Ранняя осень

Текст добавлен: 24 сентября 2016, 02:14

Текст книги "Ранняя осень"

Автор книги: Б Паркер

Жанр:

Прочие детективы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Мы уселись на раскладные стулья. По голым спинам медленно текли струйки пота. Свежий ветерок приятно обдувал тело. Когда зайдет солнце, станет прохладно, но пока в нашем необитаемом лесу все еще была весна. Стояла почти полная тишина, нарушаемая лишь нашими голосами.

– Летом здесь более шумно, – сказал я. – В соседние хижины съезжаются на отдых семьи, так что из леса постоянно слышатся чьи-нибудь голоса.

– Вам нравится здесь?

– Не знаю. Во всяком случае, недолго. Я люблю город. Люблю видеть людей, дома.

– Разве лес и вся эта природа не красивее домов?

– Не знаю. Мне больше нравятся творения человеческих рук. Нравится архитектура. Когда я приезжаю в Чикаго, то всегда любуюсь красивыми зданиями. Люблю историю американской архитектуры.

Пол пожал плечами.

– Ты когда-нибудь видел здание "Крейсер" в Нью-Йорке? Или "Вулворт"?

– Я никогда не был в Нью-Йорке.

– Ничего, когда-нибудь обязательно съездим, – пообещал я.

Две белки быстро спустились по стволу дерева, перебежали по земле и пулей взлетели на другое дерево.

– Рыжие белки, – объяснил я. – Обычно мы привыкли видеть серых.

– А какая между ними разница? – спросил Пол.

– Ну, кроме цвета, серые чуть крупнее.

Пол промолчал. Где-то на озере шлепнула рыба. Мимо нас пролетела бабочка-данаида и, описав круг, села на черенок лежащей на ступеньках лопаты. Пол поднял на меня глаза.

– Я много думал о том, что вы тогда говорили. Ну, что нужно быть этим... ну, не зависеть от других людей...

– Автономным, – подсказал я.

– Да. Но как все это связано с тем, чтобы строить дом и таскать штангу? В смысле, я понимаю, что вы говорили, но... – Он пожал плечами.

– Вообще-то это то, чему именно я могу научить тебя. Я же не могу научить тебя писать стихи, играть на рояле или рисовать, или решать дифференциальные уравнения.

Я допил пиво и открыл еще одну банку. Пол все еще пил первую. Это было "Хайнекен" в темно-зеленых банках. Я не смог купить "Амстель", а "Бек" продавали только в бутылках. Но для лесной хижины все же как-то больше подходили банки. Пол допил пиво, сбегал в дом и принес еще одну. Открыл и покосился на меня краем глаза.

– Что будем делать завтра? – спросил он.

– А чего бы тебе хотелось? Завтра же суббота.

Он пожал плечами. Будь он чуть посильнее, я бы так вымотал его на тренировке, что он просто не смог бы сделать этот жест.

– Как это? – спросил он.

– Если бы ты мог делать все что хочешь, что бы ты выбрал?

– Не знаю.

– Как ты думаешь, чем ты будешь заниматься в двадцать пять?

– Не знаю.

– Есть какое-нибудь место, куда бы тебе хотелось пойти? Куда тебя никто не водил, а сам ты боялся попросить?

Он сделал глоток пива.

– Мне нравится кино "Красные башмаки".

– А на балет не хочешь сходить? – спросил я.

– Можно, – безразлично ответил он и сделал еще один глоток пива.

Глава 19

Наступило субботнее утро.

Я надел синий костюм, белую рубашку от "Братьев Брукс" и синий галстук в красную полоску. Получилось очень стильно, особенно вместе с черными туфлями и "Смит-и-Вессоном" в правом кармане. Серебристая сталь прекрасно гармонировала с серыми носками.

Пол вышел из комнаты в рыжевато-коричневом вельветовом пиджаке, коричневых брюках и бледно-голубой нейлоновой рубашке с темно-синими карманами. Галстука не было. Из-под расстегнутого воротника рубашки выглядывала все та же застиранная майка. На ногах – черные носки.

– Самое ужасное обмундирование из всех, какие мне приходилось видеть после возвращения из Кореи, – поморщился я.

– Что-то не так?

– Ты похож на Мортимера Снерда, когда тот выперся на соревнования.

– Но у меня больше ничего нет.

