Текст книги "Терминаторы"

Автор книги: Беркли Мазер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– После её рассказа у меня никаких сомнений не осталось. Когда она сообщила немцу, что собирается навестить отца, тот выразил крайнее недовольство таким решением. Ведь если в её отсутствие появится полиция, безопасность его пациента будет поставлена под угрозу. Она притворно согласилась, чтобы не накалять обстановку, а ночью тихо ускользнула. Очевидно, он послал своих головорезов с заданием вернуть её обратно.

– Ясно... И, все это зная, она все же решила вернуться назад?

– О, Господи! Мне нужно что-то объяснять? Ты сам её прекрасно знаешь. Проклятый госпиталь для неё – все. Так что вопрос о возвращении просто не обсуждался. Но у неё не было выбора – пришлось тащить с собой меня. Мы добирались окольными путями по ночам. В госпитале мне показываться запретили, и вот я оказался здесь. К тому же моя рана воспалилась, Клер прислала кое-какие лекарства, и только теперь я начал приходить в себя. Вот и все. Что ты теперь собираешься предпринять? – он снова улегся и зло косился в мою сторону.

– У меня нет готового решения, – сказал я. – Прежде всего нужно прекратить грызню и постараться спокойно оценить ситуацию.

Уэйнрайт перехватил мой взгляд и горько усмехнулся.

– Ладно... объявляется временное перемирие.

– Ты видел немца? – спросил я.

– Нет.

– А я видел. Не думаю, что это тот же парень, но это ещё ничего не значит. Ведь, как тебе известно, восточные немцы работают на русских.

– Да. Но, по моим догадкам, они из одной компании.

– Если бы удалось убедить Клер сообщить пограничникам, она бы осталась вне подозрений, – задумчиво протянул я.

– Не выйдет, – решительно возразил Уэйнрайт. – Я предлагал, но она послала меня к черту. Госпиталь для неё святыня, а один из этих бандитов пациент. С таким же успехом можно просить католического пастора настучать в полицию после исповеди.

– Но если это сделаем мы сами... – начал я, но он не дал закончить мысль.

– На меня можешь не рассчитывать. У тебя с ней все кончено, а ещё продолжаю надеяться.

– У тебя нет ни малейшего шанса, – парировал я. – Ты просто ещё один дешевый представитель партии плаща и кинжала, вроде меня. Сам же говорил.

– Еще я сказал, что выхожу из игры. Что бы меня не ожидало, решение остается в силе. Между нами на сей счет не должно оставаться никаких недомолвок, Риз.

– Если ты думаешь, что тебе позволят окопаться в этих местах, ты просто дурак. Гафферу стоит только намекнуть индусам с пакистанцами, и ты вылетишь отсюда, как пробка из бутылки, с запретом проживания на всем субконтиненте.

Он присел на постели и взглянул мне в лицо.

– Если ты собираешься настучать в полицию...

– Остынь. Я просто размышлял вслух. Поход в полицию ни к чему хорошему не приведет. Они передадут тех двоих военным, те их допросят, ничего не добьются и депортируют в страну проживания. Для меня они станут так же бесполезны, как том "Капитала" с автографом автора.

– Если я правильно понял, это все, что тебя интересует? – холодно подытожил Уэйнрайт. – Ты хочешь только проследить их связи и в результате получить свой чек. Клер для тебя уже ничего не значит?

– Даю слово, я сделаю все возможное, чтобы уберечь её от любой опасности. Давай больше не будем к этому возвращаться.

– Хватит говорить только от себя, я же говорил "мы".

– Ну, ладно, "мы". Но в то же время я в отставку не подавал, и как только Клер будет в безопасности, оставляю за собой право действовать по своему усмотрению. Да, если тебе так больше нравиться, хочу получить свои деньги. Последний раз говорю, давай кончать эту свару.

– А кто её начал? – буркнул он. – Ты и твой Всемогущий Господь...

Я встал и направился к двери.

– Делай что хочешь, Уэйнрайт. У нашего союза нет будущего. Ты уже решил, что и как лучше... Только не лезь ко мне, когда займешься им, а не то пожалеешь.

