Текст книги "Зэк"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Б. К. Седов
Зэк

Владимир… Прекрасный древний Владимир в сердце земли русской, на берегу Клязьмы…

Кремль, Золотые ворота, Успенский собор, Дмитриевский собор…

Рукотворное чудо Покрова-на-Нерли…

Но есть во Владимире и еще одно очень известное заведение – Владимирский централ. И если любознательный приезжий спросит на улице владимирца: А где же у вас тюрьма? – то, вполне вероятно, услышит ответ: «Между роддомом и кладбищем».

И это – правда. А все остальное, что найдет читатель на страницах этого романа, не более чем авторский вымысел.

Б. К. Седов

ПРОЛОГ

1 января 2002 года, Владимир.

Учреждение ОД-1/Т-2 – Владимирский централ.

Медленно, тяжело, похмельно плыл за решеткой окна оперчасти рассвет. Рассвет нового года и нового века. Подследственный Таранов сидел на стуле, кум – напротив него, на подоконнике. За его спиной, на карнизе, ворковали утробно голуби. Валил снег.

И Таранову и оперу было ясно, что дальнейший разговор потерял всякий смысл… несколько секунд кумовской молчал, потом сказал:

– Пятнадцать суток ШИЗО. Для начала.

Таранова увели. Злой и невыспавшийся цирик с серым лицом провел Ивана по продолу. Кафельный пол гулко отражал звук шагов. Цирик что-то бормотал себе под нос, а что – не разобрать… да Иван и не слушал.

Дверь штрафного изолятора закрылась. Иван остался один в каменном мешке размером два на полтора метра. Из «мебели» здесь была стальная сварная рамашконка – поднятая вертикально к стене, закрытая на замок… и дальняк – унитаз со сливным краном, по совместительству выполняющий обязанности умывальника. В «мешке» было очень холодно. Иван сел на корточки и прикрыл глаза… он вспоминал, он погружался в те события, которые привели его сюда – в штрафной изолятор Владимирского централа.

…С чего же все началось? С заснеженной, в сугробах, улицы, на которой он с карабином в руках ждал свою жертву? …Или раньше, когда пять дней назад он сел на Московском вокзале в поезд № 151 Санкт-Петербург-Ижевск… и колеса застучали, застучали, застучали – раскатываясь, набирая обороты: тук-тук, тук-тук, – унося прочь от Петербурга. Вагоны слегка покачивались, длинное темное тело поезда с яркими квадратами окон стремительно летело по двум стальным ниткам посреди бесконечного заснеженного пространства – черного, накрытого плотной вуалью снегопада… Прожектор на голове локомотива рассекал мглу широким белым мечом. Поезд мчался на юго-восток, под тысячетонным весом напряженно вибрировали рельсы, бежала рябь по янтарной поверхности в стакане с остывшим, недопитым чаем… И стучали, стучали, стучали колеса…

Нет, это началось еще раньше, когда глубокой ночью он позвонил Лидеру и сказал «да» в ответ на совершенно безумное предложение, а глаза мертвецов смотрели на него из августа двухтысячного… И черный парус скользил над водой карельского озера Тиллиярви.

Или же это началось еще раньше, когда в «диких гаражах» он взял в руки «фермерский» «ТОЗ-106» и перестрелял с подачи (по просьбе? по приказу? по предложению?) милейшего Игоря Палыча Шахова группу наркоторговцев?

Нет. Нет, это началось 10 сентября на Южном кладбище, возле могил Вячеслава и Иришки Мордвиновых, убитых наркотиками. Вот когда и где начался его путь в Учреждение ОД-1/Т-2!

…Иван Таранов сидел на корточках в «VIP-купе» экспресса под названием «Владимирский централ». Он сидел с закрытыми глазами, обхватив руками голову… А колеса стучали, стучали, стучали, и их грохот сводил Таранова с ума.

Экспресс, пассажиром которого Иван стал по своей воле, мчался. Его маршрут был неизвестен. Конечный путь назначения – тем более… и стучали колеса.

