Текст книги "Крылья любви"
Автор книги: Барбара Мецгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Глава 10
Рэндольфы приехали ранним утром на следующий день со всеми своими вещами, сыном и старенькой собачкой.
– О, я, кажется, не упомянул, что у них есть собака? – спросил Ардет у Джини, когда взаимные представления состоялись.
Джини понравились Рэндольфы. Приятные в общении, откровенно благодарные за то, что получили новые должности, восхищенные предназначенными для них комнатами и крепко привязанные друг к другу. Права прислуги, собственно говоря, никакие охранялись, и супружеская чета осталась без жалованья, без пенсий и даже без рекомендательных писем. Но они удовлетворялись взаимной поддержкой, тем, что имеют друг друга. Джини этому позавидовала.
После того как он помог перенести вещи в дом, юный Шон Рэндольф был отправлен в школу, несмотря на его заявление, что он уже выучил все буквы и цифры и теперь мог бы работать в конюшне. Когда Джини пригласила миссис Рэндольф обойти вместе с ней весь дом и познакомиться таким образом с жилыми и подсобными помещениями, маленькая лохматая собачка затрусила следом за ними.
– Не подумайте, мэм, что она будет вертеться под ногами. Она толстая, ленивая, только и любит, что поесть, да чтобы ей почесали за ушами, да подремать на солнышке. Старая Хелен будет, как всегда, спать в ногах постели у мальчика.
Джини не возражала. Зато Олив возражал, да еще как!
– Адский пес! Адский пес!
Гремлин вспомнил злобных псов-демонов и поднял такой невероятный шум, что половина лондонских голубей взлетела над городом.
Миссис Рэндольф заткнула уши пальцами, а слезливая горничная Сьюзен, которую в доме прозвали горшком с водой, немедля разревелась в голос.
Ардет, который как раз в это время показывал мистеру Рэндольфу винный погреб, примчался со всех ног, готовый защищать своих подопечных от всевозможных посягательств.
Граф посадил ворона себе на сгиб локтя и глянул одним своим черным и блестящим глазом в такой же блестящий и черный глаз птицы.
– Ты хочешь туда вернуться?
Он имел в виду отнюдь не винный погреб. Гремлин в ответ только щелкнул клювом.
– Собака останется здесь. Вы подружитесь.
– Подружимся?
– Ну да. Станете друзьями. Понял?
– Я… да.
Когда Рэндольфы уже обосновались в доме, Олив все-таки показал, кто тут главный. Он научился подражать голосу мистера Рэндольфа и подавал собаке команды «Сесть!», «Встать!», «Ко мне!» и так далее – исключительно ради собственного дьявольского удовольствия. В конечном счёте он все же оставался бесом. Он также приучил собаку делиться с ним едой, не то принимался клевать ее в зад. Утомившись, усаживался бедняжке Хелен на ее широкую спину и нес патрульную службу в саду за домом, охраняя его от нежелательных гостей, в том числе и от ястребов.
Скоро в доме стало чище, спокойнее, жизнь упорядочилась. Хлопот, однако, тоже хватало, поскольку все и каждый помогали Джини подготовиться к приему у принца. Видимо, все понимали важность первого появления графини в большом свете. Всем хотелось угодить симпатичной новой хозяйке, а еще больше – новому хозяину. Одна из его редких улыбок или слово похвалы ускоряли работу и делали ее более легкой. Казалось, то, что доставляет радость лорду Ардету, доставляет радость всем в доме. Должно быть, у него на это есть особый дар, считала Джини. Богу ведомо, что и она хотела доставлять ему радость.
Мисс Хэдли и Мари вели бесконечные дискуссии о платьях и прическах, а также о модных аксессуарах, почти не уделяя времени Джини, за исключением тех часов, когда обучали ее придворным манерам. Мисс Хэдли в точности знала, как низко надо приседать в реверансе перед королевскими особами, не упустила и того, как надо подниматься из этой позиции, чтобы не потерять равновесия и не упасть вверх тормашками.
