Текст книги "Всемирная история: в 6 томах. Том 3: Мир в раннее Новое время"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 87 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]
Новая картина мира в сознании человека XVI–XVII вв. не вступала в неразрешимое противоречие с религиозными и мистическими представлениями той эпохи. В значительной степени это объясняется тем, что сделанные в годы Научной революции многочисленные открытия приводили к мысли, что мир материален, а если природа – это гигантский механизм, то она оказывается в значительной степени самодостаточна, функционирует сама по себе и не нуждается в непосредственном вмешательстве Бога. Сам акт творения, как правило, не подвергался сомнению, нередко он снабжался комментариями, такими, скажем, как идея «первого толчка» у Декарта.
Тем не менее важно подчеркнуть, что сам интерес ученых эпохи Научной революции к математике, химии, физике, астрономии во многом основывался на эзотерических практиках Средних веков и раннего Нового времени. Увлечение ятрохимией (медицинским направлением в алхимии) превратило знаменитого медика Парацельса (1493–1541) в родоначальника фармакологии. Популярным оставался герметизм – теософское учение, восходящее к трудам, приписываемым Гермесу Трисмегисту и рассматривающим проблемы астрологии, алхимии и теургии (божественной магии, опирающейся на силы богов и ангелов). Изучение влияния небесных тел на Землю и человека, трансмутация (превращение) одних элементов в другие (в частности свинца в золото) – все эти штудии черпали свое начало в герметизме, и многие люди науки отдали им дань.
Не теряло своей силы и пифагорейство – учение, названное по имени знаменитого древнегреческого мыслителя Пифагора, превратившегося в легендах в знаменитейшего мудреца и мага, соединявшего достижения античной и восточной науки. Для пифагорейцев в основе мира лежали числа, а сам он имел арифметически-геометрическую структуру. Пифагорейцы интересовались отнюдь не только математикой, но и музыкой, акустикой, этикой, медициной, астрономией. Считается, что они первыми высказали идею о шарообразности Земли, предложили поставить ученых во главе общества, основали религию, в основе которой лежала идея переселения душ, разработали понятие дедукции, логики, построенной на аксиомах.
Идея о том, что познать числа – это познать мир, очень способствовала увлечению математикой и астрономией в раннее Новое время. В историю вошла знаменитая фраза Галилея: «Природа написана на языке математики». Едва ли не самой яркой фигурой является в этом плане Кеплер; в полном соответствии с идеалами пифагорейства он видел во Вселенной проявления цифровой гармонии – как геометрической, так и музыкальной.
Еще более важными представляются те корни Научной революции, которые уходят в характерную для Средневековья религиозную картину мира. Хотя обычно принято считать, что открытия XVII в. эту картину разрушили, подобное утверждение корректно лишь до определенной степени.
Прежде всего, сами деятели Научной революции были глубоко верующими людьми. Характерен пример испанского философа и врача Мигеля Сервета (ок. 1509–1553), впервые в Европе описавшего малый круг кровообращения в религиозном рассуждении о крови как обиталище души. Тираж книги был практически полностью утрачен, а сам Сервет сожжен по указанию Кальвина, и его открытие так и осталось неизвестным современникам.
Ряд историков отмечают, что свой безбрежный оптимизм и убежденность в простых, рациональных и познаваемых основах мира (для которых в окружавшей их реальности не имелось никаких оснований) многие ученые черпали именно в вере. Совершая открытия в астрономии, они не сомневались, что лишь являют миру замысел творца – во всем его совершенстве. Так, к примеру, Коперник трактовал понятие «тяжести» как заложенное «божественным зодчим» стремление частиц материи, соединяясь, приобретать форму шара; отсюда же он выводил шарообразную форму планет.
То, что сделанные в это время открытия практически не оставили Богу места во Вселенной, выяснилось значительно позже, в XVIII и XIX столетиях.
Лучшим примером трепетного отношения к Богу является Ньютон, считавший свои теологические труды не менее значимыми, нежели работы по физике. Ньютон чтил Библию, методично отмечал в записных книжках свои грехи (например, «не боялся Тебя так, чтобы не обидеть Тебя»), пытался примирить библейскую и светскую хронологии, увлекался толкованием пророчеств. Ньютон постоянно соизмерял научные открытия с сугубо религиозной картиной мира и, критикуя Декарта, обвинял его в том, что отождествление материи и пространства есть «прямая дорога к атеизму».
