Текст книги "Единорог"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Впоследствии Эффингэму казалось, что сами слова Дэниса придали ему новую силу. Он не мог , так как ноги казались парализованными, но все же он слегка пошевелил ими и заставил тело податься вверх в унисон с равномерными усилиями Дэниса.

– Теперь остановитесь. Теперь снова. Стоп. Снова. Теперь я смогу затащить вас на валежник. Да, подтянитесь на руках. Не пытайтесь встать, просто лежите. Теперь отдохните. Через минуту вы взберетесь на твердое место. Отдохните. Теперь карабкайтесь. Дайте мне руку. Просто скользите. Я буду тянуть вас.

Задыхаясь от изнеможения, Эффингэм наконец втащил свое промокшее грязное тело на валежник, который уже начал медленно погружаться в болото. Теперь он уже ощупывал рукой твердую поверхность, а через минуту сидел на тропинке. Бледно-голубое небо покрывали облака.

Вставало солнце.

– Дэнис, что я могу сказать? Спасибо.

– Не за что, сэр. Скоро вы сможете идти.

– Не называй меня . Мне кажется, я уже могу идти. Если ты поможешь мне встать.

– Не надо торопиться. Ну вот. Разомните немного ноги. А я развяжу ослика. Он дикий. Мы можем оставить его здесь.

– А он не упадет в болото?

– Нет, эти создания знают тропы. Он немного пройдет за нами, вы увидите, а затем убежит к своим сородичам.

– Как красиво выглядит болото на солнце. Сколько оттенков красного, голубого и желтого. Я никогда не думал, что у него так много цветов. Я уже могу идти, Дэнис.

– Тогда пойдемте. Тропинка твердая, но очень узкая, ее трудно разглядеть. Вам лучше взять меня за руку.

Они отправились по тропинке при первых лучах восходящего solntsa: Дэнис, ведущий Эффингэма за руку, и бегущий следом за ними ослик.

ГЛАВА 21

– Подними руку, Эффи, в рукав, хорошо.

– Немного вперед, давай я заправлю рубашку сзади.

– Подними ноги, я надену тебе тапочки. Облаченный в твидовый костюм Джералда, он благоухал солью для ванн и был один среди трех женщин. Их прекрасные лица, освещенные нежностью и любовью, склонились над ним, подобно ангелам.

– В православной церкви Святая Троица иногда изображается в виде трех ангелов, – сказал Эффингэм. Он выпил уже много виски с тех пор, как вернулся. Теперь его похлопывали три пары рук. Он добавил: – Автоматически, совершенно автоматически.

– Что ты имеешь в виду, Эффи? Ты уже сказал это несколько раз. Ты повторял эти слова, когда Дэнис привел тебя.

– Я пытаюсь что-то припомнить...

– Как хорошо, что Дэнис был здесь. Никто из деревенских жителей не пошел бы ночью. Ты долго кричал, прежде чем Дэнис услышал тебя?

– О, время от времени я кричал: – в надежде, что кто-нибудь появится.

– Ты очень храбрый. Я бы просто впала в панику. А вы, Мэриан, Алиса?

То, что он только что сказал, было не совсем верно, подумал Эффингэм. Он попытался сфокусировать свой взгляд на женщинах, но они сливались в один неясный золотой шар. Тело его обмякло, но в то же время он чувствовал себя восхитительно, как будто заново родился, будто превратился в иное существо и еще лежал на берегу, утомленный, но преображенный. Он жалел, что не может вспомнить то, что пытался.

– Я уверена, что впала бы в панику. Прошло так много вре мени. О чем же ты думал, Эффингэм, когда тебя засасывало?

– Пожалуй, не знаю. – Это был бессмысленный ответ. Но он еще не мог думать о недавнем прошлом как о чем-то реальном. Была смутная тьма, быстро отступающая, как кошмар, который все еще присутствует в пробуждающемся мозгу.

– Не беспокой его, Мэриан. Дай ему еще виски, Алиса.

– Я хочу помочь ему вспомнить. Я уверена, так лучше. Что происходит , Эффингэм?

Эффингэм сосредоточился. Три ангела сливались в сияющий шар, из которого струился поток света. Он видел это прежде. Шар был миром, вселенной. Он сказал:

– Я думаю, это любовь, которая вспыхивает автоматически, когда любовь – это смерть.

