Текст книги "Сердцу не прикажешь"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
Щедрые лучи солнца, лившиеся в окна, оживили поблекшие краски потертого ковра и весело играли на разноцветных корешках старинных книг. У горящего камина их ждал накрытый чайный столик с бутербродами и пирожными. Мелодично пел кипевший серебряный чайник. Сняв перчатки, Марсия смело и как бы по праву прошла к столу и заняла место у большого чайника с заваренным чаем.
– Настоящий английский чай, – промолвила она с неожиданной, почти детской улыбкой. – Как же я соскучилась по нему. Горячие булочки и домашнее печенье! Разве все это купишь в хлебной лавке?
Малколм смущенно улыбнулся ее откровенной радости, хотя тоже оценил по достоинству старания прислуги. Давно он не знал хорошей кухни и сердечного внимания.
После их с Флоренс переезда в деревню Нанне было все труднее находить прислугу, согласную жить в таком захолустье, а если кто и соглашался, то ни Малколм, ни Нанна особенно не вникали в заботы кухарки. Им было достаточно того, что еда сносно приготовлена и съедобна. Флоренс была совершенно равнодушна к еде, а Нанну интересовали только вкусы хозяйки.
Постепенно Малколм тоже стал безразличен к еде, но сейчас он вдруг вспомнил, что ведь в прошлом всегда отличался завидным аппетитом. Вспомнились нежность форели, только что выловленной в озере, вкус хорошо приготовленной дичи и аромат шампиньонов, собранных до восхода солнца.
Когда чаепитие, прошедшее почти в полном молчании, было закончено, Малколм спросил:
– Вы хотите осмотреть дом?
По той поспешности, с какой она вскочила, и ее быстрому согласию, он понял, что Марсия ждала этого приглашения.
Начав с картинной галереи, Малколм провел ее далее через гостиные с обтянутой шелком позолоченной мебелью, показал господскую спальню с высокой пуховой кроватью под балдахином. Затем они прошли через жилые комнаты, которые выходили окнами на лужайку, где повалившийся забор отделял сад от парка.
В каждой комнате картины, мрачно раздумывал Малколм. Их можно оценить и продать, если он послушается советов адвоката.
Однако, войдя в овальную столовую, где потолок и камин были работы известного английского архитектора Роберта Адама, он вдруг понял, что, как бы ни было трудно, с чем бы ни пришлось расстаться, он никогда не тронет ни единого портрета, украшающего стены овальной столовой.
Эта комната была посвящена леди Грейлинг – поколениям красавиц, хозяек старого поместья.
Один портрет был кисти Лоуренса, другой – сэра Джошуа Рейнолдса, третий написал сам Гейнсборо. Глядя на лебединые шеи, гордую посадку головы и кроткий взгляд, Малколм вдруг подумал, что портрет Марсии среди них ни в коей мере не оскорбил бы идеал женской красоты, созданный ее предшественницами.
Это была мимолетная мысль, которая тут же покинула его, и перед ним возник образ другой женщины, тоже красивой и белокурой.
Внезапно, не говоря больше ни слова, он повернулся и вышел из столовой. Марсия молча последовала за ним.
Интерес Марсии к дому удивил его. Он привык к ее молчанию, к печально опущенным уголкам рта и равнодушию в глазах, словно она не находила ничего интересного в том, что происходило вокруг.
Но пребывание в Грейлинге изменило ее, в ней появились живость и интерес, на лице теперь мелькала улыбка, исчезли печальные складки в уголках рта. Она быстрее двигалась, что особенно было заметно, когда они шли по длинным, обшитым деревом коридорам дома, осматривая семейные реликвии, которые оставляли после себя все поколения этого старинного рода.
Спальни Малколма и Марсии были в новом, более современном крыле дома. Здесь их уже ждала экономка в черном шелковом платье, с белым воротником, сколотым старинной брошью. Униформа превратила ее из живого человека в традиционную модель экономки.
