Текст книги "Тепло наших тел"

Автор книги: Айзек Марион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Наконец открывается дверь "тахо", и выходит полковник Россо. Сжимая винтовку, он озирается, перебирая в уме планы действий и шансы на их успех. Испуганный взгляд толстых линз пробегает по рядам чуть покачивающихся тел. Сглотнув, Россо опускает винтовку.

– Прости, Рози! – кричит ему Джули и указывает на Стадион. – Но я так больше не могу! Все вранье. Мы там якобы выживаем – все это неправда!

Россо вглядывается в лица ближайших зомби. Он стар и, наверное, застал то время, когда все только началось. Он слишком хорошо знает, как должны выглядеть мертвые, чтобы не заметить отличий – какими бы минимальными они ни казались на первый взгляд.

– Ты не спасешь мир в одиночку! – кричит он. – Вернись, мы все обсудим!

– Я не одна, – отвечает Джули, указывая на колышущийся вокруг нее лес зомби. – Я с ними.

Россо измученно кривится, запрыгивает обратно в машину и разворачивается к Стадиону. Остальные отступают за ним. Это небольшая отсрочка, короткая передышка, ведь они не сдадутся, не могутсдаться. Теперь они подтянут новые войска, новое вооружение и непоколебимую решимость грубой силы. И еще бы они этого не сделали. Посмотрите на нас. Хрупкая девчонка и несколько сотен чудовищ, с огнем в глазах выстроившихся на границе своего города. Далеко-далеко у нас под ногами земля затаила дыхание, и погребенные в ней кости бессчетных поколений ждут, что будет дальше.

Мы столпились у выезда на автостраду. За нами город. Перед нами – поросшие ольхой угловатые холмы и живописная магистраль, ведущая в аэропорт. Джули стоит рядом со мной, и вид у нее гораздо менее уверенный, чем только что, когда она демонстрировала Россо свой революционный пыл. Опускаю руку на ее плечо и кричу:

– Джули! – По толпе пробегает дрожь. Пара зомби клацает зубами. Я повышаю голос: – Джули!Защищаем Джули!

Нескольким, похоже, все-таки хочется попробовать ее на вкус, но в глазах большинства я вижу не голод, а то же восхищение, с каким нас провожали в аэропорту. Яркое. Многократно усиленное. Они не просто смотрят, они ее рассматривают. Впитывают. Каждые несколько секунд их тела содрогаются странными спазмами.

М смотрит на нее совсем другим взглядом. Щелкаю пальцами у него перед носом.

– Да ладно! – хмыкает он, как будто я слишком много от него требую.

Сажусь на бетон дорожного ограждения и думаю. Вдалеке все еще ревут машины Россо. На меня смотрят все. Нетерпеливые взгляды отовсюду. Они как бы говорят: ну?И я хочу заорать: что «ну»?!Я не генерал, не полковник и не градостроитель. Я просто труп, который не хочет быть трупом.

Джули садится рядом и кладет руку мне на колено. Я наконец-то замечаю все синяки и царапины, которыми она обзавелась во время нашего беспарашютного прыжка. Даже на щеке есть порез – неглубокий, но, улыбнувшись, она тут же морщится. Как я все это ненавижу.

– Ты ранена.

– Да нет.

Как мне противно, что она ранена. Как противно, что все мы только и делали, что ранили ее. Всю жизнь. Я едва помню, что такое боль. Но стоит увидеть, что Джули больно, и я заражаюсь этой болью, усиленной стократ. Она сочится в мои глаза и жжет их.

– Зачем ты… пришла?

– Чтобы помочь, забыл? И чтобы тебя защитить.

– Но зачем?

Она ласково мне улыбается, и порез на ее щеке окрашивается свежей кровью.

– Потому что ты мне нравишься, мистер зомби. – Она вытирает кровь ладонью, смотрит на нее и размазывает по моей шее. – Вот так. Теперь мы в расчете.

Смотрю на нее – этого белокурого, голубоглазого ангела среди распустивших слюни мертвецов, эту хрупкую девушку, окровавленными губами улыбающуюся крайне сомнительному будущему, – и что-то во мне переворачивается. В глазах мутнеет, по щеке ползет что-то мокрое. Резь в глазах стихает.

Джули касается моей щеки и смотрит на свои пальцы. Ее взгляд полон такого восторга, что я не могу поднять на нее глаза. Вместо этого встаю и заявляю:

– Мы идем в аэропорт.

