Текст книги "Ночь соблазна"
Автор книги: Барбара Пирс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Барбара Пирс
Ночь соблазна
Моему брату Брайану. В детстве товарищ по играм, а ныне непревзойденный веб-мастер ты во всем лучший.
Когда на влюбленных дрожащих устах
В затмении сладком с душою сойдется душа.
Перси Биши Шелли. Освобожденный Прометей
Пролог
12 ноября 1799 года, Уоррингтон-холл
Ненависть.
Коварное это чувство, будто червь, вползло в его нутро. Нашептывая соблазнительные обещания мести, оно мало-помалу поглотило всю его душу. Таунсенд Эллиот Лидсоу, виконт Эверод, не ведал до конца темных глубин своей натуры до тех пор, пока его исполненный злобы взгляд не остановился на маленьком бледном красивом личике Мауры Кигли. По милости этой десятилетней девчонки он теряет свою семью!
Хрупкая девочка, вся дрожа, стояла между младшим братом Эверода, тринадцатилетним Роуэном, и их отцом. Даже в злобе своей виконт не мог не признать, что Маура прекрасна: безупречно белая, как алебастр, кожа, упрямо вздернутый носик, по которому он не единожды с удовольствием щелкал, и роскошные локоны густых темно-русых волос, с особым изяществом обрамлявшие ее личико. В эту минуту ее носик и щечки пылали, а глаза цвета морской волны покраснели и опухли от слез. Кого она жалела – его или себя? Эверод неустанно размышлял над этим вопросом последние семь недель – с того мгновения; когда она намеренно выдала его. Каждую ночь, в поздний час, когда им обоим полагалось давно уже видеть сны, он слышал приглушенные рыдания Мауры.
Проходя через беломраморный зал сельской усадьбы, которая принадлежала вот уже трем поколениям его семьи, Эверод нарочно потрогал повязку на шее. Прекрасное личико предательницы Мауры страшно побледнело. Она пошатнулась и, чтобы не упасть, схватилась за руку его брата. Ее страдание согрело виконта, словно теплое вино в зимний вечер.
Да, проклятая обманщица! Я знаю, как легко слетела с твоих губ бессовестная ложь.
Рана едва не оказалась смертельной. Клинок вошел как раз под левым ухом и прочертил безобразную извилистую дорожку поперек горла до самой ключицы. Не ухитрись Эверод извернуться в самый момент удара – отцу наверняка удалось бы обезглавить его.
Ведь граф тогда горел одним желанием – убить своего старшего сына.
А где же очаровательная мачеха, леди Уоррингтон? Графиня так старалась добиться его изгнания из семьи! Эвероду казалось странным то, что она не пожелала собственными глазами увидеть трагическую развязку.
Виконт остановился прямо перед отцом, Роуэном и Маурой.
– Скажешь что-нибудь на прощание, отец? – спросил он и сам не узнал своего тихого охрипшего голоса. – Быть может, благословишь меня и пожелаешь пути быстрого и спокойного?
От этой дерзости лицо графа побагровело. Он несомненно бросился бы на своего наследника, если бы двое лакеев и младший сын не схватили его за руки.
– Вероломный подлец! Я желаю тебе скорейшего пути в преисподнюю! – воскликнул Уоррингтон, кипя от гнева и все еще пытаясь освободиться из рук, удерживавших его ради его же блага. – Я буду рад, когда услышу о твоей смерти!
– Как и я – о твоей, батюшка. Сколь бы ни желал ты лишить меня наследства, ты не сможешь помешать мне получить то, что принадлежит мне по праву. Наступит день, и твои титул и состояние станут моими, как семь недель назад – твоя прелестная покладистая женушка.
– Негодяй!
Эверод принужденно усмехнулся в ответ на оскорбление. Если он и вправду негодяй, что ж, ему по душе упиваться своим бесчестьем. Стоит немного постараться – и он сможет стать одним из самых прославленных негодяев в Лондоне!