У самого Ньютона схема была иной. Материя Декарта – это существование независимой от Бога субстанции, тогда как для Ньютона материя существовала лишь постольку, поскольку Бог создавал ее в непрерывном акте творения на основе им же созданных законов (например, на основе закона всемирного тяготения). Однако и после акта творения Богу, с точки зрения Ньютона, находится место во Вселенной: он непрерывно творит новую материю, а время от времени, раз во много тысяч лет, корректирует свое творение (чинит машину). Лейбниц возражал на это, что настоящий мастер создает такие часы, которые не нуждаются в ремонте; значит, и Бог сотворил такой мир, который не нуждается в дальнейшем вмешательстве. Иначе получится, «что у Бога не хватило изобретательности предусмотреть вечное движение».
Сложившаяся ситуация, при которой сама необходимость Бога для существования мира ставилась под сомнение, повлияла на развитие в XVII в. новых форм религиозного сознания. Одной из таких религий стал деизм (который иначе называли «религией рассудка»). Деисты отрицали чудеса, божественную природу Библии, откровения и пророчества. Христос воспринимался ими как моральный учитель, Библия – как свод моральных норм и правил, а их соблюдение трактовалось в ракурсе поклонения Богу. То, что в христианстве могло быть подтверждено с помощью разума, деисты считали истинным, а остальное должно быть отвергнуто. Наряду с деизмом стал популярен и пантеизм, воспринимающий Бога как бестелесную субстанцию, неотделимую от природы.
ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ НАУКИВ ходе Научной революции ученые пришли к убеждению, что накопление и развитие нового знания не может быть делом одиночек. Кеплер активно использовал данные, собранные Тихо Браге, Ньютон – Гринвичской обсерваторией, Галлей опирался на теорию Ньютона, Мальпиги – на работы Гарвея, и это стало системой.
Сама идея международного сотрудничества ученых выросла из сочетания трех факторов. Первый – практические потребности: количество людей, занимавшихся научными исследованиями, значительно увеличилось, они стали ощущать большую потребность в подтверждении своего приоритета, в публичном признании – как в рамках корпорации, так и вне ее. Не случайно в «Новой Атлантиде» Бэкон описывал идеальную научную организацию
именно в терминах всемирного ордена – аккумулирующего данные, имеющего единый план развития науки, влияющего на все сферы жизни, пользующегося поддержкой государства.
Второй фактор – объединения ученых прекрасно вписывались в доминировавшую еще в Средневековье концепцию о единстве знания, постулировавшую, что сотворенный Богом мир не просто совершенен – он целостен и обозрим. Соответственно, все люди науки, по сути, изучают один и тот же объект. Не умирала в Средние века и идея научных сообществ, нередко носивших название академий.
И наконец, можно вспомнить об опыте создания тайных обществ, зачастую оккультного характера, имевших членов в разных городах и разных странах. Самым известным из них было братство розенкрейцеров, заявившее о своем существовании в 1614 г. и способствовавшее распространению в Европе оккультных знаний, якобы пришедших с Востока. Хотя формально розенкрейцеры не столько стремились к новому знанию, сколько выражали готовность открыть посвященным уже имеющиеся алхимические и магические техники, они стремились использовать эти знания для глобальной реформы науки, общества и государства.
Под действием трех названных факторов в течение XVII в. стремительно менялась атмосфера научной жизни. По всей Европе возникали различные научные объединения: поначалу небольшие, камерные, а затем и национального масштаба. Одним из первых естественнонаучных объединений стала созданная в Италии начала XVII в. Академия деи Линчеи («Академия рысьеглазых»), ставившая своей целью свободное развитие математики, физики и естественной истории. Ее гербом служила рысь: считалось, что ее острый взгляд якобы способен проникать даже сквозь твердые тела. Среди прочих в число членов этой академии входил Галилей. В 1657 г. во Флоренции для пропаганды науки и расширения новых знаний в области физики была основана Академия опытов, считающаяся прообразом для других академий.
