Текст книги "Приключения 1969"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

– Да, это так. Мы затребовали их давно и ждем со дня на день.

– Подумать только, что вам приходится зря кормить столько преступников! – вздохнула мать.

– Не зря! Вовсе не зря! – усмехнулся эсэсовец. – Для них найдется работа. Уже построен подземный военный завод, о котором, очевидно, вы знаете... Там мы будем изготовлять наше победоносное секретное оружие, и работающим на конвейере не придется жаловаться на излишек свободного времени.

Вейснер еще шире улыбнулся и выпил рюмку коньяку.

– Надеюсь, этот завод находится не в нашем районе, – озабоченно сказала Лилия. – Я ужасно боюсь русских самолетов.

– Кому придет в голову бомбить рынок в Задвинье? – прищурившись, спросил Вейснер и наклонился над столом. – Вы представляете, обыкновенный рынок, существовавший еще до войны, торговые ряды с капустой и огурцами, а под ними... О, эта идея принадлежит мне!

Он поднял палец, затем снова наполнил рюмку.

Больше Янис не стал слушать. Он вбежал в подъезд и без сил опустился на ступеньку. Ему стало холодно и тоскливо. Он почувствовал себя так, словно все его друзья и близкие умерли и он остался один на опустевшей земле. Глаза наполнились слезами, и он понял, что до сих пор еще не верил до конца в предательство матери, хотя и согласился выполнить задание. Где-то в глубине мозга теплилась надежда, что все это окажется недоразумением. Но теперь надежда погасла.

Янис плакал и пытался найти объяснение случившемуся, но не находил, и от этого его горе становилось еще безутешнее. Он вспомнил, как гулял с матерью по лесу и она учила его различать цветы и травы. Перед глазами снова и снова мелькало ее доброе, просветленное лицо, в ушах звучал родной голос, и глупое сердце не хотело поверить в то, что стало явным и несомненным...

Через некоторое время во дворе появился Вейснер и, брезгливо обходя лужи, направился к воротам.

Подождав немного, Янис покинул подъезд и остановился перед домом, в котором прошло его детство. Он почувствовал, что спокоен и тверд как камень. И тогда он постучал.

Раздались быстрые шаги. Прозвучал встревоженный голос:

– Кто там?

– Это я, мама.

Дверь распахнулась. Лилия стояла в коридоре в шубке и в меховой шапочке. Видно, собралась к своему «хозяину» оберштурмбаннфюреру Ланге.

– Ты! – сказала она, нахмурившись. – Но я ведь просила тебя...

– Важное дело! – перебил Янис и прошел мимо нее в комнату. Со стола было уже убрано.

Мать пытливо взглянула на сына. Видно, в его тоне ей послышалось что-то необычное. Янис подумал, что должен еще крепче держать себя в руках, если хочет выиграть предстоящий поединок.

Он сказал все, чему научила его Мария. Глаза Лилии сперва расширились от изумления, затем стали чужими, и в них мелькнуло недоверие. «Так я и знал!» – подумал Янис. Но сдаваться было нельзя, и он, сжавшись, как пружина, приготовился спокойно и беспечно отвечать на любые вопросы, которые могли быть ему заданы.

– Как же так? – спросила мать. – Ты сам недавно говорил, что ты комсомолец, хотел бороться с фашистами, а сейчас просишь найти для тебя тепленькое местечко! Но ведь это ты убежал из концлагеря. Люди не меняются так за неделю. Будет лучше, если ты скажешь мне правду. Скажи мне правду, сынок!

Глаза ее приблизились к Янису, и он зажмурился, потому что ему захотелось поверить и рассказать ей обо всем. Но это означало бы предать Марию и подпольную группу.

– Я удивлен, что тебе это непонятно, – пожал плечами он. – Ты должна знать, как изменяются сейчас многие. Их заставляет изменяться жизнь и еще пример близких людей.

– Что ты имеешь в виду?

– Прошла всего одна неделя, зато каждый день был равен целому году, – вздохнул он. – Я своими глазами увидел, как сильны немцы. Но главное даже не это. Знаешь, кто меня заставил взяться за ум? Ты!

– Я?

– Да, ты. Я решил узнать, где ты работаешь, и узнал!

