Текст книги "Улица Райских Дев"

Автор книги: Барбара Вуд

ГЛАВА 3

Зрители, наполнившие зал клуба «Золотая клетка» вскакивали на ноги и кричали: – Камилия! Дахиба!

Камилия посылала воздушные поцелуи, покидая сцену, на которую должна была выйти Дахиба для заключительного сольного танца с барабаном.

Камилия была одета в белую галабею, повязанную ниже талии белым шарфом.

В атмосфере борьбы с роскошью, неукоснительно проводимой правительством Насера, Дахиба и Камилия отказались от ярких костюмов, украшенных блестками, и усилили в своих программах беледи народным танцем – в противовес показной восточной экзотике.

За сценой Камилию ждала Ясмина. Сестра выглядела озабоченной, Камилия заметила под ее голубыми глазами черные круги. С ней почему-то не было Мухаммеда, которого обычно она приводила. Но Ясмина улыбнулась, обняла Камилию и заявила, что та день ото дня танцует все лучше.

– А ты посмотри-ка, что о тебе пишут! – Ясмина развернула газету и прочитала вслух: «На одной из клубных сцен Каира появилась обаятельная Камилия, танцовщица необычайного очарования, с гибкостью змеи, грацией газели и легкостью мотылька. Возможно, когда-нибудь она затмит славу великой Дахибы, своей учительницы». Имя автора заметки – Якоб Мансур – было Камилии неизвестно. Ясмина лукаво улыбнулась:

– Да это тайный поклонник, Лили! Он в тебя влюблен.

У Камилии уже были поклонники, которые посылали ей за сцену цветы и записки, но юная танцовщица не отвечала им. Она не собиралась в ближайшее время ни выходить замуж, ни влюбляться.

Камилия провела сестру в свою костюмерную, выключила телефон, приказала, чтобы принесли чай, и, озабоченно глядя на Ясмину, спросила:

– Да что с тобой такое? У тебя руки дрожат.

– Да ничего… – Губы Ясмины тоже дрожали.

– Ты слишком много на себя берешь. – Камилия, откинув назад длинные черные волосы, снимала грим. – Нянчишь Мухаммеда, учишься в училище, работаешь у отца медсестрой…

– Дело не в этом, Лили. Со мной случилось что-то ужасное.

– Расскажи мне, Мишмиш.

– Я только тебе и могу рассказать, Лили. Так слушай – я беременна.

Камилию словно что-то кольнуло, но она не могла завидовать любимой сестре и быстро справилась с собой.

– Так это замечательно, Мишмиш!

– Нет, Лили. Ты ведь знаешь, я не хотела иметь детей и предохранялась.

– Ну и что? Не всегда эти средства надежны. Отложишь медицинское училище на пару лет…

– Да ты не понимаешь. Ребенок не от Омара. Через тонкие стены донесся взрыв аплодисментов, и к двери приблизились шаги. Камилия повернула внутри ключ и снова села рядом с Ясминой.

– Если это не ребенок Омара, то чей же?

Ясмина рассказала ей, как она услышала, находясь у отца, рассказ Джамала Рашида о списках «Посланцев Зари» и как он упомянул имя Хассана аль-Сабира.

– Я решила пойти к нему и выяснить, правда ли это. Он подтвердил это, и оказалось, что всему причина – я. Он хотел добиться меня во что бы то ни стало.

– И что же случилось, Мишмиш?

– Я поняла, какая я дура, что пришла к нему, и хотела удрать. Но он схватил меня и одолел… он сильный…

Камилия яростно вскричала:

– Гореть ему в аду! Ты никому не рассказывала, Мишмиш?

– Никому.

– Дядя Хассан… Никогда бы не поверила… Я была влюблена в него подростком… Мечтала выйти за него замуж! А оказалось, что это сын дьявола!

– А я ношу его сына.

– Слушай меня, Ясмина. Никому не рассказывай об этом. Тебя жестоко осудят. Как тетю Фатиму. Ее изгнали из семьи и никогда не упоминали ее имени.

– Так будет и со мной.