– Мне кажется, ты опьянел, Эффи.

– Ш-ш-ш, Алиса, пусть он говорит.

Эффингэм сел прямо. Он все еще не был уверен, но думал, что теперь сможет им объяснить. Возможно, в конце концов ему удастся восстановить в памяти видение, хотя он все еще не знал его имени и ожидал, когда придут свои собственные слова, чтобы рассказать им. Он не мог восстановить в памяти, долго ли длилось это видение – может, только минуту или только секунду, – и оно полностью исчезло, когда к нему вернулась жажда жизни. И все же он чувствовал, что оно каким-то образом притаилось здесь. Он должен сосредоточить на этом свое внимание, пока тьма не погло тила его и не сделала черным, как само болото.

Он взглянул на Ханну и с удивлением обнаружил, что видит ее совершенно ясно, как будто она освещена светом, в то время как два других лица сливались с ее лицом, составляя единый образ.

– Видите ли, – с трудом выдавил он. Если б только ему удалось немного потянуть, пока видение само собой не воплотилось бы в слова. – Видишь ли, это совсем не так, как считают Фрейд и Вагнер.

– Что ты имеешь в виду, Эффи, дорогой? При чем здесь Фрейд и Вагнер?

Он пристально смотрел на Ханну. Ее прекрасное усталое лицо улыбалось ему. В конце концов, она была его направляющей, его Беатрисой. Ему подумалось, что она, должно быть, как-то связана с откровением, пришедшим к нему на болоте. Возможно, в этом была правда, истинная правда, которая жила в ней как будто в сонном состоянии и создавала вокруг нее постоянное ощущение душевного беспокойства. Несомненно, она поймет его.

– Видишь ли, видишь ли, смерть не завершение самого себя, но только конец для себя. Это очень просто. Пока личность не начнет исчезать, ничего в действительности не существует, и так происходит большую часть времени, но, как только личность уходит, все начинает существовать и автоматически становится ob'ektom любви. Любовь удерживает мир вместе, и если бы мы смогли забыть себя, все в мире вознеслось бы в совершенной гармонии, и прекрасные вещи, которые мы видим, нам об этом напоминают.

– Мне кажется, он бредит. Это всего лишь искаженная версия того, что отец...

– Все не может быть так просто, Эффингэм...

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, Эффи, продолжай.

Эффингэм умоляюще поднял глаза на ангельское лицо. Нет, все, конечно же, не могло быть так просто, и все же он был уверен, что это верные слова. Он чувствовал, что все постепенно исчезает и что он в конце концов все забудет. Он останется с пустопорожним описанием, а вещь в целом полностью исчезнет из вида. Он попытался повторить слова снова, как молитву, как заклинание:

– Это автоматически, видишь ли, вот что так важно. Тебе просто нужно посмотреть в другом направлении. – Но он больше не верил в то, что говорил. И когда он поднял глаза, то увидел, что три головы незаметно разделились, распались и развернулись перед ним. Самое важное ушло, и все же, возможно, что-то осталось.

Он любил Ханну. Но разве, любя ее, он не любил так же остальных? Как прекрасны они были сейчас, объединенные в восхитительный силуэт в своем духовном согласии, в своей общей заботе о нем, и какой совершенный объект любви они составили, они, любящие его все вместе. Так любовь, беспрепятственно совершив кругооборот, вернулась к нему. Он созерцал их. И здесь все было объяснимо. Это не было большим событием, но тут, безусловно, присутствовала определенная изысканность.

Он начал снова:

– Например, нас четверо. При наличии такой доброже лательности между нами, почему мы не безупречны в отношении друг к другу? Что нам мешает? Мы не можем превратить весь мир в республику любви, но каждый мог бы создать свой собственный уголок здесь...

– Мы готовы попытаться, дорогой Эффи...

– Беда в том, что пока весь мир...

– Эффи, я думаю, тебе лучше поехать домой...

– Ты и Алиса, например. Вы обе любите меня. Хорошо, вы должны любить и друг друга тоже. И, Мэриан, я, конечно, люблю тебя. Любить так легко, это просто необходимо, если только...

