Текст книги "Небесные девушки"
Автор книги: Бернард Глэмзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Мисс Пирс постучала карандашом по столу:
– Тише, девушки.
Она выждала, пока гул стих, и слегка кивнула мистеру Гаррисону; он поднялся на стул и обратился к ним с речью. На нем был легкий светло-коричневый костюм. Его пухлое лицо порозовело.
– Девушки, – начал он, – я не буду долго говорить, – и это сразу же настроило меня на худшее. Он обвел нас взглядом, прежде чем продолжил. – До сих пор подготовка стюардесс проводилась в Пенсильвании, и мы размещали девушек где только могли, в частных домах, мотелях и так далее. Это было немного неудобно, хотя и не влияло на качество подготовки. – Он опять оглядел нас. – Сегодня впервые благодаря великодушному сотрудничеству мистера Максвелла Куртене мы располагаем возможностями, о которых можно только мечтать. Вы, девушки, размещаетесь на целом этаже одного из лучших отелей Майами-Бич. – Он посмотрел вниз. – Или я должен сказать – лучшего отеля, мистер Куртене?
Мистер Куртене скромно ответил:
– Одного из лучших, сэр.
– Хорошо, – сказал мистер Гаррисон. – Продолжим. В вашем распоряжении, девушки, практически все удобства этого великолепного отеля. Вам будет разрешено пользоваться бассейном в любое время и плавать в океане, когда работает спасательная служба. Вы можете пользоваться солярием. И так далее и так далее. Но есть определенные места, которыми вы не можете пользоваться. Повторяю, не можете. Например, вам не разрешается заходить ни в один бар. Мы подготовили инструкцию, которую мисс Пирс и мисс Уэбли передадут вам через несколько минут, там детально изложены правила. – Он положил руки в карманы своего пиджака. – Я не хочу вдаваться в подробности. Когда вы прочтете их, вы сами убедитесь, что они отвечают простому здравому смыслу. И более того, я думаю, что знаю вас.
Вас здесь сорок. Сорок. И, по моему мнению, каждая из, вас – это человек с природными хорошими манерами, хорошо воспитанный. Не имеет значения ваше общественное положение, это – единственное, что я искал вас и – убежден – нашел. Итак, я уверен в одном: вы будете соблюдать писаные и неписаные законы.
Он опять заложил руки за спину.
– Теперь, наконец, следующее. Почему вы здесь? Что вы делаете здесь? Зачем вы приехали сюда? – Он радостно улыбнулся. – Я отвечу вам. Это плохие новости. Вы приехали сюда не для того, чтобы провести чарующий месяц в отеле «Шалеруа», где все ваши расходы оплачивает «Магна интернэшнл эйрлайнз». Ничего подобного. Вы приехали сюда работать. И, не желая напугать вас, позвольте сказать, что вы будете работать много, очень, очень, очень много, большую часть времени, которую вы проведете здесь. Причину легко назвать: вы должны многое выучить. Я подчеркиваю это. Вы здесь для того, чтобы учиться, и это учение – очень, очень тяжелая работа. Это все, что я должен был сказать, и я желаю каждой и всем вам больших успехов.
Мы ему дружно хлопали. Хотя я так и не поняла, что он пытался сказать нам; я имею в виду то, что это был своего рода тугой сверток слов. Но, несмотря на это, все прозвучало хорошо, и в результате – хлоп-хлоп и браво.
Прежде чем спуститься со стула, он пригласил мистера Куртене сказать несколько слов, и мистер Куртене забрался на стул. Он был невысокий мужчина с суровым, красивым лицом, как у Юлия Цезаря, красивыми вьющимися седыми волосами, зачесанными за уши, и маленькими белыми изящными руками. На, нем был черный пиджак, черная рубашка и брюки в полосочку: такие же импозантные, как и все остальное.
Он сказал:
– Леди, мне посчастливилось приветствовать вас в отеле «Шалеруа». Мы счастливы, мы в восторге, что вы здесь с нами. Поверьте мне. Нам оказана честь. Мы также очень горды от сознания того, что вы представляете цвет молодых американских женщин, самый цвет. Поэтому все, что мы, можем, сделать для вас, будет сделано с удовольствием. Обращайтесь к нам, когда пожелаете, ибо мы здесь для того, чтобы служить вам. Благословляю вас, леди, всех и каждую из вас. Благодарю вас.