– Вот как! – тихо сказала Лилия.

– Представь себе! Понимаешь, мне было это важно. Я узнал, что ты работаешь переводчицей у начальника гестапо Ланге. Сначала я тебя осудил, а потом понял, что ты права. Ты всегда поступала правильно. Я с детства к этому привык. И я решил, как прежде, довериться твоему разуму и опыту. Теперь ты поняла?

– Да, – ответила мать. Она подошла к зеркалу и стала переставлять там флакончики. Янис заметил, что руки ее дрожат.

– Так ты найдешь для меня хорошую должность? – спросил он. – Я ведь тоже знаю немецкий язык. Конечно, не так хорошо, как ты. Тебе повезло, ты выросла в деревне на баронских землях, где все жители с пеленок владеют немецким. Мне будет труднее, но я постараюсь. Только ты мне немного помоги... А теперь я, пожалуй, пойду.

– Подожди, – сказала Лилия. – Поужинай по крайней мере. У тебя синяки под глазами.

– А коньяк? – не удержавшись, едко спросил Янис. – Коньяка у тебя не найдется? Наверно, осталось что-нибудь в той бутылке, из которой пил твой глубокоуважаемый гость господин Вейснер? Необыкновенно интеллигентный и гуманный человек. Я с ним имел счастье познакомиться в Саласпилсе!

Лилия быстро взглянула на него. Янис был уверен, что окончательно сразит ее этой репликой, совершенно позабыв в эту секунду, что в его задачу вовсе не входило высказывать ей свое презрение. Но, к его удивлению, лицо матери прояснилось. Она задумалась, поглядывая на него исподлобья, затем улыбнулась и вновь стала спокойной, как всегда. А в ее глазах вдруг промелькнуло даже нечто вроде радости, что уже совершенно поставило Яниса в тупик.

– Да, коньяк остался, – как ни в чем не бывало ответила Лилия. – Теперь я поняла, что ты действительно очень изменился. Это мне нравится. Я в тебе не ошиблась.

– Значит, ты мне поможешь? – хмуро спросил сбитый с толку Янис.

– Нет, – покачала Лилия головой. – Раз уж ты узнал, где я служу, то тебе ясно, что мне нельзя подвергать себя опасности, устраивая на работу бежавшего из лагеря военнопленного. Но мы будем встречаться, и я согласна давать то, что требуется для приятной жизни: деньги и продукты. Ты всегда сможешь получить у меня все, что тебе понадобится. Понимаешь? Все! Ты доволен?

Яну показалось, что Лилия что-то не договаривает. Губы ее улыбались, а глаза были непривычно серьезными. Но он не стал задумываться над ее тоном. Он выполнил задание: завоевал ее доверие и получил возможность выведывать важные для организации сведения. Что ж, он действительно был доволен!

– Приходи по понедельникам обедать в ресторан «Фокстротдилле», – сказала Лилия. – Там мы сможем видеться. Вот двести марок. Купи костюм, рубашку и галстук. В этот ресторан пускают только приличных господ.

– Спасибо. А теперь мне пора, – ответил Янис, взяв деньги и вместо удовлетворения испытав вдруг мучительную тоску.

Дней через десять рано утром на Ригу совершили налет советские бомбардировщики. Янис проснулся у себя дома от взрывов и босой подбежал к окну. За Даугавой поднимался к небу столб черного дыма, где-то били зенитки, а на невообразимой высоте сверкали в лучах только что взошедшего солнца ослепительные точки самолетов. Янис жадно смотрел на них и страстно желал удачи советским летчикам.

По пути на работу он не увидел развалин. Целы остались и «Вайрогс», и железнодорожная станция, и мосты. Но недалеко от Даугавы обширный пустырь, где находился рынок, был оцеплен эсэсовцами, шуцманами и полицейскими. Там что-то дымилось, трещало и глухо взрывалось. Удушливый желтый дым заползал в переулки. Но что могло взрываться на рынке? Янис пожал плечами и вздохнул. Ему было обидно, что летчики промазали и сбросили бомбы на никому не нужный пустырь.