– Аллах, Ясмина! Ты ведь сама пришла в его дом, по своей воле. Этого тебе не простят.

– Я пришла поговорить с ним, Лили. Он взял меня силой.

– Ты жертва, но ты будешь наказана. Но есть выход. Омар поверит, что это его ребенок. Мужчины тщеславны, он и сходство найдет. И все поверят, что это его ребенок. Правду рассказать нельзя, Мишмиш. Это погубит тебя и разрушит семью. Надо все скрыть!

Ясмина вздохнула:

– Ты говоришь, словно умма, Лили.

– Ну что ж, может быть, она посоветовала бы тебе то же самое. У тебя будет чудесный ребенок, а имя Хассана аль-Сабира исчезнет из твоей памяти…

Ночью Камилия вспомнила слова Ясмины: «Ты говоришь, словно умма…» И к собственному удивлению, подумала, что, наверное, умма бывает права. Иногда необходимо хранить тайну, чтобы оградить честь семьи.

«Я так странно чувствую себя в Калифорнии, – писала Марьям Мисрахи. – Синагоги здесь переполнены – это пришлось бы по душе Сулейману. Мое сердце – в Египте, с вами и с Сулейманом».

Зубайда дочитала Амире письмо Марьям. Амира погладила странички, несущие привет и нежность подруги, сложила их и положила в карман.

Дом Рашидов пребывал в тревожном ожидании. Женщины носили скромные платья и дешевые украшения, на кухне готовились самые простые кушанья. С каждой ночью напряжение усиливалось – женщины почти не спали, дети капризничали.

Амира изумленно подняла глаза – перед ней стояла Камилия.

– Умма… – сказала девушка.

– Внучка моего сердца! Благодарю Господа, что ты пришла.

– Ах, умма! Я боялась, что вы не захотите меня видеть! Я жалею о своих словах, простите меня!

Амира улыбнулась сквозь слезы:

– Тебе было восемнадцать, в этом возрасте суждения резки. Ты повзрослела, и твое сердце смягчилось.

– Я теперь танцовщица, умма.

– Я знаю, Ясмина мне сказала.

– Это уважаемая профессия, умма! Я танцую в галабее с длинными рукавами и ниже лодыжек. А когда я танцую беледи, умма, люди так счастливы!

– Тогда я благодарю Бога, который указал тебе путь в жизни. Делать людей счастливыми – бесценный дар.

– Я хочу, чтобы вы познакомились с Дахибой, моей учительницей.

– Ты у нее живешь?

– Да. Дахиба знаменита, умма… Вы видели ее фильмы?

– Твой дедушка однажды взял меня в кинотеатр, когда я была молодая. Мужчины сидели в зале, а женщины на зарешеченных балкончиках. Я сидела с матерью Али, его первой женой и сестрами. Фильм был о жене-прелюбодейке, и мне было очень стыдно. Тогда я была в кино первый и последний раз в жизни. Нет, фильмов с Дахибой я не видела.

– Познакомьтесь с ней, бабушка, и посмотрите, где я живу. Я знаю, она вам понравится.

Дахибе и ее мужу Хакиму Рауфу, как и всем богачам Каира, приходилось считаться с политикой ограничения роскоши, жестко проводимой Насером.

Никто в Египте не был уверен в своей безопасности – даже знаменитая танцовщица, кумир египтян, и ее муж, у которого было множество друзей в правительственных верхах. Дахиба отказалась от роскошных экстравагантных танцевальных костюмов, сняла меха и драгоценности, Рауф уволил шофера и сам водил свой «шевроле».

Этот вечер Дахиба и Рауф проводили в гостиной за чтением сценария. Дахиба очистила мужу апельсин и наливала кофе в чашку, когда в комнату ворвалась возбужденная Камилия:

– Я пришла не одна, с вами хочет встретиться…

– Наверное, сам президент Насер, – флегматично заметил Хаким Рауф.

Камилия засмеялась:

– Нет, это моя бабушка. Она ждет в фойе. Дахиба и Рауф обменялись встревоженными взглядами.

