Текст книги "Неразгаданное сердце"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Желаю вам счастья, мисс Вирджиния.
– Спасибо, – машинально отозвалась она. Вирджиния поставила пустой бокал на трюмо и услышала, как ее позвал дядя, появившийся в дверях.
– Ты готова, Вирджиния? Тебя все ждут.
– Да, готова, дядюшка.
Она шагнула к нему, увидела выражение восхищения на его лице и в ту же секунду поняла, что этот восторг относится не к ней, а к диадеме.
– Секундочку, мисс, – сказала одна из горничных. – Фата не закрыла ваше лицо. Вот кусочек тюля, его нужно надеть на время церемонии, а потом можете откинуть его, и фата сзади не помнется.
– Спасибо, – еле выговорила Вирджиния. Горничная накинула ей на лицо тюлевую фату и закрепила ее на голове шпильками. Фата, как показалось Вирджинии, закрыла последние остатки воздуха в комнате, и сердце у нее заколотилось еще чаще.
«Это все нервы», – подумала Вирджиния. Она оперлась рукой в белой лайковой перчатке на руку дядюшки и взяла свой букет из ландышей и тубероз. Они начали медленно спускаться в гостиную. Доносились еле слышимые звуки музыки, которые тонули в гуле сотни голосов. Те, кому не удалось пристроиться среди белых орхидей, столпились на лестнице. Они расступились, пропуская Вирджинию с дядей и бормоча пожелания всяческого благополучия, но она наклонила голову и даже не пыталась ничего сказать в ответ. Каждый шаг давался ей с трудом, и она была рада поддержке дядиной руки. Вирджинии казалось, что дядя чуть ли не тащит ее за собой, и если бы не он, она двигалась бы назад, а не вперед. Она подняла глаза и мельком взглянула на епископа. По одну сторону от него стояла ее мать с выражением восторга на лице, а по другую – какой-то мужчина. Вирджиния не ожидала, что маркиз будет таким высоким, таким широкоплечим и даже черноволосым. Она представляла всех англичан блондинами, но этот был темным, и ее мать оказалась права: он был самым красивым мужчиной из всех, кого она когда-либо встречала.
Должно быть, она сильнее вцепилась в руку дядюшки, потому что он наклонился к ней и шепнул:
– С тобой все в порядке, Вирджиния?
Они достигли конца гостиной, и теперь она стояла перед епископом рядом с маркизом. Она почувствовала, не поднимая глаз, что он повернул голову и смотрит на нее, и мысленно обрадовалась фате; а еще она обрадовалась тому, что из-за своего высокого роста он не увидит ничего, кроме сверкающей бриллиантовой диадемы на ее склоненной голове.
Началась служба.
– Согласна ли ты взять этого человека себе в мужья… в радости и горе, в богатстве и бедности… в болезни и здоровье?..
Она услышала свой голос, слабый и как бы идущий издалека:
– Да.
Она услышала, как отвечает он – решительно, уверенно и очень отстраненно. У него был странный выговор – британский, и она подумала, смогут ли они когда-нибудь понять друг друга – она и этот незнакомец, которому вверяла свою судьбу.
Церемония подошла к концу. Кто-то убрал ей фату с лица; муж повел ее вниз по ступеням в огромный шатер, где устраивали прием и посреди которого возвышался гигантский пятиярусный торт.
Она двигалась устало, боясь запутаться в платье, и никак не могла заставить себя посмотреть на маркиза, хотя держала его за локоть. Она сознавала его близость, сознавала и то, что он был весь как натянутая струна.
Рядом с ними щебетала ее мать.
– Сюда, пожалуйста, маркиз… ах, нет, теперь я не должна вас так называть, не правда ли? Себастьян! Какое прекрасное имя! Себастьян и Вирджиния – очень подходит друг другу, не так ли? Надеюсь, вам понравилась служба. Епископ Нью-Йорка такой чудесный человек. Наш старинный друг. Я бы не позволила никому другому обвенчать вас с милой Виржинией.
Они дошли до стола, на котором установили чудо-торт. Торт возвышался над всеми.