Под испепеляюще-надменным взглядом его янтарных глаз девочка сжалась. Теперь, когда он был на расстоянии вытянутой руки, Маура боялась смотреть на него. А виконт ощущал такое искушение схватить ее за горло и душить до тех пор, пока она не запросит у него пощады, что пальцы его скрючились.
– Хотя прощание наше причиняет мне боль, – резко бросил Эверод, рассеянно поглаживая рукой перевязанное горло, – пусть вас утешит мысль о том, что мы непременно встретимся.
Его холодный взгляд скользнул по всем троим и задержался на Мауре. Почувствовав его пристальное внимание, она нерешительно подняла ресницы и увидела, как в огненно-желтых глазах разгорается злоба.
– Непременно!
Глава 1
3 февраля 1811 года, Уоррингтон-холл
– Так я и думала! – Жоржетта Лидсоу, графиня Уоррингтон, придирчиво вглядывалась в лицо своей племянницы, стоявшей перед зеркалом. – Ожерелье тебе идет. Прими его в подарок.
Оробевшая от такой щедрости Маура Кигли прикоснулась пальчиками к серебряному украшению. То была прекрасная старинная вещица из двух свободно соединенных серебряных подвесок. В центре верхней красовалась жемчужина в оправе, а по бокам было по два сверкающих серебряных шарика. Нижняя подвеска была выполнена в форме перевернутого треугольника; по углам его были вправлены три жемчужины, самая крупная – в нижний; с жемчужин свисали серебряные капельки. Маура покачала головой и потянулась к застежке, чтобы снять ожерелье.
– Своей щедростью ты совсем избалуешь меня, Жоржетта. Я не могу принять твой подарок. – Она протянула тетушке руку, меж пальцев которой струились серебряные нити.
Графиня в недоумении слегка приподняла брови. Жоржетте было тридцать шесть лет, она была четырнадцатью годами старше своей племянницы; в глазах последней годы сделали лишь более утонченной ту совершенную красоту, которой природа наделила ее тетушку. Жоржетта дважды выходила замуж, и оба раза очень удачно. Не успел закончиться ее первый сезон в лондонском свете, как лорд Пертон повел ее под венец. Брак оказался счастливым, хотя и непродолжительным: болезнь свела лорда в могилу, когда его любящей супруге не исполнилось двадцати одного года.
Мать Мауры – старшая сестра Жоржетты – однажды сказала, что горе заставило ее младшую сестру совершать необдуманные поступки. В тщетной попытке не отстать от наиболее расточительных людей ее круга Жоржетта тратила деньги без счету и быстро истощила средства, оставленные ей покойным мужем: к двадцати четырем годам карточные долги привели ее к полному безденежью. Перед тетушкой, оказавшейся в стесненных обстоятельствах, лежали два возможных пути: она могла либо удалиться в деревню и положиться на добросердечие своей сестры, либо подыскать себе богатого мужа. Молодая вдова обратила взоры на графа Уоррингтона. Граф, на тридцать лет старше ее, был сражен наповал. Он был отнюдь не новичком на супружеском ложе: Жоржетта стала уже четвертой по счету графиней Уоррингтон. И вот теперь, прожив вместе двенадцать лет, они оба, казалось, были вполне довольны друг другом.
Жоржетта отмахнулась от протянутого Маурой украшения.
– Глупости! Ожерелье так тебе идет! Может быть, оно тебе не нравится? Тогда выбери что-нибудь другое… – И она заглянула в свою шкатулку, где свернулись, подобно серебряным и золотым змеям, несколько ожерелий.
– Нет, тетушка. – Маура ласково дотронулась до ее руки. – Жоржетта, я в восторге от кулона. Честное слово. – Она с сожалением посмотрела на переливающееся в ладони серебро. – Но право же, я не могу принять фамильную реликвию. Нельзя отдавать другим to, что предназначено одной лишь графине Уоррингтон.
Жоржетта запрокинула голову и залилась смехом.
