Текст книги "Сердцу не прикажешь"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Барбара Картленд

Сердцу не прикажешь

Scan, OCR: Larisa_F; SpellCheck: Федор

Картленд Б. К27 Сердцу не прикажешь: Роман /Пер. с англ. Т.Н. Шинкарь. Худож. М.В. Горняк. – М.: ООО «Издательство ACT», 1997. – 352 с.

Оригинал: Barbara Cartland «Love at Forty», 1977

ISBN 5-7841-0776-3

Переводчик: Шинкарь Т.Н.

Аннотация

Жизнь Малколма Уорингтона безнадежно загублена женой-алкоголичкой, разрушившей его дипломатическую карьеру. Затем он безвозвратно теряет очаровательную Элизабет, озарившую его беспросветное существование после смерти жены. И тогда, в порыве внезапной жалости, Малколм заключает фиктивный брак с ожесточенной и несчастной красавицей Марсией, спасая ее из рук негодяя-отца...

Барбара Картленд

Сердцу не прикажешь

Глава 1

Малколм Уортингтон медленно вошел в дом.

Портьеры были плотно задернуты, и он раздвинул их таким резким рывком, что деревянные шишечки на концах шнура со стуком ударились о раму.

Этот звук заставил его вздрогнуть – настолько громким он показался в мертвой тишине дома.

Малколм был высок ростом, с темными, чуть тронутыми сединой гладко зачесанными назад волосами, выгодно открывавшими его выразительный широкий лоб. Несмотря на тонкие черты лица, подбородок говорил о твердом и решительном характере.

За дверью послышалось легкое царапанье и раздался робкий стук. Повернувшись, Малколм увидел на пороге экономку. Его присутствие здесь, как и раздвинутые шторы, видимо, немало удивили ее.

– Я зашла узнать, сэр, не пожелаете ли выпить чаю? – спросила она так тихо, что Малколм едва расслышал ее.

– Спасибо, миссис Мирлоу, не откажусь, – ответил он, наоборот, излишне громко. – И принесите уголь разжечь камин.

Он с удивлением заметил заплаканное лицо женщины. Неужели она оплакивала Флоренс? Ведь экономка, она же кухарка, прослужила у них в доме всего месяца три, не более, и едва ли могла знать свою госпожу.

Все распоряжения по дому отдавал он сам или Нанна. Никому, кроме них двоих, не разрешалось заходить в спальню Флоренс.

Его жена до последнего дня своей жизни упорно отказывалась от помощи опытной сиделки и каждый раз впадала в истерику, когда речь заходила о ней. Поэтому врачи с облегчением согласились с Малколмом, что лучше Нанны никто не сможет ухаживать за больной.

Он вдруг вспомнил, что не видел Нанну вот уже два дня. Разумеется, он ожидал, что она тяжело воспримет смерть Флоренс. Даже присутствовать при погребении она оказалась не в силах.

Он один стоял у могилы, когда опускали гроб в сырую землю, последнее прибежище бедной, измученной и несчастной Флоренс, видел, как гроб исчез под могильным холмом.

Кроме него, при этом не было никого – ни родных, ни даже обычных зевак. Он никого не известил о смерти жены, да и едва ли нашлись бы те, кто еще помнил ее.

В первые годы своего брака, когда Малколм понял, что несчастлив, он часто возвращался к прекрасным месяцам их с Флоренс супружеской жизни. Полгода любви!

Но эти воспоминания постепенно вытеснялись горьким осознанием того, что в жертву приносится не только его семейное счастье, но и карьера. Эти мысли угнетали его, он отчаянно боролся с ними.

Так прошли четыре долгих года. Он вынужден был лгать, изворачиваться, хитрить, чтобы никто не узнал правду. Четыре года постоянного страха и неуверенности, как поведет себя Флоренс, годы, когда он просил ее, уговаривал, умолял, и все напрасно.

Он был тщеславен и верил в то, что его карьера на дипломатической службе могла бы сложиться удачно, и, кто знает, возможно, он бы даже прославился на этом поприще.

Он был подающим надежды молодым человеком, когда встретил Флоренс, и в первый год их брака по-прежнему успешно служил в дипломатическом корпусе, и о нем говорили. Ему предсказывали будущее, которое все еще тешило его самолюбие, но стоило вспомнить...