– Дорогая, – сказала Дахиба, вставая с софы, – вряд ли это удачная мысль. Ведь ты мне говорила, что твоя бабушка не одобряет танцы и я не придусь ей по душе.

– Я так думала, но недавно я была у бабушки, и она была мне так рада! Она согласилась встретиться с вами! Давайте же попробуем! Если вы подружитесь, я буду счастливее всех на свете!

Дахиба бросила взгляд на мужа, он поспешно встал и заметил:

– Чуть не забыл, мне надо на студию. Выйду через кухню.

– Моя бабушка не видела вас на экране, она не смотрит кино, – продолжала оживленно болтать Камилия. – И в ночных клубах не бывает. Но она замечательная, хоть и старых взглядов. Вот увидите!

Камилия метнулась в фойе и вернулась, раскрыв дверь гостиной перед Амирой.

– Дахиба, – сказала Камилия, – это моя бабушка Амира Рашид. Умма, это моя учительница.

В воздухе повисло внезапное молчание. Слышался только приглушенный уличный шум за окном. Потом Дахиба грустно улыбнулась и сказала спокойным голосом:

– Приветствую вас в моем доме. Мир и благословение Аллаха да пребудут с вами.

Амира молчала, застыв словно статуя.

Тяжело вздохнув, Дахиба снова обратилась к ней:

– Вы не хотите даже поздороваться со мною, мама? Амира повернулась и молча вышла.

– Умма! – кинулась за ней Камилия. – Не уходи, умма!

– Не зови ее! – сказала Дахиба. – Пусть уходит.

– Я не понимаю. Почему она ушла? Что случилось?

– Поди сюда. Сядь рядом со мной.

– Почему вы назвали ее мамой?

– Потому что Амира – моя мать. Мое настоящее имя – Фатима. Я – Фатима Рашид, твоя тетка.

Тусклый свет ноябрьского вечера проникал сквозь легкие занавески гостиной, над чайником клубился пар. Дахиба налила две чашки свежезаваренного мятного чая и спросила Камилию:

– Ты сердишься на меня? Я должна была рассказать тебе раньше?

– Не знаю. Вы говорили мне, что ваши родители утонули.

– Все так думают. Правду я сказала только Рауфу. Я не знала, Камилия, что ты думаешь о сестре своего отца, изгнанной из семьи. Ты ведь могла не пожелать, чтобы я стала твоей учительницей, если бы узнала, что я – Фатима.

– Но как же никто из семьи не узнал вас на экране, на концертах?

– Когда отец изгнал меня из дома, я была совсем юной, а когда я достигла известности, я уже стала зрелой женщиной. Кроме того, косметика… А главное, никто из них и не думал, что сходство может быть не случайным. Один только раз меня, кажется, признала Марьям Мисрахи – я встретила ее в вестибюле отеля «Хилтон», но она не заговорила со мной.

– Что же с вами случилось в молодости? – спросила Камилия.

Дахиба подошла к окну и посмотрела на темнеющую улицу. Торговец в грязной галабее толкал свою тележку с санталовыми палочками.

– Мне было семнадцать, – спокойно начала Дахиба, – как и тебе, когда ты пришла показать свой танец.

Она закурила сигарету и выпустила голубоватое колечко дыма.

– Я была любимицей матери, она постаралась найти мне самую лучшую партию – богатый паша, дальний родственник. Мне было пятнадцать —1939 год. В ночь свадьбы на брачной простыне не оказалось крови. Мать спросила, не была ли я с мальчиком, я уверила ее, что нет, и вспомнила, как я упала и увидела потом на юбке пятно крови. Тогда она поняла и объяснила мне, в чем дело, – у меня была тонкая пленка девственности, и в таких случаях она иногда рвется у девушки, не вступавшей в контакт с мужчиной, при неудачном движении. Но паша дал мне развод, и на брачном рынке я уже не котировалась. Можно было сделать мне операцию и восстановить девственную плеву – мать пошла бы на это, но отец запретил. И я жила в родном доме – отвергнутая жена и невинная жертва – под гнетом постоянного раздражения отца и осуждения всех родственниц.

