Текст книги "Прогулочки на чужом горбу"
Автор книги: Барбара Хоуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
Наконец, Джой извлекла свою кредитную карточку, которую официант тут же схватил; эта сценка вызвала во мне подозрение, что, по всей видимости, бывали случаи, когда Джой удавалось доиграть ее до конца и счета записывались ей в долг. Сомневаюсь, что обходительность метрдотеля распространялась и на дармовые обеды.
– Больше всего мне хочется порвать с Джефри раз и навсегда. Для этого необходимо лишь забыть о том, что я все еще его люблю. В противном случае он высосет из меня все оставшиеся деньги. И без того я отдала ему уже больше половины. По-твоему, я должна отдать ему все?
– Да нет же, Господи, нет, – чуть не вскричала я. – Тебе следует нанять адвоката. И как можно скорее.
– Нет, Мадлен, адвокат мне не по карману. Придется выпутываться самой.
– Но если он не оставит своих угроз, а ты по-прежнему будешь воображать, что любишь его, тебе никогда не выпутаться из этой ситуации.
– Будь уверена, я сумею.
Она вот-вот расплачется, хотя голос ее звучит храбро. Нижняя губа у нее дрожит так, словно вот-вот отвалится.
– Тебе нужна сильная и надежная опора в этой борьбе.
– На кого же мне опереться? Где найти?..
– Я поговорю с Ральфом.
– Да? Он что, знает толк в законах?
– Он – юрист. Я ведь писала тебе, что у меня хватило здравого смысла выйти замуж за человека, который, как и мой отец, юрист по профессии?
– Ах, да. Я и забыла. – На ее лице появилась ласковая, печальная улыбка. – Помню лишь, ты писала, что у тебя двое детей, и я, прочтя это, лишний раз пожалела, что у меня самой детей нет. Скажи, ты вгдь без ума от своих малышей?
– Они – чудо. Правда. Слов нет, как я их люблю. И хочу, чтобы ты обязательно познакомилась с ними и с Ральфом.
– Ты воспитываешь их в католической вере?
Поскольку какое бы то ни было религиозное воспитание у Джой отсутствовало, ее всегда особенно тянуло к католицизму. Типично мазохистская точка зрения.
– Нет, с этим я порвала окончательно.
– Как же ты смогла?
– Не верю ни одному их постулату. Католицизм – бесплодная, принижающая женщин религия, придуманная отчаявшимися, заблудшими людьми, которым нужен был лишь объект для поклонения. Ницше назвал ее религией рабов и был абсолютно прав. Я не могу согласиться с тем, что такая трусливая и безвольная личность как Мария является тем образом женщины, который достоин обожествления.
– А мне она нравится. Она прекрасна… Вспомни всех этих мадонн. Ей пришлось столько выстрадать.
– Что касается меня, то я предпочту ей любую из древних богинь, прекрасных и могущественных. Как жаль, что мы забыли о них. Даже имена их чаруют меня: Изида, Астарта, Афродита, Диана.
Взгляд Джой лениво устремился в сторону пары за соседним столиком, но если речь заходит о религии, меня не так-то легко остановить.
– Изида и Диана могли бы способствовать восстановлению достоинства женщины в гораздо большей мере, нежели миллионы законов, уравнивающих ее в правах с мужчинами. Я уже подарила Роберте и Гарольду иллюстрированную книгу с пересказом античных мифов – пусть дети сразу привыкают мыслить в правильном направлении.
– Но образ Марии более соответствует реальному положению вещей. Ты поняла бы это, если б тебе пришлось пережить то, что и мне.
– Очень надеюсь, что со мной этого никогда не произойдет. Мне не до того – детей надо поднимать.
– Мне хотелось бы увидеть их.
– Увидишь, обещаю, но вначале ты должна переговорить с Ральфом.
– Тебе повезло – попался нормальный муж. Я так рада за тебя, Мадлен. Я всегда знала, что ты не совершишь оплошности – сделаешь хорошую партию. По моему мнению, ты – просто чудо, и непременно станешь когда-нибудь известной, всеми признанной художницей. У меня есть чутье на это, поверь мне.