– Извини, погорячился, – промямлил он. – Прекрасно знаешь, что сейчас я сам ни на что не способен.

Я вернулся к своей койке.

– Ладно, согласен. Не хочу тебя ещё раз тыкать носом, но ты должен понять: или мы кончаем с детскими обидами и будем работать, как взрослые люди, или разбежимся.

Он недолго колебался и смущенно протянул мне свою руку, а я с не меньшей застенчивостью её пожал.

– Ладно, – буркнул я и сел на место, – продолжим. Что это за пациент? Были у Клер хоть какие-то предположения на его счет? Что это за птица, и что с ним случилось?

– У него серьезный перелом ноги и травма головы, а что?

– Меня только что осенило: а ведь это мог быть Поляновский.

– Нет. Он типичный англичанин, – покачал головой Уэйнрайт. – Клер говорила, что он бредил, когда его принесли. И можно было догадаться об авиакатастрофе. Немец, видимо, очень хороший хирург. Он сделал рентген, наложил гипс и провел трепанацию черепа. К тому же этот тип взвалил на себя немалую часть работы по госпиталю, и это ещё одна из причин, по которой Клер не хочет связываться с полицией. Сам знаешь – у медиков о человеке судят по квалификации. Они так и ходят друг за другом. У неё только одно желание: пусть они уйдут сами.

– Жаль, что мы не можем чем-то их пугнуть, – заметил я. – Это могло бы избавить Клер от их присутствия, а мне удалось бы за ними проследить. Насколько я понимаю, ты не будешь возражать против того, что сейчас я говорю в единственном числе? Иначе мы опять рассоримся.

– Я готов терпеть до самой могилы, – улыбнулся он, но тут же снова стал серьезен. – Ты действительно считаешь, что меня вышвырнут отсюда, если мне захочется осесть в этих краях?

– Все будет зависеть от обстоятельств твоей отставки, – сознался я. Если она произойдет с согласия и одобрения Гаффера, тебя могут оставить в покое.

– Хотелось бы верить, – нахмурился Уэйнрайт. – Этот ублюдок наверняка захочет заставить меня ещё раз поработать на него.

– Это меня не удивит, – недобро усмехнулся я. – Но если Клер узнает, останется только уповать на Божью помощь.

– Ты хочешь сказать, что выхода нет?

– Нет, раз уж тебе приходилось на них работать. Могу напомнить ещё кое-что. Ты, вероятно, это знаешь, но боишься признаться самому себе.

– О чем ты?

– В действительности никто не может выйти из Дела. Это как наркотик. Его можно ненавидеть, можно преодолеть эту привычку... или думать, что с ней покончено. Приходит день и кто-то просит тебя об одолжении, а ты заявляешь: "Нет, брат, я видел свет, я спасен". Потом ты размышляешь, точнее говоря, оправдываешься перед собой – патриотизм, ненависть к Ним и так далее. И не успеешь оглянуться, а тебя уже нагрузили ушлой работенкой. Ты говорил, что я сделал это ради денег. Ну, в какой-то мере ты прав. Без чека я определенно и пальцем не пошевелю. Это подорвало бы мое профессиональное реноме, а эта штука слишком много значит. Так что чек это ещё не все.

– Не отталкивай меня, – с чувством продекламировал он, – тогда сможешь совместить патриотизм и деньги одновременно.

– Хотел бы я знать, так ли это.

– А я нет. Не люблю гадать.

– Чушь. С чего ты взял, что Гаффер не даст тебе уйти? Будь ты растяпой, тебя уже давно бы с треском вышибли. С соответствующими мерами против утечки информации, конечно.

– Хочешь поднять мой моральный дух?

