Текст книги "Приключения 1969"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

Глава седьмая
КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС

Двое – это просто два человека, а трое – уже группа.

Очень скоро Надя ощутила, какую значительную пользу может приносить Миша хотя бы уже тем, что знает языки. Он понимал, о чем говорят между собой немцы и румыны, мог сам общаться с ними. И это сразу же обогатило радиограммы ценными сведениями.

А с Валей отношения так и не наладились. Много раз Лена, проявляя необыкновенное упорство, ловила ее по пути на работу и однажды, устав от бесплодных разговоров, потребовала расписку. К ее удивлению, Валя необыкновенно легко согласилась. Они зашли в сквер, и, присев в самом пустынном месте на скамейку, Валя карандашом написала на клочке оберточной бумаги слова, которые могли бы ей стоить жизни: «Нижеподписавшаяся Валя обязуется работать в пользу Красной Армии и хранить все в тайне», – потом непринужденно улыбнулась, двумя пальчиками передала записку Лене и направилась к выходу.

Но и после этого дня, по существу, ничего не изменилось. Изредка она являлась на свидания с Леной, ворковала о новинках румынской моды, а затем, как бы вскользь, сообщала о военных эшелонах и транспортах, которые видела на товарной станции. Однако ее сведения были поверхностными и устаревшими.

Как-то, прождав Валю больше часа на декабрьском холоде в условленном месте, Лена решила пренебречь всеми правилами конспирации и пошла к ней домой посмотреть, что же ее задержало.

Лена вошла в квартиру не постучав, и из прихожей в приоткрытую дверь увидела, что Валя перед зеркалом заканчивает высокую прическу.

– Домнишуара, мы опаздываем! – торопил ее нетерпеливый мужской голос.

Лена успела заметить румынского офицера в шинели, который курил сигарету, и стремительно побежала вниз по лестнице. Наверху хлопнула дверь, женский взволнованный голос что-то крикнул ей вслед. Затем все стихло.

Когда она вернулась домой, Надя стала отпаивать ее горячим чаем. Но дело было не только в морозе. Лена так разволновалась, что ее била нервная дрожь.

– Как ты смела так рисковать, Ленка! – ужасалась Надя. – Ведь она могла тебя предать.

Надя тоже прожила трудный день. Она недавно возвратилась с принудительных работ – на окраине Одессы вместе с другими женщинами рыла окопы.

Дневной сеанс со штабом она уже провела, передала сообщение о том, что пятнадцатую дивизию, прибывшую из Греции, самолетами перебрасывают в район Херсона. Через три-четыре дня некоторые входящие в нее части будут отправлены в сторону Николаева по железной дороге.

Эти сведения рано утром принес Миша. Почти весь вчерашний вечер он провел у вокзала, ища встреч с немцами и румынами. Выбрав в толпе очередной источник информации, он подходил к солдату, по всем признакам недавно прибывшему, и спрашивал его по-немецки, не из двадцать ли восьмой он пехотной дивизии и не знает ли фельдфебеля Ганса Шрамма. Ни номер дивизии, ни фамилия, конечно, не имели никакого значения, он называл их наугад. Если же солдат был румыном, то имя разыскиваемого фельдфебеля менялось на Мику или Ионеску. Услышав, что к нему обращается немец, судя по произношению – из колонистов, солдат отвечал, что он, к сожалению, не из двадцать восьмой дивизии и о фельдфебеле Шрамме, естественно, ничего сказать не может. В дальнейшем разговор, как обычно, шел о красотах Одессы и о девочках, которых можно встретить на Приморском бульваре. Затем в непринужденной беседе Миша обычно уточнял, откуда прибыла тридцать пятая дивизия и куда она направляется. Бывало, конечно, и так, что какой-нибудь грубиян посылал его ко всем чертям, но ведь в каждом деле могут быть издержки.

– Ты знаешь, что делается в городе? – спросила Надя, когда, наконец, Лена немного отогрелась. – Иду я сегодня по Дерибасовской, вдруг неподалеку от «Черной кошки» стрельба! Я – в подворотню!.. Неужели облава, думаю? Бегут румыны, за ними немцы, все с револьверами в руках – и палят!..

