Текст книги "Домашние Жучки"

Автор книги: Барбара Маккафферти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10

Ну не знаю. Я как-то всегда считал, что шантаж – дело мелких, ничтожных людишек с сальными волосами, в остроконечных итальянских ботинках и со скользкой улыбкой на мокрых губах. Никогда у меня шантаж не вязался с женщиной в трогательном зеленом платьице с оборками. Но частный детектив ни при каких обстоятельствах не должен показывать изумления. Это очень вредит бизнесу. У клиентов пропадает охота поверять свои тайны, если у вас на лице каждую секунду появляется такое выражение, будто к вам на колени только что упала граната.

Мое бесстрастное лицо было вырезано из камня. А Имоджин продолжала:

– Филлис где-то раскопала сплетню о Уинзло и некой официанточке из гриль-бара Фрэнка по имени Лиза Джо Латтимор.

Мое каменное лицо выдержало сильнейшее землетрясение. Я же знаю Лизу! Ей нет и тридцати, кожа бархатистая, длинная коса ниже спины. Она не из тех девушек, которых легко забыть в жизненной суете. Прошу учесть, я с ней близко не знаком. Наши взаимоотношения исчерпывались тем, что я заказывал обед, а Лиза шла на кухню и приносила заказ. Мы наслаждались этой интимной близостью пару раз в неделю в течении почти полугода – с тех самых пор, как я заприметил её в гриль-баре Фрэнка, Лиза разгуливала там в очень короткой и облегающей черной юбочке.

Я неоднократно пытался перейти на более близкий контакт, но каждый раз, стоило мне набраться храбрости и заговорить о чем-нибудь выходящем из круга гастрономических интересов вроде приправы к салату или гарнира к котлете, как Лиза начинала безумно торопиться. И чтобы с ней поговорить, мне приходилось рысью бегать по забегаловке, увертываясь от посетителей и натыкаясь на острые углы столов. Довольно быстро я догадался, что Лиза таким образом дает мне понять, что не спешит попасть в мое меню.

А теперь оказывается, она все это время была любимым десертом Уинзло. А Уинзло, как вы помните, единственный парень, который реже меня ходил на свидания в школе. Значит, есть на белом свете женщины, предпочитающие миловаться с бывшим тупицей и неудачником, нежели со мной?! О, как это ранит душу!

Имоджин говорила торопливо, будто слова жгли ей язык, и она старается поскорее их выплюнуть.

– Еще Филлис каким-то образом прознала, что Рута флиртует налево и направо, пока муж в отъезде. Дело в том, что и Уинзло, и Рута принимали своих так сказать фаворитов дома, в отсутствие законной второй половины, и эти самые приемы устраивались не реже двух раз в неделю.

Из Имоджин никогда не получился бы хороший частный детектив. Она не скрывала шока. Зато мое каменное лицо не выражало абсолютно ничего. Напротив, на нем даже появилась эдакая всезнающая ухмылка. Имоджин смотрела на меня, смотрела, и, наконец, спросила:

– Вас не тошнит часом, Хаскелл? Что-то мне ваш вид не нравится. Может, вам дурно?

Пожалуй, с ухмылкой я переборщил.

– Нет, нет, со мной все в порядке. Я слушаю.

– Словом, – продолжала Имоджин, то и дело с беспокойством поглядывая на меня, – Рута, как и Уинзло, вела безбедную жизнь, и Филлис решила, что от них особо не убудет, если они поделятся с ней.

Имоджин хотела подчеркнуть, что Филлис все как следует рассчитала. Я слабо улыбнулся, понимая, что Рута с Уинзло смотрели на дело совсем с другой точки зрения, чем Филлис. Похоже, один из них придумал более экономичный способ разрешить проблему. И вместо того, чтобы избавиться от лишних денег, избавился от Филлис.

Итак, через несколько дней Филлис позвонила сестре и с ликованием поведала, как забралась в дома Уинзло и Руты, а они этого даже не заметили.

– Это оказалось проще, чем она думала, – говорила Имоджин, – поскольку в Пиджин-Форке не запирают дверей. – Она просто зашла, подложила жучки под кровати и вышла, никем не замеченная. Поскольку Филлис не знала наверняка, когда именно состоятся свидания, она решила каждые несколько дней проверять, не записалось ли на пленку что-нибудь подходящее.

