Текст книги "Зэк"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 11
ОШИБКА ГРАФА

С утра у Шувалова прихватывало сердце. Втайне от Свата он принимал нитроглицерин – помогало не очень… В полдень они вышли из гостиницы, с тем чтобы встретиться через час в Почтовом переулке.

Сват отправился пить кофе, а Граф пошел в Успенский собор – его завораживала звенящая высота храма, притягивала и отпугивала одновременно… Он подолгу смотрел на иконы. Он отдавал себе отчет, что скоро уже, наверно, придет и его время предстать перед Высшим Судом. И когда его спросит строгий голос: как жил ты, человек? – он ответит: я воровал.

…Граф вышел из храма очень спокойный… и сердце отпустило. Он подставил ладонь снегопаду – снежинка опустилась в руку вора и растаяла. Граф пошел на Почтовый. Там его ожидали Сват и Аспирин на машине. Свата Василию Тимофеевичу порекомендовал один из питерских авторитетов.

– Человечек, – сказал он о Свате, – толковый, дело свое знает туго. Но – безбашенный. Да и зоны не нюхал… Вы с ним, Василий Тимофеевич, построже.

«Безбашенный» Сват Графу понравился, хотя, конечно, он предпочел бы работать с более опытным напарником. Но время уже поджимало, и он решил взять Свата на дело.

Квартирку Сват снял с привязи быстро. Более того, он сумел въехать, что сигнализация имеет дублирующую систему. Он ловко обошел обе системы, а Граф за две минуты пятьдесят секунд вскрыл три замка. Еще минута ушла на домашний сейф… В общем, квартирку комсомольца-сутенера сделали чисто, красиво. Из сейфа и нескольких тайничков горстями выгребали добычу – бриллианты, золото и пачки баксов-рублей-фунтов. Было очевидно, что если пошмонать получше, то можно найти вдвое или втрое. Но осторожный Граф сказал: уходим, не исключено, что может появиться любовница хозяина. Или сам хозяин.

– Да и хер с ним, – сказал Сват. – Волыну в бок и…

– Ты что, – перебил Граф, – взял с собой беду[7]7
  Беда – на жаргоне – оружие.


[Закрыть]?

– Ну а как иначе? Без волыны на серьезное дело идти – себе дороже. Я на дело без волыны не хожу.

– Дурак ты шилом бритый, Сват. Про волыну забудь, – резко произнес Граф. – Я вор, а не налетчик. Уходим.

Сват оскорбленно замолчал, повесил на плечо сумку с добычей, и они покинули квартиру. На улице, в машине, их ожидал третий – из местных блатарей. Сели и сразу отъехали.

Все было отлично… Все было бы отлично, если бы местного блатного с погонялом Аспирин не заметил вдруг на перекрестке опер уголовного розыска Лапин по прозвищу Потрошитель. Собственно, Лапин катил себе по своим делам на старенькой «копейке». Ну, заметил Аспирина… ну и что? Но Аспирин, ожидая зеленого света на светофоре, повернул голову налево и вдруг увидел Потрошителя. Дернулся Аспирин, и в глазах его метнулся страх… Вот тогда уже капитан Лапин особым оперским чутьем уловил, что что-то не так, что надо бы Аспирина проверить. Да и его пассажиров тоже. Лапин подмигнул Аспирину и выдвинул «копейку» вперед – вправо, перекрывая путь Аспириновой «девятке». Аспирин матюгнулся.

– В чем дело? – спросил Граф у Аспирина.

– Мусор долбаный, – ответил Аспирин зло.

– Спокойно, – сказал Граф. – Ты нас не знаешь, не видел, взялся подбросить до вокзала. Спокойно, все будет хорошо.

Граф видел, что Аспирин нервничает… и Сват нервничает, а мент в штатском подошел к водительской двери и положил сильную лапу на слегка приспущенное стекло.

– Выйди, Аспирин, – сказал Лапин «ментовским» тоном.

– А в чем дело, начальник? – напряженно спросил Аспирин. В носке у него лежали два чека героина, и именно из-за этого-то он нервничал. А Лапин видел, что Аспирин «на измене». И сразу начал «напрягать».

