Текст книги "Улица Райских Дев"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Деклин вздрогнул и отвернулся.

Джесмайн склонилась над Захарией. Он прошептал, полузакрыв глаза:

– Теперь я ухожу к Богу, настал мой час. – Захария погладил золотистые волосы, упавшие из-под тюрбана на плечо Джесмайн. – Бог привел тебя домой, Мишмиш. Твоим странствиям в чужих землях пришел конец. – Он слабо улыбнулся и с последним дыханием прошептал – Передай мою любовь Тахье. Мы встретимся с ней в раю.

Джесмайн опустила его безжизненную руку и прошептала:

– Во имя Аллаха прощающего, милосердного. Нет Бога кроме Бога, и Мухаммед Пророк Его.

Она долго сидела неподвижно у смертного ложа. Moлчание пустыни окружало святилище, потом донесся вой одинокого шакала. Тихо плакал хадж Тайеб, растроганный смертью паломника. Деклин тронул Джесмайн за плечо и сказал:

– Темнеет, мы должны зарыть его. Идите с хаджем Тайебом в машину, а я выкопаю могилу.

– Нет, я должна участвовать в этом, похоронить брата – мой долг, – возразила Джесмайн.

Когда они завалили могилу камнями, чтобы ее не разрыли шакалы, и Джесмайн выцарапала на камне, лежавшем над головой Захарии слово «Аллах», хадж Тайеб прошептал:

– Восхвали Бога, саида, твой брат лег в землю, находящуюся под покровительством и Аллаха, и богов древности.

Джесмайн заплакала, и Деклин бережно обнял ее.

ГЛАВА 4

Когда Амира вышла из автомобиля, клан Рашидов, собравшийся провожать старейшину рода в Мекку, встретил ее изумленным молчанием. Был сезон, когда неистовый хамсин засыпал Каир раскаленным песком и гравием, но в Порт-Суэце, откуда отправлялись корабли в Саудовскую Аравию, солнце проливало свое золотое благословение с безоблачного неба, а Суэцкий залив расстилался бирюзовой гладью, не тронутой дуновением даже легчайшего ветерка.

Родные привыкли видеть Амиру в черном; теперь она была в белоснежных одеждах паломницы, – она хранила их в сундуке Долгие годы, исполненные надеждой посетить святые места ислама. Белое платье и тончайшая белая вуаль преобразили старую женщину, придали странную в такие годы девическую легкость ее облику. И походка Амиры была легкой и стремительной, как будто колдовские белые одежды освободили ее от бремени лет.

Причиной волшебного преображения Амиры были, конечно, не одежды, а восторг осуществления заветной мечты. Она должна была наконец увидеть Мекку, где тысячу четыреста лет назад родился святой Пророк Мухаммед и куда веками стекались истинно верующие – немусульманам доступ в Мекку был запрещен.

Последние недели Амира провела в посте и молитвах, чтобы достигнуть «икрам» – состояния чистоты, освободиться от всего суетного и подготовить душу к приобщению к величайшей святыне ислама. Каждый мусульманин, готовящийся к паломничеству в Мекку, должен был отбросить все суетные мысли и отказаться от знаков мирского тщеславия – на шее и руках Амиры не было ни единого украшения.

Ибрахим вел под руку Амиру до конца причала, откуда катера отвозили пассажиров на пароходы, отправляющиеся в Саудовскую Аравию, и родственники сопровождали их веселой толпой. Здесь были все, кроме Нефиссы, которая вывихнула лодыжку, и ее внука Мухаммеда, который остался присматривать за ней. Но дочь Нефиссы Тахья была здесь и ее дочь Асмахан двадцати одного года, беременная вторым ребенком. Зейнаб, приемная дочь Камилии, прихрамывала рядом с Тахьей. Она была ровесницей Асмахан, но семья не надеялась выдать ее замуж. Хотя иногда рассуждали и по-другому – разве чудес не бывает? Надо надеяться на Божью милость. Вот Камилия, по общему мнению, должна была остаться старой девой, оттого что будто бы была бесплодной, а теперь она замужем и у нее чудесный шестилетний мальчик, Наджиб, – черноволосый, с глазами цвета янтаря. Кто знает, какая судьба начертана в Книге Судеб для Зейнаб? А разве Тахья не хотела несколько раз оставить семью и отправиться на поиски Захарии? Но Бог вразумил ее. Если Закки по Божьей воле вернется, они поженятся и будут счастливы. Только надежда на Божье милосердие и сострадание к людям делают человеческую жизнь сносной, а то бы мы не выжили.