– Бокал шампанского! – воскликнула миссис Клей. – Затем, конечно, вы примете гостей; после этого вы должны разрезать торт. Я буду рядом. Гости пройдут гуськом мимо вас. Все наши друзья горят от нетерпения познакомиться с вами, маркиз… Я хочу сказать – Себастьян! Сегодня вы самый важный гость в Нью-Йорке. А теперь я хочу первой выпить за ваше здоровье.
– Шампанского! Шампанского! – обратилась миссис Клей к одному из лакеев. – Бокал для вас, Себастьян! Бокал для Вирджинии. За вас, мои дорогие! Будьте всегда счастливы.
– Благодарю вас, миссис Клей, вы очень добры, – голос у него был низкий, тихий и очень сдержанный.
– А теперь вы и Вирджиния должны выпить друг за друга, – настаивала миссис Клей.
Маркиз повернулся к Вирджинии, и она была вынуждена поднять на него глаза. Она взглянула на него; взглянула в незнакомое, невероятно красивое лицо и увидела в его глазах не отвращение, которое можно было бы ожидать, а почти циничное безразличие, определяемое совершенно безошибочно. Она продолжала смотреть на него в испуге, потому что думала увидеть совсем другое.
– За ваше здоровье, Вирджиния! – услышала она, и, когда попыталась ответить, комната вдруг закружилась вокруг нее, свадебный торт начал переворачиваться. И это был уже не торт, а груда монет, золотых, блестящих монет! Они падали, скатывались, больно ударяли ее, и не было больше сил сопротивляться.
Она начала сгибаться под их тяжестью и поняла, когда услышала чей-то крик – кажется, кричала ее мать, – что золото поглотило ее, и спасения нет!
Глава 2
Пели птицы. Вирджиния стала прислушиваться, пытаясь различить их голоса. Когда-то давным-давно она знала названия всех певчих птиц.
Очень медленно, с усилием она открыла глаза. На фоне ярко-голубого неба двигалось облачко красных, белых и желтых бабочек. Ее охватило ощущение радости и счастья. Неожиданно чье-то лицо закрыло небо над ней, и голос, очень мягкий и тем не менее с ноткой волнения, произнес:
– Ты очнулась! Вирджиния, ты очнулась! Вирджиния попыталась заговорить, но на секунду ей почудилось, что горло сковано параличом. Все же ей удалось чуть слышно прошептать:
– Кто… вы?
– Я твоя тетя, Вирджиния, тетя Элла Мэй! Ты меня помнишь?
– Я… помню… вас… – Слова ее были едва различимы. Глаза Вирджинии закрылись, она провалилась в сон.
Несколько часов спустя, а может, и несколько дней, она вновь пришла в себя. Птицы на этот раз молчали, но, когда она открыла глаза, бабочки все еще мелькали, и она подумала, что это, наверное, от жары. Ей показалось, что лежит она на веранде и глядит на свесившиеся через ограду глицинии. Чья-то сильная рука приподняла ее, а к губам поднесли стакан.
– Выпей, Вирджиния, тебе это полезно, – произнес голос тети.
Она покорно выпила. Было очень вкусно, но стакан сразу забрали после нескольких глотков.
– Где… я? – спросила Вирджиния, не отрывая глаз от бабочек. Для нее они были символом того, что она пыталась поймать, а может быть, того, что уже было потеряно?
– Ты в моем доме, – ответила женщина. – Я за тобой ухаживаю.
– Тетушка… Элла… Мэй, – запинаясь, проговорила Вирджиния. – Я… теперь… вспоминаю, вы… сиделка. Я… была больна?
– Да, дорогая, очень больна.
– Что… случилось со мной?
– Думаю, тебе не стоит сейчас говорить об этом, – ответила тетя. – Лежи спокойненько. Немного погодя я еще раз дам тебе питье.
– Я хочу… сейчас, – упрямо проговорила Вирджиния. – У меня жажда.
Ей опять поднесли стакан, и она попыталась понять, благодаря какому компоненту этого вкусного напитка пропадает сухость в горле.
– Мед! – сказала она вслух, выпив все до дна. Тетушка разулыбалась.
– И водяной кресс, и сельдерей и другая зелень.
– Зелень? – удивилась Вирджиния, но она была слишком слаба, чтобы продолжить разговор на эту тему. – Сколько времени… я здесь?
– Давно, – коротко ответила ей тетя. Вирджиния помолчала. Потом заговорила снова:
– Я пытаюсь вспомнить… Я упала… Произошел несчастный случай?