– В кого? – нетерпеливо спросила Лена.

– В том-то и дело, что друг в друга! Перессорились из-за чего-то...

Лена прилегла на кровать и накрылась пальто. Рядом прикорнула и Надя.

– Эх, дорогой мой человек, трудно нам с тобой приходится! – вздохнула Лена. – Хорошо, что хоть Миша нам теперь помогает...

Надя уткнула лицо в подушку, одним глазом в упор смотрела на нее.

– А он тебя любит, – вдруг сказала она.

Лена приподняла голову с подушки.

– С чего ты взяла?

– Догадалась.

В комнате наступило молчание. Надя еще глубже уткнулась в подушку и как будто уснула. А Лене не спалось. В голову лезли мысли, нестройные, клочковатые. Вспомнилось недавнее, но словно оставшееся где-то за высокими горами детство, заботливая мать, ласковый отец, а потом он, самый близкий и любимый человек, погибший в начале войны. И детский сад. Круглые ребячьи головки. Подумать только, она была воспитательницей!..

Вдруг Надя поднялась и села, тараща сонные глаза.

– Сколько времени?

– Без четверти пять.

Надя облегченно перевела дыхание.

– Чуть не проспала! Что будем передавать?

– Во-первых, передай, что на исходе батареи, а во-вторых, что на Крымскую пристань к дальнобойным орудиям подвозят снаряды...

Пока Надя возилась, налаживая рацию, Лена смотрела на нее и думала о том, какие они с Надей разные. Как будто всегда рядом, а в то же время далеки друг от друга. Все для нее проще, обо всем есть у нее собственное безапелляционное суждение. Вон как она легонечко залезла в Ленину жизнь и все расставила по своим местам. И Миша ей уже вполне ясен, и подлинные причины его поступков не вызывают у нее ни малейшего сомнения...

Как удивительно меняется лицо Нади, когда она остается наедине со своей рацией! Грубоватость словно сходит с него, оно становится более одухотворенным, взгляд более глубоким. И все, что окружает Надю, как будто перестает для нее существовать. Она погружается в иную жизнь, где все для нее полно своего смысла и где каждый звук раскрывает ей свое подлинное значение. Даже ее рука, сильная, почти мужская рука, становится эластичней, женственней, когда пальцы сжимают телеграфный ключ...

Тихий, дробный перестук.

– Черт побери! – неожиданно выругалась Надя.

– Что случилось?

– Там радиста поменяли! Какого-то пижона посадили... Тире срывает...

Это уже та область деятельности Нади, где Лена никаких советов ей дать не может.

– Сколько же ты будешь мурыжить меня в эфире, осел этакий! Да перестань ты стучать!.. – Она кричит на неведомого радиста так, словно он сидит с ней рядом и слышит ее.

Очевидно, радист, наконец, угомонился, Надя улыбнулась, щелкнула переключателем, и комната снова наполнилась дробным стуком.

– Первую передала, теперь вторую... Какого же обормота там посадили! Даже «квитанцию» как следует дать не может... Перехожу на прием!..

Раздался условный стук в дверь, и в комнату вошел Миша. Он был весь взъерошен, кашне сбилось на сторону, шапка сдвинута на левое ухо. Не раздеваясь, он стремительно сел на стул и посмотрел на Лену блестящими от возбуждения глазами. Лена поняла: принес какие-то важные сообщения.

– Девочки! – глотнув воздух, наконец, проговорил он. – Только что в порт вошел немецкий транспорт «Лаудон» – грузит немецких солдат и оружие. На рассвете с караваном выйдет в сторону Севастополя... Но это еще не все, – он перевел дыхание. – На товарную станцию прибыл секретный эшелон. Все вагоны тщательно закрыты, а вокруг оцепление. Нужно действовать!

Надя озадаченно взглянула на часы.

– Я могу теперь выйти в эфир только после двенадцати ночи.

– Вот и хорошо, – прикинула Лена, – сообщение о караване в штабе получат вовремя.

– Что же будем делать с эшелоном? – спросил Миша.

– Но ведь скоро комендантский час...

– За ночь его могут угнать!

Да, положение не из легких. Могла бы, конечно, помочь Валя, но к ней решили больше не обращаться. А штабу надо отвечать...