Жена Ибрахима Худа шла со своими пятью красивыми девочками, от семи до четырнадцати лет. У всех пятерых разрез глаз был как у Амиры – в форме заостренного листика. С тех пор как Ибрахим женился на Худе, избавив ее от тяжелой работы медсестры и обеспечив ее отца, продавца пирожков, и пятерых лентяев братьев, она без устали вынашивала, рожала и пестовала этих ангелочков. Ее не огорчало, что Ибрахим взял еще одну жену, маленькую спокойную Атию. Центром вселенной Худы были дочери, об избавлении от постельного труда она не сожалела. Худа никогда никому не сказала бы, что ей не по душе заниматься любовью с мужем, но так оно и было – она терпела секс только для того, чтобы родить ребенка. До появления Атии она даже намекала Ибрахиму, что перерыв в сексе полезен для здоровья, но он не обращал внимания на ее слова в своем неистовом желании иметь сына. Возраст его приближался к семидесяти, а сына еще не было. Оставалось надеяться, что мальчика родит Атия – она была уже на последних месяцах беременности.

Поддерживая мать, Ибрахим посматривал на Атию. Концы накидки распахнулись при ходьбе, открывая выпуклый живот. Она должна родить мальчика – семь дочерей родилось у Ибрахима за эти годы, нет, девять, считая умершую в 1952 году девочку Элис и ее же выкидыш 1963 года – это тоже была девочка. Бог милосерден и пошлет ему сына. Он снова с надеждой посмотрел на круглый бугор под накидкой Атии. Али, отец Ибрахима, давно ждет в раю внука, но на небе время иное, и прошедшие годы для отца Ибрахима, может быть, равны одному земному мигу.

Следуя к причалу за семьей Рашидов, Дахиба оперлась на руку Хакима. Ибрахим предложил удалить раковую опухоль хирургическим путем, но Дахиба не решилась на операцию, и ей делали химиотерапию и облучение рентгеном. Лечение очень ослабило ее, но дух оставался бодрым. Дахиба и ее муж решили посвятить дарованный им Богом остаток жизни осуществлению заветных творческих замыслов. Рауф ставил фильм, правдиво изображающий историю женщины, истязаемой мужем, которая убивает садиста, стреляя ему сначала в пах, потом – в сердце. Хаким был уверен, что в Египте фильм запретят, но надеялся, что в других странах женщины всей душой примут героиню.

Дахиба хотела опубликовать рукопись романа, написанного ею десять лет назад и отвергнутого издательствами. Рецензенты сочли роман «Та, что ищет в пустыне»– «Бахитхат аль бадийя» – автобиографией Дахибы и утверждали, что настоящий роман ни одна женщина вообще написать не способна. Но теперь, в более либеральном общественном климате президента Мубарака, роман был принят издательством, будет опубликован в ближайшее время в Египте и, конечно, станет известным во всем арабском мире, так что Дахиба была счастлива. Несмотря на слабость, она пожелала проводить умму, и Камилия, не докучая любимой тете назойливой опекой, то и дело поглядывала, как та себя чувствует, делая вид, что наслаждается свежим морским ветерком и любуется сверканием моря, по которому скользили вдоль сиреневого берега Синая лайнеры и нефтеналивные судна. Камилия знала, что Дахиба еще испытывает боль, а желтый шарф на ее голове скрывает почти безволосую голову – результат химиотерапии и облучения. Но лечение дало положительные результаты, и Камилия уже подготовила празднество – сюрприз, о котором ничего не знали Дахиба и Хаким, но знала вся семья. Рашиды всегда умели хранить секреты!

Настало время прощания. К Амире подошли Зейнаб и две молоденькие двоюродные внучки – они должны были сопровождать ее во время путешествия и тоже были в белых одеждах паломниц. Амира обняла Дахибу и Хакима.