Настроение у Джини было, в общем, неважное. У нее замечательный муж – странный и нередко пугающий, но добрый, и хотя, как иногда говорят, крыша у него поехала, но не слишком заметно. По крайней мере, никто из посторонних не замечал, что он помешанный, или же они считали вполне естественным, что знатный человек обращается к призракам… на нескольких древних наречиях. Магические фокусы Джини предпочитала не замечать.
Но как бы там ни было, Ардет ее муж, который вот-вот может в ней разочароваться. Она предполагала, что он не испытывает влечения к ней как к женщине, потому что он больше не подходил к ее двери и не ужинал с ней наедине. А теперь он того и гляди убедится, что она не принята в светском обществе, а он, бесспорно, хотел, чтобы дело обстояло иначе. Он, наверное, уже осознал, что совершил неудачную сделку. Правда, хозяйство в доме, благодаря женщинам, более опытным, чем она, идет сейчас гладко, но это и все. Джини не могла найти песочные часы, хотя объехала все ломбарды, адреса которых дал ей юный Шон, в надежде, что кто-нибудь нашел их и продал. Ни в одной из таких лавок не нашлось ничего, что напоминало бы маленькую брошь, красочно описанную Ардетом. Даже этого она не смогла для него сделать.
Хуже всего то, что она никогда не станет такой леди, какой он заслуживает.
Мисс Хэдли научила ее тонкостям придворных поклонов. Миссис Рэндольф приготовила настойку на мяте, которая избавляла Джини от тошноты. Шон подарил счастливую кроличью лапку. Олив принес жемчужину. Мари порой проводила целые ночи за шитьем вместо того, чтобы навещать Кэмпбелла в конюшне. Расстроенный Кэмпбелл тем не менее начищал карету до немыслимого блеска, чтобы графиня, не дай Бог, не испачкала свои юбки. Даже плаксивая горничная Сьюзен внесла свой вклад: расспрашивая своего нового поклонника, лакея из соседнего дома, она выяснила, что его хозяева получили приглашение на какой-то прием уже после того, как граф и графиня побывали у них с приватным визитом. Для Джини такое сообщение было все равно что приговор к тюремному заключению; от волнения у нее вспотели пальцы, и она уронила на пол еще одну из драгоценных китайских ваз, которую в это время держала в руках. Сьюзен, разумеется, расплакалась в три ручья.
Тем временем мистер Рэндольф посетил разок-другой местный паб, где проще простого было выяснить из разговоров завсегдатаев, кто приглашен на высокий раут, и таким образом подготовить лорда Ардета. Заодно дворецкий разузнал, кто из генералов поддерживает установление пенсий для ветеранов. Получил он и сведения о том, что некий виконт не прочь продать принадлежащую ему угольную шахту, в которой произошел обвал. Как выразился граф, такая информация дороже золота, ибо позволит его агентам продолжить начатую им деятельность после его отбытия. Рэндольф решил, что его сиятельство имеет в виду отъезд в родовое поместье после рождения графиней ребенка. Ардет имел в виду окончательный уход.
Было чрезвычайно важно, чтобы он вошел в круг этих аристократов как равный им, вошел так, чтобы впоследствии никто не стал бы задавать никаких вопросов. Это был его шанс доказать, чего он стоит. Проклятие, но этот шанс был ему необходим, он жаждал его получить! Иногда ему хотелось ткнуть себя ножом, чтобы только увидеть, как потечет кровь.
Джини тоже должна занять свое место. Когда она обоснуется в Ардсли-Кип, то по праву станет первой леди в округе, и местное общество должно будет ее принять. Он был намерен добиться того, чтобы и у лондонцев не оставалось иного выбора – ради этого он был готов пойти на любые фокусы и манипуляции. Запустил бы кота к голубям или, скажем, ворона к этим щеголям. Увидеть бы, какая такая голубая кровь потечет из ран, нанесенных острым клювом разбушевавшегося гремлина… Джини принадлежит ему, и больше никто и никогда не посмеет показать ей спину. Кстати, она должна встретиться со своими родственниками, иначе тоска не перестанет терзать ей сердце. Ее злобная сестра, как стало известно Ардету, намерена появиться в Карлтон-Хаусе вместе со своим мужем, старшим братом Элгина, Роджером, бароном Кормаком. Ардет не сказал Джини об этом. Излишек информации бывает опасен.