– Значит этим и займемся после завтрака. Купим тебе какие-нибудь шмотки.

– Ас этими что делать?

– Носи пока, – ответил я. – А когда купим новое, выбросишь.

– А кто такой Мортимер Снерд?

– Знаменитая кукла одного чревовещателя времен моей молодости. Эдгар Берген его звали. Он уже умер.

– Я видел его по телевизору в какой-то передаче.

Поездка в Бостон заняла три с половиной часа. Почти всю дорогу Пол крутил радио, то и дело переключаясь с одной музыкальной программы на другую. Я не мешал. Это была расплата за бейсбольный матч, который ему пришлось слышать накануне. Без четверти двенадцать мы прибыли в Бостон.

Я остановил "Бронко" на Бойлстон-стрит перед магазином "Лутс".

– Зайдем сюда, – сказал я.

– Вы себе здесь покупаете одежду? – спросил Пол.

– Нет. Фигурой не вышел. Они все больше на худых специализируются.

– По-моему, вы тоже не толстый.

– Нет, но я немного, как бы это сказать, деформированный. Верхняя часть слишком большая. Как бокал для шампанского. Лацканы на пиджаках вечно оттопыриваются. И рукава слишком узкие. А такого, как ты, они в настоящего красавца могут превратить.

– Такого, как я, тощего?

– Нет. Ты был тощим. А теперь стал просто худым. Ну, пошли.

Мы вошли в магазин. У самого входа к нам подскочил стройный, элегантный продавец.

– Слушаю вас, сэр.

На нем был бледно-серый двубортный костюм, рубашка с круглым воротничком и аккуратно завязанный светло-голубой галстук. Из нагрудного кармана выглядывал белый шелковый платок. На ногах – модельные туфли из тонкой кожи. Лицо украшала аккуратная бородка. Ну прямо хоть целуй его и все. Но я все же решил воздержаться.

– Мне нужен костюм для мальчика, – сказал я.

– Понятно, сэр, – кивнул продавец. – Пойдемте со мной.

Магазин поражал обилием медных украшений, дубовой мебели, мягких ковров и изящных люстр. Мы вошли в лифт, и я тихо сказал Полу:

– Когда я попадаю в такой магазин, мне всегда хочется забиться в какой-нибудь дальний угол. Но приходится терпеть.

В глазах у Пола застыло изумление.

– Этому тоже пришлось долго учиться, – добавил я.

Мы купили Полу темно-серую "тройку" европейского покроя, черные кожаные туфли с кисточками – почти такие же красивые, как и у меня, две белых рубашки, красно-серый полосатый галстук, красно-серый шелковый платочек в нагрудный карман, две пары длинных серых носков и черный кожаный ремень. И еще мы купили две пары светло-серых брюк, синий спортивный пиджак с медными пуговицами, синий галстук в белый горошек и бледно-серый шелковый платок в нагрудный карман. Уступив нашим просьбам, портной магазина согласился к вечеру немного укоротить брюки. Оба пиджака сидели превосходно. Я подал элегантному продавцу чек на семьсот пятьдесят долларов. Он покачал головой и подвел меня к прилавку. Чек приняла менее элегантная девушка. Продавец был слишком важной персоной, чтобы считать деньги.

– К пяти часам брюки будут готовы, сэр.

Я поблагодарил, и продавец предоставил меня заботам девушки.

– Мне нужны два каких-нибудь документа, – сказала она. Во рту перекатывалась жевательная резинка. Фруктовая, судя по запаху.

Я вручил ей права и удостоверение детектива. Она дважды внимательно прочла удостоверение.

В десять минут четвертого мы вышли на улицу.

– Когда-нибудь был в Музее изящных искусств? – спросил я у Пола.

– Нет.

– Пойдем посмотрим.

В музее я присоединился к группе, которую сопровождала экскурсовод. Я что-то рассказывал Полу о школе живописи Гудзон, когда какая-то леди из группы вдруг цыкнула на нас.

– Вы нам мешаете, – проворчала она.

– Вообще-то это вы нам мешаете, – ответил я. – Но я слишком хорошо воспитан, чтобы вступать с вами в пререкания.

Экскурсовод растерянно замолчала. Я снова повернулся к Полу:

– Эти картины похожи на романы Купера. Дикая природа приятна и чиста. Романтика, понимаешь?

Вся группа дружно обернулась на меня.