– Я испрошу у Бога полного выздоровления для моей дочери, – сказала она нежно. – Бог милосерден.

Потом она поцеловала Камилию:

– Не беспокойся, мы вернемся благополучно, иншалла! Последним с Амирой попрощался Ибрахим, крепко и долго обнимавший ее. Он беспокоился за мать, потому что ее сопровождали только девушки, – она не захотела, чтобы поехал Мухаммед, хотя на этом настаивал и Омар. Но гораздо больше, чем отсутствие мужчины-спутника, беспокоило Ибрахима задуманное матерью второе путешествие– посетив Мекку, она собиралась искать старый караванный путь, которым следовали девочка Амира и ее мать много лет назад, – Амира была уверена, что этот путь проходил через Саудовскую Аравию. Ибрахим боялся опасностей этого путешествия, его обуревали тревога и предчувствие, что он может больше не увидеть свою мать.

– Будь спокоен за меня, сын моего сердца, – сказала ему Амира. – Я отправляюсь в путь с радостью. – И она направилась к парому, почти не веря, что сбывается ее заветная мечта и скоро она увидит великие святыни и вспомнит страну своего детства.

На рекламном щите против клуба «Золотая клетка» была наклеена огромная фотография Мими. – Она была снята в костюме для танцев нового стиля – облегающем вечернем платье фасона, возрождающего моду пятидесятых годов, – из алого шелка, усыпанного темно-красными блестками, в туфлях на высоких каблуках, с длинной перчаткой только на одной руке – вторая рука оставалась обнаженной, Фотограф умело осветил блестящие светлые волосы и запечатлел знаменитый «дикий взгляд» танцовщицы – взгляд пантеры, готовой поглотить свою добычу. Добычей Мими были мужчины, и любой из них был бы счастлив стать этой добычей.

Мухаммед стоял у дверей клуба «Золотая клетка», сжав руки в карманах в кулаки и завидуя всем, кто входил в клуб, – многочисленным туристам-иностранцам и богатым арабским бизнесменам.

Если бы только не заболела тетя Дахиба! С того дня, как Мухаммед увидел Мими в студии Дахибы, он не спал ночей, сгорая от юношеской страсти, строя в своей фантазии планы знакомства и любовной связи с красавицей. Но Дахиба легла в больницу, студия ее была закрыта, и все планы стали несбыточными. Последний месяц Мухаммед каждый вечер томился у входа в этот клуб на берегу Нила, который когда-то был излюбленным местом короля Фарука, проводившего там ночи в азартных играх вместе со своей свитой. Ни разу еще Мухаммед не набрался смелости войти в клуб. Почему? У него были деньги, и два дня назад ему исполнилось двадцать пять лет. Но денег было немного. Семья пышно отпраздновала его день рождения, и он получил много подарков, но денег не дарили. А Мими, конечно, не заинтересует правительственный клерк с грошовым жалованьем.

Уставившись на каскад белокурых волос на фотографии, он вспомнил вдруг, что не сегодня-завтра должен получить поздравительную открытку от своей белокурой матери Ясмины – только раз в году он получал от нее известие. Она так давно была в разводе с его отцом! Вдруг Мухаммед услышал рядом с собой озлобленный возглас: «Проклятые разлагающиеся империалисты!» Мухаммед оглянулся и увидел, что на него обращен горящий темный взгляд Хуссейна, члена «Мусульманского братства». Было время, когда Мухаммед хотел вступить в это «Братство», но неудержимый фанатизм Хуссейна отпугнул его. И сейчас им овладел безотчетный страх: Хуссейн обращался к нему, и Мухаммед вспомнил, что раза два за этот месяц встретил его напротив клуба «Золотая клетка», – по-видимому, Хуссейн узнал его. Случайны ли были эти встречи? У Мухаммеда защемило сердце. Обжигающее дыхание хамсина и горячие глаза Хуссейна были как два сигнала тревоги.

– Что вы сказали? – спросил он.

– Когда-то ты был с нами, брат, я помню. Ты ходил на наши собрания, но потом исчез.

– Отец запретил мне… – пробормотал Мухаммед, не понимая, почему страх сжимает его сердце.

