Текст книги "На «Баунти» в Южные моря"

Автор книги: Бенгт Даниельссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Зато бунт был таким преступлением, которым адмиралтейство не могло пренебречь, а потому было решено незамедлительно отправить военный корабль в Южные моря, чтобы найти Крисчена и прочих мятежников. Эту неблагодарную и трудную задачу поручили капитану Эдварду Эдвардсу, известному своей строгостью и пристрастием к дисциплине. Он получил двадцатичетырехпушечный фрегат «Пандору» с командой сто шестьдесят человек. После коллективного оправдания Блая и его спутников гардемарина Хейворда в последнюю минуту назначили на «Пандору» третьим лейтенантом– полезная мера, так как портретов мятежников не было, а словесные описания, которые получил Эдвардс, весьма приблизительно передавали их внешность.

Еще до выхода «Пандоры» из Англии, 7 ноября 1790 года Блая произвели наконец в капитаны, а еще через месяц адмиралтейство отметило ого заслуги, присвоив ему звание капитана первого ранга. Доверие Бенкса к Блаю тоже не поколебалось, а так как сэр Джозеф решимостью и упорством почти но уступал своему подопечному, то принялся настаивать, чтобы возможно скорее была снаряжена новая экспедиция за саженцами под командованием Блая. Дорожа своим престижем, Георг III тотчас согласился, но из-за приготовлений к войне с Францией экспедиция отправилась в путь только в августе 1791 года. На сей раз адмиралтейство постаралось избежать ошибок, допущенных четыре года назад и способствовавших успеху мятежа. Во-первых, Блаю дали в помощники трех толковых офицеров. Во-вторых, на корабле находилось подразделение морской пехоты: сержант, два капрала и пятнадцать солдат. В-третьих, экспедицию сопровождал небольшой корабль охранения.

Глава восьмая
Беглецы и преследователи

Проследив судьбу двух главных действующих лиц и их спутников сразу после бунта, посмотрим теперь, что стало с девятью мятежниками и семью лоялистами, которые остались на угольно-черном песчаном берегу Матаваи 22 сентября 1789 года, когда «Баунти» в последний раз зашел на Таити.

У каждого из них был свой побратим либо в царстве Поино – Хаапапе, либо в маленьком государстве Теины – Паре, где «Баунти» стоял на якоре в ту счастливую, но теперь столь далекую пору, когда люди Блая собирали побеги. Прочные дружеские узы связывали их и с другими местными жителями, мужчинами и женщинами. Наконец, у шести человек были, так сказать, верные подруги. Поэтому население обеих областей встретило англичан так, словно это дорогие мужья и родственники вернулись домой из дальнего плавания. Моряки охотно приняли предложение своих друзей и подруг поселиться у них, нисколько не задумываясь над тем неприятным фактом, что английские и прочие суда чаще всего заходили в Матаваи и здесь мятежников легче всего могли найти.

Среди сотен встречающих не было лишь «короля» Теины; кстати, он уже успел еще раз сменить имя и теперь называл себя Мате. Сразу после отплытия своего покровителя Блая в апреле 1789 года Теина – простите, Мате – начал опасаться, как бы завистливые соседи не наказали его за нескромное поведение, не отняли бы все его драгоценности. И ои предусмотрительно перебрался опять на полуостров Таиарапу, где заправлял его родич, вождь Вехиатуа. По слухам, которые скоро дошли до англичан, Мате завел себе на  всякий случай телохранителя – судя по описаниям, беглого английского матроса. Младший брат Мате, Ариипаеа, который замещал его на престоле и, кстати, был куда более любим народом, всячески старался убедить шестнадцать хорошо вооруженных и обладающих большими богатствами моряков с «Баунти» обосноваться в Паре. К великому огорчению обоих братьев, только пятеро – мятежники Маспретт и Хиллбрант и лоялисты Бирн, Макинтош и Норман – дали соблазнить себя обещаниями больших участков земли и услуг.