Джини нервничает. Ардету очень хотелось утешить ее успокоить… Не воздействием на ее разум, нет, живым прикосновением рук, ласковым и согревающим. И более того.
Гораздо более.
Он почти уже примирил свои обеты со своими желаниями. Джини его жена, и она ему желанна. Она не оплакивает Маклина, и он, Ардет, ей небезразличен. Нет ничего греховного в том, что мужчина занимается любовью со своей женой, разве не так? Потом он вдруг вспомнил, что он не вполне такой мужчина, каким Джини его считает.
Может, он никогда им и не станет, если отдастся чувственным инстинктам, забыв о своих благородных намерениях. Были у него и более глубокие соображения. Ардет не был уверен, что будет вести себя как джентльмен в объятиях Джини. После долгих веков без женщины? Он может ее напугать. Более того, утратив контроль над собой, он может причинить ей боль. «Маленькая смерть» сексуального финала может обернуться чем-то и в самом деле опасным для жизни.
Это уже нечто в духе условий дьявола, который предоставил Ардету шесть месяцев, а потом целую вечность, чтобы оплакивать их. Именно так долго Ардет чувствовал бы свою вину, если бы причинил боль своей жене.
Вот почему он сторонился ее так долго, как только мог.
Но в тот вечер, на который был назначен торжественный прием у принца-регента, Ардет не мог сторониться Джини, делать вид, что не замечает ее, и вообще прикидываться равнодушным. Увидев, как его красивая, соблазнительная жена спускается с лестницы, он едва удержался от того, чтобы не взбежать по этой лестнице вверх, не подхватить Джини на руки и не отнести ее к ней или к себе в спальню, да в любую комнату, где есть кровать. Черт побери, в любую комнату, где есть ковер и дверь. Он сорвал бы с ее соблазнительного тела это блестящее платье, распустил ее сияющие волосы и сделал бы ее своей женой в полном смысле этого слова.
Как же она хороша в этом платье серого цвета, почти того же темного оттенка, как полуночное небо; черная кружевная накидка, которая скрывала ее беременность, усыпана была серебряными блестками, сияющими, как звезды в безлунную ночь. Волосы были забраны в узел на макушке, скрепленный бриллиантовой диадемой. Ардет дивился тому, как он мог при первом знакомстве счесть ее всего лишь миловидной.
Он видел великое множество красивых женщин, большинство великолепных королев и куртизанок своего времени, слишком чисто уходивших из жизни в расцвете красоты. Как правило, они были суетными созданиями и при встрече с ним беспокоились прежде всего о том, как они выглядят, как будто ему было до этого дело. Он их не разглядывал, он просто выполнял свою работу.
Сейчас он замечал каждую черточку.
Леди Ардет была не просто хороша собой. Он понимал, что она испытывает чувство страха, но ее врожденная смелость пробивалась через этот страх, добавляя новые оттенки к тому, что было на поверхности. Ее собственные усилия сделать себя как можно привлекательнее и свет новой жизни, озаривший ее, сделали ее облик достойным воплощения на художественном полотне. Она стала совершенной. Она принадлежит ему. Она, но не ее ребенок.
– Мы можем ехать?
Ардет подошел к нижней ступеньке лестницы и подал Джини руку.
Слава Богу, что он здесь, подумала Джини, так как она к этому времени почти утратила способность твердо держаться на ногах вместе с остатками уверенности в себе.
Однако ни единого доброго слова или комплимента не сорвалось с крепко сжатых губ графа. Теплая улыбка ни разу не согрела его смуглое лицо. Он был так же суров и замкнут, как тогда, когда она впервые встретила его в полевом госпитале, занятого только спасением жизней и ничем больше. Сегодня он был намерен покорить высший свет по своим собственным причинам, понятным ему одному, и Джини понимала, что она не вправе жаловаться.