Хуссейн презрительно улыбнулся:

– Но ты еще веруешь, мой друг?

– Верую?..

Хуссейн показал на фотографию Мими:

– Я видел, что ты смотришь на это и негодуешь! Эта мерзость разрушает национальные ценности и подрывает святую веру ислама.

Мухаммед посмотрел на фотографию, потом на Хуссейна. Из дверей клуба доносились звуки оркестра, играющего вступление. Сейчас она появится на сцене перед чужестранцами, его возлюбленная Мими. Он желал ее, он ненавидел ее. Лицо его покрылось потом.

Хуссейн подступил к нему вплотную:

– Как может человек думать о Боге, как может мужчина хранить верность жене и семье перед такими дьявольскими искушениями? Ночные клубы содержатся на западные доллары, чужестранцы хотят лишить нас гордости, чести и благопристойности.

Мухаммеду казалось, что низкий голос Хуссейна грохочет раскатами грома. Юноша посмотрел на фотографию Мими, на сверкание ее грудей и бедер под облегающим платьем, на ее хищную улыбку, и вдруг ему показалось, что женщина издевается над ним. Хамсин вонзил в кожу Мухаммеда тысячи иголок, пот заливал его лицо, шею, струился между лопатками. Юноша как будто пылал.

– Мы должны очистить Египет от этой чумы! – прозвучал в его ушах голос Хуссейна, – и вернуть народ на пути Бога и праведности. Любыми средствами!

Мухаммед вздрогнул и пустился бежать от дверей клуба.

Нефисса была рада, что смогла удержать при себе Мухаммеда, – подумать только, Ибрахим и Омар хотели отправить его с Амирой! Очень удачно, что Нефисса слегка повредила ногу и они не могли настаивать на своем. А то Амира забрала бы власть над Мухаммедом, как она забрала власть над всем. Но Нефисса твердо решила: внук принадлежит только ей.

С Мухаммедом были связаны все надежды Нефиссы, она строила планы, о которых не подозревал никто – ни Ибрахим, ни Омар, ни даже Амира. Многие годы счастье не давалось в руки Нефиссы, но она еще возьмет его! Она сама выберет Мухаммеду невесту, женит его, и они втроем поселятся в квартирке, которую Нефисса уже втайне от всех сняла и оплачивала.

Нефисса посмотрела на часы – где это Мухаммед пропадает каждый вечер? Входная дверь внизу открылась и захлопнулась, и она услышала шаги внука. Мухаммед вошел в комнату, где Нефисса лежала на софе, положив больную ногу на подушку. Мухаммед поцеловал ее и повернулся, чтобы уйти, но она удержала его – внук показался ей бледным и расстроенным.

– Как ты себя чувствуешь, внук моего сердца? – спросила она встревоженно.

Он ответил, остановившись у столика, на который выложили сегодняшнюю почту, и разбирая конверты:

– Я здоров, бабушка… – Вдруг она увидела, что он зажал в руке какое-то письмо.

– Что это? – спросила Нефисса.

– Поздравительная открытка… от мамы… Нефисса смотрела на внука с софы. Она регулярно уничтожала когда-то письма Ясмины к Камилии, но поздравительные открытки матери к дню рождения Мухаммед ожидал каждый год взволнованно и нетерпеливо, и Нефисса сочла неразумным прятать их от него. Она не запрещала внуку хранить их в ящике стола и не посягала на них. Нефисса понимала, что запретный плод слаще доступного, и если бы она выразила недовольство или ревность по отношению к Ясмине, то мать в глазах внука будет жертвой и мученицей.

Нефисса увидела, что Мухаммед, не вскрывая, разглядывает конверт.

– Что такое, дорогой?

– Не понимаю, бабушка. Смотри, на письме египетские марки.

– Значит, это не от нее.

– Да нет же, ее почерк!

Мухаммед разорвал конверт и прочел знакомые слова: «Ты всегда в моем сердце. Мама».

Он тщательно рассмотрел штемпель и вскричал, протягивая конверт Нефиссе:

– Бисмиллах! Она в Египте.

– Что? – воскликнула Нефисса, беря письмо в руки. – Ясмина в Египте? «Аль-Тафла», – прочитала она на штемпеле. – Где это?

