Текст книги "Тепло наших тел"

Автор книги: Айзек Марион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– Они заражены!– рявкает Гриджо. Под тонкими губами проступают контуры его зубов. – Так эта зараза и передается! Так все и бывает! Нет никакого… – Слова застревают у него в горле. Как будто он уже сказал все, что хотел.

Генерал достает пистолет и направляет на собственную дочь.

– Джон! Нет! – кричит Россо и повисает на его руке. Отточенным армейским приемом Гриджо выкручивает полковнику руку до щелчка, а затем бьет по ребрам. Старик падает на колени.

– Папа, прекрати! – кричит Джули, на что Гриджо снова взводит курок и целится. Его лицо абсолютно бесстрастно. Кожа, натянутая на череп.

Россо втыкает ему в ногу нож.

Гриджо никак не реагирует, даже не вскрикивает, но нога подкашивается, он валится на спину и соскальзывает вниз, к краю крыши. Он извивается, переворачивается и, наконец, хватается пальцами за гладкую сталь. Его пистолет скользит мимо, вниз. Гриджо чуть не летит следом – но нет. Он висит на самом краю крыши, цепляясь одними пальцами. Мне видны только их белые костяшки и его лицо – напряженное от усилий, но все еще пугающе бесстрастное.

Джули бросается к нему, но чуть сама не соскальзывает вниз. Опустившись на корточки, она смотрит на отца, бессильная помочь.

Затем происходит удивительное. Рядом с тонкими пальцами Гриджо появляются другие – костяные. Сухие кости, пожелтевшие, побуревшие от пыли и старости и крови древних убийств. Они впиваются в сталь. На крышу выползает гудящий, ухмыляющийся скелет.

Он не торопится. Ни на кого не бросается, никуда не бежит. Он двигается почти лениво, без намека на ту ненасытную, кровожадную решимость, с какой его собратья гнали нас по городу. Несмотря на то, как отчаянно они пытались до нас добраться, этому, похоже, нет дела ни до меня, ни до Джули. Нас он будто и не видит. Скелет тянется вниз, цепляет Гриджо за рубашку и вытаскивает наверх. Гриджо поднимается на ноги – скелет помогает ему.

Они стоят и смотрят друг на друга, между ними от силы несколько дюймов.

– Рози! – кричит Джули. – Да стреляй же!

Россо поджимает руку. Он едва дышит, не в силах пошевелиться. Он смотрит на Джули взглядом, умоляющим простить его – не только за эту неудачу, а и за все предыдущие, которые к ней привели. За годы понимания и бездействия.

Скелет медленно, ласково берет Гриджо за руку, как будто приглашает на танец. Притягивает к себе, смотрит ему в глаза и откусывает кусок с его плеча.

Джули визжит от ужаса, остальные слишком потрясены и молчат. Гриджо не сопротивляется. У него воспаленные, широко открытые глаза, но лицо его – бесстрастная маска. Медленно, почти чувственно, тварь наносит укус за укусом. Один за другим куски мяса проваливаются через пустую челюсть и падают на крышу.

Бесконечный ужас будто приковывает меня к месту, пока я пытаюсь понять, что происходит. Они стоят на самом краю крыши, на фоне неба, тлеющего розовыми облаками и оранжевым туманом, и в этом потустороннем свете их силуэты неразличимы.

Кости пожирают кости.

Джули бросается к люку. Хватает пистолет Норы и целится скелету в голову. Наконец он смотрит на нее, словно впервые замечает наше присутствие. Откинув череп, он издает крик, пронзительный, как рев иерихонских труб, надтреснутый, проржавленный и насквозь фальшивый.

Джули стреляет. Первые несколько выстрелов уходят в молоко, но потом пуля откалывает ребро, царапает ключицу, дробит бедренную кость.

– Папа, оттолкни его! Борись!

Гриджо закрывает глаза и говорит:

– Нет.

Скелет ухмыляется Джули и выедает ее отцу горло.

Со всей болью и яростью, скопившимися в ее измученном юном сердце, Джули стреляет еще раз. Череп твари разлетается взрывом пыли и мелких осколков. У скелета подкашиваются ноги, и, так и не отпустив Гриджо, он заваливается назад и падает с крыши.

Гриджо летит за ним.