Лена смотрела в окно на темнеющее небо. Через час – с восьми вечера – патрули открывают стрельбу по тем, кто появляется на улице без пропуска, а если схватят – в лучшем случае штраф и тюрьма.

– Ты уверен, что это действительно важный эшелон? – спросила Лена.

– Безусловно, – подтвердил Миша.

– Давай здорово подумаем, – сказала Лена. – Рискуя жизнью, сумеем ли мы что-нибудь выяснить?

Миша понизил голос.

– Сегодня в ночную смену работают мои знакомые сцепщики вагонов. Если мы сами ничего не увидим, сможем узнать у них...

– А как же мы вернемся обратно? – спросила Лена.

– Вот в том-то и дело!.. Все будет зависеть от того, что нам удастся узнать. Если эшелон уйдет ночью – необходимо радировать, чтобы его бомбили в пути. Нам всем рисковать незачем. Пусть Надя останется дома, а мы с тобой пойдем. В крайнем случае ты останешься в порту и примкнешь к ночной смене, а я постараюсь пробраться сюда.

Эту ночь все они запомнили надолго.

С моря дул ледяной ветер. Холод быстро пробрался под осеннее пальто, и Лена подняла воротник, чтобы защитить от него хотя бы лицо. Миша шагал рядом, по-прежнему не обращая внимания на то, что свернувшийся в жгут шарф не закрывает шеи, а шапка сдвинута набок. Казалось, ему даже жарко.

Они достигли товарной, когда до комендантского часа оставались считанные минуты. Портовые пропуска помогли им приблизиться к железнодорожным путям, минуя проволочное заграждение. Однако возле составов непрерывно патрулировала охрана.

Недели две назад кто-то пустил паровоз без машиниста, и он врезался в состав с платформами, на которых стояли орудия, и вагонами, доверху набитыми ящиками со снарядами. Виновника не нашли. Но с этого дня охрана получила строгий приказ: стрелять в каждого, кто в неустановленном месте приблизится к железнодорожной колее, даже не окликнув его и не спросив пропуска.

Этот приказ был объявлен всем работающим в порту под расписку. С тех пор прошло не больше недели, и уже несколько человек было застрелено портовой охраной.

Лена и Миша, конечно, знали об этом. Понимая, что только величайшая осторожность или просто счастливый случай могут уберечь их от пули, они с той минуты, как вышли из дома, ни словом не обмолвились о грозящей им опасности.

Во тьме проступали очертания вагонов. Глухо лязгали буфера, и на резкую трель свистка паровоз отвечал сцепщику пронзительным гудком.

– Стой, – тихо проговорил Миша, схватив Лену за рукав. – Видишь, слева платформы? А за ними, на втором пути, товарные вагоны. Это как раз и есть тот состав...

Их прикрывала каменная стена разрушенного склада. Здесь было не так ветрено, и Лене стало теплее, вглядываясь в сумеречные тени вагонов, она поймала себя на мысли, что Мишино соседство успокаивает ее.

– Тебе холодно? – спросил он и, не дождавшись ответа, снял с себя шарф и закутал им ее шею; она покорно промолчала.

– Что, Мишенька, будем делать? – спросила она, словно он был командиром их маленькой группы и она полагалась на его ум и энергию.

– Давай сначала высмотрим, где ходит патруль. Тише... Как будто идет?

Вдалеке на междупутье, сверкнул луч карманного фонаря. Он покачался и тут же исчез. Немного погодя фонарь снова зажегся, но теперь уже гораздо ближе. Свет промелькнул между платформами, и тут же до них донеслись приглушенные голоса.

– Подожди, сейчас вернусь, – шепнул Миша, пригнулся и быстро побежал в ту сторону, где стояли платформы.

У Лены упало сердце. «Что он делает, сумасшедший?» – подумала она.

Через несколько секунд Миша вынырнул из темноты.

– Там немцы, – прошептал он. – Какой-то начальник. Я не разобрал всего, что он говорил, но мне кажется, сейчас должно что-то произойти!

– Почему? – спросила Лена, ощущая на своем лице теплоту его дыхания.