– Зачем? – спрашивает М.

– Потому что там… мы живем. Там мы… начнем.

– Начнем… что? Войну? С Костями?

– Не войну. Не… такую войну.

– Тогда что?

Пока я пытаюсь ответить, пытаюсь сформулировать тот водоворот образов, которые крутятся у меня в голове – музыка в темных залах аэропорта, мои дети, выходящие из потайных углов и стряхивающие пыль с розовеющей кожи, движение перемен, – пока я стою и мечтаю, притихший город разражается криком. Отчаянным, захлебывающимся криком, воем, какой издает на бойне обезумевшая от боли корова.

По шоссе кто-то идет. Даже бежит – но по неловким движениям понятно, что он мертвый. М бросается навстречу. Они разговаривают. Новичок машет руками и жестикулирует так, что у меня появляется нехорошее предчувствие. Нет никаких сомнений: он принес дурные вести. В конце концов он смешивается с толпой, а М медленно, качая головой, возвращается к нам.

– Что? – спрашиваю я.

– Домой… нельзя.

– Почему?

– Кости… сбрендили. Приходят… отовсюду. Убивают всех… не таких.

Смотрю на нашего новобранца. Сначала мне показалось, что он на поздней стадии гниения, но на самом деле он жестоко искусан и искромсан когтями. Вдалеке появляются новые и новые зомби. Некоторые на шоссе, другие бредут в грязи по обочинам – их сотни, они везде.

– Мы… убегаем, – продолжает М. – А Кости… гонятся.

Не успел он договорить, как появляются документалисты смерти собственной персоной. Одна, две, пять, шесть белесых поджарых фигур выпрыгивают из-за деревьев и кидаются на пару бегущих. На наших глазах они швыряют их на землю и разбивают головы об асфальт. Топчут их выпавшие мозги, как гнилые фрукты. Насколько хватает глаз – все новые и новые скелеты прыгают с деревьев на дорогу и собираются в единый громыхающий строй.

– Ой, бля… – шепчет Джули.

– Новый план? – с показным спокойствием спрашивает М.

Я пребываю в трансе нерешительности. Я снова в комнате Джули. Лежу на кипе ее одежды. Она спрашивает: "Бежать некуда, да?" А я мрачно качаю головой и говорю, что весь мир погряз в смерти. Где-то на краю моего сознания ревут моторы – теперь их больше четырех. Они мчатся к нам по главной улице, чтобы погасить меня, как свечу, и уволочь Джули в бетонную гробницу, забальзамировать, как принцессу, и навсегда похоронить в хрустальном гробу.

Вот так. Мы застряли между колыбелью и могилой, и ни там, и ни там нам больше нет места.

– Новый план! – заявляет М, возвращая меня к реальности. – Идем… в город.

– Что мы там забыли? – спрашивает Джули.

– Приведем… Кости… за собой. Пусть живые… разбираются.

– Плохой план! – восклицает Джули. – Войскам Обороны никакой разницы – по вам стрелять или по Костям! Они всех перебьют.

– А мы… спрячемся, – говорит М и указывает вниз на вереницы одноэтажных домиков и заросших палисадников, южная окраина города, пыльная сказка, где жили-были и мы с Джули, и даже однажды остановились здесь переночевать.

– Просто попрячемся и будем надеяться, что Оборона и Кости друг друга перебьют?

М кивает.

Пару секунд Джули думает.

– Ужасный план. Ладно, пошли.

Джули собирается бежать вперед, но М кладет руку ей на плечо. Она стряхивает ее и резко оборачивается:

– Ты что делаешь? Нечего меня лапать!

– Ты… иди с Р.

– Что? – спрашиваю я, весь внимание. Он переводит на меня свой сухой, свинцовый взгляд и с видимым напряжением подыскивает слова:

– Мы заманим… их туда. Ты веди ее… сюда.

– Я прошу прощения! – возмущенно визжит Джули. – Никуда он меня не ведет! Какого хрена нам еще разделяться?

М показывает пальцем на синяки и ссадины у нее на руках, потом на порез на щеке.

– Потому что… ты… хрупкая, – объясняет он с неожиданной нежностью в голосе. – И ты… нам нужна.

Джули смотрит на М и молчит. Вскоре нас с ней как-то выносит на край толпы. Все глаза устремлены на нас. Кости подобрались уже так близко, что мы их слышим – шарканье их ломких стоп и низкое гудение их темной энергии. Пронзительной черной слизи, кипящей в их костях.