Поняв окончательно, что жить подобной двойной жизнью невыносимо, он подал прошение об отставке. Вернувшись домой, он плакал, как дитя.

С того времени все, казалось, утратило смысл.

Унылой чередой потянулись дни, не принося ничего отрадного. Истерики и сцены, которые устраивала Флоренс, ее ревность и неизбежная дальнейшая деградация стали в конце концов повседневностью его жизни.

Малколм был слишком горд, чтобы довериться кому-нибудь, рассказать о том, что ему приходится выносить.

Они покинули свой дом в Лондоне и уехали в деревню, где сняли мрачный, стоящий на отшибе дом, подальше от возможных соседей, в самом глухом и малоизвестном уголке Англии.

Малколм хотел заживо похоронить здесь и себя, и Флоренс. Это ему удалось. Они никого не знали в этих почти безлюдных местах.

Согласись Флоренс лечь в клинику, возможно, жизнь Малколма сложилась бы иначе, но он не имел права поместить ее туда без ее согласия. Флоренс же, независимо от состояния, была одержима лишь одной страстью – своей любовью к мужу.

Именно это, как ни странно, в свое время привлекло к ней Малколма.

Она по-своему была хороша – темные волосы с бронзовым отливом, глаза с поволокой, которые романтическим юношам кажутся фиолетовыми, и белоснежная кожа, – ее не смогла коснуться своим тлетворным дыханием даже роковая болезнь, отравившая весь ее организм.

В 1922 году Малколм не помышлял о женитьбе. Он неплохо проводил время в эти шумные и неустроенные послевоенные годы, когда для молодых обеспеченных лондонцев слова «веселиться» и «развлекаться» были своеобразным девизом.

Он воевал, прослужив в армии год, из которого два последних месяца войны провел в плену. По возвращении он сразу же поступил на службу, которая была ему как бы предопределена, ибо многие из его семьи достойно прославили свои имена на дипломатическом поприще в разных странах или же в министерстве иностранных дел.

Отец Малколма оставил ему после смерти некую сумму скопленных им денег. Веселый и привлекательный Малколм, несмотря на желание получить от жизни все положенные ему удовольствия, был, однако, достаточно разумен и, не жалея сил, трудился, чтобы шаг за шагом идти к намеченной цели.

Позднее, как он ни пытался, он не мог вспомнить, при каких обстоятельствах произошла его встреча с Флоренс.

Она же утверждала, что это случилось в одном из ночных клубов, куда Малколм ввалился вместе с большой шумной компанией и пригласил ее потанцевать. Если это и было так, то полностью выпало из его памяти.

Потом он просто замечал присутствие Флоренс в различных местах, пока она наконец не вошла в его жизнь. Произошло это спустя несколько недель после танцев в ночном клубе, который, по утверждению Флоренс, был местом их знакомства.

В то время, где бы он ни появлялся, она тоже была там. Поначалу он едва ли замечал ее, увлеченный живой и остроумной американкой, женой одного из своих друзей. Но постепенно Флоренс сделала все, чтобы привлечь к себе его внимание.

На коктейлях, ужинах и даже в театре он невольно искал ее глазами, ибо чувствовал на себе ее взгляд и видел, как странная полуулыбка трогала ее алые губы.

– Почему вы так смотрите на меня? – не удержавшись, спросил он однажды во время танца.

Малколм предполагал, что она смущенно станет отрицать это, растеряется. Но, к его удивлению, она спокойно посмотрела на него и, улыбнувшись, спросила:

– Вам это неприятно?

– Нет, я польщен, – только и смог он ответить.

В тот вечер он уже думал о Флоренс и к концу недели пригласил ее пообедать.

Разумеется, Малколма интересовало, кто она. Родственников у Флоренс почти не было, жила она на Белгрейв-сквер, у тетушки – особы весьма респектабельной.

У Флоренс было свое небольшое состояние. Она сказала ему об этом, когда он мягко пожурил ее за то, что она каждый вечер появляется в новых дорогих нарядах.