– Мне очень жаль прерывать вашу метафизическую дискуссию, но у меня есть очень плохие для всех нас новости, – раздался от двери голос Джералда Скоттоу.

Ханна, сидевшая рядом с Эффингэмом, тотчас встала, и группа распалась, когда Джералд закрыл дверь и подошел к ним. Он сильно запыхался и был явно возбужден. Сцена перед Эффингэмом внезапно сфокусировалась, обрела чрезвычайную ясность и четкость. Золотое сияние исчезло, и он увидел дождливый свет за темным оконным стеклом.

– В чем дело, ради Бога? – спросила Ханна, прижав руку к горлу.

– Питер возвращается в Гэйз.

– Питер? – глупо переспросил Эффингэм.

– Питер. Питер Крен-Смит. Муж Ханны, – повысил голос Джералд.

– Когда он приедет? – спросила Ханна. Голос ее был спокойным, но слабым и тихим.

– Через несколько дней. Он послал телеграмму, когда садился на корабль.

– Итак, семь лет подошли к концу, – сказал Эффингэм. Он пытался встать, но, казалось, ноги ему не повиновались.

Ханна стояла совершенно неподвижно, а ее руки безжизненно повисли. На ней было надето ее длинное одеяние из желтого шелка, и она выглядела как жрица перед ритуалом, преисполненная каким– то сильным волнением. Она пристально смотрела на Джералда.

– Питер, – тихо сказала она. Эффингэм никогда не слышал, чтобы она произносила это имя, и оно резко прозвенело и заглохло в притихшей комнате. – Питер приезжает сюда. Через несколько дней. Это правда, Джералд?

– Да, правда, Ханна. Хочешь посмотреть телеграмму?

Она раздраженно встряхнула головой, сбросила руку Мэриан, которую та с сочувствием положила ей на плечо, и снова произнесла:

– Питер, – как будто пытаясь привыкнуть к этому звуку. А затем: -Это невозможно. Это действительно правда, Джералд?

– Действительно правда. Сядь, Ханна. Выпей виски.

– Я уже достаточно выпила, – пробормотала она, повернулась к окну и выглянула. Все они смотрели на ее фигуру, полностью отделенную от них. В комнате воцарилось молчание.

Наконец, откашлявшись, Алиса сказала:

– Извините, боюсь, нам пора уезжать. Нам с Эффи лучше уйти. Пойдем, Эффи.

Быстрым движением она поставила его на ноги. Ханна, повернувшись, взмолилась:

– Не уходи, Эффингэм, пожалуйста. Алиса уверенно и твердо заявила:

– Он пьян. Ему лучше выспаться. Я привезу его назад, когда он протрезвеет. Пошли, Эффи, поднимай свои большие ноги. – Она стала подталкивать его к двери.

– Эффингэм, пожалуйста, останься здесь, пожалуйста...

– Я же сказала, я привезу его назад.

– Это происходит совершенно автоматически, – сказал Эффингэм Скоттоу.

Эффингэм нетвердо спускался по ступеням, держась за руку Алисы. Дневной свет резал ему глаза. Когда он выходил через стеклянные двери, то услышал позади себя в глубине дома звук. Это было его собственное имя, переросшее затем в пронзительный крик. Он сел в и уснул.

ГЛАВА 22

– Эффингэм! Эффингэм!

Они кричали и звали снова и снова. Некоторое время он лениво прислушивался. Голоса доносились откуда-то издалека, через темное болото. Он повернулся и снова погрузился во тьму.

– Эффингэм!

. Но теперь кто-то грубо тряс его за плечо. Он что-то протестующе пробормотал и приоткрыл глаза. Была ночь, и неяркая лампа горела рядом на столике. На кровати сидел Макс.

– Я так долго пытался разбудить тебя.

Большое тяжелое тело старика, внезапно оказавшегося так близко, выглядело угрожающе. Эффингэм отпрянул в глубь постели. Произошло нечто ужасное, но он сейчас не мог вспомнить, что именно. Глаза его снова закрылись.

Макс опять встряхнул его, жестко впившись пальцами в плечо.

– Больно, – обиженно пробормотал Эффингэм. Он никогда не любил рук Макса, боялся их. У него отчаянно болели голова и ноги. Он припомнил ночь на болоте и, более смутно, утро в Гэйзе. Oитер Крен-Смит приезжает домой.