Часть первая
ЛИКВИДАТОР

Глава 1
СЕНТЯБРЬ. ЗАВЯЗКА

10 сентября 2000. Санкт-Петербург

Роман Собакин, известный в криминальных кругах Владимира под прозвищем Волк, ликовал – он, кажется, нашел «золотую жилу». Или, по-другому, дело на миллион. Волку было уже тридцать пять лет, и кое-чего в жизни он добился – примерно год назад Волк выдвинулся в бригадиры группировки Козыря.

Это произошло после того, как Рома сдал ментам Тимофея, который был действующим бригадиром и под которым Волк, собственно, ходил. Шаг, в общем-то, рискованный – если бы братва вдруг узнала, кто спалил Тимофея, то… Но Волк все сделал по-умному, анонимно, и менты захватили Тимофея с двумя стволами на кармане. Он попадал уже не в первый раз, дважды откупался, а вот на третий раз не вышло. Тимофей получил реальный срок и отправился в город Урюпинск Волгоградской области – отбывать свои два с половиной годочка. А Волк занял его место. Все считали, что это правильно: Тимоха Волка уважал, сам и подтянул в группировку. А до этого Собакин гоп-стопом промышлял. На дурь и дешевые кабаки хватало… но не более того. Да и риску много больше. В любой момент можно погореть. А на хорошего адвоката денег у обычного грабителя нет. Другое дело – в группировке: и риску меньше, и стабильная зарплата идет, и, в случае чего, можно рассчитывать на серьезную помощь братвы.

Под крылом у Тимофея Волк заматерел, купил первую в своей жизни тачку – потрепанную «ауди». А спустя год – вполне приличный «БМВ». Дурью стал пренебрегать, баловался иногда кокаинчиком. Но знал меру. Помимо постоянной любовницы Веры Кораблевой завел еще одну пассию – шикарную центровую проститутку по прозвищу Мэрилин. Раньше он даже не мог мечтать о такой телке – не по карману. Сутенер Мэрилин попытался качать права. Волк понимал, что сутенер прав, но, прихвативши с собой Губана, нанес сутенеру визит. Губан – дебил отмороженный – избил сутенера бейсбольной битой, а Волк на него помочился… Потом, правда, получил выговор от самого Козыря. Негоже, сказал Козырь, так поступать… негоже из-за путаны мараться. Но – обошлось.

За спиной у Волка были уже две судимости. Первый срок он отбывал за грабеж в Таджикистане. Тогда независимый нынче Таджикистан был еще союзной республикой. А зона была беспредельная – все за бабки. Нет бабок – так и зимовать будешь на улице, под звездами. Есть бабки – сыт, пьян и нос в табаке.

Волк влетел на грабеже, и самый гуманный в мире таджикский суд бодро влепил ему четверик. Родных, кроме престарелой, полуслепой, испившейся матери в Гусь-Хрустальном, у Волка не было. И, соответственно, на какую-то поддержку с воли рассчитывать не приходилось… Волк сразу понял, что пропадет он здесь – молодой и чужой всем – ни за грош: земляков нет, связей нет, денег нет. Местные блатные с хозяином общий язык нашли, на пару беспредельничали. А сам хозяин – хитрый подполковник Мирзоев – только бабки шинковал: открыл пошивочную мастерскую, два художника у него картины писали на подношения начальникам, а один спец номера на угнанных тачках перебивал. Машины угоняли из Узбекистана, прямо на зоне перебивали номера и переправляли в Киргизию… Волк понял, что пропадет здесь… если не заставит себя уважать.

В первый же день с него попытались снять кроссовки – вещь в 86-м году модная, дефицитная. Он отказался отдать свою обувку, и тот, кто «попросил» Рому «сделать подарок», стал его бить. Здоровый был чеченец – метра под два ростом. И Волк ринулся на обидчика. Чеченец такого яростного отпора не ожидал – отступился. А Волка заметил один из местных авторитетов – дангаринец Хумидин. Он и взял салагу под крыло. Когда вечером чеченец Мага пришел с двумя подручными за кроссовками и местью в карантин к Волку, ему очень вежливо сказали: ты не прав, уважаемый Мага. Мага все понял, связываться с дангаринской командой не стал. Спустя полгода Мага начал торговать на зоне кайфом. И – совершил ошибку: торговать наркотой было позволено только таджикам. И то – с благословения хозяина и за долю. Магу избили до полусмерти. Больше всех старался Волк… избиение наблюдали полтора десятка зэков, но никто из них даже не пикнул, за Магу не вступился.