– Ах, Маура, ты просто прелесть! Это ожерелье вовсе не относится к столь почитаемым фамильным сокровищам Уоррингтонов. Оно некогда принадлежало одной даме, дальней родственнице, – теперь уж никто не помнит, кому именно. Если тебе не нравится это украшение, давай возьмем его с собой в Лондон – там мы найдем ювелира, он переплавит серебро и сделает что-нибудь по твоему вкусу.
Маура тотчас сжала ожерелье: ее пугала сама мысль о том, чтобы уничтожить такую восхитительную старинную вещицу.
– Нет, тетушка, в этом нет нужды! Если лорд Уоррингтон не станет возражать против того, чтобы это украшение принадлежало мне, то я с благодарностью приму твой подарок.
Она завела руки за голову и вновь застегнула ожерелье. Сомневаться в том, что граф одобрит великодушный поступок супруги, не приходилось: все двенадцать лет брака лорд Уоррингтон старался угодить Жоржетте и потакал ее капризам.
– Уоррингтон редко мне в чем-нибудь отказывает, – сказала Жоржетта, словно прочитав мысли Мауры.
Тетушка ласково прикоснулась щекой к ее щеке. Когда они стояли рядом, сходство было поразительным, хотя Маура находила, что у тети более эффектная внешность. У обеих – одинаковая форма носа, одинаковые миндалевидные глаза. Родители Мауры горели страстью к путешествиям, и она, проводя много времени в обществе тетушки, переняла у той и многие ужимки. Например, Жоржетта имела обыкновение решительно выпячивать подбородок, когда настаивала на своем мнении, а если она хотела подавить смех, то нарочито прижимала к губам тыльную сторону ладони. Казалось, лорд Уоррингтон бывал очень доволен, когда видел, как Маура подражает его драгоценной половине.
Конечно, кое в чем они отличались. Например, у тетушки глаза были того же цвета, что и у сестры, – васильковые, а Маура унаследовала глаза бабушки с отцовской стороны – зеленовато-серые, как морская волна после бури. Маура была немного выше ростом. Формы ее отличались изяществом, однако природа наградила ее щедрее, округлив бедра и грудь. Миниатюрная Жоржетта частенько вздыхала, повторяя, что корсаж сидел бы на ней куда лучше, если бы грудь ее была чуточку полнее.
У обеих локоны вились от природы, но у Мауры они были темно-русыми и слегка отливали спелой земляникой, тогда как короткие, до плеч, волосы Жоржетты были не столь густыми и более светлыми. Еще ребенком Маура отчаянно мечтала стать такой же красавицей, как ее тетушка.
Если уж говорить начистоту, Маура хотела бы, чтобы ее матерью была именно Жоржетта.
Ее родители, лорд и леди Кортвилл, были уже немолоды и мало интересовались своей единственной дочерью. Оба были почтенными учеными, и совместный интерес к науке породил глубокую духовную близость. Времени растить не очень желанное дитя у них не оставалось. К тому же их, вероятно, весьма огорчало то обстоятельство, что они не сумели произвести на свет наследника титула и фамилии.
По причинам, которых Маура не могла постичь, Жоржетта сжалилась над одинокой дочерью своей сестры. Лорд и леди Кортвилл много путешествовали, и Жоржетта позаботилась о том, чтобы в ее доме всегда было место для Мауры. Нельзя сказать, что Жоржетта являла собой образец материнских добродетелей – ей ведь надо было посещать балы, по вечерам выезжать в театр, очаровывать светских франтов. Пока тетушка предавалась своим увлечениям, за Маурой присматривали гувернантка и слуги.
Зато, когда Жоржетта возвращалась домой, она щедро дарила племяннице свое внимание и развлекала ее веселыми рассказами. В тетушкином доме Маура никогда не чувствовала себя посторонней. Нет-нет; она любила своих родителей, а они по-своему отвечали на ее привязанность. Они дали ей завидное образование, достойное девушки из высшего общества, одевали и кормили ее. Пару раз родители даже брали ее с собой в путешествие.
Однако же Маура была в очень большом долгу перед тетушкой. Жоржетта угадала в одинокой девочке родственную душу и впустила ее в свое сердце. Она наполнила безрадостное детство Мауры любовью, озорными проделками, смехом.