Киваю М, он кивает мне. Беру Джули за руку. Ее взгляд прикован к толпе. Сначала она упирается, но наконец и мы бросаемся бежать. М с остальными исчезают из виду, а мы спускаемся с автострады и бежим по улицам города. Мои старые призраки просыпаются и бегут рядом, подбадривая нас возгласами.

Неведомое, незнакомое, новое. Память не может победить настоящее. У истории есть пределы. Неужели мы всего лишь средневековые знахари, помешавшиеся на своих пиявках? Мы жаждем высшей науки. Мы хотим, чтобы нас опровергли.

Через несколько минут до нас доносится шум битвы. Автоматные очереди эхом катятся по пустым ущельям улиц. Глухие взрывы отдаются в груди, как ноты далекого контрабаса. То и дело какой-нибудь скелет издает визг – такой резкий и пронзительный, что он разносится по воздуху, как электричество по воде.

– Может, где-нибудь тут переждем? – предлагает Джули, указывая на несколько башен из кирпича и стали. – Как думаешь?

Киваю, но внутрь меня почему-то не тянет. Не знаю почему. Как будто у нас есть другой выбор, кроме как прятаться.

Джули кидается к ближайшему дому. Дергает ручку.

– Заперто! – Перебегает через дорогу к многоквартирному дому. – И тут тоже! – Стучит в дверь старого таунхауса. – Кажется, тут можно…

У нее над головой разбивается стекло. Скелет по-паучьи скатывается вниз по стене и прыгает ей на спину. Со всех ног подбегаю и хватаю его за голый позвоночник – пытаюсь оторвать, – но острые пальцы скелета держат крепко, как крючья. Обеими руками хватаю его за череп и тяну на себя, пока он не впился Джули в шею. Тварь невероятно сильна, несмотря даже на иссохшие шейные сухожилия. Клацая зубами, она продолжает тянуться к Джули.

– Об стену! – выплевываю я. Джули всем своим весом роняет скелет на кирпичи. Его хватка ослабевает ровно настолько, чтобы я успел оторвать череп от шеи и жахнуть им об оконный карниз. Череп трескается. Зажатое в моих ладонях безликое лицо смотрит прямо на меня. И пусть на нем застыла неизменная ухмылка, моя голова полна возмущенных воплей:

ПРЕКРАТИ. ПРЕКРАТИ. МЫ – ЦЕЛЬ ТВОЕГО БЫТИЯ.

Снова бью его о кирпич. Трещина в черепе становится больше, хватка твари ослабевает.

ТЫ СТАНЕШЬ ОДНИМ ИЗ НАС. МЫ ПОБЕДИМ. МЫ ПОБЕЖДАЛИ ВСЕГДА. МЫ…

Пригибаю тварь к земле и пробиваю череп каблуком. Кости дергаются и замирают. Гул стихает.

Хватаю Джули за руку, чтобы спрятаться с ней в таунхаусе, но тут происходит еще кое-что. Череп под моей ногой дергается, раздавленный мозг рассыпается в прах, а челюсти вдруг открываются и издают тоскливый, жалобный зов – клич подбитой птицы, ничуть не похожий ни на костяной гул, ни на рык сломанного рога. Меня охватывает ужас при мысли, что, наверное, мы стали свидетелями последнего вздоха наконец растворяющейся в небытии иссушенной души этого существа, когда-то давным-давно тоже бывшего человеком. Джули вздрагивает. Будто в ответ на этот зов вдалеке со всех сторон раздается странный лязг и скрежет. Краем глаза замечаю движение и смотрю вверх. Все окна наполнены безгубыми лицами – они зловеще ухмыляются нам, как суд присяжных из какого-нибудь кошмара.

– Что происходит? – устало спрашивает Джули. Я не хочу отвечать. Я боюсь, что она уже на грани, а мой ответ не подарит ей надежды. Но изо всех окон на нас пялятся безглазые черепа, и никакого другого объяснения я не вижу.

– Кажется… им нужны мы, – говорю я. – Мы с тобой. Они знают… кто мы.

–  Ктомы?

– Те, кто… это начал.

– Ты издеваешься? – взрывается она, бешено озираясь вокруг. Грохот костяных ног становится все громче. – Они еще и злопамятные?И охотятся на нас, потому что мы случайно устроили в их дурацком аэропорту-призраке маленькую заварушку?