В середине 40-х годов XVII в. в Лондоне начались заседания идейно связанного и с розенкрейцерами, и с мечтаниями Бэкона так называемого «невидимого колледжа» – кружка ученых, интересовавшихся натурфилософией. В 1660 г. несколько членов этого кружка, включая Р. Бойля, основали новое научное общество. Впоследствии оно получило покровительство Карла II и название «Лондонское королевское общество для развития знаний о природе», со временем превратившись в английский аналог других европейских академий наук. Члены общества подчеркивали, что не связаны ничьим авторитетом и не готовы ничего принимать на веру. С 1703 по 1727 г. Лондонское королевское общество возглавлял Ньютон.
Множество кружков, обществ и академий появилось и во Франции. Ришелье в 1635 г. учредил Французскую академию, объединившую гуманитариев, а Кольбер в 1666 г. – Академию наук. В отличие от Англии, где Королевское общество обладало творческой и финансовой независимостью, хотя и находилось под покровительством Карла И, во Франции деятельность Академии наук с самого начала направлялась государством. Ее патроном стал король, члены Академии получали государственные пенсии, а результаты их трудов оценивались в зависимости от непосредственной пользы, которую могли принести промышленности и торговле. Таким образом, в XVII в. возникло еще одно новое явление – стремление поставить науку на службу государству.
Примерно в это же время появились и международные научные журналы. В Париже с 1665 г. издавался «Журнал ученых» – еженедельное обозрение книг, литературных споров и научных открытий по всей Европе. Королевское общество сочло необходимым ответить изданием под названием «Философские труды», которое появилось на свет несколько месяцев спустя и издавалось ежемесячно на английском языке и раз в три месяца на латыни. Со временем их примеру последовали и другие страны.
Тем не менее, хотя к концу XVII в. международное сотрудничество ученых стало нормой, привычка к нему прививалась непросто. В ходе Научной революции нередки еще были случаи, когда совершившие открытие не торопились публиковать результаты своих опытов, либо делали это в максимально общем виде, чтобы соперники ими не воспользовались; годами могли вестись споры о приоритете, превращавшие коллег в смертельных врагов.
ИТОГИ И ПОСЛЕДСТВИЯ НАУЧНОЙ РЕВОЛЮЦИИПомимо частных, конкретных изобретений и открытий, пусть даже менявших жизнь человека и его представления об окружающем мире, Научная революция имела и гораздо более глубокие последствия.
Прежде всего, от науки начинают ожидать решения насущных проблем. Обеспечение безопасной навигации, развитие промышленности, военное дело, медицина – вот те направления, в которых наиболее активно работали ученые XVII в. Постепенно возникала наука в современном смысле этого слова – теснейшим образом соединенная с практикой. Фактически появилась особая профессия ученого – человека, призванного открывать новое. Для того чтобы это оказалось возможным, потребовался настоящий переворот в мировоззрении. Ранее, в рамках концепции Аристотеля, было принято рассматривать природу как идеал, которому всё остальное может лишь подражать. Однако постепенно природа стала восприниматься как гигантская машина, своего рода механизм, в котором каждый элемент зависит от конфигурации и движения целого. При этом все части такой машины соразмерны и в равной мере необходимы для функционирования целого – это представление фактически подрывало фундамент, лежавший в основе идеи о необходимости социальных иерархий.
Как только мир и природа начинают восприниматься в качестве машины, постепенно исчезает принципиальная ранее граница между природными и искусственными объектами. Декарт утверждал: «Нет различий между машинами, созданными ремесленниками, и различными телами, составляющими природу». Явления природы копируются и воспроизводятся в специально предназначенных для научной деятельности местах – в лабораториях. Так получение знания со временем начинает приравниваться к творению. Поскольку природу создал Бог, лишь он точно знает, как она функционирует, однако человек способен познать то, что создал или воспроизвел он сам. Тем самым наука XVII в. ставила во главу угла опыт, эксперимент, одновременно создавая потребность в использовании специальных научных приборов, оборудования, без которого эксперимент был бы невозможен.
