Текст книги "В Древнем Киеве"

Автор книги: Бэла Прилежаева-Барская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

ЖДАНКО ПРОДОЛЖАЕТ ИСКАТЬ МАСТЕРА

С того дня, как Ждан побывал у Офрема, он ни ночью, ни днем не находил себе покоя. «Чего бы, кажется, лучше – учиться искусству списания книг! Вот как к этому делу пристрастился Глебко! Тайком от Миронега бегает к Офрему, все свои свободные минутки отдает Офрему! А я не осилю! Голова кругом идет, как подумаю об этих зверях диковинных да о черточках. Разные мы с Глебом, совсем разные. Мне бы руками что-нибудь делать, да поскорее бы выучиться, и поскорее бы денежки заработать, чтоб отца выкупить из холопства, а то, не приведи господь, вдруг он в холопах, как Тудор, навеки останется!»

Мысль об отце все больше и больше беспокоит Ждана, а Петрило уж и день назначил для отъезда в родное село. Он сказал Ждану, что, если тот не найдет себе дела у какого-нибудь мастера, придется и ему отправляться в обратный путь.

Сегодня Ждан особенно озабочен; он весь день бродит по улицам, думает все об одном.

Заходит то в один проулок, то в другой, попадает в тупик, снова выходит на площадь и снова идет туда, куда приманчиво вьется узкая улочка, которая то поднимается вверх, то круто спускается вниз.

Солнце уже стало клониться к западу, когда Ждан остановился, поглядел вокруг себя и понял, что он зашел далеко от дома, а куда, – не ведает.

Перед ним земляной вал и стена из бревен, и каменные ворота. Они похожи на Великие – Золотые, только покрыты не золотом, а простым железом, но так же крепко и прочно слажены, так же чередуются в их стенах серые камни с плитами розового шифера, как и в Золотых.

У самого въезда стоят кузни, а подле той, что ближе всех к воротам, – крепкая повозка и лошадь большая, гладкая. Ковач подковывает ее, а возница разминает уставшие плечи и спину.

Видно, издалека прибыли, дорогой притомились.

Здесь, у ворот, просторно. Жилые строения отодвинулись от кузниц, чтоб не достигла искра из горна, чтоб не случился пожар.

Где же это Ждан очутился? Вспомнил вдруг Тудоровы слова: «У ворот, что ведут в Галич, – кузни».

Да вот он где! На краю города, у Копырева конца, где живут хазары, болгары и другие иноземцы, а в городе, несколько подалее от кузниц, те мастера, что с железом работают, – кузнецы-оружейники.

^{Кузнечные изделия.}

Ждан повернул обратно в узкую кривую улочку, откуда только что вышел. Тесно наставлено здесь жилье, и толчется много людей, спорят о чем-то, громко разговаривают. И люди-то чудные, каких он не видал доселе.

Вон стоит высокий, толстый человек в полосатом халате с широкими рукавами, а вместо того, чтобы надеть шапку, повязал голову пестрой тканью. Он оживленно толкует о чем-то с маленьким юрким человечком, тоже не по-русски одетым.

Жданко прислушивается, не может понять их речей; говорят они быстро, точно не по-человечьи, а по-птичьи, и оба размахивают руками, вдруг повышают голоса, будто взвизгивают, наступают друг на друга, выпучив глаза. «Подерутся!» – думает Ждан. Но нет, вот они уже хлопают друг друга по рукам и мирно расходятся в разные стороны.

^{Восточный купец.}

А вот два человека в узких штанах и в коротких широких плащах. Они держат в руках висячие замки в виде длинных трубок; обыкновенные замки, которые можно купить на торговище.

Незнакомые люди говорят о чем-то своем. Жданко прислушивается: говор их знаком ему, но они не русские.

«Это чехи», – смекнул Ждан; он видел подобных людей на главных улицах города. Слыхал, что в Чехии ценят киевские замки.

Ждан идет дальше, сквозь толпу и городскую сутолоку.

