Текст книги "Король Треф"
Автор книги: Б. Седов
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
И вот я снова смотрю на статую Свободы.
Но уже не так, как в прошлый раз. Не с набережной Бэттери Парка, а с кормы корабля, который медленно удаляется от Нью-Йорка в сторону открытого океана И я, облокотившись на облезлый фальшборт, смотрю на бурлящее и пузырящееся за толстой кормой рефрижератора жидкое зеленое стекло.
Прощай, Америка, о-о!
Не приняла ты Знахаря на своих гостеприимных берегах Ни к чему он тебе оказался. Ну и черт с тобой, далекая и на хрен никому не нужная страна. Обойдемся. Выпустила живым – и то хорошо. Сэнкью вэри матч. Интересно, как там Семка? Как бы у него рана не воспалилась! Ну, тьфу-тьфу-тьфу, будем надеяться, что все обойдется.
Я рассеянно смотрел на медленно уплывавший берег и вспоминал события последних дней.
После того, как я проводил Семку до дому и сдал его с рук на руки раскудахтавшейся, как встревоженная наседка, Райке, я уселся в «Хонду» и, выехав на хайвэй, направился в сторону Манхэттена.
Ехал я и шевелил мозгами.
И так шевелил, и этак, а выходило все одно – надо мне отсюда сваливать. Отсюда – значит, из Америки. Мелькнула мысль о том, что можно было бы уехать куда-нибудь в Техас, где вроде бы можно затеряться среди загорелых крепких ребят в белых шляпах, да уж больно там у них тоскливо. Какие бы они на первый взгляд понтовые да интересные ни были, а один черт – пастухи они, да и все тут. И я там от тоски уже через три месяца волком бы взвыл. Так что эта мысль мелькнула и навсегда улетела из моей головы. Не такой я человек, чтобы всю оставшуюся жизнь где-нибудь на ферме ховаться. Уж больно скучно.
Значит – уезжаю. А куда?
Ну, тут двух мнений быть не может. Надо валить в старую добрую Европу. Тем более, что там мои денежки лежат. Надо проведать, как они там, а заодно и отщипнуть немного налички. Тысяч сто пятьдесят, не больше. Так что, Знахарь, решено. Опа, опа, Америка – Европа.
Прямо как про меня сказано!
Как принял я это решение, так словно камень с души свалился. И я, насвистывая, въехал на Манхэттен и решил провести эту ночку на Бродвее, а точнее – на Таймс Сквер. Там круглые сутки разгуляево идет, так что скучно мне не будет, посижу в каком-нибудь баре, с красивыми девчонками потрендю…
А светиться с чужой ксивой в мотеле – извините. Мало ли что! Может, Брателлу этого уже в морге гримируют, а рядом безутешные родственники голову ломают – куда же его бумажник задевался? И вот сунусь я в мотель, а там меня и повяжут. Вынут тепленького прямо из койки и объявят, что я могу хранить молчание и имею право на один телефонный звонок. А мне и позвонить-то некому.
Заплатив двадцать баксов, я поставил телегу на стоянку во дворе и отправился на площадь Таймс Сквер, а там завалился в кафе «Рокси», где можно было с комфортом посидеть, послушать приятную музычку, принять на грудь несколько граммов, да и перекусить, если захочется.
Усевшись за столик и рассказав симпатичной улыбчивой официантке, явной метиске, чего я хочу, я уставился на мелькающие на улице цветные огни и стал думать, как бы это технично свалить из Штатов. Интересное дело, думал я, люди жизнь кладут на то, чтобы сюда попасть, а у меня все наоборот. Все не как у людей. А говоря проще – у бедного Васечки вечно в жопе камушки. Кстати, теперь нужно не забывать, что я уже не Вася, а вовсе даже Женька. Или, на крайняк – Юджин. И, между прочим, американский гражданин.
Ну, принесли мне напитки всякие, фрукты, лед, я дал девчонке денег и стал думать дальше. А думать надо было конструктивно.
Поезда отсюда не ходят, в аэропорт меня никакими пряниками не заманишь, значит, остается один вариант. Чесать отсюда на корабле.