– Сам не знаешь, – у своих пассажиров спроси, – сказал Лапин. – Давай выходи, Аспирин.

Аспирин нехотя вылез из машины, сплюнул под ноги с независимым видом. На опера это не произвело никакого впечатления.

– Господ пассажиров тоже попрошу выйти и предъявить документы, – сказал Лапин. – Уголовный розыск, капитан Лапин.

Граф вышел спокойно и с достоинством. Он – самый опытный и хладнокровный – отлично понимал, что опер берет на понт. И если вести себя спокойно, уверенно – дело кончится ничем. Только если мент вдруг сунется в сумку Свата… Но для этого пока нет никаких оснований. Граф вышел, достал паспорт и уверенно протянул его капитану:

– А что случилось?

– Куда едете? – не отвечая на вопрос, произнес Лапин.

– На вокзал.

Лапин внимательно изучил паспорт, сверил фото с внешностью владельца и вернул паспорт Графу.

– Ваши документы? – сказал капитан Свату. Сват нехотя вылез из машины, протянул паспорт. Процедура повторилась.

– Вместе едете? – спросил Лапин Свата.

– Нет, – ответил Граф.

– Понятно… сумка чья? – Лапин кивнул на черную сумку, которая стояла на заднем сиденье… Сват побледнел. – Чья, говорю, сумка?…Та-ак… интересно. – Лапин повернулся к Аспирину: – Твоя, Слава, сумка?

– Не, начальник, не моя.

– Ваша? – спросил опер у Графа.

– Нет, не моя.

Тогда Лапин обратился к Свату:

– Ну что ж, значит, ваша?

Сват молчал. Ситуация напрягалась с каждой секундой.

– Откройте сумочку, гражданин Иванов.

И тут Сват психанул. Он сделал назад шаг, другой… повернулся и побежал. Даже опытный Потрошитель этого не ожидал… Капитан быстро, привычно сковал наручниками Графа с Аспирином, пропустив при этом связку «браслетов» сквозь рамку двери, и бросился догонять Свата. Капитан был азартен, дерзок, провел более двухсот задержаний… В том числе серийного убийцы Бодунова, который всегда носил два пистолета и гранату. В момент задержания Бодун успел сорвать кольцо с «феньки». Он держал гранату в руке, смотрел на приближающегося Лапина и хохотал. Счет шел на секунды. Опер рванулся вперед, сбил убийцу с ног и сам навалился сверху. Когда «фенька» рванула, тело Бодуна подбросило. Лапин ощутил это каждой клеточкой.

Свата опер догнал в Липках. Старинный сквер был тих и почти пуст. Падал пушистый снег.

– Стой! – закричал Лапин. – Стой, стрелять буду.

Сват затравленно оглянулся, упал и выхватил дрянной китайский газовый револьверчик, переделанный для стрельбы патронами «5, 6»… Он успел выстрелить всего один раз – пуля пробила рукав кожаной куртки Лапина. В следующий момент капитан ногой выбил револьвер и сам рухнул на Свата.

Сват, конечно, был дурак. Одно дело – сесть за кражу, которую, кстати, еще нужно доказать… И совсем другое – за покушение на жизнь сотрудника милиции. Плюс незаконное ношение огнестрельного оружия.

Когда оперативники открыли сумку – присвистнули.

Всех троих – Свата, Аспирина и Графа – доставили в отдел. Пока Лапин бегал за Сватом, Аспирин успел избавиться от героина, а Граф забросил в кузов проезжающего грузовика отмычки. В отделе дружно гнули свое: видят друг друга впервые. И гражданина Иванова – тоже. В машине Граф оказался случайно – хотел доехать до вокзала, а водитель любезно согласился подвезти… Про черную сумку оба ничего не знают – может, этого… как его, Иванова? А может, предыдущий пассажир забыл? Нет, не знаем мы ничего про эту сумку.