Поездка в карете показалась ей бесконечной и в то же время слишком короткой. Лорд Ардет сидел напротив, всячески стараясь не помять ее юбки и в то же время не обращая никакого внимания на ее взбудораженные чувства. Они не сказали друг другу ни слова до тех пор, пока карета не остановилась в конце длинной череды других экипажей.
– Как я понимаю, никто не собирается выходить из экипажа и двигаться далее пешком, – сказал Ардет. – Вот глупцы. Они давно уже были бы в доме и веселились в свое удовольствие.
Веселились? Предполагается, что именно этим они будут заниматься? Джини охотно осталась бы в карете на всю ночь, это было бы для нее предпочтительнее, однако она спустилась из кареты на землю, когда пришла их очередь, с высоко поднятой головой и глядя прямо перед собой, такая же надменная и невозмутимая, как любая из дам бомонда. Она не принадлежала к этому обществу по рождению, но благодаря замужеству заняла в нем подобающее положение, одетая и увешанная драгоценностями в соответствии с обстоятельствами. Ее супруг вполне может ею гордиться. Если он и заметил, как дрожит рука, которой она опирается на его руку, то не упомянул об этом.
Джини почувствовала облегчение, уяснив, что представляться принцу им не придется с ним наедине, как она боялась. При сем присутствовали генералы союзнических армий, члены кабинета министров, личные друзья принца и несколько его бывших любовниц. Она никого из присутствующих не знала, и никто не смотрел на нее, когда по кивку принца Ардет подвел ее к нему.
Мисс Хэдли могла бы гордиться реверансом Джини. На принца это, кажется, произвело хорошее впечатление. Он широко улыбнулся. Впрочем, все знали, что ему нравятся хорошенькие женщины.
– О, Ардет, скажу вам, что мы строили различные предположения по поводу вашего неожиданного выбора. Разговоров было предостаточно, знаете ли. Но теперь нам все понятно.
Граф слегка поклонился, потом сдвинул брови, так как принц, взяв руку Джини в свои, задержал ее на более долгое время, чем допускал строгий придворный этикет.
– А с вами, моя дорогая, – обратился его высочество к Джини настолько громко, что каждое слово могли услышать все присутствующие в приемном зале, – мы жаждали познакомиться как с новой для нас супругой пэра. Или мне следует предложить вам еще и титул Несравненной, а?
Он рассмеялся – от этого смеха затряслись его отвислые щеки и зазвенели бесчисленные медали на широкой груди. Окружавшие принца прихлебатели тоже рассмеялись и закивали с должной обязательностью.
Ардет уставился горящими глазами на руку Джини, все еще зажатую в толстых пальцах принца. Он не решался причинить этим пальцам острую боль или неудержимый зуд, во всяком случае, здесь, на приеме. Принц не обратил на него внимания и адресовался к Джини на этот раз негромко, предназначая свои слова для нее одной:
– Мы не знали, посылать соболезнования или поздравления. Трудный выбор, не так ли?
Джини не поняла, чей выбор он имеет в виду: свой или ее, но ей показалось, что он искренне тронут ее положением, и потому она, опустив голову, сказала:
– Вы очень добры, сир. Благодарю вас за понимание и за ваше милостивое приглашение.
– Прекрасно сказано. Но берегитесь, моя дорогая. Старым сплетницам это не нравится. Эти кошки не одобряют ваш поспешный брак и то, что вы не соблюдаете траур. Они начнут искать недостатки в вашей наружности и в ваших манерах. Но главным образом их выводит из себя то, что вы подцепили богатого графа прежде, чем они смогли запустить в него свои когти. – Он наклонился к ней еще ближе, так близко, что она услышала поскрипывание его корсета. – Скажу по секрету: они и нас не жалуют.