Этому тоже хлопали бурно. Ну а что еще вы можете делать, если вас называют цветом молодых американских женщин? Итак, хлоп-хлоп и гип-гип-ура!
Третьего мужчину не пригласили сказать несколько слов. Мне было жаль. Он выглядел достаточно интересно, несмотря на то, что носил очки в роговой оправе. Его даже не представили нам. Он просто стоял с отсутствующим умным выражением лица, и я не могла ничего понять. Я тихо спросила Донну:
– Кто это в роговых очках?
– Милая, я сама здесь посторонняя. Он, возможно, из ФБР.
Кое-какая подсказка.
После пышных фраз мужчины поспешно удалились и мы остались с мисс Пирс и мисс Уэбли.
Они не занимались чепухой. Никакой чепухи насчет леди и цвета молодых американских женщин. Доверьте женщине в любое время констатировать факты так, как она видит факты. Оставьте романтику мальчикам.
Мисс Пирс заняла стул. Она выглядела лучше всех присутствующих, у нее были иссиня-черные волосы, очень живые карие глаза и красивый рот; и вам достаточно было встретить взгляд этих карих глаз на долю секунды, чтобы понять, что она видит все насквозь.
– Девушки, – сказала она, и когда она говорила, не было слышно ни звука. – Есть пара пунктов, которые я хочу разъяснить. Первое: за свои номера отвечаете вы, а не персонал отеля. Вы будете сами убирать кровати, поддерживать абсолютную чистоту и так далее. Будут ежедневные проверки.
Прямо по строчке, никаких отклонений. Ни одного лишнего слога.
– Второе: ваше обучение будет проходить не здесь, а в офисах аэропорта. Вас разделят на две группы, или класса. Первые будут уезжать из отеля в школу точно в четверть восьмого. Вторая группа будет уезжать в четверть девятого. У шофера инструкции никого не ждать, кто не садится в это время. О'кей?
Это было «о'кей», если она так сказала.
– Наконец, – добавила она, – как сказал мистер Гаррисон, вам раздадут размноженные листы со всеми правилами, которые вы должны выполнять, находясь здесь. Однако они будут получены довольно поздно, и некоторые из вас не смогут прочесть слишком внимательно в это время вечера; поэтому я прочту вам правила сейчас же. В этом случае никто из вас не сможет утверждать, что какое-нибудь правило затерялось, прежде чем вы его увидели. Начнем.
Она читала правила полчаса. Потом мы разошлись по номерам зализывать раны.
4
Донна высказалась за всех нас. Она сказала, обращаясь ко мне:
– Слушайте, цвет молодых американских женщин, разве в конституции не записано, что каждый человек имеет право на жизнь, свободу и обретение счастья и все в этом роде?
– Не в конституции. В Декларации независимости, – уточнила я.
– О'кей, о'кей, давай не будем заниматься деталями. Я хочу знать, какого черта они пытаются сделать с нами?
– По-моему, они думают, что стараются защитить нас от самих себя, – предположила я.
– Так ли? – проворчала она. – Люди говорят о том, что происходит в Сибири. Ха. Они должны посмотреть, что происходит прямо у них под носом.
Это, я думаю, было немного притянуто за уши. Я имею в виду, что не было необходимости преувеличивать. Все, что произошло, насколько я могла понять, это было то, что «Магна Интернэшнл эйрлайнз» просто скопировала свои правила с правил женской тюрьмы. Не более того. Разумеется, были некоторые различия. Например, вместо того чтобы обращаться к заключенным, они всегда обращались к студенткам-стюардессам; но в действительности эти два термина были полностью равнозначны. Кто-то в Великой компании просто был тактичен.
Размноженные листы начинались с общего вступления. Ничего определенного. Просто туманные угрозы:
«Добро пожаловать в Майами-Бич. Мы рады вашему присутствию на борту и надеемся, что вам понравится четыре недели заключения в отеле „Шалеруа“. Прежде всего мы хотели бы внушить вам, что к нормам поведения всех заключенных, или студенток-стюардесс, предъявляются самые высокие требования. Заключенные, или студентки-стюардессы, должны всегда вести себя как леди. Нарушение этого основного правила является серьезным проступком».