Остальные десятеро предпочли остаться на мысе Венеры, в царстве кроткого и добродушного вождя Поино, где их первоначально посвятили в сладкие таинства таитянской жизни. Лоялиста Моррисона – он явно выбился в руководители – приютил сам вождь. У него же поселился и мятежник Миллуорд, но по другой причине: он увлекся одной из жен Поино. Гардемарин Стюарт, лоялист, принадлежал к той шестерке, которая успела завести себе постоянных любовниц. С точки зрения таитян это означало, что они женаты, и Стюарт преспокойно въехал вместе с Хейвудом к своему «тестю». Мятежника Томсона и лоялиста Коулмена принял «тесть» последнего. В четвертой хижине нашли кров мятежники Беркетт, Самнер и Эллисон; о них пеклись радушные родители «жены» Самнера. Мятежник Скиннер был менее общительным, он предпочел жить отдельно со своей любимой. И, наконец, один из самых активных мятежников, Черчилль, расположился в доме своего побратима, который ничего не жалел для него. Вряд ли мы ошибемся, предположив, что Черчилль завидовал выдвижению Моррисона и старался не уступать ему. Казалось бы, шестнадцать человек с «Баунти» должны были разбиться на две группы – лоялистов и мятежников; на деле же они превосходно ладили между собой, и каждый поселился с тем, кто ему был по душе.

Наверно, англичане к этому времени поняли, что Мате не такой уж почитаемый владыка, какого пытался изображать, но по примеру Блая они все еще верили, что Ту, юный сын Мате, – законный и суверенный повелитель всего Таити. И как только они расположились у своих радушных и услужливых хозяев, все шестнадцать отправились в бухту Тоароа, чтобы засвидетельствовать свое почтение Ту. С помощью верного Хитихити, который был главным оратором и церемониймейстером, они заверили Ту в своем глубочайшем уважении, по таитянскому обычаю сбросили с плеч надетые для этого случая лубяные накидки, после чего вручили Ту скобяные товары в широком ассортименте и (видно, по совету все того же Хитихити) грозных идолов, захваченных на Тупуаи. В заключение они выстроились в три шеренги, каждая из которых по очереди приветствовала юного вождя салютом из мушкетов. Понятно, все это произвело огромное впечатление на семилетнего Ту, и он благосклонно пожелал им чувствовать себя на Таити как дома. А его дядюшка Ариипаеа устроил роскошный пир и одарил их участком земли, втайне надеясь заманить еще несколько англичан в Паре.

Но совершенно пренебречь Мате было бы грубой бестактностью, а поскольку тот все еще трусил и не решался приехать в Матаваи, англичане на следующий день послали на полуостров Таиарапу делегацию во главе с честолюбцем Черчиллем. Тот выполнил свою дипломатическую миссию и вернулся через две недели вместе с пресловутым телохранителем Мате, англичанином с невыразительной фамилией Браун. Новоявленный соотечественник сообщил, что его по собственному желанию месяц назад оставило здесь шведское военное судно, и принялся расписывать удивительные подвиги, коими изобиловала его жизнь. В частности, он будто бы служил сержантом морской пехоты в Портсмуте, был офицером армии печально известного индийского султана Хайдара Али, даже командовал судном, которое сам захватил, прежде чем – непонятно почему – согласился на должность рядового матроса на бриге его величества шведского короля «Густав III». Многое из того, что рассказывал Браун, было явной небылицей, но в одном он не соврал: он действительно прибыл на Таити на судне под шведским флагом. Этот визит долго оставался загадкой для всех историков Южных морей, но недавние исследования показали, что речь шла о военной экспедиции, одобренной Густавом III, которую снарядил и оплатил английский коммерсант Джон Генри Кокс. С 1788 года Швеция опять воевала с Россией, и Кокс вызвался нанести удар русским в спину, разорив их торговые фактории на Аляске и Камчатке. Разумеется, этот сверхоптимистический прожект был для русских не опаснее, чем комариный укус для слона, да Кокс и не особенно старался выполнить свой замысел. Исход экспедиции нас не занимает, зато интересно отметить, что Кокс, который, понятно, ничего не знал о мятеже, на пути к Таити хотел высадиться на Тупуаи, как раз когда люди Крисчена строили там крепость. Но близилась ночь, дул встречный ветер, и, сделав два неудачных захода, он пошел дальше, так и не увидев мятежников и упустив неповторимую возможность обеспечить себе пусть скромное, но достаточно прочное место в истории английского флота.