Непопулярность принца ни для кого не была секретом, хотя Джини сочла невежливым говорить об этом сейчас. Газеты были полны критических суждений о принце, обвинений в расточительстве и беспутстве, а также полученных от лондонской прислуги сведений о том, что их хозяева недовольны таким правителем.
– Не позволяйте им обижать вас, – продолжал принц. – Таков наш совет. Мы благополучно обошлись без их одобрения. Мы радовались жизни. Поступайте и вы в том же духе.
Джини подумала, что это прозвучало как приказ, и едва не рассмеялась нервным смехом, так как нервы ее были напряжены. Как может считать этот не в меру растолстевший государь, будто по его приказу подданные станут счастливыми?
Джини не была уверена, что сможет выполнить королевский указ. Не была она уверена и в том, что Ардет не устроит сцену, если принц не отпустит ее руку, которая чувствовала не слишком приятное тепло его пальцев даже сквозь перчатку. Не могла же она попросту высвободить руку из хватки принца или наступить ему на ногу, как она однажды поступила по отношению к одному наглому капралу в армии… Она пробормотала нечто более или менее подходящее к случаю и посмотрела на своего мужа.
То же сделал и принц.
– Сверх того, Ардет сумеет с ними справиться. Даю слово, что не знал такого мастера убеждать людей.
– Да, он умеет быть убедительным, – согласилась Джини. – И чаще всего оказывается прав.
– Положитесь на него. Именно так поступили бы мы. Ведь не скажешь, что он из тех, кто не прислушивается к доводам разума? Богатым и красивым джентльменам все прощается. Строгие судьи могут сколько угодно повторять, что презирают выскочек, но любая из этих дам дала бы себе отрезать руку по локоть ради того, чтобы занять ваше место.
Если он немедленно не отпустит ее руку, Ардет может лишить принца его собственной конечности. Джини слегка посторонилась, чтобы уступить место женщине весьма плотного сложения, которая явно старалась попасть принцу на глаза.
Эту особу трудно было не заметить. Почти такая же толстая, как его высочество, она нацепила на себя примерно столько же драгоценных украшений – колец, серег, подвесок и так далее, – сколько у принца на груди было медалей. В волосах у нее покачивались павлиньи перья, а на платье из бирюзовой с золотом ткани, казалось, едва хватило материи во всей Франции.
Джини сделала реверанс и двинулась прочь в сопровождении Ардета, который не отступал от нее ни на шаг.
– Не забудьте хорошенько повеселиться, – высказал пожелание регент перед тем, как выбросить Джини из головы. – Славная победа, да, славная!
Кажется, сам принц намеревался повеселиться от души.
Глава 11
– Напыщенный осел.
Джини взглянула на мужа, на губах у которого играла улыбка, тонкая, как ее газовая накидка.
– Вы имеете в виду принца? – спросила она встревоженным шепотом, словно их могли подслушать и арестовать за подстрекательство к мятежу. – Его высочество был очень добр.
– Не добрее ворона. И не умнее.
– Господи, неужели вы позволили Оливу прилететь сюда? Что, если он… понимаете… на какое-нибудь произведение искусства во дворце? Или на самого принца?
Прежде чем Ардет успел ответить, к ним подошел конюший принца, сэр Кельвин, чтобы проводить их к группе джентльменов, с которыми Ардет непременно хотел встретиться. Джини не могла с уверенностью судить о том, что именно перешло в карман баронета из рук ее мужа, но ясно видела, что Ардет что-то положил туда. Возможно, это были какие-то указания принца. Вполне вероятно, что иначе собравшаяся у регента знать не приняла бы ее в свое общество, решила Джини. Они были вежливы, хоть и сдержанны, и гораздо более интересовались путешествиями Ардета, его внезапным возвращением и его планами на будущее, чем его сомнительной женой. То, как он будет голосовать в парламенте, было куда важнее того, каким образом он попал в плен.
Джини не возражала. Она получила возможность перевести дух – настолько, насколько это было возможно в туго зашнурованном корсете, который Мари убедила ее надеть. И слава Богу, что с ее представлением принцу покончено. И она не скомпрометировала Ардета. Но разумеется, вечер еще только начинался.