Милицейский следак был не столь наивен, чтобы все принимать на веру. Во-первых, Аспирина в уголовном розыске хорошо знали. Во-вторых, в показаниях Шувалова и Астафьева (так «в миру» звали Аспирина) были мелкие нестыковки… А в-третьих, был Сват, он же гражданин Иванов. Если бы этот чудик не затеял стрельбу в офицера милиции, все было бы совсем по-другому. Но выстрел прозвучал. И опера взялись за Свата крепко. Ох, крепко они взялись! Сто раз, размазывая кровищу по лицу, Сват пожалел, что схватился за пушку. И отлично понял, почему в блатном мире оружие называется «беда». По-всякому называют оружие: волына, козырь, шпалер, фигура, несчастье, мария ивановна, валье, машина, кнут, примус, ствол… и еще полтора десятка слов. И молодые приблатненные щенки, бравируя, говорят: купил, бля, ствол. А вот старый законный вор Граф сказал: беда, – лаконично и точно.

Уже через два часа Сват выложил все, как было. На основании его показаний граждане Шувалов, Иванов и Астафьев были задержаны согласно 122-й статье УПК на трое суток и помещены в ИВС.

Глава 12
ВЛИП, КРАСАВЕЦ

Козырь проводил «производственное совещание» с «активом» группировки. Перетерли несколько серьезных вопросов по автозаправкам. Последнее время на двух из пяти подконтрольных заправках вдруг упала выручка.

– Крысятничают, курвы, – сказал Еврей.

– Доказать это сможешь? – спросил Козырь.

– По документам-то? Нет. Там-таки наверняка все чисто, как в абортарии моего дедушки Изи.

– А как их ужучить? – спросил Козырь. Тойфер налил себе глоток «Киндзмараули», покачал головой и сказал:

– Пусть Никита потрясет водителей бензовозов. Они-то знают, сколько соляры привозят… А уж потом сравним с накладными. И – я прахом бабушки Цили клянусь – там будет на что посмотреть.

– Понял, Танцор? – спросил Козырь у бывшего опера УР.

– Сделаем, – кивнул Танцор. – Но можно еще проще поступить: прихватить прямо «королеву бензоколонки», вставить в мохнатку кипятильничек, и она сама запоет.

Еврей поморщился:

– Фу-у, Никита! Я таки глубоко полуинтеллигентный человек.

Козырь промолчал. Потом решали вопрос, что делать с Колобком. Совсем оборзел – внагляк наехал на «Гавань», как будто не знает, что мы там шинкуем.

– С Колобком, – сказал Козырь, – будем решать. Тереть с ним бессмысленно, он знает, что делает, чей кусок рвет.

И все примолкли. Все были согласны с Козырем: Колобок знает, что делает. Знает, что рвет кусок у Козыря. Нужно с ним «решать». Это значит, что тереть с ним действительно бесполезно… и нужно Колобка гасить.

– Ладно, – подвел итог Козырь. – Захар, Кошатник и Пека свободны, а ты, Григорич, и ты, Танцор, останьтесь.

Пешки вышли из гостиной. А главный финансист и главный контрразведчик Козыря остались. Они оба догадывались, о чем пойдет речь… и оказались правы: вор заговорил о Волке.

– Ну, – сказал Козырь, – что с Волком?

– Облом, – ответил Танцор хмуро. – В Волка менты вцепились крепко, разговаривать не хотят.

– Кисло, – подтвердил Еврей. – Впустую вбухали двадцать пять компьютеров в прокуратуру… Взять-то они взяли. А как же? Спонсорская, бля, помощь! Аж кипятком писали. Но как только Спицын…

– Кто такой? – спросил вор недовольно.

– Главбух «Россиянки». Мы через «Россиянку» «спонсорскую помощь» прокуратуре кинули: компьютеры, факсы-шмаксы и прочие принтеры… А как только Спицын на пару со Сперматозоидом начали прокачивать прокурора на Волка, тот сразу: есть закон, господа. За помощь спасибо, но пойти вам навстречу не могу.