Пол шепнул:

– Я никогда не читал ни одного романа этого Купера.

– Прочитаешь, – заверил я. – И когда будешь читать, обязательно вспомнишь эти картины.

Пол снова взглянул на полотно.

– Пойдем, – сказал я. – Мне не хочется слушать здесь свои собственные мысли.

В пять часов мы заглянули в магазин и забрали готовые брюки. Элегантный продавец узнал нас и дружески кивнул. Мы поехали ко мне на квартиру, чтобы Пол мог переодеться.

– Иди в ванную, – распорядился я. – А когда оденешься, захвати сюда это тряпье.

– Мои старые шмотки?

– Да.

– А что одевать?

– Что хочешь.

– Но я не знаю, что с чем идет.

– Ты что? Мы же в магазине все примеряли.

– Я забыл.

– Иди и одевайся, – проворчал я. – Уж здесь-то ты как-нибудь управишься сам. Я не собираюсь постоянно за тобой бегать.

Пол удалился в ванную и пробыл там минут двадцать. Когда он наконец вышел, на нем был серый костюм и белая рубашка. В руках он держал красно-серый галстук.

– Я не умею его завязывать, – пожаловался он.

– Повернись спиной, – приказал я. – Я завяжу.

Он встал перед зеркалом в ванной, я подошел сзади и завязал галстук.

– Ну вот, хорошо, – вздохнул я, подтянув узел и застегнув воротничок рубашки. – Теперь ты выглядишь вполне прилично. Не стрижен, правда, но для балета сойдет.

Пол осмотрел себя в зеркало. Загорелое и обветренное лицо казалось еще более темным на фоне белой рубашки.

– Пошли, – сказал я. – В шесть часов возле театра нас будет ждать Сюзан.

– Она тоже пойдет?

– Да.

– А зачем ей нужно идти с нами?

– Потому что я люблю ее и мы не виделись целых две недели.

Пол понимающе кивнул.

Сюзан ждала на углу Глоусестер и Ньюбери. На ней была бледно-серая юбка, синий блейзер с медными пуговицами, строгая белая блузка с открытым воротом и черные туфли на высоких шпильках. Я заметил ее раньше, чем она увидела нас. Ее чудесные волосы искрились на солнце. Глаза скрывали огромные темные очки. Я остановился. Она ожидала, что мы появимся с Ньюбери, а мы подошли по Глоусестер.

– Чего мы остановились? – спросил Пол.

– Мне нравится смотреть на нее, – ответил я. – Иногда я люблю смотреть на нее так, как будто мы не знакомы, и наблюдать за ней, когда она не видит меня.

– Зачем?

– Мои предки были ирландцами.

Пол только покачал головой.

Я тихонько свистнул и позвал:

– Эй, милашка. Не хочешь немного поразвлечься?

Сюзан повернулась в нашу сторону.

– Мне больше по душе морячки, – улыбнулась она.

Когда мы шли по небольшой аллее к входу в театр, я тихонько шлепнул Сюзан по попке. Она улыбнулась. Но только чуть-чуть.

Было еще рано. В ресторане сидело всего несколько человек. Я придвинул Сюзан стул, и она села напротив меня и Пола.

Мы заказали рис, бобы, "моле" из цыпленка, "кабрито" и мучные лепешки. Пол съел на удивление много, хотя вначале долго ковырял каждое блюдо вилкой, словно проверял, не сможет ли цыпленок выскочить из тарелки и улететь, а потом отрезал и ел крошечными кусочками, как будто опасаясь, что еда отравлена. Сюзан попросила принести "Маргариту", а я – пару бутылочек пива. Говорили мало. Пол ел, уткнувшись в тарелку. Сюзан отвечала на мои вопросы коротко, и хотя у нее на лице не было ни злости, ни раздражения, я не видел в ее глазах и особой радости.

– Сюз, – сказал я, когда мы допивали кофе. – Поскольку остаток вечера я проведу на балете, я надеялся, что хотя бы здесь мы поболтаем.

– Да что ты, – иронично ответила Сюзан. – Значит, надо полагать, я тебя разочаровала?

Пол, не поднимая головы, ел ананасовое мороженое. Я посмотрел на него и перевел взгляд на Сюзан.

– Нет, просто ты сегодня такая тихая.

– Неужели?

– Ну хорошо, думаю, мы обсудим это в другой раз, – я попытался улыбнуться.