И опять же – не пассажиром, а… А кем? Можно, конечно, попросту дать тысяч десять капитану, и он совершенно спокойно перевезет меня через океан. Впишет в судовую роль пятым помощником восьмого чистильщика гальюнов – и все. И никто даже не вякнет. Ведь капитан на корабле – не просто начальник или там директор какой-нибудь. Капитан – это царь и бог. Он может арестовать человека, он может похоронить его в море, если сочтет нужным. На борту своего корабля он распоряжается не только действиями команды, но и судьбами людей. Как вождь племени или, скорее, как пахан на зоне.
Я приложился к коктейлю и подумал, что это вариант неплохой, но не нужно спешить. Есть в нем что-то слегка сомнительное.
Ну, дам я ему денег. А ведь это вроде как признание в том, что у меня рыло в пуху и я не хочу светиться. А он, если вдруг ему нужно в пароходстве очков себе набрать, возьмет да и сдаст меня в порту прибытия. Вот, мол, какой он принципиальный и как он за честь родного флота болеет. И даже не в деньгах дело, которые я на этом потеряю. Тут потерять можно гораздо большее. Голову можно потерять.
Значит, надо устраиваться матросом.
Может быть, для этого тоже придется кому надо ручку позолотить. Но без этого – никуда. Это уж как положено. Значит…
Значит, завтра, а точнее – уже сегодня, с самого утра – в порт.
Или даже лучше не ломиться в порт, а купить русскую газетку, кажется, она называется «Шалом», и почитать там объявления.
Эх блин, Америка!
Только тут можно купить русскую газету «Шалом». Между прочим, тут, если хочешь, можно купить кошерное сало. Вот уж этого я никак не понимаю. Видно, туповат.
В общем, проваландался я на Бродвее до семи часов утра, потом сходил в тубзик, вымыл лицо, чтобы слегка освежиться, и поехал на Брайтон-Бич за газетой. Купил там три последних номера «Шалома» и сразу отвалил. Хоть это было и раннее утро, но мало ли, вдруг кто-нибудь из интересующихся мною лиц решит прогуляться с собачкой. Береженого бог бережет, подумал я, нажимая на педаль газа.
Убравшись с Бруклина, я остановился на заправке, купил бутыль «Кока-Колы» и принялся изучать страницы объявлений.
И через несколько минут я понял, что главный небесный начальник решил в этот день дать мне пирожок. Среди объявлений о том, что требуются опытные бэбиситтеры [10]10
Babysitter (англ.) – человек, сидящий с ребенком в отсутствие родителей.
[Закрыть]и сейлзмены, [11]11
Salesman (англ.) – продавец.
[Закрыть]я обнаружил скромное извещение, сообщающее о том, что на холодильник «Нестор Махно», стоящий у четырнадцатого пирса нью-йоркского грузового порта и отправляющийся в Европу, требуется врач на один рейс.
Я аж заерзал на сиденье. Это было то, что мне нужно.
На всякий случай я посмотрел на число. Число было завтрашнее. Заглянув в предыдущий номер, я тщательно проштудировал страницы объявлений о работе и с величайшим облегчением убедился в том, что там этого объявления еще не было.
Так. Значит, вакансия свеженькая, с пылу с жару, самое то, что нужно. А если там объявится еще какой-нибудь лекарь, желающий прокатиться в Европу, то лучше бы ему, пока не поздно, бежать из порта во все лопатки. Ясное дело, что я отобью у него охоту устраиваться на такое нужное мне место. А если он упрется, я ведь его и урыть могу! Причем не моргнув глазом. Слишком уж важным было для меня это место корабельного врача.
Я бросил газеты на заднее сиденье и завел двигатель.
Внутри у меня все аж зудело от нетерпения, но по дороге в грузовой порт я старался ехать, не нарушая правил и не привлекая к себе внимания редких копов. Вообще-то здесь, в Америке, кое-что хорошее все-таки есть. Ни один коп, а по-русски – мент, никогда не остановит тебя, если ты не нарушаешь правила или если твоя телега не в розыске.
Точно говорю – никогда. И всякие совковые варианты типа «Здрасьте, сержант Пердодрищенко. Проверочка документиков!» – здесь не проходят. И если какой-нибудь совсем уж тупой патрульный сделает это, то на следующий день с самого утра он будет объясняться с судьей, а твой адвокат будет драть его, как котяра спинку кресла.
В общем, приехал я в порт, бросил телегу и пошел искать четырнадцатый пирс. Нашел. Стоит там этот самый «Нестор Махно», трап спущен, а на палубе у трапа облокотился на фальшборт здоровенный стопроцентный хохол. Морда аж лоснится, усы как у Тараса Шевченко из учебника литературы, маховики как у гориллы, и лениво так плюет вниз.
Увидел, что я к трапу подошел – плевать перестал. Смотрит сверху, а щеки, как тугая жопа у доярки. Вниз так и просятся.
Ну, поднимаюсь я на палубу, говорю ему:
– Здоровеньки булы!
Он на меня посмотрел и говорит:
– Ну!
– Не нукай, не запряг, – говорю, – это вам тут лекарь нужен? Я по объявлению.
– А-а, – понял он и говорит: – Иди к секонду. Капитана сейчас на борту нет, будет после обеда.
Я спрашиваю:
– А секонд – это кто?
Он на меня с пренебрежительной усмешкой посмотрел, дескать, сухопутная крыса приконала, и отвечает:
– Это второй помощник.
В это время из-за надстройки показался еще один хохол. Но уже совсем другого типа. Тощий и длинный, как жердина. Но тоже с обвислыми национальными усами.
И говорит этому здоровому:
– Мыкола, старшего механика не бачив?
– Не бачив, – ответил вахтенный Мыкола, – тут человечек до секонда пришел. Проводи его, Петро, будь ласка.
Петро кивнул и сказал мне:
– Пишлы. Развернулся и пошел.
Ну, я иду за ним, поднялись мы по одному трапу, потом по другому, и заводит он меня в огромную, от борта до борта, рубку. А там сидит у стола с картами еще один хохол, но эти оба против него – козявки. Не в смысле размеров, а в смысле важности. Мне аж захотелось шапку с головы сдернуть. Сильный хохол.
Он повернул ко мне гладко выбритое табло, посверкал золотыми очками, а тот, который меня привел, говорит:
– Ось, Петро Данилович, ликарь пришел по объявлению.
Так, думаю, еще один Петро. Петро Данилович встал, подошел ко мне и без всяких этих хохлацких штучек протянул руку:
– Здравствуйте, молодой человек. Как вас зовут?
– Вас… – начал я и чуть не откусил себе язык. Кретин! Какой Василий! Идиот! Я же – Женька Егоров!
– Вас… Петром Даниловичем зовут? – вывернулся я по какому-то сверхъестественному наитию, – очень приятно. Я – Евгений. Евгений Викторович Егоров. Врач-реаниматолог.
– Очень хорошо. Знаете ли, наш судовой врач загремел в местную больницу с двухсторонним воспалением легких. Это примерно на месяц. А мы через два дня отходим. Сами понимаете – положение пиковое.
Он отпустил мою руку.
– Документы у вас при себе?
Я вынимаю бумажник и говорю:
– Я вообще-то американский гражданин. Водительские права, естественно, имеются. А вот диплом мой – увы! Два месяца назад у нас обчистили квартиру, так вместе с барахлом и документы все унесли. Удостоверение личности, сами понимаете, восстановил на следующий день, а вот все прочее…
И я с великим сожалением развел руками.
Гоню ему эту лапшу, а сам чувствую, что стою на тонком льду и он подо мной похрустывает, потрескивает и прогибается.
Петр Данилович пожевал губами, взял мою ксиву, взглянул на нее мельком и возвращает мне обратно. Я аж холодным потом облился. Все, думаю, сейчас он извинится передо мной и вежливо отправит к чертовой матери. А он молчит, думает о чем-то… Пока он там себе думал, я десять раз то в небо улетал, то в пропасть проваливался. Ну, говори же, черт очкастый!