И долго ждать не пришлось. Удар Филлис пришелся точно в цель.

– Вчера она позвонила мне и хохотала как ненормальная, – Имоджин снова боролась со слезами. – Это было ужасно, Хаскелл, просто ужасно.

Забирая диктофоны, Филлис намеренно оставила следы взлома. И когда она позвонила требовать выкуп, и Рута, и Уинзло были уже здорово напуганы.

– Я думаю, это и был сюрприз, который Филлис обещала преподнести мне, когда звонила утром. Я ведь постоянно брюзжала, что из этой затеи ничего путного не выйдет, вот она и хотела потрясти у меня перед носом полученными денежками. Я вздохнул. Значит, Филлис сегодня днем встречалась с Рутой или Уинзло, или с обоими. Чтобы получить плату. И с ней, похоже, действительно расплатились.

– Потом Филлис забеспокоилась, не зря ли она себя выдала. Не обратятся ли Риды и Липптоны в полицию? Или к частному детективу, – Имоджин посмотрела на меня и вздохнула.

Дальше она могла и не рассказывать. Теперь ясно, для чего Филлис пришла ко мне в офис с заявлением о взломе собственного дома. Во-первых, разведать, доложили её подопечные о вторжении или нет. А во-вторых – снять с себя подозрения. Разумеется, никому в голову не придет, что Филлис – тот самый неизвестный взломщик, если она и себя представит как жертву.

Вот почему она так нервничала, когда я обыскивал её дом. Боялась, что я обнаружу обман или найду кассеты.

Я поерзал на кушетке. Филлис сильно переоценила мою догадливость. Обвела она меня вокруг пальца. Я даже выложил ей на блюдечке с голубой каемочкой то, что она хотела узнать про Руту и Уинзло.

Должен признаться, я был потрясен. Да, Филлис оказалась права, утверждая, что она не тупица. Если, конечно, не считать, что довольно глупо влезать в столь рискованное предприятие. Бедняжке и в голову не пришло, что кое-кто после этого станет желать её смерти.

Наверное, Филлис позвонила своим жертвам сразу после моего ухода. Чтобы прокрутить записи и потребовать выкуп. Неудивительно, что и Рута, и Уинзло тут же перезвонили мне и дали отбой. Не хотели, чтобы весь город узнал, что их шантажируют.

Один из них уволил меня по этой причине. А другой – просто потому, что я больше был не нужен. Потому что сама Филлис перестала быть угрозой.

Неожиданно навалилась усталость. Я спросил:

– Имоджин, почему вы не рассказали этого всего шерифу?

Она посмотрела на меня так, будто я спросил, почему она не пьет за рулем, и ответила тоном училки, беседующей со второгодником:

– Хаскелл, но ведь тогда Верджил подумал бы, что Филлис – шантажистка.

Иправда. Чтобы придти к такому выводу, хватило бы даже мозгов одного из верджиловских замов.

– Не позволю пачкать репутацию моей младшей сестренки. Не потерплю, чтобы после смерти о ней ходила дурная слава.

Меня восхищала преданность Имоджин, но дело в том, что по крайней мере двое в городе запомнят Филлис именно как вымогательницу. Видя, что Имоджин расстроена, я постарался как можно мягче задать следующий вопрос.

– Почему вы не сказали полиции, что задумала ваша сестра? До того, как она воплотила свой план.

Не стоило, наверное, задавать его, потому что у Имоджин стал такой вид, будто ей на зуб попалась какая-то кислятина. Она устремила взгляд на Рипа. Пес свернулся калачиком перед плетеным стулом, которое считал своей безраздельной собственностью, и громко храпел. Но бедная женщина его даже не видела. Более того, она, похоже, и храпа не слышала, что трудно себе представить.

– Да, знаю, я обязана была сообщить. Но я не хотела навлекать неприятности на её голову. Хаскелл, я не хотела, чтобы Филлис арестовали.