Они так и падают вместе, в сплетении конечностей. Гриджо дрожит, сотрясается в конвульсиях. Превращается. Остатки его плоти разлетаются по ветру – сухие ошметки праха, – и под ними обнажаются белые кости – и слова, которые я теперь могу прочитать. Предостережение, вытравленное на каждой кости его тела, вплоть до мельчайшей пястной косточки:

Это чума. Это проклятие. Оно так сильно, оно кроется так глубоко, оно так жаждет новых душ, что больше не согласно дожидаться смерти. Теперь оно берет, что пожелает.

Но сегодня мы приняли решение. Нас ему не ограбить. Как бы оно ни тщилось, свое мы не отдадим.

Армия Костей смотрит, как останки Гриджо пикируют вниз и разбиваются. Скелеты рассматривают крошечные, бессмысленные осколки. И вдруг, безвольные и бесцельные… разбредаются. Одни кружатся на месте, другие сталкиваются… но понемногу все исчезают в домах и на деревьях. Меня охватывает нервная дрожь. Что за сигнал они получили? Появилось ли хоть что-то новое в их пустых черепах после пролившегося на них дождя из костей и праха, после того как прямо здесь, на этой крыше, вырвалась на свободу радиоволна новой энергии? Например, понимание, что их время ушло?

Джули роняет пистолет. Подползает к краю крыши и смотрит вниз, на распростершиеся на земле кости. Ее глаза покраснели, но слез нет. Единственное, что нарушает сейчас тишину, – это ветер, теребящий лохмотья изорванных в клочья флагов страны и штата. Некоторое время Россо смотрит на Джули, потом снимает с Норы наручники и помогает ей встать. Нора потирает запястья. Они обмениваются взглядом, после которого отпадает необходимость в словах.

Неловкой, полуобморочной походкой Джули возвращается к нам.

– Джули, мне очень жаль, – говорит Россо, коснувшись ее плеча.

– Все в порядке, – шмыгает носом она, уставившись себе под ноги. Голос у нее такой же, как и глаза, – болезненный и выжатый до предела. Теперь, научившись, я хочу плакать за нее. Джули осталась сиротой, но она не просто несчастный ребенок. Рано или поздно горе возьмет свое, но пока она еще здесь, с нами, и с ней все хорошо.

Россо гладит ее левой рукой по голове и заправляет за ухо непослушную прядь. Джули прижимает его мозолистую ладонь к щеке и слабо улыбается.

Полковник поворачивается ко мне и вглядывается в мои глаза:

– Ты Арчи, да?

– Просто Р.

Он протягивает руку, и, преодолев секундное замешательство, я протягиваю свою. С перекошенным лицом он терпит рукопожатие, стоически игнорируя боль в запястье.

– Сам не знаю почему, – говорит он, – но я счастлив познакомиться, Р.

И поворачивается к люку.

– У нас будет завтра общее собрание? – спрашивает Нора.

– Объявлю, как только спущусь. У нас теперь куча дел. К тому же, – добавляет он, бросив взгляд на отступающее костяное воинство, – мне очень интересна ваша точка зрения на то, что сегодня произошло.

– У нас найдется пара теорий, – обнадеживает его Нора.

Россо спускается вниз, осторожно опираясь только на левую руку. Нора смотрит на Джули. Джули кивает. Улыбнувшись нам по очереди, Нора исчезает вслед за Россо. Мы на крыше одни. Прищурившись, Джули рассматривает меня, как будто видит в первый раз. Вдруг в ее взгляде появляется удивление.

– Боже мой, – ахает она. – Р, у тебя… – Протянув руку, она отрывает мне пластырь со лба и щупает то место, куда воткнула нож в день нашего знакомства. Ее палец окрашивается красным. – Р, у тебя кровь идет!

Стоит ей это сказать, как я замечаю и другое. Острые уколы по всему телу. Все болит.Ощупываю себя и обнаруживаю, что одежда в крови – не мертвой и черной, засорявшей когда-то мои вены, а настоящей, яркой, живой и красной.

Джули давит мне на грудь ладонью, так сильно, как будто испытывает какой-то прием кун-фу. И, под давлением ее руки, я чувствую. Шевеление глубоко внутри. Пульс.

– Р! – чуть не визжит Джули. – Да ведь ты… живой!