– Прекрасно, – кивнула Сюзан.

– Ты пойдешь с нами на балет?

– Наверное, нет. Мне не очень-то нравится балет.

Официант принес чек. Я заплатил.

– Может, тебя куда-нибудь подвезти? – спросил я.

– Нет, спасибо. Моя машина на Ньюбери-стрит.

Я посмотрел на часы.

– Ну ладно, нам нужно еще успеть к началу. Приятно было повидаться.

Сюзан кивнула и сделала глоток кофе. Я встал. Пол поднялся следом, и мы ушли.

Глава 20

Я был на балете впервые и, не надеясь, что когда-нибудь попаду снова, с интересом следил, какие чудеса проделывают артисты со своими телами. Пол сидел рядом и, замерев, с головой ушел в спектакль.

По дороге домой я спросил его:

– Ты когда-нибудь раньше был на балете?

– Нет. Папаша все время говорил, что это больше для девчонок.

– И снова был наполовину прав, – улыбнулся я. – Так же, как и насчет приготовления пищи.

Пол задумчиво молчал.

– А ты бы хотел выступать в балете?

– Танцевать?

– Да.

– Они бы все равно не разрешили. Они считают, что это... нет, они бы мне не разрешили.

– Ну хорошо, а если бы разрешили, хотел бы?

– Брать уроки и все такое?

– Да.

Он кивнул. Слегка, так что, сидя за рулем и стараясь следить за дорогой, я скорее почувствовал, чем увидел. Это было первое конкретное заявление, которое он сделал, и каким бы робким не был этот кивок, он все же кивнул. Кивнул, а не пожал плечами.

Мы замолчали. Пол не включал радио. Я тоже. После часа езды он, не глядя на меня, тихо спросил:

– А много мужчин танцуют в балете?

– Да, – кивнул я.

– Отец говорит, что они все педики.

– А мать что говорит?

– То же самое.

– Ну, не знаю, как у них там с сексом, но одно я могу сказать точно они отличные спортсмены. Я не настолько хорошо разбираюсь в танцах, чтобы делать еще какие-то заключения, но знатоки говорят, что почти всегда они еще и одаренные артисты. Неплохое сочетание, правда? Отличный спортсмен, одаренный артист. Ставит их сразу на две ступеньки выше большинства людей и уж точно на одну ступеньку выше всех, за исключением Берни Кейси.

– А кто такой Берни Кейси?

– Когда-то он играл в "Рэме". А теперь – художник и актер.

На дороге почти не попадались освещенные поселки. "Бронко" мчался сквозь ночь, словно мы были одни в целом мире.

– Зачем они так говорят? – спросил Пол.

– Как?

– Что танцевать – это для девчонок. Что все мужчины, которые танцуют, – педики. Они обо всем так говорят. О приготовлении пищи, о книгах, о кино – обо всем. Почему они так говорят?

– Твои родители?

– Да.

Мы въехали в небольшой поселок и покатили по прямо освещенной улице. Мимо пустой кирпичной школы, мимо старинной пушки со сложенными пирамидой ядрами, мимо пустого магазинчика с рекламой "пепси-колы". И снова окунулись в темноту автострады.

Я глубоко вздохнул.

– Потому что они не знают ничего лучшего. Потому что они не знают, что сами собой представляют и как их можно понять. Или что такое хороший человек и как его можно понять? Поэтому они просто полагаются на категории.

– Как это?

– Ну, например, твой отец не знает, хороший он человек или плохой. Он подозревает, что скорее всего не очень хороший, но не хочет, чтобы это понял еще кто-нибудь. Однако он не знает, каким нужно быть, чтобы считаться хорошим человеком, поэтому просто следует простым правилам, которые слышал от других. Это и проще, чем думать самому, и безопаснее. Ведь в противном случае тебе приходится все решать самому. Придется прийти к какому-то определенному выводу насчет того, каким должно быть твое поведение, а потом, быть может, обнаружить, что не можешь ему соответствовать. Так почему бы не пойти по более безопасному пути? Просто вести себя так, как принято в твоем кругу.

– Что-то я не очень-то вас понимаю, – вздохнул Пол.