Вообще, власть на зоне держали представители кулябского клана, который, в свою очередь, делился на пархарскую и дангаринскую группировки. Волк не таджик и не мог рассчитывать на сколь-либо серьезный рост, на то, что его выкупят, как, например, пархарца Сухроба Курбонова… Свой срок он отмотал до конца и так до конца и остался обычным лагерным бойцом.

После освобождения Роман Собакин с радостью покинул «гостеприимный» Таджикистан, вернулся в Россию. Он дал себе слово, что никогда больше не приедет на таджикскую землю… и ошибся. Все нынешние радужные планы Волка были напрямую связаны с Таджикистаном и конкретно с тем самым счетоводом Курбоновым, которого выкупила родня… «Золотая жила» – понял Волк после случайной встречи с Сухробом Курбоновым в сентябре 2000-го в Москве. Вернувшись во Владимир, он хотел немедленно доложить об открытии «таджикской темы» лично Козырю, но Козырь по каким-то своим делам уехал на пару дней в Нижний. А говорить на столь серьезную тему по телефону Волк не рискнул… Он закатился к Мэрилин, вместе с ней «взбодрился» кокаином и нехудо провел время. Он очень любил анальный секс, а у Мэрилин была аппетитная, круглая, упругая попка… Под действием кокаина Волк долго удовлетворял свою похоть. Потом, насытившись, валялся на диване в гостиной проститутки, пил виски и хлестался, какое крутое дело с таджиками он скоро закрутит – на лимон!

Мэрилин ахала и живо интересовалась. Волк парил на кокаиновом облаке и трепал языком безо всякого контроля. В тот момент он даже предположить не мог, чем обернется его треп.

– Золотая жила, – мечтательно произнес Волк, – золотая жила.

Сентябрь катился в бабье лето. Было тепло, зелено, цветочницы у Южного кладбища торговали астрами.

Около полудня возле лотков с цветами остановилась запыленная зеленая «Нива» и из нее вышел седой мужчина лет сорока, с невыразительным лицом. Не выбирая, не прицениваясь, он с ходу купил ведро темно-красных астр.

Заплатив сторожу десятку, мужчина въехал на территорию мертвых. По чудовищно разбитой – «танковой» – дороге «Нива» покатилась в сторону центральной аллеи. Ярко горел купол церкви, босоногие смуглые грязные дети (узбеки? таджики? афганцы?) просили милостыню. Возле храма стояли похоронный автобус и пара легковух. В одной из них – серой «шестерке» – сидел лысоватый мужчина лет пятидесяти. Когда «Нива» проехала мимо, он поднес к губам коробочку радиостанции:

– Есть объект. Проследовал мимо меня. Встречайте… прием.

– Вас понял, – отозвалась радиостанция. – К встрече готовы. Прием.

– Глаза ему сильно не мозольте, орлы, – сказал мужчина в «шестерке». – Он все-таки к близким своим приехал. Дадим ему время нормально, по-человечески, с ними пообщаться. Как поняли?

– Понял вас. Будем ждать… Но до чего же точно вы его высчитали, Лидер. Прием.

– Отставить треп, – неохотно ответил Лидер, а про себя подумал: чего мудреного? Сорок дней, как погиб Мордвинов. Странно было бы, если бы он не приехал навестить друга.

…Покачиваясь на разбитых плитах дорожек, «Нива» доехала до самой окраины – «10-го вишневого» участка. Никаких вишен там и в помине не было, и почему кладбищенский участок обозвали именно так, непонятно.

Мужчина выбрался из «Нивы», вытащил пластмассовое ведро с цветами и сумку. Он прошел между могил – частично заброшенных и заросших – и остановился у двух холмиков. На них были временные деревянные кресты с фанерными табличками в полиэтилене. И надписи черным фломастером: «Мордвинов Вячеслав Германович. 10.05.1959-02.08.2000» – на левой могиле и «Мордвинова Иришка. 01.07.1984-08.08.2000» – на правой.