Она бросается мне на шею и обнимает крепко-крепко, до треска якобы сросшихся костей. Снова целует и слизывает соленую кровь с моей нижней губы. Ее тепло просачивается в мое тело, и наконец мое собственное тепло дает отпор. Джули вдруг замирает. Чуть отстранившись, она смотрит вниз. На ее лице появляется задумчивая улыбка.

Тоже смотрю вниз, хотя в этом и нет нужды. Я все чувствую. Горячая кровь пульсирует по моему телу, переполняет капилляры, зажигает каждую клеточку, как салют в День независимости. Я чувствую все мои атомы, они переполнены восторгом и благодарностью за второй шанс, на который они не смели и надеяться. Шанс начать заново, шанс жить и любить по-настоящему, вечно гореть в огне, а не лежать в грязной могиле. Целую Джули, чтобы она не заметила, как я краснею. Мое лицо ярко-красное и такое горячее, что растопит даже сталь.

Ну что, мертвяк,– произносит голос в моей голове, и в животе снова что-то шевелится, но это скорее тихий толчок, чем пинок. – Мне пора. Ты уж извини, что не останусь на твою войну. Но у меня тут своя. Мы ведь и так победили, правда? Я чувствую. Наши ноги дрожат, как будто земля ускоряется и сходит с предначертанной орбиты. Страшновато, а? Как будто на этом свете есть хоть что-то стоящее, что не казалось поначалу страшным. Не знаю, что ждет тебя впереди, но что бы ни ждало меня, я своего не упущу. Не заклюю носом на середине предложения и не спрячу книгу в ящик. Не в этот раз. Сбрось пыльные одеяла апатии, отвращения и иссохшего цинизма. Я хочу эту жизнь во всем ее дурацком, прилипчивом несовершенстве.

Ну что ж.

Ну что ж, Р.

Началось.

ШАГ ТРЕТИЙ
Живу

Нора Грин и генерал Россо стоят перед огромной толпой на площади у главных ворот. Нора волнуется. Жалеет, что не покурила с утра, но тогда ей это показалось неуместным. Она хотела сохранить ясную голову.

– Значит, так, – во всю мощь своего голоса начинает Россо, пытаясь докричаться до самых дальних рядов – тех, кому не хватило места на площади и пришлось толпиться на ближайших улицах. – Как мы вас ни пытались подготовить, поначалу, конечно, вам может стать… неуютно.

Здесь собрались не все, а только те, кто хотел прийти. Остальные прячутся за запертыми дверями с винтовками в обнимку. Нора надеется, что рано или поздно и они выйдут посмотреть, что происходит.

– Я лишь повторю, что вы в полной безопасности, – продолжает Россо. – Все изменилось.

Он смотрит на Нору и кивает.

Солдат открывает ворота, и Нора кричит:

– Заходите, ребята!

Один за другим, все еще неловкими шагами, но более-менее по прямой, они заходят в Стадион. Полу-мертвые. Почти-живые. Под взволнованный ропот толпы зомби выстраиваются у. ворот.

– На самом деле их гораздо больше, – объясняет Нора. – И становится больше с каждым днем. Они пытаются исцелиться. Они пытаются уничтожить чуму. И мы должны им помочь.

– Как? – выкрикивает кто-то.

– Мы будем ее исследовать. Зажмем ее в угол и так надавим, что рано или поздно добьемся ответов. Этого маловато, конечно, но нужно же с чего-то начинать.

– Поговорите с ними, – добавляет Нора. – Поначалу будет страшно, но все равно – посмотрите им в глаза. Представьтесь и спросите, как их зовут.

– Не бойтесь, – говорит Россо. – Каждого из них будет постоянно сопровождать солдат. Но попытайтесь поверить, что они не причинят вам вреда. Нужно хотя бы попробовать поверить, что это сработает.

Нора отступает в сторону. Живые осторожно приближаются к зомби. Солдаты опасливо держат винтовки наготове. Зомби во всей этой неловкой ситуации держатся с удивительным терпением. Просто стоят и ждут, не обращая внимания на красные точки, дрожащие у них на лбах. Некоторые даже пытаются добродушно улыбаться. С надеждой скрестив пальцы за спиной, Нора присоединяется к остальным.

– Привет.

Она поворачивает голову. На нее смотрит один из зомби. У него белесая бородка и тонкие, искромсанные губы. Как и все прочие его раны, они, похоже, заживают. Зомби делает шаг в ее сторону и улыбается.