– Это предполагает, – сказала Донна, -три дня одиночного заключения.
За вступлением следовали конкретные требования. Заключенные, проживающие в отеле «Шалеруа», должны были проявлять уважение ко всей собственности отеля и нести личную ответственность за любой ущерб. Мы должны были обращаться со всеми гостями отеля вежливо. Нам не разрешалось посещать никакие бары ни в этом, ни в других отелях Майами-Бич. Нам не разрешалось пить никаких алкогольных напитков в отеле, и тот заключенный, который будет обнаружен пьяным во время обучения, будет немедленно уволен.
Затем оговаривался внешний вид. От заключенных требовалось в любое время быть подтянутым. Заключенные должны появляться в отеле одетыми со вкусом. Заключенные должны предъявлять самые высокие требования к своей внешности, включая уход за цветом лица и надлежащее употребление косметики; уход за руками и ногтями; уход за волосами и соблюдение общего стиля; контроль веса и фигуры. Более того, кроме мест купания, заключенные должны, быть полностью одеты, когда появляются на публике. «Полностью одеты» расшифровывалось так: носить чулки и пояса.
– Великолепно, – с горечью сказала Донна. – Чулки и пояса. Чаша моего счастья переполнилась.
– О, ребята, – сказала Аннетт, – это значит, что мы носим чулки и пояса на занятиях и когда выходим погулять…
– Даже тогда, когда ты спускаешься в вестибюль, чтобы отправить письмо, – добавила я.
– Меня поражает, какого черта они не заставляют нас спать в чулках и поясах, – заметила Донна.
– Не дерзи, – сказала я.
Затем в правилах оговаривалась социальная жизнь. Объяснялось, в несомненно разумной манере, что из-за напряженной учебной подготовки наша социальная жизнь должна быть слегка ограничена, чтобы у нас оставалось достаточно времени для занятий и отдыха. Затем большими буквами была выделена сущность:
БУДНИЕ ВЕЧЕРА (С ВОСКРЕСЕНЬЯ ПО ЧЕТВЕРГ):
1. НИКАКИХ СВИДАНИЙ.
2. НАХОДИТЬСЯ В КОМНАТАХ К 10.30 ВЕЧЕРА.
Все яснее ясного. Свидания не разрешались, находиться в комнатах в десять тридцать вечера с воскресенья по четверг.
– Воскресенье! – завопила Донна. – В воскресенье я должна быть в комнате в десять тридцать!
– Да, – подтвердила я.
Но у нас было немного больше свободы в пятницу и субботу вечером. Нам разрешалось назначать свидания, и нам можно было отсутствовать до двух часов ночи. Более того, можно было в особых случаях получить разрешение уехать из города на уик-энд и побыть с друзьями или родными. Я не могла сказать, что это меня как-то затронуло, но Донна просто ухватилась, за это.
– Ну, слава Богу, – сказала она. – У меня есть друзья и родственники во всей Флориде, которых я не видела много лет. Наконец я смогу повидать их в выходные… и сбросить пояс с чулками на сорок восемь часов!
Наконец был сформулирован закон всех законов. Он был выражен чугунным, юридически непробиваемым языком. Друзьям-мужчинам или родственникам ни в какое время не разрешалось посещать студенток-стюардесс на четырнадцатом этаже отеля. Равно как и студенткам-стюардессам, не разрешалось встречаться с друзьями-мужчинами или родственниками в комнате или номере этого же отеля. По великодушному разрешению дирекции друзья-мужчины или родственники могли приниматься в холле отеля и только там.
– Смешно, – сказала Донна.
Аннетт сказала:
– Ну, по-моему, главная мысль в том, что они хотят, чтобы мы работали, какая бы работа ни была. В конце концов, им стоит ужасно много денег привезти нас сюда и оплачивать наше пребывание в отеле целый месяц. Поэтому они должны установить целую кучу правил.
Донна спросила, поворачиваясь к Мэри Рут Джурдженс:
– Ты тоже так думаешь?
– Я?
– Да, ты. Кстати, как мы тебя зовем? Мэри или Рут, или как?