– Начальник все время повторял: быстрее, быстрее!

– Что же делать?

– Подождем!

– А если они угонят состав?

– Пока никаких признаков. Даже маневровый паровоз увели...

Вдруг, прежде чем Лена успела что-либо понять, он обхватил ее рукой за плечи, толкнул на землю и сам распластался рядом. Тут же она услышала скрипучие шаги и тихое бряцание оружия. Острый луч ручного фонарика прочертил стену, возле которой они только что стояли, повис на мгновение над их головами, а затем метнулся в сторону.

Немецкие солдаты, переговариваясь между собой, прошли мимо.

– Пошли, – проговорил Миша, когда их шаги затихли. – Нам больше здесь делать нечего.

– Ты понял, что они говорили?

– Да. Эшелон набит военнопленными. Скоро их погонят на баржи.

Они обогнули стену и вышли на дорогу. Здесь уже действовали портовые пропуска, и можно было больше не бояться.

Вдруг Лена остановилась.

– Миша! Они будут грузить пленных на баржи сегодня?

– Да, как я понял, примерно через час.

– Как по-твоему, сколько может быть в этом эшелоне человек?

– Больше тысячи!

– А почему его так усиленно охраняют?

– Наверно, это пленные, работавшие где-то на секретном строительстве. Немцы стараются их изолировать...

– Боятся, что они передадут сведения?

– Конечно!..

Издалека донесся приглушенный расстоянием рокот бомбежки. На горизонте метались бледные лучи прожекторов; с земли поднимался красноватый пунктир трассирующих пуль и таял во мгле.

– Где-то в Люсдорфе бомбят, – сказала Лена.

– Нет, дальше, километрах в двадцати.

Несколько минут они шли молча. Миша почувствовал, что Лена чем-то встревожена.

– Что с тобой? – спросил он.

– Как по-твоему, сколько сейчас времени? – не отвечая на вопрос, спросила Лена.

– Примерно половина двенадцатого.

– Можно успеть, – с облегчением сказала она.

– Что успеть?

– Миша, ведь они погрузят пленных на баржи, которые на рассвете уйдут с караваном?

– Да, так я понял.

– А караван направится в сторону фронта?

– Ты хочешь сказать, что они потопят баржи?..

– Конечно! Зачем бы им пересаживать из вагонов тысячу человек на баржи и везти их в обратном направлении, туда, где сейчас идут тяжелые бои?..

– Ты, наверно, права...

– И мы потопим их собственными руками! Наши летчики станут бомбить баржи!

– На баржах нет зениток – чудная мишень для летчиков!.. Немцы наверняка на это рассчитывают. Надо предупредить, чтобы баржи не бомбили...

– Это еще не все, – сказала Лена. – Если самолеты запоздают, то, приближаясь к порту, немцы сами потопят баржи...

– Как же быть? Пока мы тут разговариваем, Надя связывается со штабом... Я пойду!

Теперь до причала, где и ночью не приостанавливалась погрузка, было каких-нибудь двести метров. На одиннадцатом в ночную смену работает бригада Марии Афанасьевны. Появление Лены не вызовет ее недоумения. Лена скажет, что работает в ночную смену.

Дойдя до того места, где Миша должен был свернуть на дорогу, ведущую в город, они остановились.

– Будь осторожен, Мишенька!..

Миша махнул на прощание рукой, и его тонкая фигура быстро утонула во тьме. Лена постояла немного, прислушиваясь к его удаляющимся шагам, а потом медленно направилась к причалу.

Куда она идет?.. Зачем?.. Эта мысль внезапно ударила ее, словно хлыстом... Почему она отпустила Мишу одного?

Для того чтобы быстрым шагом дойти от порта до ее дома, нужно всего двадцать пять минут. Но это днем. А ночью?.. Улицы пустынны, и ежеминутно из-за угла может появиться патруль...

Но имеют ли право рисковать сразу двое? «Без истерики, Ленка, без истерики!» – строго останавливала она себя. Но тут же вновь начинала мучиться сомнениями. Сама не пошла, подставила парня. Испугалась!..

Почти дойдя до причала, метнулась назад, в темноту. Долго бежала между нагромождениями ящиков и ржавого железа.