Позже Поино (он был наделен немалой долей здравого смысла) без ведома Брауна показал Моррисону письмо, подписанное Коксом и адресованное всем капитанам, которые будут заходить на  Таити. В письме коротко и ясно говорилось, что Браун порезал ножом другого матроса на борту «Густава III» или «Меркурия», как еще назывался корабль, – и в наказание был оставлен на Таити. Большинство моряков с «Баунти» сразу невзлюбили Брауна, и они облегченно вздохнули, когда этот буян возвратился на Тапарапу, чтобы продолжать быть телохранителем и военным советником Мате.

Прошло больше месяца, как англичане высадились на Таити, так что у них было время поразмыслить о своем положении и разработать планы на будущее. Надо думать, больше всех тревожились за свою судьбу девять активных участников мятежа. Сколько бы они ни успокаивали себя тем, что Блай никак не мог добраться живым до Англии, нетрудно было сообразить, что рано или поздно адмиралтейство пошлет военный корабль на поиски пропавшей экспедиции. Всего умнее было бы по примеру Крисчена поскорее подыскать себе уединенный островок подальше от Таити; на пироге можно уйти достаточно далеко. И, однако, никто из мятежников не думал об этом. Объяснить это можно только тем, что их поразил очень распространенный среди попадающих в Южные моря недуг, который один остроумный журналист назвал «полинезийским параличом» и который выражается в полной неспособности сделать несколько шагов, чтобы подняться на борт корабля, идущего домой.

Первым из шестнадцати «таитян» решил убраться с острова, как ни странно, лоялист Моррисон. Хотя ему не меньше, чем его товарищам, была по душе приятная и беспечная жизнь, он вдруг вбил себе в голову, что его долг построить лодку и идти на Тимор или Яву, а оттуда добираться до Англин. Для начала он поделился своим замыслом с двумя плотниками-лоялистами. Почему-то они нашли этот безрассудный план превосходным и обещали свою поддержку. Конечно, втроем они не могли справиться; нужно было и мятежников привлечь, чтобы что-нибудь получилось. Моррисон великолепно понимал, что те вряд ли загорятся желанием помочь ему и прочим лоялистам вернуться в Англию и – вольно или невольно – предать их. И он объявил, будто задумал построить лодку просто так, чтобы можно было совершать увеселительные поездки на другие острова по соседству. Видимо, безделье всем надоело, потому что сразу же нашлось десять помощников. Никто из них не раскусил подлинного замысла Моррисона – должно быть, потому, что он был уж очень несуразным.

Моррисон не мешкая разбил людей на группы, и закипела работа. Даже Браун заинтересовался настолько, что прибыл с Таиарапу поглядеть. Как и следовало ожидать, он уже через несколько дней счел и это занятие настолько обременительным, что всем на радость снова убрался восвояси.

