Текст книги "Черные Земли"

Автор книги: Белинда Бауэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Грудь болела адски, кровь затопила глаза, лицо убийцы расплывалось за туманной бордовой завесой.

Пожалуйста.

Стивен не знал, о чем молит – о жизни или о смерти.

Он был согласен и с тем и с другим.

И тьма накрыла его черной ледяной волной.

40

Дышать и бежать, дышать и бежать.

Плато победило.

Корни спутывались и переплетались, мокрый вереск сек лицо, утесник хлестал и колол. Грязь липла и скользила.

Туман окутывал густой белой вуалью. Саваном. Холодил веки, забивался в нос, затыкал разверстый рот, поглаживал влажными пальцами, то накатывая воспоминанием о летних днях на морском берегу, то предвещая смерть.

Но главное было – дышать и бежать. Дышать и бежать.

Зная зачем.

41

Стивен услышал голоса и осознал, что снова может дышать. Он не ловил воздух ртом, ничего такого, просто вздохнул с присвистом, выбираясь к жизни из смерти. Он смотрел в полосатое розовое небо и не понимал, что случилось с Эйвери. Вяло скользнула мысль, что надо бы встать и бежать дальше, но голова была как свинцовая, а ноги непонятной тяжестью прижимало к земле.

Эйвери мог в любой момент вернуться и снова начать душить, но Стивен был настолько слаб, что это его уже не волновало.

Свитер, обмотанный вокруг шеи, казался теперь уютным и теплым. Стивена покачивало, как на волнах.

Голоса послышались снова – близко, но не слишком. Не прямо над головой. Отрывистые мужские голоса, такими отдают приказы в полицейских сериалах, когда происходит что-то важное. Стивену лень было вслушиваться, но хотелось узнать – почему они не разговаривают рядом с ним? Они что, думают, он уже умер? Может, он и вправду умер?

Но вряд ли тогда мокрый утесник так колол бы спину… Ладно, о смерти он подумает как-нибудь потом. Сейчас он слишком устал.

– Стивен.

Это было поважнее.

Стивен скосил глаза вправо и увидел, как мать наклоняется над ним в своем старом купальном халате.

«Мам», – попробовал он позвать, но губы двигались все так же беззвучно. Мать держала его правую руку в своей, и Стивену показалось, что ему снова пять лет. Как Дэйви. От этой мысли он улыбнулся бы, но не было сил.

Вдруг слева, у самого уха, раздалось жужжание. Стивен с трудом повернул голову и застыл. Прямо перед глазами медленно крутились вездеходные колеса с металлическими спицами. С них что-то капало. Не вода.

Это настолько выбивалось из контекста, что требовало выяснения. Медленно, еле превозмогая боль, Стивен продолжил поворачивать голову. Рядом с колесом оказался коричневый домашний тапок и торчащая из него крепкая лодыжка.

Возле него в зарослях вереска лежала бабушка. Между ними валялась ее хозяйственная тележка.

Летти гладила его по щекам, все остальные были заняты бабушкой. Это над ней звучали голоса. Кто-то бормотал что-то ей в лицо и прижимался губами к ее губам, точно целовал ее у всех на виду; другой вытянутыми руками ритмично нажимал ей на грудь; третий укрывал ей ноги своим свитером.

Четвертый – отец Льюиса – просто стоял рядом и глядел в одну точку, до того бледный, что веснушки казались почти черными.

Позади всех, едва различимый в тумане, маячил Льюис.

Друг не смотрел на Стивена. Взгляд его, полный ужаса, метался от ног Стивена к отцовскому лицу. Стивен, испугавшись, приподнял голову: что, если у него больше нет ног?

Ноги были на месте. Но картину, которую запечатлел его взор за те две секунды, Стивен не мог забыть потом, как ни старался.

Эйвери лежал на спине, закинув руки за голову.

За то, что было когда-то его головой.

Теперь это было лишь кровавое месиво из волос и осколков костей. О прежнем Эйвери напоминали лишь глаза – зеленоватые щелки, похожие на глаза дохлой кошки.

Стивен рухнул на подушку из вереска, чувствуя, как уходит, мерцая из темноты прошлого, его детство. Сознание того, что он больше не ребенок, обожгло его до слез. Он знал теперь, что капало с вездеходных колес, знал, отчего так потемнели веснушки у Льюисова отца.

Багровое небо скачками проносилось над головой. Врачи несли его к машине.

Стивен хотел спросить, как там бабушка, но говорить не было сил. Он понимал только, что она пришла на плато вместе с остальными и там с ней что-то произошло.

Из-за него.

От этой мысли глаза снова заволокло красной пеленой, и все завертелось, как в калейдоскопе.

Он думал, этот день и без того достаточно ужасен. Но мало того, что он чуть не умер, – вдобавок что-то случилось и с бабушкой.

Из-за него. Из-за его плана. Из-за ловушки, которую он придумал. Из-за его прекрасных писем. «На коробке было написано, что это филе». Потому что он оказался мальчишкой, а не мужчиной; настоящий мужчина все сделал бы по-другому. Сделал бы как надо.