– Я приготовила для вашей светлости голубую спальню, – сказала она, обращаясь к Марсии, и провела ее в комнату с панелями из бирюзового в узорах шелка, сотканного в Италии столетие назад.
Мебель была изготовлена во Флоренции и украшена странным цветочным орнаментом и фигурками животных. Большая кровать была покрыта поразительным по красоте флорентийским вышитым покрывалом, представляющим собой музейную редкость.
Марсия не скрывала своего восхищения и высказала его вслух.
– А вы, ваша светлость, предпочитаете гардеробную или приготовить красную спальню? – спросила экономка у Малколма.
– Я воспользуюсь красной спальней, – ответил Малколм.
Он последовал за экономкой, оставив Марсию одну.
Какое-то время она неподвижно стояла, глядя на огонь в камине, а затем печально вздохнула. Казалось, чья-то тень упала на нее.
Спальня была очень велика, чересчур велика для нее одной, дом был прекрасен, но тоже слишком велик. Она снова вздохнула, словно всхлипнула, и почему-то испугалась.
Малколма, уже более или менее пришедшего в себя, тоже пугала огромность старого поместья и необходимость все изучить и обо всем позаботиться. Сидя в кабинете перед планом дома и картой земель, он ломал голову над тем, с чего начать.
Как раз в эту минуту в двери появился дворецкий Барнет.
– Пришел управляющий, мистер Эймс, милорд. Он просит принять его сегодня вечером, или же он придет завтра утром.
– О, если он здесь, – воскликнул Малколм, – проведите его ко мне.
Он попытался вспомнить, знал ли он когда-либо дядиного управляющего, и ему смутно припомнился довольно ворчливый человек, которого они с Джоном побаивались, а арендаторы и лесничие люто ненавидели.
Поэтому Малколм совсем не ожидал увидеть перед собой высокого, улыбающегося молодого человека атлетического сложения, с ярко-голубыми глазами, в хорошо сшитом костюме.
«Слишком молод», – тут же решил он.
– Вы давно служите здесь? – спросил он у Эймса, как только состоялось знакомство и обмен приветствиями.
– Почти пять лет, – ответил тот. – Джон рекомендовал меня. Я учился в Кембридже с братом его жены, и мне всегда хотелось работать управляющим в большом поместье. Мне нравится здесь, хотя последние несколько лет было нелегко, выросли налоги, арендаторы повысили требования.
– Мне еще предстоит как следует вникнуть в дела, – заметил Малколм. – Вам, конечно, известна сумма налога на наследство, она огромна, и эти деньги предстоит найти.
– Я надеюсь, вы не собираетесь продавать земли? – быстро спросил Эймс. – Ваш дядя был решительно против этого при всех обстоятельствах. Он выкупил обратно те акры земли, что в свое время были проданы. Это было еще при вашем дедушке.
– Боюсь, что без этого не обойтись, – холодно остановил его Малколм. – Я буду рад, если вы продолжите выполнять свои обязанности, пока мы сообща во всем не разберемся.
Джеральд Эймс с готовностью согласился, и Малколм понял, молодой человек доволен, что не лишился места при новом хозяине. И еще, что он любит свою работу, любит поместье и не хотел бы покидать его.
Малколм испытал удовлетворение оттого, что сумел поставить молодого управляющего на место, когда речь пошла о продаже земель, но ему понравилось, как Эймс встал на защиту семейных традиций и родовых земель.
Однако Малколм не собирался поддаваться обаянию голубых глаз и жизнерадостной улыбки, и его в какой-то степени раздражала приятная наружность управляющего. Он предпочел бы видеть на его месте старомодного грубовато-добродушного простолюдина.
Молодость и непринужденность Эймса вызывали у Малколма чувство, похожее на зависть. Управляющий был на своем месте, он здоров и крепок и, по всему видно, в ладу с собой и окружающим миром. Человек, который так доволен своей жизнью, должно быть, счастлив. Малколм завидовал его удовлетворенности работой и жизнью вообще. Сам же он, беседуя с Эймсом, чувствовал себя старым и до смешного надменным снобом.