Видит – стоит посредине переулка, между двумя землянками, человек громадного роста, точно выкованный из железа. Ждан присматривается к нему: доспехи-то на чужеземце, оказывается, кожаные, только нашиты на них металлические пластинки, на голову надвинут шлем, склепанный из четырех частей, а наверху шлема блестящая шишка, а самое главное – меч в руках у незнакомца! Очень красивый меч – рукоять обложена серебряными пластинами, а на них начертаны цветы и листья.

Незнакомец сердится. Он ворочает белками больших круглых глаз и что-то говорит, обращаясь то к одному, то к другому из прохожих; но они не понимают слов незнакомца и проходят мимо.

У незнакомца краснеет лицо, надуваются щеки, и голос его переходит в крик.

Жданко делает шаг по направлению к великану, чтоб рассмотреть его меч, но не успел Ждан приблизиться к незнакомцу, как тот протянул руку и внезапно схватил Ждана за плечо и быстро-быстро, сердито стал что-то лопотать на непонятном своем языке, указывая то на свой меч, то на панцырь, то на шелом.

«Бронника ищет, оружейного мастера, – сообразил Ждан. – Как же быть?» Он сам в этой местности в первый раз, никого тут не знает. Но, вспомнив про кузни, про Тудоровы слова о бронниках, Ждан закивал ободряюще на чуждую ему речь незнакомца, показал знаками, чтоб великан не сходил с места и дожидался его, а сам шагнул в глубину улочки.

^Варяг.

Пройдя шагов десять, он увидел поднимающегося из дома голубоглазого человека с кудреватой светлой бородкой.

Ждан робко спросил:

– Где тут живут оружейники?

– А на что тебе мастер, малый? Меч понадобился или панцырь?

Голубоглазый весело засмеялся.

– Не мне надобно, а вот тому иноземцу.

– Варягу? Да как же ты уразумел его речь? Я раз пять мимо него прошел и не понял… Веди ко мне! Я и есть оружейных дел мастер; спросил бы Онцифора, – всякий бы показал.

– Да я и не знал, – хотел было оправдаться Жданко. Онцифор добродушно смеется, показывая ряд белых блестящих зубов.

А Жданко уже бежит к великану, который терпеливо ожидает его на том месте, где он его оставил.

ВСТРЕЧА С ОРУЖЕЙНИКОМ

После ухода варяга мастер оставил Жданко отужинать с ним.

Оружейнику полюбился шустрый малый, который привел к нему хорошего заказчика и к тому же показал свою сметку и сообразительность. В голубых глазах Онцифора то и дело вспыхивали лукавые, но добрые искорки.

– Кто ты, малый, да откуда?

И Жданко все рассказал мастеру: о том, что он приехал из-под Василева и что отец уезжает обратно, а ему, Ждану, тоже придется возвращаться в село, если он не присмотрит себе мастерства по душе. Много дней бродит он по городу, у многих мастеров побывал, а решиться ни на что не может. И златокузнец, и резчик по кости делают предивные вещи – всему миру на восхищенье. И в Царьграде, и в польской, и в чешской земле – во всех странах мира знают о киевских мастерах. Есть чему поучиться и у искусных киевских строителей! Из камня и кирпича воздвигают они храмы да дворцы, мрамором да узорчатыми плитками украшают их. А древоделы и тесляры (плотники и столяры), что рубят из бревен клети да терема на высоких столбах, а на кровлях ставят вырезанных из дерева петушков да уточек всяких! До того все прекрасно, что Жданко даже слов не умеет найти, чтоб рассказать об этом, и вот до сих пор не решился, не выбрал себе мастерства.

– А ну-ка, малый, оставайся у меня! Мое дело тоже не худое…

Жданко весь вспыхнул. Вспомнил недавнего гостя-варяга в доспехах, с дорогим мечом в руках. Онцифор говорит, что меч варяга – киевской работы, а доспехи у него кожаные, с нашитыми на них железными пластинами; куда этим доспехам до киевской кольчуги! Вот варяг и заказал ему кольчужную рубашку.