Я не сказал вслух того, о чем подумал. Но, по моему твердому убеждению, лучше все-таки быть арестованной, чем убитой. Имоджин обратила на меня глаза с золотистыми крапинками.

– Теперь я жалею, что не сделала этого. Правда, жалею.

Мне вдруг стало стыдно. Как я мог задать столь бессердечный вопрос! Жестокосердный болван! Глаза Имоджин блестели от близких слез.

– Я должна была сообщить в полицию, должна, – горестно повторяла она. – Но я не думала, что она все-таки рискнет. Это была такая нелепая, такая бессмысленная затея. У меня и мысли не было, что все так серьезно…

Имоджин готова была разрыдаться по новой. А платков больше не было. Тот, что она держала в руках, был весь измусолен и расползался. Так что я решил не задавать больше каверзных вопросов. Одно расстройство от них.

– Знаете, Хаскелл, мне кажется, Филлис наслаждалась, мучая Руту и Уинзло. Она считала, что они этого заслуживают. Мол, в одну церковь с ней ходят, и негоже религиозным людям обманывать супругов.

А небольшое, скромное такое вымогательство вполне, значит, допустимо для религиозных людей, по мнению Филлис? Но я промолчал. Пусть Имоджин выговорится.

– Такое ощущение, – дыхание её стало прерывистым, – что на своих жертвах Филлис срывала злость за все обиды, которые ей причинил Орвал. Она так ликовала, что не удержалась и прокрутила мне отрывок записи по телефону. – Имоджин помолчала, а потом сказала фразу, от которой у меня чуть не слетело с лица мое невозмутимое выражение. – Но ведь вы-то уже слушали эти пленки, правда?

Ну почему, скажите на милость, она так решила?

– Нет. Нет, я не слушал.

Теперь наступила её очередь сделать удивленное лицо.

– Как так – не слушали? Конечно, слушали!

Я был уверен, что такое мелкое, незначительное событие непременно отложилось бы у меня где-нибудь на задворках памяти. Даже небольшая порция орваловской записи вгрызлась в мой мозг как выжженное клеймо.

– Имоджин, я не слышал этих пленок, – повторил я.

Она издала звук, означавший, скорее всего, недоверие.

– Вы должны были их прослушать до того, как до них добрался шериф. Иначе вы не назвали бы Орвала так, как его называла Фло – Жеребчик. – Она произнесла это с отвращением, но не без гордости. Она высоко ценила свою способность производить логические выводы. – Насколько я понимаю, вы вытащили две пленки и оставили запись с Орвалом. Но остальные-то у вас, не так ли? – её тон напоминал тон учителя младших классов, который пытается заставить непослушного мальчишку признаться в мелкой шалости.

Грустно, что на сей раз её логика дала сбой.

– Имоджин, я признаю, что нашел запись Орвала и прослушал её до приезда шерифа, но там была только эта пленка. Остальные диктофоны были пусты.

Имоджин смотрела на меня широко распахнутыми глазами. То ли не поверила, то ли не до конца расслышала.

– Вы хотите сказать, что остальных пленок у вас нет, и вы их никогда не слышали?

Я покачал головой.

Глаза Имоджин стали ещё больше.

– У вас нет этих кассет?!

Я снова покачал головой. Что же заставит её поверить – заявление, заверенное нотариусом?

– Но там было три пленки, и раз не вы их забрали, значит, это сделал…

Я не хотел заканчивать за неё предложение, но, похоже, на этот раз логика не подвела Имоджин. Я кивнул.

Имоджин резко встала и подошла к камину. Вы, должно быть, подумали, что она хотела погреться у теплой стенки, ибо её пробил озноб от ужасной новости. Но, – простите, что напоминаю, – на дворе стоял жарчайший май, и, невзирая на опустившуюся тьму, прохладней не стало. Кондиционер работал на полную катушку, и кирпичный камин был самой холодной вещью в комнате.

В этой позе комбинация Имоджин особенно бросалась в глаза. Мне даже показалось, что она выскользнула ещё больше. Добрых три сантиметра белых кружев выглядывали из-под синей юбки. Я отвел глаза и как можно мягче спросил:

– Имоджин, что вы запомнили из тех записей?