Наконец он решительно поднял голову и, глядя на меня, сказал:
– То, что диплома нет, это, конечно, непорядок. И в этом случае сам я, без капитана, такой вопрос решить не могу. Но, поскольку, я повторяю, у нас безвыходное положение, то, я думаю, мы вас возьмем. В подобных случаях капитан вправе проверить вашу компетентность и, если вы оправдаете свою заявку, то считайте, что все в порядке. Правда, должен вам прямо сказать, что если до момента принятия решения, касающегося вас, на судно придет специалист с дипломом, тогда – извините.
Я понимающе кивнул, а сам думаю – вот это – только через мой труп. Да я от трапа не отойду, буду охранять его, как пес цепной. А всех специалистов с дипломами, хоть их двадцать штук будет, просто порву на тряпки и в воду покидаю.
Он протягивает мне руку, я вежливо жму ее, а он говорит:
– Мастер прибудет на борт после четырнадцати, так что приходите.
Я посмотрел на часы. Было полдесятого.
– Очень хорошо, – говорю, – всего доброго. Я обязательно приду.
И поконал на берег.
Спустился я по трапу на пирс, зашел за ближайший контейнер и стоял там, как столб, до самого прихода капитана. Следил за поляной и был готов остановить любого, кто направился бы к моему кораблику, чтобы спросить, не доктор ли он. Но таких не нашлось. И слава богу. Меньше проблем.
Ровно в два часа пришел капитан.
Выждав десять минут, чтобы не дышать ему в затылок, я поднялся по трапу, и вахтенный матрос Мыкола уже более доброжелательно, чем в прошлый раз, и на этот раз на нормальном русском сказал:
– Мастер пришел. Иди в рубку, он сейчас там вместе с секондом.
Я кивнул и отправился по уже знакомым переходам и трапам.
Вежливо постучав в белую железную дверь, я услышал ответ:
– Войдите!
Открыв дверь и войдя в рубку, я увидел капитана и секонда, сидевших за просторным штурманским столом и тыкавших пальцами в разложенные на нем карты.
Капитан поднял голову и посмотрел на меня, а секонд Петр Данилович пояснил:
– Это наш претендент на должность судового врача.
Капитан встал и, выйдя из-за стола, протянул мне руку:
– Сергей Александрович. Капитан этой посудины.
Он был примерно одного роста со мной, широкоплечий и поджарый, и его тропическому загару можно было только позавидовать. Лет ему было под сорок, а рука – сухая и крепкая. Шикарный кремовый костюм сидел на нем как влитой. Нормальный мужик.
– Евгений Егоров, – ответил я, отвечая на его рукопожатие, – врач-реаниматолог.
– Присаживайтесь, – сказал Сергей Александрович и указал мне на стоявший рядом со штурманским столом стул, – подождите минут пять, осмотритесь пока, а мы тут с помощником закончим кое-что.
Кивнув, я сел на стул, а они продолжили свой разговор, тыкая пальцами в карту и говоря друг другу какие-то цифры и непонятные мне морские слова.
Я тем временем незаметно изучал капитана и пришел к выводу, что все будет о’кей. Что-то в нем успокаивало меня. То ли его уверенность в движениях, то ли чуть насмешливый взгляд темно-серых глаз. Да, подумал я, этому парню бюрократические инструкции до одного места. Он все сделает так, как решит сам. Пусть экзаменует, сколько влезет, а уж я не облажаюсь. Вот только меня не оставляло ощущение, что я его где-то уже видел. И, похоже, не на партсобрании, а при таких обстоятельствах, когда решаются дела конкретные и серьезные. И это не давало мне покоя. Надо будет при случае пробить его. Может, чего и выясню.
Когда они закончили свои дела, секонд свернул карты и убрал их в стенной шкаф, а капитан повернулся ко мне и, сложив загорелые руки на столе, сказал, слегка улыбнувшись:
– Ну-с, господин доктор, поскольку, как нам уже известно, диплома у вас при себе нет, придется вам держать экзамен. Готовы?
– Как юный пионер, – ответил я, тоже улыбаясь и успокаиваясь уже окончательно.
Секонд положил перед капитаном книжку, тот взял ее и показал мне обложку. На ней было написано: «Справочник судового врача».
– Мне, как вы понимаете, Евгений Викторович, – начал Сергей Александрович, – от дипломов никакого толку нет. Был у меня как-то докто-ришка один, с красным дипломом, между прочим. И позапрошлой зимой, когда мы стояли в Маниле, у одного из матросов случился аппендицит. А лекарь этот долбаный лечил его от кишечных колик и довел дело до перитонита. Парня отвезли на берег уже без сознания, а там, в местной больнице, когда его доктора филиппинские распотрошили, так они чуть в обморок не упали. Ну, в общем, спасли матросика, правда, шрам у него на брюхе теперь от грудины до самого паха, сами увидите. А лекаря этого я, понятное дело, списал. Мне такие не нужны. И на суда ему теперь путь заказан. Я ему такую характеристику состряпал, что с ней только в ассенизаторы идти в пору. Вот так.
Он говорил все это, а сам, чуть прищурившись, смотрел мне в глаза. Дескать, я это тебе не просто так рассказываю, а для того, чтобы если ты – шарлатан вроде того краснодипломника, так двигай отсюда сам подобру-поздорову и не дожидайся, пока тебя носом в твое собственное говно ткнут.
Ну, а я от этих его речей только увереннее себя чувствовать стал и говорю:
– Сергей Александрович, я понял ваш намек. Позвольте мне объяснить вам кое-что. Как я уже говорил, я – реаниматолог. А это значит, что я не просто слежу за тем, как человек болеет, и таблеточки ему выписываю. Моя специальность – спасать людей от смерти в критических состояниях. И стоматит от геморроя я как-нибудь отличу. Да и аппендикс, если надо, откромсаю сам, без посторонней помощи. А кроме того, мне много раз приходилось запускать остановившееся сердце. И еще много разных дел делать. В общем, начинайте ваш экзамен, лично я – готов.
Капитан удовлетворенно кивнул, открыл «Справочник судового врача», полистал его, подумал и спрашивает:
– А скажите мне, Евгений Викторович, вот, например, у вашего капитана сильно болит живот, температура под сорок, он лежит на койке, поджав колени к животу, и стонет. И рядом с ним стоит тазик, в который он время от времени травит, а через каждые десять минут ползает в гальюн и дрищет там, как поливальная машина, а лицо у него в поту, и, кроме того, на сквозняке его качает от слабости. Что будете делать?
Так, думаю, это ты меня решил на острое пищевое отравление пробить. И отвечаю ему, а сам улыбаюсь:
– Ну, что я могу сказать… Для начала это значит, что закупили вы, например, в той же Маниле, несвежую говядину. А ваш судовой повар, кок, стало быть, приготовил из нее рагу, которое коварно скормил своему капитану, и теперь ждет, когда капитан откинет копыта. В общем, по описанным вами симптомам, это – классическое острое пищевое отравление. И действовать я буду следущим образом.
И дальше я в красках рассказал, как буду заправлять ему резиновую кишку в пищевод, как буду капельницу ставить, как я ему метоклопрамит по вене прогоню, как накормлю активированным углем, в общем – как обойдусь с ним по полной программе.
Закончил я про острое отравление, он кивнул и давай опять справочник перелистывать.
Короче говоря, рассказал я ему об инфаркте, о первой помощи при открытом переломе, о воспалении легких и о белой горячке. Все изложил, как на лекции, с подробностями и примерами из своей личной практики, а про белую горячку расписал так, что они с секондом аж заслушались.
Захлопнул он справочник и сказал:
– Да, Евгений Викторович, теперь я понял, что у вас была богатая практика и что с этого момента экипаж рефрижератора «Нестор Махно» может быть спокоен за свои драгоценные жизни.
А потом повернулся к секонду:
– Петр Данилович, будьте любезны, оформите все бумаги. Ну, там еще, покажите нашему новому врачу его каюту… Да что я вам рассказываю, сами все знаете.
Он встал из-за стола, протянул мне загорелую руку, на которой болтались золотые часы, и сказал:
– Считайте, что вы уже вписаны в судовую роль и поставлены на довольствие. Мы отходим послезавтра в тринадцать ноль-ноль, так что до этого времени можете развлекаться на берегу, если желаете.
Ответив на его рукопожатие, я сказал:
– Я эту Америку уже видеть не могу. Я лучше по кораблику поброжу, посмотрю – что да как. Это ведь мое первое плавание, так что хочу освоиться на борту.