Мысли Малколма постепенно отвлеклись от обсуждаемых проблем – границ поместья, количества фазанов для заповедника, отдаленных ферм и их арендаторов – и вновь вернулись к личности управляющего.
Тот вел себя, беседуя с хозяином, удивительно естественно и просто, без тени смущения или неловкости и вместе с тем с достаточным уважением к собеседнику и интересом к делу, что всегда подкупает. Эймс, без сомнения, хороший управляющий, он знает и любит свою работу, кроме того, он – джентльмен, человек слова и дела, а стало быть, заслуживает доверия и в его преданности можно не сомневаться.
Но откуда это безумное желание рассчитать его, выгнать на все четыре стороны и вместо него иметь рядом таких же неудовлетворенных жизнью личностей, как он сам? – думал Малколм.
Когда управляющий покидал его кабинет, приветливо пожелав ему доброй ночи и пообещав быть в поместье завтра утром, лицо Малколма никак не выдавало его мыслей, хотя привычная хмурость его исчезла.
Оставшись один, Малколм подошел к окну и стал смотреть, как опускаются сумерки. Над озером поднялась легкая дымка вечернего тумана, скрывшая подножия темных стволов деревьев.
После шумного Лондона здесь стояла глубокая тишина, и Малколм поймал себя на том, что вслушивается в нее. От этого еще ощутимее стала знакомая атмосфера дома, сомкнувшаяся вокруг него, словно кольцо.
На его плечи легло бремя наследства многих поколений, и никто еще не мог отказаться от этой ответственности или избежать ее.
Погруженный в раздумья, Малколм услышал донесшийся из темноты парка бой церковных часов.
Били часы на церкви, построенной над фамильным склепом, – дар семьи Грейлингов усопшим. Отец и мать Малколма тоже были похоронены здесь. Как давно он о них не вспоминал, лежащих рядом под тяжелой могильной плитой! Но теперь ему казалось, что и они рады его возвращению.
Когда прозвучал последний удар часов и звук его затих, медленно растворяясь вдали, и наступила ночь, Малколм уже знал, что никогда не покинет Грейлинг, какие бы деньги ему ни предлагали.
Направляясь в поместье, Джеральд Эймс тихонько насвистывал.
У него был велосипед, он мог пользоваться автомобилем, имевшимся в хозяйстве, но прибегал к нему лишь в тех случаях, когда приходилось посещать самые дальние фермы. Сейчас же он предпочитал пройтись пешком, потому что был молод, испытывал желание размяться и к тому же утро было великолепное.
Он размашисто шагал, громко и весело насвистывал, фальшивя при этом, но мысли его были всецело заняты предстоящей встречей.
Его интересовало, что за человек этот новый владелец Грейлинга, он пытался составить собственное непредвзятое мнение о нем, хотя из желания быть лояльным уже дал о нем блестящие отзывы многим жителям деревни и округи. Вчера его телефон звонил, не умолкая.
– Какой он, Джеральд? – подняв трубку, слышал он один и тот же вопрос.
– Очень приятный человек, – отвечал он. – Вам он понравится. Нет, с женой его я еще не знаком.
Но теперь, наедине со своими, мыслями, он, пожалуй, не был так уверен, что Малколм понравится своим соседям.
По нынешним представлениям это были неплохие для сельской местности соседи: в большинстве своем – старые обедневшие семьи или семьи состоятельные, которые, впрочем, не могли похвастаться ни воспитанием, ни культурой.
Все это были люди приятные, гостеприимные и словоохотливые, готовые во всем находить что-то хорошее. Они устраивали званые обеды, импровизированные вечеринки с танцами, а летом крикетные матчи, где у девушек был шанс встретить подходящего жениха.
Малколма ждало немало различных общественных постов, ибо внезапная смерть лорда и его сына лишила графство сразу двух весьма влиятельных фигур. Со смертью лорда Грейлинга опустело место председателя местной ассоциации консерваторов, и ощутимую потерю понес Комитет охотников, где старый лорд играл не последнюю роль. К тому же его сын Джон был президентом здешнего крикетного клуба.