^{Кольчуга.}

Вспомнил внезапно Ждан и того половчина, которого встретил на Кожемяках. Ежели придется биться с половцами, разве не соскользнет половецкая сабля с русской кольчуги, разве пробьет стрела железную броню?

Да, оружие – первое дело! Разве можно быть воину без оружия? Разве можно быть Руси без воинов?!

Согласился Ждан остаться у Онцифора.

Гордый и радостный, он не вошел, а влетел в дом златокузнеца, где жил Петрило.

Глубоко вздохнул Петрило. Пришло время расстаться с сыном! Может быть, оно к лучшему, что малец остается в Киеве, к хорошему делу пристроился, а все же боязно за сына и скучно возвращаться домой одному, без помощника; но Тудор сказал ободряюще, что знает Онцифора давно, что хороший он человек – оружейник известный в Киеве, обижать Ждана не станет.

– Ладно все сложилось у тебя, брат? Не горюй, радоваться надо.

Хорошее это дело – быть оружейным мастером, а все-таки щемит сердце у Петрилы. «Надо хоть повидаться с мастером, пообещать ему гостинец какой-либо, если хорошо учить будет Ждана!»

Онцифор пожелал, чтобы Ждан переселился и совсем к нему.

Обидно стало Петриле, что последние денечки будут врозь с сыном, но Тудор сказал: «Так-то, брат, лучше – Онцифор вольный, не то, что я, – безопаснее Жданке будет у него, чем у меня, холопа. Я подневольный человек».

Петрило в ответ только вздохнул – не хотелось признаваться даже Тудору, в какую беду он сам попал, но согласился со словами Тудора, что спокойнее будет Ждану у вольного мастера. Порешили, чтобы Ждан на следующий же день переселился к оружейнику, а Петрило пойдет с сыном, увидит своими глазами Онцифора, который отныне станет ему заместо отца, познакомится заодно Петрило с Онцифором.

На следующий день Жданко приступил к работе у оружейника. В каморе, где спал Онцифор (она же служила ему и мастерской), стояла наковальня, суживающаяся кверху, а на столе лежало множество неизвестных Ждану предметов.

Он подошел робко к столу, с боязливым любопытством дотронулся до клещей. Ему хотелось спросить у мастера, что делать с ними, для чего лежит точильный брусок, зачем оружейнику тесло (столярный инструмент) и куски дерева и так далее.

Топчется Ждан, берет в руки то одно, то другое, хочет спросить обо многом, но не смеет заговорить первый, а мастер, углубившись в работу, будто забыл о Ждане, не обращает на него внимания.

И стоит Ждан у стола без всякого дела, не знает, как и подступить к оружейнику. А тот – вчера такой разговорчивый, приветливый – сегодня молчалив, хмур, порой взглянет искоса на своего ученика, однако молчит по-прежнему. Жданко переминается с ноги на ногу, наконец ему становится невтерпеж. Он решается заговорить:

– Что прикажешь мне делать, Онцифор?

Онцифор поднял на Ждана глаза и сказал строго:

– Уж больно ты тороплив, малый! Приглядывайся! Когда надо будет, – я тебе сам скажу!

И Ждан остался по-прежнему неподвижно стоять у стола.

Мастер ковал проволоку, время от времени поглядывая на своего ученика из-под нависших темных бровей.

– Вот, малый, – наконец обратился он к Ждану: – Возьми кусок проволоки, да не так, клещами бери! – закричал он на Ждана. – Отсеки от этой проволоки несколько кусков, а куски сверни кольцами и свари их.

– А как же они сцепятся друг с другом?

– А ты не все кольца сваривай вплотную, часть колец пусть остаются разомкнутыми; свободные концы колец надо расплющить, в каждом из них пробить маленькое отверстие, для которого заготовь маленькие заклепки. После этого будешь сцеплять кольца. Делай так: каждое разомкнутое кольцо продевай в четыре сплошных. После этого концы его сводятся, а в отверстие вставляется заклепочка; таким образом соединяются пять колец и продолжается сцепление дальнейших колец, покуда не будет готова вся кольчужная рубашка. Много труда и времени занимает наша работа, – сказал мастер, – вот ты и займись пока этим делом, а я буду готовить шелом из цельного куска железа. Этот шелом и легче, и прочнее, чем тот, который ты видел на варяге, – склепанный из четырех пластин.