В этот день была назначена встреча с Марией. Янис рассказал ей о разговоре с матерью и о принятом ею решении. Мария похвалила его за удачное начало и попросила быть очень осторожным и следить за каждым своим словом. Настроение у нее было радостным. Они гуляли в густом парке, окружавшем госпиталь. Присев на скамью, Мария наклонилась к Янису и шепотом сообщила, что советские бомбардировщики разбомбили секретный военный завод, выстроенный фашистами под рынком. Они вот-вот должны были пустить его в ход, а теперь там огромная воронка глубиной в несколько десятков метров. И ведь как точно рассчитало командование Красной Армии: на подземный завод еще не успели привезти заключенных, и в цехах находились только немцы.

– Отлично поработала наша разведка! – восхищенно сказал Янис, и Мария согласилась с ним.

Они условились, что он будет приходить к ней как можно реже и лишь в тех случаях, когда потребуется передать важную новость.

Но никаких новостей долго не было.

Первая встреча с Лилией в «Фокстротдилле» окончилась быстро. Мать подсела к Яну за столик, выпила чашку кофе и, оставив на стуле перевязанный бечевкой пакет, ушла. В пакете оказались консервы, масло и триста марок.

В другой раз мать не спешила, и Янис решил завести разговор об ее работе:

– Наверно, господин Ланге очень строгий?

– О да! Его все боятся, но со мной он обходится вежливо, а иногда даже доверяет серьезные поручения.

– Какие?

– Ничего интересного, – ответила Лилия и, посмотрев в глаза сыну, прибавила: – Когда будет что-нибудь интересное, я тебе расскажу.

Снова Янису показалось, что она недоговаривает, а после того, как Лилия ушла, ему внезапно на мгновенье стало страшно: показалось, что она видит его насквозь и играет с ним, как кошка с мышью. Но он вспомнил ее ласковые глаза и выбросил эту мысль.

Однако за целый месяц Янису не удалось ничего у нее выведать. Во всяком случае, ничего такого, о чем стоило бы рассказать Марии.

Девушка попросила его быть настойчивее:

– Возможно, твоя мать знает, где немцы хранят бумагу, на которой они печатают свой грязный листок «Тевию». Бумага необходима нам для подпольной газеты.

Встретившись с Лилией, Янис решил заказать вина. Он рассчитывал, что мать будет разговорчивее. Лилия согласилась с ним выпить.

– Только я предпочитаю коньяк, – сказала она, слегка улыбаясь.

Официант принес графинчик с золотистой жидкостью. Лилия, рассеянно глядя в окно, медленно осушила две рюмки, и Ян осторожно приступил к разговору.

– Я хотел написать письмо приятелю, но не нашел ни в одном магазине бумаги, – небрежно сказал он. – Наверно, вся бумага уходит на выпуск разных газет. Интересно, где немцы ее берут? Им специально привозят из Германии?

Лилия посмотрела сквозь рюмку в окно. Там шел дождь.

– Наверно, привозят, – ответила она равнодушно. – Подвал «Тевии» битком набит рулонами.

Сердце у Яниса забилось сильнее. Вот он и выполнил свое первое задание!

Через две недели среди бела дня в помещении газеты «Тевия» взорвалась бомба. На улице столпились солдаты и эсэсовцы. Пожарные тушили огонь. Тем временем во двор въехал грузовик, и три человека быстро выкатили из заполненного дымом подвала несколько рулонов. На них никто не обратил внимания...

Хозяин велосипедной мастерской часто болел и постепенно доверил Янису договариваться с клиентами, принимать заказы и вообще вести все дела. Это было на руку юноше. Он мог когда угодно уходить с работы.

Встретившись с Лилией, Янис театральным шепотом рассказал ей о взрыве в редакции «Тевии». Эта новость была уже известна всей Риге. Никто не уполномочивал его говорить с матерью на эту тему, но он вошел во вкус игры, с удовольствием пил коньяк, без прежней опаски разглядывал сидевших за столиками немцев. Сознание важности своей миссии возвышало его в собственных глазах, и у него иногда возникало совершенно мальчишеское желание намекнуть о своей роли Лилии. Зная, что она работает в гестапо, он по-прежнему в глубине души не видел в ней врага. Любовь к матери не погасла. Янису только казалось, что он видится с ней для пользы дела. В действительности он скучал и всегда с нетерпением ожидал понедельника.