И только один раз, чуть больше двенадцати лет назад, тетушка напомнила ей об этом долге.
В итоге некто жестоко поплатился за верность Мауры своей тете.
– Ну, что хмуришься? – Жоржетта шутя ущипнула ее за щеку. – Неужто никак не можешь успокоиться из-за ожерелья? Да если все пойдет как задумано, это ожерелье останется в семье Уоррингтонов.
Ну да, конечно, речь шла о мистере Роуэне Лидсоу, втором сыне лорда Уоррингтона, его любимце. Роуэн был на три года старше Мауры и с детства был ее другом. Когда он приезжал из школы на каникулы, она поверяла ему свои тайны, они играли и веселились в Уоррингтон-холле. С тех пор как ей исполнилось шестнадцать, граф и тетушка постоянно намекали на то, что охотно согласятся, если эти двое свяжут себя узами брака. Когда Маура согласилась поехать в Лондон вместе с тетей и дядей, ей следовало бы догадаться, что Роуэну придется сыграть свою роль в их матримониальных планах.
– Тетушка, ты когда-нибудь перестанешь изображать из себя сваху? – спросила Маура, которой эта тема уже изрядно наскучила. Она отошла от зеркала. – Роуэн благовоспитанный молодой человек и замечательный друг. Однако он не предлагал мне руку и сердце. Если ты пригласила меня в Лондон только затем, чтобы вы с графом могли уговорить беднягу Роуэна сделать мне предложение, лучше закажи экипаж, чтобы я могла вернуться домой.
– И не увидеть Лондон? – с легкой насмешкой спросила Жоржетта, хорошо понимая, что племянница с таким же нетерпением ожидает этой поездки, как и она сама. – Неужто ты хочешь провести все это время взаперти, вместо того чтобы посещать музеи, слушать лекции, бывать на балах, играть в карты?..
Маура, не в силах противостоять ей, подняла руки, сдаваясь.
– Довольно! Все, что ты говоришь, очень верно. Как глупо было бы с моей стороны отказаться от такого щедрого предложения!
Почувствовав легкий приступ грусти, она опустилась в ближайшее кресло. Ну как объяснить тетушке, что перспектива быть словно цепями прикованной к Роуэну портила все удовольствие от такого замечательного приключения, как поездка в Лондон? Ведь если Роуэн будет все время рядом с ней, она мало чем станет отличаться от замужней дамы. Ей не удастся ночи напролет, до зари, кружиться в танце или кокетничать с загадочными джентльменами в театральной ложе. Ей уже двадцать два, и большинство девушек ее возраста провели в Лондоне не один и не два сезона. Многие успели выйти замуж и родить своим мужьям наследников. Лорд и леди Кортвилл были слишком поглощены своими научными изысканиями, чтобы вывозить дочь в свет – подобная банальность просто не заслуживала их сил и времени. Это упущение и собиралась исправить Жоржетта.
– Твоя грусть разрывает мне сердце! – Жоржетта опустилась на колени у ног Мауры. – Да, мы с Уоррингтоном ничего не желаем так, как твоей помолвки с Роуэном. Но мне ли не понять девичью душу? Ты молода, красива, у тебя есть деньги на то, чтобы удовлетворять свои прихоти. Тебе хочется, чтобы тебя боготворил не один-единственный мужчина, нет, ты мечтаешь, чтобы весь Лондон склонился к твоим ногам.
Маура не могла удержаться от смеха, слыша такие возмутительные речи.
– Ну, право же, тетушка…
Жоржетта приложила палец к ее губам.
– Ты мечтаешь о романтических ухаживаниях! Нет-нет, не спорь! Какой женщине захочется связать свою жизнь с мужчиной, который даже не удосужился завоевать ее благосклонность? Ты невинна, но созрела для глубокой страсти. Ты заслуживаешь того, чтобы испытать всю прелесть поэтической любви, заслуживаешь того, чтобы получать залоги верности и нежности. Ты должна узнать волнение, которое вспыхивает, когда влюбленный посылает тебе пламенные взоры через весь бальный зал, наполненный людьми, должна ощутить сладость поцелуя в тени сада.
