Текст книги "Поцелуй для короля"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

И когда Анастасия с улыбкой обернулась к нему, она была уже почти уверена, что ей удалось опять одержать победу.

Процессия продолжала двигаться по бесконечным улицам. Везде было полно народу, и все улицы показались Анастасии одинаковыми. Наконец лошади начали подниматься вверх, и она увидела почти над головой огромный белый дворец. Он выглядел очень впечатляюще. Процессия повернула во двор, проехав через огромные золоченые ворота. Перед дворцом Анастасия увидела классический фонтан, струи которого били в небо, переливаясь на солнце, а позади него – длинный ряд ступенек, ведущих к парадному входу.

Лестница была устлана красивым ковром. На ней выстроился почетный караул и расположились живописные группы элегантно одетых придворных. Мужчины – преимущественно в военной форме, с орденами и наградами, дамы – в огромных кринолинах с маленькими, украшенными кружевом зонтиками для защиты от ярких солнечных лучей.

Карета, в которой сидела Анастасия, сделала круг вокруг фонтана и остановилась около лестницы. Анастасия ступила на землю. Подняв глаза, она увидела, как из парадной двери дворца вышел высокий мужчина в белой военной форме и начал спускаться к ней вниз по лестнице.

Она ощутила, как глухо забилось сердце у нее в груди. И Анастасия почувствовала, как все ее существо охватывает страх, такой, какого она еще не испытывала ни разу в жизни.

Король Мороны – суровый, темноглазый человек с портрета приблизился к ней. Это был Максимилиан III, ее будущий муж.

Глава 4

– Поцелуй меня, mon cher [7]7
  Мой милый (франц.).


[Закрыть], – проворковал голосок по-французски.

Король Максимилиан, заложив руки за голову, лежал на диване среди разбросанных шелковых подушек. Он не пошевелился.

– Ты просто ненасытна, Иветт! – сказал король, и в его голосе послышались насмешливые нотки.

– Если я ненасытна, то ты неотразим! – последовал ответ.

– Уже поздно. Тебе надо возвращаться!

– На самом деле сейчас еще рано, а я не тороплюсь поскорее встретить этот новый день.

Она с каким-то особенным ударением произнесла слова «этот новый день». Король только застонал в ответ.

– Неужели уже начался новый день? – спросил он. – Я надеялся, что он не наступит никогда!

– Да, уже сегодня, – безжалостно заметила она, – уже сегодня возвращается из Марселя мой муж и приезжает твоя немецкая невеста.

На минуту воцарилось молчание. Потом король задумчиво, будто говоря сам себе, возразил:

– Мне казалось, она не немка, а англичанка.

– Какая разница? И то, и другое неприятно! – поморщилась она. – Для французов немцы – это вечная угроза, а англичане… Увы… как бы мне их назвать?

– Зачем тебе вообще их как-то называть, Иветт, – вздохнул король.

– Они ненавистны мне все! – со страстью воскликнула Иветт Гранмон. – Они надменны, высокомерны, а их женщины, что вызывает у меня удовольствие, чрезвычайно непривлекательны.

– Мне говорили, моя невеста очень хорошенькая, – пробормотал себе под нос король, как будто размышляя вслух.

– Кто же тебе это говорил? – поинтересовалась графиня Гранмон. И тут же сама ответила на свой вопрос: – Дипломаты? Государственные деятели? Или это была сама невыносимая, деспотичная королева Англии? – Она деланно засмеялась. – Мне хорошо известно, чего стоят подобные описания. Ведь я жена дипломата. То, что Генри говорит, и то, что он думает, – вещи совершенно разные.

– Будем надеяться, что твой муж не только ничего не говорит, но и ничего плохого не думает о нас с тобой, Иветт!

– Я веду себя осмотрительно. Но ты знаешь, перед тобой я не могу устоять! – с неожиданной нежностью в голосе промолвила она.

– Как ты полагаешь, что обо всем этом скажет моя невеста?