...Осенью 1943 года Лилия как-то мельком проговорилась, что через несколько дней на Домской площади состоится «митинг» жителей Риги. Жители должны будут принять резолюцию, осуждающую решение московского совещания министров иностранных дел союзных держав, в котором говорилось, что Латвия после войны должна остаться в составе Советского Союза.

– Немцы хотят, чтобы рижане «потребовали» присоединения Латвии к великой Германии, – сказала мать. – На площади уже строят трибуну. Ты в этот день, пожалуйста, не выходи из дому, а то еще попадешь в облаву.

Мария разволновалась, услышав новость. Она сразу поспешила к Петеру Зутису, командиру их группы.

...13 ноября рано утром под трибуной на Домской площади раздался взрыв. Доски взлетели на воздух. Толпа, согнанная шуцманами, раздалась в разные стороны. Только случайно не погибли гестаповские генералы и сам рейхскомиссар «Остланда» Лозе. Они опоздали и приехали на площадь через пять минут после взрыва. «Митинг» был сорван. Он так и не состоялся.

...Опять наступила весна. Мостовые обледенели, и прозрачные ручьи, звонко журча, торжествующе бежали по улицам. В ледяной изменчивой воде играли солнечные лучи. Багровое солнце то пряталось за серыми массами облаков, то вдруг на мгновение заливало Ригу щедрым потоком золота, словно специально для того, чтобы людям было о чем погоревать, когда снова зарядит нудный, мелкий дождь.

У Скроманиса был радиоприемник, и он перепечатывал на машинке сводки Советского Информбюро. Войска маршала Соколовского перешли границу Латвии и двигались с боями по побережью Балтийского моря. Ежедневно в Риге пылали пожары. Сгорел склад боеприпасов возле вокзала, неизвестные люди вскрыли вагоны с антикварными вещами, награбленными фашистами и приготовленными к отправке в Германию, и спрятали ценности. Мария потребовала от Яниса регулярных сведений об отправке эшелонов с заводским оборудованием, войсками, отобранным у жителей добром. Среди подпольных групп был распространен приказ Центрального Комитета Коммунистической партии Латвии: не давать фашистам вывозить ценности, принадлежащие народу. Рабочие, рискуя жизнью, зарывали в землю станки и инструменты, а чертежи уничтожали. Участились аресты и расстрелы, но шуцманы ходили по улицам, боязливо озираясь по сторонам.

Янис попросил мать встречаться с ним почаще, объяснив это тем, что нуждается в ее советах в такое беспокойное время и боится долго оставаться в одиночестве. Ресторан «Фокстротдилле» закрылся, и им приходилось теперь назначать свидания в скверах, кинотеатрах и на вокзале. Приходить на улицу Пернавас Лилия категорически запретила.

Гитлеровцы нервничали. Хваленые дисциплина и порядок исчезли. По шоссе к Лиепае непрерывным потоком двигались танки, бронетранспортеры, легковые и грузовые машины. Солдаты с тревогой оглядывали молчаливый лес, обступавший пустынную дорогу. И где-нибудь на повороте асфальт вздымался дыбом, в прозрачном воздухе вырастал бледно-лиловый огненный столб, и груда дымящихся обломков падала на равнодушные сосны...

Мария рассказывала об этом Янису, а Янис со странным наслаждением передавал подробности Лилии и следил за выражением ее лица. Оно оставалось спокойным, но от Яниса не укрылось, что мать в последнее время постоянно напряжена и лишь с трудом сохраняет присущее ей хладнокровие.

Между ними установились непонятные отношения. Они не были откровенны, но как бы вступили в молчаливый заговор. Янис уже не старался казаться беззаботным болтуном. Он задавал вопросы напрямик, требовательно глядя матери в глаза. Любой бы на ее месте сообразил, что он ведет двойную жизнь, и ему самому хотелось, чтобы она об этом догадалась. Но Лилия по-прежнему не интересовалась его жизнью и охотно рассказывала обо всем, о чем он расспрашивал, если, конечно, располагала нужными сведениями. Янис объяснил такое ее поведение тем, что она, убедившись в неминуемом разгроме фашистов и подозревая о его связях с подпольщиками, пытается теперь хоть немного загладить свою страшную вину. Возможно, до нее, наконец, дошло, что она натворила. Во всяком случае, Янису хотелось бы так думать. Но это оставалось догадкой. Понять Лилию до конца он не мог. Будь его воля, он поговорил бы с ней откровенно. Он знал, что ничем бы не рисковал. Она могла работать где угодно, но никогда и ни при каких обстоятельствах не причинила бы вред ему и Марии. Он чувствовал это всем сердцем. Однако без разрешения Марии он не имел права заводить такой разговор, а Мария и слышать об этом не хотела. Она считала Лилию врагом и относилась к ней как к врагу.