– Думаю, мне удастся уговорить Ральфа помочь тебе с разводом, – сказала я, пропуская похвалу Джой мимо ушей, но втайне наслаждаясь ею. – Он с тебя много не возьмет. Может, даже вообще ничего не возьмет. Надо только преподнести все соответствующим образом.
– Да нет, не станет он возиться со мной. Да и я стесняюсь – ведь он и в глаза меня не видел.
– И все-таки мы попробуем.
– Я ему не понравлюсь.
– Ерунда.
– Бог мой, я была бы так благодарна вам. Но, прошу, не утруждай себя, вдруг у тебя будут неприятности из-за этого.
– О каких неприятностях ты говоришь? Можно подумать, речь идет о моем боссе или о ком-то в том же роде.
– Все мужья – боссы.
– Хрен собачий.
– Моя мать любила повторять, что замужество – это работа.
– Но ведь у твоей матери были собственные деньги.
– Нет, потом их уже не было.
– Ну нет, Ральф меня не нанимал. – (Ой ли, подумала я.) – Слушай, приходи сегодня к нам на обед, заодно и расскажешь Ральфу, как Джефри вымогает у тебя деньги.
Вот так Джой получила свой первый развод.
Ей это стоило счета за ланч в ресторане «Знамение голубки».
Чего это стоило мне? С той поры как я познакомила Джой с Ральфом, она охмуряла его, пока он наконец не сдался; я же тем временем терзалась сомнениями – а не получает ли он с нее плату в виде «полуизвращенных, умопомрачительных» трюков в постели?
Глава четвертая
К концу того года Джой, благодаря содействию Ральфа, подписала документ о расторжении брака с Джефри, который положил конец его вымогательствам.
До его гибели я лишь однажды видела Джефри. Он ждал своего адвоката – тот запаздывал уже на полчаса – в тихой приемной конторы Ральфа. От семи лет потребления «божьей травки» – или чего там еще – он стал грузным, почти безучастным ко всему. С трудом верилось, что этот человек совсем недавно истязал Джой, которая за годы ссылки с ним лишь отточила ум и коготки. От его пресловутой жестокости не осталось и следа. И если правда, что он терзал Джой в прошлом, теперь не вызывало сомнений, что в конечном итоге он, а вовсе не она, оказался проигравшим и поверженным в прах.
Его спутницей была какая-то девчонка, довольно неряшливого вида, лоб ее был облеплен маленькими розовыми прыщами, словно мухами. Может, это следствие наркотиков, которыми он ее пичкал? На вид ей не было и восемнадцати. Длинные ноги, костлявое тело, затянутое в комбинезон ярко-зеленого цвета, придавали ей сходство с кузнечиком и усиливали энтомологические ассоциации. Вдобавок, она была чрезмерно суетлива. Вид у нее был такой, словно она ожидала, что в тихие, обшитые деревом апартаменты юридической конторы с минуты на минуту ворвется полиция. Звали ее Марин, как и округ в Калифорнии.
Вспоминая эту странную парочку, я испытываю ностальгию по шестидесятым годам и тому маленькому ручейку изгоев-неудачников, который и в семидесятые продолжал следовать контркультуре. Хочется надеяться, этой девочке удалось хоть чуть-чуть поправиться, работая в Силикон-Вэлли. Я слышала, многие из них кончают этим.
Джефри погиб год спустя во время пожара на Родео-драйв, погиб нелепо: хотел спасти какого-то попугая, который умел произносить фразу «Что знал президент и когда он узнал об этом?» Джой, рассказывая эту историю, замечательно подражала голосу попугая.
В тот же год она закончила работу над первым вариантом своей второй книги – «Ответный поцелуй судьбы», которую отдала издательству Мэноффа, одному из самых известных в Нью-Йорке; к этому времени относится и ее роман с редакторшей Изабель Суонн, изящной и рыжеволосой, словно только что сошедшей с полотен прерафаэлитов. Если верить статье в журнале «Тайм», посвященной молодым женщинам-редакторам, Изабель – помимо красивой внешности – обладала даром сотворить бестселлер из любой книги. По ней сходила с ума половина нью-йоркского литературного мира, но добиться взаимности удалось одной Джой.