– Нет, с какой стати? Я тебе ничего не должен. Если говорить начистоту, ты мне тоже не нравишься. Противно видеть, как бесцельно пропадают талант, опыт, годы тренировки! Терпеть не могу, когда этот старый ублюдок Гаффер так издевается над человеком. Вот и все, дошло до тебя? Ты терпеть не можешь эти отчеты. Я от них тоже не в восторге. В нашем Деле нет ни одного человека, который не был бы с этим согласен. Но не надо перегибать палку. Он просто проверяет все и вся – пядь за пядью. Эту технологию он позаимствовал у Военно-воздушных Сил во время Второй Мировой. Мне приходилось сталкиваться с бывшими пилотами-истребителями, которые тоже прошли через это. Руководству требовались реальные цифры вражеских потерь. Недооценка сил противника могла стать роковой. Поэтому если по возвращении с боевого задания парень утверждал, что сбил троих, над ним посмеивались, обзывали, буквально издевались. Если у него были хоть малейшие сомнения в своей правоте, он давал задний ход, а если был абсолютно уверен – твердо стоял на своем. Некоторые пилоты теряли самообладание, доходило даже до мордобоя, но только настоящий параноик после подобной мясорубки мог выдавать желаемое за действительность.

– Ты действительно предан нашему делу? Раньше и я с издевкой спрашивал об этом, но теперь не до шуток, – медленно выговаривая слова, сказал он.

Мне стало не по себе, но я ухитрился неуклюже кивнуть и невнятно пробормотать:

– Ну... гм... возможно и так. Ведь это кое-что для меня значит. Господи, я всегда буду повторять – дело важнее проблем одного человека. Как хочешь, если уж так приперло, уходи... Но я абсолютно уверен, что тебе не удастся полностью вычеркнуть это из своего сознания.

Я действительно не хотел его отставки. Пока он был в деле, шансов увести мою девушку у него было не больше, чем запихнуть масло раскаленной булавкой в задницу дикой кошки.

Глава двенадцатая.

Молодой организм Уэйнрайта быстро восстанавливал силы. Время от времени мне приходилось делать ему перевязки, и я старался пару раз в день его накормить. Поэтому уже к вечеру он значительно воспрянул духом. Пожалуй, даже чересчур, поскольку бездействие стало давить ему на нервы, и он становился все более раздражительным.

– Что ты собираешься предпринять? – поинтересовался он.

– Поеду в госпиталь и увижусь с ней.

– Хорошо. Когда мы отправляемся?

– Не пори чушь. Ты ещё не в форме.

Старая шарманка закрутилась по второму кругу, со стороны могло показаться, что наше соглашение вновь оказалось под угрозой.

– Неужели ты надеешься провернуть это незаметно? – недоумевал он.

– У меня есть свои способы.

– Последний раз их почему-то не нашлось, о чем убедительно говорит твоя физиономия, – не унимался Уэйнрайт.

– Просто от меня отвернулась удача.

– Возможно, но если она снова тебе изменит, то в ход пойдет оружие.

– Придется рискнуть. Клер может быть самой самостоятельной женщиной в целой Азии, но сейчас она чувствует свою незащищенность. Хотя ей хотелось бы держать нас подальше от этой заварухи, от одного сознания нашей поддержки Клер будет спокойнее.

– А ты ещё хотел на этом сделать деньги!

– Хватит ребячиться.

– Ладно, но я тебя, ублюдка, насквозь вижу.

– Ну, ладно. Можешь что-нибудь предложить?

– Отправимся вместе.

– Двадцать миль, да ещё в темноте? Ты просто будешь тормозить все дело.

– Ты же говорил про пони.

– Они только для меня и Сафараза; ему придется их сторожить, пока я буду в госпитале.

– Сам же говорил, что возьмешь в деревне ещё одного.

– Не выйдет. Я говорил со старостой. У них только ослы, которые не смогут поспеть за пони.

– А ты уже все обдумал, верно? – не сдавался Уэйнрайт. – Ладно, тогда пусть Сафараз останется здесь, я займу его место.

– А когда мы туда доберемся, снова вспыхнет перепалка, поскольку тебе захочется проникнуть внутрь.

– Почему бы и нет, черт возьми? – он встал с койки и пару раз присел. – Я в отличной форме.

– Мне известен план госпиталя, а тебе нет.

Это могло продолжаться бесконечно, но в конце концов я буквально сразил его обычным вопросом.

– Хочешь что-нибудь передать? – с невинным видом поинтересовался я, когда на закате мы с Сафаразом стали собираться в дорогу.

– У меня нет ничего, что можно тебе доверить, – кисло буркнул он. Тем более тебе вряд ли удастся подойти достаточно близко, чтобы передать мои слова.