Графиня рассмеялась:

– Она молода и, по-видимому, невинна. А для непорочных – все на свете непорочно. Если кто-нибудь не насплетничает ей о нас, что я считаю весьма маловероятным, то она будет оставаться в слепом неведении,

– Мы должны вести себя пристойно, Иветт!

– А что ты подразумеваешь под этим? – возвысила свой голос графиня. – Неужели ты так боишься британского льва в лице королевы Виктории или, правильнее сказать, львицы? Да и что можно поделать с этой ужасной женщиной, которая позволяет себе совать свой нос повсюду в Европе? – Король безмолвствовал, и спустя несколько мгновений графиня продолжала: – Если бы у тебя было хоть немного силы воли, ты бы отказался от этого брака, навязанного тебе вопреки всем твоим склонностям. И тебе, и мне совершенно ясно, что ты не собирался жениться, топ brave [8]8
  Мой дорогой (франц.).


[Закрыть]!

– Это абсолютная правда, – согласился король. – Но, как ты сама заметила, у меня не хватило мужества противостоять тому давлению, которое оказывали англичане, чтобы заставить меня жениться на выбранной ими мне в жены принцессе.

– Мой Бог! Это так безнравственно и слишком несправедливо, – вскричала Иветт Гранмон. – Ну так что ж! Твоя жена подарит тебе наследника, а я сумею сделать тебя счастливым и смогу развлечь!

– У меня такое странное ощущение, – заметил король, – что, выражаясь по-английски, то, что ты сказала, игра не по правилам.

– По-английски! Всегда по-английски! Фу! – раздраженно фыркнула Иветт Гранмон. – Мне просто плохо от этих англичан! Если уж ты должен жениться, то тебе следовало взять в жены француженку!

– К сожалению, для меня не нашлось свободной французской принцессы, – развел в ответ руками король. – И кроме того, королева Виктория не одобрила бы этого!

Он специально говорил с вызовом. Иветт Гранмон что-то рассерженно проворчала и села на диване. Она была совершенно нагой. Лишь изумрудное ожерелье, отражавшееся зелеными отблесками в ее темных глазах, обвивало ее шею.

Король, не поворачивая головы, мог видеть округлость ее груди, изящество длинной шеи и это своеобразное обворожительное лицо, обрамленное пышными, шелковистыми черными волосами.

Он долго смотрел на нее. Потом решительно опустил ноги на пол и поднялся с дивана, на котором они лежали.

Убранный несколькими шелковыми подушками, диван выглядел как нечто восточное. Действительно, его величество скопировал его с одного из диванов, виденных им в Марокко во дворце султана. Вся остальная мебель в комнате была выполнена в типично французском стиле. Здесь были комоды с инкрустированными мрамором крышками, позолоченные консольные столики и элегантные зеркала в резных рамах. Над камином висела картина работы Буше, являвшая собой буйное сочетание голубого и розового с неяркими цветами человеческой плоти. На другой стене размещалась картина Фрагонара.

Это была небольшая комната, служившая личной гостиной короля. Никто не мог заходить в нее без специального приглашения. Гостиная была угловой комнатой, расположенной в конце анфилады официальных апартаментов. Помимо всего прочего, она имела еще то преимущество, что в ней была небольшая лестница, ведущая на первый этаж, где был выход прямо в сад.

Король подошел к окну и отодвинул задернутые атласные шторы. Он посмотрел в окно.

– Скоро рассветет, – заметил он. – Тебе надо уходить, Иветт!

– Все в порядке, – успокоила она его. – Моя карета будет ожидать меня у дворцовой ограды. Что касается слуг, то я уверена, они абсолютно надежны.

– Ты хочешь сказать, – заметил король, – что они помогали тебе и в прошлом в подобных любовных проделках? И поскольку они не пытались тебя шантажировать и не информировали твоего мужа, то, вероятно, не сделают этого и сейчас.

– А почему они должны? – спросила Иветт Гранмон.

– Потому что в ближайшее время, как ты понимаешь, я окажусь в чрезвычайно уязвимом положении.

