот гамбит. Это точно соответствовало тому, что мне сказал мистер Лефевр, когда он воодушевлял меня на работу в картинной галерее на Пятьдесят седьмой улице.
Он сказал:
– Давайте не говорить о будущем. Поговорим о сегодняшнем дне. Мы теперь летаем со скоростью шестьсот миль и больше на высоте около шести миль. Вы имеете какое-либо представление о стоимости наших нынешних реактивных авиалайнеров? Попробуйте догадаться.
– Два миллиона долларов.
– Вы далеки от истины. Значительно ближе к шести миллионам.
– Ну и ну, – сказала я. У меня не было представления, к чему он клонит.
Он спросил:
– Вы знаете, какое количество пассажиров перевозят эти самолеты?
– Свыше сотни, – ответила я.
– Верно. Итак, один из этих самолетов, в воздухе, является прекрасным большим капиталовложением с точки зрения и человеческих жизней и денег?
– Да, – согласилась я.
– О'кей, – сказал он. – Я прошу вас поставить себя на наше место. Вот что вы должны сделать: вы должны проводить работу по отбору четырех девушек – только четырех, – которые будут отвечать за все, что произойдет в кабине одного из этих самолетов стоимостью в шесть миллионов долларов, летящего на высоте шесть миль над землей и со скоростью шестьсот миль в час, с более чем сотней людей на борту. Эти четыре девушки полностью ответственны за благополучие всех этих людей, за их питание, за их комфорт и спокойствие, а также обеспечение их безопасности в чрезвычайных обстоятельствах. Вы представляете себе эту картину?
– Да. – Я чувствовала, как будто он швырнул над моей головой бейсбольную биту.
– Вы бы тщательно отбирали этих четырех девушек, не так ли? – спросил он.
– Да, сэр.
– Теперь вы начинаете понимать, почему наши требования такие строгие? – Его лицо стало невеселым. – Это сегодня. Завтра – уже другая история. Иногда я думаю, что мы обязаны подождать, когда мы создадим совершенно новый тип человеческого существа.
Я собрала всю свою храбрость и спросила:
– Доктор Дьюер, почему вы мне все это говорите?
– Я думаю, вам следует знать.
– Вы думаете, что я не смогу выполнить ваши требования, сэр? Вы отошлете меня домой?
Он посмотрел на меня очень серьезно, и я посмотрела прямо на него, открыто и честно, но на этот раз как человеческое существо; и внезапно, к моему крайнему изумлению, прошло между нами, от моего тела к его, от его тела к моему, странное тепло, странное признание, странная дрожащая волна возбуждения. Я это поняла за себя, и я поняла это за него, потому что он встал и надел свои очки (стремясь спрятать свои опустошающие глаза от меня) и отрывисто сказал:
– У нас нет намерения отсылать вас домой. Я только старался объяснить, каково наше положение, почему мы должны быть такими строгими. Это все.
– Понимаю. Благодарю вас, – ответила я.
Он сказал так же резко:
– Простите меня, что задержал вас надолго. Если у вас возникнут проблемы, без колебаний дайте мне знать. Я присутствую в этом кабинете каждый день и в своем номере в отеле по вечерам – вы можете мне туда позвонить.
Он проводил меня до двери и казался раздосадованным и подавленным. Я не была подавленной-я все еще была изумлена.
Никогда в течение всей моей жизни я не испытывала чего-то подобного этой сексуальной казни на электрическом стуле. Он сказал, пытаясь улыбнуться:
– Хорошо, теперь до свидания, – а я посмотрела на него, на его глаза и рот, и подумала: «Боже, ты поразительный мужчина». И так мы разошлись.
Класс пил кофе. Я нашла девушек в кафетерии. Донна сидела одна, я взяла чашечку кофе и пончик и присоединилась к ней, выплеснув большую часть кофе на блюдце. Она посмотрела на меня, вскинув брови, и сказала:
– Дружок! Ты оставалась у психиатра несколько часов: что происходило все это время?
– Ты знаешь. Просто обычное дело.
– Что за обычное дело? Я никогда не была у психиатров. Я не имею ни малейшего представления о том, что там происходит.
Я почувствовала себя легкомысленной, мое сердце быстро забилось само собой, и я поняла, что я временно слегка свихнулась. Я сказала:
