Текст книги "Зэк"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Таранов посмотрел ошеломленно. Спросил:

– Вы что – всерьез?

– Какие же шутки? Кладбище вы изволите лично наблюдать в окно… а с другой стороны к стене почти примыкает роддом. Вот так, Иван Сергеич. Ирония судьбы.

Таранову этот факт иронией судьбы не казался. Он выглядел, скорее, утонченным издевательством… впрочем, для человека стороннего это, пожалуй, не более чем анекдот. Но Таранов уже не был сторонним человеком. Он был арестантом.

– Между роддомом и кладбищем, – повторил Иван.

* * *

Прошел январь. Вопреки всяческим ожиданиям, новый век начался далеко не безмятежно – у берегов Турции в шторм переломился сухогруз, перевозивший нелегалов-азиатов. В Штатах обвально упал курс доллара, а фонд Сороса пугал финансовым кризисом планетарного масштаба. В Приморье и на Сахалине прошли сильнейшие снегопады, а цивилизованная Европа обиделась на миролюбивую Америку – та, мол, в Югославии применяла боеприпасы с обедненным ураном. В Калифорнии горели леса, а в Сибири стояли лютые морозы… Лопались теплотрассы и газопроводы. Произошло лунное затмение… В Нью-Йорке был арестован Бородин П. П., а Жириновскому В. В. присвоили звание заслуженного юриста России.

В общем, Апокалипсис конца XX века мало чем отличался от Апокалипсиса начала XXI.

Прошел месяц с тех пор, как Таранов попал во Владимирский централ. О большей части событий на воле он просто не знал – в ШИЗО нет телевизора. Да и не очень интересовал Ивана арест Бородина или смерть в Нью-Йорке великой княгини Веры Константиновны на 95-м году жизни. Первый шок – неизбежный, как ни готовь себя, – уже прошел, и Таранов задумался о том, что ни на шаг не приблизился к цели. К тому, из-за чего, собственно, он и вошел в зарешеченный мир, – к Волку.

Глава 3
КОГДА ЗАПАХЛО ВЕСНОЙ

Вечером первого февраля опер следственного изолятора капитан Пятаков прогуливался на углу Верхней Дубровы и улицы Тихонравова. Погода была не для прогулок – мороз заворачивал за двадцать, по Дуброве свистел северный ветер. Пятаков сильно замерз и уже дважды посмотрел на часы. Еще минуту, решил он, и ухожу. Но когда он собрался уйти, рядом с ним остановился микроавтобус «форд».

Пятаков механически посмотрел на номер и быстро сел в салон. В салоне было тепло, играла музыка.

– Что так долго? – зло спросил опер. – Я уже задубел. Водитель ответил:

– Извини, проверялся… ради твоей же безопасности, Николай.

– Ну-ну. Заботливый ты мужик, Толя. Водитель, а им был попутчик Таранова, лгал – на рандеву с опером он прибыл за сорок минут, и не один, а с напарником. Вдвоем они изучили обстановку вокруг места встречи, и сейчас напарник страховал попутчика со стороны.

– Включи печку на максимум, – попросил тюремный опер.

– Сейчас сделаем тебе Ташкент, – водитель поставил обороты вентилятора на максимум, и из дефлекто-ров хлынул мощный поток теплого воздуха. Николай подставил под дефлектор руки.

– Может, тебе водочки для сугреву? – спросил попутчик. – Питерская, «Русский стандарт».

– Хорошая водка?

– Чудак ты, Коля. За границей ценят только ту русскую водку, что сделана на невской воде… качество гарантирую.

– Давай, – скомандовал опер решительно.

– Возьми в бардачке. Там же и стакан.

Опер достал серебристо-матовую бутылку необычной формы, накатил полстакана. Спросил: закусить есть? – и, услышав ответ: нет, – выдохнул и выпил… сдержанно похвалил: мягкая, легко идет.

– Ну как, Коля, наши дела?

Опер сосредоточенно закурил, ответил:

– Трудно.

– Было бы легко, я бы сам его за руку перевел из одной камеры в другую.

– Не горячись, – сказал опер. – Разработал я одну комбинацию. Если получится, через неделю твой Пивовар будет сидеть вместе с Волком.

– Надо, чтобы получилось, – твердо произнес Толя.

– Это без гарантии. Но… попробую. Скорее всего, получится.

Опер уже отогрелся, да и водка начала действовать – он пришел в благодушное состояние, спросил:

– Выпью еще?

– Пей, – пожал плечами попутчик. Пятаков выпил, они выкурили по сигарете, обсудили незамысловатую комбинацию, и попутчик – сам в прошлом оперативник – сказал:

– Действуй. Сколько бабок тебе надо?

– Еще штуку баксов как минимум. В тюрьме, Толян, все дорого.

Анатолий без слов отсчитал тысячу долларов, которые мгновенно исчезли в кармане опера. Когда Николай выпрыгнул из салона «форда», агент Председателя аккуратно упаковал в полиэтилен бутылку и стакан, из которых пил опер Пятаков, – глядишь, пригодятся при случае.

* * *

Таранов об этой встрече, разумеется, ничего не знал. Он нервничал, все ждал «контакта», но никто на связь не выходил. Неизвестность давила, угнетала Ивана, уже начало казаться, что операция зашла в тупик, что Председатель и Лидер некритично отнеслись к своим оперативным возможностям.

…Девятого февраля пупкарь бросил в распахнутую кормушку:

– Таранов, с вещами на выход. Десять минут у тебя.

Такие слова всегда означают какую-то перемену в жизни сидельца: может, в другую камеру переводят. Может, в другой изолятор, а может, поведут на этап. Иван предположил, что его этапируют в Питер, так как за ним числились грехи и дома.

Он собрал вещи, попрощался с людьми.

– Держись, Иван, – сказал Граф. – Ежели в Питер тебя закинут, то в Крестах-то и стены родные. Все полегче. А скажешь, что во Владимирском остроге шконку телом грел, – зауважают. На меня ссылайся… Да я и сам скоро в Санкт-Петербург зарулю, зашлю письмецо в Кресты.

Заметив удивление на лице Ивана, Граф добавил:

– Скоро, Иван Сергеич, скоро. Нет против меня ничего – скоро освободят… а тебе желаю мужества. И удачи. Думаю, что мы еще встретимся.

Попрощались без сантиментов. За Тарановым пришел пупкарь. «Этапировали» Ивана сорок метров по продолу, в другую хату.

Распахнулась дверь хаты – уже третьей для Ивана в централе. Таранов сделал шаг внутрь… и сразу узнал лицо Волка. Он узнал бы его среди сотен лиц. Ведь именно из-за этого человека он и оказался здесь.

* * *

Дни тянулись медленно и однообразно. Прошел февраль. Дни стали длиннее, с крыши молотила капель. Реального повода для сближения с Волком не подворачивалось. Так, перебрасывались иногда какими-то фразами, о чем-то незначительном беседовали. После жестокой разборки с Пароходом, после двух сроков в ШИЗО о Пивоваре знал весь централ и он пользовался неким весом. Разумеется, вес первоходца, каким бы крутым он ни был, не сопоставим с весом и авторитетом вора.

Первого марта Граф через баландера переслал Таранову бутылку виски, блок сигарет и маляву: «Ухожу на подписку, Иван. Будь здоров. Думаю, еще встретимся. Граф Шувалов».

Иван усмехнулся и вечером угостил Волка дареным виски. Это было естественно – угловому положено оказывать «знаки внимания». Волк виски оценил. Еще более высоко оценил тот факт, что бутылка пришла от вора. Таранов определенно вызвал у него интерес. Тем паче, что Волк отлично знал, за какой «подвиг» Иван угодил на шконку. Знал, но с расспросами не лез, присматривался.

Таранова выдернули в «абвер». Кумовский опер – шустрый, как все опера, цепкий – угостил сигареткой, завел мутный разговор…

Пятаков пытался держаться профессионально-уверенно, но это не очень ему удавалось. Иван фиксировал непроизвольные движения глаз опера, частые прикосновения пальцев рук к носу, покашливание, длинные паузы между фразами. Каждый из этих признаков сам по себе может читаться по-своему, но все вместе они говорят о нервозности и неискренности. Ожидать искренности от кумовского, конечно, и так не приходится. А вот нервозность… с чего бы это?

– Значит, говоришь, хорошо сидится? – уже второй раз задал один и тот же вопрос Пятаков.

– Нормально, – пожал плечами Иван. И тут прозвучала фраза, которую он ждал два месяца:

– С тобой, брат, каши не сваришь… обожжешься.

Этой фразы Иван ждал два месяца, но прозвучала она совершенно неожиданно. Таранов на секунду замешкался, потом ответил:

– Зато пельмени я кручу лихо.

– Сибирские? – уточнил Пятаков.

– Русские, – уверенно произнес Иван. Пароль и отзыв звучали бессмысленно, даже, возможно, глуповато, но могли быть произнесены в присутствии посторонних, и исключали возможность случайного совпадения… Теперь Ивану стала понятна нервозность опера. А Пятаков положил перед Иваном листок бумаги. Таранов прочитал: «О тебе не забыли. Восхищены мужеством. Вопросы решаются на высшем уровне. От брата привет, от Лели тоже. Обнимаю. Л.».

Банальный и безобидный на первый взгляд текст содержал тем не менее три кодовых слова. Они означали, что связному можно доверять, что от Ивана ждут информации, а вопрос с побегом еще не решен, но успешно решается.

Таранов щелкнул зажигалкой и поджег бумагу. Желтое пламя быстро охватило листок и в три секунды съело его.

Пятаков перегнулся через стол и прошептал Таранову на ухо:

– Завтра во время прогулки на Волка наедут. Постарайся оказаться рядом, Пивовар.

От опера Иван ушел окрыленный. Стало ясно, что началась работа.

День был солнечный, оттепельный, весенний. Высоко стоял небесный свод с белыми завитками облаков и черными росчерками галок. Но даже от неба арестантов отделяет решетка. Прогулочные дворики Владимирского централа расположены на крышах корпусов, сверху накрыты ржавой решеткой… На стенах чернели потеки растаявшего снега. С сосулек на решетке срывались капли.

Обычно на прогулке Иван разувался и раздевался до пояса. Бывало, над ним подшучивали, но он оставался невозмутимым – разминался, качал мышцы. Было время, когда в советских лагерях любая «физкультура» находилась под запретом – рассматривалась как возможная подготовка к побегу. Потом запрет сняли.

Вопреки правилу, в тот день Иван не стал разуваться-раздеваться. На вопрос Одессита: что это ты сачкуешь, Пивовар? – ответил, что чувствует себя неважно… Поговорить о здоровье, а точнее, о болезнях Одессит любил. Он прилип к Ивану и стал рассказывать о своем гастрите. Таранов кивал и рассеянно поглядывал по сторонам. Из массы зэков он безошибочно выделил трех бойцов. Все трое были крепкие, массивные, уверенные в себе.

Вообще-то сидельцы из разных камер на прогулке пересечься не могут. Не положено – во избежание общения и эксцессов. Поэтому одна хата занимает один дворик. Но это в теории. На практике всякое бывает. Например, из-за плохой погоды многие сидельцы отказываются идти на прогулку. И тогда пупкарь на свой страх и риск объединяет две хаты в одну прогулочную «сборную». Или, например, в корпусе собираются морить тараканов и надо освободить помещения. Или опера затевают какую-то свою комбинацию. Или – элементарно за деньги – пупкари сводят людей на прогулке. Это, разумеется, нарушение. Но – в России живем… В тот день под каким-то предлогом в большом прогулочном дворике на крыше третьего корпуса перемешали две хаты.

Одессит трещал уже про свои почки, время шло, а никто из тройки не приближался к Волку. Иван подумал, что опер Пятаков, пожалуй, ошибся. Или же у бойцов есть какие-то свои соображения и разборка переносится на следующий раз.

Когда Иван уже окончательно уверился, что разборки не будет, а время прогулки практически истекло, гладиаторы начали незаметно, с разных сторон, подходить к Волку. Вот и ладушки, подумал Иван. Он еще раз на глазок прикинул кондиции и потенциальные возможности бойцов. Один, вероятно, борец – есть в нем особая пластика, да и ушки подкачали – «ломаные». Двое других – Иван окрестил их Рыжий и Амбал – возможно, боксеры. И все моложе Таранова. Ладно, поглядим, чего вы стоите, ребятишки. В реальном бою многое решает не техника, а характер.

Иван вытащил сигарету, похлопал себя по карманам и «не нашел» зажигалки. Спросил у некурящего Одессита:

– У тебя зажигалка есть?

– Так я же не курю, – ответил Одессит.

– Ах, да, – буркнул Иван и подошел к Волку. Гладиаторы были уже совсем рядом, когда Иван прикурил и обратился к Волку с ничего не значащим вопросом. Он как будто не замечал Борца, который встал за спиной у Волка, и Рыжего с Амбалом – они зашли сбоку.

Волк их уже заметил и напрягся, а Иван продолжал говорить про погоду.

– Эй, земляк, – сказал Рыжий Таранову, – ты отойдика в сторону, дай с человеком потолковать.

Иван посмотрел на Рыжего с недоумением, потом перевел взгляд на Волка – тот смотрел напряженно. Иван еще раз обвел глазами бойцов. Теперь уже только наивный человек мог бы подумать, что они подошли для мирной беседы. Таранов улыбнулся Рыжему:

– А мы тоже разговариваем, земляк. Ты подойди завтра.

У Рыжего мгновенно сузились зрачки, побелело лицо.

– Ты, чмо парашное, – оскалился он, – вали отсю…

Договорить он не успел – Таранов выплюнул сигарету ему в лицо и ударил ногой в пах. Амбал находился за спиной Ивана, поэтому одновременно с ударом Таранов резко нырнул, уходя в сторону. Здоровенный кулак просвистел в воздухе. Попасть под эту кувалду однозначно гарантировало глубокий нокаут… Таранов ушел, краем глаза засек, что Борец взял в захват шею Волка… Дурак ты, Борец. Иван обозначил атаку в сторону Амбала, а ударил в противоположную. Нога «воткнулась» в правый, незащищенный бок Борца. Хрустнули ребра, Борец охнул и, не выпуская Волка, осел.

Рыжий, страдальчески морщась, держался за «хозяйство», Амбал молотил кулаками воздух. Несколько секунд Иван просто уходил от ударов. Он уже понял, что Амбал – дешевка, большой кусок мяса с кулаками. Иван поймал руку Амбала на излете, крутанул ее и сломал. Потом довел до конца дело с Борцом. Протянул руку Волку: вставай. Волк встал и добавил Борцу ногой. Тут налетели вертухаи и стали молотить дубинками всех без разбору.

* * *

Иван вошел в хату бледный, похудевший, спокойный. За драку в прогулочном дворике он отсидел в ШИЗО десять суток. Волк тоже отсидел пять… Гладиаторы в полном составе отправились в больницу.

Волк встретил Таранова как старого кореша. Мигом освободил нижнюю шконку, согнав оттуда сидельца. Таранов вел себя сдержанно.

После ужина накрыли поляну. Сидел Волк хорошо – с чаем, с водкой, с фруктами, твердокопченой колбасой. Видно было, что все у Волка схвачено.

– Хорошо дерешься, – сказал Волк, когда выпили по первой. – Где научился?

– Да я уж и забыл, – отозвался Иван. – Давно это было.

Волк хохотнул и похлопал Таранова по плечу:

– Ну ладно. Как бы там ни было, а выручил. Они ведь за мной приходили.

– Я догадался.

– А зачем влез? Мог бы отойти, в стороне остаться.

– Забили бы они тебя, Рома.

– Ну спасибо. За мной должок, Пивовар.

Отдашь, подумал Таранов… Должок, Рома, ты мне отдашь. Сполна. Дай только вылезти отсюда… вместе с тобой, корешок мой новый, Рома Собакин.

Волк пил быстро, а пьянел медленно. Лишнего языком не трепал, больше расспрашивал Ивана. Таранов отвечал уклончиво. Волк оценил, сказал доверительно:

– Я вижу, Пивовар, ты правильный парень. У нас тут было мнение… у некоторых, что, мол, темный ты лыжник какой-то. Не кумовской ли?

– Почему лыжник? – спросил Иван.

– Лыжником человека зовут, когда он из хаты в хату скользит. Кумовья любят своих наседок «на лыжи ставить»… Но я своим сказал: нет, не кумовской. Кумовские по ШИЗО не чалятся безвылазно. Вербовал тебя абвер?

– Было дело, – кивнул Иван.

– Суки, – выдохнул с сигаретным дымом Волк.

– Служба у них такая, – равнодушно ответил Таранов.

Вновь покатилась тягомотина однообразия тюремного. Но теперь Ивану было легче – он работал. В принципе, работа началась с того момента, как он въехал в тюрьму в стальной коробке автозака. Или с того момента, как нажал на спуск «сайги»… или с того, как дал согласие, позвонив Лидеру посреди ночи. А возможно, еще раньше. Но тогда он еще не верил в реальность выполнения задачи. Теперь стало очевидно, что на воле не спят, контролируют ход событий в централе… Может, зря я плохо про них думал?