– Это не твоя вина. Ну хорошо, попробую объяснить по-другому. Если твой отец будет ходить и всем говорить, что любит балет или что ты любишь балет, то он рискует очень скоро напороться на человека, который скажет ему, что это не для мужчин. А если подобное произойдет, то ему придется думать и выяснять для себя, кто прав, а кто нет? Любят ли мужчины, я имею в виду настоящие мужчины, балет или не любят? А следовательно, кто же он сам – мужчина или так, абы что? Этого он и боится до смерти. То же самое и мать. Вот они и шагают по проторенной дорожке, говоря только то, что не вызовет никаких вопросов. И это их устраивает, потому что можно не напрягаться. И не бояться.

– Но они, вроде, и не боятся. И вполне уверены в себе.

– В этом все и дело. Слишком много уверенных в себе либо боятся, либо просто глупы, а может и то, и другое. Реальность всегда неопределенна. А большинство людей ищут определенности. И ищут пути ее достижения. Телевизионно-коммерческий взгляд на мир. Бизнесмены смотрят, какими должны быть бизнесмены. Учителя смотрят, какими должны быть учителя. Строители смотрят, какими должны быть строители. Они проживают всю свою жизнь, постоянно пытаясь быть такими, какими они должны быть, и вечно боясь, что не соответствуют своему типу. Полный бред.

Мы проехали небольшой освещенный базарчик с еще прошлогодними вывесками и пустыми прилавками и снова углубились в лес.

– А вы не такой?

– Сюзан часто говорит мне, что я сильно отличаюсь от других.

– Как?

– Что я постоянно прилагаю все усилия, чтобы обмануть чьи-то ожидания.

– Не очень-то понятно, – покачал головой Пол.

– Неважно. Главное – это не зацикливаться на том, чтобы быть таким, каким должен быть. И если возможно, делать то, что тебе нравится.

– А вы делаете то, что нравится?

– Да.

– Даже сейчас?

– Да. Даже сейчас.

Глава 21

Стоял конец мая. Мы пробежали восемь километров и вернулись в хижину. Спины блестели от пота. Новый дом постепенно приобретал какие-то определенные очертания. На залитом фундаменте лежали стойки и балки, кое-где уже оббитые фанерой. В том месте, где должен был быть туалет, торчал унитаз.

– Сегодня с железом не занимаемся, – напомнил Пол. Дыхание было ровным и спокойным.

– Знаю, – ответил я и, взяв две пары перчаток, подал одну пару Полу. Мы подошли к большой груше. – Ты первый, – скомандовал я.

Пол принялся молотить грушу.

– Нет, – покачал головой я. – Бей сильнее. Как будто хочешь пробить дырку. – Пол ударил еще несколько раз. – Включай плечо, – крикнул я. Развернись и выноси вперед плечо. Больше, больше развернись. Нет, не так. Смотри.

Я подошел к груше. Прямой. Прямой. Хук. Прямой. Прямой. Хук.

– Старайся загибать руку, когда бьешь. Вот так, смотри – бьешь и отскакиваешь.

Груша плясала и прыгала от ударов.

– Вот так. Удар. Отскок. Разворот. Попробуй.

Пол снова взялся за грушу.

– Хорошо, молодец. А теперь чуть расставь ноги, как я тебя учил. Двигайся вокруг груши. Танцуй. Не ходи, танцуй. Ноги все время на одном расстоянии друг от друга. Удар. Левой. Левой. Правой. Опять правой. Левой. Левой. Левой. Правой.

Пол запыхался.

– Хорошо, – сказал я. – Передохни немного.

Я подошел к груше и провел минутный раунд. Левый прямой. Левый хук. Встречный в голову. Левый прямой. Левый прямой, правый хук. Ближний бой по корпусу. Короткие удары, словно пытаешься пробить грушу насквозь. Замах не больше двадцати сантиметров. Когда я остановился, чтобы отдышаться, все тело было мокрым от пота. Пол уже успел восстановить дыхание.

– А представь, что груша тоже бьет в ответ, – сказал я. – Или уворачивается. Или входит в клинч. Представь, как ты тогда устанешь.

Пол кивнул.

– Конечно, маленькую грушу бить легче. И эффектнее. Сам себе нравишься, когда ее молотишь. Это полезно. Но основная работа должна быть на большой груше.

Я перешел к маленькой груше, заставив ее мотаться из стороны в сторону. Менял ритм, отбивал ударами чечетку. Начал насвистывать какую-то мелодию и наносить удары "под музыку".

– Попробуй.