Козырь негромко ругнулся, – это означало, что он в крайней степени раздражения. Если бы речь шла о рядовом «быке», вор вообще не стал бы дергаться. Просто отдал бы приказ: подогреть, – и забыл про бычка…

– Что будем делать? – спросил Козырь. Некоторое время все молчали. Потом многомудрый Еврей сказал:

– А может, побег Волку устроить?

Козырной и Танцор посмотрели на него так, что Тойфер понял: упорол косяка. Козырь вздохнул и произнес устало:

– Ладно, берем тайм-аут… Давайте думать, что будем делать с Колобком. Я этого не хотел, но проблему надо решать.

Вор даже представить себе не мог, что из Санкт-Петербурга уже едет человек, который решит проблему с Колобком.

* * *

Таранов проснулся в семь утра. Респектабельный шлафваген еще спал, постукивали колеса, за окном лежала наполненная снегом темень. В ней мелькали огни поселков.

Иван встал, оделся, взял бритву и полотенце, прошел в туалет. Он брился и говорил своему отражению в зеркале: дурак ты, майор. Дурак натуральный. Тебе уже сорок один год. А ты намерен взять на себя заказуху, за которую меньше десяточки никак не светит… А разговоры про побег – они и есть разговоры… Девятьсот девяносто девять побегов из тысячи заканчиваются провалом. И Председатель, и Лидер отлично это знают. И ты сам это знаешь. Так какого черта, майор? Какого черта?

Но смотрели из зеркала глаза Славки Мордвинова… и Иришкины глаза… и Лешкины глаза смотрели из серебряной зеркальной глубины. Стучали колеса, мелькали огни за окном. Таранов закатал рукав рубашки, посмотрел на «царапину». Возможно, подумал он, это и есть единственный способ «выйти на свободу».

Во Владимире шел снег. «Родники Удмуртии» замерли на вокзале ровно в 8.10. Точно по расписанию. Иван спрыгнул на перрон, бросил проводнице:

– Спасибо, счастливого пути, – и быстро пошел к надземному переходу, отрываясь от своего попутчика. Поскрипывал снег под ногами, в холодном воздухе звучал голос, искаженный динамиком: «Пригородный поезд Владимир – Петушки отправляется в восемь часов пятьдесят минут с четвертой платформы»…Таранов подумал: плюнуть на все, взять билет и уехать в Петушки. Он сам понимал, что это совершенно не реально, что выбор сделан и всего через десять часов прозвучит выстрел. Выстрел, который приведет его в СИЗО Владимирского централа.

Таранов прошел через здание вокзала с большой елкой в центре зала и транспарантом: «С Новым 2001 годом!» Вышел на темноватую и пустынную площадь между авто– и железнодорожным вокзалами… На площади стояло несколько машин и микроавтобусов. Падал пушистый снег. Иван закурил и не спеша пошел мимо ряда автомобилей, присматриваясь к номерам. Нашел «копейку» с номером К 772. «Жигуленок» был желтым, как цыпленок… Таранов усмехнулся, приоткрыл дверцу и спросил у водителя:

– В Коммунар подбросишь, мастер?

Водитель – невзрачный и щуплый, полусонный на вид – посмотрел цепким, внимательным взглядом, лениво произнес:

– Могу… не меньше тридцатки. Бензин нынче дорог.

Таранов улыбнулся и сел в салон, подал водителю руку. Водила крутанул стартер, и двигатель загудел. «Жигуленок» тронулся с места, покатил в сторону, противоположную Коммунару.

– Куда тебя сейчас? – спросил водитель. – На хату? Отдохнешь с дороги?

– Нет, – ответил Иван, – некогда. Работать буду сегодня.

– Как – сегодня? – водитель повернул голову, посмотрел удивленно. Он знал, что человек из Петербурга будет действовать автономно и все решения принимает сам. Тем не менее такая поспешность явно водителя ошеломила. – Как – сегодня?

– Так – сегодня.

– Но у меня еще не гото…

– Не важно, – жестко ответил Таранов. – Я работаю один. Мне нужна тачка, оружие, адрес.