Каждый вечер около половины девятого – к тому времени я успевала накормить Ральфа и детей – Джой звонила мне, чтобы, по ее выражению, «отчитаться» перед тем, как идти куда-нибудь с Изабель, которую патологическое трудолюбие задерживало в офисе до девяти часов вечера. И после напряженного, заполненного бесконечными хлопотами дня звонки Джой были для меня настоящим отдохновением, глотком свежего воздуха.
Не забывайте, речь идет о середине семидесятых; именно в это время движение женщин за свои права набрало полную силу, а издательский мир наконец осознал, что громадный коммерческий потенциал Блумсбери является тем фантастическим миром, куда может уйти женщина, по горло сытая этой таящей множество опасностей жизнью. Имена Виты и Вирджинии, казалось, в мгновение ока обрели популярность в среде мыслящих женщин, а лесбийская любовь была вознесена до невиданных высот и воспринималась как невероятно изысканная и чуть ли не элитарная. Именно в этот как нельзя более подходящий момент Джой затеяла свой первый, получивший публичное признание лесбийский роман.
Она в таких подробностях описала мне свои отношения с Изабель, устраивавшей ей сцены ревности, что я устыдилась: как можно было заподозрить ее в связи с Ральфом? Иметь такой всепоглощающий роман со своей редакторшей и одновременно крутить любовь с моим мужем было бы не под силу даже Джой. Помимо яростных, сопровождающихся выдиранием волос драк на улицах и в ночных клубах «только для девушек», эту парочку объединяло пристрастие к наркотикам и бесконечные оргазмы, достигаемые с помощью электрических и механических членов, так что Джой просто не располагала временем, чтобы предоставить Ральфу возможность насладиться ее телесами.
Я сгорала от нетерпения увидеть собственными глазами величественную и столь скандально знаменитую Изабель и, не дождавшись, когда Джой сама предложит мне это, однажды во время одной из наших телефонных бесед напрямик выразила ей свое желание познакомиться с Изабель.
– Ну конечно, – тут же ответила Джой. – Разумеется. Я постараюсь это организовать. Но, знаешь, с ней ведь не просто. Она не любит людей с гетеросексуальными наклонностями.
– Я буду очень тактична. То есть, я хочу сказать, не такая уж я дура.
– Ну, конечно, я знаю. Я не это имела в виду. Просто она, как бы это сказать, строга в оценках. И кстати, я уже говорила ей, что хочу познакомить ее с женой своего адвоката, и она сказала…
– Женой адвоката? Так вот как ты представляешь меня другим?
– Ну, конечно, нет. Но надо же было как-то объяснить ей, кто ты такая.
– Я художница, работала раньше художественным редактором и с тобой знакома без малого восемь лет.
– Я знаю, что ты художница. Удивительная, талантливая художница, и я просто уверена, что очень скоро ты добьешься признания. Да я говорю о тебе всем знакомым владельцам художественных салонов, и я…
– Мне совершенно не нравится, что ты называешь меня женой своего адвоката! – Я орала уже во всю глотку. – И потом как ты смеешь, не заплатив Ральфу ни цента, называть его своим адвокатом?
В дверях стоял Ральф, брови его были слегка приподняты, он явно наслаждался нашим разговором.
– Послушай, ты не представляешь, как я благодарна тебе, – сказала Джой. – Я очень признательна вам с Ральфом за то, что вы сделали для меня. Если бы не вы, я бы просто погибла…
– Это-то мне известно. А как, по-твоему, почему я, именно я, упросила Ральфа помочь тебе?
– Послушай, у меня идея: а не собраться ли всем нам – тебе, мне и Изабель – у нее, в Виллидже, попить чайку? Правда, мне хочется, чтобы ты увидела ее квартиру, да и ей при таком раскладе не придется ехать за тридевять земель на Риверсайд-драйв.
– О-кей, – тут же прощебетала я и улыбнулась Ральфу. Я добилась своего. Помню, я еще тогда подумала, что угрозы на нее явно действуют. Конечно же, я ошиблась. Действие угроз на Джой было весьма кратковременным – едва уступив, она уже думала, как бы выбить из вас новую услугу в отместку за нанесенное ей поражение.