– Вообще-то мне в память врезалась только запись с Орвалом. К остальным я не очень-то прислушивалась, – она передернула плечами и поморщилась. Да уж, подобные аудиосеансы не назовешь приятным развлечением.

– И вы ничего не помните?

– Я же сказала, что не прислушивалась к остальным. Это отнюдь не так интересно, как вам кажется.

Тон Имоджин вдруг сделался враждебным. Может, она расстроилась из-за того, что я не оправдал её надежд, не закопав треклятые кассеты где-нибудь в горах? Или она вообразила, что мое любопытство к порнографическим пленкам не ограничивается сугубо профессиональным интересом.

– Послушайте, если вы что-то вспомните, это могло бы помочь…

Все тщетно. Имоджин не слушала. Она медленно, задумчиво проговорила, не дав мне закончить:

– Раз вы не брали пленки, значит, вы ничего не знали, пока я вам не выболтала. Теперь понятно, почему у вас был такой потрясенный вид.

Я неприятно удивился. Значит, это каменное выражение на моем лице… Так, придется поработать над ним.

– Ну, я бы не сказал, что был так уж сильно потрясен… Но Имоджин интересовало другое.

– Хаскелл, теперь вы обо всем доложите в полицию, да?

Пришлось сказать ей правду.

– Не уверен, что смогу хранить это в секрете…

– Вы не посмеете! – выпалила она. – Филлис вовсе не была стервой! Она лишь допустила маленькую ошибку, и все!

Маленькую, но роковую.

– Сделаю все, что в моих силах, но обещать ничего не могу, – сказал я.

Имоджин снова села рядом со мной. В кино это обычно означает, что сейчас симпатичная сестра жертвы пустит в ход некие женские уловки, чтобы склонить частного детектива черт знает на что. Ну что ж, я, в общем-то, не возражаю.

Однако, Имоджин сидела как истукан и явно не собиралась придвигаться поближе. Просто в упор смотрела на меня своими прекрасными, зеленовато-карими глазами с золотистыми крапинками.

– Хаскелл, – голос её срывался. – Умоляю, не говорите Верджилу, умоляю! Пожалуйста, помогите мне выяснить, кто виноват в смерти Филлис, не изваляв её имени в грязи. Я заплачу вам все, что положено, я просто не могу допустить, чтобы её репутация была загублена.

Нет, испытание красивыми глазами, пожалуй, покруче испытания женскими уловками.

– Приложу все усилия, чтобы оправдать ваше доверие! – с готовностью отчеканил я.

Вообще-то, я и так собирался продолжать работу над этим делом, за плату, или за так. Это мой долг перед Филлис. Хоть у неё и обнаружилось странное хобби.

Имоджин просияла.

– Если вы работаете на меня, тогда все сказанное вами ранее вступает в силу?

Я что-то потерял нить.

– Ну все, что вы утром говорили перед домом Филлис. О конфиденциальности. Раз я вас нанимаю, то вы обязаны хранить в секрете то, что я вам сказала, правильно?

Ага. Вероятно, Филлис – не единственная умная женщина из рода Мейхью. Весь ужас в том, что ляпнул-то я не подумав. Так, в голову что-то ударило. На самом деле, эти красивые словечки про конфиденциальность пригодны лишь для адвокатов. Ежели меня поймают на том, что я скрыл от властей факты, касающиеся убийства, я окажусь в том, что мой отец именовал собачьим творчеством.

– Буду стараться. Хотя не уверен, что получится.

Имоджин помрачнела.

– Но обещаю, – быстро добавил я, – если мне все-таки придется все рассказать, то сначала я предупрежу вас.

Имоджин снова просияла и снова подскочила к камину. И, разумеется, предоставила мне любоваться своей комбинацией. Эта скользкая шелковая штуковина сползала все ниже. Теперь она выглядывала сзади почти на три пальца.

– Ну что ж, – вздохнула гостья. – Пожалуй, мне пора. У родителей сегодня собирается вся семья. Дядюшки, тетушки, кузины, кузены. Сто лет уже их не видела. Это хорошо – встретиться, посидеть, только повод грустный, она моргала, глотая слезы. – Господи, как странно, все съедутся, а Филлис не будет.