На «10-м вишневом» было почти пусто… Только в стороне от могил Мордвиновых, метрах в двадцати, расположились на могиле двое мужчин. У них были банки с краской, кисти и ведерко цемента. На столе – початая полулитровая бутылка водки, пиво, колбаса. А еще у них был «АПС», снабженный глушителем, гладкоствольный карабин «ТОЗ-106», радиостанции, наручники и два шприц-тюбика, позволяющие почти мгновенно сделать человека невменяемым, «пьяным».

Седой с минуту постоял возле скорбных холмиков, где нашли свой последний приют отец и дочь Мордвиновы. («Прибыл, – доложили по рации Лидеру. – С собой сумка. Не исключено – вооружен».) Потом он располовинил цветы и высыпал их на могилы. Из сумки достал ритуальные свечи в стеклянных стаканчиках, водку, стопки, конфеты.

Он зажег свечи, поставил их в изголовье. Высыпал конфеты на могилу Иришки, а на могилу Вячеслава поставил стопку водки… Налил и себе, пригубил.

…Прошло минут десять. Седой стоял у могильных холмиков, курил, молчал… На дорожке показалась серая «шестерка». Остановилась неподалеку от «Нивы». Седой оглянулся, увидел мужчину, вылезающего из салона с цветами в руках. Мужчина был невысоким, плотным, лысоватым, в костюме и при галстуке. Седой отвернулся. Лидер подошел к нему, встал рядом. Седой посмотрел на него пристально, но Лидер невозмутимо положил цветы на могилы…

– Мы разделяем вашу скорбь, Иван Сергеевич, – сказал Лидер после минуты молчания. Один из тех, что «малярничали» на соседней могиле, уже держал седого на прицеле, но «АПС» был невидим, спрятан под тряпкой. Второй тоже был готов в любую секунду взяться за оружие, хотя, в принципе, в этом не было надобности – «маляр» управлялся с «АПС» виртуозно. На дистанции пятнадцать метров он двадцатью выстрелами расстреливал не менее четырех-пяти подброшенных в воздух бутылок. Из «АПС», даже покрытого тряпкой, он гарантированно мог поразить седого в любую из конечностей «на заказ»… Предполагалось, впрочем, что до стрельбы дело не дойдет. Так, по крайней мере, считал психолог.

– Мы разделяем вашу скорбь, Иван Сергеевич, – сказал Лидер. Он заметно картавил, и седой сразу узнал его голос.

– «Мы» – это кто? – безразличным голосом произнес Иван.

– Я и мои товарищи. Меня зовут Игорь Павлович Шахов. Я вам звонил и рассчитывал, что вы отзоветесь.

Иван повернул голову и посмотрел Игорю Павловичу в глаза. Лидер выдержал его взгляд… и даже слегка улыбнулся. Иван посмотрел на мужиков у соседней могилы, потом перевел взгляд на свечи. Два огонька горели ровным пламенем… как две души. Иван сказал:

– Я не отозвался на ваш искренний призыв, и вы меня выследили. Это благородно.

– Мы не следили за вами. Мы рассудили, что на сорок дней вы обязательно посетите могилу своего друга. Я решил еще раз встретиться с вами прямо у могилы.

– А в помощь, – Иван кивнул на двух «маляров», – позвали орлов с пушками… думаете, получится?

Игорь Павлович усмехнулся:

– Если вы имеете в виду задержание, то мы не ставили перед собой такой задачи. Не захотите разговаривать, никто вас задерживать не будет… Ребята просто страхуют меня на случай недоразумений.

– Каких?

– Ну, например, вы подумаете, что я из милиции…

– А вы не из милиции? – произнес Иван с усмешкой.

– Моя служба кончилась полтора года назад. Ушел на пенсию в звании подполковника. Я всего лишь пенсионер.

– Тогда кого же вы сейчас представляете, господин пенсионер?

– Я представляю организацию.

– Какую? Не «Белую стрелу», случайно?

– Мы говорим просто: Организация. Иногда еще проще: Клуб. А все эти белые, черные и прочие стрелы – выдумка журналистов. В Организацию неформально объединились люди, для которых реальная борьба с наркомафией – не пустой звук.

– Допустим… допустим, вы говорите правду. Но от меня-то что вам, подполковник, нужно? – спросил Иван.