– И это правильно, – заключил капитан, и мы с секондом вышли из рубки.
– Поздравляю вас, молодой человек, – сказал Петр Данилович, держа меня под ручку, – вы выдержали экзамен с честью. Мастер наш, должен вам сказать, человек придирчивый, и если вам за полчаса удалось доказать ему, что вы стоите своей заявки, то ваше дело в шляпе. Сейчас я покажу вам вашу каюту, а дальше делайте что хотите. Ужин в восемнадцать.
Часть вторая АТЛАНТИКА
Глава 1 СЕКС-ЛИКБЕЗ ДЛЯ МОРЯКОВМы были в открытом океане. Рефрижератор «Нестор Махно», на борту которого я уже четвертый день находился в роли корабельного врача, ходил под либерийским флагом и в данный момент имел на борту груз аргентинской говядины и американских ножек Буша. Нормальный бизнес. А еще через десять суток мы должны были оказаться в Гамбурге, где я попросту слиняю на берег, и капитан Довженко, такая уж у него была знаменитая фамилия, опять окажется без «ликаря».
Не знаю, догадывался ли он о такой возможности, но, сидя с ним за одним столом в кают-компании, я уже не однажды ловил на себе его пытливый взгляд Что касается моих обязанностей врача, то пока что, слава богу, я был без работы. Никто из команды на здоровье не жаловался, у меня в амбулатории был полный порядок, так что я шлялся по судну, бездельничал и точил лясы со всеми, кто не был чем-нибудь занят. А для пытливых взглядов, по-моему, была еще одна, и, возможно, более веская причина.
В первый же день, когда «Махно» еще стоял у пирса, офицеры, а я теперь тоже относился к этой категории, собрались в кают-компании на ужин и принялись за салаты. Неожиданно дверь открылась, и в салон вошла женщина, несшая поднос, на котором были расставлены стаканы с компотом из сухофруктов.
Я посмотрел на нее и обмер. Сердце сильно ударило в грудь, и от ног поднялась холодная волна. Эта женщина была до боли похожа на Настю.
Конечно, позже, когда я уже присмотрелся к ней, то понял, что сходство это было весьма приблизительным, но в первый момент я испытал шок. Я сам, своими руками, похоронил мою Настю на окраине Душанбе, выбрав такое место, чтобы ее могилу никто и никогда не смог ни найти, ни осквернить. И вдруг на другом конце света она неожиданно оказывается на идущем через океан судне. Наверное, на моем лице отразилось что-то необычное, потому что она задержала на мне взгляд и чуть-чуть нахмурилась. Однако, через несколько секунд, когда она поставила поднос на стол и открыла рот, наваждение улетучилось.
– Ось я тутачки компотик принесла, кушайте на здоровьичко, – жеманно произнесла она с мягким украинским акцентом и, значительно посмотрев на капитана, повернулась к двери.
Но капитан остановил ее и, бодро пережевывая огурец, сказал:
– Галя, познакомься, это наш новый судовой эскулап. Его зовут Евгений Викторович. Так что прошу любить и жаловать, а если тебе вдруг захочется заболеть, то обращайся к нему.
Галя повернулась ко мне и, придерживая короткую юбчонку, на которой спереди висел микроскопический белый кружевной передник, сделала книксен.
– Очень приятно. Галя.
Я оторвал зад от стула и, проглотив кусок, ответил:
– Евгений. Тоже очень приятно.
Она сладко улыбнулась и, виляя довольно выразительной попкой, вышла.
Я с облегчением вздохнул и воткнул вилку в салат.
Нет, подумал я, конечно же – нет.
А ведь как похожа!
Но это только внешне, и то метров с пятнадцати. А когда она заговорила, то я понял, что эта капитанская подстилка не имеет ничего общего с той чистой и нежной женщиной, которая разбудила меня однажды утром в тайге. И то, что она принадлежала капитану, я тоже понял сразу. Ее выдал интимный взгляд, брошенный на загорелого молодчагу мастера. Да и вообще, всем известно, что капитан обычно сам выбирает себе буфетчицу на рейс, чтобы было с кем покувыркаться в свободное от вахт и прочей работы время. Так сказать, заместительница жены.