Сила привычки, как известно, велика, и мало-помалу судостроители опять втянулись в столь знакомый им корабельный распорядок: установили вахты, торжественно поднимали английский флаг утром и спускали его вечером. Одновременно Моррисон начал вести вахтенный журнал, в котором описывал все происходящее так же добросовестно, как Блай в своем судовом журнале. Все же судостроители чувствовали, что им чего-то не хватает, и наконец сообразили чего именно: воскресного богослужения. С той поры они старательно молились богу по воскресеньям, и «сразу все стало на свои места», как метко выразился Моррисон. Правда, корабельный распорядок был восстановлен не полностью, но англичане не замедлили возродить еще один флотский обычай. В Матаваи со всех концов собирались любопытные таитяне, и кое-кто из них не мог устоять перед соблазном стащить какой-нибудь инструмент. И Моррисон, верный традиции, лично подвергал их телесному наказанию, привязав виновного к дереву. Так что основательно ошибаются те авторы, которые всерьез изображают решение мятежников вернуться на Таити как руссоистское бегство от отвратительной искусственной цивилизации к простой естественной жизни, какую вели благородные дикари Таити. Скорее всего необразованные моряки, среди которых было немало неграмотных, вообще никогда не слыхали про Руссо.

Понятно, судостроители-самоучки столкнулись с большими трудностями. Их таитянские друзья великолепно делали пироги и охотно помогли бы нм, но ведь Моррисон и его друзья задумали построить судно, какого еще не видели на Таити. Таитянские лодки – будь то узкая пирога с балансиром или две пироги, прочно соединенные вместе, – «сшивались» крепкой лубяной веревкой, которая продевалась в отверстия, пробуравленные вдоль края доски. Проще всего было сделать двойную лодку по таитянскому образцу, однако англичане хотели непременно построить шхуну с обшивкой внакрой, так что пришлось им обходиться своими силами. Другая трудность заключалась в том, что за подходящим лесом надо было ходить далеко в горы. Третья трудность – отсутствие достаточно большой пилы, без которой они не могли изготовить длинные доски. Правда, тут уж выручили таитяне – не пилой, а своим поразительным умением раскалывать мощные стволы каменными клиньями и полировать полученные доски шероховатыми обломками коралла. И, наконец, вначале работа тормозилась из-за того, что у Коулмена не было кузнечного горна. Проявив немалое терпение и изобретательность, он сложил горн из камня и глины; после этого дело пошло на лад.

Несмотря на эти осложнения, остов был почти готов, когда произошел неприятнейший случай, который поставил под угрозу планы англичан. 8 февраля 1790 года оруженосец Черчилля, забияка Томпсон, получил заслуженную взбучку от таитянина, чью сестру он изнасиловал. Взбешенный унизительным для себя поворотом дела, Томпсон набросился на кучку любопытных таитян, собравшихся у его хижины. Он велел им убираться, но они повиновались недостаточно быстро (еще бы, ведь они не знали английского языка), и Томпсон, схватив мушкет, выстрелил по ним. Пуля убила мужчину и ребенка, которого тот держал на руках, и ранила еще двух ни в чем не повинных людей. Кроме Черчилля, который назвал это полезным уроком для туземцев, все англичане возмущались Томпсоном и боялись, как бы Поино и его подданные не отомстили им. Черчилль, как и впоследствии его знаменитый однофамилец, очевидно, считал себя призванным спасти своих соотечественников в годину бедствий и вызвался организовать отпор островитянам, чтобы внушить им должное уважение к гостям.

Остальные вежливо, но твердо отвергли предложение Черчилля. Они склонялись к тому, чтобы извиниться, но тут тучи рассеялись так же быстро, как сгустились. Выяснилось, что убитый таитянин был не из Хаанапе и не из Паре, а откуда-то с южного побережья. Как «иностранец», он по местным понятиям (кстати, точно так же рассуждали наши предки, шведские викинги), не пользовался никакими правами на территории, где было совершено преступление. Все чрезвычайно обрадовались благополучному исходу, кроме Черчилля, которого вотум недоверия так разозлил, что он в обществе отъявленных бандитов Томпсона и Брауна перебрался на полуостров Таиарапу, надеясь, что Мате сможет оценить его полководческий дар.