– Не думай об этом сейчас, – принялась упрашивать ее тетя. – Просто попытайся заснуть.
– Мне кажется… я спала… очень… долго, – пробормотала Вирджиния и тут же заснула, едва успев выговорить последнее слово.
Когда она вновь проснулась, наступил вечер. Она была уже в доме. Шторы на окнах задернуты – яркие ситцевые занавески, недорогие, но симпатичные. Комната была маленькой, с низким потолком, и хотя на дворе стояло лето, в камине горел огонь. Вирджиния шевельнулась, тетушка тут же поднялась из кресла у камина и подошла к ней.
– Вот ты и опять проснулась, – сказала она. – Хочешь немножко супа?
Вирджиния кивнула. Тетя покормила ее. Суп был даже вкуснее, чем медовое питье. Съев изрядную порцию, Вирджиния почувствовала себя не такой усталой.
– Я рада… видеть… вас… тетушка Элла Мэй, – сказала она, тщательно подбирая слова, как будто ей с трудом удавалось припомнить их. – Я часто думала о вас… но вы никогда… не заходили к нам… в Нью-Йорке.
– Да, дорогая, – мягко ответила тетя.
Вирджиния вдруг вспомнила и разговор на повышенных тонах, и отца, пришедшего чуть ли не в ярость, как часто бывало с ним, когда ему кто-нибудь перечил; и мать, тоже разозленную; и хлопанье дверьми, и то, как тетя Элла Мэй уходила из дома со слезами на глазах, но непобежденная и непреклонная в своем решении.
– Я… помню, – вслух произнесла Вирджиния. – Вы ушли… из дома.
– Да, дорогая, – подтвердила тетя. – Я ушла и вышла замуж. А к тебе на свадьбу меня пригласила твоя мать.
– Ко мне… на свадьбу! – Вирджиния замерла. Затем она сказала, как бы сама себе:
– Торт… упал на меня и… золото! Голова… очень болела. Наверное, все из-за той огромной… уродливой диадемы.
– Когда ты упала, – сказала тетя Элла Мэй, – диадема все катилась и катилась по полу.
У Вирджинии дрогнули губы, раздался слабый, дребезжащий смех.
– Я всегда считала, что диадемы до смешного бесполезны! – улыбнулась тетя Элла Мэй.
– Мама… называла ее… короной, – вспомнила Вирджиния, и они вместе рассмеялись. Внезапно смех оборвался.
– Мама! – испуганно вскричала Вирджиния. – Она… рассердится… что я заболела… Почему… она позволила мне… быть здесь?
Тетя отошла от кровати.
– Поговорим об этом в другой раз, детка.
– Нет, сейчас, – настойчиво потребовала Вирджиния. – Я хочу… знать. Она… сердится, ведь так?
– Я не хочу тебя огорчать, – произнесла тетя Элла Мэй своим мягким голосом. – Но твоя мама больше не сердится, Вирджиния, детка. Она… умерла!
Вирджиния уставилась на нее, пораженная.
– Умерла! – медленно проговорила она. – Мне и в голову никогда не приходило, что мама… может умереть. Она всегда казалась такой сильной… такой… такой несгибаемой. Так вот почему… я с вами?
– Да, дорогая.
Позже Вирджиния считала, что, прежде чем она узнала о случившемся, прошло несколько дней, состоявших из вопросов, недосказанных фраз, ответов, которые, как ей казалось, не пугают или расстраивают, а только усыпляют. Но на самом деле, как потом поведала ей тетя Элла Мэй, Вирджиния благодаря своей настойчивости узнала правду всего сутки спустя после того, как пришла в сознание.
– Когда ты упала в обморок, – рассказывала тетя, – твоя мать ужасно рассердилась и расстроилась. Она решила, что ты притворилась больной, чтобы не встречать гостей, а упала просто из-за неуклюжести. Она пришла в ярость, увидев диадему на полу, и еще больше разбушевалась, когда убедилась, как трудно поднять тебя на ноги.
– Дальше! – прошептала Вирджиния.