– Хочешь пари? – прищурился я. – Мне придется дождаться пока Клер ляжет спать, затем я проберусь в её комнату. Ничего страшного. Я там уже бывал.

Его полный ненависти взгляд ещё целый час вызывал у меня самодовольную усмешку. Только час, потом у меня хватило других проблем.

От деревни тропа миль пять шла под уклон, затем спускалась в широкую изолированную долину. Прежде, чем начать снова взбираться к госпиталю, мы увидели внизу огоньки. Четыре светящихся точки разместились по углам воображаемого квадрата, попарно по обе стороны тропы. Поначалу я принял их за костры пастухов, но Сафараз категорически отверг такую версию: в это время года те уже опустились ниже границы снегов и ушли на зимние пастбища.

– Караван? – мелькнуло у меня.

– Откуда ему здесь взяться, сахиб? Тропа ведет к деревне и там обрывается.

– Тогда что же? – раздраженно буркнул я.

– Солдаты, – подсказал он, и у меня екнуло сердце. Мы находились в шестидесяти милях от позиций, практически в нейтральной зоне, свободной от военных. Небольшие патрули с обеих сторон изредка навещали госпиталь, выполняя неписанное, но скрупулезно соблюдаемое соглашение о временном прекращении огня. Но в данном случае речь явно шла о чем-то более значительном.

После недолгих размышлений Сафараз определил расстояние между огнями в две сотни ярдов. Если предположить, что они размещены по углам лагеря в четыре сотни квадратных ярдов, этого вполне достаточно для целого батальона со всей техникой. Мы были отрезаны от госпиталя, а крюк по окрестным горам мог отнять несколько дней. К тому же эти ублюдки могли наведаться в деревню за провиантом, а значит поставить госпиталь на грань жизни и смерти. Я сидел, тупо уставившись на огни, и в бессильной ярости изрыгал проклятия.

– И все же... – неуверенно начал Сафараз.

– Что? – нетерпеливо перебил я.

– Послушай, сахиб. Не надо шума. Чистый горный воздух позволяет услышать даже шорох в спящем лагере, даже различить запах вьючных животных. Но пока мы видим только эти четыре огня...

Конечно, патану нельзя было отказать в правоте. Даже беглый анализ наводил на мысль, что ни один командир, знающий свое дело, не станет ночью отмечать границы своего расположения огнями.

– Сигнальные огни, – заявил я с решительностью, которую сам же не разделял.

– Возможно, сахиб – но для кого?

– Уберем с тропы пони и спустимся на разведку.

Ответ мы получили ещё на полпути к цели. Сафараз первым услышал далекий рокот вертолета и сжал мою руку.

– Я был прав, – удовлетворенно заметил он. – Солдаты. Десантники.

– Все же спустимся вниз, – настоял я. – Хочу увидеть, сколько их здесь и нет ли оборудованной посадочной площадки.

Сафараз, опасаясь встречи с патрулями, выдвинулся вперед, но до самых огней мы не обнаружили никаких признаков жизни. Вертолет снизился и теперь висел почти у нас над головой, но я его все ещё не видел – его сигнальные огни не горели. В центре площадки кто-то начал подавать сигналы электрическим фонариком. Тогда вертолет включил посадочные огни и в отраженном свете появился мерцающий круг вращающегося винта. Некоторое время вертолет ещё висел в воздухе, потом опустился на землю, мотор заглушили, но лопасти продолжали лениво описывать круги. Огней стало больше, они устремились к машине.

– Держите этих козлов подальше, пока винт окончательно не остановится! – раздался резкий выкрик на английском, сопровождаемый многоголосыми криками на урду. – Осторожно! Не трясите его, совиное отродье! Аккуратнее, сукины дети! – обычный восточный аккомпанемент для собравшихся выполнить какую-либо работу вместе.

Затем люди вышли на свет, и вместо солдат я увидел разношерстную компанию кули, с подчеркнутой осторожностью несущих тяжелую ношу. При ближайшем рассмотрении ею оказался человек на носилках.