Но чем же в таком случае можно было объяснить слова, сказанные матерью недавно в темном зале кинотеатра? Лилия пришла на свидание взволнованная.

– Люди радуются, что Красная Армия близко, однако забывают, что она еще не здесь! – глухо произнесла Лилия, глядя на экран. – Лозе и Ланге пока в Риге, и в подвалах гестапо каждую ночь расстреливают осужденных. На днях я рассказывала тебе об эшелоне с заводским оборудованием, приготовленным немцами к отправке. Позавчера какие-то люди попытались разобрать путь, но были арестованы. Их казнят, а эшелон отправят. Какой в этом толк?

– Почему ты спрашиваешь меня? – прошептал Янис.

– Потому что я хочу, чтобы ты знал о том, о чем уже знают многие. Эшелоны все равно не доходят до места назначения. Советские бомбардировщики и штурмовики встречают их в нужном месте и в нужное время. Сейчас не сорок первый год. Каждый должен делать свое дело, понимаешь? Нужно быть в этом деле настоящим специалистом, а значит, не лезть зря под пули и помнить, что живые нужнее, чем мертвые.

– Да мне-то наплевать на то, о чем ты говоришь! – буркнул встревоженный Янис. – Уж не думаешь ли ты, что я имею отношение к этим людям? Я не так глуп. Я живу для себя, точно так же, как и ты!

– Ты не глупый, – прошептала Лилия, и лицо ее приняло страдальческое выражение. – Ты только еще очень юный и неосторожный.

На улице он попросил ее встретиться с ним через два дня.

– Неужели тебе не хватает того, что я даю? – покачала она головой. – Жадность всегда приводит к несчастью.

– Я беру деньги и все остальное не для себя! – отрезал Ян, забыв, о чем только что говорил в зале кинотеатра, пытаясь убедить мать в своей непричастности к делам подпольщиков. Но она не заметила противоречия в его поведении. Она крепко обняла его, поцеловала долгим поцелуем в лоб, потерлась носом о его щеку и ушла не оборачиваясь.

...В тот же вечер он сказал Марии то, о чем не решался сообщить прежде:

– Знаешь, по-моему, мать догадывается, что я собираю сведения для подпольной организации.

– Тогда больше нельзя поддерживать с ней связь, – тотчас же ответила Мария. – Немедленно смени квартиру.

– Зачем?

– Она погубит тебя и нас.

– Ерунда! – махнул рукой Ян. – Я знаю, на что она способна, а на что нет. Кроме всего прочего, им всем сейчас не до нас.

Присутствовавший при разговоре Скроманис угрюмо заметил:

– А все-таки не ходи больше домой. Ночуй у меня.

– Да бросьте вы! – с досадой сказал Янис. – Пусть она стала кем угодно, но не забывайте же в конце концов, что она моя мать. Она меня родила и вырастила, а когда я умирал, вытащила из могилы! И если она давно догадывается, что я связан с подпольем, и все же продолжает давать сведения, значит, не собирается никого предавать. Она думает о будущем, вот что я вам скажу! Она не хуже нас понимает, что фашистов скоро выгонят.

Переглянувшись, Мария и Скроманис промолчали, а Янис отправился к своей старушке.

Ночью в дверь раздался осторожный стук. Вытащив из-под подушки пистолет, Ян подкрался к порогу и прислушался. До него донеслось прерывистое дыхание.

– Это ты, мама?! – удивленно сказал он и откинул крючок.

Лилия быстро вошла, сбросила шубку на стул и в изнеможении опустилась на кровать. Щеки ее ввалились.