А уж прочие помощники, штурманы и механики, не говоря уже о простых матросиках, могут обходиться, как хотят. Хоть в кулак, хоть друг с другом. Я набил рот салатом и совсем успокоился. Мое сердце угомонилось и снова стучало ровно и уверенно.
Однако теперь появились другие мысли.
Конечно, меня нисколько не интересовала буфетно-постельная душа этой бабенки, но то, что внешне она была так же гибка и стройна, так же подвижна и легка, как Настя, возбудило меня. И та моя часть, которой было наплевать на высокие чувства, ожила и заинтересовалась появлением в непосредственной близости подходящей девки. И я, не очень-то и сопротивляясь пожеланиям этой самой моей части, которая располагалась чуть ниже брючного ремня, подумал о том, что неплохо было бы этой буфетчице засадить по самые гланды.
Сначала эта мысль была неявной и мимолетной.
Но, когда я принялся за приготовленный Галей хорошо прожаренный бифштекс, я подумал, что мысль эта на самом деле весьма неплоха. А когда дело дошло до компота, который она так красиво принесла, я уже твердо решил, что заправлю-таки свой эклер в ее мохнатый сейф. Желательно, конечно, чтобы он был не мохнатым, а гладко выбритым.
Но это уже частности.
Поблагодарив присутствующих за компанию и пожелав им приятного аппетита, я поднялся из-за стола и отправился к себе в амбулаторию, чтобы в спокойной обстановке переварить обед и впечатления, которые произвела на меня эта Галя.
Выйдя на палубу, я с удовольствием наполнил легкие чистейшим морским воздухом и осмотрелся. Вокруг до самого горизонта простиралась сверкающая поверхность океана. До этого я никогда в жизни не видел такого огромного пространства, и оно производило на меня очень неслабое впечатление. На небе не было ни единого облачка, и только несколько чаек, покрикивая, кружились за кормой корабля.
Где-то в глубине корабля глухо шумели машины, и легкая вибрация отдавалась в ступнях. Одна из дверей надстройки открылась, из нее выскочил матрос с ведром, выплеснул грязную воду за борт и шмыгнул обратно. Дверь закрылась, и я снова остался на палубе один.
Раздумав идти к себе, я повернулся и пошел на бак.
Облокотившись на фальшборт в самом носу судна, над форштевнем, я почувствовал медленную и неглубокую килевую качку. Судно то приподнимало свой нос, то медленно опускало его, и мне это нравилось.
Я слышал о том, что всякая морская романтика существует только для людей, далеких от моря, а те, кто работают на воде, не видят ничего этого и ничем не отличаются от колхозников, работающих на полях и плюющих на красоту бесконечных просторов.
Возможно, это и так. Но я-то был как раз человеком, не имевшим к морю никакого отношения, и поэтому кайфовал на полную катушку. И все эти сверкающие дали, закаты, качка и прочий морской антураж были для меня как новая шикарная игрушка.
Наш рефрижератор, или на морской фене – рифер, был, как и положено, выкрашен в белый цвет, чтобы не очень нагревался под жарким экваториальным солнцем. Кстати, о морской фене. У них тут тоже, оказывается, свой базар. И не всякий с первого раза может врубиться, о чем это морячки бакланят. Ну, например, я до сих пор не знаю, что значат эти «майна» и «вира». Понятное дело, это – вверх и вниз. А вот что куда – я без понятия. Ну и еще много всяких слов вроде этих. Капитан у них, например, – мастер, старший помощник – чиф, боцман – дракон. Второй помощник – секонд, старший механик – дед, а мотористы – так тех попросту маслопупыми кличут, а еще – мотылями. Ну да ладно, мне с ними детей не крестить, так что ихняя феня мне до лампочки. Мне бы только до Гамбурга добраться.
А что касается отношений на корабле, то как-то уж так принято, что боцман, он же – дракон, является правой рукой капитана, а также его цепным псом и стоячим членом, посредством которого капитан, не пачкая белоснежного кителя, имеет всех нижних чинов. Вот и на здешнего боцмана Михалыча, а они все или Михалычи или Егорычи, матросики посматривали с уважением, а чаще с опаской.