– Мэри Рут.
– Двуствольное имя, а?
– Некоторые берегут дыхание, называя меня Джурди. Пожалуйста, зовите меня так.
– О'кей, Джурди, – сказала Донна. – Что ты думаешь об этих сумасшедших правилах?
– Это их авиалиния.
– Конечно, это их авиалиния, но это не дает им права приказывать нам как скотине.
– Они не присылали мне приглашения приехать сюда, – возразила Джурди. – Я просила их об этом. Они уверены, что я должна носить чулки и пояс. О'кей. Я буду носить чулки и пояс. Вот и все.
Донна посмотрела на нее с интересом.
– Послушай, Джурди, чем ты занималась до того, как приехала сюда?
– Почему ты спрашиваешь?
– Я просто спрашиваю, милая. Ты не должна сердиться. Если не хочешь, не говори.
– Я была официанткой в отеле «Трипп» в Буффало. До этого я была официанткой в закусочной.
Донна отвернулась от нее:
– Аннетт, а что делала ты?
– Ну, я была секретаршей в банке.
– Это хорошее… спокойное занятие.
– Да, очень спокойное. В этом и была вся беда. Оно было даже слишком спокойным.
Донна спросила:
– Эй, Альма, что ты думаешь обо всех этих правилах?
– Прости, о чем речь? – переспросила Альма. Она методично вытаскивала вещи, складывая нижнее белье и пряча его в комод. Все остальные сидели на моей кровати, кроме Джурди, которая стояла одеревенело, подпирая спиной стену.
– Я сказала, что ты думаешь обо всех этих правилах? – повторила Донна. – Никаких мужчин в твоей комнате и прочее в этом роде.
– А, – ответила Альма, – я скажу тебе, что я думаю. Я думаю, что американские девушки слишком невинные, вот что я думаю.
– Это правда? – спросила Донна.
Альма пожала плечами:
– Правила. Правила есть правила. Они существуют. Если вы можете их выполнять, вы их выполняете. Если вы не можете следовать им, тогда берегитесь полицейского на углу, чтобы он вас не схватил.
– Я запомню это, – сказала Донна и засмеялась. Она взъерошила красивые каштановые волосы Аннетт.
– Знаете что, ребята? Я умираю от жажды. Аннет, милая, взгляни в холодильник. Нет ли там кусочков льда?
– О'кей, – сказала Аннетт.
– Кэрол, открой тот серый чемодан для меня, хорошо?
У меня возникло странное чувство.
– Что ты хочешь вытащить оттуда?
– У меня припрятана бутылочка джина. Мы можем выпить и расслабиться.
– Нет, – сказала я, и Аннетт на пути к холодильнику остановилась как вкопанная.
– О, давай, – сказала Донна, смеясь.
– Нет, мисс, – возразила я.
Она перестала смеяться.
– Знаешь, я думала, ты другая, – сказала она.
Она ошибалась, если думала, что разобьет мне сердце этой старой шуткой.
– Давайте объяснимся, – предложила я. – Я не возражаю. Если ты хочешь выпить, ты идешь и пьешь. Это твое право.
– Это как?
– Послушай, -сказала я, – ты знаешь правила. Бог мой, мы только что закончили их читать. В любое время, когда тебе захочется нарушить правило, на меня можешь положиться, и, я думаю, со всеми остальными в этой комнате тоже нет проблем. Мы не доносчики. Но не нужно вовлекать нас. Идет?
– Ладно, – сказала Донна. – Я не возражаю выпить сама. Все, кто захочет выпить, пожалуйста.
– Прекрасно, – одобрила я. – Теперь я скажу, что тебе делать. Ты возьмешь бутылку, лед, пойдешь и закроешься в ванной. Мы не будем беспокоить тебя. Кому-нибудь нужно воспользоваться туалетом, пока Донна не закрылась там?
– Ха-ха-ха, очень смешно, – произнесла Донна.
– Я серьезно, – сказала я.
– Правда?
– Да, правда.
Она посмотрела на меня. У нее были самые поразительные зеленые глаза, в которых плясали чертики.
– Что ж, маленькая женщина. Ты выиграла.