Хотя ряды кораблестроителей поредели, они, возблагодарив провидение, что отделались так легко, с удвоенной энергией возобновили работу. Но Черчилль не оставил их в покое. Уже через две недели от него пришло письмо, в котором он всячески расписывал сказочную щедрость и радушие Мате и Вехиатуа, а заодно справлялся, не думает ли кто-либо еще последовать его примеру и поселиться в государстве Вехиатуа. Недостойные интриги Черчилля не возымели никакого действия, Моррисон и его товарищи даже не стали ему отвечать. А лучше бы ответили, потому что Черчилль не замедлил собственной персоной явиться в Матаваи. И поразил своих соотечественников потрясающей новостью: Вехиатуа умер, и жители выбрали его вождем! Тут же Черчилль повторил свое приглашение и посулил щедрое вознаграждение тем, кто переберется в его государство. Его посулы соблазнили только Масиретта и Беркетта, которым давно опостылела однообразная и утомительная работа на «верфи». Стоит ли удивляться, что раздосадованный Черчилль на  обратном пути хладнокровно застрелил островитянина, который чем-то ему не угодил!

Не прошло и месяца, как из Таиарапу поступили еще более ошеломляющие сведения. В середине апреля в Матаваи явился Браун и сообщил, что как вождь Черчилль, так и его премьер-министр Томпсон отдали богу душу. Поскольку Браун ни у кого не пользовался особым доверием, Моррисон послал своего человека выяснить, что же произошло. Посланный вскоре вернулся с отчетом, который позднее подтвердили многие свидетели. Вот что он рассказал.

Вернувшись на Таиарапу в середине марта, Черчилль сразу же повздорил с Томпсоном, который сам был не прочь стать вождем. В итоге Томпсон из Теахуупоо, где правил Черчилль, перебрался на пироге на север полуострова, в область Таитура. Там его приняли с распростертыми объятиями Титореа (дядя Вехиатура) и «кочевник» Мате. Черчилль подозревал – наверно, не без оснований, – что Томпсон попытается свергнуть его, и на всякий случай отправил темной ночью одного из своих подручных с приказом: пробраться в дом Томпсона и украсть его мушкеты. План отлично удался; к тому же Черчилль сумел убедить своего приятеля, что он-де тут вовсе ни при чем. На удивление легковерный и недалекий Томпсон поверил Черчиллю, даже вернулся к нему. Как и следовало ожидать, мнимая дружба кончилась трагически. Черчилль избил одного из своих самых близких людей, но имени Маитити, а тот в отместку рассказал Томпсону, кто повинен в краже. После этого Томпсон, как только представился случаи, преспокойно застрелил в спину своего двуличного повелителя. Месть рождает месть, а вендетты были обычным делом на Таити, и наиболее преданные из подданных Черчилля сочли своим долгом прикончить Томпсона. Сделали они это так: застигнув его врасплох, повалили на землю и размозжили ему голову огромным камнем.

Как ни потрясли англичан эти страшные расправы, они не горевали, а Моррисон даже записал в журнале, что провидение в лице таитян покарало Томпсона за его ужасное преступление. Теперь кораблестроителям никто не мешал, и они трудились так прилежно, что в начале июля 1790 года шхуна была готова к спуску на воду. Они могли гордиться своим творением: длина – около одиннадцати метров, ширина – около трех и вдоволь места для двенадцати человек.