Их погрузили в одну машину «скорой помощи». Мать сжала его руку, сказала, что сейчас вернется, и пропала.

Стивен видел, что на бабушке кислородная маска, но такая же маска была на нем самом, так что это ничего не значило. Не давало никакой подсказки.

«Ба», – шепнул он одними губами, но опухшее горло по-прежнему не выпустило ни звука.

«Бабушка».

Вглядываться сквозь красную пелену было трудно, и Стивен оставил эти попытки. Он закрыл глаза и снова провалился в беспамятство, почувствовав напоследок, что его все еще тошнит от бутербродов Эйвери.

42

Стивен лежал в кровати дяди Билли и смотрел, как бабушка вяжет.

Его переселили сюда, чтобы он отдохнул от Дэйви, а еще потому, что Стивен плакал и бился по ночам, и младший брат потом целый день куксился.

Занавески раздвинули, и в комнате стало на удивление светло – даже сейчас, несмотря на дождь, носимый по двору неожиданными в эту пору ветрами.

С кровати комната казалась совсем другой. Теперь, когда из-под голубого одеяла дяди Билли выглядывали ноги Стивена, она превратилась в нормальную мальчишескую комнату, точно с нее наконец сняли заклятие. Стивену было здесь спокойно и на удивление уютно.

Космическую станцию задвинули под стул, чтобы она не мешала носить в комнату книжки, теплый суп и витаминный напиток.

Фотография Билли переместилась куда-то на край ночного столика, вытесненная вещами Стивена: полудюжиной бутылочек с лекарствами, стаканом с торчащей соломинкой, коробкой молочного шоколада – объектом регулярного паломничества Дэйви – и стопкой открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления.

И еще кое-что в этой комнате имело отношение к Стивену. Об этом знал он один. По ночам, когда мать, бабушка и Дэйви отправлялись спать, Стивен переворачивался на бок и острием компаса аккуратно выцарапывал на стене за краем кровати свое имя. Он знал, что поступает нехорошо и Летти, обнаружив надпись, наверняка разозлится. Но он решил никогда больше не выходить из дома – этого или какого угодно, – не оставив хоть какой-то метки, знака того, что и он жил и понял, сколь эфемерна природа жизни.

Все должны оставлять знаки.

Стивен вернулся в мыслях к своему последнему посланию – открытке с изображением цветочного горшка, лопаты и садовых перчаток.

Стивену очень хотелось приписать «С любовью», но он передумал – чтобы не смущать дядю Джуда. Чтобы не смущаться самому.

Летти забрала письмо и отправила, и теперь Стивен жалел, что все-таки не приписал.

Впрочем, и так получилось неплохо.

Стивен отвел взгляд от окна.

Бабушка сидела в кресле в изножье кровати и неторопливо вязала. Время от времени она останавливалась, чтобы размять искривленные артритом узловатые пальцы. Стивен поморгал, но ничего не сказал.

Она все-таки настояла на своем. Бабушка перевязывала его любимые носки. Еще в больнице она потребовала, чтобы Летти принесла ей эти носки, и упрямо распускала старые изорванные стопы, и к возвращению домой от них остались лишь резинки с кружевной бахромой петель по краю.

– Какого цвета хочешь? – спросила она.

Стивен тогда задумчиво откинулся на подушку дяди Билли, посмотрел на шарф «Манчестер Сити» и ответил:

– Голубые.

Пока бабушка проглаживала носки, Стивен перебрался на диван. Отказавшись от помощи, она притащила гладильную доску к своему обычному месту у окна и теперь водила по носкам утюгом через коричневую оберточную бумагу – чтобы шерсть не стала блестящей.

Стивен видел, как по улице прохаживаются капюшонники – руки в карманах, плечи ссутулены, капюшоны скрывают лица от наконец-то вернувшегося в Эксмур солнца. Они медленно волочили ноги, косились на дом, но ближе не подходили. Стивен подозревал, что больше и не подойдут.

Теперь все иначе.

Льюис рассказал ему, как они все примчались на плато. Впереди бежали мужчины, от них старалась не отставать перепуганная Летти в голубом халате и наспех завязанных кроссовках, а позади всех задыхалась бабушка, катя по вереску свою тележку, цепляясь то за нее – иначе уже раз десять бы упала, – то за крепкое плечо Льюиса – вон, гляди, до сих пор синяк!

Первым примчался отец Льюиса… но с этого момента показания друга становились на удивление схематичными. Льюис мог лишь сказать, что взрослые оторвали Эйвери от Стивена, а потом он отвернулся и ничего не видел. Впрочем, до Стивена уже дошли слухи о том, что отца Льюиса выпустили из полицейского участка без предъявления обвинения и что в «Красном льве» ему теперь всегда хватает одной стопки.