Джули, Джули,– шепчет у меня в голове Перри. Я слышу, он улыбается. – Посмотри на меня, детка. Посмотри на Р, и ты сама все поймешь. Эти твари слишком практичны, чтобы вынашивать планы мести. Им нужны только вы. И не потому, что вы подняли эту смуту, а потому, что доведете дело до конца, и они это знают.

Паника на лице Джули сменяется внезапным пониманием.

– Боже мой, – шепчет она. Я киваю.

– Они нас боятся?

– Да.

На секунду она задумывается, глядя в землю, потом, резко кивнув и прикусив губу, снова оглядывается.

– Ладно-ладно, я поняла. Пошли.

Джули хватает меня за руку и тащит за собой. Прямо туда, откуда к нам несется грохот костей.

– Что ты… делаешь? – выдыхаю я, едва за ней поспевая.

– Мы на главной улице, – объясняет она. – Тут совсем рядом меня встретили папины войска, когда я уехала домой. Тут за углом…

Он там. Старый красный "мерседес", ждущий поперек дороги, как верный шофер. А в трех кварталах – авангард Костей; они мчатся к нам с безоговорочным, непоколебимым упорством. Прыгаем в машину. Джули заводит мотор, резко разворачивается и принимается лавировать между останками автомобилей, сгрудившихся в последнюю пробку в городе. Кости не сдаются, скачут вперед с упрямством самой смерти, но постепенно отстают.

– Куда мы… едем? – спрашиваю я, клацая зубами на ухабах.

– Обратно в Стадион.

– Что? – удивляюсь я.

– Если им нужны только мы с тобой, значит, они за нами погонятся. Бросят всех твоих зомби и помчатся за нами. Мы можем привести их прямо к воротам.

– А… потом?

– Спрячемся внутри, а с ними разберется Оборона. Им никогда не прорваться в Стадион, разве что они летать умеют. – Она бросает на меня быстрый взгляд. – Ведь не умеют, да?

Я держусь за приборную панель и смотрю сквозь лобовое стекло, а Джули на сумасшедшей скорости гонит машину вперед.

– В Стадион, – повторяю я.

– Да знаю я, что ты думаешь. Что для тебя это чистое самоубийство. А по-моему, все обойдется.

– Как? Твой…

– Папа хочет тебя убить, да-да. Просто он… ничего уже не видит. Зато Рози, возможно, нас поймет. Я его с детства знаю, он мне всю жизнь был вместо дедушки… он не слепой, хоть и в очках. Кажется, Рози догадывается, что происходит.

Оторвавшись от Костей в извилистых переулках, мы возвращаемся на главную улицу и въезжаем в незаконченный участок Коридора-i. Между бетонными стенами ведущая прямо к Стадиону улица расчищена и от машин, и от мусора. Джули сбрасывает передачу и разгоняется так, что антикварный мотор заходится ревом. На горизонте нарастает крыша Стадиона, вздыбившегося, как огромный каменный зверь. Давайте, детишки, заходите ко мне в рот. Зубы? А что зубы? Не обращайте внимания.

За нами гонится верная смерть, и мы несемся от нее через сердце города навстречу смерти чуть менее неизбежной. Вскоре так хорошо знакомый рев моторов и лопающийся попкорн автоматных выстрелов становятся ближе – их больше не глушит расстояние. Бетонные стены сменяются пустыми блоками арматуры, и перед нами открывается панорама битвы.

Город-Стадион осажден. Как будто предвидя наш план, вереницы Костей мчатся со всех сторон к его стенам, перепрыгивают машинные остовы, как кошачьи скелеты на четырех лапах. Пули и гранаты бьют витрины, опрокидывают светофоры, но со всех сторон набегают все новые и новые Кости. Они не нуждаются в том подкреплении, которое мы им ведем. Мне вдруг вспоминается наша последняя поездка. Фрэнк и Ава, с ветерком мчащиеся по несбыточной мечте золотого века, теплая рябь цветов и птичьего пения, улыбающиеся глаза сочного синего цвета. Неужели все это время лишь розовые очки отделяли нас от кромешного ада и бессчетных демонов, отчаянно скребущихся в стекло?