Иван не пытался форсировать события. Сидеть было тяжко, гарантий, что Лидер и Председатель сумеют организовать рывок, не было вовсе… но, стиснув зубы, Таранов продолжал работать. Он потихоньку, шаг за шагом, углублял отношения с Волком.

А шел уже конец марта. На прогулках Иван принюхивался к весеннему воздуху, слушал азартный вороний крик на деревьях Князь-Владимирского кладбища.

Он вспоминал, как пахнет весенний воздух в СанктПетербурге: корюшкой, мимозами и чуть солоноватым балтийским ветром. Он жадно ловил в новостях любые сюжеты про Питер. Его оставили равнодушным взрывы в Ставропольском крае и затопление станции «Мир», но взбудоражил сюжет о спасении с льдины рыбаков в Финском заливе. Оператор дал панораму с борта вертолета, и Таранов увидел Васильевский остров… там была Светлана… перехватило горло, подступили слезы. Он едва сдержался, чтобы не закричать от тоски.

– Что ты, Пивовар? – спросил Волк. Он сидел рядом и видел, как изменилось лицо Ивана.

– Дом мой там, – пробормотал Иван, отворачиваясь.

– А-а, – произнес Волк, – понятно.

Таранов сидел посреди прогулочного дворика, и ноздри его вздрагивали от сумасшедшего запаха весны… орали вороны. А солнце заполняло полмира, полнеба.

Подошел Волк, встал рядом.

– Заскучал, Ванька? – спросил он. Иван не ответил. Волк сунул в рот сигарету… помолчал и сказал:

– Совсем воля рядом, но…

– Убегу, – пробормотал Таранов. – Гнить здесь не буду – убегу.

Волк посмотрел на него очень внимательно, щелкнул зажигалкой и, ничего не сказав, отошел в сторону.

Разговор о побеге завел Волк. Как бы между делом.

– Эх, – сказал он, – воля-волюшка. Задолбался я тут сидеть. Там, на воле-то, сейчас такие бабки можно делать! А я тут… как лох последний… рванем на волю, Пивовар?

Сказал и рассмеялся. Иван тоже хохотнул и ответил: – Мне, Роман, терять нечего. Меньше чирика не дадут. Отсюда не рвануть, пожалуй, а с зоны… с зоны – поглядим.

Поговорили и «забыли». До следующего раза.

Таранов ждал информации от Лидера. Она изредка поступала через Пятакова. Коротенькие записочки не содержали ничего путного: жди, готовим операцию… Иван все сильнее чувствовал разочарование. Исподволь складывалось ощущение, что его предали.

Опер Пятаков гнал информацию в обе стороны: Ивану он носил записки, попутчику Ивана передавал кассеты с записью бесед с Тарановым. Кассеты переправлялись в Санкт-Петербург, где их прослушивал психолог. В отчетах Лидеру психолог отмечал, что, по его мнению, у Африканца отмечаются признаки усталости и разочарования. До критического уровня Африканец еще не дошел, но…

Прошел март, начался апрель. Оттепели перемежались заморозками, таяли сугробы, падали сосульки. Капель звенела, орали коты от любовной истомы, и яростно чирикали опьяненные весной воробьи… В зарешеченном мире тюрьмы это присутствовало в виде отголосков, только усиливающих тоску.

В пятницу шестого апреля, вечером, Волк подсел к Ивану. Иван играл с Одесситом в шахматы и как всегда проигрывал.

– Сходи, Одесса, погуляй, – приказал Волк, и Одессит послушно исчез. Напомнил Таранову, что тот проиграл ему четыре сигареты, и отвалил. Одессит был некурящим, но сигареты в тюрьме – валюта. В некоторых случаях более ценная, чем деньги.

– На рывок пойдешь? – в лоб спросил Волк. Таранов усмехнулся и ответил:

– Завтра или прямо сейчас?

– Я без балды говорю. Есть вариант, Пивовар.

– Слушай, Рома, первое апреля-то прошло.

– Пойдешь или нет? – произнес Волк, и Иван понял, что он говорит совершенно серьезно.

Ночью сидели на шконке Волка, и Волк шептал на ухо:

– Мне на волю вот как надо, – он провел ладонью по горлу. – Без меня дело стоит на лимон зеленью. Да не на один лимон… Братва на воле всякие ходы искала – бабки закинуть кому надо пробовали. Но не берут менты лавэшки, обоссавшись… В общем, слушай: долго искали, но нашли одного чувачка из обслуги. Он может отключить освещение…

– И что? – спросил Иван, перебивая.

– Ты слушай! Он отключит к чертовой матери освещение, во дворе будет оставлена лестница… В темноте запросто перекинуться через стену. А там встретят. Нам главное – из корпуса выбраться.

Иван молчал. Волк облизнул сухие губы, спросил:

– Ну, чего молчишь-то, Пивовар?

– Ты что же думаешь – у них нет аварийного освещения периметра?

– Есть, конечно. Но щит аварийного будет поставлен на ремонт. Чувачку такие бабки заряжают, что караул! Дочка у него больная – ей лечение нужно в Австрии, у нас не лечат. Понял?

– Понял, – ответил Таранов, – понял… А как из корпуса вырваться?

Волк сделал глоток остывшего чая, затянулся сигаретой.

– Суки! Суки! – заорал во сне грабитель Кузя из Иванова.

Волк пощипал себя за ус, ответил тихо:

– Не знаю. Надо как-то решать самим, Пивовар.

Таранов понял, что Волку он нужен именно для того, чтобы решить именно этот вопрос.

– Будем думать, – произнес Иван. – Давай-ка спать, Рома. Утро вечера мудренее.

Легли спать… но разве тут уснешь?

* * *

Уже наутро Волк открестился от своих слов. Похохатывая, он сказал, что, мол, вчера обкурился… и того… чифирек… чего нес, не помню.

– Бывает, – согласился Иван. – Я и сам не помню ничего. Начисто память отшибло.

Оба лгали, оба понимали, что ложь очевидна… Таранов знал, что к этому разговору Волк еще вернется. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра, не послезавтра, так через неделю… В действительности разговор произошел уже на следующую ночь.

– Слышь, Пивовар, – прошептал Волк, – ты, братан, не подумай, что я тебе не доверяю. Но дело-то стремное. Спалимся – сроку добавят. А то и застрелят на хер в запретке. Меня с воли спрашивают: а что, мол, за человек этот Пивовар? А мне ответить-то нечего… Ты вот Колобка завалил. А что-почему – никто не знает. Что мне на волю передать?

– Передай, что это их не касается, – зло ответил Иван. Он знал, что этот вопрос рано или поздно возникнет.

Еще в Санкт-Петербурге вместе с Лидером они рассматривали эту ситуацию и анализировали варианты легенды. Сошлись на том, что лучше всего отвечать дерзко и независимо.

– Да ладно, не хочешь – не отвечай. Я и так за тебя подписку дал. Мне поверят… ну, что решим?

– А ничего не решим мы с тобой, Рома.

– Как так? – опешил Волк. – Ты же сам про рывок-то говорил.

Таранов сверкнул глазами, сказал, передразнивая Волка:

– Дело-то стремное. Спалимся – сроку добавят. Или завалят на запретке… Я тоже себе вопрос задаю: а что за человек этот Волк? Чего ему на рывок идти, если сроку по максимуму ему года три светит? А, Рома? Что ответишь?

– Мне надо, – произнес Волк. – Мне позарез надо.

– Надо, – проворчал Таранов. – Всем надо… ну, допустим, я тебе верю. А этот твой электрик – он что за конь? А братины твои на воле – они кто такие? Может, они под ментами давно. Что мы трем сейчас с тобой, Рома? Почему я Колобка завалил? Так мне, Рома, этот вопрос и менты задавали. Они, кстати, тоже с воли. Может, ты их имеешь в виду, когда мне вопросы задаешь? А, друг ты мой задушевный?

Волк несколько оторопел от напора Таранова. Сказал:

– На воле… на воле люди проверенные. Электрик? Этого я лично не знаю. Но его на денежный крюк подцепили. Нету крюка надежнее, Пивовар. Не сорвется – ему дочку лечить надо. А что касается меня… ой, сложно вопросы решаешь, Пивовар, ой, сложно.

Но они уже были «скованы одной цепью». Их обоих уже манила запретка. Таранову было понятно, что без Волка он навряд ли выберется из тюрьмы. Но и Волк делал ставку на силу, ловкость, опыт Ивана.

Спустя два дня он возобновил разговор:

– Надумал? – спросил Волк, не уточняя вопрос. Таранов покатал желваки и равнодушно сказал:

– Мне по-любому нужно срываться.

С этого момента теоретические рассуждения перешли в практическую плоскость.

