Текст книги "Прогулки по Москве"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

По следам Мастера
Дмитрий Зубов

– А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?

– Всех, – ответил арестант, – злых людей нет на свете.

Вложенная в уста героя романа «Мастер и Маргарита», эта мысль не нова, и многие, я думаю, с готовностью подписались бы под ней. Но бессмертные строки Булгакова были написаны в России 30-х годов XX века и поэтому приобрели особый смысл. Среди арестов и доносов, когда его книги не печатали, а готовые к постановке спектакли снимали в последний момент, замысел и воплощение «Мастера и Маргариты» стали для Булгакова не просто актом писательского мужества, а чем-то гораздо большим… Впервые увидев свет лишь спустя двадцать шесть лет после написания, роман сразу же стал настольной книгой всех думающих, неравнодушных людей и остается нравственным ориентиром для многих поколений читателей.

Однажды прочитав роман, трудно выйти из под его обаяния. Особенно если живешь в Москве. Бывая на Патриарших прудах или на Садовой, прогуливаясь по кривым арбатским переулкам, невольно вспоминаешь сцены из книги. Хочется отыскать именно ту скамейку, на которой в последний раз беседовал Берлиоз с поэтом Иваном Бездомным, в каждом встречной черной кошке непременно видится Бегемот, а грозовые тучи над городом вдруг обретают очертания черного всадника в длинном плаще и со сверкающими шпорами…

Москва – не просто место действия романа, но его неотъемлемая часть. Каждый уголок старого города, каждый дом, квартира, подвал оживают под пером автора, вмешиваются в сюжет и становятся равноправными действующими лицами. Но они не действуют сами по себе, они лишь частица, грань своих обитателей – отражение их внутреннего мира, зеркало их душ. Все люди такие разные, и поэтому так непохожи их дома: скромный «подвальчик» Мастера – убежище любящих сердец; шикарный «особняк» Маргариты, в котором нельзя жить, а можно только умереть от тоски; «странная квартира» № 50, где происходят чудеса и каждый посетитель предстает перед всеми в подлинном свете; «Грибоедов» – дом литераторов, сытый и благополучный, где никогда не родятся «Мертвые души» или «Евгений Онегин»; «дом скорби», «дом вечности»… Дома испытывают и трансформируют людей, помогают или препятствуют их замыслам. Дома у Булгакова – ступени человеческого пути, этапы поиска и обретения героем самого себя. Весь сюжет романа – загадочное хитросплетение судеб его персонажей, странствующих от дома к дому в поисках смысла своего существования. Где же он – Подлинный Дом человека?..

И когда кажется, что герой наконец-то нашел свой счастливый уголок, обрел островок благополучия и может пребывать здесь вечно, как тут же эта иллюзия исчезает, а на смену приходит понимание, что истинный дом, Дом с большой буквы, не имеет физического адреса. Каким бы хорошим и уютным ни казалось человеку его пристанище, рано или поздно нужно его покинуть. Выйти из дома, чтобы, подобно Мастеру, однажды отыскать свою Маргариту. Оставить свой привычный мирок, чтобы вместе с ней, рука об руку, пройти через страдание, скорбь, жертву, умереть и возродиться.

Большая Садовая, 10. Или дом № 302 бис на Садовой, где в шестой парадной в «Странной квартире» № 50 разворачивалось основное действие романа «Мастер и Маргарита»

Патриаршие пруды

Чтобы вновь, простившись со всем, что имеешь, отправиться в путь, туда, где ждет скромная фигура бродячего философа в голубом хитоне, который осмелился в свой жестокий век учить нас, что нет злых людей и что непременно настанет на земле царство истины. И уже не понятно кто: то ли Иешуа, то ли Понтий Пилат, а может, сам Булгаков, пытается достучаться до мира и объяснить всем, что самый страшный человеческий порок – трусость. Не трусость малодушного солдата перед смертельной схваткой, а вечная человеческая боязнь признаться себе в том, что в душе каждого из нас обязательно живет «добрый человек». И лишь трусость мешает людям поверить в себя, сделать шаг, вылезти из своей скорлупы, отправиться в путь, для того чтобы непременно успеть написать свою главную книгу…

* * *

«В трижды проклятой квартире № 50, несомненно, надо повторить, кто-то был. По временам эта квартира отвечала то трескучим, то гнусавым голосом на телефонные звонки, иногда в квартире открывали окно, более того, из нее слышались звуки патефона. А между тем всякий раз, как в нее направлялись, решительно никого в ней не оказывалось. А были там уже не раз, и в разное время суток. И мало этого, по квартире проходили с сетью, проверяя все углы. Квартира была давно уже под подозрением. Охраняли не только тот путь, что вел во двор через подворотню, но и черный ход; мало этого, на крыше у дымовых труб была поставлена охрана. Да, квартира № 50 пошаливала, а поделать с этим ничего нельзя было».