Я не мог передать, как ей сочувствую. А ещё не мог избавиться от картины, как Имоджин входит в дом своей матери. Вся огромная семья в сборе. Все они повернули головы и смотрят на нее.

И видят торчащую комбинацию.

Было бы жестоко не подсказать ей. Но как? Как это сделать потактичнее, чтобы не оскорбить, не ранить? Моя матушка, да будет ей земля пухом, в подобных ситуациях поступала очень эксцентрично. Она делала большие глаза и говорила жертве громким театральным шепотом: На юге идет снег. Да, матушка моя была весьма изобретательна. На все-то у неё находился эвфемизм.

Имоджин промокнула слезы истерзанным платком. Уверяю вас, если бы я встал и небрежно эдак сказал: «Кстати, Имоджин, на юге идет снег», она посмотрела бы на меня как на круглого идиота.

Ну хорошо, может, тогда попробовать что-нибудь немного более прямолинейное? Например, «Дорогая, у нас тут комбинация намечается». Поймет она, что я имею в виду?

Я открыл было рот, чтобы испытать свое изобретение на деле, но тут Имоджин, покончив со слезами, сказала:

– А где у вас ванная, Хаскелл? Мне, наверное, лучше поправить комбинацию, прежде чем ехать. А то если я заявлюсь в таком виде, мама умрет со стыда. Она такая привереда.

Я пожалел, что моя челюсть не прикручена проволокой, было бы легче удержать её на месте. Потом ткнул пальцем, указав на второй этаж.

Получается, она знала! И знала, вероятно, с самого начала! Наверное, Имоджин, в отличие от своей мамы, была совершенно не привередлива в одежде.

Когда она вернулась, комбинация исчезла, а волосы оказались причесанными. Имоджин даже подкрасила губы помадой, но не более. Ни румян, ни теней, ничего того, чем женщины обычно приправляют лицо. Но Имоджин была красива и без всяких ухищрений. Здоровой, природной красотой.

– Ну, так каков наш следующий шаг? – бодро спросила она, входя в гостиную.

Мне решительно не понравилось слово «наш».

– Мой следующий шаг – ещё раз поговорить с Рутой и Уинзло.

Если Имоджин и заметила, с каким нажимом я произнес первое слово, то виду не подала. Только кивнула и поспешила к двери. Ей пришлось пройти под носом у Рипа, но то ли он решил, что она не представляет угрозы, то ли просто исчерпал на сегодняшние треволнения все силы. Глупый пес так увлеченно храпел, что не заметил, как мы с гостьей покинули дом. Напоследок Имоджин накарябала на листке бумаги свои телефоны.

– Позвоните, когда что-нибудь выясните.

Я проводил взглядом красный «мустанг», быстро скрывшийся за деревьями. Так, первым делом надо кое-что выяснить. А именно: первое – есть ли у Имоджин кавалер. И второе – согласится ли она встречаться со мной, когда все будет позади.

Я сложил бумажку с телефонами и сунул в задний карман джинсов. Скорее всего, не согласится. Последние события показали, что женщины предпочитают женатых мужчин.

Не успели огни «мустанга» исчезнуть в темноте, как на дороге, идущей к дому, появилась другая пара огней. Сначала я подумал, это Имоджин что-то забыла. Но в следующую минуту узнал машину.

Немногие в нашем городе позволяют себе шиковать надписью «Шериф» на дверце.

Рип, смирившийся с присутствием Имоджин, имел серьезные сомнения по поводу Верджила. Услышав шум чужой машины, он проснулся и снова начал демонстрировать сцену с Аль Капоне. Рычал и скалил зубы. Прыгал, как мяч и царапал когтями дверь, которая, к сожалению, осталась приоткрытой.

Это означало, что я выполнил недельную норму физзарядки, гоняясь за Рипом по всей веранде, пытаясь схватить его за шкирку и затолкать его глупое тело в дом. Еще это означало, что Верджил долго сидел в машине, наблюдая за мной с вселенской скорбью на лице.