Позднее он спросил о ее родителях, и оказалось, что она сирота. Лишь год спустя он узнал, что она сказала неправду.

Воскрешая в памяти тот веселый 1922 год, когда днем он работал, а по вечерам танцевал и развлекался, он неизменно ловил себя на том, что вспоминает эту странную уловку Флоренс: постоянно следить за ним взглядом.

Помнил он и ее молчание, когда он был слишком настойчив в своих расспросах и желании узнать ее получше, и летний вечер на реке, когда он сдался.

Тогда где-то вдали играла музыка, звуки ее смягчались речным простором, посеребренным светом молодого месяца. Малколм остро ощущал близость Флоренс, сидевшей рядом на темно-красных подушках прогулочной лодки и словно ждавшей, когда же он поцелует ее.

Она как будто застыла в этом напряженном ожидании, и в вечерней тишине Малколм отчетливо слышал, как гулко стучит его сердце.

Очарование вечера, темные силуэты деревьев, бледное вечернее небо и мерцающее отражение звезд и месяца в зеркале реки заставили его помедлить, прежде чем он обнял Флоренс.

Волшебная красота всего, что окружало их, взволновала его так глубоко, что перехватило горло от благоговейного страха. Все было так возвышенно и прекрасно, что грешно было нарушать этот покой ненужным словом или движением.

В душе же он торжествующе произнес: «Я этого искал». Как слеп он был, не понимая, что прежняя его жизнь была лишь странствием в поисках того, что он сейчас обрел, думал он тогда.

В тот вечер Малколм поцеловал Флоренс, и она ответила ему. Застыв в экстазе, они долго не размыкали объятий.

Вернувшись утром в свою квартиру, Малколм уже знал, что Флоренс станет его женой. Более сильного желания, чем это, он не испытывал еще никогда в своей жизни.

Ничто не мешало их браку, и они не намерены были откладывать его. Впоследствии Малколм вспоминал, как радовалась тетушка невесты. После двухмесячной помолвки они обвенчались.

Медовый месяц был восхитительным. Они объехали все модные европейские курорты, нигде не задерживаясь подолгу. Вернувшись, молодая чета поселилась в собственном небольшом, но уютном доме в Мэйфер.

Тогда-то Малколм впервые увидел Нанну. Флоренс довольно много и часто рассказывала ему о ней, он знал, что эта женщина была с Флоренс с самого раннего детства, сначала в качестве няни, а потом – преданной горничной и наперсницы.

Это была высокая костлявая женщина с нездоровым цветом лица и черными тусклыми волосами, стянутыми в тугой узел на затылке. Ее темные глаза глядели настороженно, ничего не упуская.

Флоренс была явно рада снова видеть рядом с собой Нанну, их обоюдная привязанность была очевидной.

Однако Малколм сразу же почувствовал в ней странную напряженность и что-то не совсем обычное в поведении при первой их встрече. Здороваясь, она пристально вглядывалась в их лица – сначала в лицо Флоренс, а потом и в его лицо.

«Что ее беспокоит? – с раздражением подумал тогда Малколм. – Боится, что я плохо приму ее в своем доме?»

Но поводов для открытого и сознательного раздражения Нанна ему не давала. Она во всех отношениях была великолепно вышколенной прислугой, какую он когда-либо знал.

Все заботы по хозяйству она немедленно взяла на себя, и Малколм понимал, что порядок в доме, прекрасные ужины, которые теперь стали непременным ритуалом в их доме, разумные счета расходов в конце месяца были исключительно заслугой Нанны и никого больше.

Малколму, однако, было трудно воспринимать ее как женщину, но ради Флоренс и из благодарности к самой Нанне он старался быть приветливым с ней.

Нанна же была с ним чрезвычайно сдержанна и елико возможно старалась не обременять его своим присутствием.

Если он заходил к Флоренс и там оказывалась Нанна, она немедленно уходила, оставляя их одних.

Делала она все безукоризненно, с ним была корректна, но тем не менее ему всякий раз становилось не по себе.

– Не уверен, что я нравлюсь твоей Нанне, – сказал он Флоренс вскоре после того, как они вернулись домой после медового месяца.