– Ваши знания, ваш опыт, ваша решимость, – ответил Шахов. – Понимаю, что звучит пафосно, но… но вот здесь, у могил близких вам людей… неужели вам безразлично то, что страну наводнили наркотики? То, что таких, как Иришка, уже сотни тысяч, и они обречены! Вам это «по барабану»?

Седой закурил сигарету, выдохнул дым и сказал:

– Допустим, мне не безразлично… Но чем конкретно вы предлагаете мне заняться?

Теперь уже Шахов выдержал паузу и произнес:

– Тем же, что вы делали на озере Тиллиярви, тем же, что вы сделали на платформе Ручьи… уничтожать «крыс»!

Иван молчал. Лидер вытащил из кармана сотовый телефон.

– Если надумаете, – сказал Лидер, – позвоните. Наберите просто 001.

Таранов промолчал. Лидер положил на землю коробочку сотового телефона, повернулся и ушел. Через пару минут свернулись мужики, что «работали» на чужой могиле.

Шелестел ветер в верхушках деревьев. И две свечи, как две души, теплились на песчаных холмиках.

* * *

Спустя два часа после встречи на кладбище подполковник Шахов докладывал о результатах своему шефу, полковнику Кондратьеву. Сначала он дал прослушать ему запись беседы с Африканцем. Кондратьев внимательно прослушал и заметил:

– Судя по голосу, он держался спокойно.

– Спокойно. Собственно, именно на эту реакцию мы и рассчитывали.

– Почему?

– Потому, что я уже однажды входил с ним в контакт. Мой голос был ему знаком… Помните, я звонил ему в тот вечер, когда он ликвидировал иуду Коломенцева?

– Помню, – кивнул Кондратьев. – Тогда мы еще не знали, что он ликвидировал Коломенцева.

– Да, разумеется… В тот вечер мы многого еще не знали. Я позвонил Африканцу, и он запомнил мой голос. Вполне возможно, что он принял меня за подставную фигуру. Но вместе с тем мой звонок не повлек для него никаких неприятностей. После этого он исчез. Исчез на несколько дней. Я предположил, что он навестит могилу своего убитого друга.

– Ты у нас умница, Игорь Палыч, – произнес Кондратьев, он же Председатель. – Как вы расстались?

– Так же, как и встретились, – спокойно. Я сказал, что жду его звонка. Он ничего на это не ответил.

– А сам что думаешь: позвонит?

– Пятьдесят на пятьдесят… но, думаю, позвонит. Он уже очень глубоко влез.

– После вашей беседы куда он поехал? – спросил Председатель.

– На квартиру своей любовницы…

– Проконтролировали?

– Только в конечной точке. Он в достаточной степени опытный человек и наружку, в принципе, может срубить. Это его насторожит, и тогда на положительный результат можно не рассчитывать.

Кондратьев побарабанил пальцами по столешнице, потом сказал:

– Это все хорошо, Игорь Палыч. Это все здорово. Люди, особенно ликвидатор, нужны позарез. Сам знаешь…

– Конечно, Евгений Дмитриевич, – кивнул Лидер. – Получить профессионального ликвидатора – большая удача. Особенно такого уровня, как Африканец.

– Вот именно. Но я сейчас о другом. – Председатель встал, прошелся по кабинету и остановился напротив Лидера. Лидер ждал. – Я о другом сейчас, Игорь… Поступила информация из Владимира: одна из местных группировок налаживает связи с таджиками. Пока что конкретных договоренностей нет, но ведь будут…

Лидер подумал, что у Председателя есть своя собственная агентура во Владимире, о которой даже он – Лидер – не знает.

– А это, – продолжил Председатель, – десятки, если не сотни килограммов таджикского и афганского героина.

– Надо подключаться, – сказал Лидер. – Готовить операцию.

– Я уже готовлю ее. Во Владимире действуют два моих человека, собирают информацию.

– Хорошо, – кивнул Лидер. – Мои функции?

– Владимир я беру на себя. А ты попробуй подготовить Африканца.

– Будем работать. Как окрестим операцию?

– Операция «Караван». Так вот, я бы хотел подключить к «Каравану» Африканца. Нужно будет проверить его в деле и поднатаскать по конспирации. «Караван»! Это самая важная тема сегодня. Мне нужен человек для «Каравана».