– Нет, нет, – возразила я. – Нет, нет. Не заставляй меня останавливать тебя. Вот ванная. Она в твоем распоряжении.
– Ты выиграла очко, Кэрол. Не растравляй рану.
Она встала и потянулась.
– Никаких выпивок, – сказала она, удивляясь. – Никогда не думала, что доживу до такого дня.-Она поднимала голову, как будто прислушивалась, что происходит у нее внутри.-Знаете что? – сказала она. – Я умираю с голоду. – Она посмотрела на часы. – Господи! Не удивительно, что я умираю с голоду! Уже четверть девятого. Вы представляете, что. я ничего не ела с шести утра?
– У меня есть немного печенья, прошу вас, – предложила Аннетт.
– У меня есть конфеты. Угощайся, – сказала Джурди.
– Ребята, вы не понимаете. Я голодна. Я хочу бифштекс, И я открою вам секрет. Я пойду сейчас и съем его.
Наступила мертвая тишина.
До нее стало доходить.
– Господи, – сказала она, – какое правило я нарушаю теперь? Вы считаете, что, если я хочу бифштекс, Я должна есть его в ванной? Я молчала. Заговорила Аннетт:
– Нет. Только то, что мисс Пирс сказала: мы не должны выходить из отеля сегодня вечером. Помнишь? И тут Донна вышла из себя. Это была последняя капля. Она носилась взад и вперед по комнате, вопила о нацистской Германии и Советской России, она швыряла свои туфли в стену, она начала рвать на себе волосы, пока я не схватила ее за руки и не сказала:
– Эй, относись к этому спокойнее, остынь. Ты не можешь выйти из отеля, но я держу пари, что здесь есть кафетерий, прямо в отеле, где ты можешь съесть гамбургер.
Она закричала:
– Я не хочу чертов гамбургер, я большая девушка, мне необходимо питание, я хочу бифштекс с косточкой.
– О'кей, – сказала я. – Я тоже не ела целый день. – Я пойду с тобой.
– Кэрол, – окликнула меня Альма. – Ты возьмешь меня с собой?
– Ты голодна тоже? Конечно. Аннетт? Джурди?
Аннетт и Джурди сказали, что они остаются. У них было печенье и конфеты.
– О'кей, Донна, – сказала я. – Пойдем.
Странная искорка промелькнула в ее зеленых глазах.
– Это славный, высшего класса отель, не так ли? – проговорила она. – Бьюсь об заклад, что здесь есть славный первоклассный ресторан.-Она взглянула на меня проницательно.-Томпсон, ты не можешь пойти в таком виде.
– В каком виде?
– В такой одежде.
– Почему нет?
– Правило триста двадцать пятое, – завопила она. – Ты не должна появляться нигде в отеле без подобающей одежды. Правило шестьсот девяносто девятое: вы должны предъявлять самые высокие требования к своей внешности. Я буду повторять правила до тех пор, пока они не станут вываливаться из ваших ушей. Итак, все куклы внизу будут в вечерних платьях. И ты тоже его наденешь.
– Ты с ума сошла? Вечернее платье, чтобы пойти съесть гамбургер?
– Именно так, – подтвердила Донна и обратилась к Альме: – У тебя есть вечернее платье?
– Ну конечно, – вскинула она голову.
– Ползи в него.
– Слушай, Донна, – начала я; она угрожающе повернулась ко мне и сказала:
– Если ты не перестанешь сердить меня, то я поколочу тебя, так вот. Нет правила против еды, не так ли? А если мы пойдем есть, мы должны соответственно одеться, не так ли? Так что поживей, беби, потому что я даю вам только пятнадцать минут, чтобы принять боевую окраску. Понятно?
Если бы кто-нибудь спросил мое мнение, я бы сказала, что это невозможно. Но провозглашаю во всеуслышание: девушка может успеть поверхностно вымыться, переодеться, напудриться, надеть серьги, все это проделать всего за шестнадцать минут, причем вместе с другими двумя девушками, которые все это время постоянно крутятся под ногами. Вам необходима определенная движущая сила, и в нашем случае такой движущей силой явилась Донна Стюарт, которая ежесекундно вопила на нас, потому что она подозревала, что упадет замертво от острого голода прежде, чем мы дойдем до лифта. Она упустила свое призвание, эта девица. Она должна была работать надсмотрщиком у фараонов, когда они строили пирамиды. Аннетт и Джурди сидели на моей кровати, наблюдая за нами. Они не произнесли ни слова. Они только смотрели. Осмелюсь сказать: это была самая дикая сценка, какую они когда-нибудь видели в своей жизни.