Спуск на воду происходил на таитянский лад, и руководил им вождь Поино. Моррисон оставил нам превосходное описание этой церемонии: «Пятого все было готово, и мы известили об этом Поино. Он сказал мне, что сперва священнослужитель должен прочитать молитвы, потом можно нести шхуну к воде. Вызвали священнослужителя, он получил молочного поросенка и росток банана и стал обходить вокруг шхуны, останавливаясь у носа и кормы и приговаривая что-то на непонятном диалекте. Иногда он доставал банановый росток из связки, которую велел дать ему Поино, и бросал на палубу шхуны. Так продолжалось весь день и всю ночь, он управился только к утру следующего дня. Потом в сопровождении трехсот-четырехсот человек пришли Поино и Теу (отец Мате). Каждый из них произнес длинную речь, после чего они разделили своих людей на два отряда, причем Поино передал слугам Теу свинью и кусок материи. Один из священнослужителей поднялся на шхуну, и с обеих сторон ему кидали ростки банана. Тогда священнослужитель стал бегать с кормы на нос и обратно, призывая таитян приналечь покрепче. По его знаку все подошли вплотную к шхуне, и кто но дотянулся руками, уперся в нее палкой. Один запел, все подхватили хором, и шхуна сдвинулась с места. За полчаса ее дотащили до моря, где спустили на воду и нарекли именем «Резолюшн». Хотя по пути свалили несколько деревьев, шхуна не пострадала, если не считать сломанных мачт, а расстояние составляло около трех четвертей мили».

Уходя с Таити, Крисчен забрал с собой всю парусину, и корабельщикам в Матаваи оставалось только сшить два паруса из циновок на таитянский лад. Слишком тяжелые, паруса все время лопались по швам. Изрядно поломав себе голову над этим затруднением, Моррисон принял наконец разумное решение отложить на неопределенный срок плавание через Тихий океан. Для «официально» объявленной цели, то есть для экскурсий на  соседние острова, «Резолюшн» вполне годился, и все предвкушали пробный рейс. По прихоти судьбы поездка получилась отнюдь не увеселительной, но, чтобы лучше понять последующие события, надо вернуться немного назад.

Когда моряки под командой Крисчена пытались обосноваться на Тупуаи, великолепный замысел провалился прежде всего потому, что они стали на сторону одного из трех вождей, обрекая себя на вражду с двумя остальными. Казалось бы, хороший урок, и все-таки шестнадцать сепаратистов повторили эту ошибку через несколько месяцев на Таити, когда, вместо того чтобы соблюдать строжайший нейтралитет во всех вопросах таитянской политики, без всякой нужды стакнулись с Мате и правителями Паре.

А раз уж они допустили ошибку, избрали себе покровителем Мате, было только вопросом времени, когда он воспользуется их легковерием и начнет взимать с них долг благодарности, которую они испытывали совсем безосновательно. Еще в апреле 1790 года Мате осторожно справился, не помогут ли дорогие английские друзья его родичу Метуааро – так звали властолюбивого и деспотичного вождя на Муреа, который в то время не поладил со своими соседями. Видимо, англичане еще не забыли печального конца Черчилля: они ограничились тем, что починили мушкеты Мате и предоставили в его распоряжение выдающегося полководца Хитихити, и тот быстро разгромил врагов Метуааро.

Помощь скромная, спору нет, по, как всегда, опасность заключалась в том, что за первой уступкой должна была последовать вторая, более значительная. И действительно, через несколько месяцев – а точнее, 12 сентября – снова явился гонец с просьбой о вооруженной помощи. Брат Мате, Ариипаеа, опасался за себя и за своего племянника Ту, ибо по его словам, жители области Тефаиа вели себя угрожающе, готовясь напасть на Паре. Не попытавшись проверить, так ли это, и в крайнем случае предложить посредничество для мирных переговоров, Моррисон со своими корабельщиками и всегда готовым вступить в драку Брауном поспешил в Паре. Там их ждали Ариипаеа и его люди, вооруженные копьями, пиками и пращами. Вместе с этими доблестными воинами Моррисон и компания пошли на врага, готовые по первому знаку открыть огонь из мушкетов. Бой сложился несколько неожиданно: не успел «генерал» Моррисон дать команду, как его таитянские союзники схватились врукопашную с врагом. А так как все воины были почти нагие, мушкетеры не могли отличить друга от врага и вынуждены были ограничиться бесславной ролью зрителей. Но само их присутствие воодушевило воинов Паре, и они обратили противника в бегство.