* * *

В это же время во Владимире, в сквере Липки, сидел пожилой, элегантно одетый мужчина и кормил голубей. Василию Тимофеевичу Шувалову шел шестьдесят пятый год. Вообще-то люди его профессии редко доживают до преклонных лет. Вот и у Графа здоровье было уже не ахти, но он никогда на судьбу не жаловался – жив и слава Богу. Большинство его товарищей по ремеслу давно уже отошли в мир иной. Навряд ли они попали в рай. Но ведь и адом людей, прошедших тюрьмы, этапы, БУРы, лагеря, лесоповалы, голодовки, не испугаешь.

Васю Шувалова эвакуировали из блокадного Ленинграда по льду Ладожского озера. Ему было всего восемь лет, но он на всю жизнь запомнил ветер, прожигающий до костей. Запомнил бег дребезжащей полуторки в темноте. Запомнил вой пикирующих «мессеров» и ожесточенный лай зенитных батарей. Запомнил, как ушла в полынью идущая впереди машина… Их вывезли в Ижевск. Там, недалеко от Александро-Невского собора (а в Ленинграде Вася жил в трех минутах ходьбы от Александро-Невской лавры, и это совпадение сильно его изумляло), в разваливающемся интернате он и прожил три года. Там же, в Ижевске, принимавший истощенных блокадных детишек пожилой интеллигентный врач сказал, услышав Васину фамилию:

– Ишь ты, графинчик петербуржский.

Так Вася Шувалов стал Графинчиком. Ему прозвище не нравилось, раздражало. И он дрался, когда его так называли. Дрался жестоко, не обращая внимания на то, что противник старше и крупнее… Как правило, его били. Но зауважали и звать Графинчиком перестали. Однако до прозвища Граф было еще далеко.

А врача, который дал ему прозвище, в 49 году арестовали. Прямо в интернат пришли два суровых дядьки в штатском, показали какую-то бумагу и сказали:

– Давай, Гольцман, собирайся.

И увели. Это видел весь интернат. Вася на всю жизнь запомнил, как понуро шел сутулый врач по раскисшему февральскому снегу… И как прошептал ему в спину директор интерната Ничипорюк: вот так, жидок, вот так. Повали-ка теперь лес, абрамчик.

Ночью Вася залез в кабинет Ничипорюка, разорвал и разбросал по помещению бумаги, пририсовал рога на портрете Макаренко и украл полпачки «Беломора»…

В принципе, могло бы и обойтись. Вот только Вася в темноте перепутал портреты Макаренко и Генералиссимуса.

Наутро в интернате снова появились те двое, что увели вчера Гольцмана, и женщина в форме, с кобурой, с папироской… Васю вычислили быстро. Женщина, не вынимая папироски изо рта, спросила:

– Как тебя зовут, мальчик?

– Граф Шувалов, – ответил Вася.

– Ох, дурак, дурак, – прошептала женщина с папироской. И Васю увезли «за Можай», в другой интернат, который почему-то назывался «Коммуной», а по сути был тюрьмой для малолеток. Через полгода Вася оттуда сбежал и поехал домой, в Ленинград. Ехать ему было не к кому – все родные, кроме сестры, умерли в блокаду. А дом, где они жили, разрушило бомбой. Старшая сестра, эвакуированная в Махачкалу, вышла там замуж, да там же и осталась… Так или иначе, но он поехал домой… Паровозы, паровозы… паровозы. Вагоны с запахом портянок. С безрукими и безногими фронтовиками. В полгруди – медали: «За отвагу», «За взятие Кенигсберга», «За оборону Сталинграда».

Три дня Шувалов бродил по городу. Голодный, злой, неприкаянный. А на четвертый день судьба занесла его на Витебский вокзал. Там его приметил Голубь. Голубь пацана накормил и… взял с собой на дело. А Ваське в тот момент было все равно: воровать так воровать. По веревке он спустился с крыши на балкон шикарной квартиры на Петроградской, открыл дверь и впустил Голубя с Американцем. Квартира принадлежала директору хлебокомбината. А что такое был хлеб в блокаду?… Взяли они столько, что трудно себе представить. Загуляли на малине в Колпине.