– Твоя фата и платье мешали, но наконец, когда удалось поднять тебя с пола и отнести в маленькую приемную за гостиной, в которой собрались все гости, твоя мать неистово кричала, что свадьба продолжается. «Вирджиния присоединится к нам, как только придет в себя! Пусть кто-нибудь останется с ней; мне все равно кто». И тут я выступила вперед и предложила приглядеть за тобой. «Ах, это ты, Элла Мэй? – сказала твоя мать. – Ты должна знать толк в таких делах, ведь у тебя такой большой опыт. Поставь этого ребенка на ноги как можно быстрее!»И она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Но когда я взглянула на тебя, то ясно поняла, что поставить тебя на ноги не удастся еще очень долгое время.
Когда появились врачи, – продолжила тетя Элла Мэй, – у них нашлось много мудреных названий для твоей болезни, но я тебе скажу по-простому. В течение многих лет тебя набивали всякой всячиной как рождественскую индюшку, а это – яд для организма. Сахар, жирное молоко, паштеты, деликатесы вместе с вином, которое велели принимать твои лекари, превратили то, что от природы было молодым здоровым телом, в гору больной плоти устрашающих размеров. И не только твое сердце не выдерживало; отравленная кровь питала мозг, да прибавь к тому же беспокойство и переживания из-за твоей свадьбы; все это привело к тому, что мы, деревенские жители, называем горячкой.
Вирджиния слегка вздрогнула.
– Горячка! – воскликнула она. – Так значит, я была не в себе?
– Ты бредила, – пояснила тетя. – Почти все время говорила о деньгах. Эту тему я никогда особенно не любила, а теперь так просто не выношу.
– Мне казалось, что на меня льется золото, когда я падала, – сказала Вирджиния. – Я ясно помню. И торт тоже опрокинулся.
– То огромное сооружение из белой несъедобно-сладкой массы! – воскликнула с улыбкой тетя. – Это самое лучшее, что могло с ним случиться!
– Значит, я так и не вернулась на торжество! – сказала Вирджиния. – Мама, наверное, бушевала.
– Она так разозлилась, что ночью с ней случился удар, – ответила тетя Элла Мэй.
– О, господи! – всхлипнула Вирджиния. – Бедная мама! Должно быть, я ужасно ее разочаровала.
– Боюсь, что так, – согласилась тетя.
– Она никогда не любила меня, – 4» призналась Вирджиния, – хотя часто повторяла, что балует меня. Но ее любовь проявлялась только в подарках, когда я делала то, что она хотела. Мне никогда не разрешалось делать то, что я хочу. Боюсь, у вас будет шок, тетя, но я не испытываю жалости от того, что она умерла. Она всегда вызывала во мне только одно чувство: как будто меня с головой накрывает бегущая волна, от которой нет никакого спасения.
– Не будем говорить плохо о мертвых, – отрезала тетя Элла Мэй. – Но думаю, что даже самый близкий друг твоей матери признал бы, что у нее был сложный характер. Под ее давлением твой отец стал мультимиллионером и не выдержал напряжения, сломался. Она и на тебя давила, разве нет?
Вирджиния молча опустила глаза.
– А что случилось… с ним? – еле слышно прошептала она.
– С твоим мужем? – деловито осведомилась тетя, – Он единственный, кто сохранил хладнокровие после того, как слегла твоя мать. Ты лежала больная в одной комнате, твоя мать – в другой, а все остальные разрывались между вами, высказывали самые дикие предположения и ровным счетом ничего не делали! Адвокаты, душеприказчики появились невесть откуда, как по волшебству, галдели по всему дому так, что почти невозможно было что-нибудь разобрать. И тогда я поговорила с твоим мужем и предложила забрать тебя с собой в деревню. Я рассказала ему, кем тебе прихожусь и кто я по профессии, и он тут же согласился, не раздумывая.
– Так вот как я здесь оказалась. Он… тоже сердился? – поинтересовалась Вирджиния. Тетя покачала головой.
– Нет, просто очень расстроился. Между прочим, Вирджиния, мне он понравился.
– А я возненавидела его! – объявила Вирджиния. – И до сих пор ненавижу! Теперь, когда мама умерла, у меня нет необходимости оставаться его женой, не так ли?
– Поговорим об этом в другой раз, – предложила тетя Элла Мэй.