^Шлем.

Ждану было чему поучиться у Онцифора, который знал не только свое оружейное дело, но мог поспорить и с любым златокузнецом. Он набивал иногда на шеломе тонкие серебряные листы и резцом выводил на них разные хитрые узоры. Вот два зверя, кусающие друг друга, а вот какие-то крылатые чудовища. Иной раз Онцифор набивает на шеломы медные листы, покрытые позолотой.

– А самое главное и самое важное в нашем деле, – сказал мастер, – это изготовление харалуга, харалужных изделий[20]20
  Харалужный – стальной, булатный; «харалуг» – русская транскрипция джагатайского слова «кара-лук», то есть «сталь», «булат».


[Закрыть] – наварка харалуга на железную их основу – и их закалка. «Каленая сабля», «каленая стрела» – вот похвала оружию! Для того, чтобы закалка получилась добротная, надобно раскаленную стрелу или клинок мгновенно охладить, опустив в холодную воду. Можно и по-иному закалить, – продолжал Онцифор. – Прежде всего раскалишь докрасна и харалужный клинок поставишь лезвием вперед. Тогда сам садись на коня и мчись вперед что есть мочи. Струя воздуха охладит лезвие, и оно тогда станет крепким, твердым, таким, как тебе надобно.

Все, что рассказывал Онцифор, все, чему он учил Ждана, казалось малому столь чудесным, что не мог он вдосталь нарадоваться, что посчастливилось попасть ему в подмастерья к оружейнику, а Онцифор шутливо подсмеивался над ним и говорил:

– Эх, Ждан, скоро ты меня превзойдешь, и не ты моим, а я стану твоим подмастерьем!

ОПАСНОСТЬ ИДЕТ ИЗ СТЕПИ

Неловкость и страх перед мастером, которые Ждан испытывал первый день, теперь рассеялись. Он терпеливо сносил строгие поучения, а иногда и насмешки своего мастера.

Смеялся Онцифор охотно и часто и никогда не бранил своего ученика, а когда видел, что Ждану не удается работа, что он еще не умеет как следует сварить железные кольца для кольчуги или «сварить» и закалить меч, говорил с усмешкой:

– Не унывай, брат! Все у тебя еще впереди! Молод ты, а потому глуп. Дай бог вырасти тебе поскорее – будешь мастером почище меня.

Ждан не знал, как благодарить судьбу, что она послала ему такого мастера, как Онцифор. Знакомые ребята рассказывают, что им порой попадает от мастеров: и пинки, и колотушки, но приходится сносить и все терпеть молча. Да уж они с Глебкой счастливцы. Миронег Глебу все равно, что отец родной… И тут пришло Ждану на мысль, что его-то родимый не сегодня – завтра отъедет из Киева. Надо честь по чести проводить отца! Петрило был теперь частым гостем в доме Онцифора, а Жданко чувствовал себя у своего мастера совсем как дома.

Онцифор был холост, не было у него ни жены, ни детей. Жданко, доходчивый до всякого ручного дела, быстро освоился с хозяйством мастера и был ему первым помощником не только в его работах на заказ, но и в домашних делах.

Солнце еще не показалось за Днепром, только выслало вперед желто-розовые лучи, а Жданко вскочил уже с лавки и тотчас же принялся растирать зерна ручными жерновами. Еще в пятницу с большого торга он притащил мешок жита.

– Зачем ты зерна трешь? Разве у нас в закромах не осталось муки? – говорит Онцифор, зевая и потягиваясь. – Ишь ты; какой неугомонный; ведь праздник сегодня – воскресенье!

– Каравай надобно испечь! Разве ты забыл, что гостей назвал?

– А что же ты будешь печь? – продолжал говорить Онцифор, не вставая с лавки.