Потом кражи шли одна за другой. Американец учил Васю открывать замки, а Граф на лету все схватывал. Он вообще оказался очень толковым, с «умными», по выражению Американца, руками. Сам Американец помнил еще знаменитых петроградских «шниферов» – взломщиков сейфов – настоящих специалистов.

Фарт продолжался почти год. За это время они «поставили» без малого три десятка хат и магазинов. Потом нарвались на засаду. Голубя застрелил опер уголовного розыска. Американец и Граф ушли. Но через две недели на Сытном рынке их повязали. И Вася Шувалов получил свой первый срок… Потом садился еще четыре раза. Дважды бегал. Рецидивист. Особо опасный. В 65-м, когда ему было тридцать, Графа короновали воровской короной.

Но до того как Графа короновали, он прошел огромный, невероятно долгий и тяжелый путь. Только на этапах он в сумме провел больше года. И в БУРах отсидел полтора. Он, еще не будучи вором, воочию наблюдал знаменитую «сучью войну», когда воры безжалостно резали друг друга, забивали ломами, лопатами, закапывали заживо и сжигали в бараках… Он видел, как подавлялись восстания в дальних лагерях и автоматчики расстреливали вчерашних фронтовиков – разведчиков, снайперов, морских пехотинцев, танкистов – Героев. Лилась невидимая на воле кровь, ожесточались люди – до бескраю, до полного забвения, когда уже ничего человеческого не остается в человеке и вместо души – оскал… Он помнил эпоху хрущевской оттепели – тогда в лагерях разрешили свободное хождение денег. Появились коммерческие магазины, в них были продукты и шмотки, которых и на воле-то не достать. Мужики на лесоповалах и рудниках стали круто зарабатывать. Запели в бараках патефоны, зазвенели с надрывом гитары… водочка потекла, а игра в карты шла на суммы порой совершенно фантастические… Колхозники, которые в послевоенных колхозах жили и работали, как рабы, за «трудодни», попав в лагерь, раскрывали рты – вот где жизнь-то райская! В тюрьме, братцы, рай-то! А мы что же?… Эту эпоху арестанты назвали эпохой Сметанлагов.

Осмелевшие, внезапно разбогатевшие «мужики» в лагерях ни в грош не ставили воров – ослабевших, обескровленных «сучьей войной». Воров резали, вешали, пилили на лесоповалах пополам… Веселье катилось по лагерям, кровавое, жестокое.

Стонали воры. Многие, не выдержав, отходили от закона воровского. Но Граф, принявши единожды одну веру, не собирался ее менять. Он стоял крепко, как скала. Потому и уцелел.

И в 65-м, на сходке в одном из маленьких провинциальных городков, был коронован. А время было такое, что как раз вышел на экраны культовый, как теперь говорят, фильм «Верьте мне, люди», в котором молодой Кирилл Лавров сыграл ОТОШЕДШЕГО вора. Но очень далеко было еще до «Калины красной» Шукшина.

Всю жизнь Граф воровал и сидел. Сидел и воровал. Всю жизнь он брал чужое. Но даже в самые тяжелые времена не отбирал последнего… и никогда не проливал кровь. Работал Граф всегда по-крупному и качественно. Даже опера уголовного розыска и кумовские опера относились к Графу с уважением. Как правило, обращались по имени-отчеству. Случалось, просили совета.

…В сентябре двухтысячного года Шувалову дали хорошую наводку на одного барыгу во Владимире… Это было весьма кстати. Дело в том, что после долгих лет безвестности Граф нашел сестру! Несколько раз за прошедшие с эвакуации годы Василий Тимофеевич пытался навести справки о сестре – каждый раз безрезультатно. И вот в сентябре двухтысячного он получил достоверную информацию о сестре. Помогли махачкалинские воры. Шувалов попросил их оставить пока все в секрете – в конце декабря у Екатерины семидесятилетний юбилей. Вот тогда-то он и объявится. Но ехать без хорошего подарка неловко. И тут подвернулся владимирский барыга. В начале сентября Граф выехал на предварительную разведку во Владимир. Разведка подтвердила, что да, барыга живет и процветает, но взять его квартирку будет не очень просто – она изрядно напоминает филиал швейцарского банка… Тем лучше, решил Граф. Он всегда уважал сложные задачи и начал готовиться к работе.