Джини наблюдала за мужчинами, окружившими Ардета, и отметила про себя, что ни один из них не был таким высоким, видным и красивым. Ни один не держался с таким естественным достоинством, даже иностранные принцы, которые восхищались тем, что он с каждым из них говорит на его языке.
Скоро гости всей гурьбой переместились в просторный зал, в котором оставшиеся пять сотен удостоенных приглашения на прием выстроились в очередь, дожидаясь представления принцу-регенту. Джини еще раз поблагодарила Бога за то, что была избавлена от этого сурового испытания.
Мимо них прошли несколько военных, а тот самый придворный, которого подкупил Ардет, представил их герцогу, члену королевской семьи, который одарил их небрежным и неприязненным взглядом. Затем наступила очередь русского графа, который щелкнул каблуками, и некоего маркиза, направившего на Джини свой лорнет.
Сэр Кельвин удрученно покачал головой, видимо, признавая несостоятельность своей попытки привести кого-либо из присутствующих на приеме леди в тот уголок зала, где стояли Ардет и Джини, как бы окруженные невидимым забором. Ардет пожал ему руку, еще одна свернутая банкнота перешла в ладонь сэра Кельвина, после чего тот испарился.
– Это безнадежно, милорд, – сказала Джини. – Лучше бы вы поберегли ваши деньги.
– А вы бы лучше называли меня по имени, по крайней мере, здесь. Иначе подумают, что мы с вами чужие друг другу. А им и без того хватает поводов для сплетен о том, что им кажется странным.
Но ведь они и в самом деле чужие друг другу, разве не так? И один из них определенно обладал некоторыми странностями. Джини сделала шаг к Ардету, чтобы продемонстрировать обществу, что они находятся в близких отношениях, но при этом и сама она почувствовала себя лучше.
– Хорошо, Ардет. Но все же ни одна из этих леди не имеет намерения познакомиться с нами.
– Так познакомимся мы с ними, в чем дело?
– Вы не можете вот так запросто подойти к респектабельной леди и представиться. Это не очень корректно. Надо, чтобы кто-то представил вас.
– Разве вы не слышали о том, что сами стены дворца представляют вас всем присутствующим в них? Идемте.
Джини попыталась сделать шаг назад, но Ардет был тверд в своем намерении. Он взял с подноса у проходившего мимо официанта стаканчик пунша и вручил его Джини, потом взял с того же подноса еще два стаканчика. Подошел к двум уже немолодым леди в тюрбанах и жемчугах. Обе дамы с улыбкой приняли его подношение и его поклон, а также то, что он назвал свое имя. Но лица их сделались каменными, когда он представил им Джини. Обе тут же заявили, что им необходимо срочно зайти в дамскую комнату, чтобы поправить оборки.
Ни у той, ни у другой из дам на платье не было никаких оборок.
– Вот видите? Мне надо бы удалиться, чтобы вы могли поговорить с влиятельными джентльменами.
Но Ардет еще только начинал. Он увидел темноволосую молодую женщину, которая скромно стояла в сторонке в полном одиночестве, и повел Джини прямо к ней. Леди явно нуждалась в чьем-нибудь обществе, но она говорила только по-итальянски. Ардет обменялся с ней несколькими фразами и двинулся дальше, властно увлекая за собой Джини.
Тут и появился сэр Кельвин под руку с весьма почтенного возраста герцогиней, сверкающей бриллиантами. Герцогиня ответила на реверанс Джини любезной улыбкой, потом сказала:
– Я что-то не расслышала ваше имя. Просто не выношу молодчиков, которые не говорят, а бормочут, хотя этот и приходится мне племянником.
Она приставила к уху ладонь. Ардет громко и отчетливо представил себя и свою жену во второй раз.
– О, вот и мой муж наконец-то. Он хочет поскорее уехать домой. Долг исполнен, и этого достаточно, как вы понимаете.