Спустя две недели я была приглашена на чай. В четверг в три часа дня я должна была явиться к Изабель в ее квартиру на Гроув-стрит, представлявшей собой узенькое ответвление от Седьмой авеню, по соседству со зданиями постройки прошлого века. Был октябрь, погода стояла сырая и холодная. Я рассчитывала прийти минут на пятнадцать позже назначенного срока, как и подобает приличному, не слишком назойливому гостю, но дошла очень быстро и оказалась перед домом Изабель, когда на часах было только без пяти минут три. Пошел дождь, но, чтобы убить время, я сделала два круга вокруг квартала. Да и появиться с растрепанной, мокрой от дождя прической было бы только на пользу. Это несколько скрасило бы впечатление от моей буржуазной внешности. Я все еще переживала «жену адвоката», но старалась не думать об этом. В конце концов, я тоже налепила на Джой ярлык «сумасшедшей подруги-писательницы». И почему бы ей, в свою очередь, тоже не обозвать меня как-нибудь?
В три часа одиннадцать минут я нажала кнопку переговорного устройства и послушно последовала властному приказу Изабель «подняться на третий этаж».
Она отворила дверь, оставив узенькую щелку, едва пропустившую меня внутрь: «Джой еще нет, но входите. Прошу».
Изабель оказалась в точности такой, какой я ее себе представляла: волосы, отливающие багрянцем осенней листвы, бледная кожа с едва заметными следами веснушек, рыжие ресницы и дивная фигура – из тех, в которых при округлости форм не увидишь ни единой лишней жиринки. На ней было шелковое кимоно пастельных тонов, которое напомнило мне рисунки Обри Бердслея, изображающие величественных дам с длинными тонкими пальцами и холеных маленьких зверушек у их ног. Правда, у Изабель на кушаке были две дырки, прожженные сигаретами.
Я вошла в полумрак маленькой прихожей – неясные очертания стен, обитых темной парчой, в углу – блестящая китайская ваза цвета бычьей крови с букетом перьев страуса в ней.
– Я так рада познакомиться с вами. Джой много рассказывала о вас, – робко пробормотала я.
Засвистел чайник.
– А, вот и чай. Проходите прямо в гостиную и устраивайтесь. Я сейчас буду. – И она исчезла за лакированной ширмой.
Гостиная была беспорядочно заставлена викторианской мебелью, обитой бархатом. К дальней степе был притиснут маленький рояль, покрытый шалью и заваленный книгами, стопками машинописных страниц и журналами, на которых валялась всякая всячина: пепельницы, недопитые фужеры с вином, бинокли, очки и пара акварелей в миниатюрных подрамниках. Такое же собрание различных принадлежностей представлял и письменный стол, стоявший в углу. Вдоль окон висели тяжелые, украшенные кистями портьеры. Над вычурным столиком для закусок – бледная лампа; не будь она из обычной меди и столь современного вида, то вполне могла сойти за Тиффани.
Я села на резной диванчик с твердым сиденьем, закинула ногу на ногу и мысленно внушила себе расслабиться. Но вместо этого мне пришла на ум прочитанная где-то фраза, что все мы чьи-нибудь близкие друзья. И теперь, находясь в этом затхлом и вместе с тем изысканном логовище женской порочности, я поняла, что это как раз тот момент, когда само присутствие в подобной обстановке такой сугубо земной и здравомыслящей персоны, как я, служит наглядным подтверждением этой банальной истины.
С серебряным подносом в руках вернулась Изабель. На подносе были три обычные кружки с пакетиками чая, несколько крекеров, немного сливочного сыра и бутылка красного итальянского вина. Я выдавила из себя улыбку. Дома я не стала есть, рассчитывая (чего же еще ожидать от мечтательной простофили со Среднего Запада), что здесь мне подадут угощение наподобие того, что описывают в сценах чаепития в английских романах – обильное и изысканное.
В тот самый момент, когда Изабель опустила поднос на столик, раздался скрежет поворачиваемого в замке ключа, и вошла Джой.