– Что-нибудь случилось? – настороженно спросил Янис.

– Можно остаться у тебя до утра? Предстоит много работы, а я не спала уже две ночи. Я не хочу, чтобы меня снова вытаскивали из постели.

– Много работы? – переспросил Ян, – Наверно, они там упаковывают чемоданы?

– Еще нет, – ответила Лилия. – Они приготовились к операции, и, значит, утром следователям и переводчикам придется потрудиться.

У Яна пересохло в горле.

– А ты знаешь что-нибудь об этой операции?

– По-моему, тебя она не должна волновать. Если я правильно поняла твои слова, ты не так глуп, чтобы впутываться в подобные истории.

– Да, конечно, – нетерпеливо перебил он. – Мне просто интересно.

– Сегодня в четыре часа утра будут арестованы те, кто посылает людей разбирать железнодорожное полотно, – сказала Лилия. – Один из арестованных не выдержал пыток и назвал адреса. Ты мне постелешь на полу или возьмешь у хозяйки раскладушку?

– Мне нужно ненадолго уйти, – сказал Ян. – Ложись и спи.

– Только ты, пожалуйста, возвращайся, – тихо попросила мать, и голос ее дрогнул. – Будет глупо и ужасно, если с тобой что-нибудь случится этой ночью!

Он не услышал конца ее фразы. Он был уже на улице.

В темноте слышались какие-то шорохи и шаги. Рабочая окраина Риги уже не казалась вымершей после наступления темноты, как бывало год назад. Дворы и переулки жили своей таинственной жизнью.

Янис поспешил к Марии. Опасность угрожала ей одной из первых. Именно она руководила диверсионными группами в штабе подполья.

Через центр города Ян пробрался с трудом. По Адольф-Гитлерштрассе непрерывным потоком двигались крытые брезентом грузовики. Из-под брезента виднелись серые, усталые лица солдат.

Проникнув в парк, Янис с облегчением перевел дыхание, но тут ему пришло в голову, что он опоздал. С бьющимся сердцем он продрался сквозь кусты.

Двухэтажный домик возле больницы спал. Не светилось ни одно окно. Ян обошел дом кругом, постоял возле подъезда. Было тихо. Немцы еще не явились. Он взбежал по лестнице и открыл дверь своим ключом. Не зажигая света, подошел к Марии и нагнулся над ней, с нежностью вслушиваясь в ее ровное дыхание.

– Что такое? – испуганно села она, проснувшись.

– Вставай! – ответил Янис. – Сейчас они за тобой придут. Кто-то из арестованных назвал адреса членов штаба.

Мария молча принялась одеваться.

– Быстрее! – поторопил Ян, напряженно прислушиваясь. Ему показалось, что внизу хлопнула дверь.

– Тебе мать сказала? – спросила Мария.

– Она пришла ко мне ночевать. Ей не хотелось, чтобы ее вызывали сегодня на работу. Но все же я думаю, что она проговорилась не случайно.

– Мы разберемся, – ответила Мария. – Мы обязательно во всем разберемся. Я готова. Возьми под матрасом автомат. Мы пойдем к Скроманису, потом к Зутису.

В этот момент в дверь раздался громкий стук. Затрещали доски.

– Кончено! – прошептал Ян. – Выбирайся через окно. Я их задержу.

– Я тебя не оставлю, – ответила Мария. – Погибнем вместе.

– А Скроманис! – сказал Янис и подтолкнул ее к окну.

В дверь замолотили прикладами. Ян увидел черный силуэт Марии в сером квадрате окна.

Из двери вылетела доска. Янис бросился за шкаф и прошил стенку длинной очередью. На лестнице все стихло, но через мгновение пули в щепы разодрали дверь. На столе лопнула чашка. Янис лег на пол. В комнату ворвались эсэсовцы, веером пуская очереди из автоматов. Заплясали лучи карманных фонарей. Янис пристрелил двоих. Третий выскочил на лестницу и крикнул оттуда:

– Сдавайся! Бросаю гранату!

Сверкнул огонь, горячая волна воздуха ударила в лицо. Правая рука у Яна повисла. Автомат упал. «Эх, не оставил пулю для себя!» – с сожалением подумал Ян. Кто-то повернул выключатель. В багровом тумане появились эсэсовцы.