– О, милый, какой вздор! – горячо возразила Флоренс. – Я уверена, что она обожает тебя так же, как и я.

Малколм, однако, был уверен в обратном, но спорить не стал. Тем более что руки Флоренс обвились вокруг его шеи, а ее алый рот был соблазнительно близок.

Спустя несколько недель жизни в новом доме он вдруг узнал, что Нанна каждый вечер поджидает их, когда они бывают в гостях или на вечеринках.

Совершенно случайно, выйдя из такси и собираясь открыть парадную дверь, он, взглянув на окна, увидел, что в комнате Нанны горит свет.

«Надеюсь, она не заболела», – подумал он.

Была половина четвертого утра, и он представить себе не мог, почему Нанна бодрствует в такой час.

Он удержался и ничего не сказал Флоренс, чтобы не обеспокоить ее.

Когда же она удалилась в свою комнату, он на мгновение задержался у подножия короткой, в несколько ступеней, лестницы, ведущей с этажа, где расположены их с Флоренс спальни, в комнаты для прислуги. Может быть, ему подняться наверх и проверить, в чем дело, забеспокоился он.

И тут почувствовал, что кто-то на верхней площадке тоже ждет и прислушивается.

Это подсказала ему скорее интуиция, чем разум, но он был уверен, что не ошибся.

Малколм слышал, как Флоренс прошла через спальню в ванную и, открыв краны, пустила воду. Ему показалось, что там, наверху, кто-то напряженно ждал этого момента, до него донесся слабый вздох облегчения и стук осторожно закрываемой двери.

«Странно, почему она так беспокоится? – недоумевал Малколм. – В конце концов, Флоренс уже не ребенок. Не может же она сомневаться в том, что я недостаточно забочусь о жене?»

Но даже беспокойство Нанны по этому поводу не объясняло ее странного поведения.

Как бы поздно они с Флоренс ни возвращались, она появлялась на площадке лестницы, как только они входили в дверь.

Она определенно ждала их, и Малколм стал задумываться, что все же могло так тревожить Нанну.

Однажды они задержались на коктейле и минут на двадцать опоздали к ужину. Конечно, Нанна ждала их, но на этот раз уже в холле, и открыла им дверь сразу же, как услышала, что подъехало такси.

– Вы думали, что мы потерялись? – шутливо спросил ее Малколм.

К его недоумению, она ничего не ответила, а быстро спустилась к такси, чтобы помочь Флоренс выйти, пока Малколм расплачивался с шофером. Он вдруг случайно услышал, как Флоренс сказала, видимо, отвечая на вопрос Нанны:

– Конечно, все в порядке. Ради Бога, перестань волноваться.

Тон, которым это было сказано, настолько удивил Малколма, что он с полминуты бессмысленно разглядывал высыпанные на ладонь монеты, пока наконец сообразил, сколько должен заплатить водителю такси.

Даже потом, медленно войдя в дом и запирая за собой парадную дверь, он не мог найти разумного объяснения тому раздражению, которое прозвучало в голосе Флоренс, а также непонятному беспокойству Нанны.

Сто раз он повторял себе, что это естественное беспокойство няньки, до сих пор не верящей, что опекаемое ею дитя уже выросло.

И все же где-то в глубине сознания оставалась мысль, что он что-то упустил, чего-то не знает и поэтому не может понять того, что происходит.

Он решил тут же спросить у Флоренс, что все это значит, но, когда представилась возможность; он засомневался, не покажутся ли Флоренс его расспросы нелепыми. Он не ошибся. Флоренс именно так восприняла его слова.

– Конечно, Нанна излишне беспокоится. Но, в конце концов, она привыкла оберегать меня.

– И тебя это не раздражает? – спросил Малколм. – Постоянное беспокойство, что ты придешь домой поздно? Почему она ждет нас каждый вечер?

– Откуда ты знаешь, что она нас ждет? – спросила вдруг Флоренс и внимательно посмотрела на мужа большими темными глазами.

Малколм понял, что она тоже знает о ночных бдениях своей няньки.

Он прекратил дальнейшие расспросы и постарался успокоить свою совесть, став еще более любезным с Нанной, на что, впрочем, она не обратила никакого внимания.