– Оружие и адрес – не проблема. А вот тачка…

– Я возьму эту, – перебил Таранов. Водитель посмотрел на него, как на больного. Таранов ухмыльнулся: – Выпишешь мне доверенность. А потом заявишь об угоне. Не сразу, конечно, а минут за двадцать до акции. Машину я брошу где-нибудь на окраине… найдут быстро. А детали «угона» мы с тобой согласуем.

Водитель сказал:

– Тебе работать – тебе и решать. Но цвет у тачки нехороший.

– Не любишь желтый? – «наивно» спросил Таранов. Водитель ничего не ответил. Про себя подумал: идиот.

* * *

Весь день Таранов кружил по городу. Он выбирал пути «отхода». На проспекте Строителей он заглянул на ярмарку и купил плюшевого слоника ядовитого малинового цвета. Продавщица сказала:

– Замечательный подарок ребенку на Новый год.

– Если ребенок увидит слона такого цвета, – ответил Иван, – он разрыдается. И на всю жизнь останется заикой.

Продавщица ничего не поняла и захлопала ресницами. Слоника Иван пристроил у заднего стекла. Около четырех вечера Таранов заехал в «Суздальский трактир» и с аппетитом пообедал. Позволил себе даже стопочку водки. В принципе, пить перед операцией совсем не дело, но Иван подумал: когда теперь придется по-человечески пообедать и выпить?

В 17.30 Таранов разорвал и выбросил в окно доверенность, выписанную на имя Сергея Ивановича Попова. С этого момента тачка была «в угоне». В 17.45 владелец желтого «жигуленка», пенсионер МВД Косов Юрий Петрович, прибежал в милицию с синяком под глазом и сделал заявление о разбойном нападении и угоне автомобиля.

…Иван выехал на 2-ю Никольскую и остановился. На глазах сгущались сумерки, густыми белыми хлопьями валил снег. Ущелье улицы, стиснутое домами, в сугробах, с цепочкой бледных фонарей, казалось ненастоящим, нарисованным. Время тянулось медленно. Пробежала собачонка. Прошел дядька с елкой на плече. Таранов ждал.

…В двадцати метрах от «жигуленка» Ивана стоял микроавтобус «форд». За рулем сидел давешний сосед Таранова по купе. На переднем сиденье лежала видеокамера. Рядом стоял «АКМ». Магазин и приклад автомата были упакованы в полиэтиленовые пакеты – они хранили отпечатки пальцев Таранова… Попутчик Ивана еще не знал, каким инструментом – видеокамерой или автоматом – ему придется воспользоваться. Лучше бы – видеокамерой.

Иван посмотрел на часы: без пяти шесть. Осталось десять-двадцать минут. Он повернул ключ, и двигатель затарахтел. Он включил дворники и смахнул снег с лобового стекла. Сквозь очистившиеся сектора Таранову хорошо был виден подъезд с двумя матовыми шарами светильников по бокам у входа и серая «вольво» Колобка. Из подъезда вышел Горилла – водитель и охранник Колобка. Вышел, зыркнул налево-направо и неторопливо подошел к машине.

Таранов перегнулся через сиденье, достал сзади «сайгу», расчехлил ее и передернул затвор. «Сайга» – конверсионный вариант автомата Калашникова – обладает всеми положительными качествами своего «дедушки». Из нее, правда, нельзя стрелять очередями, но для снайпера это не имеет принципиального значения.

С карабином в руках Иван выбрался из салона. Человек в «форде» облегченно вздохнул и взял в руки камеру. Он был рад, что стрелять придется не ему.

Таранов встал, оперся локтями на крышу автомобиля и прильнул к прицелу. Оптика приблизила лицо Гориллы (в цвет кликуха), счищающего снег с «вольво»… Еще была возможность передумать. Сказать всем: а пошли вы на х…, сесть в машину и рвануть на вокзал. А там взять билет на Питер и встретить Новый год дома, со Светланой, а не на нарах в обществе уголовников. Еще не поздно, майор. Решай. От тебя зависит, Африканец.