В романе Булгаков описал дом и квартиру, в которой жил сам с 1921 по 1924 год. Сейчас на доме мемориальная доска.

Этот памятник на Никитском б-ре, 7а – «грустный Гоголь», как его называют москвичи, – когда-то стоял на бульваре его имени. Его сменил «парадный» памятник писателю, а старый теперь стоит во дворе дома, где Гоголь написал и сжег второй том «Мертвых душ»

Тверской б-р, 25. Сейчас это здание Литературного института им. Горького

Пер. Сивцев Вражек, 45. По одной из московских легенд – это «дом Мастера» из романа Булгакова

* * *

«В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появились двое граждан…» Так начинает Булгаков свой роман. Начинает с хорошо известного и любимого москвичами места. Здесь же и окончит он произведение, вновь вернув на Патриаршие одного из двух «граждан» – бывшего поэта, а теперь «ученика Мастера» Ивана Бездомного:

«Каждый год, лишь только наступает весеннее праздничное полнолуние, под вечер появляется под липами на Патриарших прудах человек лет тридцати или тридцати с лишним. Рыжеватый, зеленоглазый, скромно одетый человек. Это – сотрудник Института истории и философии, профессор Иван Николаевич Понырев».

* * *

В одной из редакций романа Булгаков дает такой портрет Мастера: «Тут решетка отодвинулась, и в комнату Ивана, ступая на цыпочках, вошел человек лет тридцати пяти примерно, худой и бритый, блондин с висящим клоком волос и острым птичьим носом». Именно таким, с точностью до деталей, описывают современники другого, но реального человека – Николая Васильевича Гоголя. В окончательном варианте некоторые внешние черты были изменены, но внутреннее родство героя романа с русским писателем все равно чувствуется.

С Гоголем часто сравнивают и самого Булгакова – как никто другой в русский литературе, могли они сочетать тонкий юмор с подлинным трагизмом, а горечь и сарказм – с самой глубокой любовью к людям.

* * *

«Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался на бульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара кольца резною чугунною решеткой…

Всякий посетитель, если он, конечно, был не вовсе тупицей, попав в Грибоедова, сразу же соображал, насколько хорошо живется счастливцам – членам МАС-СОЛИТа, и черная зависть начинала немедленно терзать его».

Особняк на Тверском бульваре, 25, послужил одним из прототипов «Грибоедова» – собирательного образа дома литературных работников, созданного под впечатлением от нескольких мест, где приходилось бывать Булгакову.

* * *

«Ах, это был золотой век, – блестя глазами, шептал рассказчик, – совершенно отдельная квартирка, и еще передняя, и в ней раковина с водой, – почему-то особенно горделиво подчеркнул он, – маленькие оконца над самым тротуарчиком, ведущим от калитки. Напротив, в четырех шагах, под забором, сирень, липа и клен. Ах, ах, ах! Зимою я очень редко видел в оконце чьи-нибудь черные ноги и слышал хруст снега под ними. И в печке у меня вечно пылал огонь! Но внезапно наступила весна…»

Именно из этого дома Мастер вышел, чтобы в московском переулке по ужасным желтым цветам и печальным глазам встреченной женщины узнать наконец-то свою Судьбу, свою Маргариту.

Отсюда он в отчаянии бежал, чтобы обрести временный приют в «доме скорби».

От этого дома нужно было ему отказаться, чтобы вместе с Маргаритой отправиться, по воле Воланда, в «дом вечности».

Армянский переулок
Наталья Машкова

Как порой много может сказать имя! Никольский, Артамонов, Армянский – в разных именах только одного переулка заключена целая история…

Рыцарь XVII века

Небывалый случай: во второй половине XVII века один из московских переулков стал называться по имени своего жителя Артамоновым. Изменить старому названию москвичей могла заставить только особая любовь к этому человеку. Боярин Артамон Сергеевич Матвеев, человек огромной эрудиции, был одновременно дипломатом, книжником, писателем, историком, основателем русского придворного театра, главой Аптекарского приказа.