С хмурым видом Изабель одарила ее страстным поцелуем в щеку. Джой совершила промах, не ответив ей тем же. Она была слишком оживлена и поглощена болтовней, чтобы обратить внимание на подобную мелочь. Так было всегда, когда обе ее жертвы – или прислужницы, или кем там еще были для нее Изабель и я – встречались.
– И ты здесь, Мадлен. Замечательно. Ах, прошу прощения за опоздание. Я ехала в таком такси – даже и рассказывать об этом не хочется. Да еще дождь. Куда мне деть зонтик? Ух ты, крекеры! – Она говорила без умолку. – О, Изабель, ты уже приготовила чай. Как чудесно! Я чувствую себя настоящей англичанкой. Как тебе понравилась квартира, Мадлен? Изабель, а где пятая глава? Я обыскалась ее у себя. – Она подошла к роялю и стала разыскивать потерянные страницы среди пепельниц и грязных фужеров.
– Не смей трогать это, – хрипло сказала Изабель.
Джой отпрянула от рояля, послав в мою сторону красноречивый взгляд – «видишь, что мне приходится терпеть». Я вжалась в спинку дивана, теша себя надеждой, что за этим последует одна из знаменитых сцен с выдиранием волос, и гадая, хочет ли Джой, чтобы я тут выступила в роли очевидца, призванного разнимать дерущихся – как это обычно происходит в кино, – или просто ушла.
– А, вот она. – Джой ткнула указательным пальцем в тонкую стопку желтой бумаги. При этом она со страхом посмотрела на редакторшу.
Изабель подошла к роялю и взглянула на желтые листы.
– Нет, это не то. Твоя рукопись у меня в конторе. Над ней надо еще работать и работать.
Она повернулась ко мне и тем же голосом приказала:
– Пейте чай.
Сама тоже села и взяла одну из кружек. Когда она наклонилась вперед, ворот ее кимоно приоткрылся и можно было увидеть белоснежный, атласный, отделанный кружевом лифчик.
Я тоже взяла кружку и, дождавшись, когда чай окрасится в густо-коричневый цвет, поискала глазами, куда бы положить использованный пакетик. Все пепельницы были на рояле, к нему приблизиться я бы не решилась.
– Мне нравится ваша викторианская мебель, – сказала я, продолжая держать в руке остывающий пакетик. – Она очень гармонирует со стилем вашего дома.
Я обвела комнату восхищенным взглядом и незаметно подкинула мокрый пакетик на серебряный поднос.
– Не сюда, – скомандовала Изабель, снова наклонившись вперед, и переложила пакетик на тарелку с крекерами.
– Извините, – пристыженно шепнула я.
– А я эту квартиру ненавижу, – заметила Изабель, коротко кивнув в ответ на мое извинение. – Я хочу переехать в пригород. – Взглянув на Джой, она ядовито усмехнулась.
– Изабель хочет переехать в Коннектикут, а я пытаюсь убедить ее, что ездить на работу из пригорода в центр и обратно будет ужасно тяжело, – скорбно пояснила Джой, не геряя, однако, своей решительности и даже воинственности.
Ноздри Изабель раздулись. Видимо, этот вопрос давно уже был у них камнем преткновения.
– Все эти алкоголики и извращенцы в здешней округе…
– В пригородных поездах тоже хватает пьяниц.
– Мне необходим свежий воздух.
– Там ты летом схватишь сенную лихорадку, а зимой будет такая холодрыга, что ресницы заиндевеют…
– Это если плакать.
Джой снова посмотрела на меня, ее взгляд красноречиво говорил о том, что если кто тут и плачет, так это она, а не Изабель.
– Ненавижу пригород. – Она легонько стукнула кулачком по жесткой бархатной обивке стула.
– А мне на моей Одиннадцатой порой кажется, что я живу где-то в деревне, особенно весной, когда цветут деревья, – сказала я, решив принять сторону Джой не потому, что я придерживалась той же точки зрения (я частенько мечтаю о домике в сельской местности), а потому, что всегда вставала на защиту Джой, когда, по моему мнению, с ней обходились несправедливо.