Разумеется, не стоит преувеличивать скорость распространения новых идей и новых принципов ведения научных исследований. Широкие массы населения, как правило, ничего не знали о совершаемых открытиях. Университетское образование по большей части оставалось консервативным. Да и среди интеллектуальной элиты далеко не все были готовы отказаться от привычной картины мира. Так, например, английский поэт Джон Мильтон (1608–1674) во время путешествия по Италии встречался с Галилеем, но тем не менее в своей знаменитой поэме «Потерянный рай» (1667) воспроизвел космологию Птолемея. С другой стороны, интерес к науке проявлялся в XVII в. едва ли не во всех слоях общества: ей уделяли внимание короли и министры, среди ученых можно было встретить государственных деятелей (Ян де Витт), ею занимались дворяне (Гюйгенс и Бойль, Браге), буржуа (Левенгук) и выходцы из других социальных групп (Ньютон был сыном фермера).
Еще одним следствием Научной революции стало изменение отношения к религии, о котором речь уже шла выше. Однако кроме нового взгляда на Бога, XVII в. дал начало и новому взгляду на человека. Воспринимая природу, как машину, сконструированную богом-инженером, некоторые деятели Научной революции (например, Декарт) и человека уподобляли машине, физическому автомату, предпочитая оставлять при этом за рамками исследования проблемы человеческой души. Нидерландский философ Бенедикт (Барух) Спиноза (1632–1677) пошел в этом плане еще дальше и применил декартовский геометрический метод к человеческим страстям, эмоциям, грехам и порокам.
Другим итогом Научной революции стало появление такого важнейшего для последующих эпох понятия, как «прогресс». Если разум всемогущ, способен познать объективную истину и обратить это знание на благо человеку, то человек – творец своей собственной судьбы. Таким образом, появляется новый вектор, цель, к которой можно и нужно стремиться (без чего понятие прогресса лишено смысла). Ранее этот вектор был совсем иным – он основывался на христианской идее о неизбежном конце истории, когда воцарится гармония и исчезнут страдания. Однако спасение ждало не всех, а лишь самых достойных. Отныне же целью становится развитие разума, познание, которое поможет сделать иной саму судьбу человека и затронет всех.
Появление идеи прогресса было невозможно без отказа от безоговорочного признания авторитета древних. Как отмечал Бэкон, «Истина – дочь Времени, а не Авторитета», и для многих ученых XVII в. это стало действительно так. Если для Средних веков весьма характерно представление о завершенности наук, которое соседствовало с идеей неизменности мира, то в годы Научной революции возникает мысль о том, что каждое новое поколение ученых привносит что-то свое, продвигается дальше, стоит на плечах предшественников. Ведь, как отмечал Гассенди, «все древнее было некогда новым», и в некотором роде пример обновления подал сам Аристотель, выступив против своего учителя Платона.
Однако на мир не просто начинают смотреть по-иному – возникает механистическая, строго упорядоченная картина вселенной. XVII век – это век наблюдения, измерения, век стремления разложить всё на составляющие. Чрезвычайно популярным становится слово «анатомия»: английский поэт Джон Донн публикует в эту эпоху религиозно-мистическую поэму «Анатомия мира» (1611), Роберт Бертон создает энциклопедическое сочинение «Анатомия меланхолии» (1621), хорошо известны полотна Рембрандта «Урок анатомии доктора Тульпа» и «Урок анатомии доктора Деймана».
Ученые задумались о том, что в природе всё гармонично, ее жизнь подчиняется четким законам, а среди людей царят голод, нищета, войны, социальное неравенство. Нельзя ли применить созданный в естественных науках инструментарий к исследованиям общества? Математика начинает использоваться в социальных науках (демографии, экономике и др.), обретает свои очертания разрабатывавшаяся еще в Средние века теория «естественного права» (т. е. права, существующего изначально, от природы). Общество и государство теперь нередко сравнивают с организмами, происходящие в них процессы – с физическими явлениями: например, появляется понятие «силы» применительно к общественной жизни (и сегодня мы говорим «расстановка сил», «соотношение сил»). Формируется представление о том, что если технические открытия приносят непосредственную пользу человечеству, то, как писал знаменитый английский философ Томас Гоббс (1588–1679), «пользу философии морали и философии государства можно оценить не столько по тем выгодам, которые обеспечивает их знание, сколько по тому ущербу, который наносит их незнание».
Однако в годы Научной революции ученые лишь начинают активно обсуждать эти проблемы, их детальная разработка принадлежит уже веку Просвещения.
РАЗВИТИЕ И УСПЕХИ МЕДИЦИНЫ В XVI–XVII ВЕКАХ
Значительных успехов в эпоху Научной революции достигли медицина и биология. До этого времени мышление врачей и их практическая деятельность всецело определялись традиционными медицинскими системами, основы которых были заложены еще в Древнем мире. К XVI–XVII вв. наибольшее влияние повсеместно имели три таких системы – китайская, индотибетская и греко-арабская. Причем последняя пользовалась признанием самого значительного числа врачей и господствовала на территориях государств Западной и Восточной Европы, Северной Африки, Аравийского полуострова, Российского царства, Османской империи и других государств Азии и колоний. Греко-арабская медицина завоевала известное признание даже на территориях, подконтрольных китайским императорам, где она получила наименование «унани медицина» (т. е. «ионийская медицина»).
Названные выше традиционные медицинские системы, несмотря на множество индивидуальных особенностей, постулировали сходные представления о принципах устройства и жизнедеятельности человеческого организма, о здоровье и болезни; формировали практически идентичные подходы к диагностике, лечению и профилактике. Все они рассматривали человеческий организм (микрокосм) как единое и неделимое целое, являющееся частью Макрокосма и находящееся с ним в непрерывном взаимодействии. Важнейшим связующим звеном между Микро– и Макрокосмом считалась особая духовно-материальная и витально-энергетическая субстанция («пневма» – в греко-арабской, «прана» – в индо-тибетской, «ци» – в китайской медицине). Постоянное наполнение тела этой субстанцией и ее беспрепятственное движение в теле (по трем сосудистым системам в грекоарабской медицине, каналам «нади» в индо-тибетской, «меридианам» в китайской медицине) рассматривалось как обязательное условие жизни и здоровья.
Тело признавалось состоящим из жидких (соков) и твердых частей, которые в свою очередь являлись результатом «смешения» четырех (грекоарабская медицина) или пяти (китайская и индо-тибетская медицина) первоэлементов (стихий). Эти элементы благодаря присущим им «противоположным качествам» («силам», «свойствам») находились в постоянном диалектическом взаимодействии, состоявшем в их непрерывном взаимопорождении и взаимопреодолении. (Например, четырьмя первоэлементами греко-арабской медицины являлись земля, вода, воздух, огонь. Первоэлемент «земля» обладал качествами сухости и холода, «вода» – холода и влажности, «воздух» – влажности и теплоты, «огонь» – теплоты и сухости.) Если в результате такого взаимодействия первоэлементов их «качества» уравновешивали друг друга, то организм находился в состоянии здоровья. Причем под «уравновешенностью качеств» понималось их «справедливое распределение» для данного конкретного организма и каждого из его органов, соков, частей тела. Если же какое-нибудь «качество» получало перевес над остальными – возникала болезнь.
Таким образом, все три основные системы рассматривали болезнь как состояние, противоположное здоровью, «общее расстройство» всего организма, возникающее вследствие нарушения циркуляции «пневмы» («ци», «праны») или утраты «уравновешенности внутренних качеств», которые получили наименование ближайших причин болезни.
Их возникновение считалось результатом одновременного воздействия на организм человека двух групп отдаленных причин – внешних (случайных) и внутренних (предрасполагающих). К внешним причинам относили факторы окружающей среды (температура воздуха, инсоляция, влажность, «непогода» и т. п.), «механически действующие вредности», яды, «миазмы» и др. Перечень отдаленных внутренних причин включал в себя предрасположенности к болезням, зависящие от темперамента, возраста, пола, телосложения, наследственных и врожденных факторов, а также образа жизни человека, рациона питания и др.
Диагностика болезненных состояний осуществлялась на основании сбора данных, получаемых в процессе расспроса пациента, его осмотра, обнюхивания, ощупывания, выслушивания дыхательных органов, определения изменений температуры тела, визуального исследования внешнего вида выделений (моча, кал, пот, кровь, мокрота), изучения особенностей пульса.