Зато Льюис помнил, как бабушка увидела Стивена с зеленым свитером на шее и кровавыми глазами, будто в «Джиперс Криперс». И как она сначала осела, а потом упала в розовые заросли, и как все взрослые – они-то уже поняли, что со Стивеном все в порядке, – бросились ей на помощь. И тогда-то отец Льюиса показал себя настоящим героем – хотя Стивену смутно помнилась совсем другая картинка: отец Льюиса, застывший в стороне, в то время как все остальные суетятся вокруг бабушки.

Стивен не стал спорить. Льюис заслужил свою горбушку.

Пока узловатые бабушкины руки покачивались над носками, Стивен раздумывал о том, куда делись вездеходные колеса. Может, их отдадут назад? Там, на плато, полиция сложила все в пакеты: и колеса, и разбитую окровавленную тележку, и лопату, и зеленый свитер, и самого Эйвери.

Стивен машинально потрогал припухшее горло – оно все еще болело, и потому мороженого и желе давали сколько влезет. И Стивену, и Льюису, разумеется.

Потрогал – и задрожал, несмотря на летнее солнце и включенное отопление. Он вдруг почувствовал себя в роли убийцы. Тонкая кожа под пальцами, хрящи и ямки, пульсирующая артерия. Какое все мягкое, хрупкое. Нажать посильнее, не задумываясь, – и сломается. Легко.

Стивен не впервые за эти две недели представлял себя на месте убийцы. Он много думал о Черных Землях. О дяде Билли.

О зарослях белого вереска.

Там, на вереске, сидел, поджидая их, Эйвери.

Он гнал Стивена наверх, на холм, и приказывал встать на колени. «На колени!»

Стивена затрясло.

– Холодно? – Бабушка пристально посмотрела на него.

Стивен поплотнее завернулся в перенесенное с кровати пуховое одеяло и помотал головой.

Бабушка поставила утюг на металлическую подставку и убрала коричневую бумагу.

– Держи.

Стивен сел на диване и взял носки в руки. Его старые любимые носки – как новенькие. Лучше всяких новых.

Он натянул их и покачал небесно-голубыми, во славу «Манчестер Сити», пальцами.

Потом взглянул на бабушку – и вдруг прикусил губу.

Она все-таки заметила слезы и положила руку ему на голову, избавив от необходимости благодарить.

– Ба?

– А?

– А знаешь, что мне кажется? – Стивен запнулся и начал снова, хриплым голосом, время от времени срывающимся на шепот: – Мне кажется, я знаю, где дядя Билли.

Рука на его макушке дрогнула, и Стивен тоже вздрогнул от овладевшего им на миг воспоминания. Усилием воли он заставил себя сидеть спокойно. Эта рука была мягкой и ласковой. Она не причиняла боли.

Он чувствовал, о чем она думает, – точно мысли проходили сквозь кожу.

Бабушка долго ничего не говорила – а заговорив, осторожно провела рукой по его волосам.

– Ты поправляешься, – сказала она. – Это самое главное.

От автора

«Черные Земли» не задумывались мною как роман о преступлении. Сначала это была просто история о маленьком мальчике и его бабушке.

Мысль об этой книге пришла мне в голову после того, как я увидела по телевизору мать давно убитого ребенка. Я вдруг осознала, что влияние преступлений, подобных тем, что совершил Эйвери, растягивается на годы, на жизни и даже на целые поколения.

Я подумала: «Если бы я была внуком или внучкой этой женщины – как это отразилось бы на мне? Какой стала бы моя жизнь?» Меня ошеломило ощущение беды, расколовшей семью, и это оказалось сильнее всех моих теорий о всепрощении и благородном страдании. Я представила себя двенадцатилетним мальчиком, и единственным моим вопросом было: «Как я могу это изменить?»

Когда я вообразила себя Стивеном, мне казалось вполне логичным переписываться с Эйвери. Становясь на место Эйвери, я мучила маленького искателя истины, испытывая болезненное удовольствие. Ощущение, что все это вот-вот вырвется из-под контроля, превратило «Черные Земли» в столь мрачное повествование.

Вся эта история – исключительно игра воображения. У персонажей не было прототипов, ни живых, ни мертвых, все совпадения с реальностью случайны. Лишь побег Эйвери из тюрьмы навеян реальным побегом заключенного, произошедшим в 2003 году.

Благодарности

«Черные Земли» написаны во многом благодаря стипендии Уэльского национального писательского сообщества «Academi». Я благодарна также Кристине Помери за исследование, касающееся тюрьмы, и Джеку Крайеру, бывшему рукой Стивена. Я благодарна своему агенту Джейн Грегори и коллективу «Transworld» «Simon&Schuster Inc.», рискнувшим поставить на дебютанта, а также Ив и Майклу Уильямс-Джонс, учредившим премию Карла Формена, без которой я никогда не решилась бы оставить работу и стать каким бы то ни было писателем. И наконец, я благодарю моих чудесных друзей и мою семью, веривших в меня, даже когда сама я была уверена, что они ошибаются.