– Вот почему вы встревожились, когда я упала на лестнице, – вздохнула Камилия. – Вы сразу поняли, что случилось и что мне угрожает.

– Мне становилось все тяжелее жить дома, – продолжала Дахиба. – Мать была добра ко мне, но все считали, что я навлекла позор на семью Рашидов. В моей душе росло возмущение – я ведь знала, что вины на мне нет. Я начала выходить на улицу без покрывала, подружилась с одной танцовщицей, которая водила меня в кофейни на улице Мухаммеда Али. Это были злачные места с дурной славой. Там, – вздохнула Дахиба, – я познакомилась с музыкантом Хосни, дьяволом в человеческом облике, красавцем мужчиной без гроша в кармане. Он был из банды барабанщиков и флейтистов, которые всегда околачиваются около сомнительных заведений в надежде подработать. Он увидел, как я танцую. Он женился на мне, говорил, что любит меня. Мы сняли маленькую квартирку и ухитрялись сводить концы с концами, выступая с другими танцорами и музыкантами на свадьбах и других торжествах. Вот тогда отец пришел в бешенство и проклял меня. Для него танцовщица и проститутка были однозначные понятия. Но мне было все равно. Я и Хосни находились на самом дне общества но я была счастлива… Так мы прожили год… Однажды я навестила подругу, тоже танцовщицу, – она достала мне костюм. Она почему-то говорила со мной сочувственным тоном, и я узнала от нее, что Хосни развелся со мной, трижды произнеся формулу развода в присутствии свидетелей. Он не сообщил мне об этом, оставив меня навсегда – я не увидела его больше.

– Но почему он так поступил – ведь вы были счастливы?

– Дорогая моя, женщина возбуждает интерес в мужчине только пока он ею не завладеет. Потом она становится ему безразлична, и если она хочет удержать его, единственное средство – ребенок. Мужчины редко любят своих жен, но всегда любят своих детей. Хосни развелся со мной, потому что я не беременела. Окружающие могли усомниться в его мужской потенции.

– Что же было потом?

– На улицу Райских Дев я вернуться не могла, по-прежнему зарабатывала как танцовщица. Это была трудная жизнь, Камилия, в ней было немало унижений. Потом Хаким Рауф увидел меня в какой-то зеффа – свадебной процессии – и пригласил сниматься в кино. Он влюбился в меня, и я стала его женой – его не отпугнула моя бесплодность.

– Дядя Хаким замечательный человек.

– Никто и не знает, какой он замечательный, – сказала Дахиба. Подойдя к комоду, где она хранила белье и серебряную утварь, она достала истрепанный блокнот. – Я не только танцую, но и сочиняю стихи, – сказала она, передавая блокнот Камилии. – Многие мужчины разъярились бы, узнав, что жена сочинила такие стихи, но Рауф меня понимает. Он даже надеется, что когда-нибудь мои стихи напечатают.

Камилия перевернула желтоватые страницы и открыла блокнот на стихотворении «Приговор: ты – Женщина» и прочла:

 
В день, когда я родилась,
Я была осуждена.
Я не узнала обвинителей,
Не увидела судью.
Сама выдохнула свой приговор
С первым дыханием —
Ты – Женщина.
Бог обещает верующим Райских Дев,
Но не мне,—
Моему отцу,
Моим братьям,
Моим племянникам,
Моим сыновьям.
Мне небо не сулит Райских Дев, когда я умру
Когда я родилась,
Прозвучал мой приговор:
Ты – Женщина.
 

Дахиба сказала:

– Когда ты пришла ко мне впервые, твое лицо показалось мне знакомым. Потом ты назвала свое имя. О! Какое странное чувство я испытала! Я узнала в тебе черты моего брата, глаза и рот Амиры. Я хотела бы обнять тебя, но боялась, что ты убежишь, узнав мое имя, – я думала, что тебе рассказывали всякие ужасы о проклятой и изгнанной из рода.

Камилия покачала головой:

– Никто не рассказывал о вас, и ни одной вашей фотографии не было в альбоме.