Так быть не должно. Не должно. Я смотрю на растущую орду скелетов, как будто никогда раньше не видел ходячего трупа. Откуда их столько? Все мои знания о процессе разложения не объясняют их количество. Чтобы плоть окончательно отсохла, обычно требуются годы.Даже если Кости сбежались из соседних городов на какой-то призыв к оружию… все равно их слишком много.

Или перемычка песочных часов расширяется и это новое лицо чумы? Сильное, жестокое, набирающее мощь и скорость?

Джули смотрит на меня с внезапным страхом:

– Как ты думаешь…

– Нет, – говорю я. – Едем. Поздно… менять план.

Она гонит дальше. Виляет между свежими кратерами на мостовой, прыгает через бордюры, мчится по тротуару, как заправский алкаш, сбивая Костей-пешеходов. Элегантный "мерседес" постепенно превращается в мятую помоечную развалину.

– Смотри! – кричит Джули. – Вот он!

Она гонит к воротам, трубя в гудок. Мы подъезжаем ближе, и я узнаю полковника Россо. Он стоит у ворот за баррикадой из бронированных джипов и выкрикивает команды. У самой баррикады Джули резко бьет по тормозам и выпрыгивает из машины.

– Рози! – вскрикивает она на ходу. Я едва поспеваю за ней к воротам. – Пусти нас, пусти нас внутрь!

Солдаты поднимают винтовки и переводит взгляд с меня на Россо. Я готовлюсь к пуле в мозг, которая закончит все раз и навсегда. Но полковник машет рукой, и нас пропускают. Добегаем до ворот, солдаты смыкаются у нас за спинами и целятся в наших преследователей.

– Мисс Каберне, – недоумевает Россо. – Ну как, уже спасли мир?

– Еще нет, – отвечает Джули. – Мы столкнулись с непредвиденными обстоятельствами.

– Я заметил, – отвечает полковник, глядя на надвигающуюся костяную армию.

– Вы ведь с ними справитесь?

– Думаю, да, – говорит он, указывая на солдат. Они скашивают первую волну, а затем неловко перезаряжаются и чуть не опаздывают ко второй. – Надеюсь, что да.

– Пожалуйста, не говори папе, что мы здесь.

– Джули… что ты творишь?

Джули сжимает его жилистую руку:

– Я ведь уже сказала.

Россо чуть-чуть приоткрывает тяжелые ворота.

– Насчет твоего отца ничего не могу обещать. Он теперь… совсем не тот человек, которого я знал когда-то.

– От судьбы не уйдешь. Спасибо, Рози. Джули целует Россо в щеку и проскальзывает в щель.

Я замираю на пороге. Россо придерживает дверь одной рукой и смотрит на меня с непроницаемым выражением лица. Смотрю на него в ответ. Он молча распахивает дверь и отступает. Киваю ему и следую за Джули.

Мы снова в крысином лабиринте Стадиона. И здесь мы тоже вне закона. Джули решительно шагает вперед, быстро корректирует маршрут по дорожным знакам, делает резкие повороты. Тяжело дышит, но ингалятор не достает. Мы никогда еще не были такой идеальной парой: в грязной, окровавленной, изорванной одежде, теперь мы еще и пыхтим хором.

– Куда ты… идешь? – спрашиваю я.

Она тычет пальцем в телеэкран. На экране мелькает то лицо Норы, то надпись:

НОРА ГРИН

ОБВИНЯЕТСЯ В ВООРУЖЕННОМ НАПАДЕНИИ

ПОДЛЕЖИТ НЕМЕДЛЕННОМУ АРЕСТУ

– Она нам нужна, – объясняет Джули. – Что бы ни случилось дальше, я хочу, чтобы она была с нами, а не торчала где-нибудь в карцере.

Поднимаю глаза на огромное, зернистое изображение Норы, улыбающейся с высоты радостно – и как-то нелепо, учитывая обстоятельства.

– Мы за этим… вернулись? – спрашиваю у затылка Джули. – За ней?

– В том числе.

– У тебя… есть план, – хитрым тоном говорю я со слабой улыбкой. – Ты не просто… спасаешься.

– Вот честное слово, я была уверена, что никогда не вернусь, – отвечает Джули, не замедляя шаг. Больше мы к этой теме не возвращаемся.