Иван не знал, что от него уже ничего не зависит. Что за него все решили Лидер и Председатель. И даже если он уедет со 2-й Никольской, не прикоснувшись к оружию, все равно будет убийцей. Что автомат с его отпечатками пальцев спровадит Колобка на тот свет. И найдутся свидетели… Ничего этого Иван не знал, не мог знать.

Распахнулась дверь, и из бани вышел Колобок – краснорожий, распаренный, с неприкуренной сигаретой во рту. До него было всего полсотни метров. Сквозь прицел было хорошо видно, как шевельнулись толстые губы Колобка, – видно, сказал что-то Горилле… Ну, майор! Что будешь делать? У тебя всего несколько секунд на принятие решения. Несколько секунд, которые определят твою жизнь на многие годы вперед… Колобок вытащил зажигалку, поднес ее к кончику сигареты. Таранов вздохнул и навел карабин на огонек зажигалки. Четырехкратное увеличение «ПСО-1» позволяло отчетливо видеть идеально ровный желтый огонек. Пламя зажигалки погасло, кончик сигареты вспыхнул красной точкой. Колобок с видимым удовольствием затянулся и выпустил через ноздри две струйки дыма. Таранов нажал на спуск. Пуля калибром «семь, шестьдесят две» вылетела из ствола со скоростью семьсот тридцать пять метров в секунду. Приклад привычно толкнул Таранова в плечо. Пуля прошила пятьдесят метров темноты, начисто испарив в полете несколько снежинок, и вошла в левый глаз Колобка, а вышла из затылка за правым ухом и вдребезги разнесла шар-светильник.

Над улицей хлестко прокатился выстрел. Колобок кулем повалился на чистый снег, испуганно присел Горилла.

Вот ты и сделал свой выбор, Иван Таранов.

Горилла выхватил пистолет и завертел головой, высматривая стрелка. Он сидел на корточках, прикрываясь корпусом автомобиля. Но голова торчала над блестящим крылом «вольво», была легкой мишенью. Даже без оптики Таранов гарантированно «брал» Гориллу. Голова Гориллы в прицеле «сидела» на вершине угольника прицеливания, за четкими рисками градуировки дальномера и шкалы боковых поправок. Таранов чуть повел стволом карабина и выстрелил. Пуля прошила триплекс лобового стекла сантиметрах в двадцати от головы Гориллы. Только теперь Горилла обнаружил стрелка, мгновенно открыл огонь. На такой дистанции он не имел никаких шансов попасть в Таранова, разве что случайно. Таранов, однако, «занервничал», прыгнул в машину и рванул с места. Он все делал неправильно, как дилетант. Он включил наружное освещение «Жигулей», резко газанул, и машину, конечно, занесло, ткнуло мордой в сугроб. Пришлось давать задний ход. У Гориллы было время отойти от шока, засечь номер и приметы автомобиля: переднее черное крыло на желтом кузове и яркого слоника у заднего стекла… В горячке Горилла сделал четыре выстрела, понял, что это глупо, и вытащил из кармана телефон.

Человек в «форде» удовлетворенно выключил видеокамеру.

Таранов бестолково крутился по городу. На Большой Московской он дважды проезжал мимо милицейских автомобилей. На него не обращали никакого внимания. Падал снег. Мимо ярко освещенных витрин с елками, гирляндами, игрушками шли люди. Они жили в предощущении праздника – Нового года, нового века, нового тысячелетия…

Таранов крутился по городу, ожидая, когда же наконец наберет обороты милицейский маховик. С момента выстрела прошло уже пятнадцать минут. «Уроды», – подумал Таранов беззлобно. При желании он мог бы уже стоять в тамбуре электрички «Иваново – Новки-1»… ищи-свищи… У площади «Трех дураков» его наконец засекли, и на хвост яркому «жигуленку» сел милицейский «уазик». На нем включили мигалку и по громкой связи дали команду остановиться.

– Ага, – сказал Иван, – держи карман шире. Мы сейчас покатаемся, поиграем в догонялки.