– Стреляйте! – крикнул Ян, но они завернули ему раненую руку за спину, и он потерял сознание от нечеловеческой боли.

Очнулся он в камере. Перед ним на полу стояла алюминиевая миска, наполненная каким-то варевом. Пошевелившись, Ян обнаружил, что рана в плече перевязана. Это было плохо. «Станут допрашивать!» – понял Янис. Он не ошибся. Спустя сутки дверь открылась, и рыжий надзиратель, выплюнув на пол сигарету, рявкнул:

– Встать!

Держась за стенку, Ян поднялся на ноги. Тюремщик долго вел его по узким коридорам, затем втолкнул в какую-то дверь и захлопнул ее сзади. От яркого света Янис отшатнулся и на мгновение закрыл глаза. Он ожидал, что попадет в кабинет следователя, и сияющая хрустальная люстра под высоким потолком поразила его. Он находился в огромном зале, в глубине которого виднелся полированный стол, похожий на гробницу. За столом сидел узкоплечий тощий человек с белым, как мука, испитым лицом и крохотными водянистыми глазками, окруженными синими кругами. «Ланге!» – сообразил Ян. Так вот, значит, кто им заинтересовался!

На кожаном диване сидели несколько офицеров, курили и с любопытством рассматривали его. Посреди зала прямо под люстрой стоял стул.

– Садитесь, – услышал Янис женский голос и, повернув голову, увидел мать. Она стояла у окна, закрытого бархатной портьерой. Ее высокая прическа, как всегда, была аккуратной, губы тщательно накрашены, ресницы вымазаны тушью. Яниса потрясло ее спокойное, безмятежное лицо. Хоть бы глазом она моргнула при виде его!

– Садитесь же! – повторила она по-латышски.

Ланге что-то отрывисто сказал ей. Янис понял только: «Пусть подумает». И еще: «Передайте ему». Остальные слова он не расслышал. В ушах у него гудело.

– Оберштурмбаннфюрер предлагает вам назвать преступников, которые являются членами так называемого подпольного городского комитета комсомола, – сказала Лилия громко. – Оберштурмбаннфюрер также предлагает вам иметь в виду, что если вы будете вести себя разумно, вам сохранят жизнь.

Янис опустил голову. Он знал, что ничего не скажет и что его убьют, но не боялся смерти, а, наоборот, с нетерпением ждал ее, ибо никакая смерть не могла сравниться с тем ужасом, который он сейчас испытывал, видя рядом с Ланге мать и слушая ее ровный голос. Горе и омерзение охватили его. Только теперь он до конца понял, что собой представляла ее работа в гестапо. В эту секунду мать умерла для него. Он стиснул зубы и решил, что они не услышат ни звука.

– Оберштурмбаннфюрер предупреждает вас, что вам все равно придется говорить, так как в этих стенах умеют развязывать языки, поэтому лучше подчиниться добровольно! – как сквозь вату донеслось до Яниса.

Он не хотел больше видеть мать и, чтобы как-нибудь случайно не встретиться с ней взглядом, поднял голову и уставился в стенку.

Ланге вскочил и крикнул что-то. Тотчас же Яниса схватили сзади за локти, повалили на паркетный пол и перевернули вниз лицом. На спину посыпались удары.

– Итак, вы назовете преступников? – спросила где-то рядом Лилия. Она стояла над ним и остекленевшими глазами смотрела в его окровавленное лицо.

Янис вдруг совершенно успокоился, и ему даже стало странно, что он мог только что испытывать боль, бояться истязаний и призывать смерть. Все это не имело значения. Он почувствовал, что переступил порог, за которым его уже не могли достать ни Ланге, ни эта чужая женщина с мертвыми глазами.

– Да, я назову преступников! – крикнул он. – Это вы и ваши продажные шлюхи, которых вы купили за тряпки, украденные у убитых! И все вы будете скоро повешены на Домской площади!

Он произнес это улыбаясь и глядя в упор на мать. Она не отвела взгляда и даже не побледнела от его слов, адресованных ей. Она шагнула к нему и жадно оглядела его всего с ног до головы, словно вбирая в себя. Губы ее шевельнулись, но тут Ланге тихо сказал:

– Расстрелять!