Я должна признать, мы выглядели весьма презентабельно. На мне – небольшой золотой костюм, купленный, у Лорда и Тейлора, и золотые башмачки. На Альме – что-то совершенно потрясающее из черного кружева с огромной красной розой на груди; своим великолепием она едва не ослепляла вас. А Донна была просто ходячей мечтой в непостижимом платье – я не могла сообразить, как это было все надето, ее платье было таким тонким – в мягком фантастическом цвете, который я могла описать как туманный испанский мох или старая паутина. Все в мире было сделано для ее фигуры, для ее зеленых глаз и ниспадающих красных волос.
– Донна! Откуда такое изумительное платье? – воскликнула я.
– Чиапарелли, – сказала она. – Экспромт. Что-то вроде этого.
– Для маленькой деревенской девочки из Нью-Гэмпшира ты явно знаешь, как себя вести, – заметила я. – Разве ты мне не говорила, что никогда не была в Нью-Йорке? Как ты умудряешься заказывать такие платья в лесной глуши? Через каталог Шира, Робека?
– Я нашла его у Файлина в Ба-а-астоне, – ответила она.-Ты слышала когда-нибудь о Ба-а-астоне? Кто видел мой кошелек? Где мой кошелек?
Он был на ее постели.
Она села и открыла его, и перевернула его так, что содержимое вывалилось, включая тридцать центов, несколько монет по десять центов, три монеты по двадцать пять центов, два бриллиантовых кольца и рулон банкнотов размером с кулак.
– Донна! Вот это деньги! – воскликнула я.
– Именно их я и искала, – сказала она. – Нам же нужно будет заплатить за ужин. Думаю, брать все не обязательно?
– Чтобы громко крикнуть, сколько у тебя в этом рулоне?
– Тысяча двести долларов, – сказала она.-Мой старик дал их мне утром как прощальный подарок. – Она вытащила одну стодолларовую бумажку и засунула ее в маленький серебряный вечерний кошелек, который держала в руках. – Этого должно хватить, не так ли?
– Я надеюсь, малыш, – сказала я. Я прикинула, что это будет веселая ночка и я не обойдусь одним чеком, так что я предусмотрительно положила семь долларов и пятидесятицентовую монету в кошелек. У Альмы, как я и подозревала, оказалась бумажка в один доллар, надежно приколотая большой безопасной булавкой где-то возле пупка. И я не думаю, что кто-нибудь из нас был скрягой. Я имею в виду то, что все мы получали свои сорок пять долларов в неделю минус пятнадцать за жилье и минус некоторые другие вычеты; и сколько же вы можете ассигновать на гамбургер в таких условиях? Сразу стало очевидным, что Донна относится к тем людям, которые не имеют ни малейшего представления о деньгах. Двадцатидолларовая бумажка, или пятидесятидолларовая, или стодолларовая для нее были едины: просто банкноты, просто деньги, просто то, что правительство печатает для того, чтобы ей не нужно было тащить сундук с монетами, когда она поедет в Бостон к Файлину.
Альма спросила:
– Мы идем? Или мы не идем?
– Мы идем, – сказала Донна. – Аннетт, милая, окажи милость. Сложи эти вещи обратно в мою сумочку, хорошо?
Аннетт слезла с постели.
– Но ты же не можешь оставить все эти деньги разбросанными вокруг, Донна. Все эти кольца.
– О, не беспокойся, – сказала Донна.
– Я спрячу твою сумочку в шкафу, -сказала Аннетт.
Донна засмеялась:
– О'кей.
– Минуту, – сказала Альма. Она выбрала одно бриллиантовое кольцо, надела его на средний палец правой руки, критически осмотрела и обратилась к Дойне: – Ты не возражаешь? Я надену его сегодня?
– Конечно. Пожалуйста.