Но Джеральд не представлял себе, что Малколм с удовольствием займет хоть один из этих постов. Что же его беспокоит в новом хозяине, думал Джеральд, ведь совершенно ясно, что с ним происходит что-то неладное. Джеральд слышал, что его первая жена сделала его жизнь невыносимой. Но она умерла. Как молодожен он не выглядит счастливым, а ведь он женат всего несколько недель. Интересно, какова его жена, новая леди Грейлинг? Об этом его не переставали расспрашивать все вокруг, они просто умирали от любопытства и желания поскорее познакомиться. Если молодая хозяйка поместья – хороший человек, ее ждет здесь сердечный прием.
Жену Джона тут недолюбливали. Она была родом из Австралии, ее ничто не интересовало, кроме светской жизни в Лондоне. Она вышла замуж за Джона не по любви, скорее ее привлекала возможность стать хозяйкой поместья. Но жизнь в Грейлинге ей смертельно наскучила. Ссылаясь на слабое здоровье, она отказалась иметь детей, и Джеральд не сомневался, что сейчас она горько сожалеет об этом. Родив наследника, она, бесспорно, была бы хозяйкой поместья до совершеннолетия сына. Теперь она могла остаться в Лондоне, наслаждаться обществом своих друзей, а все, кто живет севернее Оксфорд-стрит, едва ли будут сожалеть об этом.
Джон тоже был здесь не слишком популярен, а вот старого лорда все боготворили, и среди жителей деревушки мало найдется таких, кто в то или иное время не испытал на себе его доброту и великодушие.
Он был человеком старой закалки, помещиком, пекущимся прежде всего о своих крестьянах-арендаторах, прекрасным соседом, для которого святы законы гостеприимства. Он относился к своим обязанностям чрезвычайно серьезно, они не были для него обременительны.
Все, что лорд Грейлинг делал для старого дома и поместья, он делал с радостью. Казалось, он жил ради поместья, ради истории древнего рода, и всю жизнь трудился, чтобы передать наследство сыну в наилучшем состоянии.
Прежний лорд Грейлинг, дед Джона, был порядочным мотом. Хотя он содержал дом в отличном состоянии, но все свое время проводил за границей, играя в рулетку и наслаждаясь обществом веселых подружек, которых легче найти в Париже и Вене, чем в английском захолустье.
У него было множество романов и репутация любовника, щедрого на подарки, стоимость которых часто превышала его счет в банке. После его смерти расплата за его грехи легла бременем на наследников.
Лорду Грейлингу благодаря умелому ведению хозяйства, экономии и сбережениям в течение всей жизни удалось поправить дела. Если бы он прожил еще лет десять, поместье Грейлинг стало бы одним из самых процветающих и прибыльных.
Нынешний двойной налог на наследство был тяжелым ударом для наследников, и Джеральд Эймс понимал это лучше, чем кто-либо другой.
Думая об этом и гадая, что ждет его через недельку-другую, хорошие ли сюрпризы или плохие, он вышел на мост и заметил кого-то возле небольшой лодочной станции на северном берегу озера.
В голову сразу пришла мысль, что это браконьер. Было раннее утро, время для одиночных туристов неподходящее, но, возможно, здесь заночевал какой-нибудь бродяга, подумал он. Джеральд быстрым шагом направился по мокрой от росы траве к лодочной станции. В небольшом каменном домике в георгианском стиле ничего ценного, вспоминал Джеральд, не хранилось, кроме нескольких удочек, садовых стульев, подушек для лодок и столика для летних чаепитий на свежем воздухе.
Сам домик утопал в зарослях рододендронов, и Джеральд осторожно приблизился к нему, чтобы захватить врасплох непрошеного гостя. Дверь была открыта, и, войдя в небольшую восьмигранную комнату, он нашел ее пустой. Но шум внизу свидетельствовал, что неизвестный спустился вниз – к причалу и лодкам.