Из широкой золоченой рамы он смотрит на нас – русский боярин с широкой окладистой бородой, одетый в европейские рыцарские доспехи. Сын своего времени, он, тем не менее, умел смотреть в будущее и видеть новые горизонты. Когда никто не занимался историей, он понимал ее значение и писал первые исторические труды. Когда театр считался делом шутовским и греховным, он заботился об устройстве первых театральных постановок при царском дворе. И как для настоящего рыцаря, понятия чести и служения государству стояли для Артамона Матвеева на первом месте.

Армянский переулок. Справа – двухэтажные флигели, в XVIII в. входившие в городскую усадьбу Лазаревых

А. С. Матвеев.

Худ. И. Фоллевенс. Конец XVII в.

В XV в. переулок назывался то Никольским, то Столповским, по церкви Николая Чудотворца в Столпах. По-видимому, когда-то здесь стоял сторожевой столб, сооруженный для наблюдения за неприятелем. По обычаю, на таких столбах ставили икону св. Николая, покровителя путешествующих. В 1669 г. Никольскую церковь отстраивал А. Матвеев. Храм имел красивую обходную галерею, с одной стороны к нему примыкала единственная в Москве колокольня с 48 отверстиями – слухами. Близ этой церкви граф Н. П. Румянцев позже поставил памятник Артамону Матвееву в виде небольшого греческого храма с колоннами.

Палаты Матвеевых находились напротив нынешнего здания представительства Республики Армения, рядом с палатами Протопоповых, в которых сейчас размещается интересный музей истории освещения «Огни Москвы».

Потолок приемной залы, где Матвеев зачастую принимал послов, был разрисован, на стенах висели картины немецкой живописи. Часы с различным исчислением времени были одной из самых популярных диковин. Иностранцы, жившие в Москве, любили и ценили боярина и даже называли его своим отцом. По выражению Адольфа Лизека, секретаря австрийского посольства, Артамон Матвеев превышал «всех своих соотчичей умом и опередил их просвещением». Здесь, в палатах Матвеева, царь Алексей Михайлович познакомился с Натальей Нарышкиной, которой суждено было стать матерью Петра Великого.

Кровавый май 1682 г. Борьба за престол между Милославскими и Нарышкиными вызвала восстание стрельцов. Мятежники жестоко растерзали благородного боярина. За останками своего господина явился крещеный арап, служивший с детства в доме Матвеева. В ответ на вопрос, какую награду он хочет за свое доброе дело, арап попросил лишь об одном: когда наступит его срок, похоронить подле своего боярина.

Храм знаний

 
От древня пламени Армении рожденный,
Россией-матерью благой усыновленный,
Гайканы, ваших он сирот не позабыл!
 

В XIX в. напротив палат Матвеевых армянин Иван Лазарев (Газарян) строит на свои средства прекрасный классический особняк с двумя флигелями, окруженный оградой с воротами – учебное заведение для армянских детей.

Лазаревский институт восточных языков.

Архитекторы И. Подъячев, Т. Простаков. 1815-1816

Сотни судеб связаны с Лазаревским домом. Его воспитанники нашли свое призвание в разных областях. В Лазаревском институте получили образование видные востоковеды: Н. Ашмарин, X. Баранов, Б. Гранде, Н. Дмитриев, Л. Жирков, Ю. Мелик-Огаджанян, Б. Миллер, А. Семенов, С. Трутовский, Е. Шахазиз и др.; филологи: Р. Аванесов, Д. Благой, Р. Якобсон, автор известного словаря русского языка Д. Ушаков, поэт Ваан Терян и Смбат Шахазиз, писатель Владимир Лидин, русский реформатор театра режиссер К. С. Станиславский.

Сенсационная находка

Во второй половине 1970-х годов началась капитальная реставрация архитектурного ансамбля Лазаревского дома, принесшая немало сюрпризов. Более всего взволновала строителей находка на участке бывшего «типографского корпуса». Поначалу здесь не нашли ничего интересного и собирались строить гостиницу для постпредства Республики Армения. Каково же было всеобщее изумление, когда, сбив с фасада штукатурку, обнажили палаты XVII века, предположительно принадлежавшие Милославским. Безымянный мастер украсил окна кокошниками с нарядным килевидным окончанием.