Мы вышли к лифтам, и несколько деревенщин с бигуди и в плащах, чтобы прикрыть их наготу, посмотрели на нас обалдевшими глазами. Бедные растрепы: студентки-стюардессы принимались за свою черную работу.
Сказать по правде, мы никак не дискредитировали школу по подготовке стюардесс. И то, чего раньше я специально не отметила, – мы занимали весьма значительное место в пространстве. Я носила трехдюймовые каблуки. Альма, у которой был примерно мой рост, пять футов семь дюймов, носила четырехдюймовые шпильки, и то же самое Донна. Добавьте четырехдюймовые каблуки девушке, рост которой почти пять футов девять дюймов без каблука, и вы получите что-то весьма заметное.
Бой-лифтер побледнел, увидев нас. На этот раз никаких улыбочек, о нет. Мы возвышались над ним на пятнадцать футов, и если бы он допустил малейшую провокацию по отношению к нам, мы могли сразу же вправить ему мозги. Мы больше не были комическими персонажами, которых держали от греха подальше на четырнадцатом этаже. Мы были леди. У нас было достоинство. Мне хватило нескольких секунд подумать об этом, пока лифт спускался. Было почти невероятно, что я приехала сюда из помойного ящика – когда? – всего несколько часов назад. Томпсон, помидор с Вашингтон-сквер. И вот я здесь, одетая как девушка, пахнущая как девушка, чувствующая как девушка, мечта, мечта, мечта, идущая съесть свой первый гамбургер в отеле «Шалеруа» в Майами-Бич. Это было великолепно. Мне казалось, что радуга заиграла вокруг моей души.
Лифт остановился, двери мягко открылись, мы шагнули вперед, и – эй, быстро! – произошло то удивительное, о чем пишут в рекламах. Это было наше общее переживание, разделенное между нами тремя: мы почувствовали, что воздух наэлектризовался, глаза повернулись, мы услышали жужжание от шепота комментариев. Все, кого я видела перед собой, были мужчины. Весть о том, что на четырнадцатом этаже находятся сорок отборных женщин, должна была распространиться, и вот мы здесь, три типичных экземпляра. Мне хотелось повернуться и убежать.
Затем тут же, откуда-то из этой пульсирующей атмосферы, материализовался мистер Максвелл Куртене: в черном пиджаке, черном жилете, полосатых брюках, с лицом Цезаря, с тонкими белыми руками. Он не был мужчиной, над которым можно посмеяться. Он был достаточно сильным, и вы должны были уважать его. Но он был ниже ростом, чем я предполагала, примерно пять футов шесть дюймов. Он смотрел на меня и улыбался. Он смотрел на Альму и улыбался. Потом он посмотрел на Донну, как если бы она пронзила ему сердце.
Несомненно, я должна была быть готовой к этому.
– Леди, – обратился он к нам, – что я могу сделать для вас? – Но сказал он это Донне, и я подозреваю, что, говоря это, он раскачивался на носочках, как будто пытался вглядеться прямо в ее глаза.
Она с придыханием произнесла:
– О, мистер Куртене, мы с четырнадцатого этажа, подготовительная школа…
– Вы не обязаны говорить мне об этом. Я вижу. Позвольте мне выразить, как я счастлив, что вы – здесь, с нами; это честь для нас, что мы имеем возможность участвовать… – Он был так возбужден, что хотел произнести свою речь с начала до конца.
Донна сказала:
– Мистер Куртене, мы бы хотели узнать, есть ли здесь ресторан или, возможно, буфет, где мы могли бы немного перекусить. Есть? Просто какой-нибудь маленький кафетерий, где мы могли бы съесть маленький старый бифштекс или что-нибудь еще?
Не знаю почему, но мне казалось, что она говорила, как Скарлетт О'Хара. Он был ошеломлен:
– Есть ли у нас ресторан?
– Да.
– Мадам… – Он помолчал. – Будьте так добры и скажите мне ваше имя?
– Донна Стюарт. А это мисс ди Лукка, а это – мисс Томпсон.
– Прекрасно, – сказал он. Он холодно поклонился каждой из нас. Потом повернулся к Донне: – Пожалуйста. Пройдемте со мной. У нас и в самом деле есть небольшой ресторан. Позвольте сопроводить вас туда.