– Ты чересчур беспокоишься, – возразила графиня. – Вспомни императора! В Париже нет ни одной красивой женщины, которая бы не принимала его в своей собственной постели! Я, по крайней мере, наношу тебе визиты сама.

– За что, конечно, я очень тебе благодарен! – усмехнулся король.

– Позволь мне повторить тебе, – мягко начала Иветт Гранмон, – что у меня нет ни малейшего желания расставаться с тобой, mon cher. Никогда еще ни у одной женщины в мире не было такого восхитительного, неотразимого возлюбленного.

Ее голос звучал очень нежно, и король отвернулся от окна и взглянул на графиню. Она все еще сидела на диване, почти обнаженная, прикрывшись лишь шарфом из прозрачного изумрудно-зеленого газа. Король долго и внимательно смотрел на нее. Графиня тоже не сводила с него глаз.

– О чем ты думаешь? – нарушила молчание Иветт Гранмон.

– Я пытался отгадать, отчего ты так пленительна, Иветт? – ответил он. – Ведь ты – опытная кокетка, неверная жена, и, если не ошибаюсь, твой ум всегда управляет твоим сердцем! И все же в тебе есть что-то, влекущее к тебе столь сильно. Что же это?

– Я знаю ответ на твой вопрос, – улыбнулась графиня. – Тебя пленяет во мне тот неутомимый огонь любви, который горит во мне дни и ночи. И я уверена, то, что могу тебе подарить я, ты никогда не получишь у своей немецко-английской жены.

– Как ты можешь быть в этом уверена? – удивленно воскликнул король, не сводя глаз с ее оживленного лица.

– Немки – строги, бесстрастны и не обладают ни каплей фантазии, – объяснила графиня. – Англичанки же – холодны и очень застенчивы, как по причине своей внешности, так и по причине данного им воспитания. Неужели ты думаешь, что страсть может процветать на столь бесплодной почве?

Король рассмеялся:

– Ты слишком много говоришь об этом, Иветт! Через несколько часов мы сумеем проверить, были ли твои предположения правильными, или королева Виктория оказалась умнее, чем кто-либо из нас мог ожидать!

– Умнее? Что ты подразумеваешь под словом «умнее»? – поинтересовалась графиня. – Или ты предполагаешь, что твоя невеста будет чем-то отличаться от того, что я сейчас описывала? Mon Dieu [9]9
  Боже мой! (франц.)


[Закрыть]! Я знаю англичан. Их женщины бесчувственны, абсолютно бесчувственны. Вспомни англичан, приезжающих в Париж. Что они в нем ищут? Развлечений, веселья и удовольствий для плоти, которых они не могут получить у себя дома!

– Возможно, ты права, – добродушно заметил король. – Париж, как все мы хорошо знаем, предоставляет весьма разнообразные, как ты выразилась, «удовольствия для плоти»!

– Что касается тебя, то у тебя нет нужды ездить в Париж, – мягко закончила Иветт Гранмон.

И с этими словами она простерла к королю руки. Но он не сделал к ней ни шагу и не ответил на ее призыв.

– Уже слишком поздно. Тебе нельзя более оставаться здесь, Иветт, – напомнил он. – Отправляйся домой! Ты должна быть не слишком уставшей, чтобы любезно встретить своего мужа!

– Я всегда любезна с Генри, – сердясь, ответила графиня. – Это только англичанки, влюбившись, устраивают мужьям скандалы. Потому что им не хватает ума для того, чтобы оставаться любезными со своими мужьями.

– Я согласен с тобой. Вести себя так – неправильно, – кивнул король. – Поэтому я еще раз повторяю: Иветт, тебе пора возвращаться в посольство.

Со вздохом графиня поднялась с дивана. Спустя минуту, едва завернувшись в свой прозрачный изумрудно-зеленый шарф, она слегка вскрикнула и бросилась к королю. Протянув к нему руки, она обвила его шею и попыталась пригнуть его голову к своему лицу.

– Je t'adore! [10]10
  Я обожаю тебя! (франц.)


[Закрыть]– страстно прошептала она.