– Для того чтобы стереть мою память… Даже Ибрахим и Нефисса должны помнить меня очень смутно.

– Наверное, на душе у вас было ужасно…

– Да, до той поры, когда я встретила моего дорогого Хакима. Быть изгнанной из такой большой семьи, знать, что ты мертва для своих близких, – это ужасно, Камилия. Много раз я желала действительно быть мертвой – до того, как встретила Хакима.

Дахиба вернулась на софу и докурила сигарету.

– Значит, Амира теперь выходит из дому?

– Да, она вышла в первый раз, когда папа был в тюрьме. Никто не знает, куда она ходила.

– Ибрахим был в тюрьме? Жизнь Рашидов за все эти годы была скрыта от меня… Зато я помню наш дом и сад, мебель и утварь. Скажи, Камилия, ты, конечно, родилась на большой кровати бабушки, с пологом на четырех колонках? А сколько семейных преданий и анекдотов я помню. – Она засмеялась. – Турецкий фонтан в саду – в него свалился дядя Салах, накурившись гашиша, и кричал, что он – золотая рыбка! А большая лестница с резными перилами! Твой отец, Нефисса и я скатывались с перил каждое утро, а твоя бабушка так сердилась! А одна ступенька внизу так скрипела!

– И при нас с Ясминой и Захарией тоже!

– А сад, где рос папирус и старые оливы?!

– Тетя Элис посадила там английские цветы и герани. Но сад прекрасен.

– А желтое пятно на стене у южного окна на кухне – в форме трубы с широким раструбом! Сколько лет этому дому, столько и историй вокруг него!

– Знали ли вы мою мать? Она умерла, дав мне жизнь.

– Нет, я ее не знала.

– Тетя, – начала Камилия, утверждая новое родство, – почему вы не восстановите отношения с уммой? Почему бы вам не пойти к ней?..

– Больше всего на свете я хотела бы воссоединиться со свое семьей, дорогая. Но мать не вступилась, когда отец изгнал меня из семьи и оскорбил последними словами. Я была девочка, а она – взрослая женщина. По справедливости она должна сделать первый шаг к примирению. О, Камилия, мне так хочется рассказывать тебе о моей молодости, расспрашивать тебя о нашей семье… Но, наверное, ты вернешься к бабушке? – Она тревожно заглянула в глаза девушки. – Мне кажется, она примет тебя, если ты порвешь со мной. А если ты останешься у меня, ты можешь навсегда лишиться бабушки.

– Бог нас с ней рассудит, а я останусь с вами. И никогда не брошу танцы, – решительно заявила Камилия.

ГЛАВА 4

Нефисса с трудом припарковала свой «фиат» – в каирском аэропорту царило смятение. Все толпились у радиоприемников. С момента нападения Израиля на Сирию Египет был в боевой готовности. Объявит ли Израиль войну Египту?

Нефисса прошла мимо радиоприемника – она торопилась встретить сына. Объявили посадку самолета из Кувейта. Нефисса увидела Омара в потоке пассажиров и кинулась к нему. Она ждала сына с нетерпением – Нефисса решила покинуть дом на улице Райских Дев, где царила Амира, а ее сорокалетняя дочь суетилась в толпе родственниц-вдов и старых дев. У Омара она будет старшей хозяйкой, будет вести дом и растить внуков. Ясмина подчинится ей – Нефисса, сопоставив свои нечаянные открытия, догадалась о тайне племянницы. Ясмина будет во всем уступать, она побоится, что Нефисса выдаст ее Омару. Омар был уверен, что жена ждет ребенка от него, а Нефисса знала, что это – ребенок Хассана аль-Сабира. Она видела, как племянница вошла в его дом. А от Омара Ясмина не могла забеременеть, потому что предохранялась – Нефисса видела в ее сумочке контрацептивы. Омар должен согласиться – матери подобает вести дом сына. Ей давно надо бы переехать к Омару, но пылкая Нефисса до сорока лет надеялась обрести поклонника и флиртовала то с американским профессором, то с английским бизнесменом. Но поклонники не имели серьезных намерений, и Нефисса примирилась с тем, что единственным романом ее жизни была ночь в гареме дворца принцессы Фаизы. Герой этого романа, голубоглазый, светловолосый лейтенант, жил в ее памяти, и даже только что, в аэропорту, ей почудились его черты в облике прошедшего мимо англичанина.