Понятно, эта неоправданная и бессмысленная интервенция чрезвычайно возмутила тефанского вождя Тепаху. Один он не надеялся справиться с вооруженными англичанами, а потому заключил союз с двумя вождями могущественного государства Атехуру на западе Таити. Они превосходно понимали, что если честолюбивые владыки Паре захватят Тефану, вскоре наступит и их очередь. По слухам, которые Ариипаеа поспешил довести до сведения англичан (и которые кажутся весьма правдоподобными), главной целью тройственного союза было расправиться с гнусными чужеземцами и уничтожить их шхуну.

По вине самих же сепаратистов создалось критическое положение, и отступать было некуда. Судьба их оказалась прочно связана с судьбой правителей Паре, оставалось только поскорее разбить общего врага. Посовещавшись с Ариипаеа и Поино, который тоже считал, что ему грозит опасность, Моррисон решил осуществить классический охват и атаковать врага одновременно с севера и юга. Для этого он нуждался в поддержке вождя Темарии, южного соседа Атехуру. Соблазненный примером Мате, Темарии уже несколько месяцев назад зазвал Беркетта и Самнера к себе в Папару и теперь тоже лелеял далеко идущие завоевательные планы. Он пока не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы схватиться с Паре, а потому решил для начала помочь сокрушить общих соперников. На всякий случай скромную армию Темарии усилили, придав ей Хитихити и Брауна.

Двадцать второго сентября начались военные действия. Темарии и его люди беспрепятственно наступали с юга, зато Моррисон со своей армией натолкнулся на нежданную преграду в виде огромной крепости с высокими земляными валами, воздвигнутой на стратегической возвышенности. Таитянские союзники Моррисона, которым было строго-настрого велено воевать более дисциплинированно и толково, безропотно пропустили англичан вперед, но с тем большим рвением бросились на врага, как только мушкетные залпы вынудили того оставить укрепление. Всего разумнее было бы теперь заключить мир на выгодных условиях, но правители Паре уговаривали англичан продолжать кампанию, и те после некоторого раздумья согласились.

Здесь-то и выступает на сцену шхуна. Главные силы неприятеля оправились и рвались в бой. Требовалось серьезное усилие, чтобы поскорее решить исход войны. Сообразив, что тут может пригодиться «Резолюшн», Моррисон предложил, чтобы свое первое плавание шхуна совершила в качестве военного корабля; эта мысль очень поправилась его товарищам. Пока пехота наступала вдоль берега, лучшие английские стрелки поднялись на шхуну, чтобы атаковать врага с фланга и с тыла. За шхуной шел целый флот из сорока пирог с двумя тысячами воинов. И, наконец, с юга опять развил наступление Темарии со своими хорошо вооруженными наемниками.

Такой совершенной стратегии и огневой мощи почти равные по численности атехурские отряды мало что могли противопоставить, и пришлось им обратиться к распространенной в Полинезии оборонительной тактике: засесть в труднодоступных горных укреплениях. Но неумолимые преследователи осадили их и принялись жечь дома, рубить посадки хлебного дерева и разорять поля; тут воины из Атехуру окончательно пали духом и запросили пощады. Победа была отпразднована в Паре роскошным пиром, продолжавшимся целую неделю, причем даже тогда истинный победитель Мате, который все время издали руководил операциями, не решился покинуть свое надежное укрытие на полуострове Таиарапу.

Во время этого своеобразного испытательного рейса команде было в общем-то не до того, чтобы изучать мореходные качества «Резолюшн», и ликующие англичане решили совершить новое пробное плавание более мирного свойства. Сходили на Муреа, где их, как и следовало ожидать, очень радушно принял родич Мате, Метуааро, а затем легко исправили незначительные недоделки в конструкции быстроходной и удивительно вместительной шхуны. Словом, «Резолюшн» вполне оправдала ожидания строителей. Они вернулись в Матаваи и вытащили судно на берег, чтобы уберечь его от штормов, которые сулил приближающийся сезон дождей.