На мгновение ее губы прильнули к его губам. Но король высвободился из ее цепких рук. Графиня, надув губы, принялась собирать свою разбросанную по полу одежду. Когда наконец она надела неглиже, едва прикрывшее ее фигуру, король поднял с кресла длинную мантию из черного соболя и накинул ее графине на плечи. Закутавшись в мантию с головы до ног, графиня накинула поверх растрепанных волос газовый шарф, концы которого спрятала под мантию.

– Когда я увижу тебя снова? – спросила она, и в ее голосе послышались нотки явного беспокойства.

Король пожал плечами, потом почти сухо сказал:

– Разумеется, завтра утром, когда вместе с остальным дипломатическим корпусом будешь встречать принцессу, и днем, во время праздника цветов.

– Ты знаешь, что я имела в виду не это,

– Когда тебе можно будет сюда прийти, я пошлю тебе письмо, как обычно, – ответил король.

– Ты знаешь, как я буду ждать твоего письма, – проговорила она нежным голосом. Затем, помолчав, продолжила: – Конечно, меня гложет ревность! Как бы мне хотелось быть твоей невестой вместо этой иностранки с молочно-белым лицом, не имеющей с тобой ничего общего!

– Моя дорогая Иветт, ты – тоже иностранка.

– Да, но ты только подумай, как много у нас с тобой общего, – с живостью возразила она.

Король рассмеялся, Обняв графиню за плечи, он провел ее через гостиную и открыл дверь в углу комнаты. Там оказалась узкая лестница. Они спустились по ней друг за другом. Лестница вела в небольшой холл с выходом в сад. Когда они подошли к двери холла, Иветт обняла короля и еще раз наклонила его голову к себе.

– Bon miit, Roi de mon coeur! [11]11
  Спокойной ночи, король моего сердца! (франц.)


[Закрыть]– очень тихо попрощалась она. – Пускай твои сны будут только обо мне. Если мне больше ничего нельзя, то я приказываю тебе хотя бы это!

– Спокойной ночи, Иветт! Благодарю тебя за вечер, полный очарования, – отозвался король.

Он поцеловал ее и затем поднес ее руку к своим губам. Король открыл входную дверь, и графиня вышла в сад.

Звезды уже потускнели, и на небе появились первые слабые проблески зари. Узкая, вымощенная плитами дорожка вела вниз к кипарисовой аллее. В конце аллеи в дворцовой ограде отчетливо виднелась калитка. В некотором отдалении от нее король разглядел завернутую в плащ мужскую фигуру.

– Все в порядке? – спросил король.

– Мои слуги ждут меня, – ответила графиня. Она пошла прочь, едва слышно ступая шелковыми туфельками по каменным плитам дорожки.

Несколько секунд король смотрел ей вслед. Потом закрыл дверь и поднялся по лестнице в свою гостиную. Измятые диванные подушки были разбросаны. В воздухе стоял тяжелый экзотический запах духов Иветт. Словно задумавшись о чем-то, король на мгновение остановился. Затем подошел к другой двери, расположенной на противоположной стене гостиной, и быстро зашагал по коридору к спальне.

Ему казалось, что едва камердинер поможет ему раздеться и он ляжет в огромную, увенчанную позолоченной короной постель под балдахином, как мгновенно заснет. Но сон покинул его. Лежа в постели, в которой короли Мороны почивали более двухсот лет, король Максимилиан погрузился в раздумье. Он вспоминал слова Иветт о своей будущей невесте, и ему было любопытно, насколько они окажутся пророческими.

Вслед за этими мыслями королем, подобно неуправляемому водному потоку, овладел нахлынувший на него гнев. Он снова переживал то мучительное негодование, которое испытывал, когда узнал, что королева Англии желает, чтобы он женился на ее родственнице.

Король всегда отдавал себе отчет в том, что рано или поздно он женится. Ведь предполагалось, что у него будут сыновья, которые смогут стать наследниками престола. Но положение, в которое он попал сейчас, когда ему диктовали условия его брака и он практически не мог отвергнуть его, явилось для него полной неожиданностью.