– Я рада видеть тебя дома, сын, – сказала она Омару, садясь в машину. – Ты так много времени проводишь в Кувейте.

– Но у Меня там выгодная работа, мама! Все ли у вас в порядке? Как Ясмина? Ей скоро рожать?

– Все в порядке, – ответила Нефисса, думая, как ей подступиться к сыну со своим планом. Да, Ясмина ей не опасна, ей придется принять опеку и признать старшинство Нефиссы в доме. После того как Нефисса выследила Ясмину у дома Хассана аль-Сабира, та вернулась через два часа – и в новой блузе. Она переоделась у любовника! И вскоре сообщила, что у нее будет ребенок. Омар не знал, но Нефисса узнала, что она предохранялась, – поэтому столько лет невестка не беременела!

Омар вел машину по широкому шоссе, время от времени навстречу двигались танки.

Нефисса не успела заговорить с Омаром – сын опередил ее.

– Знаешь, мама, – заговорил он. – Я скучал в Кувейте без Ясмины. После свадьбы я обращался с ней круто, но потом она стала послушной женой, и теперь мы можем стать дружной семьей. Мы будем жить в Кувейте – нефтяная компания предложила мне постоянное место.

– Как, Омар! – воскликнула растерянная Нефисса. – Ты бросишь государственную службу и уедешь из Египта?

– Но это выгодно, мама. В Кувейте я разбогатею. А семья должна быть вместе со мной.

Нефисса была в отчаянии – ее планы рушились.

– А как же я?! Омар улыбнулся:

– Будешь прилетать к нам. Повозишься с детишками, устанешь и вернешься в Каир.

«Нет, я не могу жить здесь одна, – подумала Нефисса. – Я не допущу этого».

Расставляя в гостиной цветы, Ясмина почувствовала, как шевельнулся ребенок. Скоро роды, и как жаль, что Камилия уехала из Каира – на съемки фильма в Порт-Саиде. За прошедшие месяцы только благодаря настояниям Камилии она сохранила свою тайну и не призналась отцу. Но в последнее время Ясмина и сама почувствовала, что не может нанести Ибрахиму такой жестокий удар. Он был так доволен, когда она помогала ему в приеме больных, хотел помочь ей окончить медицинское училище… А Хассан аль-Сабир ни разу не побеспокоил Ясмину с того дня.

Захра внесла большой поднос с тушеной бараниной в виноградных листьях; за ней вошли служанки с мисками салата из капусты с яйцами и с луком.

На праздник встречи Омара собрались все Рашиды, женщины смеялись и болтали, обсуждая наряды и драгоценности. Это было первое семейное торжество в доме на улице Райских Дев после мрачных дней ожидания налета «Посланцев Зари». Министр обороны Амер был теперь занят не «выкорчевыванием феодализма», а военной угрозой со стороны Израиля. Гостиная дома на улице Райских Дев по-прежнему имела нарочито бедный вид, но в ней снова звенел смех, пестрели в больших вазах цветы, стол ломился от вкусных блюд и напитков. Амира стояла у окна с Мухаммедом, который нетерпеливо высматривал машину отца, и называла ему звезды, уже засветившиеся на майском небе:

– Это Альдебаран, Спутник – он сопутствует Плеядам. А это Ригель – Нога – в созвездии Орион. Ты должен гордиться, правнук моего сердца, что многие звезды носят арабские имена, – их открыли арабы, твои предки.

– А под какой звездой ты родилась, умма?

– Под счастливой звездой! – ответила она, целуя ребенка.

В гостиную вошел Ибрахим.

– Скорее все к телевизору, Насер выступает. Президент заявил, что Египет не желает войны, но готов защитить братьев арабов.