Хлопнула дверь кабины, и на землю спрыгнул пилот. Он остановил рукой едва вращающуюся лопасть винта, а я кивнул Сафаразу, и мы подползли поближе.

Тут я заметил Клер. Она шла рядом с немцем, кутаясь в плед от ночного холода. Пилот направился к ним и поздоровался за руку, но из-за царившей суматохи голос различить было невозможно. Пилот сердито закричал и стал раздавать оплеухи. Клер взяла инициативу в свои руки, раздала пару пачек местных сигарет, и все сразу успокоились. Тогда она оставила только троих, которым наконец удалось погрузить носилки на борт, а остальные сгрудились неподалеку. Теперь мы могли слышать их разговор. После нескольких фраз по-немецки девушка повернулась к пилоту и перешла на английский.

– Теперь с ним все будет хорошо. Доктор Рейтлинген знает, что следует делать.

– Рад это слышать, – проворчал пилот. – Было чертовски трудно вас найти.

– А как насчет обратного пути? – поинтересовалась Клер.

– Сложно. Нам едва хватит топлива, – он полез в кабину и достал планшет с картой. – Я полагаю, вы мне можете помочь? – при свете электрического фонаря они склонились над картой.

– Вот эти огни в пяти милях отсюда – ваш госпиталь, правильно?

– Да, верно, – согласилась Клер.

– Хорошо. А вот здесь я отметил ещё одну группу огней – у подножия горы без названия. Что это может быть?

– Да... это, вероятно, Ситло, – сказала Клер после некоторого раздумья. – Большая деревня у входа в долину.

– Спасибо, – кивнул пилот и отметил что-то на карте. – На этой службе нужно видеть сквозь стены. Мне предстоит перевалить через кряж в начале долины и приземлиться на заброшенном полевом аэродроме, а на эти карты трудно положиться, – он положил на планшет транспортир и провел линию.

– Так... примерно девяносто миль, курс от вашего госпиталя два-восемь-пять. Выходит так, если можно положиться на этот чертов компас. Большое спасибо, – мужчина пошарил в кармане и достал конверт. – Меня просили передать вам это.

Мне было видно, как Клер достала пачку денег, тут же сунула их обратно и вернула конверт.

– Здесь какая-то ошибка... Врач уже расплатился за лечение пациента.

– Вопрос не по адресу, – отмахнулся пилот. – Меня только просили передать.

– Я бы хотела, чтобы вы отвезли его назад.

– Извините, – ответил он уже из кабины. За ним последовал немец, но на мгновение задержался и приложил её руку к губам. Она попыталась всучить ему конверт, но поздно.

– Отойдите от машины, – прокричал пилот и хлопнул дверью. Клер вышла из освещенного круга, мотор кашлянул, ожил и сразу перешел на оживленный рокот. Свет погас, вертолет поднялся в воздух.

Мы следили из темноты, как она подошла к кули, что-то им сказала, и те помчались тушить едва тлевшие к тому времени костры.

У меня появилось искушение подойти к ней, но я передумал. Наша встреча неизбежно закончится стычкой, и будет лучше провести её подальше от посторонних глаз. Мне стало гораздо легче на душе. Эти двое, наконец, покинули госпиталь, и Клер, по крайней мере временно, получила некоторую свободу действий. К тому же у меня появилась туманная догадка о цели их путешествия: около девяноста миль по курсу двести восемьдесят пять градусов через горный кряж от Ситло к заброшенной взлетно-посадочной полосе у подножия гор – наследию Второй мировой войны. Большинство из них отмечены на современных картах, хотя и без названий.

Мы дали им уйти, вернулись к нашим пони и продолжили свой путь. Что это, черт возьми за люди, хотелось бы мне знать? Была ли здесь какая-то связь с делом Поляновского? Во всяком случае, их связывал немец с одинаковым знанием урду. Это мог быть один и тот же человек, но на этот вопрос мог ответить только Уэйнрайт, если бы его увидел.

Теперь опасность для Клер миновала, и этот тип снова начнет думать про отставку. И что мне тогда делать? Выполнить приказ Гаффера, вернуть его назад или ликвидировать в случае отказа?