– Сколько времени, Макс?

– Поздно, поздно, Эффингэм. Уже почти одиннадцать.

– Я так долго спал? Как я добрался сюда?

– Ты уснул в машине. Мы с Алисой уложили тебя в постель. Как ты себя чувствуешь?

– Ужасно! – Сейчас было слишком поздно отправляться в Гэйз, все уже наверняка в постелях. Эта мысль успокаивала. Что бы ни происходило, теперь ничего не должно случиться. Сейчас он не в состоянии был что-либо сделать. Сон опять овладел им – огромные облака и кольца сна, как теплый туман.

– Проснись, Эффингэм. Пора вставать.

Эффингэм испытывал слабость, изнеможение, жалость к себе, но в постели чувствовал себя в безопасности. Тьма притаилась за спиной у Макса, густая и тяжелая, полная странных запахов. Он сказал:

– У меня болят ноги, и сейчас нет смысла вставать. – Сон, сладкое забвение, еще не оставил его и продолжал охватывать половину сознания.

– Ради Бога, Макс, дай мне еще поспать.

– Нет. Мне не следовало позволять тебе спать так долго. Ты должен сейчас же встать, Эффингэм. О, почему ты напился именно в этот день!

– Это не моя вина! Разве Алиса не рассказала тебе, что произошло? Во всяком случае я не могу ехать сейчас в Гэйз, слишком поздно.

Питер Крен-Смит возвращается. Это ужасный и в то же время совершенно непостижимый факт. Действия Питера, казалось, принадлежат к какому-то другому измерению бытия. Несомненно, завтра он поедет в Гэйз и найдет все неизменившимся. Ханна поведет себя правильно. Она все стерпит, примет плохие новости и сделает так, как будто их не существует. В душе она будет страдать из-за Питера, как всегда, но внешне этого не выдаст.

– Ты должен тотчас же поехать туда, Эффингэм. Неужели ты думаешь, что кто-нибудь сегодня спит в замке и что все на своем месте? Одному Богу известно, что сегодня произошло. Ты должен вернуться туда.

Эффингэм лежал неподвижно и смотрел на огромную тень Макса, распростертую на стене и потолке. Только пусть это будет завтра, пусть это будет при дневном свете. Все его существо противилось mysli о ночном приезде в Гэйз. Он всегда боялся насилия, таившегося за легендой о спящей красавице. Оно нависло над образом Ханны, словно какая-то темная материя, различимая, но неподвижная. Теперь он ужасно боялся обнаружить, что задний план сцены внезапно ожил, наполнился движением и лицами. А больше всего он опасался найти Ханну испуганной. Он вдруг вспомнил крик, пронесшийся по дому, когда он выходил из дверей. Он резко сел.

– Но что я смогу сделать, если даже и поеду сейчас?

– Просто быть там. Твое присутствие в доме предотвратит кое– какие вещи. Тебе ни в коем случае не следовало уезжать оттуда.

– Какой же вы паникер, – сказал Эффингэм. Но все же стал подниматься. – Черт побери, как вы думаете, много ли силы и здравого смысла у Ханны?

– Этого мы как раз и не знаем. Но ей, безусловно, пона добится помощь. И если тебя там не окажется, она может получить ее от кого-то другого.

Эффингэм остановил у передней двери, выключил мотор и фары. Громада дома нависла над ним на фоне покрытого облаками почти черного неба, в некоторых окнах тускло мерцал свет. Он вышел на террасу и замер, напуганный внезапной тишиной и звуком своих шагов. Шум машины известил о его прибытии. Однако он чувствовал себя нежеланным и отвергнутым. Он медленно пошел вдоль террасы, время от времени спотыкаясь о мягкие пучки смо левки, пока не увидел окно Ханны. Оно тоже слабо светилось. Он вернулся к парадной двери, обнаружил, что она открыта, и вошел.

В холле было темно, но лампа вверху на лестничной площадке чуть освещала ступени, и слабый свет проникал через открытую дверь гостиной. Он осторожно толкнул дверь.

– Эффингэм! Слава Богу!

Мэриан возникла из полутьмы, и через секунду он крепко прижимал ее к груди. Только сейчас он вспомнил, что говорил трем женщинам сегодня утром. Должно быть, он был совершенно пьян. Обнаружив, что в комнате присутствуют и другие люди, он отпустил ее.