– Европа и Америка твердят о правах Израиля, но разве палестинцы не имеют прав на свои земли? – воскликнул Тевфик.

Семья Рашидов взволнованно слушала речь Насера и последующее выступление знаменитой певицы Уль-Хассум. Она запела национальный гимн: «Моя страна, тебе одной моя любовь и сердце, Египет, Матерь всех земель, моя душа с тобой…»

Женщины заплакали, племянник Амиры Тевфик громко вскричал:

– Мы должны первыми напасть на Израиль! Старейший в роде, дядя Карим, стукнул палкой об пол и сердито проворчал:

– Уймись ты, щенок! Не надо нам войны! Божий путь – мир!

Тевфик начал спорить, но Амира строго оборвала его:

– Хватит! Нечего развязывать войну в нашем доме!

– Но как же, тетя, ведь Израиль – наш враг, – протестовал Тевфик.

– Египет, Израиль! Все мы дети пророка Ибрахима и не должны враждовать между собой.

– Израиль Не имеет права на существование, – упрямо настаивал племянник.

– Опомнись, безрассудный! Моли Бога о прощении за такие слова! Любой народ имеет право на существование.

– Я чту и уважаю вас, тетя Амира, но вы не понимаете…

– Исполнится Божья воля, не наша. Что будет – то будет, – отрезала Амира.

Заплакал маленький Мухаммед, испуганный шумом и строгим голосом прабабушки; она велела выключить телевизор и отвести детей в спальни.

– Завтра отправлю женщин в «Красный Крест» сдавать кровь, а дома будем разрезать простыни на бинты, – решила она.

В своей спальне Амира выдвинула нижний ящик комода и полюбовалась белой одеждой, приготовленной для паломничества в Мекку. Потом она достала деревянную шкатулку с драгоценностями. Часть зарытых в ожидании набега «Посланцев Зари» драгоценностей Рашиды вырыли и пожертвовали «Красному Кресту» и другим организациям на военные нужды, но в этой старинной шкатулке хранились самые ценные или памятные вещи. Амира достала жемчужное ожерелье, которое подарил ей Али после рождения Ибрахима, потом – древнеегипетский браслет из золота и ляпис-лазури, по преданию, принадлежавший Рамзесу II, фараону эпохи Исхода. Король Фарук подарил его Амире за сделанное ею лекарство от бесплодия, которое помогло ему обрести наследника.

И наконец, Амира с печальным вздохом вынула кольцо, подаренное ей Андреасом Скаурасом – человеком, который мог стать ее мужем. В золотой оправе светился халцедон с изображением шелковичного листа – символическое изображение вечной любви Скаураса к Амире, которую он назвал источником своей жизни, как лист шелковицы, питающий жизнь шелковичного червя. На самом дне шкатулки лежал пакет с фотографиями – Амира вынула их. Это были, фотографии изгнанной дочери Фатимы, – глядя на ее юное смеющееся личико, Амира вспомнила, как она в шоке глядела на Дахибу-Фатиму, к которой привела ее Камилия. Это было полгода назад, и возмущение Амиры успело смениться приливом сострадания и любви к изгнанной дочери, но Амира ждала, что Фатима сама придет к ней. А Фатима ждала, что первая придет Амира, и пока их пути не сошлись.

Раздался слабый стук в дверь, Амира воскликнула:

– Войдите.

Вошел Захария в армейской форме.

– Тебя ведь не взяли в армию! – изумленно воскликнула Амира.

Захария улыбнулся своей тихой улыбкой:

– А я попробовал снова. Я знал – отцу неприятно, что я не гожусь для армии. – Захария не стал объяснять, что за взятку можно и поступить на военную службу, и уклониться от нее.

– Я сделал это ради отца, умма, – грустно сказал он Амире. – Почему теперь отец всегда недоволен мной? Когда я был маленький, он был ласков со мной.

– Тюрьма меняет человека, Закки.

– Разве можно разлюбить своего сына?

– Он унаследовал эту манеру от своего отца – Али был строг с детьми и держал их на расстоянии. А ведь Ибрахим страдал от того, что отец был с ним холоден, а теперь заставляет страдать тебя. Прости ему, Закки! Отец будет гордиться тобой, и даже если он этого не покажет, помни, что это так.