Среди трофеев, доставленных победоносными союзническими войсками из похода на Атехуру, был отделанный красными перьями узкий плетеный пояс из листьев пандануса. Это скромное изделие, которое по-таитянски называется маро ура,можно сравнить с королевским венцом, так как пояс был символом высокого положения и могущества того, кто его носил. И когда он сменял владельца – обычно маро урапередавался по наследству, но случалось, что вождь добывал его силой оружия, – это событие отмечалось ритуалом, равнозначным европейскому коронованию. Порядок требовал, чтобы вассалы нового обладателя маро уравсе как один являлись на церемонию. Но число вассалов всегда было невелико, и до тех пор еще ни один таитянский вождь, даже самый знатный и могущественный, не мог назвать себя сувереном всего острова. И вот после успешного блицкрига одержимый манией величия Мате решил вручить красный пояс Ту и отправить сына в поездку по острову, чтобы все вожди приветствовали его как верховного владыку. Впрочем, совсем безрассудным Мате нельзя назвать, ведь он уже не сомневался, что англичане в случае необходимости придут ему на помощь.

После смерти Вехиатуа влияние Мате на полуострове Таиарапу заметно ослабло, поэтому он предусмотрительно велел Ту начать с Папары, тем более что вождь Темарии был в долгу перед ним. Англичане, разумеется, поголовно явились на торжество (это было в конце января 1791 года). Во главе процессии несли еще один, только что введенный знак королевского достоинства, который сразу стал почти вровень со священным поясом: украшенный перьями английский флаг. Символическим можно признать также предусмотренный в программе празднества салют из мушкетов, произведенный по всем правилам почетными английскими гостями. Англичане великолепно понимали свою военную и политическую роль, она им даже льстила, это ясно видно из слов Моррисона, будто таитяне сочли, что присутствие моряков «обязывает их позаботиться о том, чтобы наш английский флаг беспрепятственно совершил полный круг по острову, и они во всеуслышание заявили, что война грозит всякому, кто попытается помешать этому». Видимо, сепаратисты тоже так думали, потому что никто из них не опровергал этого утверждения таитянских союзников.

Все вожди действительно дали процессии беспрепятственно пройти по острову. Конечно, это еще не означало беспрекословного повиновения, но первый шаг был сделан, и Мате следовало бы им удовольствоваться. Ему, однако, не терпелось использовать свое превосходство, пока англичане не передумали, и он нашел хитрый способ спровоцировать новую войну, призванную навсегда сделать его и его потомков абсолютными монархами Таити. Мате повелел всем вождям прибыть в Паре, чтобы они еще раз приветствовали его сына; он отлично сознавал, что многие из них откажутся выполнить столь унизительное для них распоряжение.

Весь остров с великим интересом ждал этой церемонии, и она состоялась 13 февраля 1791 года на сооруженном для этого жертвеннике но соседству с гаванью Тоароа, где двумя годами раньше бросил якорь «Баунти» под командой Блая. Моррисон, который наблюдал этот отвратительный спектакль, так описывает его: «Как только молодой король Ту-нуи-аите-атуа занял место на марае(жертвеннике), священнослужитель прочитал длинную молитву, надел на него пояс, нахлобучил ему на голову шапку и провозгласил его королем Тахеите. Затем вперед вышел оратор и от имени Метуааро произнес длинную речь, называя Ту королем. От жителей Муреа принесли три человеческие жертвы. Священнослужитель вождя Метуааро проследил за тем, чтобы жертвы лежали головами в сторону молодого короля, и возле каждой произнес по речи, причем вручил Ту побеги банана. Острой бамбуковой палочкой он выковырял по глазу у каждой жертвы, положил их на лист и протянул королю в одной руке, держа в другой побег банана. Снова была произнесена длинная речь. Затем тела убрали, и священнослужители похоронили их на марае,а глаза вместе с банановыми растениями возложили на алтарь».