В холодильниках, как и положено, мерзли аргентинская говядина и американская курятина. Но, сдается мне, эти хохлы возили не только заокеанскую хавку. У меня на всякие темные дела нюх – дай бог каждому. Я все эти макли просекаю автоматом.
На второй день плавания, когда я обходил судно, принимая его на предмет антисанитарии, я заметил, что когда совал нос в некоторые закоулки, сопровождавшие меня секонд и боцман напрягались, как в игре «холодно – горячо». Ну, я быстренько менял курс и направлялся в другую сторону. Зачем людей зря беспокоить! Это их пироги, а я тут не при делах. Или, например, неоднократно замечал, что стоят два матросика и базарят о чем-то вполголоса. И оглядываются при этом. А как увидят меня – тут же начинают громко трендеть о какой-то ерунде. Я эти детские дела давно уже проглотил и переварил. Можно было бы предположить, что это их личное отношение ко мне, типа – не заслуживаю доверия, но заработать недоверие за два дня невозможно, так что зуб даю – это у них были разговоры о своих делишках. А какие могут быть темные дела на корабле? Конечно же, контрабанда. Но, опять же, это не мое дело.
Постоял я на носу, подышал свежим воздухом и пошел все-таки к себе в лазарет. Скипятил водички, забодяжил чашечку кофе, а тут в дверь стучат. Тихонько чертыхнувшись, я радушно произнес:
– Да-да, войдите!
Дверь открылась, и через комингс, пригнувшись, перешагнул один из матросов. Это был тот самый Мыкола, который стоял тогда у трапа.
– День добрый, Евгений Викторыч, – уважительно сказал он.
Теперь я для него был не просто хмырь с берега, а уважаемый корабельный врач. И он со свойственной хохлам склонностью к чинопочитанию демонстрировал мне свой полный респект.
– Привет, Мыкола, – ответил я, – заходи. Мыкола закрыл за собой дверь и засмущался.
– На что жалуешься? – спросил я и покосился на дымящуюся чашку кофе.
– Та вот… – промямлил он, теребя пряжку ремня.
– Ну что, говори, не томи! Заболел, что ли? Судя по внешнему виду, на тебе пахать можно. Что случилось?
– Та… С конца капаеть, Евгений Викторыч. Сначала я не понял, а потом мне стало смешно, но я принял серьезный вид и сказал:
– С конца, говоришь, капает? И давно?
– Та ни… только сегодня закапало. У обоих.
– Та-ак… Это вас двое теперь, значит?
– Ага… Я и Петро.
– А Петро где?
– Та он за дверью ждеть.
Я подошел к двери, распахнул ее и увидел притулившегося к стенке длинного и тощего Петро, который, увидев меня, встал прямо и тоже засмущался.
– Та-ак, – сказал я многозначительно, – ну, заходи, сексуальный маньяк.
Он вытаращился на меня и встревоженно спросил:
– Який такий маньяк? Мы не маньяки, Викто-рыч, мы нормально отдыхали…
От волнения он не мог выбрать, говорить ли ему на чистом русском, который он отлично знал, или прикидываться дремучим селянином из Диканьки. Я эту хохлацкую заморочку давно уже просек.
– Давай, давай, заходи! Сейчас разберемся. Загнав его в амбулаторию, я запер дверь на ключ и демонстративно убрал его в сейф. Оказавшись запертыми, Петро и Мыкола забеспокоились, и Мыкола спросил:
– А эта… Зачем дверь зачинили, Евгений Викторович?
– А затем, Мыкола, что сейчас в рамках борьбы с венерическими заболеваниями принята особая резолюция Совета безопасности ООН, в соответствии с которой вы оба представляете собой угрозу для международного сообщества.
Они вытаращились на меня, но на лице Петро тут же проступила хитрая усмешка:
– Шутите, Викторыч!
– Шучу, говоришь? А ты спроси у мастера, он тебе объяснит. Это ты на своей батькивщине можешь с триппером гулять, сколько влезет. А здесь, в открытом океане, который является достоянием всего человечества, ты представляешь собой угрозу для экологии. И потом, может, это и не триппер у вас, а ураганный СПИД. Слышали про такой?