Лена быстро пошла к выходу из порта. Но она опоздала. Ворота были оцеплены. Получен приказ: до утра из порта никого не выпускать. Хотят, очевидно, сохранить в полной тайне час выхода каравана в открытое море.

С тяжелым сердцем Лена побрела на причал. Она сказала Марии Афанасьевне, что хочет работать. В ответ та только удивленно повела бровями, ничего не сказала.

У Нади в это время тоже были большие волнения. В двенадцать ночи она вызвала штаб. Конечно, ворвалась в чье-то расписание, но ее оправдывало то, что необходимо было срочно передать важное сообщение.

Штабной радист откликнулся быстро. Но в Надином передатчике стало быстро падать напряжение. Истощенные батареи отдавали последнюю энергию, и ей пришлось подключить еще одну, тоже старую, чтобы как-то выйти из затруднения.

И вдруг в дверь постучали. Сначала осторожно, потом сильнее.

Надя едва успела передать «квитанцию». С быстротой молнии она свернула рацию, завязала голову полотенцем и отперла дверь.

– Миша! Так поздно!..

Он стоял перед ней с потемневшим, исцарапанным лицом. Воротник его пальто был порван.

– За тобой гонятся?

– Нет, все в порядке. Просто немного не повезло. Неудачно перепрыгнул через ограду сквера. У тебя уже была передача?

– Была! Почему ты волнуешься?

Он тяжело опустился на стул.

– Плохие новости, Надя... Тебе надо немедленно связаться со штабом.

Миша рассказал все, что они с Леной узнали. Надя развела руками:

– Ничего не могу сделать!..

– Что ты, Надя! Там же люди погибнут! Тысяча человек!

– У меня энергии осталось очень мало. А мы еще не ответили на многие задания...

– Надя, ты понимаешь или нет? – он схватил ее за руку. – Завтра наши начнут бомбить караван. И первыми потопят незащищенные баржи. Чтобы передать тебе это, мы с Леной рисковали жизнью... Когда я бежал сюда, по мне стреляли... Подумай о своей, о нашей общей ответственности! Меня послала Лена, и я говорю от ее имени!.. А батареи, клянусь, достану!..

– Хорошо! Но если меня сегодня немцы не запеленгуют, я буду считать, что родилась во второй раз.

Глава восьмая
ОТЗВУКИ ДАЛЬНЕЙ КАНОНАДЫ

Одессу начало лихорадить. По многим признакам чувствовалось, что завоеватели города проявляют нервозность.

С двадцатого января в городе ввели осадное положение. Прибыло много войск. На перекрестках улиц и на берегу, в дотах и дзотах устанавливали орудия и пулеметы. Участились столкновения между немецкими и румынскими солдатами. Газеты печатали объявления о срочной продаже гостиниц и ресторанов.

Каждый день, каждую ночь шли облавы, аресты, повальные обыски, расстрелы...

В то же время могучие тайные силы противодействия врагу стали повсюду решительнее и активнее. В порту участились аварии. Поезда с грузом то и дело наталкивались на составы порожняка или принимались на занятые пути. У грузовых машин лопались проколотые кем-то покрышки. Происходили диверсии и на судоремонтном заводе. Казалось, вся Одесса стала фронтом незримой войны.

Из дома в дом ползли слухи о том, что с моря ожидается десант советских войск...

Всякий раз, когда Лена возвращалась из порта, она медленно шла по шумной Дерибасовской.

Еще недавно казалось, Дерибасовская забыла о войне. Да и называлась она улицей Антонеску. Женщины в ярких шелках, с длинными завитыми волосами обходили магазины, а за ними тащились денщики с корзинами для покупок. Сегодня эти женщины, растеряв надменность, сами таскают в порту по трапам кораблей свои чемоданы. Сколько раз за последние десятилетия над Одессой нависало слово «эвакуация»?.. И опять оно мечется по улицам.

Два офицера в форме цвета хаки и в фуражках с очень широкой тульей, придающих им опереточно-горделивый вид, неистово стучатся в закрытые двери ресторана «Черная кошка». Швейцар с обмякшей бородой, приоткрыв дверь, кричит:

– Господа! Ресторан закрыт!.. Эвакуация!..