Последнее ни к черту не годилось. Слава Богу, теперь я знал, что Уэйнрайт не предатель. Нет, в случае отказа я оставлю его здесь. Клер быстро навострит ему лыжи – так мне хотелось надеяться. А уж заберет он свое заявление, или Гаффер выставит его за дверь, меня не касалось. Короче говоря, моя работа была закончена, как с точки зрения Гаффера, так и старика-генерала. Я нашел Уэйнрайта, передал ему приказ возвращаться и убедился, что Клер вне опасности. Можно было возвращаться. Д. П. З.

Но в глубине души я сознавал, что уезжать ещё не время. Сначала надо побывать в Ситло и посмотреть на этих людей. Чувство долга? Если даже и так, то я не из тех, кто себе в этом признается. Лишний счет, который можно выставить Гафферу? Вовсе нет. За последние две операции мне удалось обеспечить себя на год вперед. Конечно, деньги никогда не лишние, но это ещё не все. Простое любопытство? Не без того. Может, мне не дает покоя мысль, что они все ещё представляют угрозу для Клер? Возможно, но маловероятно. Она, скорее всего, продолжит выполнять свой долг, а они пошли своей дорогой. Хотя и против воли, но она приняла от них деньги, а это главное правило в нашем деле – всегда платить за вынужденные услуги. Это что дает психологическое преимущество, если помощь потребуется снова. Со временем они могут вернуться, но мне уберечь её от этого? Никак, если она сама не доверится мне и не попросит о помощи. Хотя в такой ход событий верилось с трудом.

Наконец я пришел к выводу, что просто не люблю бросать дело на полпути. Оставалось выяснить, нет ли здесь связи с делом Поляновского, и что это за люди.

Когда мы прибыли на место, госпиталь почти погрузился во тьму. Только над воротами горел фонарь, да редкие огни мерцали за стеной. Сафаразу снова пришлось остаться с пони, и он кисло заметил, что если через два часа меня не дождется, то снова отправится на выручку. Тон ясно говорил о надеждах именно на такое развитие событий.

Патан помог мне влезть на стену, и я спрыгнул на землю позади комнат для персонала. Света в них не было, так что я сразу направился к знакомому окну и тихо постучал в стекло. Штора скользнула в сторону, а мне в лицо ударил луч электрического фонаря. Потом свет погас, и окно распахнулось.

– Что тебе нужно? – холодно спросила Клер.

– Просто поговорить. Я знаю, эта парочка покинула госпиталь, но мне нужно кое-что рассказать тебе ради твоей же пользы.

– Ты один?

– Да, Уэйнрайт остался в деревне.

Она промолчала, ушла в комнату, и до меня донесся шорох халата.

– Можешь зайти, но только на минуту, – сказала Клер, вернувшись к окну. – Затем ты уйдешь и, Бога ради, оставишь меня в покое, ладно?

Я перемахнул через подоконник, Клер аккуратно зашторила окно и включила свет.

– Господи, ну и вид у тебя!

Все верно. Лицо до сих пор саднило, а грязные лохмотья особого шарма не добавляли.

– А ты не изменилась, – сказал я.

– Я прекрасно знаю, что это не так, – заметила Клер, очень женственно поправляя прическу и косясь в зеркало на туалетном столике.

– Я имел в виду твой темперамент. Внешность? Так ведь никто из нас моложе не становится, верно?

– Ублюдок! – вспыхнула она, и мы неожиданно улыбнулись друг другу. Ну, так что тебе нужно?

На столике у кровати по-прежнему стоял термос с крепким кофе на случай, если её неожиданно вызовут ночью. Она проследила за моим взглядом и нетерпеливо заметила:

– Как всегда голоден, я полагаю. Подожди немного.

Клер подошла к двери, прислушалась, красноречиво приложила палец к губам и тихо выскользнула на улицу.

Я уселся на стул и с завистью уставился на постель. Она была кипенно-белой, мягкой, теплой и манящей. Да, когда дело доходило до сна, куда только девались её пуританские замашки! Здесь отнюдь не келья монашки. Мне было приятно, что Клер догадалась меня покормить. Я не был слишком голоден, поскольку мы подкрепились как раз перед тем, как отправиться в путь, но голодный мужчина всегда вызывал у женщины жалость, а это чувство могло сейчас помочь вызвать её на откровенность. Паршивая позиция, но в нашем деле нужно проявлять гибкость: прямые расспросы ничего хорошего не сулили.