Увы, его государство нуждалось в поддержке Англии. Как в торговле, так и в политике. А ценой, которую Англия требовала за свое покровительство, было место на моронском троне, которое должна была занять родственница королевы Виктории.

«Я отказываюсь! Я категорически против!» – чуть было не крикнул король, когда ему сообщили, чего именно от него хотят.

Однако долгие годы самоконтроля еще при жизни отца научили Максимилиана разговаривать хладнокровно и без горячности, а также выслушивать без комментариев высказываемые ему соображения. Проницательный ум короля подсказывал ему, что на сей раз это неизбежно.

В то же время сам замысел этого политического брака претил королю и был ему крайне неприятен.

Он скрепя сердце наблюдал воодушевление, с которым было воспринято решение о его браке с принцессой Анастасией, и едва сдерживался, выслушивая сыпавшиеся со всех сторон поздравления.

Когда король несколько раз повторил на совете, что со стороны Франции опасности не существует, никто даже не обратил на это серьезного внимания. Но разве не уверял его сам император в том, что его не интересуют новые завоевания или аннексии в Европе?

– Поистине Франция уже достаточно велика, – сказал император, когда король Максимилиан находился у него в Париже. – Довольно трудно управлять, сохранять спокойствие и обеспечивать экономическое процветание уже на той территории Франции, которая принадлежит мне сейчас. Так зачем же мне хотеть обладать еще Англией или Мороной?

– Предполагают, что у вас есть планы относительно обоих этих государств, – заметил король Максимилиан с дружеской откровенностью.

– Меня уже обвиняли в стольких грехах, которые я не совершал, – улыбнулся император, – что, я думаю, еще один или два не нанесут мне большого вреда. Однако, позвольте нам более не говорить о политике, мой дорогой Максимилиан. Пока вы в Париже, у меня для вас есть много куда более занимательного, что, несомненно, заинтересует вас.

– Так, значит, вас не волнует мой трон? – пошутил король.

– Боже упаси! – воскликнул император с притворным ужасом. – Мой собственный трон не слишком прочен!

Оба они рассмеялись. И теперь король был полностью убежден, что опасения членов его кабинета министров были так же нелепы и безосновательны, как и те, что заставили англичан сформировать добровольческие корпуса стрелков, готовые отразить французское вторжение, и возвести бронированные укрепления на берегах Ла-Манша.

Лежа без сна, он вспомнил о своих парижских развлечениях, и улыбка тронула его губы. Вряд ли когда-нибудь раньше он мог вообразить такую роскошь, столь экстравагантных, занимательных и очаровательных женщин, каких он обнаружил в парижском полусвете.

До двадцати двух лет король был лишен свободы действий и не покидал Мороны. Он жил при скучнейшем и наиболее помпезном европейском дворе своего отца. Сейчас он понимал, что это были потерянные годы. По правде говоря, его отец разрешал ему ездить за границу для обучения. Но в этих поездках его всегда сопровождали домашние учителя, политические советники, адъютанты и слуги, которых выбирал его отец и которые, как Максимилиан был уверен, были его тайными соглядатаями. Ему никогда не позволяли проводить время так, как ему хотелось. И он не мог посещать никаких других мест, кроме самых официальных приемов, которые планировались и готовились его политическими советниками. Максимилиан встречался только с теми людьми, о которых у его отца было благоприятное мнение. А списки гостей, бывавших на приемах, привозились в Mopoнy его отцу для внимательного прочтения. Сейчас его прошлое казалось ему неправдоподобным, и он осознавал, насколько ограниченной и скучной была та его жизнь.

С тех пор как он покинул детскую, за ним всегда наблюдали и его действия контролировали. Ему не разрешалось без согласия отца даже принимать мальчиков своего возраста. Бывало, во дворце устраивались приемы, на которые приглашали сыновей дворян. Рассевшись вокруг его отца, они должны были принимать участие в беседе, которую отец вел с ними. Иногда, в особо важные праздники, мальчики смотрели спектакль по пьесе Шекспира или какого-нибудь греческого автора. В таких случаях отец Максимилиана заранее выбирал пьесу для спектакля, исходя из соображений важности этого произведения для образования.