Дойдя до конца Дерибасовской, Лена остановилась. На круглой тумбе рядом с порванной афишей, извещавшей, что в театре Василия Вронского состоится премьера – бенефис артиста Николая Сергеевича Фалеева, комедия-фарс «Ни минуты спокойствия», – косо наклеена напечатанная на грубой оберточной бумаге военная сводка немецкого командования, извещающая о новых победах. Но никто не останавливается. Пожар в нефтегавани, полыхавший всю ночь, взрывы цистерн с бензином, как артиллерийская канонада, не давали городу уснуть.

И все же Одесса оставалась прекрасной. Платаны с черными узловатыми ветвями, казалось, широко раскинули руки и глубоко вдыхают теплый морской ветер. Скоро на город обрушится первый весенний дождь. И тогда уже совсем близко лето...

Лена вернулась домой как раз вовремя. Надя уже снова тщательно заперла дверь и молча принялась за работу.

Отойдя к окну, Лена выглянула на улицу – все спокойно – и, присев на подоконник рядом с фикусом, стала терпеливо ждать.

Когда Надя занята делом, ее лучше не тронь – взорвется, как петарда.

И все же Лена нетерпеливо спросила:

– Ну, что там? Что происходит?

– Иди, послушай...

Ее сразу оглушила бешеная истерия войны, и тишина комнаты мгновенно потеряла свое очарование. На всех мыслимых регистрах, начиная от пронзительно-тонкого, свистят, стучат, гудят морзянки, слышны голоса. На мгновение возник звук скрипки, и тут же на него, как на чужака, яростно набросились всевозможные свисты и хрипы. Удивительно, как Надя умудряется разыскать штабную рацию в этом хаосе.

– Появились три новые немецкие рации! – сказала Надя.

Лена сняла наушники и снова отошла к окну. Надя стала укладывать передатчик.

– Как по-твоему, далеко от города?

– Нет, где-то совсем близко. Это для нас счастье, Ленка!

– Почему?

– Да потому, что в городе часто меняются рации. Пеленгаторы не успевают следить за всеми. Будь одни и те же, нас давно бы засекли.

– Ткачевич! – вдруг воскликнула Лена. – Переходит улицу! Торопится!..

Через минуту Ткачевич, обросший светлой щетиной, вошел в комнату, устало опустился на стул.

– В этом доме стакан воды получить можно?

Пока он пил большими жадными глотками, Лена рассматривала его лицо. Да, за эти дни ему сильно досталось. Он осунулся, щеки ввалились, глаза щурились, как у человека, который изо всех сил борется с одолевающим его сном.

– Где Миша? – вдруг спросил Ткачевич. – Ищу с самого утра...

– А что случилось?

– Прибыл Натушар!

– Кто он?

– Кто? – повторил Ткачевич, удивленно взглянув на Лену. – Натушар – это крупный, я бы сказал, крупнейший немецкий специалист по эвакуации. Если ему удастся, то разберет по кирпичикам даже оперный театр и вывезет. И все же это не главная новость... Дай еще воды!..

Он снова осушил стакан. Сняв наушники, Надя прислушивалась к разговору.

– Попеску смещен! – проговорил Ткачевич и помолчал, как бы обдумывая это обстоятельство. – Вместо него назначен зондерфюрер доктор Петри. И я тоже пошел на повышение, – усмехнулся он. – Мои заслуги оценены, и Петри буквально час назад назначил меня ответственным за порт. Вы понимаете, что это значит?.. Я должен помогать им грузить ворованное...

– А как же быть? – спросила Лена. Она понимала, как ему сейчас трудно, но знала: если немцы заметят, что он саботирует, то немедленно его расстреляют.

Он сидел, привалившись к спинке стула и дремотно прикрыв глаза, думая о чем-то своем. Как он изменился с тех пор, когда она впервые увидела его в порту! Почему он тогда помог? Многие не любили его за резкость и нелюдимость. Он и сам, казалось, делал все, чтобы его считали продавшимся немцам. А потом этот откровенный разговор с Мишей... И с нею!