Комната была освещена двумя лампами и мерцающим огнем камина. Дэнис Ноулан сидел перед открытым пианино, пристально глядя на клавиши. В углу около одной из ламп, за столом, на котором стояли графин с виски и стакан, расположился Джэймси. Никто из них не обратил ни малейшего внимания ни на Эффингэма, ni на маленькую сцену, которая только что произошла.

– Слава Богу, ты пришел, – сказала Мэриан, ведя его к огню. – Я просто не представляла, что делать, и жаждала, чтобы ты пришел. Сегодня был просто кошмар.

. Пока он спал, прошел полный событий день.

– Что произошло? О, Мэриан, почему ты позволила Алисе увезти меня?

– Да, я уже подумала об этом – я поступила глупо, мне следовало вмешаться. Я все сделала не так. Выпьешь виски? А я не буду. Я уже несколько часов только и делаю, что пью, и у меня кружится голова, так как я ничего не ела.

– Что произошло, Мэриан? – Теперь, полностью придя в себя, Эффингэм испытывал почти апокалиптический ужас. Приближался конец света, а он ничего об этом не знал.

– Я точно не знаю, но что-то произошло или происходит...

Дэнис сыграл гамму, а затем несколько нот и фраз, похожих на птичье пение. В темной, мерцающей комнате они прозвучали странно, как пение далекого соловья. За плечом Мэриан Эффингэм видел бледное, погруженное в свои мысли лицо Джеймси, оно было по-детски обиженным, возможно от слез. Казалось, он много выпил.

– Но что ты делала весь день и что с Ханной?

– Я расскажу все, что знаю. Когда ты ушел, Ханна начала плакать и истерически прорыдала почти час. Не знаю, видел ли ты кого-нибудь по-настоящему задыхающегося в истерике, воющего и причитающего. Это было ужасно. Конечно, я осталась с ней, пыталась успокоить ее и продолжала говорить ей одно и то же снова и снова. В это время нас оставили наедине. Затем она стала поспокойнее – это произошло около полудня, но я не уверена, не стало ли тогда еще хуже. Она теперь только тихо плакала, иногда постанывая и всхлипывая. Я терпела, пока у нее была истерика, но вид се безутешного горя мне было не перенести, и я тоже за плакала. И так мы сидели вместе и проплакали еще около часа. Звучит по-идиотски, но я так устала, и что-то в ней очень пугало меня. Постоянно кто-нибудь заходил посмотреть на нас, но никто не пробовал заговорить. Затем Ханна притихла. Я тоже перестала плакать и попыталась поговорить с ней, но она отвечать не стала.

– А раньше она что-нибудь говорила?

– Нет, ничего. Ну, затем пришла Вайолет Эверкрич, принесла кофе и что-то поесть, но Ханна не обратила внимания. Вайолет хотела, чтобы я ушла и оставила ее с Ханной, Ханна vosprotivilas'... Она схватилась за меня и приказала Вайолет жестом уйти. Она все еще ничего не говорила, как будто онемела. Это было очень страшно. Вайолет ушла расстроенная. Я выпила немного кофе и попыталась заставить Ханну. Она только покачала головой и даже не посмотрела на меня. За это время один или два раза заходил Джералд, но не пытался с нею говорить. Заходил и Дэнис, собирался что-то сказать, однако она не обратила на него внимания. Затем устроилась на стуле у окна и сидела там, глядя на улицу, еще около часа. Потом совершенно неожиданно и очень спокойно сказала мне, что собирается отдохнуть и считает, что мне тоже следует так поступить. Это произошло примерно в половине четвертого. Тогда я повела себя очень глупо. Мне следовало лечь на софу в ее комнате, но я так смертельно устала, что практически ничего не понимала. Уложив ее в постель, я отправилась к себе и проспала почти до девяти часов. Было безумием не попросить кого-нибудь, чтоб меня разбудили. Так или иначе, я бросилась к комнате Ханны и обнаружила, что дверь передней закрыта. Испугавшись, я принялась стучать, но почти тотчас же появился Дэнис и сказал, что Ханна проснулась около шести. Он лежал на софе там, где следовало быть мне. Она попросила чаю, который ей сразу подали. По его словам, выглядела она совершенно спокойной, но ужасно бледной и отрешенной. Какое– то время она сидела спокойно, немного нахмурившись, как будто что-то обдумывая, затем послала за Джералдом. Он пришел и велел Дэнису уйти. А немного погодя Дэнис, попытавшись открыть дверь, обнаружил ее запертой. О, я забыла сказать, что, когда она проснулась, – спросила, не вернулся ли ты.