Взгляд, который она бросила на сэра Кельвина, не сулил ничего хорошего его надеждам на наследство.
Герцогиня удалилась, и возле Ардета и Джини вновь образовалось совершенно свободное пространство.
– Пожалуйста, Ардет, не можем ли и мы уехать?
Он мог бы привести в оцепенение всех этих надутых спесью щеголей и щеголих, явись он перед ними, как это бывало в прошлом, в обличье Вестника Смерти, но сейчас он хотел, чтобы они обратили внимание на его красивую жену, поняли, как она добра и хороша, насколько она выше их ничтожного одобрения. Хотел настолько, что готов был пустить в ход свое искусство влиять на умы людей и подчинять их своей воле.
Но он не мог устроить сцену. Это повредило бы его планам. Кроме того, Джини выглядела совершенно измученной, почти больной.
– Вам не станет дурно?
Джини подумала, не сослаться ли ей и в самом деле на дурное самочувствие и объяснить этим свое желание покинуть дворец, но она еще не овладела искусством притворяться.
– Нет. Ничего подобного.
– Надеюсь, вы не упадете в обморок. Я слышал, что леди иногда теряют сознание от пребывания в толпе, но вы достаточно сильны, чтобы избежать этого. Крепкая косточка!
Джини сейчас проклинала совсем другие «косточки» – пластинки твердого китового уса в корсете, которые кололи ей спину.
– Нет, я в обморок не упаду, – твердо повторила она.
Еще чего не хватало! Позволить, чтобы скандалезные бульварные листки называли «хилой» или еще как-нибудь!
Ардет все еще что-то обдумывал.
– К черту! Неужели в этом чудовищном дворце даже присесть негде?!
Один взгляд на парочку щеголей – и два кресла у стены опустели.
– Присядьте. Пойду принесу вам еще пунша.
– Лучше лимонада, если вам удастся его найти. И какой-нибудь бисквит. Наверное, я просто голодна. Я мало ела, потому что очень волновалась.
Оказывается, страх отбивает аппетит.
Джини предпочла бы, чтобы кресла стояли где-нибудь за пальмой или за колонной, но была благодарна судьбе уже за то, что может дать отдых ногам и избавиться от бесцеремонных взглядов множества людей. Она видела, как Ардет лавирует в толпе, которая становилась все более плотной по мере того, как укорачивалась очередь тех, кто ожидал представления принцу. Толпа росла, и оттого в помещении становилось все более душно и жарко. Джини обмахивалась веером, не сводя глаз с темноволосой головы Ардета. Она была бы самой высокой точкой в этом многолюдье, если бы не еще более высокие плюмажи из перьев на головах у дам.
С Ардетом здоровались многие, некоторые из мужчин обменивались с ним рукопожатиями. Две женщины подошли к нему сами, улыбаясь и хлопая ресницами. Веер Джини при этом задвигался с лихорадочной скоростью.
К Джини не подошел никто, если не считать сэра Кельвина, цвет лица у которого казался почти таким же зеленым, как ветви плюща, вышитые на его жилете. Джини решила, что Ардет приставил к ней светловолосого баронета в качестве бдительного стража, которому, собственно говоря, нечего было ей сказать. Они поговорили о погоде, о духоте в помещении, о том, что людей собралось очень много, и это заняло некоторую часть времени, пока Ардет отсутствовал. Затем сэр Кельвин просто молча стоял возле свободного кресла, отступив примерно на шаг от своей подопечной. Джини хотела, чтобы он удалился, но юный придворный явно имел на этот счет строгие указания и нуждался в деньгах Ардета, даже если сама герцогиня оплачивала его содержание.
