Текст книги "Улица Райских Дев"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 2

«Что же мне делать? Через три месяца я могла бы получить степень», – думала Джесмайн.

– Вы знали Хуссейна Сукри? – спросила ее однокурсница, студентка из Сирии. – Он надеялся через три месяца получить диплом инженера-химика и помогать своей семье, а теперь его выслали в Амман, с незаконченным образованием он не найдет работы.

Соединенные Штаты порвали дипломатические отношения с рядом арабских государств и студентов этих стран высылали на родину. Джесмайн еще не получила предупреждения, но это было вопросом нескольких дней или недель. Настроение полной безнадежности охватило ее, как и всех студентов-мусульман, которые должны были расплачиваться за бесконечные конфликты между Израилем и мусульманским миром.

Собрав сумочку и захватив ключи от машины, Джесмайн вошла в лифт. Торопливо выйдя на первом этаже, она столкнулась с молодым человеком – он уронил свои книги, она – сумочку.

– Извините, – огорченно сказала Джесмайн, помогая ему собрать книги; он поднял ее сумочку и спросил:

– Ведь мы с вами живем на одном этаже, почти напротив друг друга. Вы – Джесмайн?

– Да, я Джесмайн Рашид, – сказала она, узнав ярко-рыжего молодого человека, который жил с ней на одном этаже студенческого общежития.

– Удачная встреча, – улыбнулся он. – Не подвезете ли вы меня в кампус? У меня нет машины, а такой мерзкий дождь редко бывает весной в Калифорнии.

Джесмайн колебалась. Грег Ван Клерк был ее соседом в общежитии и обменивался с нею приветствиями уже целый год, но Джесмайн еще сохранила восточную привычку общаться только с родственниками-мужчинами. Подавив замешательство, она приветливо ответила:

– Пожалуйста.

– Великолепная машина, – заметил Грег Ван Керк, садясь в ее «шевроле». Джесмайн вспомнила, что он был из бедных студентов и подрабатывал здесь и там, чтобы платить за учебу. Джесмайн была обеспечена наследством английского дедушки и не испытывала материальных затруднений.

– Бисмилла! – вырвалось у Джесмайн, вынужденной остановить машину на красный свет, – времени до назначенной встречи оставалось в обрез.

– Извините? – удивился Грег Ван Керк.

– Это по-арабски.

– Ах да, мне говорили, что вы из Египта. Но внешность у вас не восточная.

Проведя год в Англии, Джесмайн по приглашению Марьям Мисрахи приехала в Калифорнию и сразу столкнулась с антиарабскими настроениями в США: антиегипетские лозунги на стенах, споры молодых Мисрахи. Джесмайн подружилась с Рашелью, но ее брат был ярый сионист, и ему неприятно было присутствие в доме египтянки.

– Наш дедушка считал себя египтянином, Харун, – раздраженно говорила Рашель.

– Я не Харун, я Аарон, – возражал он, – и мы не египтяне, а евреи.

При первой возможности Джесмайн сняла себе отдельную квартиру.

– Я думаю, вам трудно было привыкнуть здесь, – услышала она голос Грега Ван Керка, – очень уж не похоже на Египет.

– Да, пожалуй, – ответила она. Приятный голос Грега действовал на нее успокоительно, а его добродушно-веселый тон напоминал ей о том, насколько американский юноша наедине с девушкой может быть далек от мыслей о сексе.

«А в Египте, – говорила ей бабушка, – если мужчина и женщина остаются наедине, является третий—дьявол». В этой машине не было дьявола, он остался в Египте с отцовским проклятием.

«Не вспоминать, не вспоминать, – твердила себе Джесмайн. – Не думать о прошлом».

– Да, – отозвалась она Грегу. – Египет совсем не похож на Америку.

Он внимательно посмотрел на нее, любуясь ее ярко-голубыми глазами и медовыми волосами.

– Мне нравится ваш акцент, – сказал он, – в нем есть что-то английское.

– Я жила в Англии, – сказала Джесмайн, – и моя мать – англичанка.

– А что такое вы сказали по-арабски?

– Бисмилла – во имя Бога. Коран учит нас как можно чаще произносить имя Бога, чтобы Он всегда был в наших мыслях. К тому же имя Бога отгоняет злых духов.

– Вы верите в злых духов? – изумленно спросил он. Джесмайн покраснела:

– Многие египтяне верят. Грег улыбнулся:

– Значит, вы будете врачом?