Держась стены, мы обходим город по периметру. Дома скрипят и покачиваются на ветру, а протянутые высоко над головой страховочные кабели гудят, как лазерные лучи из какого-нибудь научно-фантастического фильма. Грязные улицы пусты. Видимо, пока войска Обороны брошены на борьбу с Костями, гражданские жмутся по своим шатким домикам и ждут, когда все закончится. Уже ранний вечер. Высоко в оранжевом небе солнце рассечено перьевыми облаками. Картина почти что мирная, если бы не шум битвы, доносящийся из-за стены, как свара невоспитанных соседей.

– Я знаю, где она может прятаться, – говорит Джули, остановившись у темной двери. – Раньше мы с ней все время тусовались в стенах. Сидели в вип-помещениях и прикидывались знаменитостями. Конец света тогда почти уже настал, так что было забавно воображать, будто нами еще кто-то интересуется.

Карабкаемся по лестнице на самый верхний уровень. Большая часть дверей запечатана, но на них Джули и не смотрит – она лезет в узкий проем в стене, прикрытый строительной пленкой. Я с трудом протискиваюсь за ней.

Мы в роскошной ложе для почетных гостей. Вокруг разбитых стеклянных столов валяются дорогие, обтянутые кожей стулья. На серебряных подносах кучки засохшей плесени. На барной стойке – забытые сумочки, а рядом – бокалы для мартини, как верные ухажеры, дожидающиеся своих отлучившихся попудрить носик возлюбленных, не зная, что те никогда не вернутся.

Нора сидит перед огромным окном, нависающим над далекой ареной стадиона, пьет вино прямо из бутылки и приветливо нам улыбается.

– Смотрите, – говорит она, указывая на гигантский экран, – меня по телику показывают.

Джули бросается к ней обниматься. Расчувствовавшись, они проливают часть вина на пол.

– Как ты тут?

– Нормально. А вы чего вернулись?

– Знаешь, что творится снаружи?

Как по заказу, где-то вдалеке рвется граната.

– Толпа скелетов?

– Ага. Это они нас с Р сюда загнали. Хотят убить.

Нора машет мне рукой:

– Привет, Р.

– Привет.

– Хочешь вина? "Мутон Ротшильд" восемьдесят шестого года. Я бы сказала, что вкус ничего такой, с нотками самого цимеса.

– Нет, спасибо.

Она пожимает плечами и снова поворачивается к Джули:

– Зачем скелетам вас убивать?

– Кажется, они знают, что мы собираемся сделать.

Пауза.

– А что вы собираетесь сделать?

– Сама не знаю. Изменить мир, наверное.

Нора слушает с таким же лицом, какое вчера было у Джули, когда М рассказывал ей то, что она никогда не надеялась услышать.

– Правда? – переспрашивает она, едва держа бутылку за горлышко.

– Ага.

– А как?

– Мы и сами пока не знаем. Но попробуем. А как… В процессе поймем.

Тут гигантский экран гаснет и с треском оживают огромные стадионные громкоговорители под крышей. С неба гремит знакомый голос – голос обезумевшего бога.

–  Джули. Я знаю, что ты здесь. Я не позволю тебе превратиться в мать. Мягкая плоть всегда поддается твердым зубам. Она умерла, потому что отказалась стать тверже.

Несколько оставшихся внутри солдат вздергивают головы к громкоговорителям и тревожно переглядываются. Они слышат по голосу: с их командиром что-то не так.

–  Наш мир под угрозой, и, возможно, до конца осталось всего несколько дней. Но ты для меня важнее всего, Джули. Я тебя вижу.

Не успели эти слова отзвучать в громкоговорителе, я чувствую спиной взгляд и поворачиваюсь. За стеклом радиорубки на противоположном конце стадиона едва различима фигура человека с микрофоном в руках. Джули смотрит на него с унынием.

–  Если исчезает все, то остается голый принцип – и я от него не отступлюсь. Я все верну на свои места. Жди меня, Джули. Я иду к тебе.

Громкоговорители замолкают.

Нора протягивает Джули бутылку:

– Лехаим.

Джули отпивает глоток и передает бутылку мне. Делаю глоток. Красные винные духи пускаются в моем животе в пляс, им и невдомек, какая безрадостная тишина царит вокруг.

– И что теперь?..

– Не знаю! – огрызается Джули, не дав Норе даже договорить. – Не знаю. – Она хватает из моих рук бутылку и пьет еще.

Я стою у панорамного окна и смотрю вниз, на крыши и улицы, на микроскопическую пародию на городской рай. Я так устал от этого места, от этих тесных комнат и узких коридоров. Мне нужен воздух.

– Пошли на крышу, – говорю я.