Мухаммед кинулся к книжному шкафу и, найдя атлас между словарем и стихами Ибн Хамдиса, стал лихорадочно перебирать страницы. Он должен был найти это место! Наконец, он нашел страницу в указателе, открыл карту, где кусочек зеленой долины Нила был стиснут между двумя желтыми пустынями, провел палец по линии реки, провел еще раз и наконец нашел нужную точку.

– Вот она! К югу от Луксора и… – Он прервал фразу и швырнул атлас через всю комнату; тот стукнулся о телевизор и, прошелестев страницами, упал на ковер.

Нефисса села, ухватилась за спинку стула и, испытывая мучительную боль, встала на ноги.

– Что с тобой, внук моего сердца? – вскричала она.

– Она в Египте и не хочет увидеть меня! Не приехала сюда! Что же это за мать!

Нефисса с жалостью смотрела, как рыдания сотрясают хрупкое юношеское тело, но вдруг сердце ее вздрогнуло от мучительной тревоги: Ясмина в Египте! Она может приехать и потребовать сына! По закону она лишена материнских прав, но ведь Мухаммед теперь взрослый и сам может решать свою судьбу. Что, если Ясмина приласкает его и он уйдет к ней? Этого нельзя допустить.

– Слушай меня, дорогой, – она погладила руку Мухаммеда. – Посади меня в кресло. Ну вот, ты добрый мальчик. Теперь я тебе что-то расскажу. Для тебя настало время узнать правду о своей матери.

Помогая ей сесть в роскошное кресло, обитое парчой, Мухаммед шмыгнул носом и вытер слезы ладонью. Это было собственное кресло Нефиссы, – сидя в нем, она отдавала распоряжения слугам или ласкала маленького сына Омара, потом внука Мухаммеда.

– Это нелегко мне, внук моего сердца. Много лет вся семья молчала о твоей матери. И я боялась ранить твое сердце. Теперь садись и слушай.

Но Мухаммед остался стоять посреди комнаты, на ковре, когда-то принадлежавшем подруге юности Нефиссы принцессе Фаизе, – после бегства короля Фарука из Египта и конфискации имущества королевской семьи Нефисса купила ковер на аукционе.

– Так что же случилось с моей матерью, бабушка? – спросил он сдавленным голосом.

– Мой бедный мальчик, твоя мать совершила прелюбодеяние с другом твоего дедушки. – Нефисса почувствовала, что испытывает злорадное удовольствие, открывая тайну Ясмины, и даже немного устыдилась самой себя. – Она была в то время замужем за твоим отцом, а тебе было пять лет.

– Нет… Я не верю!.. – воскликнул он со слезами на глазах.

– Спроси своего дедушку Ибрахима, когда он вернется из Суэца. Он скажет тебе правду. Она обесчестила семью.

– Нет! – вскричал он. – Не говори так о моей матери.

– Мне больно рассказывать тебе это, но это правда. Поэтому семья никогда не говорит о ней. Это случилось в последний день пагубной Шестидневной войны. Тяжелый, мрачный день позора нашей семьи. – Нефисса сжала губы. Она не собиралась рассказывать Мухаммеду, как Ясмина молила оставить ей ребенка, как Омар решительно разлучил ее с сыном.

Юноша стоял на ковре принцессы Фаизы в оцепенении, бледное лицо покрылось потом. Он кинулся в ванную, и до Нефиссы донеслись звуки неистовой рвоты.

Когда он, шатаясь, вышел из ванной, Нефисса протянула к нему руки, но он отвернулся и ринулся из дома. Он бежал по улицам, натыкаясь на прохожих, и молил Бога, чтобы в кофейне «Феруза», в которой они всегда встречались, он увидел своих друзей Салаха и Хабиба и они рассеяли бы окутавший его черный туман смехом и шутками. Кофейня находилась напротив клуба «Золотая клетка», и он не нашел там друзей, а нашел Хуссейна. Повинуясь его гипнотическому взгляду, Мухаммед покорно сел рядом с ним, укрыв лицо в ладонях, и слушал его мрачные призывы покарать нечестивцев, и сказал «да» – он сделает то, чего хочет Хуссейн. А потом кинется в Аль-Тафлу и покарает свою мать за преступление, которое она совершила двадцать лет назад.