– Да. Мой отец лечит бедных, которые боятся идти в больницы. Я тоже буду лечить тех, кто имел дело только со знахарями и колдунами, – они должны понять, что медицина помогает людям.

– Вы вернетесь в Египет и будете помощницей отца?

– Нет, буду работать где-нибудь еще. – Она застенчиво улыбнулась и сказала: – Я слишком много говорю?

– Вовсе нет! Мне очень интересно с вами разговаривать.

– У нас в Египте не принято, чтобы женщина разговаривала с мужчиной – не родственником. Она может погубить этим свою репутацию.

Она посмотрела через стекло на серые волны океана, вдоль которого вилось шоссе. Грег смотрел на нее с интересом, и она продолжала:

– В Америке женщина может жить самостоятельно, она не обязана выходить замуж. В Египте быть незамужней – несчастье или позор. В Калифорнии я встречала молодых девушек, которые добивались взаимности мужчины, если он им понравился. В Египте только мужчина выбирает женщину, Египет – царство мужчин.

Грег поглядел на нее сочувственно и спросил:

– И все-таки вы скучаете по своей стране?

«Как это объяснить?» – подумала Джесмайн.

Тоска по Египту была как непрестанный голод, духовный и физический. Тоска по своей культуре, когда день разбит на пять частей призывами к молитве муэдзинов, тоска по яркому, солнечному Каиру и оживленным людям, которые так непринужденно заливаются смехом или громко бранятся на улицах, собираются веселыми толпами на празднествах. Тоска по большому дому, где росли поколения Рашидов, а сейчас хлопочут и смеются тетки, племянники, двоюродные братья и сестры – такие родные по духу и образу жизни. А здесь она – обособленная единица, частица, отрезанная от тела и духа семьи, почти что призрак, почти что мертвец – согласно проклятию отца.

– Вы здесь одна? – спросил Грег. – Вся ваша семья в Египте?

Как объяснить ему, что она навсегда отторгнута от семьи, что мысль о возвращении в Египет для нее страшна, как мысль о смерти… Да, ее семья в Египте, но она исторгнута из семьи. Сын ее принадлежит Омару и Нефиссе – ему уже десять, а она ни разу не получила от него письма со словами: «Дорогая мама»… Элис сообщает ей о Мухаммеде, но фактически она потеряла сына. А как мучительна мысль о мертворожденном ребенке – прошло шесть лет, а эта боль не утихла.

– Да, моя семья в Египте, – ответила она Грегу.

Он снова с любопытством посмотрел на нее. Он давно заметил эту девушку, занимавшую лучшие комнаты на этаже и жившую без подруги. Она не ходила на вечеринки, и Грег сначала приписал ее стремление отделиться от других снобистским замашкам, потом, пару раз случайно поговорив с ней, решил, что она робкая. Теперь он считал ее не робкой, а скромной, находил в ее манере одеваться, прическе, жестах что-то монашеское – она напоминала ему сестер-учительниц в католической школе, где он учился мальчиком.

Но что-то было в ней совсем особенное, таинственное – не экзотический налет Египта, не английский акцент, а глубокая постоянная печаль. И беспечный Грег вдруг почему-то захотел сблизиться с ней, помочь ей.

– Встретимся как-нибудь вечером? – весело спросил он. – Кино, пиццерия?

Она посмотрела на него изумленно:

– Спасибо, но у меня нет времени. Я занимаюсь, чтобы поступить на медицинский факультет.

– Понимаю, – согласился Грег. – А скажите, – спросил он, неожиданно почувствовав беспокойство за судьбу этой почти незнакомой ему девушки, – вам ведь могут прислать извещение о том, что вы должны возвратиться в Египет? Многие студенты-арабы вынуждены были уехать.

– Не знаю, – сразу потускнев, ответила Джесмайн. – Я надеюсь, что за меня будет ходатайствовать декан медицинского факультета. Меня ведь уже приняли на подготовительные курсы. Может быть, тогда меня не вышлют из Америки, иншалла.

– Иншалла, – отозвался Грег.

Джесмайн шла по коридорам, где сновали студенты в белых халатах со стетоскопами в нагрудных карманах, а на дверях висели таблички с надписями «Паразитология», «Тропическая медицина», «Здравоохранение», «Инфекционные болезни». Этот оживленный мирок казался Джесмайн настолько привлекательным и полным глубокого смысла, что она готова была приложить любые усилия, чтобы избежать грозящего ей изгнания.