– О боже! А потом?

– Ну а потом я не знаю. Они все еще там.

– Мы должны тотчас же пойти к ней, – сказал Эффингэм. – Джералд, наверное, пытается по поводу Питера.

– Эффингэм, не кажется ли тебе, что ее просто не должно быть дома, когда Питер вернется?

– Интересно знать почему? – раздался голос позади них. Вайолет Эверкрич стояла в темном дверном проеме.

– Вайолет, что же нам делать? – вскочив, спросила Мэриан.

– Не слышала, чтобы вас с мистером Купером просили что-то делать, -сказала Вайолет. Она подошла и взяла одну из ламп. – Я пришла за лампой. Вижу, у вас их две. – Свет лампы придавал ее облику сходство с призраком. – Питер Крен-Смит возвращается domoi к своей жене. Пришло время установить порядок в собственном доме.

– Он может убить ее. – Жестокие слова заставили всех вокруг замолчать. Дэнис, тихо наигрывавший гамму, остановился посередине.

– Ну, Мэриан, ты наделена слишком богатым воображением, – слова Вайолет звучали утомленно и презрительно. – Поклонники Ханны были совершенно счастливы до этого момента предполагать, что она прекрасно знала, что делала. Она и ее муж по-прежнему знают, что делают. И их отношения друг с другом никого больше не должны касаться.

– Нет, нет, нет, мы должны защитить ее... – Чепуха, – сказала Вайолет в дверях. – Она уже взрослая, о чем вы, кажется, забыли. К тому же, о чем вы тоже забыли, она – нарушившая супружескую верность женщина-убийца. И лучшее, что вы можете для нее сделать, это предоставить ее мужу и ее собственной судьбе. Спокойной ночи.

– Вайолет ненавидит ее, – сказал Эффингэм.

– Нет, Вайолет любит ее. Но это одно и то же. Мы можем подняться сейчас. Джералд, должно быть, все еще с ней. Я попросила одну из горничных сказать мне, когда он выйдет.

– Но что мы скажем?

– Мы скажем ей, что сейчас же увезем ее, и мы не наделаем глупостей в этот раз. Тебя ждет машина на улице, не так ли? На этот раз мы увезем ее в аэропорт.

У Эффингэма немедленно возникло ощущение страха. Он не был готов к такому обороту и сказал:

– Подожди, подожди. Неужели нам необходимо так торопиться? У нас есть еще день-два. Мы не должны суетиться. Следует, по крайней мере, иметь в виду, что она может захотеть дождаться Питера. В конце концов, почему бы и нет? Мы все знали, что когда– нибудь Питер вернется назад, не так ли? Она тоже знала это. Мы не можем только из-за того, что она плачет, предполагать, что она не хочет довести дело до конца. Возможно, не следует вмешиваться, по крайней мере не в такой спешке, не сегодня, когда все мы так изнурены и расстроены. Давайте подождем до завтра и тогда поговорим с ней подольше.

– Кое-кто уже достаточно долго с ней беседует. Вот чего я боюсь, Дэнис, скажи мистеру Куперу, как ты считаешь?

Дэнис играл арпеджио. Он повернулся к Эффингэму. В комнате uzhe стемнело, огонь перестал мерцать.

– Ее не должно быть здесь, когда он приедет.

– Почему? – спросил Эффингэм. Его раздосадовало обращение к Дэнису.

– Ее не должно быть здесь.

– Это верно, – согласилась Мэриан. – Ты говоришь – мы все прекрасно знали, что он может вернуться. Но это не так. На самом деле мы думали -никогда он не вернется.

Это стало особенно ясно сейчас, не могу понять, почему я раньше не замечала. Все ведь имеет смысл только при условии, что он не вернется.