Бесшумно ступая туфлями на каучуковой подошве по старым каменным ступеням, Джеральд достиг причала и застыл от удивления: дверь на причал была открыта, и он увидел сидевшую спиной к нему девушку. Прежде всего ему бросились в глаза ее белокурые волосы и ярко-голубой свитер. Девушка опустила босые ноги в холодную воду озера и болтала ими, что-то напевая себе под нос.
Пока он стоял в нерешительности, не зная, что предпринять, девушка обернулась и увидела его.
– О! – вырвалось у нее. Она тоже растерялась.
Поскольку никаких слов больше не последовало, Джеральд, сделав несколько шагов, решил, что теперь его очередь выразить удивление.
– Позвольте спросить, – начал он, все еще не оправившись от смущения. – Кто вы? У вас есть разрешение пребывать на территории поместья?
А затем поспешно, почти заикаясь, воскликнул:
– Вы, случайно... не леди Грейлинг?
– Да, – просто ответила незнакомка. – Я – леди Грейлинг.
– В таком случае прошу извинить меня, – поспешил исправить ошибку Джеральд. – Мне показалось, что кто-то без разрешения проник в парк, хотя для туристов-одиночек время слишком раннее.
Марсия ничего не ответила, и он продолжал:
– Я управляющий вашего мужа. Меня зовут Эймс. Джеральд Эймс.
– Здравствуйте, – серьезно сказала Марсия. – Да, я в самом деле вышла очень рано – не могла больше спать. Хотелось погулять в парке, утро такое чудесное. Я очень рада, что вернулась в Англию.
– Вам здесь нравится? – быстро спросил Джеральд. – Я имею в виду в Англии?
– Нравится ли мне здесь? – переспросила Марсия и так при этом посмотрела на Джеральда, что могла уже ничего ему не объяснять.
– Что ж, лучшего места, чем это, вы не смогли бы выбрать, – заверил ее он. – Грейлинг – самый прекрасный дом, какой я когда-либо видел, то же можно сказать и обо всем поместье.
– Я хотела бы все осмотреть, – сказала Марсия.
– Как-нибудь в ближайшее время, – пообещал ей Джеральд.
– Вот именно, – тихо сказала Марсия. – В ближайшее.
– Почему вы так говорите? – быстро спросил Джеральд. – Разве вы собираетесь уезжать? Но ваш муж дал мне понять, что намерен остаться здесь на какое-то время.
– Я не знаю, – промолвила Марсия.
Что-то в ее голосе предостерегло Джеральда от дальнейших вопросов.
Воцарилась минутная пауза. Джеральд смотрел на Марсию и думал, что никогда прежде не видел таких волос цвета спелой пшеницы и глаз такой чистой небесной голубизны.
«Она красива, – подумал он, – но чего-то ей недостает. Что происходит с этой парой?»
Он почувствовал какую-то мальчишескую злость: чего им, имеющим так много, еще не хватает?
Вздохнув, Марсия вынула ноги из воды.
– Вода холодная? – спросил Джеральд.
– Ужасно, – ответила Марсия. – Мне именно такая и была нужна. Хотелось почувствовать, что такое очень холодная вода.
Снова какая-то странность в ее словах, о которой неудобно расспрашивать. Но минуту спустя, когда Марсия воспользовалась его носовым платком, чтобы вытереть ноги, она одарила его очаровательной улыбкой.
– Вы собираетесь встретиться с моим мужем? – спросила она.
– Не ранее, чем в девять, – ответил Джеральд. – Мне надо еще наведаться в конюшни.
– В конюшни? – с любопытством переспросила Марсия. – Здесь есть лошади?
– Конечно, – ответил Джеральд. – У Джона были отличные гунтеры. Старый лорд сам отбирал лошадей, а он знал в них толк, поверьте мне.
– Как вы думаете, я могла бы покататься верхом? – спросила Марсия.
– Разумеется, если ваш муж собирается держать лошадей. Конечно, он сделает это, если вы захотите.
– О, я так хотела бы снова поездить верхом, – промолвила Марсия. – Жаль, что у меня нет костюма для верховой езды.