Он шел впереди рядом с Донной. Со спины он выглядел очень широкоплечим и слегка кривоногим, а макушка его головы едва доходила до ее подбородка. Я не хочу сказать, что меня сколько-нибудь интересует проблема человеческого роста; просто так случилось, что макушка его головы проходила под ее подбородком и, очевидно, что он свалился на нее, как тонна кирпичей, и история опять повторялась. Вы, возможно, думаете, что маленькие мужчины склонны охотиться за маленькими женщинами. Вовсе нет. Во всяком случае, Донна Стюарт так не думала. Сначала мистер Майрхед, жокей. Теперь мистер Куртене. Страшно подумать, что может случиться, если она когда-нибудь наткнется на карлика.
– Это большой отель, – сказала мне Альма. – Очень красиво обставлен. – Это действительно был большой отель, и он действительно был хорошо меблирован. Мы все шли и шли, впереди мистер Куртене, говорящий об одном и том же с Донной, пока наконец не пришли к просторной арке, которую перекрывал толстый красный бархатный канат. У каната стоял одетый в форму лакеи, в чьи функции входило поднимать его и пропускать вас, если он считал, что вы на верном пути. Мистер Куртене щелкнул пальцем, и лакей, съежившись, с подобострастием поднял канат, причем так быстро, что едва не повредил лодыжку.
Мистер Куртене сделал широкий жест.
– Милые молодые леди. Это наш маленький ресторан. Мы называем его «Комната Короля-Солнца» – по имени, вы помните, короля-Солнца, великого и прославленного Людовика XIV. Милости просим.
Я не могла произнести ни слова. Мы были в его власти. Он показывал дорогу, а мы следовали за ним. Я думала о семи долларах и пятидесяти центах в моем кошельке и о долларовой бумажке, приколотой у Альмы на пупке, и думала, слава Богу, что Донна оказалась достаточно дальновидной и взяла сто долларов. Но, возможно, и это было заблуждением. Потому что «Комната Короля-Солнца» была не просто громадной; она была так потрясающе украшена, и столы были такие большие и так далеко поставлены друг от друга, и покрыты таким столовым бельем, и сервированы такими сосудами и серебром, что всякий дурак поймет, что и корка сухого хлеба будет стоить здесь целое состояние, особенно по заказу. Потолок был покрыт миллионами ярдов волнующегося серого атласа, собранного в центре и закрепленного огромной золотой брошью в форме солнца с лучами. На трех стенах были яркие росписи, изображавшие, я полагаю, различные любовные сцены из жизни короля-Солнца, а четвертая стена была совсем не стеной. Это было огромное закругленное окно, один конец которого открывался на террасу, где играл оркестр и танцевало несколько пар.
– Как в Риме, – сказала Альма.
Теперь мы превратились в процессию. Перед мистером Куртене шел метрдотель по имени Генри и три рядовых официанта. Ресторан был полон людьми, и казалось, что они были очень взволнованы нашим появлением среди них. Донна в своей паутине от Чиапарелли была несомненно центром притяжения, но Альма и я получили свою долю взглядов, и я чувствовала, как все время краснею до пят.
Наконец мы добрались до столика. Официанты выдвинули три стула для нас, дали нам меню размером с «Нью-Йорк таймс», но сделанное из пергамента или из чего-то в этом роде, затем мистер Куртене вскочил и начал произносить новую речь. Он, очевидно, был помешан на ораторском искусстве и не мог открыть рта без того, чтобы не выплеснуть речь, и он произносил речь с таким страстным рвением, что это довольно нервировало.
– Мои дорогие юные леди, – начал он. – Это первый ваш вечер с нами в «Шалеруа». Позвольте мне повторить, что я говорил раньше. Это замечательно, это восхитительно, что вы с нами. Итак, сегодня, вы должны быть нашими гостями. Этот отель – ваш. Я прошу вас заказывать все, что вам захочется. Абсолютно все. Нам будет только приятно.
Пока он говорил он не сводил глаз с Донны, а она открыла широко свои глаза и смотрела с сияющей улыбкой на него.
– Конечно, мистер Куртене! Какой вы милый! Девочки, разве мистер Куртене не самый милый мужчина?
Он густо покраснел.