– Омар приехал, благодарение Богу! – вскричала тетя Зубайда.

Когда вся семья Рашидов собралась вокруг двух молодых мужчин, восхищаясь будущими воинами Египта, Нефисса подошла к Ибрахиму и тихо сказала:

– Мне надо поговорить с тобой.

Ясмина, обнимавшая Омара, увидела, как они отходят в сторону, и забеспокоилась, но одернула себя. Откуда могла бы Нефисса узнать о Хассане? Но отец, выслушав сестру, подошел к Ясмине и позвал с собой ее, Амиру и Омара. Они прошли в комнату, где Ибрахим обычно принимал посетителей. Оказавшись в маленьком помещении лицом к лицу с Ибрахимом, Ясмина увидела в его чертах гнев и недоумение.

– Скажи мне, дочка, неужели это правда? – спросил он тихо.

– О чем ты ее спрашиваешь, Ибрахим? – вмешалась Амира.

Но он не сводил глаз с Ясмины, и губы его дрожали.

– Расскажи мне о ребенке, – потребовал он. Ясмина посмотрела на Нефиссу.

– Как вы узнали? Теперь вступился Омар:

– О чем это вы? Мама! Дядя! Ясмина подошла к отцу:

– Я объясню вам. Вы должны понять… Он отшатнулся от нее:

– Как ты могла? Ты понимаешь ли, что ты сделала, дочь?

– Я пошла к Хассану… – прошептала она, – я думала убедить его вычеркнуть наше имя из списков…

– Ты пошла к нему? – отозвался Ибрахим сдавленным голосом. – Добровольно? Ты не верила, что я сам смогу защитить себя и семью? Ты думала, что я рассчитывал на помощь женщины? Как ты смела вмешаться? И потом – ты предложила ему себя?

– Нет! Нет! Он взял меня силой, я боролась с гам, пыталась убежать!

– Это не имеет значения, Ясмина. Ты пришла к нему. Никто не заставлял тебя идти в дом Хассана аль-Сабира.

– Ибрахим! – вскричала Амира. – Что происходит?

– Боже мой! – простонал Омар – он все понял.

– О дитя! – прошептал Ибрахим. – Что же ты сделала? Лучше бы ты вонзила нож в мое сердце. Пойми – он победил меня. Ты подарила ему победу. Я обесчещен.

– Я хотела спасти нашу семью! – рыдала Ясмина. – Я не хотела обмануть тебя! – воскликнула она, обернувшись к Омару.

– Так ребенок не мой?

– Мне так жаль, Омар… – Ясмина повернулась к Нефиссе: – Как вы узнали? Камилия сказала вам?

– Что я нашел дома! – В глазах Омара стояли слезы. – Я даю тебе развод, – выкрикнул он с рыданием.

Ибрахим повернулся к ним спиной, закрыл лицо руками и сказал мертвенным голосом:

– Хассан поклялся, что унизит меня, и он это сделал. Я потерял свою честь. Имя Рашидов опозорено.

– Отец! – вскричала Ясмина. – Никто не знает об этом, Хассан никому не сказал.

– Услышать это от него было бы меньшим унижением. Он торжествует победу.

Ясмина подбежала к отцу:

– Никто не узнает, отец. Никто не узнает! Он отпрянул от нее:

– Я сам знаю. Я знаю – этого достаточно. – Ибрахим возвел глаза к потолку и прошептал: – Отец мой Али, что ты думаешь теперь обо мне? – И увидев взгляд Ясмины, твердо сказал: – В ночь, когда ты родилась, этот дом был обречен проклятью!

– Нет, отец!

– У меня больше нет дочери!

– Сын мой, – простонала Амира, – не проклинай ее! Но Ибрахим повернулся к Ясмине и ясным голосом произнес:

– С этого момента ты харрам, отверженная. Ты изгнана из семьи, твое имя не прозвучит больше в нашем доме. Ты для нас умерла.