Воодушевленный идеей духовного возрождения армянского народа, Лазарев мечтает о новых ученых, писателях, поэтах, государственных деятелях, которые выйдут из стен фамильного заведения. Брат Еким и другие наследники продолжили дело основателя. И вот с 1815 по 1848 г. лазаревское заведение проделало путь от гимназии до института восточных языков. Открывая гимназию, братья особое внимание уделяли подбору педагогов. Вопрос о политических убеждениях и вероисповедании учителей основатели ставили едва ли не на последнее место. «В науке не принимается в соображение вероисповедание, а требуется лишь образованный человек, сведущий и честных правил и нравственности». Ф. Е. Корш, В. Ф. Миллер, Н. О. Эмин, В. А. Гордлевский, Ю. А. Веселовский – эти и другие ученые, преподававшие в институте, внесли значительный вклад в отечественное востоковедение.

Книжная сокровищница – огромная библиотека, Минералогический, Нумизматический кабинеты и типография были в распоряжении лазаревцев. Выходившие из-под пера учителей и их учеников монографии, учебники, буклеты и брошюры по разным отраслям знания печатались на 13 языках. В конце 70-х гг. XIX в. на Всемирной выставке в Париже Лазаревскому институту выделили целый раздел экспозиции в залах, отведенных России.

В советские годы Дом культуры Советской Армении, позже – Институт востоковедения АН СССР, а сейчас – представительство Республики Армения, Лазаревский дом по-прежнему хранит свой дух просвещения и благотворительности. В начале 90-х здесь нашли приют тысячи армян и русских, ставших беженцами. По-прежнему в

Доме Лазаревых проходят занятия для детей, вечера, выставки.

Люди разных эпох – русский боярин и армянин-дворянин Лазарев – будто встретились на маленьком клочке земли в центре Москвы. Их мечты стали реальностью и давно уже вышли за тесные границы переулка. Лишь камни и история хранят следы начала: трудностей, сомнений, радостей и побед.

От Таганки до Рогожи
Ольга Никишина

Место это не поражает красотой и роскошью своих кварталов. Слава этого скромного московского уголка в другом: рядом с шумной, энергичной Москвой жители Алексеевской и Рогожской слобод – в большинстве своем старообрядцы – из поколения в поколение хранили старинный, заповеданный еще средневековой Русью уклад жизни.

Еще царь Борис Годунов поселил здесь ямщиков для «ямской гоньбы» в село Рогожу (г. Ногинск), и образовалась Рогожская ямская слобода, а позже – Рогожская застава при въезде в город.

В страшный для Москвы 1771 г. от чумы умирали целыми улицами, а дома и вещи больных и умерших сжигались, за исключением икон, книг и рукописей. В черте города хоронить запрещалось, открывались кладбища за валами. На отведенном старообрядцам месте за Рогожской заставой образовалось Рогожское кладбище. Позже там были выстроены храмы, богаделенный дом, лечебница, приюты, училища, вырос целый поселок.

Со временем Рогожская община стала богатой и влиятельной. Старообрядцы не пили, не курили, не проматывали состояния, были честны, расчетливы и осторожны в своих сделках и поэтому постепенно накопили немалые капиталы. Рогожское кладбище стало центром российского старообрядчества, где в библиотеке и архиве хранилось уникальное собрание древних рукописей и старопечатных книг, а в храмах – иконы XIV–XVII вв.

Уроженец этих мест П. И. Богатырев писал в XIX веке: «Знаменитая Таганка – это какой-то синоним отсталости, заскорузлости, непроходимой умственной глуши. Таганская купчиха – это что-то дикое, несуразное. Но едва ли были правы те, кто так смотрел на Таганку. Народ кругом жил богатый, видавший виды, водивший торговлю с иноземцами и перенимавший у них внешнюю „образованность“. НадТаганкой смеялись и в комедиях, и в юмористических журналах, и даже в песенках. А в Таганке жили-поживали да денежки наживали и втихомолку посмеивались над своими, надсмешниками“».

От Таганки мы и начнем свой путь, направляясь к площади Рогожской заставы через Алексеевскую слободу, по ее главной улице – Большой Алексеевской (Б. Коммунистической). На этой исстари спокойной, типично купеческой улице жила аристократия московской старообрядческой общины. Первые дома (№ 1, 2, 3 и 5) возле шумной торговой Таганской площади довольно скромные, со сдержанным декором. В каждом доме – широкий проезд для лошади в просторный двор с конюшнями, складами и амбарами.

Дальше, в более тихой и респектабельной части улицы, идут дома именитых владельцев.