Тетушка села в кресло, оперлась на спинку, медленно выпрямилась и потерла рукой поясницу.
– Роуэн не проявил усердия, ухаживая за тобой, и винить в этом надлежит, вероятно, твоего дядюшку и меня. То, что завоевано без труда, ценится гораздо меньше, чем битва, выигранная крайним напряжением сил. Да к тому же, если мой пасынок не сможет завоевать твое сердце в борьбе с соперниками, он не достоин моей племянницы.
Маура порывисто обняла Жоржетту. В ее тетушке удивительным образом сочетались тщеславие и великодушие. Если ее оскорбить, она могла быть опасным врагом – этот урок Маура усвоила на всю жизнь. Но сейчас девушку переполняло чувство благодарности к Жоржетте, такой проницательной и доброй.
– Должно быть, ты считаешь меня неблагодарной, потому что я желаю чего-то еще, когда вы с Уоррингтоном уже дали мне так много!
– Отнюдь! Я хочу, чтобы ты была счастлива, девочка, – проворковала Жоржетта, зарываясь лицом в ее волосы. – Более того, я полагаю, что ты недооцениваешь Роуэна. Вот увидишь: в нынешнем сезоне ты заставишь его ухаживать за тобой по-настоящему!
И леди Уоррингтон, довольная тем, что опасения Мауры рассеялись, ловко повернула разговор к прежней теме: какие драгоценности взять с собой в Лондон. Тетушка показывала ей фамильные изумруды Уоррингтонов, а Маура тем временем в глубине души задавалась вопросом: учла ли Жоржетта, что поездка в Лондон приведет их в тот мир, где обитает Эверод? Наследник графа вряд ли обрадуется, прослышав об их приезде. Маура могла лишь молиться, чтобы за те двенадцать лет, в течение которых они ничего не знали друг о друге, жажда мести в душе Эверода поутихла.
Глава 2
– Вечера в обществе les sauvages nobles стали невыносимо пресными, – заявил Эверод, потягивая бренди в особняке Рэмскара.
Вопреки этому желчному замечанию он с удовольствием провел сегодняшний вечер в кругу друзей. За минувшие годы их тесный круг пополнился женами Солити и Рэмскара, а сегодня с ними вместе была и десятилетняя сестра герцогини, Джипси[3]3
Цыганка (англ.).
[Закрыть]. Когда Эверод впервые увидел ее два года назад, она молчала, как немая. Очевидно, в то время ее неокрепший рассудок едва справлялся с тяжелыми ударами – потерей родителей и жестоким обращением бессердечного старшего брата. Теперь же, когда и она, и ее сестра Килби находились под защитой Солити, малышка Джипси трещала без умолку.
Блюда за ужином были отменными, а беседа за столом не позволяла скучать. Но за внешней веселостью скрывалась какая-то невысказанная тревога. Несколько раз Эверод приметил, как герцог Солити и его супруга обмениваются невеселыми взглядами. Килби, как ему показалось, даже вздохнула с облегчением, когда Рэмскар предложил мужчинам продолжить дружеские споры в библиотеке, где хранилась собранная графом коллекция старинного оружия, которой позавидовал бы сам Нельсон[4]4
Горацио Нельсон (1758–1805) – виконт, адмирал, выдающийся английский флотоводец.
[Закрыть].
Эверод лениво потягивал бренди и смотрел на хозяина дома, усердно ворошившего угли в камине. Небрежно облокотившись на каминную доску, за стараниями друга наблюдал и Солити, их признанный лидер. Раздражительный Кэдд отделился от прочих и мрачно размышлял о чем-то, глядя в распахнутое окно библиотеки.
– Быть может, мы покинем дам и нанесем визит в «Прихоть Мойры»? – предложил Солити. Речь шла об игорном притоне, владельцем которого был один из друзей его шурина. – Килби не будет возражать.