Когда я затащил упирающегося Рипа в дом и плотно закрыл дверь, Верджил наконец начал восхождение по моей лестнице. Волосы его растрепались и как два седых крыла развивались за ушами. Полицейская форма тоже была не в лучшем виде. Верджил проворно взбежал по лестнице и выпалил:

– О'кей, я проделал такой путь, да ещё лез на твою гору…

Как будто я в Альпах живу, и ему пришлось ехать в Швейцарию, чтобы меня повидать.

– … и сидел ждал, пока ты усмиришь своего пса, – тут мы оба прислушались к тому, как художественно Рип стонет за дверью. – Как видишь, я чертовски много потрудился ради того, чтобы с тобой поговорить. Так что лучше выкладывай правду!

Я был не очень уверен, что между испытаниями, выпавшими на долю Верджила и моей правдой есть что-то общее, но лгать я и не собирался. Посему согласно кивнул.

– Что ты хочешь узнать?

Но все оказалось не так просто. Верджил собирался устроить сначала грандиозное шоу.

– Я не хотел спрашивать об этом перед всем честным народом возле дома Филлис, – сказал он. – Чтобы не подумали, будто я тебя в чем-то обвиняю…

Так-так. А сравнивать меня с черной чумой перед братьями Гантерманами, значит, можно.

– Ты, конечно, не пойми меня превратно…

Ну хорошо. Хватит!

– Верджил, – сухо сказал я, – в чем дело?

Ответом был один из его фирменных вздохов.

– Ты часом не забрал у Филлис парочку кассет из диктофонов, а?

– Нет.

Может, ответил я слишком быстро, а может, Верджил и без того был полон подозрений на мой счет. Как бы то ни было, он оглядел меня с ног до головы, как бы оценивая, можно ли мне верить.

Я в свою очередь смотрел на него немигающим взглядом, какой у меня появлялся в детстве, когда ребята во время игры на детской площадке в чем-то меня подозревали. Единственная проблема – это то, что я всегда выглядел виноватым, даже когда был ни при чем. Сама мысль о том, что кто-то может подумать обо мне дурное, придавала мне виноватый вид.

И, наверное, со мной это снова произошло, потому что Верджил отвел глаза и прогудел, откашлявшись:

– Ты в курсе, что за сокрытие вещественных доказательств, найденных на месте преступления, полагается тюрьма?

Вот всегда он так. Наставляет и поучает. Как будто я действительно стою посреди песочницы на детской площадке.

– Верджил, повторяю, я ничего не брал из дома Филлис Карвер. Ни единой вещи.

Верджил посмотрел на меня ещё некоторое время и испустил очередной замогильный вздох.

– Ты теперь работаешь на сестру Филлис?

Ну конечно, он же встретил машину Имоджин. Я кивнул – в который уже раз за сегодняшний вечер. Может, мне стоит переквалифицироваться в кивающую собачку, наподобие тех, что крепят к заднему стеклу машины.

– Имоджин попросила меня всем этим заняться.

Я не собирался расшифровывать, что подразумевал под «всем этим». Теперь наступила очередь шерифа кивать.

– Так я и думал, – сказал он. – Тогда тебе это, наверное, понадобится.

Он протянул мне маленький сложенный листок.

– Я раздал это всем полицейским в городе, – пробормотал он. – И сам собираюсь показывать всем подряд. Вот и подумал, может, от тебя не убудет, если ты тоже поспрашиваешь. – Он замолчал и со значением посмотрел мне в глаза. – Конечно, я надеюсь, что ты будешь рассказывать мне все, что тебе удастся выяснить.

Я, разумеется, сделал ещё один собачий кивок, но, памятуя о данном Имоджин обещании не разглашать тайны, промолчал. Вот теперь я точно выглядел виноватым.

Верджил продолжал сверлить меня взглядом. Как будто пытался просканировать мой мозг.

– Ну, жду от тебя новостей, Хаскелл, – неуверенно сказал он, повернулся и побрел вниз.

Я смотрел ему вслед и спрашивал себя, поверил ли шериф, что я не брал кассеты. Когда машина Верджила вырулила на дорогу, я развернул листок.

Это был ксерокс записки Филлис.

Или Верджил доверял мне больше, чем я думал, или решил испытать на мне пословицу «дай дураку волю, и он сам себя погубит».