Девушки смотрят на меня.

– Зачем? – спрашивает Джули.

– Потому что… больше некуда. И мне там нравится.

– Ты там никогда не был.

Я смотрю ей в глаза:

– Нет, был.

Долгая пауза.

– Наверх так наверх, – заявляет Нора, неуверенно переводя взгляд с меня на Джули. – По крайней мере, выиграем время… туда они полезут в последнюю очередь.

Джули кивает, все еще не сводя с меня глаз. Мы идем по темным коридорам, и чем дальше, тем менее они предназначены для общественного пользования и тем более техническими становятся помещения. Наконец мы добираемся до лестницы. Сверху на нас льется белый свет.

– Сможешь залезть? – спрашивает Нора. Хватаюсь за холодную стальную перекладину и пробую подтянуться. Руки дрожат, но в остальном никаких проблем. Поднимаюсь еще на ступень и смотрю вниз:

– Да.

Я как будто в сотый раз лезу на онемелых руках к солнечному свету. Меня охватывает безумное, пьянящее чувство – это лучше, чем кататься на эскалаторе. Девушки поднимаются за мной.

Выбираемся через люк на крышу. Гладкие белоснежные щиты сверкают в заходящем солнце. Строительные балки скульптурно изгибаются дугой. Вот и одеяло – немножко отсыревшее и заплесневелое после многих недель под открытым небом, но все на том же месте – красное пятно на белых стальных щитах.

– Боже мой… – шепчет Нора, глядя на то, что творится снаружи. Все вокруг кишит скелетами, их уже в несколько раз больше, чем войск Обороны. Неужели мы что-то не учли? Где-то ошиблись? Мысленно вижу, как они выламывают двери, перемахивают через стены, чтобы убить всех до последнего, и слышу, как злорадствует Гриджо. Мечтатели. Глупые дети. Беззаботно пляшущие ебанашки. Вот ваше счастливое будущее. Ваши сахариновые надежды. Как они вам на вкус, сцеженные из вен всех, кто вам дорог?

Перри!– мысленно взываю я. – Где ты? Что нам делать?

Мой голос отдается эхом, как молитва в темном соборе.

Перри молчит.

Смотрю, как скелеты убивают и пожирают очередного солдата. Отворачиваюсь. Мысленно заглушаю доносящиеся снизу крики, взрывы и сгустки снайперских выстрелов. Заглушаю гул скелетов, обретший уже небывалую мощь и разносящийся практически отовсюду. Заглушаю все – и сажусь на красное одеяло.

Нора ходит туда-сюда и наблюдает за битвой, а Джули медленно подходит ко мне и опускается рядом на одеяло, подтянув колени к груди. Мы сидим и смотрим на горизонт. Отсюда видны горы – синие, как океан. Очень красивые.

– Эта чума… – тихо-тихо говорит Джули. – Это проклятие… Кажется, я знаю, откуда оно взялось.

Над нами плывут полупрозрачные розовые облака, растекшиеся по всему небу тонкой филигранной рябью. Мы щурим глаза в леденящем ветре.

– Никакое это не колдовство, не вирус и не нуклонные лучи. По-моему, все гораздо серьезнее. Мы сами виноваты.

Наши плечи прижаты друг к другу. У нее прохладная кожа. Тепло ее тела будто втягивает голову в панцирь, прячась от злого ветра.

– Мы давили себя веками. Зарывались в жадность, ненависть и все остальные грехи, какие только могли придумать, пока наши души не очутились на самом дне. И это дно мы тоже проскребли… и попали куда-то… во тьму.

Где-то внизу на карнизах курлычут голуби. Вдали на горизонте мелькают скворцы, и им нет никакого дела до краха нашей дурацкой цивилизации.

– Мы сами во всем виноваты. Мы копались в земле, пока не брызнула нефть, и не перекрасила нас в черный цвет, и не обнажила все наши болячки. А теперь сидим в этом засохшем трупе прежнего мира и гнием. И будем гнить, пока не останутся одни кости и жужжание мух.

Крыша под нами дрожит. С низким, гнетущим рокотом вся стальная конструкция приходит в движение, складываясь воедино, закрывая прячущихся внутри людей от мелкой стычки, быстро переросшей в полноценное наступление. Стоит крыше сомкнуться, как от лестницы доносится грохот – кто-то поднимается. Нора выхватывает из сумки пистолет Гриджо и бежит к люку.