ГЛАВА 5

Джесмайн искала на ночном небе свою звезду Мирах в созвездии Андромеды, чтобы набраться от нее силы для предстоящего ей дела, но никак не могла ее найти в сплошной звездной россыпи. Тогда она обратилась к луне, сиявшей над Нилом, большой круглой серебряной луне, льющей благословенный свет.

После молчаливой молитвы она покинула берег реки и вернулась в спящую деревню Аль-Тафла. Темными улицами она добралась до дома шейхи, мудрой женщины, сказительницы и прорицательницы. Джесмайн должна была действовать – до отъезда Коннора осталось три дня.

Деклин не мог заснуть и мерил шагами скрипучие половицы веранды, останавливаясь время от времени, чтобы взглянуть на небо, но туч не было. Весь день где-то слышались раскаты грома, воздух был насыщен электричеством, птицы собирались в огромные стаи. Все это предвещало бурю, но на небе не видно было ни единой тучки. Деклин закурил сигарету и попытался утихомирить бурю в своей душе.

Через три дня он покидал Египет, но ни на минуту не переставал думать о Джесмайн. Он вспомнил, как она прильнула своей нежной грудью к его твердой мужской груди, теплоту ее тела, слезы, увлажнившие его рубашку. Никогда он так не желал женщины, как желал в тот момент Джесмайн, и он клял себя за это, твердя, что не смеет забывать Сибил.

Он вышел на улицу и пошел в сторону клиники; подходя к ней, он понял, что слышит не раскаты грома, а дробь барабанов. Он бросил сигарету и затоптал ее. В самом деле, звук барабанов – но откуда? В такой поздний час!

Звук барабанов становился все слышнее, чувствовался определенный ритм. Где-то танцуют среди ночи?

Все дома Аль-Тафлы были заперты, не светилась даже кофейня Валида. Крестьяне и крестьянки не выходят с наступлением темноты, считая, что ночь населена джиннами и привидениями. Поэтому, несмотря на жару и духоту, двери и окна запираются, чтобы в дом не проникли ни злые духи, ни проклятия завистливых соседей.

Деклин увидел, что помещение клиники не освещено; не было света и в окне Джесмайн. Зато свет мерцал в обнесенном глиняными стенами дворике позади клиники, где в пристройке находились очаг, лохани для стирки и клетки с курами. Пробравшись во двор через узкий проход, он увидел музыкантов с деревянными флейтами, двуструнными скрипочками и большими плоскими барабанами. Там были и женщины: Деклин узнал среди них жену Халида, почтенную Бинт Омар – сестру Валида, – они стояли над металлическими блюдами, в которых дымились ароматические курения, и бормотали заклинания на арабском языке. Внезапно Деклин понял, что здесь готовится «заар», ритуальный танец, участники которого впадают в транс, общаются с потусторонними силами и изгоняют демонов. Иностранцы обычно не допускаются к «заар» даже как зрители, но Деклин однажды в Тунисе видел такого рода танец – стамбали, – во время которого танцор скончался от сердечного приступа. Поэтому он был встревожен. Неужели Джесмайн решила принять участие в церемонии?

Одна из женщин стала на его пути: «Харам! – Запрещено!» Но тотчас же вышла другая женщина и, подойдя к Деклину, посмотрела на него строго и вопрошающе. Это была жена шейха, женщина с суровыми, резкими чертами лица, с татуировкой на подбородке – знаком происхождения от бедуинов пустыни. Лекарка и прорицательница, слывшая ясновидящей, она пользовалась большим авторитетом среди женщин деревни. Деклину пришлось уже с ней спорить о варварском обычае обрезания девочек, но его возражения и объяснения нимало не убедили шейху.

Деклин хотел спросить ее, где Ясмина, но не успел он заговорить, как она отступила от двери и властно приказала:

– Входите же, саид!

Он увидел на скамьях приветливо кивающих ему женщин; другие ходили кругом дворика, готовясь к совершению ритуала: поднимали и опускали руки и медленно поворачивали голову то в одну, то в другую сторону. Музыканты били в барабаны над жаровнями с раскаленными углями, а шейха в развевающихся черных одеждах ходила, зажигая факелы и помешивая куренья, аромат которых разливался в душном воздухе.