– У меня так не получится, – обреченно вздохнул Пол.

– Получится, если постараешься. Увидишь, уже через полчаса удары станут намного четче и размереннее.

Это заняло больше, чем полчаса, но, когда подошло время ленча, груша уже начала подавать первые признаки ритма. Мы отправились под душ. Потом уселись на крыльцо и поели сыра, яблок, груш и винограда. Выпили по баночке пива. Мы оба были без рубашек. Тело начинало темнеть от загара. Я заметил, что у Пола начали выделяться грудные мышцы. Он даже стал казаться чуть выше. Неужели они все так быстро растут?

– А вы были хорошим боксером? – спросил Пол.

– Да.

– А могли бы стать чемпионом?

– Нет.

– Почему?

– Потому что я был просто хорошим боксером, а не гением. Такие парни, как Марчиано, Али, они гении. Совсем другая категория.

– А вы когда-нибудь дрались с ними?

– Нет. Лучший, с кем я дрался, был Джо Уэлкотт.

– Вы победили его?

– Нет.

– И поэтому ушли из спорта?

– Нет. Я ушел, потому что это уже переставало быть просто развлечением. Слишком много взяток, темных дел. Слишком высокие ставки. Слишком много парней, которые зарабатывают миллионы на ринге, потом заканчивают карьеру где-нибудь на помойке.

– А вы бы победили Джо Уэлкотта в обычной драке?

– Ты имеешь в виду не на ринге?

– Да.

– Может быть.

– А Хоука смогли бы победить?

– Может быть.

Я сделал глоток пива. Пол откусил кусок сыра и заел виноградом.

– Дело в том, – сказал я, – что в обычной драке, драке без правил, любой может побить любого. Все зависит от случайности и от твоих целей. У меня будет пистолет, а у Уэлкотта нет, вот и все. Это не состязание. И бессмысленно выяснять, кто кого победит. Слишком многое зависит от посторонних факторов.

– Я имел в виду честный бой, – нахмурился Пол.

– Даже на ринге с перчатками и всеми правилами мой бой с Уэлкоттом не был честным. Уэлкотт был намного сильнее. Ему просто нужно было подержать меня несколько раундов, чтобы не обидеть зрителей.

– Но вы же понимаете, о чем я спрашиваю, – не сдавался Пол.

– Понимаю, но пытаюсь объяснить тебе, что само понятие "честный бой" бессмысленно. Чтобы наш бой с Уэлкоттом был честным, у меня в руках должна была быть бейсбольная бита. В обычной драке ты делаешь все, чтобы победить. А если не уверен, что победишь, то нечего и начинать.

Пол допил пиво. Я допил свое.

– Можете включить бейсбол, если хотите, – сказал он.

Глава 22

– ...Теперь нужно, чтобы стойки совпали с балками перекрытия, – сказал я. – А щиты должны состыковаться с каркасом. Посмотришь, когда мы поднимем стены.

Мы собирали на земле стенные каркасы.

– Когда закончим, поставим их вертикально и скрепим между собой, объяснил я.

– Откуда вы знаете, что они состыкуются? – спросил Пол.

– Я вымерял.

– А почему вы уверены, что ваши измерения правильны? – не сдавался Пол.

– Я всегда так делаю. Все проверено. Так чего же им быть неправильными?

Пол пожал плечами. Жест из прошлого. Потом вздохнул и принялся вбивать в стойку гвоздь. Он держал молоток где-то посередине ручки, вытянув вперед указательный палец. Удары получались частыми и слабыми.

– Не дави на ручку, – посоветовал я. – Держи за самый конец. И палец не выставляй. Размахивайся посильнее и бей.

– Так я никогда не забью этот гвоздь, – пожаловался Пол.

– Учись. Точно так же, как учился работать с маленькой грушей. Но если будешь продолжать забивать так, как забиваешь сейчас, то никогда не научишься.

Он размахнулся и не попал по гвоздю.

– Ну вот, видите?

– Ничего страшного. Попробуй еще. Скоро станет легче. Только так можно работать молотком.

Часам к четырем мы собрали три каркаса. Я показал Полу, как правильно обрезать стойки, не пользуясь рулеткой.

– А окна? – спросил он, когда мы принялись за четвертый каркас.

– Когда поставим стены, тогда и разметим. И окна, и двери.