Обратной дороги теперь уже совершенно не могло быть, к Таранову пришел кураж. Он утопил педаль газа, рванул в сторону Дворянской. «УАЗ» цепко, как на буксире, шел сзади, непрерывно сигналил и мигал дальним светом. Колеса «Жигулей» выплевывали снежные хвосты, ядовито-малиновый слоник у заднего стекла издевательски помахивал преследователям хоботом.

– «Жигули» ка-семь-семь-два, остановиться! Немедленно остановиться. Буду применять оружие!

Таранов свернул на Студеную гору, оттуда – на Дзержинского. У Октябрьского проспекта к «УАЗу» присоединился милицейский «жигуль».

– Семь-семь-два, остановиться! Приказываю остановиться. Открою огонь на поражение.

– Сейчас, – пробормотал Иван, – только штаны подтяну.

Таранов выскочил на Ерофеевский спуск. Машину занесло, протащило боком по встречной полосе. Чудом «желток» разминулся с маршруткой… выровнялся, чиркнув по поребрику, и пошел вниз, к Клязьме. В зеркало Иван увидел, что «УАЗ» не отстает, а «жигуленок» с мигалкой закрутился на снегу, юзом развернулся на сто восемьдесят.

Иван выскочил на мост. Мелькнула внизу черная, парящая вода Клязьмы… ударил первый выстрел. «Желток» со слоником у заднего стекла шел по шоссе. В свете фар летели тысячи снежинок. Из «УАЗа» снова выстрелили. «Пора заканчивать, – подумал Иван, – пристрелят сдуру». Он потихоньку начал снижать скорость. Напротив областной больницы демонстративно выбросил в окно карабин.

«УАЗ» догнал, пристроился борт в борт. Молодой сержант с испуганным лицом приоткрыл дверь и показал Таранову автомат. Таранов тоже сделал испуганное лицо, на секунду отпустил руль и показал жестом: сдаюсь.

Из машины он вылез с протянутыми вперед руками. Мигалка озаряла снег синими всполохами, в свете фар мела поземка.

– Сдаюсь! – закричал Иван. – Я сдаюсь. У меня нет оружия!

Он видел, что менты напряжены и нервничают. Еще бы – киллера взяли! Черт с ними, лишь бы не начали стрелять.

– Я сдаюсь, – повторил он, протягивая руки, но сержант закричал:

– На землю! Мордой на землю, падла!

Голос у него срывался. Иван лег на снег, снег пах соляркой, остужал лицо.

– Руки назад!

Он послушно завел руки за спину. В спину тут же уперся ствол «АКСУ». Потом второй мент придавил его коленом и защелкнул на запястьях наручники. А потом его начали бить. Никакой необходимости в этом не было – просто у ментов сказывался «нервяк».

* * *

В тысяче километров от Владимира, в Санкт-Петербурге, в огромной квартире на берегу Финского залива сидела, забравшись с ногами в кресло, женщина. С экрана телевизора диктор радостным голосом сообщил, что уже сегодня в полночь в эфире «Радио России» прозвучит новый гимн России. Что президент в Ногинске поздравил сотрудников МЧС с 10-летним юбилеем и получил в подарок фирменную футболку…

Светлана встала и подошла к окну. В Петербурге было холодно, минус шестнадцать, и западный штормовой ветер. По заливу в темноте катились волны с гребнями, ветер срывал с них пену, нес по воде длинными седыми языками, бросал на береговой припой.

Гораздо менее радостным голосом диктор сказал, что в Грозном резко активизировались боевики… растет курс доллара. В обменных пунктах Москвы зеленые бумажки продают по двадцать девять рублей двадцать копеек. Светлана выключила телевизор. Ей было очень одиноко и хотелось плакать.

– А когда ты вернешься?

– Только в следующем веке, родная.

* * *

В 18.44 попутчик Таранова приехал на улицу Подбельского и зашел в здание Почтамта. Оттуда он позвонил в офис «Анти-клуба». Трубку снял Лидер. Попутчик сообщил, что договор выполнен в полном объеме. Груз сдан, накладные подписаны. Претензий нет. Это означало, что Колобок мертв, Африканец задержан и в процессе задержания не ранен.