Дом № 9, с решеткой, с веселыми подбоченившимися путти – ангелочками – и вензелем «АП» на фронтоне, принадлежал почетному гражданину Алексею Полежаеву. Потом он перешел к Павлу Васильевичу Зубову, из старого купеческого рода, собравшему лучшую в мире коллекцию мусульманских и сасанидских монет (которую он передал в Исторический музей) и лучшую в России библиотеку по востоковедению, а его прекрасную домашнюю коллекцию музыкальных инструментов украшали скрипки Амати и Страдивари. В этом гостеприимном доме собиралась вечерами научная и артистическая элита Москвы.

Домом № 13 владел «мануфактур-советник, почетный гражданин и кавалер» И. А. Колесов, избранный городским головой.

В этом месте от Большой Алексеевской отходит Малая, и на углу двух улиц возвышается величественный храм св. Мартина Исповедника, которому здесь кажется тесновато. Храм построен на средства еще одного городского головы, московского купца 1-й гильдии В. Я. Жигарева по проекту Родиона Казакова.

Великолепный классический особняк А. А. Морозова (д. № 27) пережил века, хоть и не в самом лучшем состоянии, и стиснут сейчас более поздними и высокими домами. Чуть дальше – родовое гнездо золотоканительных фабрикантов Алексеевых, богатство которых вошло в поговорку, а сам Алексеев, большой оригинал, в юмористических журналах того времени фигурировал под именем Петра Рогожского. В этом доме родился его внук – будущий реформатор театра К. С. Станиславский (д. № 29). Напротив – прелестное «воздушное» розовое здание в стиле модерн (д. № 36).

Большая Алексеевская выводит нас на Андроньевскую площадь с храмом Сергия Радонежского. Дальше, за храмом, стоит Андроников монастырь (здесь был иноком Андрей Рублев, здесь он похоронен).

Путь наш лежит дальше, по главной улице Рогожской слободы – Тележной (ныне Школьной). П. И. Богатырев писал, что вся улица сплошь состояла из постоялых дворов и была уставлена продающимися телегами, тарантасами, кибитками и всем, что было нужно ездившим по дорогам. Здесь, как на большой ярмарке, с раннего утра толпился народ. Для проезда оставалась только середина этой широкой улицы. Движение, гул, звенящие бубенцы троек – все это ее очень оживляло и резко отличало от всех других московских улиц.

Дом Алексеевых

Крупная ротонда с куполом и бельведером, высокая стройная колокольня… Главное украшение храма св. Мартина Исповедника – колонны – то распределяются равномерно, то стягиваются в пучки.

Храм св. Мартина Исповедника

Само Рогожское кладбище со знаменитыми храмами находится подальше, за заставой. Это и сейчас особый мир, куда не приглашают первого встречного. И сегодня здесь живут иной жизнью, чем остальная Москва. Поэтому, если соберетесь навестить эти места, приходите как гость, уважающий хозяев.

Храм св. Сергия

Большие чисто выметенные дворы под деревянными навесами и вымощены были тоже деревом, отчего здесь случались большие пожары, которые тушили всем миром, и немало там совершалось подвигов. После страшного пожара 1862 г., продолжавшегося трое суток, Рогожская опустела и полностью оправиться уже не сумела. Да и время ямщиков проходило: у построенной здесь станции уже свистели паровозы Нижегородской железной дороги.

Улица Школьная

Жизнь в слободе шла по раз и навсегда заведенному порядку, и за нарушение его грозила беда – будь ты хоть сам хозяин дома. В «театры бесовские» здесь не ходили, книг мирских не читали. За окошками, сплошь уставленными геранью, настурцией и резедой, сидели за пяльцами девушки. По субботам и перед большими праздниками тянулось торжественное шествие в баню – с узлами, со своими медными тазами, «а то грех из никонианских мыться».

Удивительно успокаивается душа на этой улице, славной и милой, хоть и покрашены дома сейчас немного театрально (здесь будет музей быта московских ямщиков). Но вот и она кончается, выводя нас на площадь Рогожской заставы. До сих пор на верстовом столбе, установленном в 1783 г., можно прочесть надпись: «От Москвы 2 версты». Отсюда шла знаменитая Владимирка – и важнейшая торговая трасса, и «дорога плача»: около заставы был этап, где останавливались для отдыха и переклички идущие в Сибирь арестанты. Рогожские обитатели с детства видели эту картину и жертвовали каторжным кто чем мог.

Вот и закончилось наше путешествие. Жаль расставаться с этими домами, с этими людьми, которые по-своему чувствовали историю. «Обновление в Древней Руси – это движение не только вперед, но и вспять, постоянная оглядка на идеал, который находится в вечности» (А. Панченко).