В конце коридора на двери с табличкой «Доктор Деклин Коннор» в объявлении, написанном от руки, она мимоходом заметила слово «арабский». Она подошла ближе и прочитала: «Требуется помощник для работы по изданию «Справочника здоровья для третьего мира». Желательно знание арабского языка. Работа по вечерам и выходным дням».

Объявление было подписано доктором Деклином Коннором, руководителем отдела тропической медицины.

Джесмайн вошла в маленькую комнату, заставленную ящичками картотеки, с грудами книг на столах и стульях; там стояла и пишущая машинка. В комнате находился только один человек – очевидно, доктор Коннор, – он говорил по телефону. Извинившись, он прервал разговор и, держа в руке трубку, нетерпеливо обратился к Джесмайн:

– А, вот и вы. Работа будет спешная, меня очень торопят с переизданием книги.

Джесмайн удивило то, что он обратился к ней, как будто ожидал ее. Она нашла его очень интересным и узнала по произношению англичанина.

– Посмотрите пока вот это, – зажав трубку между ухом и плечом, он протянул ей превосходно изданный справочник со множеством иллюстраций и диаграмм. Язык книги был ясным и простым, на полях – замечания и вопросы, написанные чернилами. Например, на странице с изображением больного корью на полях было написано слово «мазла» со знаком вопроса.

На стенах были плакаты; один изображал чернокожего мужчину в шортах и рубашке с заметной беременностью; надпись крупным шрифтом гласила: «Как бы вам это понравилось?» Внизу была надпись на суахили – очевидно, та же самая, – и призыв Комиссии планирования семьи в Кении к ограничению рождаемости. Еще Джесмайн обратила внимание на фотографии миссии Грейс Тревертон – домики с железными крышами, африканки с корзинами на головах. Джесмайн снова посмотрела на доктора Коннора, который все еще говорил по телефону, – мужчина лет за тридцать, в коричневой куртке и коричневом галстуке, с короткой стрижкой – очевидно, движение хиппи его не коснулось, поэтому по сравнению с длинноволосым Грегом Ван Керком в джинсах и сандалиях Коннор казался старомодным. Джесмайн понравилось его волевое, дышащее энергией лицо – прямой нос, втянутые щеки, твердый подбородок. Когда, повернувшись к Джесмайн, он смахнул со стола книгу и улыбнулся. Сердце молодой женщины замерло.

– Ну, вы посмотрели книгу? – сказал он в той же энергичной, торопливой манере, как говорил по телефону. – Это книга Грейс Тревертон, издана на английском и суахили, а теперь предлагают издать ее на арабском. Я уже сделал кое-какие замечания на полях.

– Вот в этой главе – о питании – вы не учли, что мусульмане не едят свинину, – заметила Джесмайн.

– Да, но мы имеем в виду и христианские деревни, – с некоторой досадой возразил он.

– А вот тут, – она открыла страницу, где на полях было написано «мазла», – должно быть «назла».

– Боже мой, да разве вы знаете арабский? – Он достал из ящика стола очки и надел их. – Позвольте, вы же не та студентка, с которой я договаривался.

– Извините, доктор Коннор, – сказала она, возвращая книгу, – но я просто не успела объяснить вам.

– О, да вы же моя соотечественница, – радостно откликнулся он, узнавая английский акцент.

– Нет, я из Каира. Наполовину англичанка.

– Каир! Волшебный город! Я преподавал там один год в Американском университете. У меня был приятель – египтянин, который гладил мои рубашки, – так он все уговаривал меня жениться на своей дочке. Я объяснял ему, что уже женат, а он меня убеждал, что две жены лучше, чем одна. А мой сын мог бы родиться в Каире – но он предпочел афинский аэропорт. С тех пор мы не были на Среднем Востоке. Своеобразный мир! Так что же я могу для вас сделать?

Джесмайн объяснила свою проблему со Службой иммиграции.

– Да, да, – сочувственно закивал доктор Коннор, – как это чертовски бессмысленно. Я уже потерял трех лучших студентов. Вы получили предупреждение? А может быть, вам повезет и вас не вышлют? – Он посмотрел на часы. – Студентка, с которой я договорился, опоздала на сорок пять минут. Скорее всего, не придет. Нашла что-нибудь еще – так бывает. Если она не появится, согласны ли вы на эту работу? Вы вполне подходите, и арабский язык понадобится.

Джесмайн почувствовала, что ей очень хочется работать у доктора Коннора.