Кэдд невесело хмыкнул.
– Тебе-то герцогиня просто оторвет яйца, а вот Пэйшенс велит дворецкому Скримму принести ей с кухни самые тупые ножи. У женщин весьма своеобразные понятия о том, где надлежит развлекаться женатому мужчине. Уж конечно, не в известном всему городу притоне!
Солити расхохотался, качая головой.
– С каких это пор ты стал разбираться в том, о чем думают женщины?
– Я не говорил, что разбираюсь в этом, – отрезал Кэдд. – Какому мужчине под силу разгрызть такой твердый орешек? Зато я получаю искреннее удовольствие, наблюдая за тем, как вы, влюбленные остолопы, ищете радостей у семейного очага, набивая при этом шишки.
– О чем тут говорить? Нам с Кэддом очень забавно наблюдать за тем, как вы то и дело на чем-нибудь да обжигаетесь, а потом не знаете, что и делать, – весело прибавил от себя Эверод, оборачиваясь и поднимая бокал в честь Кэдда.
– Да, и не будем забывать, что нас это многому научило! – Кэдд чокнулся с Эверодом и подмигнул.
– А когда вы научитесь тому, что нельзя превращать мои личные дела в предмет балаганных насмешек? – Солити кивнул Рэмскару. – Что скажешь, Рэм? Может, отвести их в сад да поучить уму-разуму?
Рэмскар выпрямился и устало вздохнул.
– До сих пор это не приносило успеха. Вот если тебе нужен равный противник для дуэли, тогда я готов.
Хотя Рэмскар был ниже ростом, фехтовал он отлично – об этом все знали. Только дурак, оказавшись противником графа, счел бы, что у него есть шансы на победу.
– Конечно, предложение поглядеть, как красавчика Кэдда разукрасят синяками, звучит заманчиво, – проговорил Эверод, растягивая слова. – Но я думаю, сначала не мешает выяснить, зачем нас все-таки пригласили сюда на ужин.
– Эверод, что за околесицу ты несешь? – вспылил Кэдд. Он схватил со стола полный графин бренди и стал наливать всем по очереди.
– У меня, знаешь ли, чутье. Что-то затевается, друг мой. – Эверод сделал небрежный жест в сторону Солити. – Они с женой весь вечер обменивались хмурыми взглядами.
Маркиз отбросил упавшую на глаза прядь темно-русых волос.
– Не иначе как Солити прогневил герцогиню. Ты у нее в постели-то давно был?
– А кто сказал, что я доставляю своей жене удовольствие только в постели? – парировал Солити, но было видно, что шутка ему приятна.
– Сомневаюсь, чтобы герцогине доставило удовольствие слышать этот спор, – сдержанно напомнил Рэмскар, неисправимый миротворец.
– Нет, право, Кэдд, ты ведешь себя как провинциал! – Вероятно, Эвероду не стоило этого говорить: двадцатипятилетний маркиз выходил из себя по малейшему поводу. – Когда ты найдешь даму, способную терпеть твое присутствие, я научу тебя, как доставить ей удовольствие.
– Ты меня научишь, скотина? – прошипел Кэдд. – То-то я замечал, что твои возлюбленные исчезают в мгновение ока, как только ты начинаешь их неуклюже тискать.
Эверод вскочил на ноги и наградил приятеля вызывающей усмешкой.
– Они задерживаются достаточно долго, – во всяком случае, этого времени вполне достаточно, чтобы доставить удовольствие и себе, и им. А вот о твоих похождениях было бы интересно услышать! Скажи нам, сделай милость: когда ты в последний раз был с ласковой, сговорчивой красоткой? Или тебя теперь больше привлекают мужчины?
Гримаса ярости исказила лицо Кэдда, и Эверод понял, что зашел слишком далеко. Он хотел было извиниться, но маркиз резко оттолкнул его, и Эверод врезался в хрупкий столик, все четыре ножки которого тут же с громким треском сломались.
– Довольно! – прорычал Рэмскар и бросился к драчунам. Кэдд успел еще нанести удар Эвероду в живот, прежде чем Солити оттащил его.