А пока он мирно сидел на скамеечке в парке и кормил голубей.

Таранов поехал к Светлане. Она еще не вернулась из Лондона, и он снова оказался в пустой квартире. По дороге Таранов проверялся очень тщательно, но наблюдения не было. Это настораживало гораздо больше, чем если бы за ним шел целый взвод хвостов. Он бросил «Ниву» в нескольких кварталах от дома, почти час крутился пешком, но все равно ничего не засек. Интересно. Стоит обдумать сложившееся положение…

Он открыл бутылку пива и забрался в «джакузи». Светлана любила заниматься любовью прямо в этом «мини-бассейне»… через три дня она вернется… и они вместе заберутся в «джакузи».

Он отхлебнул пива, закурил, и мысли вернулись к событиям, которые начались в августе этого года. В страшном августе двухтысячного, который запомнился всем взрывом на Пушкинской в Москве, гибелью «Курска» и грандиозным пожаром Останкинской башни… А Иван Таранов как бы просквозил мимо этих событий, потому что в августе оказался втянут в водоворот совсем других дел.

Итак, все началось первого августа, рано утром, когда старший специалист охранной фирмы «СекьюритиСПб» Иван Таранов собрался в командировку. Вообще-то он не должен был ехать в эту командировку, но август – период отпусков, да еще Кузенков сломал руку, а Мухтаров попал под следствие… Таранов поехал. Отчасти вынужденно, отчасти потому, что как раз кстати пришлись к отпуску триста баксов премиальных. И он поехал.

За час до отъезда к нему нагрянул друг детства – Славка Мордвинов. «Беда у меня, Ваня, – сказал Славка. – Ирина на игле сидит… на героине». Ах, как он, бездетный отставной майор Таранов, был слеп тогда! Как он был наивен! Конечно, ему доводилось по жизни пересекаться с наркоманами. Но он еще не понимал, что это действительно беда, даже катастрофа. Он самоуверенно сказал: найдем выход, – и уехал в Минск… Он обещал позвонить, как только вернется. Вернулся – и не позвонил. Потому что устал и решил, что поздно, что дело потерпит до завтра, что утро вечера мудренее… Короче, не позвонил.

Если бы он позвонил, то Вячеслав Германович Мордвинов… Славка Морда… родной Славка мог бы остаться в живых. Потому что когда уставший за поездку Иван плескался в ванной и расслаблялся водочкой, Славку убили на платформе Ручьи, в километре от дома Таранова. Умного, честного, доброго и беззащитного Славку убил наркоман Сухарь по приказу милицейского оборотня Коломенцева. Капитан Коломенцев сотрудничал с преступной группировкой Папы и сильно занервничал, когда Славка принес ему целый список наркоточек и заявил, что его дочь, переломавшаяся наркоманка, готова дать подробные показания о наркоторговле… Удар ножа в сердце был ответом Коломенцева… Таранов в это время лежал в ванне.

Спустя еще несколько дней умерла от передозировки Рыжик – Славкина дочь, крестница Ивана… «Передоз, – сказал врач „Скорой“, – смерть до прибытия».

И тогда Таранов начал войну. Свою личную, бескомпромиссную и беспощадную войну на истребление группировки Папы… вернее, сына Папы. Потому что Папа застрелился за неделю до убийства Славки и власть в группировке перешла к его сыну – Гранту, которому и присвоили прозвище Сын. Эта длившаяся больше месяца война закончилась победой Таранова – «ликвидатора-одиночки», по классификации Лидера.

Таранов лежал в ванне, пил пиво, но не ощущал никакого кайфа… Какой, к черту, кайф? Он лежал и думал: что такое Организация? Кто такой этот подполковник-пенсионер? Ментовский провокатор, призванный спровоцировать его на мокруху и взять на горячем? – Допустим, но каков смысл? А впрочем, есть смысл. Если менты подозревают его в убийстве двух десятков человек, но не имеют доказательств, то, конечно, есть смысл… Но все это слишком сложно и оторвано от жизненных реалий.

Но тогда что? Неужели действительно существует «Белая стрела», или Организация… или Клуб, как ни назови?