– Два каравая испеку: первый – с маком на меду, а потом еще с осетровым хрящом.

– А может быть, сделаешь с репой?

– Можно и с репой, – согласился Ждан.

Он принес из клети большой куль муки и опрокинул его на деревянную доску, налил подогретой воды, кваску, потом посолил и, засучив рукава, принялся месить тесто. Он месил с таким усердием, что на подбородке и под носом выступили капли пота.

– Ну, уж ничего не поделаешь, не отставать же мастеру от своего подмастерья.

Онцифор еще раз сладко зевнул и теперь уже решительно поднялся с лавки, подошел к дверям, нагнул водолей, вымыл лицо холодной водой, затем вытерся сухим чистым полотенцем, что висело на гвозде рядом с умывальником. Взяв в руки топор, Онцифор поднялся по ступенькам, вышел во двор, где в холодку висели «полоти» (половина мясной туши). Отрубив заднюю ногу у одной туши, он вернулся в дом.

Подавая ее Ждану, сказал:

– На вот говядину! испеки на углях и приготовь еще, чего хочешь, а я пойду к Тудору – поучиться у него искусству черни. Видал, какой меч мне заказал княжеский дружинник? Требует, чтоб рукоять была с черненым узором. Серебряная пластина уже у златокузнеца. Он ее подготовил под чернь – вытиснил узор, а черневая масса у меня здесь, – и он показал на закрытый горшочек.

– А как ты ее сделал? – спросил Жданко, любопытный до всего, что касалось мастерства. Он прекратил месить тесто и уставился в лицо Онцифора.

Тот объяснил ему, что надо приготовить порошок из мелко истолченного серебра, красной меди, свинца, серы, буры и соли; затем залить порошок водой и этой смесью наполнить все те места, которые по рисунку должны быть черными, а затем поставить свое изделие на огонь, чтоб чернь плотно слилась с серебром.

Выслушав внимательно Онцифора, Ждан снова принялся за тесто и, прощаясь с мастером, только напомнил ему, чтоб тот зашел еще раз к Миронегу и позвал прийти с Глебкой к обеду:

– Скажи, мол, готовится Жданко, усердствует.

Когда Онцифор ушел со двора, Ждан продолжал свою работу по дому: поставил в печку три каравая, испек на углях говядину, сварил кашу из пшеничных зерен, затем почистил и вымыл хату.

Прибравшись, он вышел за дверь, поднялся по ступенькам и, присев у порога, стал ждать отца своего Петрилу, Миронега с Глебкой и старого отцова друга Тудора.

На улице и по переулку то и дело сновал народ, то взад, то вперед. За воротами по одну сторону направо начинался Копырев конец. Жили там киевляне-огородники и чужеземцы, что ходили в длинных полосатых халатах и разговаривали гортанными голосами, а налево, за стеной, находился «Кудрявец» – он тоже заполнен иноземцами; не редкость встретить здесь и кочевника-степняка.

Как только Жданко оставался один и руки его не были заняты работой, им овладевала все та же неотступная мысль о грозной опасности, которая ежедневно, ежечасно может обрушиться на Русь.

Глубоко задумавшись, сидел Ждан у порога Онцифоровой хаты, когда чей-то голос окликнул его:

– Вот, малый, где я тебя повстречал!

Ждан признал в говорившем мастера по бронзе, с которым он познакомился когда-то на торговище.

– А я думал, что ты уже давно уехал к себе домой!

– Эге, малый, я уже с тех пор и домой съездил и в степи побывал и вот вернулся с нехорошими вестями… Худые вести привез!

^{Странник.}

– Какие вести? – переспросил Ждан и почувствовал, как от лица отхлынула кровь и прилила к сердцу. – Я видал, – ты все со степняками знаешься. С кем ты на торговище разговаривал? С половцами?