Неудивительно, что, как только Максимилиан занял место на троне, ему захотелось посмотреть мир. Мир настоящий, совсем отличный от того, что ему так долго разрешали видеть. Через три месяца после его провозглашения королем Мороны он отправился в Париж. И с тех пор год от года его визиты во французскую столицу становились все более частыми. Кроме того, Максимилиан побывал у русского царя в России и наслаждался красотами Санкт-Петербурга, гостил у короля Греции и марокканского султана. Узнав, что протокол в Шенбруннском дворце в Вене столь же чопорен и скучен, как в королевском дворце в Сэрже во времена правления его отца, Максимилиан уже никогда более не возвращался в Австрию, хотя неоднократно получал приглашения оттуда. Он не поехал и в Англию, поскольку полагал, что обнаружит там то же самое, что он видел в Вене. Единственный раз, еще в молодости, он посетил Англию. Однако принц Альберт произвел на него впечатление человека скучного и чопорного. Что же касается королевы Виктории, то с ней Максимилиан не мог тот раз встретиться, так как в это время она вот-вот должна была родить одного из своих многочисленных детей.

«Англия, – сказал король сам себе, – теперь очень похожа на то, что описывала Иветт». А это означает, что его будущая жена будет до безумия его раздражать.

Вспомнив про принцессу Анастасию, король Максимилиан нахмурился. Принцесса опаздывала из-за шторма, разыгравшегося в Бискайском заливе.

«Как жаль, что корабль не пошел ко дну! Тогда бы, по крайней мере, на год был объявлен траур, прежде чем мне вновь бы попытались навязать невесту», – подумал он.

Увы! Английский линкор остался после шторма целым и невредимым! Король нахмурился еще сильнее. Ему было известно, что его подданные, тяготеющие к Испании, рассматривают английский линкор, на котором прибывала в Сэрж его невеста, как предупреждение французам. Для самого же короля появление линкора означало оскорбление его друзей во Франции, тогда как для премьер-министра это было еще одним подтверждением того, что для Мороны было бы более разумным иметь тесные отношения с Англией, а не с Францией.

«Почему вы все так боитесь? – хотелось задать вопрос королю на вчерашнем Тайном совете, – чего еще вам стоит бояться, кроме собственной трусости?»

Максимилиан не произнес слов, так и рвавшихся с его языка. Тем не менее мысль, что премьер-министр и иже с ним подобны детям, испугавшимся тени на стене, не покидала его. Император Наполеон дал ему свое слово. Он обещал, что у него нет планов относительно Мороны. Чего же еще хотели эти люди? И зачем во все это надо вовлекать Англию и непосредственно его самого?

Солнце уже осветило залив, и его лучи отражались на воде. Король наконец забылся сном. Когда вошедший в спальню камердинер пожелал ему доброго утра, Максимилиану показалось, что он едва сомкнул глаза.

– Прекрасный день, ваше величество! – бодро сказал камердинер, открывая шторы на окнах. – Всю ночь в город стекались толпы людей.

– Почему? Зачем? – не понял спросонья король.

– Чтобы приветствовать вашу невесту, ваше величество. Дежурный офицер только что сообщил мне, что линкор уже виден. Он должен бросить якорь в заливе точно к одиннадцати часам.

Король ничего не ответил. Спустя минуту он откинул одеяло и, чувствуя раздражение на весь белый свет, поднялся.

Он встал не с той ноги, как сказала бы его няня, и теперь завтракал, не ощущая вкуса пищи. Заранее настроенный недоброжелательно, король стал просматривать газеты. В них были напечатаны его собственный круглый портрет и набросок портрета принцессы, украшенный изображением сердца и гирляндами цветов. Максимилиан взглянул на набросок без интереса. Во-первых, это был всего лишь набросок, во-вторых, изображение было плохо напечатано, так что волосы и глаза принцессы казались черными, а лицо несколько тяжелым. Была ли принцесса хорошенькой на самом деле, или то, что ему рассказывали о ней, было лишь дипломатической уверткой, как полагала Иветт, понять по изображению в газете было трудно.