– Нет, я хочу поговорить сейчас, – настаивала на своем Вирджиния. – Знаешь ли, тетушка, мама вынудила меня выйти замуж за человека, которого я ни разу не видела, только потому, что ей хотелось показать всем великосветским дамам Нью-Йорка, насколько она выше их. Она стремилась вступить в поединок с миссис Астор, и тут я ничего не могла поделать. Она была непреклонна в своем решении.
– Но ведь ты, безусловно, могла отказаться от брака, – предположила тетя Элла Мэй.
– Я так и сделала, – ответила Вирджиния, – а мама пригрозила, что в таком случае отошлет меня к тете Луизе. Надолго. Пока не исполнится двадцать пять.
– К тете Луизе? – Элла Мэй поднялась и прошлась по комнате, – Как это дурно и отвратительно.
– Так что у меня не было выбора, – продолжала Вирджиния. – Мне пришлось выполнить ее желание. Но я возненавидела этого человека. И никогда, никогда не захочу снова его увидеть!
Впервые в ее тихом голосе прозвучало что-то отдаленно похожее на страсть. Тетя подошла к изголовью кровати и мягким движением вернула Вирджинию обратно на подушку.
– Тебе не следует сейчас ни говорить, ни думать об этом, – сказала она. – Всему свое время. Ты была очень больна, а теперь нужно быть очень разумной и постараться восстановить свои силы. Не беспокойся ни о чем. Все будет хорошо, я обещаю тебе.
Но нервное возбуждение не сразу спало, а потом вдруг Вирджиния фыркнула:
– Должно быть, он меня тоже возненавидел. Он ведь не знал, что ему досталось, пока мы спим не оказались перед епископом. Наверное, мое лицо под той диадемой привело его в шок.
Тетя Элла Мэй присела к Вирджинии на кровать.
– Вирджиния, – начала она, – я тебя люблю. Даже в детстве у тебя было чувство юмора. То, чего так не хватало обоим твоим родителям. Любой, кто умеет посмеяться над собой, мой лучший друг.
– Я не настолько тупа, чтобы не понимать, как я чудовищно выглядела, – усмехнулась Вирджиния. – В то утро мама заставляла меня все время пить то кофе, то шампанское, так что лицо у меня совсем раскраснелось, и я даже не могла дышать под фатой. О, тетушка! Ну почему я родилась такой уродиной? Мама в молодости была хорошенькой – многие говорили, она была прелестной. И папа был красив, правда?
– Они были очень красивой парой, – согласилась тетя Элла Мэй. – Не знаю, Вирджиния, хватит ли у тебя силенок для другого потрясения.
– Что на этот раз? – спросила Вирджиния с легкой тревогой.
– Подожди минутку, – попросила тетя. – Я хочу, чтобы ты приподнялась немного.
Она подложила ей под спину взбитые подушки и велела:
– Закрой глаза. Это сюрприз, но очень приятный.
– Ты уверена? – Вирджиния вдруг испугалась. – Это случайно не какой-нибудь посетитель?
– Просто закрой глаза и доверься мне. Вирджиния послушалась. Она слышала, как тетя прошла в конец комнаты и тут же снова приблизилась к изголовью кровати.
– А теперь открывай, – скомандовала Элла Мэй. Вирджиния разомкнула веки и оказалась лицом к лицу с незнакомкой. Ей понадобилась какая-то доля секунды, чтобы понять, что тетушка держит перед ней большое зеркало. Затем ей пришло в голову, что она, должно быть, видит сон или на самом деле сошла с ума. На нее из зеркала смотрел кто-то, кого она раньше никогда не встречала. Эта девушка была, без сомнения, одного с ней возраста, с очень большими глазами на тонком худом лице, скулы слегка выделялись, подбородок резко обозначен, шея – длинная и изящная, а на плечах девушки лежали широкой волной мертвенно-белые волосы! , Вирджиния очень долго все смотрела и смотрела на себя, а потом спросила изменившимся почти до неузнаваемости голосом:
– Это… действительно… я?
– Ты всегда была такой, – улыбнулась в ответ тетя. – Но, к несчастью, жир спрятал то, что должно быть молодым, симпатичным, гибким и легким, и вместо этого появилось нечто нелепое и уродливое.
Вирджиния поднесла к лицу руки.
– Посмотри на мои пальцы, – сказала она, – и на руки тоже. О, тетушка! Я бы ни за что не узнала себя. А что случилось с моими волосами?