Танцы «заар» опасны. Танцующий порой доходит до неистовства, собирая все свои силы, чтобы изгнать злых духов. Сопротивляясь, джинни может даже убить. Деклин, конечно, знал, что причиной смерти танцора в Тунисе было перевозбуждение: бешеная пляска и духовное напряжение, вышедшее из-под контроля рассудка, превысили меру физических сил.

С какой целью люди обращаются к этому ритуалу? Вот у стены сидит, полузакрыв глаза, с трубкой в руке, миссис Раджат. Может быть, эта женщина несчастлива, в душе ее нет покоя, и инстинкт подсказывает ей, что она изольет в «заар» свои отрицательные эмоции… А другие жители деревни взвинчены надвигающейся грозой и хотят отогнать джиннов бури… Деклин сел, прислонившись к глиняной стене, которая еще хранила впитанный днем солнечный жар.

Шейха зажгла все факелы и подала знак барабанщикам; и один из них, в длинной белой галабее и белом тюрбане, встал и пошел по кругу, четко отбивая ритм, остальные барабаны смолкли, а женщины перестали кружиться и, стоя на месте, качались из стороны в сторону с закрытыми глазами. Сделав несколько кругов, барабанщик изменил ритм, потом к нему присоединился второй, который тоже пошел по кругу, выстукивая похожий, но несколько измененный ритм. Деклин знал, что это значит: феллахи верили, что на каждого джинна воздействует иной ритм, и надо было использовать разные приемы, чтобы обезвредить каждого из них. Наконец, одна из женщин, которые продолжали покачиваться, завороженные биением барабанов, вышла на середину круга и начала танцевать. Это была жена Халида; Деклин был изумлен, как легко и грациозно движется в танце эта пышная женщина. Теперь вступили и остальные барабанщики, каждый в своем ритме, но, как ни странно, это не звучало какофонией, а создавало непонятным образом общий завораживающий эффект. Танцевали уже все женщины в разных ритмах, каждая из них улавливала в звучании оркестра свой ритм, и движения танца у каждой были свои.

Вдруг Деклин увидел, что шейха направляется в клинику, где находилась комната Джесмайн. Встревоженный, он вскочил на ноги и через минуту увидел Джесмайн, которую вели две женщины. Она была как будто одурманена наркотиком, женщины поддерживали ее с обеих сторон. Глаза ее были закрыты, голова склонена к плечу. На ней был ярко-голубой халат. Деклин знал, что, по поверью, голубой цвет смягчает влияние злых духов. Он изумленно смотрел, как барабанщики окружили Джесмайн, которую по-прежнему поддерживали под руки две женщины, окружив голубое пятно кольцом белых галабей. Потом шейха пронзительным голосом начала на неизвестном языке произносить какие-то заклинания, возглашать странно звучащие имена… Она воздела руки к небу, и хотя она оставалась неподвижной, ее черный силуэт как будто танцевал на стене в пляшущем пламени факелов.

Джесмайн покачнулась и упала на колени; Деклин рванулся к ней, но его удержала сильная рука миссис Раджат. Женщины, поддерживающие Джесмайн, отошли от нее, и она осталась в центре круга на коленях с откинутой назад головой. К барабанщикам присоединились остальные музыканты, возникла общая мелодия. Джесмайн, стоя на коленях, раскачивалась из стороны в сторону, тюрбан почти соскользнул с ее головы; подошла шейха и сняла его, открыв золотистые волосы. Женщины закружились вокруг нее в танце, это был охранительный круг: время от времени каждая из них что-то шептала, очевидно, подбадривая, успокаивая или защищая от джиннов танцовщицу в центре круга. Джесмайн раскачивалась все сильнее и сильнее, ее золотистые волосы уже подметали землю. Поднявшийся над крышами месяц освещал призрачным светом золотисто-голубое пятно посреди движущегося круга.

Музыка зазвучала громче, запел высокий женский голос. Деклин почувствовал, что пульс его участился. Барабаны били все громче, и по-прежнему раздавался громкий голос шейхи, читавшей таинственные заклинания. Теперь казалось, что она требовательно призывает кого-то.