– Можно попросить у кого-нибудь, – предложил Джеральд.
– У кого? – живо спросила Марсия.
Джеральд растерялся.
– Я попробую достать вам костюм, – неуверенно пообещал он.
Она благодарила его так, будто он предложил ей гору сокровищ. Они шли рядом по направлению к дому, но, не дойдя до него, свернули и через железные ворота направились к конюшням.
Как только Джеральд увидел Марсию в конюшне, он понял, что она привыкла к лошадям с раннего детства. Марсия говорила с ними, и они явно понимали друг друга.
Пришел конюх и начал седлать одну из лошадей.
– Собираюсь устроить им разминку, мистер Эймс, – ответил он на вопрос Джеральда.
– Вы должны достать мне костюм завтра же, – неожиданно сказала Марсия, повернувшись к Джеральду. – Я так хочу поездить верхом. Не представляете, как мне не хватало этого многие годы!
Обещая ей выполнить ее просьбу, Джеральд снова гадал, кто она и как раньше складывалась ее жизнь.
В газетах о ней писали очень скупо: дочь полковника Флетчера из Канн. Больше о Марсии ничего не знали даже самые завзятые сплетники в округе. Многие, помня жену Джона, опасались увидеть этакое накрашенное экзотическое существо.
Теперь Джеральд был уверен, что подобные опасения напрасны. Если он еще не определил своего отношения к ее мужу, то о леди Грейлинг мог с уверенностью сказать, что она ему нравится.
Он многому научился за эти пять лет, в том числе умению разбираться в людях. Он приехал сюда прямо из Кембриджа. Ему было двадцать три года, и он принял поместье от старого управляющего, которого лорд Грейлинг наконец поймал за руку, как вора, и с позором выгнал.
Старый управляющий был плохим человеком. Он вел дела в поместье много лет и составил себе состояние за спиной у хозяина, наживаясь на поборах с арендаторов. Но всему приходит конец. Он был безжалостно уволен, и лорду Грейлингу нелегко было найти такого управляющего, какого он хотел. Зять его сына Джона предложил попробовать Джеральда Эймса, которого знал по Кембриджу.
Джон отрекомендовал его как популярного в университете студента, отличного спортсмена, человека из очень порядочной семьи, некогда состоятельной, но все потерявшей в кризисные тридцатые годы.
Лорд Грейлинг, подумав, решил, что бывают задачи и посложнее, чем обучить молодого управляющего своим методам ведения хозяйства. Он послал за Джеральдом, хотя и считал его слишком юным. Однако при первой же встрече он настолько проникся к нему симпатией, что решил дать молодому человеку шанс.
Рвение и живой ум позволили Джеральду остаться на этом посту и после испытательного срока. Он допускал ошибки и искренне переживал это, но был старателен и упорен. Арендаторам он нравился, ибо умело разрешал извечные споры между хозяевами и наемными работниками, что намного улучшило их взаимоотношения. К концу первого года службы лорд прибавил ему жалованье и дал в его пользование небольшой дом сразу за парком.
– Придет день, и вы подумаете о женитьбе, мой мальчик, – сказал он Джеральду, – так что лучше вселяйтесь, пока он еще пустует.
Джеральд поблагодарил лорда, но жениться не собирался, считая, что еще не готов к этому морально. В графстве он пользовался успехом, весело проводил время, любил свое дело и много работал. В конце концов по истечении пяти лет лорд Грейлинг привык и привязался к нему настолько, что почти считал его своим вторым сыном.
Джеральд трудился не в пример больше, чем, казалось бы, заинтересованные члены семьи. Он искренне любил старого лорда и свою работу.
Эймс более других был потрясен случившимся и скорбел о кончине старого лорда Грейлинга. С его смертью он потерял доброго друга и радость общения с ним.
Джеральд родился и вырос в сельской местности, в доме, о котором до сих пор не мог вспоминать без боли. В силу неподвластных семье Джеральда обстоятельств он перешел в чужие руки.