– При воспалении мозга у больных часто седеют волосы, – объяснила тетя. – Но со временем цвет восстановится, когда ты снова будешь сильной и здоровой. Вот видишь, Вирджиния, какой хорошенькой девушкой ты оказалась в конце концов.
– Хорошенькой! Разве я могу быть хорошенькой? – удивилась Вирджиния, но глаза девушки в зеркале уже засветились слабым, недоверчивым огоньком радости. Это были темно-серые глаза с каким-то лиловым оттенком; глаза, окаймленные очень длинными темными ресницами. И тип лица, и маленький прямой нос, и изогнутые дугой брови, и гладкий лоб – все несомненно свидетельствовало о красоте.
– Я… не верю… – проговорила Вирджиния и вдруг, в первый раз за все время как пришла в себя, разразилась рыданиями.
Тетушка тут же убрала зеркало и, вернувшись к кровати, уложила Вирджинию на подушки.
– Я… не могу… в это поверить, – прошептала Вирджиния сквозь слезы. – Не могу… поверить.
– Но это правда, – успокоила ее тетя, – а теперь, Вирджиния, постарайся заснуть. Если ты разволнуешься, то я пожалею, что дала тебе зеркало.
– Сон – такая потеря времени, – пожаловалась Вирджиния. – Мне нужно еще о многом подумать. – Но она тем не менее уснула.
Прошло две недели. Вирджиния уже настолько окрепла, что могла сама гулять по саду. Как-то после прогулки она сидела на веранде, где ее тетя лущила горох на обед.
– Я дошла до леса и вернулась, – похвасталась Вирджиния. – И ничуть не устала.
– Не очень увлекайся этим, – предостерегла ее тетушка.
– Во мне ощущение такой легкости, что кажется, будто ветер сможет поднять меня и унести прочь на верхушки деревьев, – засмеялась Вирджиния.
– Ты слишком худая, – деловито заметила тетя. – У нас сегодня на обед цыпленок. И если ты не съешь большую порцию, я отошлю тебя обратно в постель.
– Ты не сможешь быть такой жестокой, – запротестовала Вирджиния. – Кроме того, я хочу с тобой о многом поговорить. Знаешь ли ты, тетя Элла Мэй, что меня так занимала моя внешность, что я даже не нашла времени обсудить с тобой мое замужество?
– Я тоже собиралась поговорить об этом, – призналась тетя. – Видишь ли, сегодня утром я получила письмо от твоего мужа.
– Ты получила письмо от маркиза? – не поверила Вирджиния.
– Да, – подтвердила тетя. – Но теперь он стал герцогом. И знай, дорогая, что ты – герцогиня!
– Вот уж кем я никак не хочу быть, – возразила Вирджиния. – Ты должна от него как-то отделаться.
– Он очень внимателен, – продолжила тетя. – Пишет мне каждый месяц, интересуясь твоим здоровьем.
– Стоило ли беспокоиться? – удивилась Вирджиния. – Он получил деньги – те, которые мама заплатила за мой брак с ним, да и все остальные может забрать, если пожелает. Меня это не интересует. Пусть заберет все.
– И об этом я тоже хотела с тобой поговорить, – сказала Элла Мэй. – Теперь, когда твоя мама умерла, ты сознаешь, что ты стала одной из самых богатых молодых женщин в Америке?
– Мне все равно, – равнодушно заметила Вирджиния. – Мне не нужно больше того, что у меня здесь есть. Тетя Элла Мэй рассмеялась.
– Такое счастье недолгое. Жизнь в этом доме скоро тебе покажется очень ограниченной, однообразной.
– И ты тоже так думаешь? – спросила Вирджиния. Тетя улыбнулась и покачала головой.
– Конечно же нет. Это мой дом. Я пришла сюда, когда вышла замуж, и поначалу мы были очень бедны.
Твой отец отлучил меня от семьи, потому что я вышла замуж по любви.
– О, тетя! А он жив? – спросила Вирджиния.
– Нет, дорогая, он умер два года тому назад. Вот почему я даже обрадовалась, когда настала необходимость за тобой ухаживать. Мне было очень одиноко без мужа. Детей у нас не было, а тут как будто появился ребенок – все те дни, когда ты лежала беспомощная, нуждалась во мне и полностью зависела от моего ухода за тобой.