А потом Малколм по делам службы должен был отправиться на несколько дней в Берлин.

Ему не хотелось расставаться с Флоренс. Она же до последней минуты не отпускала его, умоляя не уезжать.

Он тоже был огорчен этой разлукой, хотя успокаивал себя тем, что лишь первое расставание кажется мучительным, а со временем и он, и Флоренс привыкнут к ним.

– Это всего лишь на неделю, дорогая, – успокаивал он ее.

Но Флоренс, спрятав лицо у него на груди, никак не могла успокоиться. С болью в сердце, чувствуя свою вину, смотрел он на маленькую ее фигурку на платформе вокзала Виктория и долго прощально махал рукой.

Малколм рассчитывал, что они полетят самолетом, но тот, кого он сопровождал, категорически воспротивился этому, и они отправились в Европу самым длинным и скучным путем.

О ночной жизни Берлина в те времена рассказывали много чудес, но Малколм был так занят, что не смог отвлекаться ни на что другое. Он дважды звонил в Лондон, но лишь один раз смог поговорить с Флоренс. Второй раз подошла Нанна и сообщила, что Флоренс нет дома. Было всего лишь половина десятого утра, и Малколма обескуражил такой ответ.

– Я старался не звонить по утрам, чтобы не будить ее, – объяснил он. – Куда же она могла уйти так рано?

– Только на этот час, сэр, ей удалось записаться на педикюр, – пояснила Нанна. – Она только что ушла и будет страшно расстроена, что не смогла поговорить с вами.

– Что ж, передайте ей, что я люблю ее и постараюсь позвонить еще раз вечером, если мне это удастся, но я в этом не уверен, – сказал Малколм.

– На вашем месте, сэр, я бы не стала тратить так много денег, – строго заметила Нанна.

Малколм рассмеялся.

– Вы правы, Нанна, – согласился он. – Это чертовски дорогое удовольствие, уверяю вас. Передайте ей привет.

Было уже под вечер, когда он наконец вернулся на Джон-стрит, № 102, и своим ключом открыл входную дверь. Однако Нанна тут же спустилась в холл.

– Где Флоренс? – спросил он, радуясь, как школьник, что снова дома и сейчас увидит Флоренс.

– В гостиной, сэр, – ответила Нанна, – Она немного устала.

– Устала? – удивился Малколм. – От чего, что она делала? Или ее что-то расстроило?

– Я думаю, это погода. Она просто немного устала, сэр. Я бы не стала ее беспокоить на вашем месте.

Малколм с трудом дослушал до конца объяснения Нанны и, перепрыгивая через три ступеньки, взбежал по лестнице в гостиную.

– Дорогая, ты нездорова? – встревоженно спросил он. – Что с тобой?

Он торопливо пересек гостиную и, подойдя к софе, где лежала Флоренс, нежно обнял ее и поцеловал.

Ее губы были сухими и горячими, а лицо горело как в лихорадке. Он заметил, что впервые она так сильно злоупотребила духами.

– Что с тобой, моя радость? – заботливо спросил он, вглядываясь в нее.

Свет ламп в гостиной был притушен, и он не мог достаточно хорошо разглядеть лицо жены.

– Я просто устала, – ответила Флоренс. – Мне кажется, я простудилась.

Голос ее был глухим и хриплым, и она совсем не была похожа на прежнюю Флоренс. Малколма это обеспокоило.

– Надо немедленно послать за врачом, – разволновался он. – Мы не можем позволить тебе разболеться, дорогая.

– Это пустяк, – ответила Флоренс. – Нанна знает, как мне помочь.

Но это не успокоило Малколма. Он отправился на поиски Нанны и тут же нашел ее на лестнице, недалеко от дверей в гостиную.

– По-моему, надо вызвать врача, – сказал он.

– Не стоит, сэр, – ответила Нанна. – В этом нет надобности. Уверяю вас, если бы это было нужно, я бы сказала вам. У нее еще с детства бывали такие недомогания простудного характера, когда она уставала.

– Хорошо, если вы так уверены, – ответил Малколм, немного успокоенный ее тоном.

– Абсолютно, сэр, – подтвердила Нанна. – Нет необходимости приглашать доктора, уверяю вас.