Эффингэм подумал, что она права. В действительности никто никогда не смотрел в лицо этому факту и никто никогда полностью не верил в Питера. Но вслух он сказал:

– Мы должны, по крайней мере, теперь подумать об этом. Почему бы им каким-то образом не помириться?

– Вы не знаете Питера Крен-Смита, – снова заговорил Дэнис. Он наигрывал другую фразу, какую-то беспорядочную и неотчетливую мелодию.

– Эффингэм! Неужели ты действительно согласен уступить ее мужчине, который, безусловно, жесток, а может, и безумен? Неужели ты согласишься больше никогда не увидеть ее? Просто оставить ее в каком-то ужасном рабстве и никогда ничего не знать о ней? Пойдемте. Давайте что-нибудь сделаем, и сделаем поскорее.

Эффингэм все еще колебался.

– Предположим, Джералд станет возражать, препятствовать, а он, конечно, станет, так как не захочет потерять вознаграждение в последний момент.

– Пусть возражает. А если станет сопротивляться, мы превосходим численностью. Пойдемте.

Эффингэм не был готов к такому повороту. Он не хотел, чтобы его загоняли в одну упряжку с Дэнисом. Ему казалось, что вот-вот произойдет нечто беспорядочное и необдуманное. Одновременно его впечатляла и пугала настойчивость Мэриан и искушала мысль об ожидающей машине. И ему совсем не хотелось, чтобы история так внезапно закончилась, даже не дав возможности узнать ее завершение. Эффингэм представил себе, как он крадется к дому, а Питер прогоняет его от дверей. Он встал.

– О, какие вы дураки, – тихо сказал Джеймси, глядя в свой стакан.

Эффингэм повернулся и пристально посмотрел на мальчика, сидевшего с видом прорицателя в углу под единственной лампой и гадающего на магическом кристалле. Ио какие бы печальные образы ни предстали перед его взором, он не мог быть напуган будущим больше, чем Эффингэм в данный момент. Увидев, что Мэриан прошла мимо него к двери, он, больше не раздумывая, последовал за ней. У основания лестницы Мэриан помедлила. Она взяла его за руку -бережно, но твердо, как будто его рука была фарфоровой – и повела за собой вверх по ступеням. Они двигались медленно, как бывает во сне. На верхней площадке все еще горела лампа, и, проходя мимо, Эффингэм расслышал ее тихое, таящее опасность шипение. Повернув в длинный коридор, он почувствовал, что за ними беззвучно следует Дэнис. Они шли по занавешенному портьерами, тускло освещенному коридору по направлению к двери, ведущей в переднюю Ханны. И только когда они, подобно заговорщикам, прокрались к ней, Эффингэм осознал, что Ханна уже почти пять часов заперта в одной комнате с Джералдом Скоттоу и сейчас должно что-то произойти. Он припомнил слова Макса: .

Когда они были примерно в пяти ярдах от двери, Эффингэм резко остановился у одной из ламп и притянул Мэриан к себе.

– Послушай, послушай, – прошептал он с дрожью в голосе. – Что мы будем делать, если дверь окажется закрытой и нам не отопрут? – Он явно был смущен и испуган.

– Дверь будет закрыта, и нам не отопрут, – ответила она тоже шепотом.

– Но что же нам делать?

– Сначала мы станем кричать, потом стучать и бить ногами, а затем, если понадобится, выломаем дверь.

В тишине дома над ними плотно нависла отвратительная тьма. Эффингэм почувствовал, что он не сможет подать голос, не говоря уже о том, чтобы ломиться в дверь, не говоря уже о том... Он был готов двинуться дальше, когда кто-то тихо сказал:

– Смотрите. Смотрите.

Эффингэм повернулся и посмотрел. Он прикрыл глаза от яркого света ближайшей лампы, сделал шаг назад и увидел, что дверь передней открыта.

В первый момент они никого не заметили. Затем в сверкающей раме потрясающее видение предстало перед их изумленным взором. Dжералд, облаченный в длинное светлое одеяние, стоял в дверном проеме, широко расставив руки. В следующий момент, когда сцена попала в фокус, стало видно, что Джералд несет Ханну и ее желтый шелковый халат свешивается перед ним. Он медленно вышел из дверей.