Вдруг Джесмайн перестала раскачиваться и, застыв с вытянутыми на уровне плеч руками, начала делать кругообразные движения головой. Кружащийся нимб ее золотых волос напомнил Деклину «римскую свечу» фейерверка. Она вращала головой все быстрее и быстрее, убыстрялся и темп музыки, и шейха выкрикивала свои заклинания так пронзительно и быстро, что теперь уже сливались отдельные слова.

В висках у Деклина стучало, пот лился между лопатками. Он не мог оторвать глаз от вертящегося золотого кольца: вверх… вниз… круговое движение… как странно она поворачивает шею… Он увидел, что лицо Джесмайн побледнело и блестит от пота… рот полуоткрыт… глаза закатились, он видел только белки. Она без сознания!

– Достаточно! Прекратите! – Деклин ворвался в круг женщин, устремляясь к Джесмайн.

– Харам, саид! – Нельзя! – встала перед ним шейха. Он оттолкнул ее, схватил Джесмайн на руки и вынес ее из дворика, наполненного удушливым ароматом курений.

Она безвольно лежала в его объятиях, пока он нес ее по темной улице к Нилу. Нежно положив ее на траву, он с тревогой смотрел в ее бледное лицо. Она пришла в себя и еле слышно прошептала:

– Деклин!

– Какого дьявола вы это затеяли? – воскликнул он, опускаясь перед ней на колени и откидывая волосы с ее влажного лба. – Разве вы не знаете, что экстатический танец опасен? Как вы меня напугали!

– Я сделала это для вас, Деклин…

– Для меня? С ума вы сошли! Меня вы до полусмерти напугали!

– Но я хотела…

Внезапно он схватил ее в объятия и впился губами в ее рот.

– Джесмайн, – шептал он, целуя ее лицо, волосы, шею. – Я так боялся за вас! Вы могли себе серьезно повредить…

Она ответила ему страстным поцелуем и, обвив его руками, прильнула к нему.

– Я виноват, – взволнованно сказал он. – Я должен был воспрепятствовать этому. Вы и сейчас не понимаете, какой опасности подвергались.

– Деклин, любовь моя…

– Я не в силах был бы потерять вас, Джесмайн… – Он зарыл лицо в ее волосы; его сильные руки сжали ее так, что она едва дышала. Он накрыл ее своим твердым телом, и ей показалось, что зеленые тростники вокруг них взметнулись до самых звезд. Она вдохнула мускусный аромат Нила, Деклин сказал:

– Я люблю тебя, Джесмайн, – и больше слов не было…

Они шли по берегу Нила рука в руке, луна уже склонилась за горизонт. Джесмайн думала, что никогда еще Нил не казался ей таким прекрасным. Она была благодарна великой реке, которая стала свидетельницей ее счастья. Сжимая руку Деклина, она вспоминала, как они соединились на берегу реки: он вошел в нее, но она почувствовала себя так, как будто он вобрал ее в себя. И сейчас она чувствовала себя окутанной его любовью.

Деклин был четвертый мужчина в ее жизни, но с ним Джесмайн впервые познала полноту и одухотворенность наслаждения.

– Деклин, – сказала она, – вам позволили смотреть «заар» по моей просьбе. Я не подвергалась опасности, они бы этого не допустили, и они умеют помочь.

Он сказал, глядя на звездное небо, так тихо, словно боялся всколыхнуть речную гладь:

– Я испугался за вас. И не могу понять, почему вы это сделали. Почему – для меня?

– Я хотела отдарить вас.

– За что?

– Если бы не вы, я не вернулась бы в Египет, не была бы рядом с Закки в его смертный час. Он умер не в одиночестве. Я признательна вам за это.

– Но вы не из-за меня вернулись в Египет, Джесмайн. Она остановилась и посмотрела в его красивое лицо, освещенное лунным светом.

– Захария сказал перед смертью, что у вас на сердце тяжесть. С тех пор я думаю только о том, как снять эту тяжесть.

– И вы пытались изгнать моих демонов? Она улыбнулась:

– Некоторым образом. Все, кто были на «заар», любят вас, и они передавали вам свою положительную энергию.