– Да это не половцы, только сильно на них смахивают, а враги злейшие половцам; они другого племени – торкского, а половцы с торками враждуют, теснят их, сгоняют с кочевьев. Вот торки из мести нам передались. Киевский князь отвел им земли по реке Роси, – зовем мы их: «черные клобуки», потому что шапки черные носят. «Живите, мол, пользуйтесь! – сказал князь. – От половцев вести переимайте, все узнавайте, нам сообщайте. Защищайте нашу землю, как свою собственную!»

Жданко слушал внимательно все то, что говорил мастер из Канева.

– А я им не верю! – сказал Ждан.

– Верь не верь, а помощь они нам дают! Язык половецкий знают, лицом схожи – не таятся от них половцы, за своих принимают. Вот и привезли они нам вести, что неспокойно в степи. Я сам был в половецких становищах, товар – зеркала бронзовые – возил, ну и увидел, – правы «черные клобуки»: собираются снова в поход половцы!

– Не верю им, – еще раз упрямо повторил Ждан. – Лицами схожи с половцами, язык их понимают, не может быть того, чтоб свои со своими ссорились.

– Эге, малый, не смыслишь ты многого! Князья наши все ведь русские, а промеж себя свары и споры затевают, друг от друга города отнимают. Вздумает сильнейший князь город отнять у слабейшего – захватывает силой; князя неугодного убьют или засадят в тюрьму и тех же половцев на помощь себе зовут, а половцы и рады, хотят на Руси распоряжаться, как в своих становищах. Подчас наши князья и женятся на половчанках, роднятся со степняками.

Жданко только громко вздохнул, ничего не ответил.

Каневский мастер продолжал:

– А что со Всеславом, князем полоцким, сделали?!

– А что с ним сделали? – переспросил Жданко.

– А то, что Изяслав киевский с братьями заманил его обманом, а теперь сидит он в порубе – тюрьме.

Жданко глядел на говорившего и не отвечал. А тот неожиданно прервал свою речь и сказал:

– Я вижу, ты еще глуп – мало смыслишь; а вот подумай о моих словах и упреди своих, что шумно стало в степи…

Сказав это, мастер простился со Жданом и быстро ушел.

Жданко не успел поразмыслить о словах мастера по бронзе, как увидел подходившего к крыльцу отца своего, Петрилу.

– Батя! Родимый! – закричал Ждан; под впечатлением только что слышанного рассказа ему захотелось поделиться с отцом грозной новостью.

Но тут вслед за Петрилой подошли к дому Тудор и Миронег с Глебом.

«Ну что пугать раньше времени!» – подумал Ждан и замолчал.

– Что, сыночек, что ты хотел мне сказать?

– Да нет, ничего, опечалился я, – уезжаешь ты, батя; может быть, долго не свидимся!

– Ну что же делать, Жданко!

Петрило потупил голову, и Ждану стало стыдно, что он печалит и без того грустного отца, а Онцифор, прищурив глаза, сказал:

– Полно! Не с чужими остаешься. Тут все свои, будешь ты именитым мастером со временем. Василёв не за горами, не в чужом княжестве.

Жданко устыдился своей печали и перевел глаза на Глеба.

Жданко заметил, что Глебко был какой-то особенно радостный, весь начищенный, а на ногах мягкие сапоги из желтой кожи, с пуговками на боку.

– Это тебе тот кожемяка, у которого ты кожу покупаешь, сапоги сделал? – спросил Ждан и тотчас же испуганно оглянулся: может быть, он зря вымолвил такие слова, и Миронег сейчас начнет расспрашивать о кожемяке и узнает то, что тщательно скрывает от него Глебко. Но и у Глеба и у Миронега лица были спокойны. Ждан спросил тогда своего дружка:

– Ты что такой разряженный сегодня?

– У меня радость великая…

Уже зашли в хату, рассаживаются по местам. Онцифор предлагает Тудору первое место, а тот отнекивается, отказывается.

– Я ниже всех вас – холоп я…

– Ну, что ты, Тудор, – сказал ему Онцифор, – ты самый большой искусник среди нас.

– В этом-то вся его беда и есть, – заметил Миронег: – не будь он таким искусником, не польстился бы на него Гордята, не опутал бы его лукавыми сетями!