– Р, что нам делать? – спрашивает Джули, наконец поднимая на меня глаза. У нее влажные ресницы и дрожит голос, но она не дает воли слезам. – Или мы такие глупые, что нам море по колено? Ты вселил в меня надежду… и вот к чему это привело. По-моему, нас скоро убьют. Что делать будем?

Я смотрю на ее лицо. Вглядываюсь в каждую пору, каждую веснушку, каждый прозрачный волосок. И все слои, что под ними. Плоть и кости, кровь и мозг, вплоть до той непознаваемой силы в глубине, силы жизни, души, пульсирующей в каждой клеточке, склеивающей их – миллионы, – чтобы в итоге получилась она,Джули, полная огня, не просто кусок мяса, а нечто гораздо большее. Кто она такая? Кто? Она – всё. В химии ее тела записана история всей жизни. В боли, счастье и печали, ненависти, дурных привычках, мыслях о Боге, прошлом-настоящем-будущем, в памяти, чувствах, надеждах – в ее разуме сокрыта история вселенной.

– Что делать? – повторяет Джули, зачаровывая меня безбрежными океанами радужек. – Что нам остается?

У меня нет ответа. Но я смотрю на ее лицо, на ее бледные щеки и красные губы, налитые жизнью, нежные, как у младенца, и понимаю, что люблю ее. И если она – это все, может, в этом и заключается ответ.

Притягиваю Джули к себе и целую.

Я притягиваю ее к себе. Я прижимаю ее губы к моим. Она обвивает руками мою шею и сдавливает меня в объятиях. Мы целуемся с открытыми глазами, вглядываясь друг другу в зрачки и сокрытые за ними глубины. Языки пробуют друг друга на вкус, слюна смешивается, Джули прокусывает мою губу и слизывает капельки крови. Во мне пробуждается смерть, антижизнь. Она тянется к сиянию Джули, хочет его замарать. Но я останавливаютьму, стоит ей коснуться Джули. Хватаю ее за хвост и давлю – и Джули делает то же самое. Мы зажимаем эту тварь между нами и обрушиваемся на нее всей нашей силой, всей нашей яростью. И что-то происходит. Тварь меняется. Она вертится, корчится, выворачивается наизнанку – превращается. Превращается во что-то новое. Меня пронизывает смесь исступленного восторга и боли, мы отпускаем друг друга и падаем, хватая ртами воздух. Мои глаза терзает какая-то резкая, скручивающаяся боль. Я смотрю на Джули – ее радужки мерцают. Волоконца дрожат и меняют свой цвет. Ярко-голубой наливается свинцово-серым, который нерешительно дрожит, мерцает – и вдруг вспыхивает золотом.

Ярким и солнечным, какого я не видел ни у одного человека. В это же мгновение мои ноздри заполняются новым запахом. Он похож на запах жизни, но в то же время совершенно другой. Это запах Джули – это мой запах. Он бьет из нас как фонтан феромонов, такой мощный, что я почти вижу струи.

– Что… – шепчет Джули, приоткрыв рот от изумления. – Что это?

Впервые с тех пор, как мы сели на одеяло, я оглядываюсь по сторонам. Внизу что-то изменилось. Костяная армия остановила наступление. Скелеты стоят в полной неподвижности. Издалека не видно, но, кажется, все они смотрят на нас.

–  Джули!

Неземная тишина разбивается. Над люком возвышается Гриджо, из люка, тяжело дыша и не сводя глаз со своего генерала, поднимается Россо. Нора лежит рядом, прикованная наручниками к лестнице, голыми ногами прямо на холодной стальной крыше. Ее пистолет валяется у ног генерала, чуть дальше того места, куда она могла бы дотянуться.

У Гриджо так сжаты зубы, что кажется, будто его голова вот-вот взорвется. Стоит Джули посмотреть на него, а ему – увидеть новый цвет ее глаз, все его тело словно твердеет. Я слышу, как скрежещут его зубы.

– Полковник Россо, – предельно сухо говорит он, – пристрелите их.

Его лицо мертвенно-бледно, кожа сухая и облезлая.

– Папа, – говорит Джули.

– Пристрелите их.

Россо переводит взгляд с Джули на ее отца:

– Сэр, но она не заражена.

– Пристрелите.

– Она не заражена, сэр. Я даже не уверен, что мальчишка заражен. Вы посмотрите, какие у них глаза, они…