Так врач получал набор разнообразных симптомов и признаков, на основании которых путем умозрительных рассуждений «определял» ближайшую причину болезни – то или иное нарушение в «циркуляции пневм» или «качество внутреннего страдания». Например, такие симптомы и признаки, как головная боль, прекращение потоотделения, обложенный язык, полное отсутствие жажды, являлись внешними проявлениями «болезней холодности» (болезней, возникавших в результате перевеса «холода» над всеми остальными качествами). Особо следует подчеркнуть, что основоположники и апологеты традиционных медицинских систем не стремились «называть болезни по имени» и не ставили перед собой задачи выделять и описывать, выражаясь современным языком, их отдельные нозологические (классификационные) формы. Исключение делалось лишь для наиболее часто встречавшихся устойчивых сочетаний симптомов и признаков (перемежающаяся лихорадка, чахотка, чума, оспа, проказа, водянка и др.), которых в рассматриваемый период было выделено около 150.
Подходы к лечению основывались на положении о том, что «лечит природа», а в тех случаях, когда ее сил оказывается недостаточно, дело врача – прийти ей на помощь. Помощь состояла в воздействии на уже упоминавшиеся ближайшие причины болезненных состояний. Основными лечебными приемами по восстановлению свободной циркуляции в теле «пневмы» служили массаж, физическая и дыхательная гимнастика, «очистительные» процедуры (кровопускания, назначение слабительных, рвотных, потогонных средств) и различные методики точечных воздействий на особые точки (точки пересечения «каналов» циркуляции «пневмы» («ци», «праны»)) на поверхности тела путем иглоукалывания (акупунктура), давления (акупрессура), прижигания. Особо отметим, что эти методики широко применялись не только в китайской и индо-тибетской, но и в греко-арабской медицине. Единственное отличие состояло в том, что в странах Западной Европы, арабского Востока, Российском царстве акупунктура выполнялась не с помощью иголок, а путем нанесения мельчайших надрезов кожи («до капли крови»). Более того, начиная со второй половины XVII в., акупунктура и прижигания получили в Западной Европе и России даже большее распространение, чем в Китае, где они были искусственно вытеснены «траволечением» после 1644 г.
Восстановление «уравновешенности» внутренних качеств осуществлялось главным образом средствами лекарственной терапии, которые могли возместить недостающие «внутренние качества» и умерить избыток противоположных «качеств». Болезни «холода» следовало лечить лекарствами, основным «качеством» которых была «теплота», «горячие» – средствами, способными охлаждать, и т. д. «Поистине, когда будет понятно качество болезни, – писал Ибн Сина, – нужно выбрать лекарство с противоположным качеством, ибо болезнь лечится противодействием». О «качествах», присущих тем или иным лекарственным средствам, судили по их вкусу, запаху, внешнему виду и т. д. Лекарственным сырьем служили природные материалы растительного (травы, ягоды, корни, ветви, листья, млечный сок, кора деревьев), животного (рога, кости, мясо, кровь, желчь, жир, мозг, кожа, когти, волосы, моча животных) и минерального происхождения. Лекарственные средства изготавливались в формах настоев, отваров, порошков, пилюль и включали, как правило, несколько десятков компонентов. Кроме лекарственной терапии важная роль в восстановлении «уравновешенности» внутренних качеств отводилась устранению «погрешностей» в режимах труда и отдыха, сна и бодрствования; в пищевом рационе.
Названные выше подходы и методы лечения в полной мере распространялись и на группу «болезней нарушения непрерывности», к которым относились: раны, язвы (нагноившиеся раны), переломы, кровотечения, растяжения и разрывы мышц и связок, вывихи, раздробления и т. п., словом, все то, что нуждается в хирургической помощи.