Мы уже заканчивали четвертый каркас и собирались поднимать их, когда возле "Бронко" остановилась "ауди" Пэтти Джакомин.

Увидев ее, Пол опустил молоток и уставился на машину. На поясе у него висел чехол для молотка, вокруг талии был повязан маленький фартук с кармашком для гвоздей. Голый торс блестел от пота. Кое-где темнели пятнышки прилипшего песка. Когда мать выбралась из машины, он сунул молоток в чехол.

Пэтти Джакомин подошла к нам, неуклюже передвигаясь по тропинке в своих нарядных туфлях на высоких каблуках.

– Пол, – обратилась она к сыну. – По-моему, тебе уже пора возвращаться домой.

Пол посмотрел на меня. Лицо его было бесстрастным.

– Здравствуйте, – кивнула мне Пэтти. – Я приехала забрать Пола домой. – И снова повернулась к Полу. – Ну, сынок, смотрю, ты уже тут как взрослый, с молотком среди всех этих досок.

– Уже разобрались с мужем? – спросил я.

– Да, – кивнула она. – По-моему, мы нашли довольно хороший компромисс.

Пол вынул из чехла молоток, повернулся спиной и, присев на корточки, снова принялся вколачивать в стойку гвоздь.

– Пол, – нахмурилась Пэтти. – Иди же, собирай вещи. Нужно возвращаться. Спенсер, если я вам что-то должна, пришлите мне счет.

– А к какому компромиссу вы пришли с мужем? – спросил я.

– С Мэлом? Я согласилась, чтобы Пол пожил с ним некоторое время.

Я удивленно вскинул брови. Она улыбнулась.

– Я понимаю, это кажется вам немного странным, да? Но ребенку все же нужен отец. Если бы это была хотя бы девочка, тогда конечно другое дело.

Пол стучал молотком по стойке, держа в зубах четыре или пять гвоздей и, казалось, целиком ушел в работу.

– Удивительно, что вы вообще задумались об этом, – сказал я.

– Знаете, по-моему, я вела себя немного эгоистично.

Я сложил руки на груди, поджал губы и посмотрел ей в глаза.

– Пол, – крикнула она, – ради бога, прекрати тарабанить этим проклятым молотком и иди собирай вещи.

Пол даже не поднял головы. Я продолжал сверлить ее взглядом.

– Пол, – снова нетерпеливо позвала Пэтти.

– Мне кажется, Пэтти, нам нужно обсудить этот вопрос, – сказал я.

Она резко повернула голову.

– Ну конечно, мистер, спешу и падаю. Я, вроде, наняла вас для того, чтобы присматривать за Полом и только. Я не намерена пускаться тут с вами в объяснения.

Я продолжал все так же смотреть на нее, поджав губы.

– Зачем вам это нужно? – спросила Пэтти.

– Тут вопрос доверия, – ответил я. – И я пытаюсь выяснить его для себя.

– То есть вы хотите сказать, что не доверяете мне?

– Совершенно верно, – кивнул я. – Вы живете со Стиви-Элегантом?

– Да, я осталась со Стивеном.

– У вас что, нет денег платить мне?

– Я заплачу вам сколько должна. Только пришлите счет.

– Но вы не в состоянии платить мне дальше.

– Ну, естественно, не всю же жизнь. Кто это сможет?

– Вы собираетесь жить с этим королем диско?

– Не вижу причин, чтобы вы говорили о Стивене в таком тоне.

– Так собираетесь или нет?

– Стивен мне очень нравится, и он очень заботится обо мне. Да. Я бы хотела и дальше делить с ним жизнь.

– Значит, вы собираетесь крутить с этим красавчиком на постоянку, кивнул я. – Но ему не нужен ребенок. А вы не можете все время держать меня за няньку, поэтому и решили сплавить Пола к старику.

– Вы как-то не так все это говорите.

– Значит, в сущности, вы попросили своего бывшего мужа оказать вам услугу. Он знает об этом?

– Я не вижу...

– Понятно, не знает. Он думает, что вы просто сложили крылышки и сдались, так?

Она нервно пожала плечами.

– А как вы думаете, что он сделает, когда узнает, что оказывает вам услугу?

– Что вы имеете в виду?