Эффингэм прижался к стене. Когда Джералд проходил мимо него, двигаясь по направлению к своей комнате, шелковый рукав слегка задел его на ходу, и, когда свет лампы на минуту осветил ее, Эффингэм увидел, что голова Ханны тихо покоится на плече Джералда, а ее глаза широко открыты.

ГЛАВА 23

– Я должна перестать плакать. Пожалуйста, скажи мне, Эффингэм.

– Перестань плакать, Мэриан.

Она лежала на софе в гостиной, а он сидел на полу рядом с ней, держа ее за руку. Прошло уже четыре часа, четыре часа с тех пор, как они услыхали, что ключ повернулся в дверях комнаты Джералда Скоттоу. Скоро станет светать.

Они больше ничего не воспринимали с тех пор, как услышали звук закрывающейся двери. Джеймси, взяв графин с виски, сидел на ступенях. Казалось, он заснул, прислонившись к перилам. Дэнис Ноулан сидел на полу на верхней площадке и, обхватив колени, наблюдал за дверью Джералда. Почти все лампы догорели, и дом постепенно охватила тьма. Лампа в гостиной погасла еще час назад, огонь в камине тоже потух. Эффингэм зажег две свечи в серебряных подсвечниках.

Что произошло? Что-то произошло и что-то происходило сейчас, сознание этого нависло над домом. Эффингэм ощущал себя парализованным. Когда он увидел Джералда, удаляющегося по освещенному коридору, он не мог ни пальцем пошевельнуть, ни звука произнести и не в состоянии был припомнить, не упал ли на колени. Он походил на живое существо, укушенное ядовитым насекомым или змеей, еще способное дышать, но обреченное на съедение.

– Эффингэм, она уничтожена, – Мэриан сквозь слезы уже час повторяла эти слова.

Его собственный звездный час, как драгоценный камень, predostavlennyi ему судьбою, был безвозвратно им потерян.

– Прекрати. Мы ничего не знаем. Может, тебе что-нибудь поесть? Пойду поищу хлеба. Я знаю, где кухня.

– Нет, мне не надо. Когда рассветет, горничные что-нибудь нам принесут. Если еще остались какие-нибудь горничные. Господи, как хочется, чтобы поскорее рассвело, я не могу выносить эту тьму. Эта ночь длится уже как будто двадцать часов. Дом ужасно пахнет по ночам. И не хватает воздуха. Окна открыты? Эффингэм, не уходи!

– Я не ухожу. Я просто хочу налить себе еще немного виски. Мэриан, ради Бога, перестань плакать. Хотя бы ради меня.

Он снова сел рядом с ней, коснулся пальцами ее покрас невшего лица, и она притихла. Странно было сидеть так близко к ней в темной тихой комнате, гладить ее щеки, затем грудь. Мэриан, схватив его руку, прижала ее к своему сердцу. Они пристально смотрели друг на друга. Эффингэм подумал: . Он наклонился и поцеловал ее в лоб, затем в губы.

Она ответила на его поцелуй, а потом лежала, глядя на него кротко и покорно. Эффингэм подумал: . И мгновенно почувствовал к себе безграничную жалость. Мэриан стиснула его руку, вздохнула и закрыла глаза. Его утешило то, как она безмолвно и спокойно приняла его поцелуй. Он обнаружил, что шепчет:

– Я действительно люблю тебя, Мэриан, а не просто был пьян.

– Я тоже люблю тебя, Эффингэм, – сказала она, не открывая глаз, – но мы говорим во сне.

Он не понял, что она имела в виду, но остался доволен ответом. Встав на колени, он положил голову на софу, касаясь ее руки, и тотчас же уснул.

Его разбудил приглушенный шум голосов. Когда он проснулся, возникло чувство, что голоса уже какое-то время звучали. Он поднял голову. Одна из свечей погасла, и в комнате было очень темно и холодно. Двое людей сидели и разговаривали в отдалении у дверей. И только через минуту он с изумлением узнал Алису и Дэниса. Встал на затекшие ноги. Пошел к ним. Они замолчали, подняв лица, слабо выхваченные свечой из темноты.

– Извини, что я преследую и беспокою тебя, Эффингэм, – довольно натянуто произнесла Алиса. Ее голос неуместно громко prozvutchal в темной тихой комнате. – Но папа хотел знать, что происходит.