«В любом случае, – решил король, – это не важно. У нас будет мало что сказать друг другу, и, конечно же, у нас не будет общих интересов».

После того как король Максимилиан с помощью секретаря покончил со свежей почтой, он неохотно облачился в великолепную военную форму, которую, как он знал, ему следовало надеть для предстоящей церемонии.

– Если вы добавите еще какие-нибудь ордена к тем, что уже есть, я буду выглядеть как новогодняя елка! – резко бросил он камердинеру.

– Вы должны надеть орден Морских мучеников, ваше величество, – запротестовал камердинер.

– Мученик – вот кто я есть, – изрек король, обращаясь к своему отражению в зеркале.

Потом он подумал, как бы ни складывались обстоятельства, он не позволит своей невесте управлять собой или навязывать свою волю, как это сделала ее родственница – королева Виктория.

«Если принцесса Анастасия по натуре властна и привыкла всем распоряжаться, то ее ждет сюрприз, – злорадствовал он. – Даже если мне будет трудно оставаться хозяином в своей стране, в собственном дворце хозяином все равно буду я».

Король был расстроен и рассержен. Назло всем он до последней минуты оттягивал момент своего появления на первом этаже в зале. Хотя он знал, что его адъютанты сейчас очень обеспокоены тем, что он не только не проявляет нетерпения, столь понятного для жениха, а специально задерживается в своих покоях до самого прибытия процессии.

– Процессия въезжает в ворота, сэр! – с тревогой в голосе доложил один из адъютантов.

Всем было ясно, что если принцесса, выйдя из кареты, начет подниматься по ступеням дворца до того, как на лестнице появится король Максимилиан, то это будет оскорблением для нее. И вот, когда все вокруг уже устремили на короля умоляющие взоры, а дверца кареты была открыта и Анастасия уже выходила из нее, он показался из-за дворцовой двери. Хмурясь и не скрывая своего раздражения, Максимилиан нарочито медленно стал спускаться вниз по укрытым красным ковром ступеням, между рядами почетного караула.

Внизу, около кареты, он увидел женскую фигурку в голубом платье, значительно более изящную, чем он ожидал. Король шел вниз, ступенька за ступенькой, а фигурка в голубом платье поднималась к нему наверх.

Анастасия поворачивала голову из стороны в сторону, отвечая на приветствия избранных гостей. Дамы в кринолинах низко приседали, двигаясь грациозно, подобно вздымающимся морским волнам. Мужчины склоняли головы в поклоне.

Точно так же придворные и гости с обеих сторон приветствовали идущего навстречу принцессе короля Максимилиана. Но король не кивал в ответ на эти приветствия, а смотрел прямо вниз на принцессу.

Наконец, как будто точно рассчитав, король Максимилиан и Анастасия оказались друг перед другом как раз посередине лестницы.

Ее ослепил блеск орденов на мундире короля, и она подняла голову, чтобы рассмотреть его. Король был намного выше, чем ожидала Анастасия. Когда же их взгляды встретились, в первый момент она онемела от изумления, а потом, сама не желая того, почти непроизвольно промолвила:

– О, вы выглядите намного лучше, чем я думала!

Какое-то мгновение король был слишком удивлен, чтобы что-то ответить. Затем с улыбкой, разгладившей его нахмуренные брови, он обратился к ней:

– Разрешите мне, ваше королевское высочество, приветствовать вас в Мороне! Я глубоко благодарен вам за то, что вы прибыли в мою страну. Будем молиться, чтобы Господь благословил наш союз и вы были бы здесь счастливы.

Говоря это, король Максимилиан взял руку Анастасии и почти механически поднес ее к своим губам. Взгляд же его был прикован к ее лицу.