– Последние полгода он пытался отобрать у вас сына, потому что думал, что он вам нужен. А вы в это время пытались не давать ему мальчишку, потому что считали, что он нужен ему. На самом деле он не нужен ни ему, ни вам, И когда он узнает, что вы даже рады, что ребенок у него, он тут же пришлет его вам обратно. И следующие полгода вы будете заниматься спихиванием его друг другу.

– Ради Бога, Спенсер, зачем же при Поле?

– А почему нет? Если вы делаете при нем все это так почему я не могу при нем говорить? Да вам обоим на него наплевать. И ни одному из вас он не нужен. Оба вы так ненавидите друг друга, что используете даже сына, чтобы насолить другому.

– Это неправда, – дрогнувшим голосом выдохнула Пэтти. – Вы не имеете права так со мной разговаривать. Пол мой сын, и я сама решу, что ему нужно. Так что сейчас он поедет домой и будет жить с отцом.

Пол перестал стучать и, все еще стоя на корточках, повернул к нам голову. Я посмотрел на него и спросил:

– А ты что думаешь, малыш?

Он покачал головой.

– Ты хочешь ехать?

– Нет.

Я повернулся к Пэтти Джакомин.

– Малыш не хочет ехать.

– Но ему придется поехать, – сказала она.

– Нет, – покачал головой я.

– Что это значит? – спросила Пэтти.

– Нет, – повторил я. – Он не поедет. Он останется здесь.

Пэтти открыла рот от удивления. Большой пушистый черно-желтый шмель лениво покружил у меня над головой и, описав широкую дугу, полетел в сторону озера.

– Это незаконно, – выговорила наконец Пэтти.

Я молчал.

– Вы не можете отобрать ребенка у родителей.

Пролетавшая мимо пчела, привлеченная яркой помадой Пэтти Джакомин, устремилась к ней. Пэтти в страхе отшатнулась. Я махнул рукой, и пчела унеслась прочь, растаяв среди деревьев.

– Мне придется вызвать полицию и забрать его силой.

– Тогда мы соберем судебное заседание, и я попытаюсь доказать, что вы оба не можете заниматься воспитанием сына. Думаю, мне это удастся.

– Да это просто смешно.

Я промолчал. Пэтти повернулась к Полу.

– Так ты едешь? – спросила она.

Он покачал головой. Пэтти посмотрела на меня.

– Не ждите от меня ни цента, – бросила она и, развернувшись, зашагала прочь, то и дело спотыкаясь в своих туфлях на высоких каблуках. Наконец она добралась до машины, завела мотор и, пробуксовав колесами по земле, укатила домой.

– Еще три стойки – и последняя стена готова, – сказал Пол.

– Хорошо, – кивнул я. – Сейчас закончим и пойдем ужинать.

Пол повернулся и принялся вколачивать в стойку очередной гвоздь. Звук мотора "ауди" растаял вдали. Мы снова были одни в целом мире.

Сколотив последнюю стойку, мы прислонили ее к фундаменту, принесли из хижины по банке пива и уселись на крыльце. Весь участок насквозь пропах опилками и свежеоструганными бревнами. Пол молча потягивал пиво. Возле нового фундамента село несколько скворцов. Две белки гонялись друг за дружкой по толстому стволу дерева. Но расстояние между ними всегда оставалось одинаковым, как будто одной не хотелось убежать, а другой догнать.

– "Когда ты любишь, а она честна", – пробормотал я.

– Что?

– Так просто. – Я махнул рукой. – Строчка из Китса. Посмотрел на этих белок и вспомнил.

– На каких белок?

– Да ладно, неважно. Ты все равно их не видел.

Я допил пиво. Пол сбегал в хижину и вынес мне еще одну банку. Себе брать не стал. Он все еще не закончил первую. Скворцы поковырялись в земле возле фундамента и, не найдя ничего интересного, улетели. Вместо них на ветку прямо над маленькой грушей уселись несколько горлиц. На озере что-то плюхнуло. Громко стрекотали цикады.

– Что сейчас будет? – спросил Пол.

– Не знаю.

– Они могут заставить меня вернуться?

– Могут попытаться.

– У вас будут неприятности?

– Я отказался вернуть пятнадцатилетнего мальчика отцу и матери. Некоторые могут расценить это как похищение.

– Мне уже почти шестнадцать.

Я кивнул.

– Я хочу остаться с вами, – сказал Пол.

Я снова кивнул.

– Можно?

– Да, – ответил я и, поднявшись со ступенек, побрел в сторону озера.