Поместье его отца в Беркшире не было ни большим, ни славным своими традициями, но их семья была в нем счастлива. Джеральд вырос там с верой в то, что когда-нибудь этот дом и земли унаследует он, а потом сможет передать своему сыну.
Крах был жестокой неожиданностью для юного Джеральда. Он долго отказывался верить в то, что продажа поместья неизбежна. Лишь найдя отца и мать в маленьком коттедже в графстве Суррей, он понял, что надежда на возвращение к прежним счастливым дням в родном доме похоронена навсегда.
Родители мужественно переносили свалившуюся на семью беду, и, щадя их, Джеральд старался упоминать об этой потере как можно реже. Он знал, как отец горько корит судьбу, думая при этом не о себе с матерью, а о будущем сына, которому он ничего не сможет оставить.
Случилось, что Джеральд невольно перенес любовь к родному дому в Беркшире на поместье Грейлингов, ставшее теперь для него вторым домом, и, как он надеялся, надолго.
Пока был жив прямой наследник лорда, Джон, Джеральду это казалось не просто надеждой или мечтой, а вполне реальной перспективой на будущее, но с появлением Малколма в качестве наследника он более не был в этом уверен, и это пугало его.
Глава 5
Малколм молча смотрел на пустое место на стене, где совсем недавно висела картина.
Рядом в ожидании замер плотник с молотком в руке, позвякивая гвоздями, оттянувшими карман его фартука.
– Некрасиво, милорд, пустота так и бьет в глаза, – наконец заметил он. – Но если вот эту картину перевесить чуть ближе к купающейся леди, это будет не так заметно.
– Я должен подумать, Марлоу, – ответил Малколм. – Позову тебя, когда понадобишься.
С этими словами Малколм резко повернулся и покинул гостиную. Он спешил уединиться в кабинете, невмоготу стало от того, что он делает. При виде безобразных проплешин на стенах он каждый раз сгорал от стыда, ибо знал, что картины, висевшие здесь сотни лет, теперь на пути в Америку.
Это было неизбежным решением, иначе пришлось бы продавать земли или сдать в аренду дом, как советовали адвокаты в первый же день его возвращения.
Ступив на эту землю, Малколм сразу ощутил, что она приняла его, а через сутки уже знал, что это его дом и он никогда его не покинет. Он останется здесь, но для этого неминуемо надо чем-то пожертвовать. Тем не менее продажа даже одной картины казалась ему слишком высокой ценой, жестокостью, которая причиняла почти физическую боль, как отрубленный палец или вырванный зуб. За два месяца пребывания в Грейлинге он узнал и полюбил каждую вещь в доме, и ему казалось, что не было того времени, когда он не знал этого, не сознавал, какую роль играет в его жизни тот или иной предмет.
Не имевший ранее ничего, стоящего внимания, Малколм на сорок первом году своей жизни стал испытывать почти фанатичную привязанность к неодушевленным предметам – такое случается только с очень одинокими, обделенными любовью людьми.
Иногда Малколм останавливался перед каким-нибудь огромным полотном и долго, не отрываясь, глядел на него или же медленно бродил среди мебели в бело-золотых гостиных, гладил атласное дерево или едва касался пальцами отполированного до зеркального блеска ореха.
Как много стал значить для него этот дом; он проживет в нем долго, до самой смерти.
Но была и оборотная сторона этой радости. Ночами он порой не мог сомкнуть глаз от мыслей, как сберечь все это, где достать деньги, чтобы не только уплатить налоги на наследство, но и сохранить поместье во всей его благородной красоте.
Часто Малколма мучили кошмары, и он просыпался среди ночи от того, что бешено колотилось сердце, холодный пот покрывал лоб, а руки судорожно сжимались в кулаки. Потом, когда сердцебиение прекращалось, он успокаивал себя: это всего лишь сон, никто не может выгнать его из родного дома только потому, что он не раздобыл денег.
Но он никому не мог рассказать о своих страхах. Как всегда, он предпочитал все решать сам, и даже Джеральду, с которым ежедневно по утрам встречался в своем кабинете, он не мог доверить ни свои чувства, ни опасения.