– Эх, старина, раньше бы чуть-чуть! – сказал герцогу Эверод, ощупывая свой живот и немного морщась.
Рэмскар укоризненно покачал головой и протянул руку Эвероду, помогая ему встать.
– Если ты будешь дразнить Кэдда, то получишь в ответ не то, на что рассчитываешь.
– Твоя правда. Просто мне надоело дожидаться, пока вы с Солити перейдете к сути дела. – Эверод выпрямился, снова скривился от боли и тут же саркастически усмехнулся, когда его взгляд упал на столик: от того остались одни щепки, годные теперь разве что на растопку. – Похоже, я должен купить тебе стол.
– А мне – принести извинения, черт тебя побери! – вмешался в их диалог Кэдд, вырвавшийся из цепкой хватки герцога.
– Не стоит об этом говорить, – откликнулся граф на слова Эверода. Скрестив на груди руки, он переводил взгляд с одного драчуна на другого. – Ну что, угомонились?
Эвероду хотелось дать издевательский ответ, но он поймал предостерегающий взгляд Солити и прикусил язык. Кэдд, хотя и никак не мог успокоиться, помалкивал, только то и дело бросал сердитые взгляды на Эверода. Они подружились еще в ранней юности, и, если случалось разбить друг другу носы до крови или обидеть побольнее, они считали это проявлением дружеской симпатии. По правде говоря, Эверод любил маркиза как брата. Как только Кэдд немного отойдет, все будет забыто – до следующей стычки.
– Тому, кто привык разбираться с вами, задирами, вырастить наследника рода Карлайлов – сущие пустяки, – резюмировал Солити. Затем он наклонился, поднял с полу бокал Кэдда и поставил его рядом с графином.
– Припоминаю, твоя матушка говорила, что с тобой хлопот было хоть отбавляй, – ответил Эверод, снова развалившись на диване. – А старый герцог очень тобой гордился.
– Кстати, о делах семейных… – начал Рэмскар, обмениваясь выразительными взглядами с Солити.
Эверод прикрыл глаза и мысленно выругался. До его друзей уже дошли слухи о приезде в Лондон лорда и леди Уоррингтон.
– Мне бы не хотелось. Этот предмет в лучшем случае скучен.
– Черт побери, да ведь старик Уоррингтон в городе, верно? – догадался Кэдд. В голосе его прозвучало негодование, ибо недавняя обида отступила перед чувством привязанности к Эвероду.
– Да. Моя матушка встретила лорда и леди Уоррингтон на вечернем приеме. Памятуя, что ты с отцом в ссоре, она сочла необходимым тебя предупредить. – Солити внимательно посмотрел на Эверода. – А ты, выходит, уже и сам знаешь.
– Солити, будь любезен передать своей матушке мою признательность, – тихо сказал Эверод. – Как ты думаешь, примет она от меня маленький подарок в знак благодарности?
– Разумеется, – отвечал с недовольной гримасой герцог. – Впрочем, достаточно и записки. Если ты станешь делать герцогине подарки, она расценит это как разрешение вмешиваться в твою личную жизнь.
– Или сделает так, что Солити ничего другого не останется, кроме как убить тебя, – тихонько пробормотал Рэмскар за спиной виконта.
Даже при жизни обожаемого супруга ныне вдовствующая герцогиня славилась тем, что ее любовники были на двадцать лет моложе ее. Эверод, со своей стороны, успел приобрести репутацию отчаянного покорителя сердец, противостоять которому не могла ни одна встреченная им женщина. И пусть Эверод считал вдовствующую герцогиню пленительной женщиной, он ясно понимал, что затеет смертельную игру, если попытается добиться от матери друга чего-то большего, нежели материнская забота.
– Напрасно беспокоишься, Рэм. – Эверод запрокинул голову, чтобы видеть его. – Если уж на то пошло, я для герцогини староват.
Солити откашлялся.