– Э-э, привет, – отвечает Нора, задрав голову, чтобы встретиться с ним взглядом. В нем, наверное, метра два. Он чуть-чуть грузноват, но под футболкой играют мышцы. Его затылок совершенно лыс и блестит, как сероватая жемчужина. – Я Нора, – представляется она, накручивая на палец прядь волос.

– А я М… М-маркус, – сообщает зомби бархатным баритоном. – А ты самая… красивая женщина… из всех… что я встречал.

Нора хихикает и нервно дергает себя за волосы.

– Вот это да. – Она протягивает зомби руку. – Приятно познакомиться… Маркус.

Мальчик бежит по аэропорту. В коридорах темно, но ему не страшно. Он мчится через ресторанный дворик, мимо темных вывесок и сгнивших обедов, недопитых банок пива и недоеденной тайской лапши. Из соседнего коридора до него доносится костяной лязг. Даже не притормозив, он быстро сворачивает в другой коридор. Кости теперь стали очень медленными. С ними что-то произошло, когда папа впервые привел в аэропорт приемную маму. Теперь они только и делают, что бесцельно бродят по коридором, как пчелы в разгар зимы. Или стоят неподвижно, как устаревшие механизмы, ждущие замены.

Мальчик несет коробку. Пустую, но тем не менее руки у него заняты. Забежав в соседний коридор, он останавливается передохнуть.

– Алекс!

Перед ним возникает его сестра. У нее тоже коробка, а пальцы облеплены скотчем.

– Ты все, Джоан?

– Ага!

– Ладно, давай еще сбегаем!

Они бросаются по коридору. Стоит ступить на пешеходную ленту, включается электричество, и пол вздрагивает у них под ногами. Мальчик и девочка бегут босиком со скоростью света, скачут вперед, как олени, а позади плывет утреннее солнце. В конце коридора они чуть не сталкиваются с другой группой детей с коробками.

– Закончили, – сообщают дети.

– Круто, – отвечает Алекс. Дальше они бегут вместе. Некоторые до сих пор одеты в лохмотья. Некоторые все еще серого цвета. Но большинство живые. У детей не так много условных инстинктов, как у взрослых. Их всему надо учить. Как убивать, чтобы получалось легко, как бродить без всякой цели, как покачиваться, мычать и гнить с полагающейся скоростью. Но теперь школа закрыта, и они оживают без посторонней помощи, как иссохшие за зиму многолетние луковицы.

Над головой мерцают флуоресцентные лампы, и в динамиках раздается шорох проигрывателя. Какой-то хитрец взломал систему громкой связи.

Сумерки заполняются нежными, ласковыми аккордами, и одинокий голос Фрэнсиса Альберта Синатры эхом отдается в пустых коридорах.

Летом случается чудо… когда небо в лазурной тиши…

Динамики шипят и трещат, искажают звук и иногда глохнут. Игла прыгает. И все же впервые за многие годы застывший воздух аэропорта полон музыки.

На пути к залу прилета, где их ждут новые коробки и новые мотки скотча, дети пробегают мимо бледной фигуры, ковыляющей по коридору. Она бросает взгляд на живых детей, но не пускается в погоню. В последнее время ее все меньше терзает голод. Совсем не так, как когда-то.

Она провожает детей взглядом, пока те не поворачивают за угол, и бредет дальше. Сама не знает, куда и зачем, но в конце коридора ее ждет какое-то белое свечение. Очень красивое. Она ковыляет вперед.

Летом случается чудо… ты сияешь в свете луны… ты влюбляешься, ты влюбляешься… ты хочешь рассказать всему миру…

Она выходит в зал ожидания у выхода номер 12. Здесь все залито утренним солнцем. Что-то не так, как всегда. Стекло, смотрящее на взлетную полосу, заклеено маленькими фотографиями. Кто-то налепил их скотчем в пять рядов – длинная полоса бежит от стены до стены.

Летом случается чудо… но не с каждым. Но если оно случится… да, если оно случится.

Зомби с опаской приближается к фотографиям и замирает перед ними, слегка разинув рот.

Девочка лезет на яблоню. Мальчишка поливает брата из шланга. Женщина играет на скрипке. Пожилая пара нежно обнимается. Мальчик с собакой. Плачущий мальчик. Крошечный спящий младенец. Одна фотография мятая и затертая – семья в аквапарке. Мужчина, женщина и маленькая белокурая девочка, с улыбкой щурящиеся на солнце.