А Джеральду тем временем все меньше нравилось докладывать хозяину поместья о постоянно возникающих трудностях. То арендаторы чем-то недовольны, то повалился забор, а живая изгородь давно требует новых посадок. Кроме того, надо провести санитарную вырубку леса и позаботиться о безопасности скотины, ибо появилась угроза ящура.
В большом поместье ежедневно что-то случается. Многие вопросы требуют немедленного решения, а это неизбежно связано с денежными расходами.
Конечно, Малколм мог бы объяснить управляющему, почему он против непредвиденных расходов и что дело не в его несговорчивости, а в том, что текущие расходы все больше истощают фонд, который необходимо беречь, если хочешь сохранить поместье.
Однако он не мог сказать этого Джеральду. Тот же, постоянно видя мрачное лицо и сжатые губы хозяина и отвечая на резкие вопросы, которые тот бросал ему через стол, все больше чувствовал, что имеет дело с человеком, которого не в состоянии понять и тем более полюбить.
Молодой Джеральд очень хотел подружиться с владельцем поместья. Он от души желал, чтобы новый лорд Грейлинг поскорее занял в графстве то место, которое занимал его покойный дядя, и был так же приветлив и дружелюбен со всеми, кто уважал и любил старого лорда.
За годы работы в поместье Джеральду стал здесь знаком и дорог каждый уголок, и он счел бы личным оскорблением, если бы жители графства стали плохо отзываться о Малколме. А он уже это предвидел.
«Что скажете о новом лорде Грейлинге?» – спросит при встрече сосед у соседа, а тот, равнодушно пожав плечами, ответит: «Заносчив. Не пожелал возглавить Больничный фонд».
Марсию в округе мало кто видел и тем более знал. Но все проявляли любопытство, особенно женщины, которые к тому же немного завидовали ее красоте. Впрочем, главное, что их интересовало, какой она будет хозяйкой поместья.
Уже много лет в Грейлинге не было хозяйки, которая приглашала бы к себе в гости, участвовала в светской жизни графства, во всех его делах и заботах. Те, кто возлагал большие надежды на новую леди Грейлинг, теперь испытывали разочарование.
Ведь никто из них не знал, как застенчива Марсия и как в то же время ей хочется понравиться соседям. Только Джеральд догадывался, как нервничает она от своей неопытности и неуверенности, и старался по возможности оказываться рядом.
Однако Джеральд был бессилен что-либо сделать, поскольку Малколм упорно отклонял приглашения, стало быть, и Марсия не могла их принять, даже если бы захотела.
Однажды Джеральд все же отважился высказать свое мнение и образумить Малколма. Глава исполнительной власти графства устраивал благотворительный бал, сборы от которого предполагалось передать местной Ассоциации медицинских сестер.
Джеральд исполнял и секретарские обязанности, поэтому, войдя утром в библиотеку, он вручил Малколму приглашения. Тот сразу же сердито отодвинул их от себя через стол.
– Откажитесь, – коротко сказал он.
– Вы не думаете, – осторожно начал Джеральд, – что вам и леди Грейлинг следовало бы появиться на балу? Для его устроителей очень важно, чтобы в нем участвовали все уважаемые люди графства. Ваш дядя был всегда заинтересованным участником и щедрым покровителем таких начинаний. Все будут очень рады, если вы появитесь на балу, хотя бы ненадолго...
Но Малколм решительно прервал его.
– Я не собираюсь ни на кого производить впечатление, – заявил он громко и раздраженно. – Меня интересует только моя работа, а не участие в подобных лицемерных затеях.
Больше говорить было не о чем. Джеральду снова было указано его место, и теперь оставалось только написать очередное письмо с отказом. Однако он решил воспользоваться этим случаем и поговорить с Марсией.
Закончив работу в библиотеке, он направился к озеру, зная, что найдет там Марсию, пристрастившуюся к рыбной ловле. Самое удивительное, думал он, что у нее это отлично получается.