Это Янис понял без перевода. Эсэсовцы потащили его к двери. На пороге он оглянулся. Лилия стояла на том же месте и глядела ему вслед. Лицо ее расплывалось в тумане.

В коридоре Яна ударили головой о стенку, швырнули на пол и потащили куда-то, но он не ощущал боли. Он не ощущал больше ничего.

...Ей пришлось еще задержаться в кабинете оберштурмбаннфюрера Ланге. Она присутствовала при допросе некоего Зутиса, адрес которого был назван в числе других два дня назад. Чернобровый румяный Зутис, приятно и дружелюбно улыбаясь, объяснил Ланге, что его арест является печальным недоразумением, поскольку лично он вот уже полтора года не проживает по данному адресу, находится на казарменном положении, комнату же свою сдал за семьдесят три марки в месяц сапожнику Ковальскому, который, очевидно, и должен нести полную ответственность за все, что происходило в данной квартире. Тот же факт, что Ковальского не оказалось дома и местонахождение его неизвестно, Зутиса никак касаться не может, ибо арестовали его прямо в авторемонтной мастерской.

Лилия, переводя показания Зутиса, старалась сделать его выражения еще более мягкими, а доводы предельно логичными и неопровержимыми, но начальник гестапо слушал невнимательно. Похоже было, что его не очень интересовало, виноват на самом деле Зутис или нет.

Сидя за маленьким столиком, Лилия переводила и сразу стенографировала все, что произносил Зутис, хотя это, собственно, не входило в ее обязанности. Но Ланге именно потому и ценил свою переводчицу, что та обладала необычайным чутьем и на лету схватывала все, что могло принести пользу оберштурмбаннфюреру и возглавляемому им учреждению. На этот раз, однако, Ланге был необычно рассеян. Под утро ему надоело выслушивать излияния Зутиса, и он приказал его расстрелять, чтобы не возиться больше с этим запутанным делом о подпольной организации в районе Юглы.

– Вы свободны, господа, – сказал он офицерам, и те, подняв руки в нацистском приветствии, разошлись. Лилия, собрав протоколы допросов в папку, спрятала документы в несгораемый шкаф, поправила прическу и вопросительно повернулась к шефу.

– Я вам понадоблюсь еще, оберштурмбаннфюрер?

Ланге стоял у окна, задумчиво покусывая ногти.

– Да, – ответил он устало. – Через сорок восемь часов мы эвакуируемся. Об этом пока никто не должен знать, но вам я сообщаю, так как прошу организовать отбор и упаковку наиболее ценных и секретных документов из нашего архива, которые ни при каких обстоятельствах не должны попасть в руки врага.

– Понимаю, – сказала Лилия. – Я возьму картотеку и составлю перечень, а затем вы посмотрите его, оберштурмбаннфюрер. Когда прикажете этим заняться?

Ланге взглянул на часы и зевнул:

– До семи утра вы свободны. Отдохните и соберитесь с силами, так как с завтрашнего дня и до самого отъезда работы у вас будет много.

Кивнув, Лилия надела шапочку и шубку и вышла в ярко освещенный холл, откуда широкая лестница вела к выходу на улицу.

Спускаясь по лестнице, госпожа Калнынь встретилась с несколькими женщинами, шифровальщицами и машинистками, и с улыбкой перебросилась с ними вежливыми фразами.

На улице маячила фигура в черной шинели.

– А, это вы, господин Вейснер, – приветливо сказала Лилия. – Неужели вы ждали меня так долго?

– Выслушайте меня! – нетерпеливо сказал эсэсовец, схватив ее за руку. – Наступили решительные дни. Нужно действовать. Я понял, дорогая Лилия, что не могу без вас жить. Немногие беседы с вами убедили меня, что в вашем лице я смогу обрести преданную подругу, о которой всегда мечтал, но которую, увы, не встретил в своей юности. Через семь дней я уезжаю в Кенигсберг. Это большой секрет, но вы должны его узнать, потому что я предлагаю вам поехать со мной. Мы обвенчаемся, вдвоем переживем это ужасное время, а затем после войны создадим уютное семейное гнездо в каком-нибудь маленьком городке. Вы не откажете мне, дорогая Лилия?