– Все те дни! – машинально повторила Вирджиния. – Я никогда не спрашивала, тетя, но сколько же я здесь пролежала?
– Год и два месяца, – ответила Элла Мэй. Вирджиния пришла в ужас.
– Так долго! И я тебя не узнавала?
– Нет, дорогая, но зато теперь ты узнаешь, и это самое главное. Немногое в жизни принесло мне такую радость, как видеть тебя такой, какая ты сегодня.
Вирджиния взглянула на старомодное ситцевое платье, которое было на ней. Его пришлось одолжить у тетушки, но даже после того как платье ушили, оно было слишком широким в талии.
– Хорошо, что у тебя нашлось платье для меня, – сказала она и добавила:
– Одно я решила твердо, тетя. Я останусь здесь с тобой, то есть если, конечно, ты мне позволишь. Единственно, на что годятся мои деньги – это обеспечить нашу жизнь.
– Я не возьму твоих денег, – резко произнесла Элла Мэй. – Ни цента. Я еще отцу твоему заявила, когда он меня отлучил от семьи, что сама себя обеспечу и никогда у него не попрошу ни одной монеты. Я сдержала слово и не собираюсь нарушать его даже ради тебя.
– Не хочешь ли ты сказать, что тратилась на меня все это время? – спросила Вирджиния.
– Ты не требовала больших расходов, – улыбнулась тетя. – И если у тебя не было того комфорта, какой мог бы быть в дорогой лечебнице, то, по крайней мере, я выходила тебя своими средствами.
– Лучшими средствами в мире, – преданно заявила Вирджиния. – Можешь не волноваться, тетя; даже если я когда-нибудь уеду, все равно не позабуду всего того, что узнала от тебя: и о натуральных продуктах, и об овощах, и что единственный сахар, необходимый организму, – это мед от пчел в саду.
– Ты, безусловно, моя лучшая реклама, – признала тетя. – Но, дорогая, мир за окнами ждет тебя, и, когда немножко окрепнешь, ты должна вернуться и предстать перед ним.
– Зачем? – строптиво взъерошилась Вирджиния.
– Затем, что, во-первых, там твой муж, – ответила Элла Мэй, взяв в руки письмо, лежащее рядом с ней на кушетке.
– Я не хочу его видеть! Мы никогда с ним не встретимся! – объявила Вирджиния.
– Почему? Ты боишься? – удивилась Элла Мэй.
– Нет, не боюсь, – поправила Вирджиния, – а презираю. Он – охотник за приданым, человек, который польстился на взятку и женился на той, кого ни разу в жизни не видел.
– Звучит ужасно, я согласна, – признала тетя, – но должна тебе откровенно сказать, Вирджиния, он мне нравится. Он был таким спокойным, таким серьезным, когда все остальные только и знали, что бегали по дому с криками. Когда у твоей матери подкосились ноги, он отнес ее на кровать, послал за доктором, организовал слуг, и при этом все его слушались. Такой мужчина мне по душе. Он напоминает Клемента, моего мужа, когда он был жив.
– Мне все равно, кого он тебе напоминает, – грубовато ответила Вирджиния. – Я намереваюсь отделаться от него.
– Развод здесь не так легко получить, – спокойно заметила тетя, – и гораздо труднее в Англии.
– Но не захочет же он оставить меня при себе! – воскликнула Вирджиния.
– Ну, это ему решать, – ответила Элла Мэй. – Он всегда очень вежлив в письмах. Каждый раз интересуется, не может ли он быть чем-нибудь полезен. Наверное, Вирджиния, мне следует ответить, что ты снова на ногах.
– Нет! И еще раз нет! Ты не сделаешь этого! Слышишь, тетя? Ты не должна! Он может захотеть повидаться со мной, а я этого не перенесу.
– Я могу и не торопиться, – спокойно ответила тетя Элла Мэй, – но рано или поздно он все равно узнает.
– Каким образом?
– Если только ты не останешься здесь отрезанной от всего мира на всю жизнь, люди обо всем узнают.
– Какие люди? У меня нет друзей.
– Но есть пресса, – напомнила тетя. – Когда почувствуешь себя получше, загляни в нижний ящик бюро в гостиной. Там ты найдешь кипу газет, которые я сохранила для тебя, с фотографиями твоей свадьбы, с заголовками о твоей болезни. Невеста маркиза надолго заняла первые страницы многих газет. К тому же смерть твоей матери усилила драму.