Считалось, что, «когда нарушение непрерывности происходит в органе с хорошей (уравновешенной) натурой, то он быстро снова становится годным, если же это происходит в органе с дурной натурой, он не поддается лечению…». При этом «основное» лечение могло дополняться и рядом «рукодеятельных» манипуляций, таких как остановка кровотечения с помощью наложения лигатуры или «скручивания» поврежденного сосуда; вскрытие гнойников, очистка ран от грязи и попавших в нее посторонних предметов, прижигание ран раскаленным железом или кипящим маслом, вправление вывихов, вытяжение и наложение шины при переломах. В исключительных случаях могли производиться операции камнесечения, ампутации конечностей, трепанации черепа, глубокие разрезы для извлечения попавших в тело посторонних предметов. Однако врачи крайне неохотно шли на собственно оперативные вмешательства из-за их чрезвычайной опасности для жизни пациента. Более того, врачи предпочитали выполнять их чужими руками (цирюльники, банщики и др.), что существенно тормозило развитие хирургических практик.
Практические рекомендации в отношении «сохранения здоровья и предупреждения болезней» носили ярко выраженный индивидуальный характер, состояли в разработке предписаний в отношении режимов труда и отдыха, диеты, гимнастики и т. д. для каждого отдельного человека с учетом особенностей его «натуры». Широко известные меры, предпринимавшиеся рядом древних и средневековых государств по санитарно-гигиеническому благоустройству городов – создание водопроводов, специальных канализационных стоков, установление контроля над качеством продуктов на рынках, строительство бань и другие, не были напрямую связаны с существовавшими медицинскими представлениями. В их основе лежали прежде всего культурные, религиозные, политические мотивы или соображения городского благоустройства.
На протяжении XVI–XVII вв. получить медицинскую помощь было возможно либо у частнопрактикующих врачей, либо в госпиталях и больницах. Большинство частнопрактикующих врачей были сконцентрированы в городах. Их услуги стоили сравнительно дорого, и пользовались ими главным образом представители высших сословий и обеспеченные горожане. Те же, кто не мог оплатить услуг врача, обращались в госпитали, число которых постоянно росло благодаря усилиям Церкви, различных религиозных орденов и светских властей.
Сложившиеся в рамках традиционных медицинских систем лечебно-профилактические подходы и технологии позволяли врачам оказывать действенную помощь при целом ряде расстройств сердечно-сосудистой, нервной, дыхательной, мочеполовой, пищеварительной систем, купировать разнообразные болевые синдромы и др. Эти успехи поддерживали веру врачей в справедливость существовавших представлений и в известной мере способствовали их жизнеспособности.
Однако в целом эффективность этих лечебно-профилактических мероприятий была невысока. Они оказывались практически полностью беспомощны в борьбе с непрекращавшимися эпидемиями, наводившими ужас и уносившими сотни тысяч жизней. Эпидемии в сочетании с чудовищной детской смертностью являлись одной из главных причин того, что средняя продолжительность жизни в рассматриваемый период не превышала 30 лет, а число лиц, доживавших до 60–70 лет, составляло несколько процентов. В эпоху Возрождения именно беспомощность в борьбе с эпидемиями послужила главным мотивом для критики в адрес традиционных медицинских систем, особенно в первой половине XVI в., когда была предпринята попытка разработать новое всеобъемлющее медицинское учение и с помощью алхимии создать по-настоящему эффективные лекарственные средства. Однако создать панацею не удалось, а разработанное Парацельсом и Ван-Гельмонтом учение медицинской алхимии не получило широкого признания среди врачей. По существу единственным значимым последствием их деятельности стало увеличение в арсенале врачей лекарственных средств минерального происхождения и в первую очередь чрезвычайно токсичных препаратов мышьяка, серы, ртути.
* * *
Тотальное мировое господство традиционные медицинские системы утратили лишь во второй половине XVII столетия, когда в ходе Научной революции, развернувшейся к этому времени в Западной Европе, была доказана ошибочность многих ключевых положений системы греко-арабской медицины. Ее пересмотр начался с опровержения традиционных представлений об устройстве и механизмах функционирования человеческого организма, так называемой анатомо-физиологической концепции. Согласно этим представлениям, вся жизнедеятельность человеческого организма регулировалась тремя видами «пневмы» (растительной, животной и жизненной), для каждого из которых существовала до известных пределов изолированная система сосудов (или трубочек). «Животная пневма» находилась в системе нервных трубочек, центром которой являлся мозг; «растительная» – в венозной системе, центром которой служила печень; «жизненная» – в артериальной системе и ее центральном органе – сердце.