Зомби смотрит на этот загадочный коллаж. Ее бейджик так ярко блестит на солнце, что болят глаза. Много часов она стоит неподвижно. Потом медленно делает вдох. Первый вдох за многие месяцы. Ее обмякшие пальцы подрагивают в такт музыке.

– Р.

Открываю глаза. Я лежу на спине на красном одеяле, подложив руки под голову, и смотрю в ясное летнее небо.

– Что?

Джули пододвигается поближе.

– Как тебе кажется, мы еще увидим летающие самолеты?

Некоторое время я молча думаю, пытаясь поймать в фокус крошечные молекулы, плавающие в моих глазах.

– Да.

– Правда?

– Может, не мы. Но наши дети – обязательно.

– Думаешь, мы многое сможем сделать?

– В смысле?

– В смысле, что мы сможем вернуть? Ведь даже если совсем избавиться от чумы… думаешь, когда-нибудь мы сможем восстановить все, как было?

По небу мечется одинокий скворец, и я представляю, что за ним тянется белая полоса – затейливый росчерк на любовной записке.

– Надеюсь, что нет.

Некоторое время мы молчим. Мы лежим на траве. Неподалеку нас терпеливо дожидается старый помятый "мерседес", тихонько бормоча остывающим мотором. Джули зовет его Мерсиком. Кто эта женщина, лежащая рядом? Настолько полная жизни, что способна поделиться ею с автомобилем?

– Р, – говорит она.

– Да.

– Ты уже вспомнил свое имя?

Мы лежим на склоне холма на обочине разбитого шоссе, а птицы и насекомые исполняют камерные вариации на тему шума дорожного движения. Я слушаю эту ностальгическую симфонию и качаю головой:

– Нет.

– Ты ведь можешь придумать себе новое. Выбирай любое. Какое хочешь?

Я обдумываю эту возможность. Мысленно листаю справочник имен. Запутанные этимологии, мертвые языки, устаревшие значения – все это по традиции передавалось из поколения в поколение. Но я – новая глава. Чистый холст. Я могу положить в основание моего будущего любую версию истории – и я выбираю самую свежую.

– Меня зовут Р, – говорю я, дергая плечом.

Джули разворачивается ко мне. Я чувствую пронзительный взгляд ее солнечных глаз, они будто пытаются процарапаться мне в ухо и изучить, что творится внутри.

– Ты не хочешь вернуть прежнюю жизнь?

– Нет, – отвечаю я. Сажусь, обняв колени, и гляжу вниз. – Мне нравится эта.

Джули улыбается и садится рядом. Перед ней открывается та же картина, что вижу я.

Под нами, как брошенная перчатка, как вызов на дуэль, распростерся аэропорт. После капитуляции скелетов никакого всемирного превращения не произошло. Кто-то возвращается к жизни, кто-то остается мертвым. Мертвые так и бродят по аэропорту, другим городам, странам, континентам – и ждут. Но аэропорт – хорошее место, чтобы начать лечение болезни, поразившей весь мир.

У нас большие планы. Очень большие. И пусть мы идем вслепую – зато не стоим на месте. Все заняты делом, и лишь из-за чудесной погоды мы с Джули решили устроить небольшой перекур и полюбоваться видом. Небо голубое. Трава зеленая. Солнце греет кожу. Мы улыбаемся – ведь именно так мы и спасаем мир. Мы не позволим ему превратиться в гробницу, в братскую могилу, вращающуюся в бескрайней пустоте космоса. Мы эксгумируем себя. Мы сразимся с проклятием, и мы победим. Мы будем истекать слезами и кровью, терзаться любовью и похотью – и мы исцелим смерть. Мы станем лекарством. Потому что мы этого хотим.

От автора

Спасибо Кори Штерн, откопавшей мои рассказы на дне интернет-болота и убедившей меня написать эту книгу, изменившую мою жизнь. Спасибо Лори Уэбб и Бруне Папандреа за то, что они вытолкали ее в свет, и моему гениальному агенту Джо Ригалу, который помог превратить ее в то, чем она стала. Спасибо моему брату Натану Мариону за то, что все эти годы он поддерживал любые мои начинания и верил и в них, и в меня, даже когда все это казалось полным безумием.