Вирджиния всхлипнула.
– Ах, тетя! Что мне делать?
– Мне кажется, пора становиться взрослой, – ответила Элла Мэй. – Видишь ли, Вирджиния, ты никогда на самом деле ничего не решала. Тебе не позволяла мать. И хотя, я знаю, она была трудным человеком, думаю, ты сама была склонна уступать ей, чтобы только избежать скандала. А это так не по-американски – уступать. Ты должна смело идти вперед и побороть в себе страхи, которые сама придумала, и не бояться людей. В конце концов они такие же, как и ты: их сердца бьются, их царапины кровоточат, и их так же посещают чувства тревоги и страха, беспокойства и подавленности.
Вирджиния помолчала недолго, а потом произнесла:
– Что ты хочешь, чтобы я сделала?
– Это решать тебе самой, – ответила тетя.
– Ты хочешь, чтобы я попросила его приехать сюда повидаться со мной?
– Полагаю, в скором времени нам придется сообщить ему, что ты выздоровела. Хорошо бы посмотреть на его лицо, когда он увидит тебя такой. Ведь он помнит тебя, какой ты была на вашей свадьбе.
– Я ненавижу и презираю его, – горячо произнесла Вирджиния. – Я потому и заболела, тетя, что в течение трех недель, после того как мама приказала мне выйти замуж, я лежала без сна по ночам и все время повторяла: «Ненавижу! Ненавижу!» Знаешь, я даже смастерила восковую фигурку из свечки и протыкала ее булавками, приговаривая: «Умри! Умри!» Мне няня рассказывала, что так поступают индейцы, если ненавидят кого-то. Но он не умер. А вместо этого приехал, и… я вышла за него замуж.
Ее голос дрогнул, и она опять всхлипнула.
– Ты можешь смеяться, помня, какой уродиной я была, но и тогда я мечтала, что однажды полюблю. Все надеялась встретить человека, который полюбит меня, несмотря на мою внешность, и совсем не за деньги. Наверное, в глубине моей памяти жило воспоминание о том, как ты поступила всем наперекор и вышла замуж за любимого человека. Тогда мне было немного лет, но все же я запомнила, как мама с папой говорили, что ты глупо себя ведешь и что только ограниченные люди утверждают, будто жизнь без любви ничего не стоит. Но уже в то время я знала, что ты права.
– Моя бедная девочка! – тихо сказала тетя Элла Мэй.
– Я становилась все страшнее и страшнее, – продолжала Вирджиния, – но мечтать не перестала. Отправляясь спать, я всегда сама себе рассказывала сказку. Героиней была, конечно, я, а герой влюблялся в меня, потому что не знал, кто я такая. Иногда я случайно встречала его в парке. Иногда – в магазине. В толпе я теряла маму или отставала от гувернанток. Но потом, когда я поняла, как ужасно выгляжу, я стала представлять, что он – слепой. Я читала ему вслух из сострадания, а он влюблялся в мой голос. В конце концов мы играли свадьбу и были очень счастливы вместе, потому что любили друг друга не за внешность, а за душу.
– Вирджиния, дорогая! Если бы только я знала, – сказала Элла Мэй, но, подумав, добавила, – хотя, это не имело бы значения. Я все равно не могла прийти к тебе в тот огромный, подавляющий своими размерами дом. Да и твоя мать на порог бы меня не пустила.
– Сейчас, когда я думаю о прошлом, мне кажется, что мечты для меня были реальнее самой жизни, – продолжала Вирджиния. – И знаешь, тетя, я ведь работала над собой. Старалась быть достойной того человека, которому нужна была я, а не мои деньги. Упорно занималась, Когда меня на время оставляли жуткие головные боли. Я таскала книги из библиотеки. Они мне очень трудно давались, но я заставляла себя читать, полагая, что они разовьют мой ум.
– Я уверена, они это сделали, – улыбнулась тетя Элла Мэй.
– Надеюсь, – ответила Вирджиния. – Только, когда голова очень сильно болела, мне было трудно сосредоточиться. Но вообще-то, я прочитала массу книг. Ты будешь смеяться, но я изучила всю историю Америки и Британии и довольно длительный период истории Франции.