– Сегодня с утра в порту начались странные события, – сказал Ткачевич как бы без связи с предыдущим, – Натушар и доктор Петри заперлись в кабинете и два часа совещались с обер-лейтенантом Крейнцем.

– Крейнц? – опять спросила Лена. Она уже знала почти всех немцев, работавших в управлении порта, но эта фамилия была ей не знакома.

– Он, командир команды подрывников, прибыл всего несколько дней тому назад... И мне думается, тут прямая связь с тем, что в порт пригнали несколько сотен военнопленных... Их разместили в помещениях склада. Охрана не выпускает их даже на прогулку. Но я тоже кое о чем подумал... Натушар и Петри не умеют говорить по-русски. Им нужен переводчик. И я подыскал им надежного человека.

– Мишу!

И хотя минута была очень напряженной, они засмеялись...

Ждать Мишу пришлось довольно долго. Он пришел лишь к вечеру, измотанный не менее, чем Ткачевич.

Ткачевич забрал его с собой и повел в порт представлять новому начальству.

С утра до позднего вечера Миша сопровождал Натушара и Петри, которые метались по порту, наводя порядок. У всех причалов стояли корабли, танкеры, баржи. В них грузили автомашины, станки, хлеб – все, что было в портовых складах.

Несколько раз Миша видел Крейнца. Но как только обер-лейтенант появлялся, Натушар и Петри отходили в сторону и тихо совещались с ним, тщательно следя за тем, чтобы до переводчика не донеслось ни одного слова.

А между тем Крейнц руководил военнопленными, которые в разных местах порта под наблюдением немецких моряков рыли лопатами глубокие ямы.

Для чего эти ямы предназначались, трудно было понять. Может быть, доты? Нет, слишком узки. Да к тому же многие из них рылись в местах, не дававших возможности для обзора местности. Может быть, немцы хотят закопать какое-то ценное имущество? Глупо! Они же понимают, что после их ухода все ямы будут обнаружены и вскрыты.

Миша заметил, что Крейнц тщательно изолирует одну группу рабочих от другой. Кроме того, он увидел в руках у обер-лейтенанта план порта с какими-то отметками.

Прошло еще два дня, и пленных заставили рыть траншеи, соединяющие ямы между собой. Нет, для ходов сообщения эти канавы явно не годились. Они тянулись вдоль линии причалов, от одной ямы к другой, иногда ответвляясь к складам, но глубина их не превышала тридцати сантиметров, а ширина – сорока.

И вот однажды помог случай. Миша оказался около двадцатого причала, где Крейнц что-то тихо и долго объяснял Петри, показывая пальцем на разные участки порта. Тот, очевидно, или не все понимал, или с чем-то не был согласен. Тогда Крейнц вынул из сумки карту порта, опустился на колено и расстелил ее на земле, придерживая края руками, чтобы не вырвал ветер.

Миша незаметно приблизился к доктору Петри и заглянул через его плечо. Одного взгляда было достаточно, чтобы ему все сразу стало понятным.

Как трудно оставаться спокойным, когда вдруг обрушивается страшная беда и ты пока бессилен что-либо изменить! К тому же нужно оставаться самим собой, с равнодушным видом смотреть и слушать, как два врага деловито обсуждают страшный план.

Миша едва дождался минуты, когда Петри отправился пообедать. Два часа теперь были в его распоряжении.

Ткачевич оказался на месте в своем кабинете. Взглянув в лицо Миши, Ткачевич молча поднялся, вышел из-за стола и наглухо прикрыл дверь.

– Садись. Рассказывай.

Но Миша остался стоять.

– Они хотят взорвать порт, – тихо проговорил он.

– Так. Значит, в ямы будет заложен тол?

– Да!.. И все бункера соединят проводами в одну систему.

Ткачевич хмуро усмехнулся.

– Удобно! Одно нажатие рубильника – и все летит к черту!.. А где строят пульт?

– Этого я не смог рассмотреть. Петри заслонил карту спиной.

Ткачевич опустился на стул, придвинул к себе листок бумаги и, подумав, стал чертить план порта.

– И еще я заметил зеленый крестик, – сказал Миша, – но почему-то он поставлен в море далеко от берега.