– Я согласна – если меня не вышлют.

– Я напишу письмо в иммиграционную службу о вас, если вы получите предупреждение. Конечно, я не уверен, поможет ли это, ну а вдруг… Относительно работы – плата ничтожная, но работать будет интересно. – Он улыбнулся как заговорщик: – Иншалла, ма салаама.

Джесмайн с трудом подавила смешок – произношение его было ужасное.

Рашель Мисрахи была расстроена: ей предстояло передать Джесмайн письмо из вашингтонской Службы иммиграции и натурализации. Джесмайн должна была вернуться в Египет, не кончив учебы в США. Рашель ждала подругу в кафетерии, куда та обычно заходила перекусить в перерыве между лекциями. На улице перед входом в кафетерий бушевали студентки-феминистки, размахивая плакатами и выкрикивая лозунги, – на проливной дождь они не обращали внимания.

Наконец Рашель увидела Джесмайн, пробиравшуюся к ее столику.

– Декан говорит, что, если Служба иммиграции лишит меня визы, мне нельзя будет продолжать учебу. Один профессор, доктор Коннор, хотел написать письмо, но не уверен, что это поможет…

– Да, если возобновится война между Израилем и Египтом, то дела плохи, Джес… Так и мой брат говорит, он советовался со своим другом, юристом. Невозможно что-либо предпринять.

Рашель увидела, что в глазах Джесмайн заметался страх. Почему она так боится возвращения в Египет? Рашель знала, что Джесмайн чувствует себя в Америке одинокой, ни с кем не дружит, свободные нравы студентов ей не по душе. Рашель даже удивлялась странному целомудрию женщины, которая была замужем, разведена, имела ребенка. Бабушка Марьям считала, что все дело в воспитании Джесмайн.

К их столику подошел рыжий парень с сумкой для книг через плечо. К удивлению Рашель, Джесмайн поздоровалась с ним, и он непринужденно спросил:

– Ну, как дела? – Джесмайн пригласила его сесть и познакомила с Рашелью.

– Не знаю пока, жду извещения, – ответила она на вопрос Грега Ван Керка.

Рашель натянуто улыбнулась и протянула Джесмайн письмо:

– Отруби мне голову, как вестнику беды!

– Ну вот… – без всякого выражения сказала Джесмайн.

Она посмотрела за окно, где собрались под дождем женщины, ее сестры, защищающие свои права. В Египте такая демонстрация была бы невозможной – не полицейские, а отцы и братья этих юных женщин не выпустили бы их из дома или пинками вернули бы домой.

На таких демонстрациях собирались женщины, сплоченные гневом и ненавистью к своим обидчикам-мужчинам.

Джесмайн довелось быть жертвой – жертвой насилия Хассана аль-Сабира, жертвой несправедливости собственного отца. И сейчас она стала жертвой, ее надежды и планы независимой жизни будут разрушены американскими политиканами, а политика в мире – это тоже смертоносная мужская забава.

Джесмайн хотела быть врачом, потому что врачи властны над жизнью и смертью. Она надеялась, что с этой профессией никогда больше не станет бессильной жертвой мужского насилия или несправедливости.

– Ну послушай, Джес, – сказала Рашель, – с этим надо примириться. Уедешь в Египет, а когда обстановка изменится – вернешься.

– Я не могу, – ответила Джесмайн.

– Ну что ж, – сказал Грег Ван Керк, вытянув и скрестив длинные ноги, – если в Египет вы вернуться не можете, остается одна лазейка.

– Какая?! – в один голос спросили Джесмайн и Рашель.

– Выйти замуж за американца. Рашель нахмурилась:

– Служба иммиграции проводит в таких случаях тщательную проверку.

– Конечно, – возразил Грег, – нельзя выйти замуж за первого встречного. Надо будет прожить вместе два года, или Служба иммиграции сочтет брак фиктивным.

– Как же быть? – беспомощно спросила Джесмайн. – Ты действительно думаешь, Рашель, что я могу так поступить?

– Почему бы нет? В Египте ведь выходят замуж за иностранцев.

– Это другое дело, Рашель. И если решиться, то за кого же?

Грег потянулся, и его рубашка вылезла из джинсов. Он заправил ее и небрежно сказал:

– Ну что ж, наверно, сойду и я. У меня нет других дел на этот уик-энд.

Джесмайн уставилась на Грега, думая, что он шутит. Увидев, что он серьезен, она спросила:

– Но если я сейчас выйду за американца, уже получив накануне извещение от иммиграционной службы, то это же их не обманет.