Появление Клер я приветствовал довольным кивком. Вместе с ней появились: холодный цыпленок, сыр, всяческие соленья, хлеб с маслом. Удивительно, но даже этой импровизированной трапезе она умудрилась придать оттенок элегантности: красивый фарфор, мерцающее столовое серебро, кружевная салфетка на подносе. Крошечный оазис цивилизации в море нищеты и убожества, ставшем средой моего обитания.

Я начал мямлить слова благодарности, но она покачала головой и посоветовала приступить к еде. Себе она налила две чашки кофе и отвернулась.

Пожалуй, за все это время Клер только раз посмотрела на меня, когда я начал разламывать цыпленка руками. Да, манеры у меня... я уже не помнил, когда в последний манипулировал ножом и вилкой, так что испытывал перед ними неловкость. В конце концов нужно смотреть правде в глаза: именно так я привык обращаться с холодным цыпленком. Все это приводило меня в замешательство и действовало на нервы.

– Хорошо, Идвал, расскажи, что хотел, – сказала Клер, когда я расправился с едой, – а затем мне придется попросить тебя уйти.

– Тебе, конечно, известно, что это за люди? – выпалил я.

– Понятия не имею, а ты?

– Этот немец, Рейтлинген, очень опасен.

– Для кого? – спросила Клер. – Я знаю его только как отличного врача.

– В некотором роде, – заявил я, указав на свою разбитую физиономию.

– Он не имеет к этому никакого отношения. Это были мои люди. Он тебя спас и даже позаботился о тебе, – она подавила притворный зевок. Послушай, может быть тебе лучше уйти? День выдался тяжелым, я очень устала.

– Как пожелаешь, – сказал я. – Можешь мне не верить, но я хотел тебе помочь.

– Похвально, в этом можно не сомневаться, но мне твоя помощь не требуется.

– Я не был бы так категоричен. Твои услуги щедро оплачены, но это тебя кое к чему обязывает. Ты все сильнее запутываешься в их сетях, – я подглядывал за ней в зеркало и заметил испуг, скользнувший по лицу.

– Не понимаю, о чем ты.

– Не думаю. При расставании тебе передали очень крупную сумму, которая превосходит счет любого из твоих пациентов...

– Какое отношение это имеет к тебе? – сердито бросила она. – Ну, ладно. Они пожертвовали в фонд госпиталя некоторую сумму. Обычное дело. Ты сам однажды сделал то же самое.

– Тебя это ни к чему не обязывало.

– У них нет...

– Хочешь заключить пари? Послушай, Клер, пожалуйста, дай мне сказать. Ты терпеть не можешь политику, особенно её закулисную кухню, но сейчас ты увязла в ней по самые уши. Ты пользуешься доверием индийских и пакистанских властей, но у тебя есть некоторые обязательства. О каждом пациенте, который проходит через твои руки, ты должна сообщать пограничникам. Конечно, я понимаю, на это смотрят сквозь пальцы, когда речь идет о безобидных бедолагах, составляющих основную часть твоих пациентов. Но ты прекрасно понимаешь, что два европейца, уцелевших в авиакатастрофе, к этой категории не относятся. Тебе полагалось сообщить о них полиции, как только они переступили порог госпиталя.

Моя догадка застала её врасплох, она даже рот раскрыла от удивления.

– Ты все узнал от Джеймса Уэйнрайта, – справившись с волнением, презрительно заявила Клер. – Что вы за люди, стоит только сделать глупость, поверить вам и что-то рассказать, как тут же начинаются шантаж и угрозы. О, Боже!

Я чувствовал себя как слизняк, которого посыпали солью, но времени для обид не было.

– Мне жаль, если это представляется тебе в таком неприглядном свете. Можешь не верить, но я как раз пытаюся оградить тебя от угроз и шантажа.

– Проклятый лицемер!