– Точно? – строго спросил Лидер. Информацию о задержании попутчик получил, прослушивая милицейскую волну.

– Точно, – ответил он. – Отчет нужен вам срочно?

– Нет, – сказал Лидер. – Теперь уже нет.

Он положил трубку, откинулся в кресле и прикрыл веки. Он чувствовал себя очень усталым.

* * *

На канале «ТВ-Центр» началась программа «События. Время владимирское». На экране появился подъезд бани на 2-й Никольской и туша Колобка. Снег возле головы был розовым.

– Полюбуйся на свою работу вблизи, – бросил следак Таранову.

В кабинете СО УВД сидели Иван, два следователя – милицейский и прокурорский – и трое оперативников. Таранов был в наручниках, в углу стояла «сайга», на столе лежали документы и вещи Ивана.

– Это ошибка, – сказал Иван.

В кабинет вошел полковник милиции, кивнул на Ивана: этот? Всех присутствующих, кроме Таранова, он знал в лицо, но почему-то спросил: этот? И все сразу закивали: этот, этот. Полковник оживленно потер руки и сказал:

– Влип, красавец. Тут тебе не бандитский Петербург. Тут, бля, строго.

Криминальная обстановка во Владимире не сильно отличалась от общероссийской – горожане помнили даже стрельбу из гранатомета по магазину «Золотые Купола»… и насчет строгости помнили: совсем недавно судья Л-в освободил из-под стражи авторитета Сергея Н. по прозвищу Богач. Богач вышел на подписку о невыезде, а на следующий день погиб главный свидетель по его делу… тут, бля, строго. Не забалуешь.

– …тут, бля, строго.

– Это ошибка! – закричал Таранов. – Это какое-то недоразумение.

– А это? – сказал один из оперов, показывая рукой на карабин. – Это тоже недоразумение?

«Сайга», выброшенная Иваном из окна на скорости около восьмидесяти километров в час, «потеряла» прицел и выглядела как инвалид. Иван промолчал.

– Мудак ты, – сказал опер. – Сейчас мы сделаем тебе парафиновый тест и однозначно найдем на руках следы выстрела. Да и тачку твою приметную Горилла хаа-рашо запомнил. Доказов на тебя выше крыши, дядя. И у тебя теперь одна дорожка.

– Какая? – хмуро спросил Таранов.

– Во «Владимирский централ», милый.

А снег за окном все шел, шел, шел… и белым занавесом отрезал Таранова от предыдущей жизни.

* * *

Светлана заварила кофе. Поплыл по кухне душистый, густой запах «Арабики». Она сидела и смотрела, как язычки газа лижут дно латунной турки… турку ей Ванька подарил. Где он сейчас? Почему не звонит?

Она по-настоящему любила этого странного человека. Она выросла в очень интеллигентной семье, с детства говорила по-английски и по-немецки. Таранов был человеком «не ее круга». Так сказала бы мама. Но мама вот уже семь лет живет в Норвегии со своим Хансом… Мама, мама! Мне одиноко, мама.

Светлана взяла любимую Ванькину кружку, налила в нее кофе. Потом взяла с подоконника сигареты… Это была первая сигарета с тех пор, как уехал Таранов. Светлана раскрыла полупустую пачку «Мальборо» и увидела сложенный в несколько раз лист бумаги. Забилось отчего-то сердце. Она вытащила листок, развернула: «Любимая, прости меня. Если сможешь, прости меня. Я уехал далеко и, вероятно, надолго… так надо. Это очень трудно объяснить, но поверь мне, что так надо. Я не знаю, когда вернусь и вернусь ли… Если меня не будет полгода – не мучай себя, устраивай свою жизнь.

Прости меня, любимая. Не думай, что я предал тебя. Это неправда. Это не так. Я сделаю все, чтобы вернуться, но если не повезет… прости. Я люблю тебя. И. Т.»

Слеза скатилась на лист бумаги, побежала по сгибу… замерла… размыла буквы «И. Т.».