Изабель грозно вылупила на меня глаза и опять обратилась к Джой.
– Хочу свой сад и солярий, и чтобы во дворе в мусоре рылся енот. И огромного пса, – твердо заявила она.
– Тебе там будет одиноко, и когда начнутся снежные заносы, твой дом откопают последним, – жалобно сказала Джой.
Я взглянула на часы и, взяв два крекера, – я просто умирала с голода, – запихнула их в рот. Осторожно, боясь задеть что-нибудь на тесно заставленном столике, я поднялась с места. Ноги мои затекли.
– Почему это мой дом откопают последним? – В голосе Изабель звучало напряжение. – Почему ты так говоришь?
– Потому что такова жизнь, – отрезала Джой. Обычно она владела собой во время светской беседы, но сейчас, видимо, не на шутку разозлилась. Ясно, что ей хотелось держать редакторшу в городе, в пределах досягаемости.
Мне захотелось остаться, но я уже встала и приняла решение уйти отсюда (пусть только для себя – они так и не заметили, что я встала) и отступать от него не собиралась.
– Я только что вспомнила, что должна забрать сына из школы. Я предупредила, что поведу его сегодня к дантисту, так что на школьном автобусе он не поедет, – как можно громче объявила я.
– О, Мадлен, мы совсем не поговорили. Право, мне так жаль, – сказала Джой.
– Да и мне очень жаль. Я считала, что сегодня свободна, как птица, но сейчас вспомнила, что меня ждет Гарольд, бедняга.
– Я и не знала, что у вас есть дети, – сказала Изабель. Голос ее звучал ровно, но взгляд был таким, каким Шарко или молодой Фрейд, вероятно, смотрели бы на последнюю из записавшихся к ним на этот день истеричку, входящую в кабинет.
– Да. Двое. Мальчик и девочка. Ну, спасибо за чай. С удовольствием побывала у вас.
Изабель встала и протянула мне руку; теперь она приветливо улыбалась.
– Как жаль, что вы не можете побыть еще.
– Да. Мне тоже очень жаль. Вы не знаете, куда я положила свой зонтик?
– Вы оставили его за дверью. – Она быстро прошла к двери, при этом кимоно, распахнувшись, хлопало ее по лодыжкам. – Было очень любезно с вашей стороны заглянуть к нам… да еще в такой дождь.
Джой стояла возле меня. Взяв меня за руку, она встала на цыпочки и поцеловала меня на прощанье; ей-богу, это было лишнее. Она, хотя и кажется меньше, всего на два дюйма ниже меня.
– Завтра я тебе позвоню, – тепло сказала она.
Я вышла в холл, но они обе стояли в дверях, провожая меня ласковыми улыбками. Поразительно, как много выигрываешь в глазах хозяев, покидая дом, где тебе не слишком рады. Ко мне вернулось веселое настроение.
– Спасибо большое за чай, желаю скорее найти пятую главу, – сказала я и помчалась по лестнице вниз.
Вечером, когда Ральф пришел домой, я рассказала ему о своем безрадостном визите во всех подробностях. Я была так разъярена, что даже предложила ему послать Джой счет, чтобы та его оплатила.
– Напрасная трата времени, – лаконично заметил он. – У нее нет ни гроша.
– Но ведь она получила аванс за вторую книгу.
– Ты и вправду хочешь, чтобы я отнял у нее эти деньги?
– Нет.
– Она влюблена, и потому не в себе.
– Да что это за любовь? Одни злобные пререкания.
– Не стоит расстраиваться из-за этого. Ты слишком близко к сердцу все принимаешь. – С Ральфом почти всегда так. Стоило мне пожаловаться на свои трудности или на то, что меня обидели, как он неизменно советовал мне плюнуть на все. – Она слишком поглощена веселым времяпрепровождением в компании Изабель, чтобы думать еще и о старых друзьях.
– Ну знаешь, сомневаюсь, чтобы их спор о преимуществах городской и деревенской жизни можно было назвать «веселым времяпрепровождением».