Они молча поужинали, но позднее, в постели, Флоренс неожиданно расплакалась.

Она плакала, не переставая, на его плече, и никакие уговоры Малколма успокоиться и рассказать, что с ней, не заставили ее говорить. Это серьезно обеспокоило его, но он слишком устал и, несмотря на искреннюю тревогу, заснул так глубоко, что проспал до утра.

На следующий день Флоренс, казалось, стало лучше, а еще через день она снова была прежней, веселой и жизнерадостной. Малколму оставалось лишь в очередной раз признать правоту разумных суждений Нанны.

Два месяца спустя он получил приглашение от своего дяди из Йоркшира навестить его и поохотиться в его поместье. Дядя писал: «Я сожалею, что не могу пригласить тебя вместе с женой, ибо это будет холостяцкое сборище. Однако я надеюсь познакомиться с нею в следующем месяце, когда вернусь в Лондон».

– Ты не возражаешь, дорогая, если я приму приглашение? – спросил Малколм у жены. – Для меня немаловажно поддерживать родственные отношения со стариком. Он всегда был добр ко мне. И к тому же он единственный брат моего отца и глава нашего рода.

К его великому удивлению, Флоренс, обычно благоразумная в таких случаях, внезапно разрыдалась.

– Я не выдержу этого! – воскликнула она. – Я не вынесу, если снова останусь одна!

– Но, дорогая, это всего лишь два дня, – убеждал ее Малколм. – Ты должна понять, что это важно.

– Разве это может быть важнее меня? – разгневанно воскликнула Флоренс. – Если ты оставляешь меня одну, значит, не любишь. Ведь ты знаешь, как я без тебя тоскую.

В это время в комнату вошла Нанна, и Флоренс обратилась к ней за поддержкой.

– Он снова уезжает, Нанна, – пожаловалась она. – Скажи ему, что он не должен, он не может оставить меня здесь одну!

– Но ты останешься с Нанной, – продолжал увещевать ее Малколм. – Можешь пригласить в гости кого-нибудь из подруг. Мне не хочется казаться эгоистом, но твое поведение, Флоренс, неразумно.

– Он не должен уезжать, Нанна, ведь верно? – Флоренс упорно искала помощи у Нанны.

– На вашем месте, сэр, я не уезжала бы, если это возможно, – наконец медленно произнесла та.

Вмешательство горничной и ее защита Флоренс, которая вела себя как капризный ребенок, не на шутку рассердили Малколма.

– Мне очень жаль, – холодно сказал он, подчеркнуто обращаясь только к одной Флоренс, – но боюсь, мне следует относиться с достаточным уважением к просьбам моего дяди. Пригласи любого, кого хочешь, погостить у тебя, а я постараюсь вернуться как можно скорее.

Он покинул комнату и не видел Флоренс, когда уходил в министерство.

Занятость на работе несколько погасила его раздражение и гнев. А когда он, возвращаясь вечером домой, шел через Сент-Джеймс-парк, то уже корил и осуждал себя за ненужную резкость и, возможно, даже эгоизм.

В конце концов, в нынешние времена подобная реакция жены на то, что муж оставляет ее одну, – великая редкость. Большинство жен только рады время от времени побыть без мужей.

«Нет, так нельзя, – думал он. – Надо бы в последний момент заболеть гриппом или чем-нибудь еще. Не могу же я обидеть старика простым отказом».

Но доброе настроение испортилось, как только он вошел в дом. Поднимаясь в гостиную, он встретился с Нанной. На его «добрый вечер» она не ответила и в мрачном молчании прошла мимо.

«Черт бы побрал эту женщину, – подумал он. – Слишком много она позволяет себе. Если и дальше так пойдет, придется расстаться с ней. Я не позволю прислуге дерзить мне».

Флоренс дулась и была не в настроении, что больше всего сердило Малколма.

Они, конечно, помирились. Ссоры молодоженов недолговечны, однако упорное противостояние Флоренс и Нанны лишь укрепило в нем решимость съездить к дядюшке в Йоркшир.

Малколм опасался, что, если он уступит в данном случае, ему всю жизнь быть под каблуком не только у Флоренс, которую он обожал, но и у мрачной, вечно стоящей за ней как тень Нанны.