– Ладно, я лицемер, но эта публика все ещё крутится поблизости. Если быть точным, они разместились в местечке под названием Ситло... – Клер снова не смогла скрыть своего удивления, – и некоторые из них вполне могут попасть в передрягу, а на такой случай им лучше всегда иметь под боком первоклассный госпиталь. Больше того, начинается зима, и у них может появиться необходимость отсидеться в укромном месте. Уж если они сваляться тебе на шею, ты ничего возразить не сможешь.

– Неужели? Пусть только попробуют, вот что я скажу. Это касается всех... они отправятся вслед за тобой и твоим приятелями... – меня немного позабавило, что Уэйнрайт оказался в их числе. – С этой минуты я тебе даже двери не открою.

– Впечатляюще, – заметил я, – но ты уже однажды помогла им и получила щедрое вознаграждение. Теперь ты у них на крючке.

– Еще посмотрим.

– Ты не настолько опытна в притворстве, чтобы противостоять профессионалам.

– От вас двоих я многому научилась.

– Этого недостаточно. Нужны годы тренировок и практики. Послушай, можешь сколько угодно делать хорошую мину при плохой игре, но факты – вещь упрямая, и известны они не только мне. Если власти решат принять меры, все будет сделано очень искусно. Вероятно, у тебя даже не возьмут показания. Просто объявят в секретных досье персоной нон грата и прикроют госпиталь.

– Скорее вы меня поставите в безвыходное положение, чем они, возразила Клер.

Выпад был болезненный, но я постарался не обращать на него внимания.

– Мне кажется, ты сама в это не веришь, – сказал я, а затем, полагая, что несколько приукрашенные события могут выглядеть гораздо убедительнее, чем чистая правда, добавил: – Между прочим Уэйнрайт даже подал в отставку, чтобы иметь возможность тебе помочь.

– Очень благородно с его стороны, – кисло заметила она. – Но кто его просил? Да, если на то пошло, тебя-то самого кто просил совать нос в мои дела?

– Во-первых ты сама посвятила меня во все детали этой истории, а во-вторых твой отец, или точнее Мирай Хан, вызвал меня сюда. Никому и в голову не приходило устраивать за тобой слежку, Клер.

Девушка надолго замолчала и уставилась в одну точку перед собой.

– Вот уж действительно "чума на ваши оба дома", – произнесла она безжизненным, усталым голосом, – но, похоже, особого выбора у меня нет, ты это имеешь в виду? Если я откажусь иметь дело с одним из вас, то против меня выдвинут серьезные обвинения и госпиталь закроют. Это все, что ты хотел мне сказать?

– Не совсем. Так могут поступить, если это будет входить в их планы. Ни я, ни Уэйнрайт ничего предпринимать не собираемся. Если не веришь, ничем помочь не могу, – я встал, вытер о штаны жирную руку и протянул ей. Спасибо за ужин. Прощай, Клер.

Она руки не приняла и отвела глаза, упрямо пробубнив:

– Ты и так все знаешь... Что я ещё могу сказать?

– Мне многое известно, но часть этой далеко не полной картины составляют мои предположения. Можешь назвать меня провидцем, но все же догадки остаются догадками. Любые сведения, которые ты сможешь сообщить, помогли бы связать все в единое целое. Это бы нам позволило скорее выкурить их из страны, а ты избавилась бы и от нас тоже.

Клер осторожно, словно размышляя, кивнула.

– Однажды ночью в госпиталь прибыл врач с пациентом на носилках, которые несли четыре тибетца. Я, естественно, приняла их без лишних расспросов. Пациент был в ужасном состоянии. Доктор Рейтлинген и наш врач Рэм Пияр всю ночь и следующий день боролись за его жизнь. На мой взгляд, шансов у них было мало: травма черепа, сложный перелом ноги, множество вторичных повреждений. Доктор Рейтлинген тоже пострадал, но не столь серьезно. К вечеру он потерял сознание. Впоследствии он объяснил, что они потерпели в горах аварию на легком самолете. Пациент был пилотом этого самолета. Они собирали материалы для швейцарской благотворительной организации – что-то вроде телевизионного фильма о тяжелой жизни местного населения. У них не было разрешения на работу в этих местах, и им грозили серьезные неприятности с властями Индии, Пакистана или Китая.