– Да что ты, брат! – возразил Онцифор. – Эта беда может с каждым случиться! Вот, скажем, к примеру, сидишь ты на княжеской земле, хлеб свой добываешь, лошаденку тянешь, семью свою кормишь, княжеского гнета как будто не чуешь, а вдруг князю втемяшится в голову подарить эту свою землю какому-нибудь дружиннику. А с землей вместе и ты очутишься под рукой у того дружинника и лишишься ты прежней воли, – захочет новый хозяин взять тебя к себе на двор…

Мало ли что может быть со смердом!

При этих словах Петрило шумно вздохнул, будто собирался что-то сказать. Онцифор и все гости обернулись к Жданкиному отцу, но ему не захотелось вспоминать ту беду, что приключилась с ним нежданно-негаданно, и он промолчал, а Онцифор продолжал, обращаясь к Тудору:

– То-то брат! Не с тобой одним несчастья бывают; мы тебя не за худшего, а за лучшего среди нас считаем! Уж больно хорошо работаешь!

В это время кто-то стукнул в дверь, и в хату вошел почтенный человек.

– Вот он – Офрем! – шепнул Глеб Жданку, а тот так и остался с разинутым от удивления ртом.

Миронег заметил это, усмехнулся и сказал громко:

– Малый-то мой, Глебушко, все тайком от меня к Офрему бегал, а я давно заметил, но молчал, а теперь мы поладили – пускай и у нас свой грамотей будет…

Глебко сидел, опустив глаза, красный, счастливый.

Тудор оглядел стол, убранный по-праздничному, и спросил Онцифора, по какому случаю он такое пиршество устроил.

– Это отвальная Петриле. Я вот заказ хороший сдаю. Ты знаешь, – рукоять-то и делаешь ведь ты! Вот что на ней изобразим! На черной земле чудовище хвостатое, серебряное, пасть раскрыта, из пасти пламя черное так и валит, а над головой чудища богатырь меч занес…

^{Рукоять меча.}

Жданко вспомнил сегодняшний разговор с мастером к, несмотря на то, что он самый младший за столом и ему не следовало бы вступать в разговор, воскликнул неожиданно:

– Я знаю, что тут изображено. Это чудище – степь половецкая, а русский храбрец уничтожит, погубит чудовище – отсечет ему голову…

Гости приумолкли. Вдруг в тишине раздался звук била.

– Что, что случилось? А ну-ка, Жданко с Глебом, – бегите на улицу!

Ни одного, ни другого уже не было в комнате. Они выбежали из дома при первом звуке тревоги.

Взрослые тоже встали с мест, двинулись к выходу.

В это мгновение вбежал Жданко:

– Множество народа на улице… теснота! Не пройти… бегут все вниз… на Подол… Говорят… говорят… – У Жданко не хватало дыхания, – говорят…

– Что говорят-то?! – прикрикнул Онцифор.

– Говорят… – Ждан глотнул воздуху, – наш киевский князь Изяслав с братьями Святославом и Всеволодом[21]21
  Изяслав, Святослав, Всеволод – три старших сына Ярослава, прозванного Мудрым. Изяслав владел Киевом и Новгородом; Святославу принадлежали Черниговская земля и Тмутаракань; Всеволоду – Переяславская земля, а также Ростов, Суздаль и Белоозеро.


[Закрыть], все трое сзывают дружину, собирают войско, ополчение… и мы с Глебом пойдем в ополчение!

Тут и Глеб с затуманенным лицом вошел в дом. Он молча подал руку Ждану.

– Жданко! Гляди! Работы у нас с тобой сколько! – громко сказал Онцифор. – Завтра чуть свет пойду на двор к заказчику – княжескому дружиннику – меч понесу. Рукоять закончишь? – обернулся он к Тудору.

Тот медленно наклонил голову:

– Ночь буду сидеть! Закончу к рассвету. Приходи!

Гости стали прощаться.

– Степь зашевелилась! Но и Русь не будет молчать!