Впрочем, несмотря на принятое решение держаться твердо, он чуть было не сдался в последний момент, когда целовал на прощание Флоренс.

Однако, увидев кислое осуждающее выражение лица Нанны, которая не только проводила его до порога, но и долго глядела ему вслед, он был рад, что настоял на своем.

На второй день охоты погода настолько испортилась, что к полудню пришлось оставить все попытки что-нибудь подстрелить. И Малколм решил уехать раньше, не дожидаясь вечернего поезда на Лондон.

Он приехал на Джон-стрит вскоре после ужина, а не так, как его ждали, в час или два ночи.

«Это будет приятным сюрпризом для Флоренс», – думал он, надеясь, что его неожиданный приезд побудит ее сменить гнев на милость.

Открыв дверь своим ключом, он вошел в холл и, поставив часть багажа на пол, нажал звонок и вызвал горничную, чтобы та помогла ему перенести из такси оставшиеся вещи.

Появилась горничная, тихая и несколько напуганная девушка; находясь под строгим началом Нанны, она редко появлялась на глаза господам, разве что когда прислуживала за столом.

– Миссис Уортингтон дома? – справился Малколм.

– Она наверху, сэр, – ответила девушка и, как ему показалось, бросила на него испуганный взгляд.

Малколм в раздражении прогнал неприятные предчувствия.

«Я совсем схожу с ума, – подумал он. – Все что-то мерещится. Мне следовало стать писателем, а не дипломатом».

Он медленно поднялся на лестнице, заглянув по дороге в темную гостиную, и поднялся этажом выше.

Когда он достиг площадки, дверь спальни Флоренс открылась, и вышла Нанна.

Увидев его, она вздрогнула и застыла, будто увидела привидение.

– Вам не следует входить к ней, сэр, мисс Флоренс нездорова.

От Малколма не ускользнуло, в каком сильном она волнении. Нанна впервые так оговорилась и назвала свою хозяйку «мисс Флоренс». К тому же трудно было не заметить, как сильно дрожат у нее руки.

– Разумеется, Нанна, я должен ее видеть, – коротко сказал он. – Что с ней?

– Сэр, не надо входить к ней, – решительно заявила Нанна, положив руку на ручку двери. – Я скажу ей, что вы здесь, если вы подождете меня внизу.

– Никогда не слышал большего вздора! – воскликнул Малколм. – Не собираетесь ли вы помешать мне войти в спальню моей жены? Не забывайтесь, Нанна!

На одно безумное мгновение у него мелькнула догадка, что в спальне Флоренс любовник и Нанна пытается помочь скрыть это.

Он одолел два широких шага к двери спальни, но Нанна преградила ему дорогу.

– Дайте мне пройти, – резко сказал Малколм, – и оставьте свои тупости.

Она еще пыталась сопротивляться, но затем сдалась.

– Постарайтесь быть разумным, – попросила она. – Вы пожалеете, если войдете.

Малколм какую-то секунду смотрел на нее, как на безумную, а затем, оттеснив ее, повернул ручку двери.

Комната была в полумраке. Флоренс лежала на постели. Лампа на ночном столике была накрыта темным платком.

Малколм, застыв, молча смотрел на нее, а потом окликнул:

– Флоренс.

Она не ответила, тогда он снял платок с лампы, чтобы увидеть лицо Флоренс. Оно было опухшим, глаза закрыты.

– Флоренс, – снова позвал он и коснулся ее руки, лежащей поверх одеяла. Она горела.

– В чем дело? – вдруг спросила Флоренс и, открыв глаза, медленно оглядела мужа.

– Что с тобой, дорогая?

Она смотрела на него, плохо соображая, затем сказала:

– Но ты же не должен быть здесь. Ты вернулся слишком рано, почему?

Она снова закрыла глаза и отвернулась, пряча лицо в подушку от света лампы, а затем пробормотала:

– Нанна сказала, что все обойдется...

Внезапно Малколм все понял.

Затрудненность речи, запах спиртного в спальне, красные воспаленные глаза... Флоренс была пьяна.