Никогда раньше король Максимилиан не представлял себе, что где-то еще, кроме дрезденского фарфора, он сможет увидеть подобное сочетание нежно-розового, белого и золотого цветов, какое он увидел сейчас на лице Анастасии. Ее голубые глаза были подобны диким незабудкам, растущим на альпийских лугах. А ее губы улыбались, когда вместо официальной приветственной речи она смущенно сказала:

– Извините меня… за мои слова… и… пожалуйста, не говорите… об этом маме.

– Она бы не одобрила ваших слов? – спросил он.

– Она очень рассердилась бы. Я приготовила официальный ответ, который должна была хорошо выучить… но… это ужасно, но я… его позабыла!

– Я не стану выдавать вас, – ответил король, и все его плохое настроение куда-то исчезло.

– Да, пожалуйста! – попросила Анастасия. – Вы не можете себе представить, как все были бы шокированы моим поведением!

– На самом деле я очень хорошо себе это представляю! – возразил он.

Король и Анастасия не успели больше ничего сказать друг другу. Тщательно продуманная церемония официальной встречи представителей двух королевских фамилий подходила к концу. Рядом с Анастасией в сопровождении английского посла заняла место великая герцогиня.

– Позвольте представить вам, ваше величество, великую герцогиню Голштинскую! – произнес официальным тоном сэр Фредерик.

Великая герцогиня сделала реверанс, и король поцеловал ей руку. После того он предложил Анастасии свою руку. И когда она легко опустила свои пальцы на его ладонь, повел ее вверх по лестнице во дворец.

– Что сейчас будет? – спросила Анастасия так тихо, что ее мог слышать только король.

– Я представлю вас кабинету министров, членам королевской семьи, дипломатическому корпусу и другим влиятельным людям Мороны, – объяснил он.

– Надеюсь, что я не скажу что-нибудь не так, – прошептала Анастасия.

– Не волнуйтесь! Вам надо будет только улыбаться! – постарался успокоить ее король.

Они миновали зал и прошли далее по галерее в огромный салон, служивший, как догадалась Анастасия, тронным залом. Он был скопирован с Зеркального зала Версальского дворца. Анастасия поняла это, поскольку ей приходилось видеть изображение интерьеров Версальского дворца.

– Я слышал, ваше путешествие было очень трудным, – вежливо заметил король, пока они шли к центру зала, видя свои отражения на стенах слева и справа.

– Да, – ответила Анастасия. – Моя мама очень тяжело переносила его. Все, кроме капитана Азнара и меня, страдали от морской болезни.

– Полагаю, вы нашли капитана Азнара интересным собеседником, – продолжал он.

– Он был очень любезен и оказался хорошим учителем, – живо откликнулась Анастасия. – Капитан давал мне уроки моронского языка.

– С нетерпением жду возможности послушать, как вы говорите по-моронски, – тут же перешел на родной язык король.

– Надеюсь, я не разочарую ваше величество, а вы не будете ко мне слишком строги, – сказала она по-моронски.

– О! Хорошо! Очень хорошо! – воскликнул он. – Как вы смогли так быстро выучить наш язык?

– Он не показался мне трудным, – объяснила Анастасия, – а кроме того, мне очень хотелось понимать ваших подданных. – Король взглянул на Анастасию с некоторым удивлением. Потом еле слышно она снова задала ему вопрос: – Вы ожидали увидеть меня такой, какая я есть?

– Нет. Совсем наоборот.

– Мне довелось видеть очень плохой ваш портрет. На нем вы выглядели суровым, отчужденным и очень жестоким.

– Могу лишь надеяться, что вы не найдете во мне ничего подобного, – ответил он.

Анастасия улыбнулась ему, и король заметил, как при этом появилась ямочка на ее левой щеке.

– Я была очень испугана, когда увидела ваше величество на верхних ступеньках лестницы, – призналась Анастасия.

– А сейчас? – внимательно посмотрев на нее, спросил король.

– Сейчас во мне трепещут крылышками только полдюжины бабочек вместо шести сотен, которые трепетали тогда.