– Я более не желаю слышать рассуждений о том, какие мужчины по нраву моей матери, – сказал он тоном, не допускающим возражений. Несмотря на свое беспутство, герцог не забывал о сыновнем долге, внушенном ему воспитанием. – Мы говорили об Уоррингтонах.
Эверод одним глотком допил свой бренди.
– Это ты говорил, Солити, а не я. Чем будет заниматься Уоррингтон в Лондоне – это его дело, лишь бы он не лез в мои дела. – Эверод со стуком поставил бокал на приставной столик и наклонился, собираясь встать с дивана.
– Да ты прямо филантроп, Эверод, – фыркнул Кэдд. – Старик-то чуть голову тебе не отхватил.
Вспоминая об этом, виконт всякий раз ясно видел тот миг, когда клинок отца вонзился в его беззащитную шею, чувствовал, как теплая кровь струей заливает лицо и грудь, а жизнь уходит из него с каждым толчком сердца – пока рану не удалось перевязать. Он никогда и никому не рассказывал о бесконечно долгих часах после происшествия, когда он был уверен, что вот-вот умрет, о страхе, от которого ему никак не удавалось избавиться.
Но ироническая усмешка скрывала его мрачные мысли.
– Ну я же не сказал, что брошусь ему на грудь! Если Уоррингтон способен рассуждать здраво, он должен понимать, что за минувшие двенадцать лет я стал немного мудрее и в тысячу раз упрямее.
Тогда чувство вины и стыд связали Эверода по рукам и ногам. Он заслужил отцовский гнев. Одного он никогда не сможет простить: Уоррингтон поверил жене, оклеветавшей его старшего сына. Он поверил лживой шлюхе, а Эверод был изгнан из дому и забыт.
Впрочем, быть может, и не всеми забыт.
Если ему не солгали, то в лондонском особняке Уоррингтонов проживает сейчас мисс Маура Кигли. «Интересно, – подумал Эверод, – а не вспоминает ли она обо мне хоть иногда?»
Он ее не забыл.
Солити вскочил на ноги, явно не удовлетворенный словами Эверода.
– Милый мой, да ведь это твой отец! А что, если его приезд открывает путь к вашему примирению? Не пора ли залечить старые раны?
Эверод рассеянно потрогал шрам под левым ухом.
– Есть раны, которые так и не залечиваются до конца. – Он предостерегающе поднял руку, не позволяя Солити возразить. – Ладно, я не собираюсь снова ссориться с отцом, так что вы все можете не беспокоиться. Не стану я и пытаться завоевать расположение Уоррингтона, а его титул и богатство со временем и так перейдут ко мне.
Да, но Маура Кигли не относится к числу членов их семьи!
Погруженный в свои мысли, Эверод разглядывал донышко пустого бокала. Когда его выпроводили из Уоррингтон-холла и изгнали из семьи, Маура была совсем еще ребенком.
Хорошенькая в детстве, сейчас она, вполне возможно, превратилась в очаровательную женщину.
Вроде Жоржетты.
Эта горькая мысль укрепила Эверода в его решении.
Одна красивая тварь использовала его в своих целях и безжалостно выбросила. Он не позволит размягчить свое сердце воспоминаниями о ребенке с глазами цвета морской волны. А почему, собственно, не сделать Мауру Кигли орудием своей мести? Уж такого поворота Жоржетта совсем не ожидает! Пусть графиня тревожится из-за того, что он в Лондоне, а он тем временем ублажит в постели ее драгоценную племянницу – она вполне заслужила это своей бессовестной ложью в защиту тетушки. Такой план представлялся Эвероду абсолютно справедливым.
Предвкушая его осуществление, виконт стал постукивать костяшками пальцев по ножке бокала.
Нет никакого смысла сводить месть к единственной ночи совращения. Можно будет много недель удовлетворять свои желания посредством упругого, податливого тела Мауры.
А уж в том, что ей это понравится, Эверод не сомневался – порукой тому был его опыт в искусстве любви.
Самым забавным было бы так влюбить в себя Мауру Кигли, чтобы она стала его сообщницей и сама помогла исполнить его план.