Он простоял еще минуты две, глядя на нее, а затем, не сказав ни слова, вышел на лестничную площадку. Нанна стояла вполоборота, уставившись в пол. Видимо, она ждала его.

Когда он приблизился к ней, она не подняла опущенных глаз. Малколм грубо схватил ее за плечо и заставил повернуться к нему лицом.

– А теперь, – сказал он, – может быть, вы скажете мне всю правду?

Нанна посмотрела на него и открыла было рот, чтобы что-то возразить, но, даже не услышав еще слов, Малколм уже знал, что это будет ложь.

– Правду! – приказал он грубо. – В противном случае вы тотчас же покинете этот дом.

– Я делала все, чтобы вы никогда этого не узнали, – промолвила наконец Нанна. – Когда вы с ней, она – нормальный человек, но одиночество для нее невыносимо. Она всегда была такой, не могла устоять. Но если рядом любящий ее человек, этого не случается.

– Когда она стала пить? Почему? – добивался ответа Малколм.

– Это наследственное, – промолвила Нанна глухим тихим голосом. – Ее мать в клинике. Она сумасшедшая и никогда оттуда не выйдет.

– Почему никто мне этого не сказал?

– Мы думали, – промолвила Нанна, – то есть ее тетка и я, что, выйдя замуж, она бросит это. Флоренс была так несчастна в школе.

– Вы хотите сказать, что она пила, еще будучи школьницей? – с трудом поверил своим ушам Малколм.

– Да, сэр. – Голос Нанны был едва слышен.

– А когда жила у тетушки на Белгрейв-сквер, до нашей женитьбы?

– Тоже, сэр.

– А после?

– Лишь однажды, когда вы уехали в Берлин. Она не выносит одиночества, она была так несчастна...

Малколм застыл от неожиданности. Впервые по лицу Нанны он увидел, что она способна на эмоции. В глазах ее были слезы. Рассказывая о той, кого любила, она ломала руки. Но в сердце Малколма не было и капли жалости к ней.

Именно она, а не Флоренс, предала и обманула его.

Не это бедное создание, лежащее в бессознательном состоянии в постели, а именно она, Нанна, решившая положить на алтарь своей любви к Флоренс жизнь любого молодого человека.

Малколм спустился в свою комнату. Неожиданно его охватил страх.

Утром он говорил с Флоренс, и она, рыдая, обещала, что никогда, никогда больше не прикоснется к спиртному.

– Я люблю тебя, дорогой, – твердила она, – и, клянусь нашей любовью, сдержу обещание. Для меня нет ничего дороже нашей любви, Малколм, дорогой, я клянусь нашей любовью, что никогда больше не буду пить. Я не хочу пить, – жалобно добавила она после паузы. – Честное слово. Я выпила лишь каплю, потому что была несчастна, а потом, словно кто-то вселился в меня, и я выпила еще, потом еще... О, Малколм, мне бывает иногда так страшно. Не давай мне пить, помоги мне. Ты сделаешь это?

– А теперь, любимая, послушай, что я тебе скажу, – промолвил Малколм твердым голосом. – Никто не сможет помочь тебе, если ты сама себе не поможешь. Ты должна бороться с этой привычкой. Я не верю в наследственность, это все глупости. Мы будем бороться вместе, ты и я, но ты должна обещать мне, что сделаешь все, что от тебя зависит.

В течение трех недель они снова были счастливы. Нанна несколько успокоилась.

Малколму казалось, что она даже рада тому, что он взял на себя часть ее тревоги и этим немного облегчил то бремя, которое она несла одна.

Однажды Малколм был приглашен на юбилейный банкет в департамент по поводу двадцатипятилетия службы одного из сотрудников.

Ужин был лишь для сотрудников департамента, но после него был бал, куда приглашались жены и друзья.

Флоренс была немного огорчена, что Малколм не мог взять ее на ужин, но согласилась прийти на бал в обществе двух-трех друзей Малколма. Бал начинался в половине одиннадцатого.

Малколм в отличном настроении ушел из дома в половине восьмого, оставив Флоренс решать, в каком платье ей лучше пойти на бал – в белом или черном. Одно очень идет ей, но к другому больше подходят ее драгоценности.