Джини подумывала, не поискать ли ей самой дамскую комнату, но опасалась, что Ардет станет беспокоиться, если она уйдет оттуда, где он ее оставил. К тому же она сомневалась, найдет ли потом обратную дорогу. Опасалась она и того, что в отсутствие Ардета холодность дам по отношению к ней превратится в открытую враждебность. Она помнила злобу своей бывшей свекрови и оскорбления, которыми ее осыпали в Брюсселе. Оставаясь на месте, она по крайней мере была в безопасности. И сидела, как сорняк среди роз, и потому сорняк особо вредный…
Что касается Ардета, то он вознамерился проделать кое-какие манипуляции с пуншем. Именно поэтому он и не отправил этого бесполезного глупца баронета за пуншем для Джини. Усилить действие напитка значило бы достигнуть большей степени воздействия на чересчур разборчивых леди… если Ардет еще не окончательно утратил свои способности. В таком многолюдстве он не мог рассчитывать ни на зрительное воздействие, ни на власть своего прикосновения, так что ему оставалось прибегнуть только к самому обычному обману, а проще сказать, к жульничеству. Ардет подумал, что, пожалуй, у него еще нет настоящего сердца, стало быть, перед ним прямая дорога в вечный адский огонь. И до этого необходимо по возможности облегчить Джини ее жизненный путь.
Какая-то женщина остановилась возле столика с закусками и напитками, потягивая пунш из стаканчика. Немолодая, седовласая дама в очках. Она была хорошо одета, но никаких плюмажей из перьев на голове и никаких драгоценностей на шее и на груди у нее не было. В отличие от жаждущих развлечений болтливых сплетниц, на которых Ардет вдоволь насмотрелся сегодня, эта почтенная матрона выглядела умной и серьезной женщиной, на разум которой трудно оказать воздействие.
Ардет вежливо наклонил голову, ожидая, что дама намерена удалиться.
Вместо этого она сказала:
– Простите мою навязчивость, но не вы ли наш новоиспеченный граф? Лорд Ардет?
– Да, за мои грехи, – с поклоном ответил он.
– Нет, за ваши благодеяния. Я леди Винросс.
Она протянула графу руку, и тот поднес ее к губам, не сводя при этом взгляда с чаши пунша.
– Вы меня не знаете.
Простая вежливость требовала, чтобы он теперь посмотрел на даму.
– Боюсь, что нет. В последние недели я встречался со множеством людей. Приношу вам Свои извинения.
– В них нет необходимости. Это с моим сыном вы могли познакомиться, Джеймсом Винроссом. Капитаном гусар его величества Джеймсом Винроссом. Он где-то здесь. Это его последний официальный выезд перед увольнением из армии, слава Богу.
– Я познакомился со многими нашими храбрыми военными, дорогая леди Винросс. Если ваш сын вернулся невредимым, я разделяю вашу благодарность небесам.
– Нет, это вас я хочу поблагодарить. Джейми рассказал мне о том, что вы делали. Не для него лично, его ранение не было тяжелым, хотя говорят, что прихрамывать он будет до конца своих дней. Для его солдат. Он не в силах был им помочь, он лишь мог видеть, как они страдают, в то время как армейские хирурги оставляли их умирать. Врачи, которые заботились только о раненых офицерах! При тяжело раненных солдатах оставались лишь немногие хирурги. И вы.
Ардет покачал головой:
– Я не врач и не хирург. А те немногие медики, которые там были, работали сверх сил. Они просто не успевали помочь каждому вовремя и не преуспели бы, даже если бы их численность утроилась.
– Джейми говорил то же самое. Но вы были возле раненых и, как он утверждал, спасли жизнь многим. Вы помогали даже тем, от кого врачи уже отказались. Он называл вашу помощь чудодейственной. Джейми хотел поблагодарить вас, но вы покинули Брюссель прежде, чем он успел это сделать.
– Я не сделал ничего такого, чего не сделал бы любой другой джентльмен, обладающий нужными навыками.
– Никто ничего не делал. И даже не пытался делать. Я считаю, что причина всех этих смертей не от ран в бою, а в полевых лазаретах из-за плохого ухода и дурного лечения. Он вернулся домой, хромая, но душе его нанесены поистине тяжкие раны. Он страдает от ночных кошмаров, он глубоко презирает и проклинает тех, кто виновен в происходившем, и тех, кто посылал многих и многих на смерть, оставаясь в безопасности.