Они понимали, что теперь все зависит от их мужества. Лене появляться в порту опасно. Ее могут, как это теперь часто происходит, силой посадить на один из отходящих кораблей. Каждый день из порта вывозили от пяти до пятнадцати тысяч человек. Одновременно эвакуировались и войска. Для них уже не хватало кораблей, и в конце концов Натушар и Петри были вынуждены подавать баржи и для солдат.

Прошло еще два дня. Убрав из порта всех пленных, Крейнц приступил к минированию. В ямы, а их было вырыто шестьсот семьдесят – на расстоянии от первого до последнего причала с интервалами в десять метров – закладывали по три ящика тола, каждый весом в семьдесят пять килограммов. По дну каждой траншеи электрики прокладывали два провода: один в изоляции, другой оголенный. Все ямы, таким образом, соединялись между собой в единую систему. К ней подключались другие провода, которые шли от складов, где штабелями лежали снаряды и авиабомбы. Рядом с ними для усиления взрыва поставили бочки с взрывчаткой и бензином.

Мише и Ткачевичу повезло. Доктор Петри приказал выдать им, как своим ближайшим помощникам, аусвайсы – удостоверения для беспрепятственного прохода в порт, который теперь охранялся морской полицией, жандармерией и секретными агентами.

И, несмотря на охрану, диверсии не прекращались.

Вдвоем с Ткачевичем они облазили все причалы, заглянули во все уголки порта в поисках блиндажа с пультом взрыва. Несмотря на то, что канавы были тщательно зарыты и во многих местах даже покрыты цементом, заметить, где спрятаны провода, оказалось нетрудным. Но вот куда они ведут? Где замыкаются?..

Только вечером Миша вдруг заметил часового у землянки, вырытой у основания Карантинного мола. Пригляделся. Так и есть: полоса недавно взрыхленной земли ведет прямо туда.

Выслушав Мишу, Ткачевич долго рассматривал свой самодельный чертеж и, наконец, согласился. Да, скорее всего в этом блиндаже установлен рубильник. Но и Ткачевич тоже не терял времени зря. Ему удалось раскрыть тайну зеленого крестика на карте: от распределительного щита выведен длинный провод в море и присоединен к рубильнику на поплавке. Если не удастся взорвать порт из блиндажа, с последнего отошедшего корабля сюда спустят сапера.

К вечеру двадцать девятого марта подготовка порта к взрыву была полностью закончена.

В тот же вечер Лена собрала группу.

Вооружившись карандашом, Ткачевич подсчитал, сколько примерно тонн взрывчатки заложено в порту.

– Не меньше чем сто семьдесят – сто восемьдесят тысяч килограммов... Вы понимаете, что это значит?!

В комнате наступило молчание, словно все одновременно услышали оглушительный взрыв. Они и раньше понимали, что от порта ничего не останется, но не представляли, какая страшная катастрофа нависла над всей Одессой.

Ткачевич густо подчеркнул цифру карандашом.

– Если Петри удастся сразу взорвать всю систему, то к черту полетит не только порт. От сотрясения почвы будет разрушен прилегающий к порту район, все здания на Приморском бульваре и даже театр...

– Что можно сделать? – спросила Лена.

– Надо нарушить систему!

Лена не отрываясь смотрела на зловещую цифру. Она понимала, как неимоверно сложно осуществить то, что предлагал Ткачевич. Ведь она своими глазами видела бункера и траншеи.

– Как же это сделать? – спросила она.

Ткачевичу, однако, эта проблема не казалась безвыходной. В той истинно немецкой тщательности, с которой вся система была замаскирована, таились большие возможности. Крейнц зарыл провода, считая, что этим самым он сможет уберечь их от возможных диверсий. Нельзя отрицать, что в этом расчете есть здравый смысл. Однако вряд ли можно заметить обрывы проводов, если, несмотря на бдительную охрану, кому-то удастся повредить их. Определить же, где пролегают траншеи, даже ночью, при слабом свете фонарика, не так уж сложно: они покрыты свежей землей.

Миша настоял на том, чтобы Лена больше на работу в порт не ходила. Петри приказал составить списки грузчиков, указав их домашние адреса, для того чтобы насильно посадить их на корабли и вывезти из Одессы.