– А кто докажет, что ты получила извещение? Оно пришло на наш адрес, – возразила Рашель.

– Я не могу солгать.

– Разве это ложь? Я его распечатала и показала тебе, но ты его не получала! Слушай, Джес, по-моему, тебе надо решиться на это. Более основательного довода для замужества не сыскать.

– Конечно, – вставил Грег, – если вы считаете брак священным, тогда другое дело…

– Нет. В Египте это не так. У нас это сделка, контракт.

– Так я и предлагаю вам сделку, – возразил Грег.

– Но что получите вы? Потеряете свободу…

– Ну, мне не приходится отбиваться от девушек, стремящихся выйти за меня замуж. Я занят учебой, моя задача – поскорее получить диплом и работу. Пока что я студент без гроша в кармане. Самое приятное для меня в нашем браке будет ваша чудесная машина. Вы мне ее будете давать на уик-энд. Вот что я получу!

– Вы шутите! А серьезно?

– Повторяю: я нищий студент, вы – обеспеченная женщина. Если мы будем жить вместе, я не буду платить за квартиру и смогу платить за учебу без поденной работы. А вы останетесь в Америке, и мы проведем этих подонков из ФБР. Сможете даже сохранить свое девичье имя, только, пожалуй, надежнее сменить его.

Джесмайн задумалась. Неужели выход найден? Грег беспечно продолжал:

– Ну, вот вам мои анкетные данные: родился в Сент-Луисе, учился в католической школе, где сестра Тереза установила, что из такого бездельника ничего путного не выйдет. Во Вьетнаме не воевал – у меня диабет, я сам себе делаю инъекции. Учусь на антрополога, мечтаю поехать в Новую Гвинею и открыть там неизвестное племя. Родители мои геологи, ездят по всему свету, и я давно живу самостоятельно, сам себе готовлю и стираю. Я не признаю семьи, где жена прикована к кухонной плите, я – за них, – он показал за окно, где демонстрация феминисток постепенно рассеивалась под проливным дождем.

«Неужели, – думала Джесмайн, – возможен брак между мужчиной и женщиной – равными партнерами?» Она посмотрела на Грега, рыжие волосы которого буйно курчавились на потертом воротнике рубашки, и подумала, что впервые перед ней мужчина, который не смотрит на нее как на объект секса и производительницу младенцев.

– Я тоже расскажу о себе, – сказала она тихо. – Я была замужем в Египте и у меня ребенок.

Теперь Грег уставился на нее изумленно.

– Сын не принадлежит мне, я лишена прав на него. И я никогда не вернусь в Египет. (Харам, отверженная, – прозвучало в ее ушах. Не вспоминать!) Когда я покинула Египет, я сначала поехала в Англию к родным матери и получила наследство, которое мне завещал английский дедушка. Мои родственники, Вестфоллы, были добры ко мне и пытались мне помочь. Но я заболела – у меня была депрессия. – Джесмайн подумала о развивающейся депрессии своей матери Элис, о самоубийстве бабушки, леди Франсис. – Тогда тетя Марьям, бабушка Рашели, – продолжала она, – пригласила меня сюда, в Калифорнию. Я решила учиться на врача. Но… – она поглядела на Грега, – депрессия не прошла окончательно.

– Я заметил это. Я помогу вам избавиться от нее, – Грег чувствовал себя как рыцарь-избавитель на белом коне из сказки.

– И еще, – осторожно добавила Джесмайн, – мы станем по закону мужем и женой, но… я не могу…

– Не волнуйтесь, – поспешно перебил ее Грег, – мы будем просто двое работяг-студентов, живущих в одной комнате. Я буду спать на софе. И вряд ли иммиграционная служба ведет наблюдение в спальнях…

– Мы завтра же отпразднуем твою свадьбу в нашем доме, – воскликнула Рашель в полном восторге оттого, что проблемы подруги разрешились. – Куча моих родственников, друзей из университета позову! После такого торжества никакая Служба иммиграции не посмеет объявить брак фиктивным. А если они начнут разнюхивать, то уж моя мама и бабушка Марьям зададут им жару! А документы о браке оформите где захотите.

Грег одобрительно кивнул, и Джесмайн почувствовала, как под веселыми взглядами подруги и нового товарища тает окутывающая ее жизнь дымка меланхолии. И вспомнив, что теперь сможет работать у доктора Коннора, робко улыбнулась.