История побегов богата: она включает в себя обширнейший арсенал приемов и средств. От элементарного подкупа охраны до рытья подкопов. А в промежутке тоже полно всякой экзотики: узники выходили на волю через подземные коллекторы, улетали на воздушных шарах, дельтапланах и вертолетах, в бочке золотаря или переодевшись охранником, священником, доктором и т. п. Даже прикинувшись мертвецом… Весь этот романтический бред Таранов и Волк отбросили сразу. Ясно было одно: необходимо вырваться из корпуса.

Реальных путей было три: дверь, окно и крыша… Это – в теории, на практике все три пути были закрыты. Закрыты решетками. Тщательный осмотр оконных жалюзи в хате показал, что даже при наличии инструмента выломать их весьма непросто. Да и не было никакого инструмента. Решетка, закрывающая прогулочный дворик, тоже была замурована… Оставалась дверь. Но для того, чтобы добраться до двери, необходимо преодолеть десяток решеток, коридоры, лестничные пролеты и несколько постов охраны.

Этот путь казался наиболее сложным, но… он же содержал самое слабое в системе звено. Оно называется – человек. В каждой решетке, отделяющей коридор от коридора, этаж от этажа, пост от поста, есть дверь. Дверь заперта на замок. А ключ от замка находится в руках человека.

Волк и Пивовар поссорились. Поссорились вдрызг, на глазах у всей хаты. Никого это особенно не удивило – в напряженной атмосфере тюрьмы ссоры вспыхивают спонтанно, мгновенно. Из-за карт, случайно оброненного слова, косого взгляда. Просто потому, что нервы ни к черту. И часто ссоры заканчиваются дракой или убийством… Пивовар и Волк поссорились, многие в хате позлорадствовали. Жалели, что до драки не дошло.

А до нее и не могло дойти: было бы, по меньшей мере, глупо влететь в ШИЗО за неделю до побега.

Одессит мотал уже третий срок. Все – за мошенничество. Одессит имел весьма респектабельную, солидную внешность. Раньше работал под журналиста, а после Горбачевской перестройки – под носителя древней дворянской фамилии. За некую сумму (от сотни баксов до пяти тысяч) присваивал дворянство и титулы новым русским. Подкреплял княжеские и прочие звания грамотами с орлами, печатями, коронами и мечами. Попадался Одессит исключительно по пьянке. Так входил в образ, что и сам начинал верить в свое исключительное происхождение, и – пошел куражиться… Последний раз он, будучи пьян в дым, начал «строить» на улице милицейский наряд. Менты гнева «потомственного аристократа» не испугались и предложили предъявить документы. Одессит предъявил аж три паспорта. Один на фамилию Пастушенко, другой – Романов, третий – Гогенцоллерн.

Дворянство Пастушенко – Романова – Гогенцолерна было, конечно, липовым. Грамотки – тоже, так как рисовал их Одессит сам. Но мастерски рисовал. А еще он умел лепить из жеваного хлеба фигурки. И благодаря этому жил в тюрьме весьма не худо.

За день до того, как Пивовар и Волк «поссорились», Волк подозвал к себе Одессита.

– Слушай, Одесса, – сказал Волк, – дело есть. Слепишь мне из хлебца пару безделушек?

– Почему нет, сударь? – ответил Одессит с большим достоинством. – Что вы желаете? Работаем на любой мотив – от эротического до религиозного.

Волк объяснил, что он желает, и Одессит задрожал.

– Рома! – сказал он. – Роман! Пощади.

– Цыц, гнида, – прошипел Волк. – Сделаешь.

– Да я… да мне…

– Сделаешь, Одесса. Иначе переедешь под шконку.

Одессит сник. Он отлично понимал, что как Волк сказал, так и будет. Он попробовал отговориться незнанием:

– Да я же, Рома, их в руках никогда не держал. Не видел даже… как же я сделаю?

– К Пивовару подойди, он все объяснит.

Пивовар долго втолковывал убитому Одесситу, что нужно. И Одессит тайно, по ночам, начал лепить «безделушки»… Первый образец Таранов забраковал. Второй – тоже. А третий одобрил. После этого «безделушки» были окрашены фломастером, а Таранов приступил к слесарным работам – из ложек и гвоздей он изготовил две изогнутых железяки и кольца. «Присобачил» железки к «безделушкам», и получилось… две гранаты Ф-1. Выглядели они весьма убедительно.