– Если хочешь, чтобы Джой оставалась твоей подругой, принимай ее такой, какая она есть, – бросил он и вернулся к своим занятиям. (Про что это он? – подумала я.) – К ней нельзя подходить с общепринятыми мерками.
И мне впервые за все это время пришло в голову: если Джой и не проявляет к нему интереса, это не означает, что его самого не тянет к ней.
Меня охватила холодная, тягучая ярость – ярость Агнес Мурхед, – и я услышала, как где-то в отдаленных мрачных уголках моего сознания со скрежетом отворилась дверь тюремной камеры. Руки мои похолодели, я чувствовала, что мне не хватает воздуха.
В ту же ночь, уложив детей спать, я пересказала ему все известные мне со слов Джой тошнотворные подробности ее связи с этой сумасшедшей Изабель, в том числе и про оргазмы, достигаемые с помощью механических членов. Слушая меня, Ральф от души презрительно хохотал, словно для него эти баталии и извращенные игрища представляли интерес исключительно в плане исследования человеческой природы, и к ним его добропорядочная натура могла испытывать одно лишь отвращение.
Все это, однако, было сплошным притворством. На самом деле ему хотелось совсем другого – стать третьим в этой компании. И в конце концов, так оно и произошло.
Сообщила мне об этом Изабель. Однажды ранним зимним утром в семь часов она позвонила мне и объявила: «Я требую, чтобы Ральф Тайсон немедленно покинул мою спальню». Я полагала, что Ральф в это время находится в Чикаго, а он, оказывается, был всего в восьми кварталах от дома и всю прошедшую ночь занимался тем, что изливал свою сперму на этот тандем.
Двумя часами позже, когда Ральф вернулся домой, я встретила его криком. Дети уехали на школьном автобусе в школу, и ничто не мешало мне дать волю своему гневу и отчаянию. Я плакала, стучала кулаками в стены, рвала на нем одежду и орала во всю глотку, распахнув окна настежь. Это было такое наслаждение. Люблю ярость. Люблю ее за то, что в отличие от страха, который остается с вами, исподтишка, коварно пожирая вас изнутри, ярость делает ваши чувства ясными, открывая путь для свободного их течения.
В то утро я осознала, что ни за что на свете не хочу больше прислуживать этому предавшему меня сукину сыну. Потому что я и в самом деле была для него прислугой. Права была мать Джой. Выходя замуж, подписываешь своего рода трудовое соглашение, и в тот день, когда я бросила работу и занялась домом и детьми, я поступила в полное распоряжение своего мужа.
Вначале я полагала, что в ситуации подобного рода утрата самолюбия является неизбежной. Ведь и моя мать прислуживала моему отцу. Но так как ей помогала служанка, ее обслуживание не носило столь ярко выраженный характер. Прислуга, по крайней мере, смягчает унизительность этих отношений. К тому же, в отличие от жены, ей платят жалованье. И спать со своим нанимателем ей не приходится. Не знаю, сознавала ли я все это в тот момент, когда кричала на Ральфа, но несомненно, что эти мысли пришли мне в голову позже.
Он пытался утихомирить меня, но в результате стал кричать сам. Так мы орали друг на друга чуть ли не полчаса и в конце концов оба расплакались. Утирая слезы, он скорбно признался мне, что случившееся ночью – честное слово, это была единственная ночь! – произошло не по его вине. Он так устал от вечного напряжения на работе, что потерял всякий контроль над собой, а Джой и Изабель воспользовались его слабостью, заманили его к себе и соблазнили.
Потом я простила его. В отместку за удар, нанесенный по моему самолюбию, я завела роман с неким художником – любителем гашиша, встреченным мной на одной выставке. Он мне открыл несколько новых интересных движений при копуляции, и, хотя мы с Ральфом как-то смирились с этими первыми супружескими изменами, нашему браку пришел конец. Через два года мы развелись.
Я понимаю, что написанный тут портрет Ральфа выглядит весьма схематично. Отчасти это объясняется тем, что главными героями этой книги являемся не мы с Ральфом, а Джой, но также и тем, что человек, которого я считала своим мужем в течение десяти лет, оставил в моей памяти туманный и малозаметный след. В моем сознании он давно уже вытеснен аморфной фигурой бывшего супруга, теперь уже давно женатого на одной из секретарш своей конторы. Он каждое лето забирает Роберту и Гарольда в Мэн, консультирует меня по финансовым вопросам и платит алименты с регулярностью, которой позавидовала бы даже мать Джой.
Даже в мыслях я не в состоянии представить этого трудолюбивого, ответственного человека, этого самоотверженного радетеля за чужие интересы в роли любовника Изабель и Джой.
Мое первое замужество послужило мне уроком, суть которого состояла в том, что моя преданность и свежесть восприятия уроженки Среднего Запада, получившие когда-то столь высокую оценку в устах Джой, принесли мне не слишком много пользы. Я также усвоила, что никогда не предугадаешь, даже после многих лет супружества, какие курчавые затеи могут взбрести в голову твоему мужу – каким бы добропорядочным он ни казался – в постели. Ту же мысль нам все время пытаются внушить проститутки.
Кроме того, я узнала, что вечные истории Джой о деградациях и порочных отношениях могут вызвать у слушателей две совершенно различные реакции, причем обе играют ей на руку. Либо вы чувствуете свое превосходство над нею – как это было со мной – и тогда готовы с радостью выполнить любое ее желание. Либо порочность Джой пробуждает в вас похоть – как в случае с Ральфом – и вы опять-таки из кожи лезете, чтобы оказать ей необходимую услугу, лишь бы иметь возможность ее трахнуть.
В любом случае она оказывалась победительницей. И всегда получала наслаждение от этой игры.
Разумеется, я порвала с ней всякие отношения. Она звонила несколько раз, оставляя свои послания на автоответчике, но сама я ни разу ей не позвонила. Вероятно, я могла поговорить с ней прямо, но прекрасно понимала, что она будет отрицать свою роль в этой истории и в конечном итоге выставит все так, что окажется жертвой Ральфа и Изабель. Будет уверять меня, что все случилось помимо ее воли. И что хочет по-прежнему остаться моей подругой, а вернее – чтобы я оставалась одной из тех, кто готов ей во всем услужить. Мне просто не хотелось выслушивать все это.
Разрыв между нами никак не сказался на ее карьере. Благодаря существенной помощи со стороны Изабель она опубликовала «Ответный поцелуй судьбы», представлявший собой подробное жизнеописание друзей ее детства, носителей всевозможных пороков, насильников и наркоманов, часто гостивших в их родовом поместье в знаменитой лошадьми округе в северо-центральной части Нью-Джерси. Причем за то время, что прошло с момента нашего разговора о нем в кофейне, в доме прибавилось шесть спален и двое слуг.
Ее стиль, еще более затуманенный, чем прежде, вызвал больше восторгов со стороны критиков, нежели ее первый роман, но почему-то книгу неохотно покупали и в список бестселлеров она не вошла. Тем не менее, эта публикация закрепила за ней славу «модного автора» в издательском мире. Ее имя было у всех на устах.
Статья в «Виллидж войс» сравнивала ее роман с произведениями Джоан Дидион, Маргарет Дрэббл и Джил Робинсон. Автор (мужчина) утверждал, что, хотя Джой Каслмэн и уступает в таланте этим писательницам, ей лучше чем кому бы то ни было удалось «выявить ту трагическую дилемму, перед которой стоит современная женщина».
Получив, наконец, развод с Джефри, Джой умудрялась появляться на каждом приеме, который журнал «Ежедневная дамская одежда» считал достойным упоминания; была частой гостьей местных телепередач, где ее представляли «литературной знаменитостью» или, выражаясь точнее, «чрезвычайно популярной личностью».
Круг ее почитателей, поклонников и личных друзей был настолько широк, что частенько наши дорожки пересекались, и я без конца натыкалась на кого-нибудь, кто был с ней знаком, взахлеб говорил о ней как о забавной, обаятельной, совершенно потрясающей личности, сообщая мне также о том, что он или она собираются помочь ей найти нового редактора, нового агента, предоставить ей на лето свой дачный домик, печатать ее рукопись на машинке, в общем, оказать всяческую помощь.
